Текст книги "Неудачник из Аграпура"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Просто не вполне обычный человек, не скромничай, – сказал Саламар. – Если ты предпочтешь не рассказывать, откуда тебе известно про феникса и почему ты очутился в Аграпуре практически одновременно с возгоранием волшебной птицы, – что ж, я пойму. Но сдается мне, у тебя имелись некие причины оказаться здесь, поблизости от странных пожаров.

– Если ты будешь помогать мне и дальше… – начал Конан.

– Нужно же чем-то наполнить бесполезные дни моей жизни! – ответил Саламар.

– В таком случае, слушай…

* * *

В одном из кварталов Аграпура есть странное место: это сад, где нет ни одной постройки. Кому принадлежит сад – неизвестно; он выглядит запущенным, и никто не дерзает входить туда. Колючие кусты разрослись, переплели ветвями все пространство между деревьями. И это не обычные колючки: они впиваются в тело неосторожного человека, поддавшегося любопытству, и срывают целые лоскуты кожи, так что бедняга не знает, каким богам молиться, чтобы унести ноги.

Деревья стоят там голые, без листьев и цветов. На земле, у корней деревьев, растут лишь ядовитые травы, к которым лучше не прикасаться: одного листика бывает довольно, чтобы живое существо упало мертвым, истекая кровавой пеной.

Никто не знает, кому принадлежит этот сад. Никто не задает вопросов касательно него, а ограду предпочитают обходить стороной. И все же нашелся человек, любознательность которого взяла верх над осторожностью. Перебравшись через ограду, он ловко спрыгнул вниз. Человек этот был весьма осторожен и заранее выбрал себе для приземления место, где кустарник рос не столь густо; к тому же он надел кожаные штаны и плотную куртку, так что ядовитые шипы не прикоснулись бы к его телу. Он ожидал чего угодно, только не того, что его встретило…

В мгновение ока все переменилось. Жуткие заросли, где нет места ни для чего живого, каким выглядел участок, если смотреть с улицы, находясь по ту сторону ограды, превратился в ухоженный сад. Повсюду цвели крупные цветы: они свисали гроздьями с ветвей, нежно-розовые, нежно-голубые, филолетовые, белые, они поднимались на гибких стеблях из земли, прикосновение их лепестков было нежным и прохладным.

Деревья, покрытые зеленой листвой, расступались, открывая дорожки, посыпанные желтым песком. Везде на маленьких лужайках, разбросанных по всему саду, стояли причудливые беседки; имелось несколько маленьких прудов, где резвились красные рыбки с пышными хвостами.

И, что самое интересное, внутри ограды сад казался огромным, в то время как снаружи он занимал весьма небольшое пространство.

Конан (разумеется, он и был тем самым бесстрашным человеком, что не побоялся забраться в жуткий сад) осторожно двинулся по дорожке и скоро увидел дворец с яркими витыми башнями и просторными витражными окнами по всему фасаду.

Навстречу ему вышла женщина. Киммериец остановился, рассматривая ее с возрастающим удивлением. Сказать, что она была прекрасна, – значит, не дать и малейшего представления о ее внешности. Она была небольшого роста, черноволосая, очень хрупкая на вид. Ее узкое лицо постоянно менялось: по нему как будто пробегали то свет, то тени. Ее румянец был золотистый, не розовый, а бледность, которая приходила ему на смену спустя всего лишь минуту, – выглядела серебристой, точно запорошенное пеплом зеркало.

Одежда женщины представляла собой длинное просторное платье из красных птичьих перьев.

Конан остановился в нескольких шагах от нее.

– Кто ты? – спросила она тихим, грудным голосом.

Конан молча рассматривал ее.

Она вскрикнула, и в ее голосе зазвенела медь:

– Кто ты такой?

– Меня зовут Конан, – ответил варвар и замолчал, полагая, что сказал все необходимое для знакомства.

Женщина глубоко вздохнула.

– Прошло уже более ста лет с тех пор, как смертный человек решался войти в мой сад…

– В таком случае, уместно ли будет спросить тебя – кто ты такая? – заговорил киммериец.

Женщина побледнела, а затем на ее лицо вернулось золото румянца: она как будто смотрела в огонь.

– Я Бронвэг, возлюбленная Феникса. Мы играем в вопросы и ответы?

– Возможно, – сказал Конан.

– Хорошо, – кивнула Бронвэг. – В таком случае, теперь мой черед спрашивать. Зачем ты забрался сюда?

– Об этом месте говорили в таверне, где я сидел. Мне захотелось посмотреть, что здесь такого происходит. Я ответил на твой вопрос?

– Не трать свое право на вопрос ради такого пустяка…

– Хорошо, спрошу о другом. Где твой возлюбленный, Феникс?

– Он покинул меня.

– Почему?

– Не нарушай правил, сейчас мой черед спрашивать, – оборвала его Бронвэг. – Итак, Конан, где твоя родина?

– Я из Киммерии, моя родная страна находится далеко на севере, и там много высоких гор, а ледник царапает небеса.

– О! – проговорила Бронвэг. – Должно быть, там красиво.

– Везде, где я побывал, встречается красота, а я обошел почти всю Хайборию, – сказал Конан. – Итак, где твой возлюбленный?

– Я не знаю… – И вдруг она заплакала. – Больше ста лет назад я потеряла его, Конан! Он ушел, и я не могу найти его, потому что магия нашей любви держит меня взаперти в моем саду.

– Не самое худшее место для жизни, можешь мне поверить, красавица, – утешил ее варвар. – Я побывал за пределами твоего сада и могу уверенно сказать, что почти везде гораздо хуже. Здесь нет ни пьяных рож, ни глупых правителей, ни развратных колдуний – разве что ты сама такова, в чем я сомневаюсь, – ни демонов, ни воров, ни грубых стражников, ни…

– Довольно! – вскрикнула Бронвэг. – Твои слова причиняют мне боль. Я и не думала о том, как ужасно живут люди за оградой моего сада.

– Знаешь, Бронвэг, если задуматься, то все не так уж и ужасно, – признал Конан. – Разнообразие и все такое. Скучать не приходится. Но здесь в любом случае изумительно красиво. И если у тебя нет недостатка в еде и питье…

– У меня ни в чем нет недостатка, даже в обществе, – сказала Бронвэг. – Я разговариваю с птицами и рыбами, в моем саду живут змеи с женскими головами – они любят поболтать и попеть со мной на закате…

Конан не любил змей, даже таких, у которых были женские головы, однако говорить об этом прекрасной Бронвэг не счел нужным: в конце концов, у хозяйки зачарованного сада собственные представления о том, что для нее лучше.

– Но я тоскую по моему возлюбленному! – продолжала она. И, искоса глянув на Конана, добавила: – Скажи, ты не встречал его в городе?

– Нет, – Конан покачал головой.

Во всяком случае, эта женщина его не домогалась. Если и имелось что-то, что Конан ненавидел, пожалуй, даже больше, чем колдунов и демонов, так это чародейки, которым непременно хотелось затащить киммерийца в постель, а после использовать в собственных целях, как правило – отвратительных.

Но Бронвэг, похоже, думала только о Фениксе.

– Как же вышло, что он оставил тебя? – спросил Конан.

Слезы медленно потекли по ее лицу, но, добравшись до середины щеки, они закипали и испарялись.

– Он улетел… Он сказал мне, что должен наполнить мир красотой и светом… Мои подруги-змеи разыскивали его повсюду. Они сказали мне ужасную вещь! Он принял облик человека и наполнил мир своими потомками. Он изменил мне!

– Если ты готова его простить, то он, думается мне, возвратится в твои объятия, – попробовал утешить Бронвэг ее собеседник-варвар.

– Я простила его, уже давно простила. То, что он сделал, было преступлением не по отношению ко мне, но по отношению к нему самому! Как ты не понимаешь? Прежде все было так просто. Он сжигал сам себя на волшебном костре и затем возрождался вновь: мне оставалось лишь ухаживать за золотым яйцом, которое обнаруживалось на пепелище, а затем ждать, пока вырастет птенец. Я видела, как он начинает узнавать меня, как он вспоминает о том, что я была ему и матерью, и возлюбленной, как он мужает… И затем наступал чудесный миг нашей свадьбы – мы возобновляли брак, и наступали столетия блаженства!

Но, уйдя от меня и связав себя с земными женщинами, он растратил естество Феникса. Его потомки – каждый из них – несет в себе несколько капель волшебной крови; однако каким образом произойдет возрождение Феникса на сей раз? Как это будет возможно? Они должны собраться в одном месте, они должны сгореть в один и тот же день, чтобы высвободилась чистая энергия чудесной птицы и возникло новое яйцо, зародыш новой жизни Феникса…

– Может быть, это уже происходит сейчас, – сказал Конан.

Бронвэг склонила голову набок.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы ведь не знаем, как выглядят потомки Феникса, – пояснил Конан. – Не исключено, что судьба привела их в Аграпур, и скоро начнутся события, предшествующие появлению золотого яйца.

– Это было бы слишком прекрасно… – Бронвэг вздохнула, и еще несколько слезинок вскипело на ее золотых щеках. – Я боюсь, – призналась она. – Я чувствую приближение этого времени и испытываю сильный страх. Кто будет ухаживать за яйцом, кто убережет птенца, пока тот беспомощен?

– Ну, вряд ли я возьму на себя эту роль, – усмехнулся варвар. – Все-таки я не птичница, знаешь ли. Я воин.

– О, я сразу поняла, что ты воин! – похвасталась Бронвэг с какой-то совершенно детской гордостью. – Я научилась распознавать воинов. У них всегда есть оружие, у них гордый блистающий взор, и они могучи, горды…

– И еще у них, как правило, отвратительный характер, они раздражительны, вспыльчивы, пьяницы и драчуны, – добавил Конан. И поспешно улыбнулся своей собеседнице, чтобы та не успела испугаться: – Я не таков, Бронвэг. Думаю, не которую утонченность и даже изысканность мне добавляет то обстоятельство, что изредка я промышляю не грабежами, а воровством и обманом. Это очень оттачивает манеры, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Судя по выражению прекрасного лица Бронвэг, она не поняла ни слова из сказанного варваром. Конан вернулся к прежней теме:

– Если ты обещаешь хорошенько вознаградить меня, то я попытаюсь отыскать золотое яйцо с маленьким Фениксом внутри и принесу его тебе.

Глаза Бронвэг заискрились.

– То, что ты говоришь, является верхом моих мечтаний! Но неужели ты сумеешь сделать это?

Конан пожал плечами.

– Почему бы и нет? Не существует невозможного, особенно за деньги.

– Деньги? Но что такое деньги? Я могу дать тебе драгоценных камней и золота, все, что ты захочешь. Выберешь сам.

– А, – сказал Конан, – ну тогда можешь на меня рассчитывать…

* * *

Часть этой истории Конан рассказал Саламару – самое основное.

– Так, по-твоему, все эти сгоревшие люди были потомками Феникса? – переспросил удивленный гирканец.

– Именно. Иного объяснения всем этим возгораниям быть не может. Теперь ты понимаешь, что я…

– Я понимаю, – медленно начал Саламар, – что ты заставил меня переодеться женщиной и отправил собирать для тебя сведения, в которых сам ты не нуждался! Ты ведь и без моей разведки прекрасно все знал, не так ли?

– Может быть, – невозмутимо отозвался Конан, – но я ведь должен был во всем окончательно убедиться. Общее между всеми погибшими одно: они были потомками Феникса. Кстати, это обстоятельство проясняет и наше с тобой чудесное спасение из огня пожара в тюрьме. Помнишь, когда мы бежали сквозь пламя, нас даже не обожгло?

– Кого как, – проворчал Саламар, но в глубине души он не мог не признать правоту киммерийца. Поведение огня еще тогда показалось Саламару не вполне естественным. Бежавшие узники находились прямо посреди пожара и все-таки практически не пострадали. И то же самое касалось и стражников.

– Погиб только старик, который сидел с нами в подземелье, – добавил Конан. – Помнишь, он отказался уйти?

– Но ведь его тело не загорелось.

– Откуда нам знать? Вероятно, там был еще один Феникс… а старик вспыхнул потом.

– Ну, разве что… – нехотя кивнул Саламар.

– У меня есть еще одно предположение, – сказал Конан. – Возможно, старик и есть Феникс… В таком случае, он загорится последним.

– А у меня есть вывод из всего, что ты мне наговорил, – Саламар вздохнул. – Если все в твоей истории сойдется, то золотое яйцо мы обнаружим на том самом месте, где находилась сгоревшая тюрьма. Так что имеет смысл поспешить, покуда искомое не выкопали из-под пепла другие, более расторопные люди. Когда имеешь дело с мародерами, ни за что поручиться нельзя. Такая уж это публика.

Конан сказал:

– А ты не дурак.

И задумался.

Пока киммериец размышлял, Саламар покончил наконец со своим куском гусятины и снова налил себе вина.

– Но как мы отправимся туда? – спросил Конан. – Нас ведь ищут. Забыл?

– Такое забыть непросто, – вздохнул Саламар. – Я даже готов снова переодеться женщиной, лишь бы не попасть в руки к аграпурской страже. Как вспомню, к чему меня приговорили… бр-р! Мороз по коже дерет.

– Да, однорукому воровать неловко, – признал Конан.

– Самое обидное заключается в том, что я на сей раз ничего не украл! – с горечью произнес Саламар. – Я утащил только тот амулет, который…

– Да, да, помню. Можешь не повторять. Но утащить золотое яйцо просто необходимо. Я обещал Бронвэг, да и вообще… Как представлю себе, что какой-нибудь пройдоха завладеет этим предметом, а после, когда на свет появится Феникс, будет содержать волшебную птицу у себя в клетке…

– Скорее, продаст ее какому-нибудь богатею, – вставил Саламар.

– Да, а тот посадит ее в клетку, – упрямо стоял на своем Конан. – В любом случае, это неприятно. Птица должна летать в поднебесье. Не для того сгорели все потомки Феникса, чтобы их возрожденный предок протомился пятьсот лет за решеткой.

– Может быть, это научит его не бросать возлюбленную ради сомнительного удовольствия «повидать мир», – сказал Саламар.

– Ну, мало ли какие поступки совершают люди ради сомнительных удовольствий, – заметил Конан.

В конце концов они решили, что на пепелище тюрьмы пойдет карлик Тульпис, а Конан отправится с ним в образе чернокожего слуги. Киммериец разделся до пояса, вымазался сажей и пошел будить Тульписа, который почивал сном праведника в своих комнатах.

Саламар на время остался внизу один. Вскоре до его слуха донесся вопль ужаса: видимо, этот крик испустил Тульпис, увидевший, как над его ложем склоняется гигантских размеров негр и скалит белые зубы.

Спустя некоторое время Тульпис в сопровождении отчаянно черномазого Конана спустился вниз.

Карлик был очень возбужден. Он размахивал руками и говорил очень быстро и бессвязно, то и дело останавливался, поворачивался к Конану и хватал его за пряжки пояса.

– Ты уверен? – долетали до Саламара его отрывистые восклицания. – Даст драгоценные камни? Золотое яйцо? Может, не стоит нам отдавать ей яйцо, коль скоро оно золотое? Заберем себе, а? Вдруг она не заплатит? И вообще, как ты мог довериться женщине в платье из птичьих перьев? Ах, Конан, всему-то тебя приходится учить – ты как ребенок, право слово! Где это сказано, что человек должен доверять женщинам в платьях из птичьих перьев?

– И еще у нее слезы на щеках закипали и испарялись, – добавил Конан, явно желая поддразнить карлика.

Но на сей раз киммериец не достиг цели. Тульпис только отмахнулся:

– Ничего особенного – у женщин со слезами всегда так: только что ревела в три ручья – и вот уже улыбается и чего-то от тебя добивается вкрадчивым голосом.

– Твое знание жизни и женщин меня ужасает, Тульпис, – сказал киммериец.

При виде Саламара карлик замер на месте. Он выпучил глаза и уставился на гирканца.

– Что? – спросил Саламар с кривой улыбкой. – Ты успел забыть о моем существовании?

– А это кто такой, Конан, а? – карлик обернулся к Конану, указывая на Саламара большим пальцем из-за плеча. – Откуда ты выкопал такую образину?

– Мы приходили к тебе вчера вдвоем, – напомнил Конан. – Он сидел в той же тюрьме, что и я. А в тюрьму я попал благодаря тому, что один владелец харчевни не умел – или не захотел – держать язык за зубами… Это обстоятельство также не следует выпускать из внимания.

– Совершенно не обязательно напоминать человеку о его просчетах и ошибках, – огрызнулся Тульпис. – К тому же я замазал свою оплошность, накормив тебя, как царя, и закрыв глаза на все прочие твои проделки в моей харчевне. Так что теперь объясни мне, откуда взялось это… э… лицо.

– Мне надоело слушать, как вы оба издеваетесь! – проговорил Саламар, поднимаясь с места и направляясь к карлику и его рослому товарищу.

Результат превзошел все ожидания. Тульпис заорал: «Ай, ай, не подходи, не прикасайся ко мне!» – и шарахнулся в сторону, норовя заскочить за спину киммерийцу. Конан широко ухмыльнулся, демонстрируя ошеломленному Саламару белоснежные зубы.

– В чем дело?! – Саламар в отчаянии опустил руки. – Да о чем он говорит? Почему он не не может меня вспомнить, но еще и боится?

– К несчастью, у меня нет при себе зеркала, Саламар, – отозвался Конан, – но поверь мне на слово: твоя наружность претерпела существенные изменения. Теперь я вполне верю твоей болтовне насчет артефакта. С резными кхитайскими палочками следует вести себя чрезвычайно осторожно.

Саламар покачал головой. Жест безнадежности. Никто ничего не желал объяснять ему. Гирканец на всякий случай ощупал свое лицо, провел ладонями по всему телу. При одной только мысли о том, что он, возможно, превратился в женщину или покрылся бородавками, его прошиб холодный пот. Но ни бородавок, ни явственных примет женского тела он на себе не обнаружил.

– Странно все это, – пробормотал Саламар, усаживаясь обратно за стол.

Конан взял Тульписа за плечо.

– Идем, у нас много дел. Хватит трястись – ничего страшного, в сущности, не произошло…

– Может быть, – бормотнул карлик, – но рожа… ужас!

Они вместе вышли на улицу, оставив Саламара в состоянии страха перед неизвестностью.

* * *

В Аграпуре пахло гарью. Дым пожарищ тянулся по улицам, и прихоти ветра разносили его по всему городу. Десятки людей, оставшихся без крова, слонялись повсюду. Кое-кто отправился жить к родственникам; но большинство впало в настоящее отчаяние – в одночасье потеряв все свое имущество, эти богачи, ставшие бедняками, продавали то единственное, что у них еще оставалось: рабов и наложниц. На вырученные деньги они снимали комнаты в гостиницах. Однако было очевидно, что надолго этих денег не хватит, так что всем им приходилось думать над тем, как устраивать свою жизнь дальше.

Таким образом, рабы подешевели, а комнаты в гостиницах подорожали, и это не могло не сказаться на общем состоянии торговли в Аграпуре. Двое или трое работорговцев погнали свои караваны дальше, разочарованные тем, что встретило их здесь.

– В конце концов, ничего не потеряли только эти бедолаги, – сказал Тульпис, кивая на очередного раба-носильщика, который переходил из рук в руки. – Какая ему разница, чьи носилки тащить на плечах?

– Разве что прежде он носил легонькую госпожу, а теперь будет носить тяжеленного господина, – предположил Конан.

Но сбить Тульписа с мысли оказалось практически невозможно. Карлик скроил жуткую физиономию.

– Где ты видел, чтобы госпожа была «легонькой»? Все аграпурские госпожи – толстенные коровы, и таскать такую тушу, да еще увешанную драгоценностями, – то еще удовольствие!

– Можно подумать, ты подрабатывал носильщиком! – поддел приятеля Конан.

– Я, разумеется, не занимался подобной ерундой, – с достоинством возразил карлик, – однако у меня бывали клиенты из этого разряда.

– Ты пускал к себе в харчевню рабов? – удивился Конан.

– Тс-с! Незачем кричать об этом на весь квартал! – Карлик сильно покраснел. – Деньги у них водились и ничем не отличались от денег, которыми расплачиваются свободные… И нужно ведь человеку где-нибудь посидеть и отдохнуть за плошкой сдобренной мясом каши, да так, чтобы не им помыкали, а он требовал от служанок почтительности и внимания?

– Вероятно, нужно, – согласился Конан. – Никогда об этом всерьез не задумывался. У меня всегда находились другие темы для размышлений.

Тульпис безнадежно махнул в его сторону рукой.

Возле бывшей тюрьмы, превратившейся теперь в груду дымящихся развалин, никого не было, ни стражников, ни мародеров. Да и в самом деле, что можно было взять из тюрьмы – даже если бы здесь, в виде исключения, пламя и пощадило бы что-нибудь из вещей? Оружие? Вряд ли оно будет пригодно после того, как побывает в таком пожаре. Оковы и цепи? Решетки? Смешно даже предположить, что они понадобятся кому-то из горожан.

Конан вспоминал, как пламя расступалось, пропуская беглецов. Он понимал, что нечто подобное происходило и во всех остальных случаях. Огонь, пожиравший дома, был особенным и предназначался лишь для того, чтобы сгорел сам Феникс. Вероятно, предметы, погибшие при этом, «рассматривались» чудесным огнем как топливо.

– Ну что, – проворчал карлик, останавливаясь перед грудами пепла, – будем, стало быть, здесь шарить?

Он ступил на пепел и тут же с проклятием отскочил.

– Он горячий!

– Разумеется, здесь ведь недавно все пылало, – заметил варвар насмешливо.

Тульпис уставился на приятеля с яростью.

– По-моему, ты переоделся моим слугой, так что попытайся вести себя соответственно.

– Это как? Кланяться тебе, что ли?

– Хотя бы…

– Я и так вынужден сгибаться в три погибели, когда с тобой разговариваю, – небрежно произнес Конан, – что еще тебе надобно?

– Принеси палку. Будем ворошить пепел палкой.

Конан протянул карлику небольшую дубинку, предусмотрительно захваченную им из харчевни. При этом он размахивал левой рукой, выписывая в воздухе вензеля. Тульпис подозрительно прищурился:

– Что это такое, а? Энвольтация?

– Ты о чем? – удивился Конан.

– Ну, что ты делаешь рукой – все эти штуки и загогулины? Ты не колдуешь, а?

– Я?! Да как тебе такое в голову могло прийти?! – взревел Конан. – Я пытаюсь изображать изысканные манеры хорошо вышколенного слуги.

– Не получилось, – фыркнул карлик. – Если уж тебе охота корчить из себя хорошо вышколенного слугу-негра, – при слове «охота» Конан изобразил крайнее негодование, – то возьми себе вторую палку и помогай мне искать.

Они встали рядом с пеплом и принялись тыкать в мягкие горы. Поднялась невесомая пыль, воздух сделался серым. Карлик расчихался, раскашлялся, из его глаз потекли слезы.

Конан осведомился:

– Что это с тобой?

– Не видишь? – огрызнулся Тульпис. – Я страдаю. И не понимаю, почему на тебя вся эта пыль не действует. Все нормальные люди от нее начинают кашлять и задыхаться.

– Вероятно, с тобой это происходит потому, что ты близок к земле, – отозвался Конан. – Я же довольно от нее далек.

После этого хвастливого замечания он оглушительно чихнул и даже смутился на миг. Тульпис, казалось, почувствовал себя полностью удовлетворенным. Карлик возобновил поиски с усиленной энергией.

Конан сказал:

– Не размахивай палкой так яростно. Неровен час разобьем яйцо…

– Не разбив яйца, не сделаешь яичницу, – сказал харчевник. – И пирога тоже не испечешь.

– Наша цель, если ты еще помнишь об этом, коротышка, – не яичница и даже не пирог, а яйцо Феникса, – напомнил Конан.

Карлик оперся на свою дубину и уставился киммерийцу в лицо, глядя снизу вверх и двигая запорошенной пеплом бородой.

– Как его можно разбить, ведь оно золотое, – вопросил Тульпис.

– Возможно, оно лишь выглядит золотым, – предположил Конан, – а на самом деле хрупкое, как и любое яйцо, только покрыто позолотой.

– Не нравится мне все это, – сказал Тульпис.

Они оставили палки, и Конан принялся осторожно разгребать пепел рукой, обмотанной плащом. Внезапно киммериец замер.

– Что там? – насел на него карлик. Тульпис страшно боялся, чтобы напарник его не обманул и не скрылся с драгоценным яйцом. – Покажи!

Ну, покажи, что ты нашел? Это оно?

Конан осторожно высвободил руку из плаща и, пренебрегая жаром, сомкнул пальцы на гладкой сфере, которую нащупал под слоем пепла.

Медленно он вытащил на поверхность яйцо. Оно оказалось большим, на ощупь прохладным, несмотря на то, что возникло в самых недрищах пожара и, не принадлежи оно к миру чар и волшебства, непременно должно было бы быть раскаленным докрасна. От скорлупы исходило слабое свечение. Казалось, внутри яйца помещается небольшая горящая лампа.

Конан взял яйцо в руки – оно с трудом помещалось у него на обеих ладонях – и обратился к Тульпису:

– Расстели на мостовой плащ. Завернем его. Не тащить же его всем напоказ. Да и повредить страшно.

– Дай я, ты не умеешь, – засуетился Тульпис. – Я заверну, я и понесу…

– Если ты споткнешься, я отрублю тебе голову, – предупредил Конан. – Может быть, из твоего обезглавленного тела вылетит крылатый конь или выскочит прекрасная юная девушка.

– Где ты набрался подобной чуши? – Туль пис даже задохнулся от возмущения.

– Я внимательно слушал сказки, когда их рассказывала мне моя старая кормилица.

– Не было у тебя никакой кормилицы, ни старой, ни молодой, – отрезал Тульпис.

– Откуда ты знаешь? – удивился варвар.

– Оттуда! – Тульпис с торжеством вздернул бороду. – Оттуда, что ты как-то раз сам рассказывал мне о своем детстве. Когда напился у меня в харчевне. И, кстати, не заплатил.

– Вероятно, ты подмешал мне в питье порошок правды, а это противозаконно, – сказал Конан. – Довольно болтать. Оно тяжелое, и я боюсь сжать его слишком сильно.

Тульпис снял плащ и засуетился вокруг Конана. Тот наклонился и бережно уложил яйцо Феникса на складки плаща. Тульпис тотчас обернул добычу в несколько раз, сделал узелок и выпрямился, держа его в руках.

– Лично я готов отправляться за драгоценными камнями и золотом прямо сейчас. Где живет возлюбленная нашего яйца? Ты что-то не упоминал об этом. Сколько я ни копаюсь в голове, – тут карлик поскреб себя по волосам твердыми ногтями, – не могу припомнить, чтобы ты называл ее жилье.

– Потому что она обитает в Проклятом саду, – сказал Конан.

Карлик споткнулся и едва не упал. В последний миг киммериец подхватил его под локоть.

– Осторожней! – прошипел Конан. – Иначе, клянусь, я выполню мою угрозу и срублю твою голову, вместе с бородой и волосами!

– Ты убийца, – сказал Тульпис. – Как же ты сумел пробраться в Проклятый сад? Всему Аграпуру известно: любой, кто перелезет через ограду, умрет жуткой смертью. Ты видел эти шипы? А эти ядовитые растения? Да там даже пауки дохнут от отравы, настолько ужасен там самый воздух!

– Видишь ли, Тульпис, я в Аграпуре человек новый и многого не знал, – пояснил Конан. – Например, не знал, что в Проклятый сад залезать так опасно, как ты говоришь. Поэтому и залез.

– И? – жадно спросил Тульпис.

– Как видишь, я жив-здоров. Так что приглашаю тебя с собой. Кроме самой хозяйки, есть еще женщины-змейки и наверняка там водится парочка дриад. Нужно расспросить ее.

– А золото и драгоценные камни? – продолжал Тульпис. – Она не лжет, как тебе показалось? Она действительно даст нам все, что обещала?

– Будь ты женщиной, у которой всяких богатств навалом, – разве ты не наградил бы тех, кто принес тебе возлюбленного обратно? – поинтересовался Конан.

Тульпис призадумался.

– Да еще возлюбленного такого тихого, кроткого, заточенного в яйце. Наверняка он будет очень послушным и милым мальчиком, когда вылупится. Нет, Конан, думаю, ты прав – если она не коварна и не так злобна, как прочие представительницы ее племени, она нам с тобой, несомненно, заплатит. Мне хочется прыгать отрадости!

– Только не с яйцом.

Проклятый сад предстал их взору еще более жуткий и угрюмый, чем обычно. Тульпис невольно замедлил шаг, рассматривая голые ветви деревьев, острые длинные шипы, торчащие повсюду на ветках, стрекучие растения, заполняющие все свободное пространство между сводами. Затем он повернулся к своему рослому спутнику:

– Конан, ты уверен, что мы не забираемся туда себе на погибель?

– Уверен, уверен, – сказал Конан. – Я ведь уже побывал там.

– А вдруг что-нибудь изменилось?

– Что могло измениться? – удивился киммериец. – Должна ведь она где-то жить, не так ли! Не станет возлюбленная Феникса обитать в таком отвратительном месте. Нет, все это – лишь видимость для жителей Аграпура, чтобы они не вздумали нарушать покой хозяйки. Дай-ка сюда сверток.

Конан взял сверток с золотым яйцом и повесил его на один из прутьев решетки. Затем подхватил под мышки Тульписа и перебросил его через ограду. Карлик пролетел по воздуху, вопя и дрыгая в полете коротенькими ножками, а затем исчез, едва лишь коснулся земли. Конан улыбнулся и подтянулся наверх.

Внизу все было как прежде: красивые растения, свежий воздух, плеск воды в далеком пруду, где резвились рыбки, и пение фонтанчика. Тульпис сидел на земле, потирая ушибленный зад, и изумленно таращился по сторонам.

– Магия! – прошептал карлик.

Конан спрыгнул вниз, взял сверток, и оба приятеля двинулись по дорожке, туда, где виднелись башенки дворца.

Бронвэг выбежала им навстречу.

Она заранее простирала руки, лицо ее сияло и казалось таким прекрасным, что сердце сжималось от странной боли: мнилось, любое дуновение ветерка, любая мелочь может лишь разрушить это совершенство. Хотелось, чтобы мгновение длилось вечно, – хотелось созерцать красоту до бесконечности…

– Я вернулся, Бронвэг, как и обещал, – торжественным тоном провзгласил Конан.

Он остановился в трех шагах от нее, расставив ноги и приняв горделивую позу. Карлик рядом с киммерийцем тоже застыл с важным видом.

Но на Бронвэг это все не произвело ни малейшего впечатления. Она не отрываясь смотрела на золотое яйцо.

Затем взяла его в руки и прижала к груди. – Что я могу сделать для вас? – спросила она спустя некоторое время.

Тульпис поклонился, а Конан просто сказал:

– Ты обещала одарить меня драгоценными камнями и золотом, если я выполню обещание, – так что принеси десяток-другой изумрудов покрупнее, и мы будем квиты.

Бронвэг повернулась и пошла к своему дворцу. Наряд из птичьих перьев волочился за нею по ступеням.

Тульпис гневно сказал Конану:

– Как ты мог разговаривать с нею подобным тоном – и о подобных низменных вещах? Какие изумруды? Какое золото? Такая красота не должна прикасаться к презренному металлу и к не менее презренным самоцветам. Она должна питаться ароматом божественных трав, она вкушает амброзию – и все ее мысли должны быть так же возвышенны. Ты не имел права загрязнять их своей алчностью. Удивляюсь тебе, киммериец! И ты еще говорил, – правда, ты был тогда исключительно пьян, – что намерен сделаться королем! Да какой из тебя король, если ты не умеешь разговаривать со знатными дамами!

– Я прекрасно умею разговаривать с дамами, будь они хоть знатными, хоть незнатными, – возразил Конан. – И все они оставались довольны.

Тульпис лишь покачал головой.

– Неотесанный варвар, и ничего более. Разговаривать с тобой – попусту терять время.

В этот момент рядом что-то прошуршало. Карлик наклонился и увидел маленькую изумрудную змейку с женским торсом и головкой. Змейка была совсем крошечная, длиной в руку. Ее личико, бледное, с раскосыми зелеными глазами, обрамляли золотые волосы, и такие же золотые полоски обвивали гибкое тело с зеленой чешуей.

– Нага! – воскликнул Тульпис.

– Карлик, – удивленно проговорила нага.