Текст книги "Неудачник из Аграпура"

Автор книги: Дуглас Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Дуглас Брайан

Неудачник из Аграпура

В караван-сарае было душно. Куда ни повернись – везде кто-нибудь сопит. Люди спали вповалку, устроившись среди тюков с товаром. Снаружи шумно пыхтели и переступали с ноги на ногу сонные животные, кони и верблюды.

Саламар свернулся клубком, забившись в самый дальний, темный угол. Он от души надеялся на то, что никто его не заметит. Вряд ли, впрочем, найдется вор, который польстился бы на имущество Саламара.

Как и большинство ночующих в караван-сарае на окраине Аграпура, Саламар был из пришлых: уроженец Турана, он никогда подолгу не задерживался на одном месте, вечно перебираясь из города в город. В основном он бежал от неприятностей, которые ухитрялся сеять вокруг себя с невероятной быстротой и эффективностью.

Саламар не знал, почему так происходит. Где бы он ни появился, везде поднималась свара, заваривалась какая-нибудь каша, и в результате очень скоро оказывалось, что виноват во всем случившемся именно Саламар и никто иной. Такой уж у него был нрав – и такова была его несчастливая судьба.

Разумеется, Саламар никогда не являл собою образца добродетели. Он и не пытался изображать из себя добропорядочного человека: каковы бы ни были его недостатки, неискренность в их число не входила.

Разумеется, нередко ему доводилось солгать, но одно дело – ложь ради выгоды, ложь, нацеленная на конкретный (и весомый!) результат, и совсем другое – обычная бытовая неискренность.

В общении с людьми, если только они не представляли собою объект сложных деловых операций Саламара, гирканец был исключительно милым и вполне искренним человеком.

Слабостей у него имелось ровно две: он любил блестящие предметы и не мог пройти равнодушно мимо красивой женщины. Покрывала, в которые закутывались красотки в Аграпуре и других городах, никогда не служили помехой проницательному взору Саламара. Он угадывал хорошенькое личико по влажному блеску глаз сквозь покрывало, по особенной походке, какая присуща только уверенной в своей привлекательности красавице.

Из-за женщин он попадал в особенно неприятные истории. Гонимый плачевным роком, Саламар бежал все дальше на восток и в конце концов очутился в Аграпуре. Сейчас он являл собой довольно грустное зрелище: тощий оборванец со смуглым, дочерна загорелым лицом и сальными, свалявшимися волосами. Все его имущество заключалось в маленьком узелке, завязанном в чумазую тряпицу.

У Саламара не оставалось денег даже на то, чтобы заплатить за ночлег в караван-сарае, однако спать под открытым воздухом ему не хотелось: стражники в Аграпуре запросто могли сцапать бездомного бродягу и поинтересоваться содержимым его узелка. Стражники – известные негодяи. В поисках наживы они не побрезгуют даже нищим, каким бы грязным и несчастным тот ни был.

Поэтому Саламар очень удачно прикинулся одним из слуг богатого караванщика. Тот, изрядно осоловевший от дурманящего зелья, которое курил в дороге (зелье было на самом деле довольно слабым, но на жаре, да еще в таких количествах, неплохо ударяло в голову), даже не обратил внимания на то, что заплатил за лишнего человека. По правде говоря, за такое пузо, да еще обмотанное красным шелковым поясом в десяток слоев, могло бы спрятаться не менее пяти Саламаров.

«Повезло». Впервые за полгода это слово появилось в мыслях Саламара. И с тем он заснул.

Но, видимо, судьба не дремала: она быстро отыскала своего «избранника» и принялась за обычную черную работу – устроила скандал.

Среди тех, кто ночевал в караван-сарае, имелись люди нечистые на руку. Но на сей раз они выбрали совершенно неподходящую жертву и вздумали обокрасть добродушного толстяка, напрочь, видимо, позабыв о том, что у подобных богатеев всегда имеется отменная охрана. Если бы кто-нибудь поинтересовался мнением Саламара, гирканец бы ответил: все люди четко делятся на три категории – на тех, кого следует обкрадывать, на тех, кого можно только обманывать и обводить вокруг пальца, но ни в коем случае не обворовывать, и на тех, кто подлежит только грабежу, твердолобые и недоверчивые упрямцы. С последней категорией Саламар старался не связываться

Так вот, купец, не заметивший, как заплатил за ночлег Саламара, однозначно принадлежал к числу людей, которым морочить голову – одно удовольствие. Он был из тех, кто становился на сторону обманщика против добрых советчиков – и признавал собственные ошибки лишь спустя пару лет после их совершения. Забираться к нему в тюки, чтобы спереть оттуда штуку-другую шелка, было верхом глупости. Охрана, которой наверняка платили за сохранность каждой нитки в поклаже, была начеку. В середине ночи поднялся шум. Кого-то схватили и начали бить, из рук незадачливых воров вырвали кусок шелковой ткани, но во время драки он упал на землю, и его, не заметив, истоптали ногами.

Когда до стражников дошло, что ущерб хозяйскому добру, несмотря на все усилия, был нанесен, и немалый, они впали в отчаяние. Теперь он наверняка заплатит им меньше. В конце концов, они сами были виноваты в неосторожности!

Купец, разбуженный, как и все, криками и шумом потасовки, громко охал и умолял, чтобы зажгли свет.

Саламар притаился в углу, молясь всем богам сразу, чтобы его не заметили. Но ему опять не повезло. Купец поднялся с кряхтеньем и принялся бродить среди дерущихся в поисках факелов или лампы, чтобы запалить. И наступил на Саламара.

– Он здесь! – завопил вдруг купец не своим голосом. – Хватайте его!

И навалился всей тушей на бедного гирканца.

Саламар, полузадушенный, понял, что погиб: по каким-то своим, непонятным соображениям купец принял его за вора и теперь пытается задержать. Скоро на голову гирканца посыпались колотушки, в темноте его били и тузили и в конце концов связали.

Настоящие воры тем временем благополучно улизнули. Связанный, скорчившийся на полу, Саламар сделал грандиозное усилие и ухитрился засунуть свое имущество за щеку. Имущество это, спрятанное в узелке, представляло собой небольшую костяную палочку, покрытую письменами, вырезанными в кости весьма искусно. Саламар берег ее пуще собственного здоровья.

Спрятанная за щекой, она оставалась незаметной, и у Саламара имелась слабая надежда на то, что стражники, которые явятся утром, дабы осмотреть товары, собрать пошлину и впустить торговцев и путешественников в главные ворота Аграпура, не заметят, что узник прячет во рту некий предмет.

«Лишь бы не проглотить, – думал Саламар отчаянно. – Когда, бьют, нужно дышать по-особому, не втягивать воздух… Лишь бы не проглотить!»

Стражники возникли в караван-сарае сразу после восхода солнца. На их физиономии больно было смотреть, такие они были сытые, лоснящиеся, начальственно-недовольные тем обстоятельством, что пришлось подниматься рано поутру, тащиться к какому-то караван-сараю, копаться там в чужих вещах (попутно прикарманивая разные мелочи), собирать плату за вход в город (попутно складывая кое-что себе в кошель, за пояс)… Ах, ну почему их разбудили ни свет ни заря? Ах, ну почему у них такая трудная жизнь? И, главное, кто бы утешил их в страданиях?

Купцы были готовы утешать стражников, лишь бы те не слишком портили товар при осмотре. Путешественники, которым терять было нечего, оказались куда менее любезными, и потому стражники с них брали плату с особо брюзгливыми лицами.

Наконец дошел черед до Саламара.

– А это что такое? – осведомился начальник стражи.

– Это, изволите ли видеть, вор, – объяснил ему один из охранников из купеческого каравана. Этот человек, «украшенный» синяками на лице после ночной потасовки, готов был свалить вину на кого угодно, лишь бы обелить себя в хозяйских глазах.

– Вор? – начальник стражи хищно раздул ноздри, точно падальщик, чующий скорую поживу. – И что же он украл?

– Он со своими сообщниками забрался в тюки нашего хозяина, – заговорил другой охранник, также изрядно помятый. – Сам-то остался, а тот, другой, сбежал. И вещи унес.

– Я потерпел страшный ущерб, – плаксиво проговорил купец.

«Такого обманывать надо было, – с тоской думал Саламар. Попадись ему тот болван, что не имеет ни малейшего понятия о различиях между жертвами жуликов, казалось бы, порвал бы его Саламар голыми руками, так он был зол на проклятого дилетанта! – Обманывать, а не обворовывать! Проклятье Сета на голову мерзавца! И мне, конечно, отдуваться за всех… Такова судьба».

Саламара подняли на ноги и явили пред очи начальника стражи.

Саламар зажмурился: он сразу понял, что в Аграпуре пощады ему не будет. Вероятно, Аграпур станет последним пунктом на долгом, запутанном жизненном пути бедного Саламара.

– Итак, вор, ты попался, – медленно, с расстановкой произнес начальник стражи.

– Я не вор, господин, – сказал гирканец.

Начальник стражи взмахнул длинными, как у женщины, ресницами. Чувственный рот его искривился в нехорошей усмешке.

– Хочешь заверить меня в том, что никогда в жизни не брал чужого?

– Может быть, когда-нибудь я и брал чужое, – ответил Саламар, – но не в этот раз.

– Стало быть, ты признаешь себя вором?

– Нет! – завопил Саламар.

Начальник стражи обернулся к своим людям и поманил к себе пальцем одного из стражников.

– Отведешь его в подземную тюрьму. Завтра ему отрубят правую руку.

– Нет! – крикнул Саламар еще громче. Он извивался в руках стражника, умоляя выпустить его, простить, понять, поверить… Все было тщетно: крепкие руки хорошо откормленного, мощного стража держали его, точно железные оковы.

Саламар сдался. Он обвис, свесил голову на грудь, всхлипнул… и при последнем вздохе случайно проглотил свою костяную палочку.

* * *

Подземная тюрьма в Аграпуре обладала только одним достоинством: она не была сырой. Вода в Аграпуре вообще являлась ценностью, и власти сего достойного города не стали бы расходовать ее на каких-то презренных преступников.

Таковых в тюрьме томилось трое: кроме самого Саламара, имелись еще старичок-долгожитель, чье имя запамятовал даже он сам, и какой-то громила, похожий на крупную обезьяну, как представилось в полумраке Саламару.

Громила был крайне угрюм – неудивительно, в таком-то положении! Он был огромного роста, с длинными черными волосами и яркими глазами, сверкавшими даже в темноте подземной тюрьмы.

Саламар сразу забился в угол, как делал это всегда. Впрочем – и это тоже случалось неизменно, как дождь, – подобный способ таиться никогда еще не спасал его от неприятностей.

В середине дня им принесли еду. Люк, которым закрывалась тюрьма, отодвинули, и сверху на веревке спустили горшок с отвратительным, судя по запаху, варевом. Громила бросился к горшку первым, схватил обеими ручищами, поднес к разинутой пасти, глотнул… и с проклятием отшвырнул от себя.

– Я лучше сдохну с голоду, чем стану есть тухлятину! – заорал он вне себя от гнева.

Саламар осторожно проговорил из угла:

– Если ты отказываешься, то позволь мне…

Громила махнул рукой и отошел.

Саламар со старичком по очереди слопали содержимое горшка. Еда действительно была омерзительной на вкус, но – не хуже, чем случалось есть Саламару.

Когда наконец с трапезой было покончено, Саламар решил познакомиться с товарищами по несчастью. Он заговорил, ни к кому в особенности не обращаясь:

– Меня зовут Саламар, я из Гиркании.

Ему не ответили.

Саламар добавил, надеясь хотя бы этим вызвать сокамерников на откровенность:

– Мне отрубят руку за воровство.

– Ну и глупец! – отрезал громила.

– Прошу меня простить, – сказал Саламар, – но ты сидишь в тюрьме, точно так же, как и я, стало быть, не слишком ты от меня отличаешься…

– Я от тебя отличаюсь, – заявил громила. – Во-первых, меня схватили за убийство.

– А… – сказал Саламар.

– Скажи, – громила придвинулся ближе, – а ты действительно совершил ту кражу, за которую теперь станешь калекой?

– Нет, – вздохнул Саламар. – И это – самое обидное.

– Я так и подумал, – заметил громила.

– Назови свое имя, – попросил Саламар.

– Зачем?

– Чтобы легче было разговаривать. Я буду пользоваться твоим именем, когда стану обращаться к тебе.

– Не думаю, чтобы тебе стоило обращаться ко мне, – сказал громила. – Впрочем, меня зовут Конан. И я, в отличие от тебя, совершил то, за что был схвачен.

– Ты превосходишь меня во всех отношениях, – льстиво поддакнул Саламар.

Но с Конаном это не прошло. Варвар фыркнул с презрением:

– Не вздумай льстить! Учти, я и сам вор, по этому вижу таких, как ты, насквозь. Мне сильно не повезло, коль скоро ты очутился рядом со мной. Ведь ты неудачник, верно?

– Верно, – вздохнул Саламар.

– Расскажи, как это вышло, – потребовал Конан. – Как ты стал неудачником?

– Это случилось лет пять назад, – начал Саламар послушно. – Я жил тогда в Гиркании, с отцом и матерью. Сейчас оба они, наверное, умерли…

– Полагаю, твои родители к делу отношения не имеют? – перебил Конан.

Саламар кивнул.

– Не имеют. Я просто так о них упомянул, для полноты картины.

– Не пытайся меня разжалобить, – предупредил Конан, – Общаясь со мной, всегда помни о том, что у меня каменное сердце.

– Ладно, буду помнить, – обещал Саламар. И снова погрузился в воспоминания: – Мы жили небогато, но лишений не испытывали. Но я всегда хотел чего-то большего… И однажды – должно быть, какой-то злокозненный божок внушил мне эту мысль или демон пробегал мимо и от скуки решил поразвлечься на мой счет, – в общем, я решил обогатиться.

Для начала я отправился в таверну, которая располагалась на окраине городка, где мы жили, и пользовалась весьма недоброй славой. Там я нашел самого подозрительного на вид человека – можешь мне поверить, он выглядел как настоящий злодей!

– Воображаю, – с огромным презрением произнес Конан. – И имя у него было пышнее, чем хвост павлина, что гадит во дворце аграпурского владыки, не так ли?

– Я вижу, ты знаешь жизнь, – признал Саламар. – Да, того человека звали Погибельный Брек, и вот он-то предложил мне попробовать себя в деле.

«Хочешь изменить свою судьбу?» – спросил меня Погибельный Брек, щурясь (а глаза у него, поверь, были пронзительными, так что у меня даже мурашки по коже побежали).

Я сказал, что это именно так.

«Есть одно дело, и я за него браться боюсь, – сообщил Погибельный Брек. – У одной здешней женщины по имени Магринта имеется замечательная вещь. Думаю, Магринте привезли ее из Кхитая.

Во всяком случае, штука эта древняя и совершенно непонятная, но она обладает способностью изменять судьбу своего владельца. И избавиться от нее невозможно… Магринта дорожит ею – думается мне, не напрасно».

Кое-что я об этой Магринте слыхал. В свое время это была уличная женщина, не слишком красивая и совсем не богатая. Кто и когда слыхал о богатых уличных женщинах?

– Да, ты и впрямь совершенно не знаешь жизни, – усмехнулся Конан.

Саламар на сей раз не стал поддакивать или соглашаться, а просто махнул рукой.

– Неважно… Магринта торговала собой и была очень бедна. Она даже, поговаривают, хворала, поэтому клиентов у нее было мало. Соглашались пойти с нею только те, кто не слыхал ничего об этой женщине. Да и те платили скудно. Словом, совсем она подыхала с голоду.

И вдруг все в ее судьбе резко переменилось. Никто даже не понял, как такое могло бы произойти. Она ушла с улиц, купила себе дом – не в центре города, конечно, но вполне приличный. Наняла прислугу – из числа бывших потаскух. Стала носить хорошую одежду. Разумеется, никаких мужчин в ее жизни не стало. Она показывалась теперь на улице только в портшезе и, можешь мне поверить, я собственными глазами видел, как эти носилки с шелковыми занавесками тащили четверо здоровенных чернокожих носильщика!

Разумеется, поползли слухи. Когда Магринта пропадала, никто и пальцем не шевельнул, чтобы ей помочь. Но стоило ей сделаться богатой, как набежали какие-то «поклонники», и каждый пытался вызнать: каким именно способом она обрела свое богатство.

Магринта помалкивала. Благоразумное решение! Но разве можно заткнуть рот служанкам, да еще таким болтушкам, какие обслуживали Магринту? Одна из них рассказала своему любовнику, что у ее госпожи хранится в ларце странная вещица, и что этой-то вещицей Магринта, дорожит больше всего.

Что такое? Что за вещица? За несколько дней известие обошло весь город, об «амулете Магринты» только и было разговоров на рынке и в богатых домах. Моя мать тоже заинтересовалась сплетней, но мой отец, мудрый человек, велел ей держать язык за зубами: мало ли что скажут люди – будем заботиться о своем, а до чужого нам и дела нет!

Но Погибельный Брек рассказал мне то, о чем в городе даже и не подозревали.

Как-то раз (сказал Погибельный Брек) у Магринты был странный клиент. Это был старый кхитаец, который ехал куда-то в Бритунию, не то в гости к друзьям – хотя какие могут быть в Бритунии друзья у старого кхитайца! – не то на службу в качестве мага (последнее представляется более вероятным).

Он сказал, что ему необходимо общество женщины. «Люди Запада не понимают всей ценности, которой обладает общество женщины, – приблизительно так болтал старый кхитаец, – они умеют лишь потреблять женские ласки и другие услуги, на какие горазды женщины. Что до изменений, которые происходят в вибрациях мира, когда рядом находится женщина, – об этом люди Запада и не подозревают. А я нуждаюсь в том, чтобы меня питали женские энергии. Во мне слишком много мужского…»

Из этих мудрых речей наша Магринта, разумеется, ничего не поняла. Она просто спросила сиплым голосом, сколько заплатит ей чудаковатый иноземец за «женские вибрации». (Одним богам известно, о чем подумала Магринта, услыхав столь диковинное определение для услуг уличной проститутки!)

Старый кхитаец сказал ей, что постарается изменить всю ее судьбу. Он пошел в дом к Магринте, в эту жалкую лачугу, и долго рассматривал убогие стены, и крышу, застланную гнилой соломой, и рваные циновки на земляном полу. Наконец он сказал с улыбкой, значение которой Магринта до поры не поняла: «Думаю, если твоя жизнь и может измениться, то только к лучшему, потому что хуже быть не может».

Магринта оборвала его мудреные речи и спросила, каких именно ласк желает клиент. Старик попросил ее просто посидеть рядом и поговорить – «Можешь болтать, о чем захочешь, мне важно слышать звук женского голоса».

Пожав плечами, наша честная проститука исполнила пожелание. И кхитаец подарил ей на прощание маленькую костяную палочку с вырезанными на ней значками. Попросил беречь.

И ушел.

Больше его в нашем городе не видели.

Через несколько дней в город прибыла пожилая женщина, которая сообщила, что Магринта приходится ей внучатой племянницей и что наша «дорогая девочка» – ее единственная родственница и наследница.

Еще через месяц почтенная старуха скончалась… Остальное тебе уже известно. Магринта сказочно разбогатела.

– Не вижу ничего особенного, – заявил Конан, пожимая широкими плечами. – При чем тут кхитаец? При чем тут костяная палочка? Какие-то бредни!

– Странность заключается в том, что эта старуха никогда прежде не давала о себе знать, но стоило кхитайцу побывать у Магринты, как она тут же объявилась, – пояснил Саламар. – Впрочем, я ведь не утверждаю, что именно так все оно и было. Мне говорил об этом Погибельный Брек.

Конана передернуло.

– Прошу тебя об одном, – сказал киммериец. – Причем прошу ради тебя самого! Не называй больше этого болтуна «Погибельным Бреком». Зови его просто «Бреком», иначе я переломаю тебе все кости. Меня выводит из себя столь пышное имя! Он ведь оказался дураком, этот Брек, не так ли?

– Ну, этот вывод имеет отношение к концу моей истории, – сказал Саламар. – Но в общем и целом ты прав. И я это уже признавал несколько раз, так что не перебивай меня…

Итак, перемены в судьбе Магринты привели к тому, что она стала богатой и уважаемой дамой. И многие захотели завладеть ее сокровищем. Однако дом женщины охранялся, на всех окнах имелись решетки, двери запирались; шкатулка с костяной палочкой стояла в спальне госпожи…

Брек предложил мне пробраться к Магринте и совершить самую дерзкую кражу, какая только возможна в наши дни.

– Тоже мне, дерзкая кража! – с невыразимым презрением фыркнул варвар. – Вот когда мы с подругой обокрали святилище Сета – вот это, доложу тебе, была дерзкая кража! А проникнуть в дом к женщине, да еще к бывшей проститутке, и стянуть у нее шкатулку… Ф-фу! Даже слушать противно.

– Противно – не слушай, – надулся Саламар. – Я ведь не заставляю.

Некоторое время они молчали, но Конан не выдержал первым: он сидел в тюрьме довольно долго и успел соскучиться по разговорам.

Он подтолкнул Саламара локтем:

– Ладно, рассказывай дальше.

Обидчивость не входила в число недостатков Саламара; гирканец быстро отходил, даже если ему и случалось надуться на собеседника после какого-нибудь не слишком удачного высказывания.

Он вздохнул.

– Только не перебивай меня больше, я и без тебя собьюсь с мысли…

Конан сделал гримасу, весьма выразительную, но от каких-либо комментариев воздержался.

И Саламар потянул нить своего повествования дальше:

– Я знал, что Магринта весьма недоверчива и особенно не любит она мужчин. Что ж, не удивительно, ведь бедняжка здорово настрадалась от нашего брата! Но я придумал замечательный способ втереться к ней в доверие. Я представился ей мальчиком, которого мужчины использовали… сам догадываешься как.

Конан насупился.

– Не догадываюсь.

– Да брось! – Саламар покосился на киммерийца. – Не заставляй меня произносить это вслух.

– Ладно, – смилостивился Конан. – Я догадался, что ты ей наврал. Неужто она поверила?

– У меня был ужасно жалобный вид. – Саламар скроил жалобную рожицу. – Вот такой. Я познакомился с нею в саду, где она гуляла, сопровождаемая немым чернокожим слугой. Собственно, многого и не требовалось: я поднял с земли красивую пряжку и спросил у дамы, не она ли обронила. Та сказала – нет, а после похвалила мою честность. Я сказал, что поневоле приходится быть честным, поскольку мои клиенты могут жестоко избить по малейшему же подозрению в обмане. Она глянула на меня с сочувствием… Дальнейшее понятно. Я стал ее другом. Или, если выражаться точнее, – «подругой». Я рассказывал ей различные подробности об удовлетворении мужской похоти.

– Откуда ты их черпал? – осведомился Конан. Он отодвинулся от своего собеседника подальше и всем своим видом демонстрировал брезгливость.

– Не из личного опыта, можешь мне поверить, – вздохнул Саламар. – Если я и заслуживаю твоего презрения, то лишь по той причине, что обокрал женщину, почувствовавшую ко мне доверие. Я никогда не занимался тем, что приписывал себе. Но Погиб… э-э… я хотел сказать – Брек… М-да, этот негодяй, узнав о моем замысле, пришел в восторг и тотчас познакомил меня с «нужным парнем». Тот и поведал мне некоторые подробности, весьма гнусные, касающиеся его ремесла. Я пользовался сведениями, полученными от него. Я даже изучил жаргон, которым разговаривают проститутки. Знаешь, например, как они называют некоторых самых известных шлюх?

– Распахнутая Пещера, Готова-на-Все, Мамаша Бурдюк и Железная Лошадь, – предположил Конан. Судя по виду, с которым киммериец произносил все эти имена, ему доводилось иметь дело с их носительницами.

Саламар покачал головой.

– Ты называешь шлюх, известных безотказность и добросовестным отношением к делу, женщин популярных, но не легендарных.

– Существует, по-твоему, разница между легендарностью и популярностью? – поинтересовался Конан.

Саламар пожал плечами.

– Большинство людей полагает, что таковая разница действительно имеет место. И, поскольку я не претендую на оригинальность, то к этому большинству отношу и себя.

– А, – неопределенно бросил киммериец.

Саламар решил пропустить последнее замечание мимо ушей как явно бессвязное.

– Так вот, легендарные проститутки имеют титул «мать», как верховная жрица: «Мать Вилария», «Мать Анеза»… Все они выбились, что называется, в люди. Накопили денег и сделались богаты, отошли от дел и теперь иногда покровительствуют попавшим в беду подругам. То есть, выглядит это так: живет себе в городе Аренджуне (я говорю – к примеру) некая почтенная вдова. И никто из жителей славного Аренджуна не подозревает, что на самом деле она вовсе не почтенная вдова, а бывшая шлюха, легендарная мать Анеза. Это тайна, понимаешь?

Конан кивнул.

– И вот происходит какая-нибудь история, и некая шлюха попадает в беду. К примеру, ее обвиняют в краже, которой та не совершала. Бедняжка уже сидит в тюрьме, ожидая, когда меч палача совершит над ней нечто ужасное… Внезапно является женщина, почтенная вдова, закутанная в покрывало и благонравная до безобразия. Она дает деньги сторожам, она нанимает охрану, она уговаривает свидетелей – и обвиняемую оправдывают. Та, вне себя от счастья, прибегает к благодетельнице. И слышит: «Я была такой же, как ты; а теперь, дитя мое, забудь обо всем, что я для тебя сделала и никогда не вспоминай о нашей встрече». И дает ей денег…

Вот о таких женщинах я и рассказывал моей новой приятельнице. Я знал целую кучу историй о них. Она слушала жадно и в конце концов призналась: «Столько я страдала, столько было у меня невзгод, и никогда, ни разу не появилась в моей жизни какая-нибудь легендарная «мать»… Никто мне не помогал».

Неблагодарное созданье! Она совершенно забыла о кхитайце, который наделил ее чудесным предметом…

В конце концов, благодаря моим уловкам и ухищрениям, я стал вхож в ее дом. Мне только того и было надо. В один прекрасный день я забрался в ее спальню и выкрал резную штуковину. Она даже не заметила пропажи, поскольку редко заглядывала в шкатулку, где хранила подарок кхитайца.

И с того самого часа судьба моя полностью переменилась…

Саламар горестно свесил голову. Конан глядел на рассказчика с нескрываемой насмешкой:

– Как говорил тот кхитаец? Эта штучка способна полностью изменить участь человека?

– Да.

– Неужели ты не понял, что тут скрыт подвох?

– Увы! Я почему-то воображал, будто перемены могут быть только к лучшему.

– Как такое могло прийти тебе в голову? – воскликнул Конан. – Неужто ты первый год живешь на свете? Пора бы уж признать, что перемены в человеческой участи, как правило, бывают только к худшему. – Киммериец скривился. – Да я и сам бывал, случалось, вестником дурных перемен. Впрочем, – добавил он, явно желая быть справедливым, – случалось и обратное… Но крайне редко!

– Вот-вот. Мне следовало бы понимать это. Но меня заворожила удача Магринты. Почему-то мне думалось, что и я получу какое-нибудь неожиданное наследство или там удачно женюсь на богатой наследнице… что-то в таком роде.

– Любой магический предмет, – сказал Конан, – представляет собой ловушку. Более или менее. Он содержит в себе загадку, не разгадав которую не следует лезть в историю. Колдовство вообще коварно! Ненавижу колдунов… истребляю их везде, где только встречу. Впрочем, это моя история, не твоя.

– Ты прав, – кивнул Саламар. – Я получил вожделенный предмет и стал ждать, когда ко мне повалит удача. Глупец! Я жил с отцом и матерью, у нас был не слишком богатый, но все же состоятельный дом. Мы даже содержали слуг. Отец владел гончарной мастерской. Не сам делал горшки, но владел мастерской. Надеюсь, ты понял, в чем разница.

Конан кивнул.

– Не считай меня невеждой только потому, что я родился в Киммерии.

– Ну, я так, на всякий случай объясняю, – оправдываясь, сказал Саламар. – В общем, у нас все шло очень недурно. А я зачем-то захотел большего! Ну, и поплатился. Для начала я не пожелал отдать украденное Бреку. В один прекрасный день – или, если быть совершенно точным, в одну ужасную ночь, – он подстерег меня и жестоко избил. Я не внял предостережению. Глупец! Тысячу раз глупец! Если бы я отдал артефакт Бреку, тот давно бы уже гнил на дне какого-нибудь канала.

Я удрал из города в тот же день. И начались мои невзгоды. Беда шла за мной по пятам. Я пытался расстаться с талисманом, который принес мне столько бед, но увы! Он всегда возвращался. Его подбирали на дороге и вручали мне со словами: «Ты обронил какую-то драгоценную вещь, мой господин1» – после чего немедленно требовали денег в уплату своей неоценимой услуги. Его находили в комнатах, где я ночевал, и догоняли меня уже в дороге. И снова просили денег за свою любезность. Где бы я ни показался, везде возникали свары и неприятности. Судьба гонит меня…

– Из всего услышанного я делаю только один вывод, – сказал Конан. – Нам следует избавиться от тебя как можно скорее, покуда неприятности не начались и в нашей тихой, достойной во всех отношениях тюрьме.

Внезапно заговорил старик, который все это время сидел безмолвно – так что собеседники в конце концов попросту позабыли о нем.

– Возможно, магический талисман довел нашего товарища до самого дна человеческого бытия, и теперь ему остался только один путь – наверх, к процветанию…

Скрипучий голос прозвучал в наступившей тишине так неожиданно, что оба молодых человека вздрогнули. Конан повернулся к старику.

– Хорошо бы ты оказался прав. Однако в любом случае мне не по душе этот малый, который не погнушался обокрасть бедную шлюху.

– Я с тех пор обокрал очень и очень многих, – вставил Саламар, – поскольку честных способов заработать себе на жизнь так и не открыл.

При последних словах киммериец откровенно содрогнулся.

– Кто говорит о честных способах? Самым честным способом, каким я зарабатывал на жизнь, были гладиаторские бои…

Старик пожевал губами и промолчал.

* * *

Саламар не ошибался, когда с тоской думал о будущем: неприятности посыпались на Аграпур сразу же после того, как в городе появился злополучный гирканец. В тот день в городе начались пожары. То ли от того, что давно не выпадало дождей, то ли по какой-либо иной причине, но неподалеку от дворца правителя вспыхнуло сразу несколько богатых домов, а ближе к окраине сгорел караван-сарай и пропало много товаров.

Городская стража сбилась с ног, разыскивая возможных поджигателей, виновных в столь ужасном бедствии. Повсюду только и говорили о случившемся, так что к середине дня об этом знали даже заключенные.

Старик грустно шамкал и все помалкивал, Саламар качал головой и рвал на себе волосы – с каждым разом несчастья, приносимые им окружающим, становились все ужасней! – а Конан вдруг сделался чрезвычайно задумчивым.

– Что с тобой? – спросил Саламар у варвара. – Никогда не видел тебя таким. Ты как будто размышляешь о каких-то отвлеченных предметах!

– Во-первых, ты не так уж долго меня знаешь, и я не все свои гримасы тебе еще продемонстрировал, – сообщил Конан крайне нелюбезным тоном. – Во-вторых, дружище, если я варвар, как любите выражаться вы, цивилизованные люди, то это еще не значит, что мне не свойственно задумываться. Я даже знаю, что означает слово «философия». Понял?

Саламар кивнул. Он побоялся признаваться в том, что ему самому это слово совершенно не известно. Поэтому Саламар просто спросил: