Текст книги "История современной психологии"

Автор книги: Дуан Шульц

Соавторы: Синдия Шульц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 50 страниц)

Фрейдовская концепция бессознательного была принята американской общественностью с энтузиазмом. Люди заинтересовались его идеями в немалой степени благодаря статьям канадского психолога Г. Эддингтона Брюса. За период с 1903 по 1917 год тот опубликовал 63 журнальных статьи и 7 брошюр, посвященных проблемам бессознательного, что весьма стимулировало интерес широкой публики к работам Фрейда (Dennis. 1991).

Хотя Фрейда и принимали в Америке с почестями, он все же многим остался недоволен и продолжал вспоминать об этом до конца жизни. Ему не понравилась кухня, он был не доволен недостатком общественных туалетов, его возмутили простота и беспардонность манер. Когда гид у Ниагарского водопада назвал его «стариной», Фрейд был просто взбешен. Он никогда больше не бывал в Соединенных Штатах, отзываясь об этой стране своему биографу следующим образом: «Вся Америка – это ошибка, гигантская ошибка; это все правда, но это, тем не менее, ошибка» (Jones. 1955. P. 60). Справедливости ради отметим, что он не слишком жаловал и Вену, в которой прожил большую часть своей жизни.

Все эти события произошли незадолго до того, как разногласия и распри по поводу отдельных фрейдовских идей и сюжетов стали раздирать официальное психоаналитическое сообщество изнутри. В итоге все закончилось расколом. Разрыв Фрейда с Адлером произошел в 1911 году, а с Юнгом, которого Фрейд считал своим духовным сыном и наследником психоаналитической системы, – в 1914–м. Фрейд был в ярости. Однажды на семейном обеде он пожаловался на измену тех, кто прежде был так предан общему делу. «Твои проблемы, Зиги, в том, – заметила ему тетушка, – что ты совсем не разбираешься в людях» (Hilgard. 1987. P. 641).

Последние годы жизни

В 1923 году, на пике его популярности, у Фрейда обнаружили рак полости рта. Более 16 лет он провел в непрерывных страданиях. Он перенес 33 операции, в результате которых часть неба и верхней челюсти были удалены. Он лечился рентгеновскими лучами и радием, ему также сделали вазектомию, что должно было, как полагали некоторые врачи, привести к рассасыванию раковой опухоли. После подобных операций на ротовой полости ему потребовался специальный речевой аппарат, в результате чего речь стала весьма неразборчивой. С трудом можно было понять, что он вообще говорит. Хотя Фрейд продолжал видеться с пациентами и учениками, все прочие контакты были ограничены. Он привык выкуривать по 20 сигар в день и не отказался от своей привычки даже после того, как была обнаружена болезнь. Писатель Энтони Берджесс так описал свои впечатления от посещения дома Фрейда в Вене, где ныне находится его музей: везде видны яркие свидетельства мучительности последних лет его жизни – <записанный на фонографе вялый и безжизненный голос Фрейда, его педантично правильный английский, прерываемый мучительным клацаньем протезов> (<Нью – Йорк тайме>, 7 октября 1984 г.).

Университет Кларка, 1909 год. Сидят, слева направо: Зигмунд Фрейд, Стенли Холл, Карл Юнг. Стоят, слева направо: Эрнст Джонс, А.А.Брилл, Шандор Ференци.

После того, как к власти в Германии пришел Адольф Гитлер, официальная позиция наци по поводу психоанализа быстро прояснилась. Книги Фрейда подверглись публичному сожжению на одной из берлинских площадей в мае 1933 года. Пока они пылали в костре, нацистский лидер надрывался в крике: «Против разлагающего наши души копания в вопросах секса – и во славу благородства человеческой души – предаю я огню книги некоего Зигмунда Фрейда!» (Shur. 1972. P. 446). Фрейд прокомментировал эти события так: «Прогресс налицо. В средние века они сожгли бы меня, теперь жгут всего лишь мои книги» (цит. по: Jones. 1957. P. 182).

К 1934 году наиболее дальновидные евреи – психологи и психоаналитики уже эмигрировали. Кампания нацистов по искоренению психоанализа набирала обороты. Идеи Фрейда, прежде столь популярные, были почти полностью из – ьяты из употребления. Один из студентов организованного нацистами в Берлине Института психологических исследований и психотерапии сообщает, что «имя Фрейда никогда не упоминалось публично, а его книги хранились в постоянно запертом шкафу» («Нью – Йорк тайме», 3 июля 1984 г.). Даже сегодня, спустя 60 с лишним лет после этих событий, многие важные работы Фрейда все еще не доступны в Германии.

Фрейд настоял на том, чтобы остаться в Вене. В марте 1938 года германские войска вошли в Австрию, а уже 15 марта к нему домой нагрянула банда нацистов. Еще неделю спустя дочь Фрейда Анна была задержана и арестована. Все это вынудило Фрейда признать, что для безопасности его и семьи они должны уехать. Отчасти благодаря вмешательству американского правительства нацисты согласились выпустить Фрейда в Англию. (Четверо сестер Фрейда, оставшиеся в Вене, погибли в фашистских концентрационных лагерях.) Для того, чтобы получить возможность беспрепятственного выезда, Фрейд вынужден был подписать некий документ об отсутствии у него каких бы то ни было претензий к гестапо. Говорят, что когда он подписывал эти бумаги, то саркастически заметил: «Я могу от всего сердца порекомендовать гестапо каждому» (цит. по: Jones. 1957. P. 226), По крайней мере, Эрнст Джонс, друг и биограф Фрейда, считает, что такое вполне вероятно. Правда, вновь найденные документы (оригинал подписанного Фрейдом заявления) не содержат подобных комментариев (Decker. 1991).

Хотя Фрейда и приняли с почетом в Англии, его последние годы были отравлены прогрессирующей болезнью. В своих дневниках и письмах к друзьям Фрейд постоянно упоминает о тягостном настроении и болях от развивающегося недуга. «Я вынужден был на 12 дней прекратить свою работу. Меня мучила боль. Я лежал, обложенный бутылками с горячей водой, на кушетке, которая прежде предназначалась для пациентов» (Freud. 1992. P. 229). Но его ум был по – прежнему остр. До самого последнего момента он продолжал работать.

За несколько лет до этих событий, когда Фрейд выбрал в качестве лечащего врача Макса Шура, он взял с него клятву, что тот не позволит ему мучиться понапрасну. 21 сентября 1939 года Фрейд напомнил Шуру о его обещании. «Вы обещали не оставить меня, когда придет мое время. Сейчас в моей жизни нет ничего, кроме беспрерывной муки, в ней нет никакого смысла» (Shur. 1972. P. 529). Врач давал Фрейду чрезмерно большие дозы морфина в течение 24 часов, тем самым прервав бесконечную цепь мучений.

Первоисточники по истории психоанализа: из первой лекции Фрейда в университете Кларка, 9 сентября 1909 года

Вводная лекция Фрейда в университете Кларка приводится в настоящем издании на основе перевода американского психолога Саула Розенцвейга[119]119
  Из книги С. Розенцвейга <Фрейд, Юнг и Холл-Творец Королей: Путешествие в историю Америки (1909). С. 397–406. Воспроизведено на основании разрешения д-ра Розекцвейга. (S. Rosenzweig. Freud, Jung and Hall the lung-maker: The historic expedition to America.)


[Закрыть].

В представленном нами фрагменте из записей Розенцвейга Фрейд преимущественно обсуждает случай Анны О. Рассматриваются следующие моменты:

1. роль Брейера в развитии психоанализа;

2. симптомы Анны О;

3. гипноз как метод лечения;

4. эффект катарсиса;

5. важность припоминания тех обстоятельств, при которых симптомы расстройства появляются впервые:

6. важность проявления эмоций, сопровождающих появление названных симптомов;

7. расщепление личности Анны О. на сознательную и бессознательную части.

Леди и джентльмены!

Для меня это новое и волнующее событие – выступать в качестве лектора перед столь внимательной и подготовленной аудиторией в Новом Свете. Я отношу эту честь, однако, не к своей персоне, а исключительно к заслугам психоанализа, а потому и говорить буду прежде всего о психоанализе. Я постараюсь представить перед вами весьма краткий исторический очерк становления и последующего развития этого нового метода познания и лечения.

Если кому и принадлежит честь быть основателем психоанализа, то только не мне. Не я стоял у самых ранних его истоков. Я был еще студентом, полностью поглощенным подготовкой к выпускным экзаменам, когда другой венский врач, д – р Джозеф Брейер, впервые применил этот метод для лечения истерии (1880–1882). Позвольте мне начать с рассмотрения именно этого случая и методов его лечения. Более полное описание всех обстоятельств дела вы сможете найти в опубликованном позднее нашем совместном с д – ром Брейером труде <Исследования по истерии>.

Но прежде необходимо сделать одно важное замечание. Как я с удовлетворением обнаружил, большую часть в данной аудитории составляют люди, не являющиеся медиками по профессии. Пусть вас не беспокоит отсутствие специальных знаний, поскольку в дальнейшем изложении они нам практически не потребуются. Лишь в самом начале мы на короткое время присоединимся к профессиональным медикам, чтобы затем в скором времени покинуть их и вместе с д – ром Брейером пройти по нашему совершенно особому пути.

Пациенткой д – ра Брейера была образованная и интеллигентная молодая дама двадцати одного года от роду. За время двухгодичной болезни у нее развился ряд достаточно серьезных физических и психических симптомов, которые заставляют отнестись к этому случаю внимательно. Она страдала от жестокого паралича и отсутствия чувствительности обеих правых конечностей, иногда наблюдались аналогичные расстройства и в конечностях левой стороны тела. У нее отмечались также нарушения движения глаз и многочисленные зрительные расстройства, интенсивный Tussis nervosa [неконтролируемый нервный кашель]. Ей трудно было поддерживать вертикальное положение головы. У нее также случались приступы рвоты во время приема пищи, а в течение некоторого времени она вообще не могла пить, несмотря на мучившую ее жажду. У нее развивались прогрессирующие нарушения речи, что в итоге привело к тому, что она не могла ни говорить, ни понимать обращенную к ней речь матери. И, наконец, она иногда впадала в состояние так называемого «отсутствия» или полной рассеянности, бредового состояния – затрагивавшего ее личность в целом, – которое нам еще предстоит рассмотреть отдельно.

Не нужно быть профессиональным медиком, чтобы, столкнувшись с подобными симптомами, понять, что мы имеем дело с серьезной болезнью, связанной, по – видимому, с нарушениями функций мозга. Понятно также, что надежд на полное излечение не слишком много и что, скорее всего, дело может закончиться преждевременной смертью пациента. Однако опытный врач тут же поправил бы нас, отметив, что в некоторых случаях даже с подобными тяжелыми симптомами все – таки можно рассчитывать на благоприятный исход. Если речь идет о молодой женщине, чьи жизненно важные внутренние органы (сердце, почки), как показывают объективные исследования, находятся в норме и чья психика подверглась сильным эмоциональным потрясениям, а симптомы болезни отличаются некоторыми устойчивыми, вплоть до мелочей, характеристиками, опытный врач не станет рассматривать такой случай как безнадежный.

Он мог бы указать нам, что часто в подобных случаях отсутствуют органические поражения мозга. Мы имеем дело, скорее, с тем загадочным явлением, которое со времен древних греков получило название истерии и которое способно порождать значительное число симптомов, совпадающих с симптомами других серьезных органических заболеваний. В таком случае, скажут они нам, отсутствует угроза для жизни пациента, и можно надеяться на полное выздоровление. Однако, отличить истерию от случаев тяжелых органических поражений не так – то просто. Нам здесь нет нужды подробно останавливаться на способах их различения. Для нас будет достаточно знания того, что случай, с которым столкнулся д – р Брейер, позволял с уверенностью поставить диагноз «истерия». Также можно добавить, основываясь на записях в истории болезни, что указанные симптомы впервые появились у женщины тогда, когда она ухаживала за своим горячо любимым отцом во время его тяжелой и, увы, смертельной болезни. Следствием выполнения ею своего дочернего долга стало то, что вскоре она заболела сама.

Мы могли бы и дальше продолжить рассмотрение данного случая вместе с профессиональными медиками, но оставим их на время. Не следует думать, однако, что шансы пациента на выздоровление серьезно возрастают, если ему поставлен диагноз «истерия», а не «значительное поражение мозга». Медицина часто бессильна при лечении серьезных поражений мозга, но в равной мере она бессильна и перед лицом истерии. В большей степени приходится полагаться на милость матери – природы, чем следить за точным выполнением намеченного графика лечения…

Было замечено, что наша пациентка во время приступов глубокой рассеянности часто бормотала про себя какие – то слова, что, по – видимому, было как – то связано с обуревающими ее мыслями. Врач, выяснив, что именно это были за слова, погружал ее в состояние гипнотического сна и раз за разом повторял их для того, чтобы побудить ее начать ряд ассоциаций. Пациентка шла навстречу его пожеланиям и рассказывала врачу о тех психических образах, которые овладевали ее сознанием во время приступов рассеянности и проявлялись как отдельные не связанные между собой фрагменты. Это были глубоко трагичные и часто поэтичные фантазии (их можно назвать грезами), которые, как правило, начинались с видения молодой девушки, которая ухаживает за своим больным отцом. Как только она рассказывала об этих фантазиях, в ее состоянии, казалось, наступало облегчение. Подобные улучшения длились по несколько часов, однако на следующий день неизменно сменялись новыми приступами рассеянности, которые удавалось снять лишь повторением указанной процедуры.

Складывалось отчетливое впечатление, что все эти психические нарушения, проявлявшие себя в состояниях <отсутствия>, сами были следствием фантазий чрезвычайно высокой степени эмоциональной напряженности. Сама пациентка, которая в тот период своей болезни могла понимать и говорить только по – английски, называла этот новый лечебный метод «целебными беседами», или в шутку – «уборкой мусора».

Скоро стало понятно, что значительно легче произвести подобную чистку сознания, чем заниматься сугубо временным снятием постоянно возвращающихся психических нарушений. Исчезновения болезненных симптомов удавалось добиться, если пациентка под гипнозом могла вспомнить ту изначальную ситуацию, в связи с которой данные симптомы и возникли. Чрезвычайно важно также, чтобы в этот момент она могла дать волю своим эмоциям.

В то лето стояла страшная жара, и женщина страдала от мучительной жажды. Однако совершенно внезапно, без всяких видимых причин, оказалось, что она не в состоянии что – либо пить. Она с жадностью хватала стакан воды, но, как только подносила его ко рту, тут же отбрасывала стакан в сторону, как при приступе гидрофобии. Сразу после подобных действий она в течение нескольких мгновений погружалась в состояние полного <отсутствия>. Она могла есть только фрукты, дыни или что – то вроде этого, чтобы смягчить мучившую ее жажду. Однажды, когда она уже в течение шести недель находилась в подобном состоянии, пациентка как – то обмолвилась под гипнозом о некой своей компаньонке – англичанке, к которой она испытывала неприязненные чувства. Она с отвращением рассказывала о том, как однажды, заглянув в комнату компаньонки, увидела, как ее собачонка – поистине отвратительное создание – лакала воду прямо из стакана. Будучи хорошо воспитанной, Анна ничего не сказала компаньонке. После того, как она дала во время сеанса выход подавленному гневу, пациентка попросила стакан воды и совершенно свободно сделала большой глоток. В тот же момент она пробудилась от гипнотического сна. С тех пор эти симптомы совершенно перестали ее мучить.

Позвольте мне остановиться на этом обстоятельстве подробнее. Еще никому не удавалось прежде снять истерические симптомы таким способом, или же столь глубоко проникнуть в понимание порождающих их причин. Это можно было бы считать открытием большой важности, если бы удалось доказать, что и остальные симптомы, или, по крайней мере, большая их часть, имеют те же причины и, следовательно, могут быть таким же образом устранены. Брейер, не жалея сил, занялся методическим исследованием патогенеза и остальных, более серьезных симптомов.

Ожидания подтвердились. Большинство симптомов этой женщины возникли именно таким образом: как последствия, или следы, если хотите, аффективно нагруженных событий, которые мы позже окрестили «психическими травмами». Роль и особенности данных явлений можно понять из их отношения к собственно травмирующим ситуациям. Они были, если воспользоваться специальным термином, детерминированы воспоминаниями о событиях. А потому их уже нельзя было более считать просто капризами или какими – то загадочными аспектами невроза.

Здесь следует сделать еще одно замечание: за тем или иным симптомом никогда не стояло только какое – то одно событие. Напротив, большинство описываемых симптомов возникало в результате переплетения множества, зачастую, весьма похожих друг на друга, повторяющихся травм. Таким образом, для успешного хода лечения нужно было воспроизвести всю цепь патогенных воспоминаний, причем в обратном хронологическом порядке. Совершенно невозможно было подобраться к более ранним и, как правило, более явным травмам, если мы упустили что – то из следующих за ними событий.

Без сомнения, вам хотелось бы услышать анализ случаев возникновения и других истерических симптомов у этой женщины. Как мы видели, невозможность употреблять какие – либо жидкости развилась у нее вследствие отвращения, которое она испытала, увидев, как собака пьет воду из стакана. Однако, если я намереваюсь оставаться в пределах своей программы, мне придется ограничиться здесь лишь отдельными замечаниями. Брейер полагал, что происхождение зрительных расстройств у пациентки можно проследить до того периода, когда она находилась у постели больного отца. Отец внезапно спросил ее, который час. Слезы застилали глаза, и ей пришлось поднести циферблат к глазам так близко, что она почти уткнулась в него носом (сравните с развившейся у нее впоследствии макропсией и конвергентным косоглазием). Усилием воли она заставила себя унять слезы, так что отец ничего не заметил.

Аналогичным образом и все остальные патогенные переживания этой пациентки берут начало в том периоде ее жизни, когда она ухаживала за умирающим отцом. Однажды ночью она в большой тревоге сидела у постели отца, поскольку у того был сильный жар, а хирург, который должен был делать операцию, еще не прибыл из Вены. Ее мать вышла на некоторое время, а Анна сидела возле постели больного, опершись правой рукой на спинку стула. Постепенно она начала грезить. Ей привиделось, как большая черная змея подползает к постели отца, как будто хочет его ужалить. (Вполне вероятно, что на лужайке за их домом водились змеи, и внезапная встреча с одной из них в детстве и послужила основой данной галлюцинации.)

Она хотела прогнать змею, но, как оказалось, не могла двинуть рукой. Правая ее рука – та, что лежала на спинке стула, – как бы <заснула>. Она стала бесчувственной и не слушалась хозяйку [ощущения онемения и покалывания]. Взглянув на руку, женщина увидела, что ее пальцы превратились в маленьких змей с черепами вместо голов (ногти). Вероятно, она попыталась прогнать змею своей парализованной правой рукой, и потому ощущения потери чувствительности и паралича стали ассоциироваться с галлюцинаторным видением змеи. Когда видение исчезло, она в великой тревоге попыталась молиться, но речь покинула ее. Она не могла говорить ни на одном языке, пока, наконец, ей не пришел на ум английский детский стишок. После этого она могла думать и молиться только по – английски.

Как только под гипнозом удалось вспомнить эти события, паралич правой руки, который не оставлял ее с самого начала болезни, прошел без следа. Таким образом, лечение оказалось успешным.

Когда много позже я стал применять метод д – ра Брейера в своих исследованиях и лечебной практике, мои результаты полностью совпадали с данными моего коллеги…

Леди и джентльмены, если мне будет позволено сделать обобщения, неизбежные в столь кратком выступлении, я могу сказать, что все эти результаты можно свести к одной формуле: больные истерией пациенты страдали от своих собственных воспоминаний. Все их симптомы есть ни что иное, как следы, осколки, присутствующие в их памяти символы определенных (травматических) событий. Сопоставление их с символами в других областях нашей жизни, возможно, позволит глубже понять эти явления. Так, мемориалы и монументы, которыми мы украшаем наши города, – также есть не что иное, как символы. Если вы отправитесь на пешеходную прогулку по Лондону, то перед одной из железнодорожных станций внутри города сможете увидеть изумительной красоты готическую колонну – Чэринг Кросс. В тринадцатом веке один из королей династии Плантагенетов, перевозя тело своей усопшей любимой жены королевы Элеоноры в Вестминстер, воздвигал готические кресты на каждой станции, где останавливалась процессия с гробом. Чэринг Кросс – это последний сохранившийся монумент в память об этой скорбной процессии.

В другом месте, неподалеку от моста Лондон Бридж можно увидеть еще одну, уже более современную и еще более величественную колонну, называемую просто Монумент. Он напоминает нам о грандиозном пожаре, разразившемся в этом районе в 1666 году и уничтожившем большую часть города.

Памятники – это такие же символические явления, как и симптомы истерии. По крайней мере, до сих пор это сравнение представляется оправданным. Но что бы вы сказали какому – нибудь современному жителю Лондона, который застыл бы в скорби и печали перед погребальным монументом королевы Элеоноры вместо того, чтобы пойти и заняться своим делом со всей поспешностью, столь свойственной нашему индустриальному обществу, или возрадоваться своим маленьким радостям? Или представьте себе, что некто стоит перед Монументом и оплакивает гибель в огне горячо любимого им родного города, когда тот уже давно отстроен и с тех пор стал еще более прекрасным и величественным. Что по этому поводу можно сказать? Пациенты – истерики все являются в то же время невротиками и в значительной мере похожи на наших двух чудаков – лондонцев. Похожи не только в том, что сохраняют привязанность к своим мучительным переживаниям давнего прошлого, но и в том, что эти переживания для них все так же актуальны. Они не могут освободиться от собственного прошлого. Фиксируя на нем внимание, они тем самым отрицают реальность настоящего. Подобная фиксация психики на патогенных травмах – самая главная черта неврозов, что имеет и теоретическое, и практическое значение.

Спешу согласиться с возможным возражением, которое, вероятно, уже созрело у вас при рассмотрении данного случая. Все травмы пациентки д – ра Брейера, как мы видели, берут начало в том периоде ее жизни, когда она ухаживала за умирающим отцом, а потому все названные симптомы можно расценить как следы тягостных воспоминаний о зрелище болезни и смерти близкого человека. Они просто выражают состояние горя, и в самой по себе фиксации на них нет ничего патологического. Напротив, все это – совершенно естественное проявление тяжелых душевных испытаний.

Я готов признать такую позицию. Фиксация на травмах в случаях, подобных нашему, вовсе не является удивительной. Но в других случаях… сцепленность аномальных симптомов с прошлым видна совершенно отчетливо. Вполне вероятно, что и у пациентки д – ра Брейера произошло бы то же самое, если бы не благотворное воздействие катартических лечебных сеансов, полученных ею непосредственно после перенесенной травмы.

До сих пор мы обсуждали связь истерических симптомов лишь с историей жизни пациентки. Рассмотрев два другие аспекта, выделенные д – ром Брейером, мы сможем получить необходимый ключ для понимания и теоретического осознания как процесса развития болезни, так и хода ее излечения. Что касается первого из них, следует отметить особо, что эта дама во всех патогенных ситуациях подавляла овладевавшее ею напряжение вместо того, чтобы дать ему возможность свободно разрядиться в соответствующих эмоциях, словах или поступках. Например, в том незначительном эпизоде с собачкой компаньонки она жестко подавила в себе малейшие проявления охватившего ее чувства отвращения. В других эпизодах, находясь у одра умирающего отца, она постоянно следила за тем, чтобы ни единым намеком не выдать переполнявшие ее тревогу и боль. Когда впоследствии она воспроизвела эту сцену в кабинете врача, все подавленные прежде эмоции бурным потоком хлынули наружу. В самом деле, симптомы, связанные с упомянутой сценой, достигли своей наивысшей интенсивности тогда, когда врач сумел подойти вплотную к подлинным их причинам, и исчезли после того, как эти причины были полностью осознаны.

С другой стороны, опыт отчетливо показывает, что воспоминание подобных сцен в присутствии врача не дает желаемого результата, если по каким – либо причинам не происходит эмоциональной разрядки. Именно эти аффекты [эмоции], которые прежде подвергались вытеснению, и являются решающим основанием как для развития болезни, так и для последующего излечения.

Все это подводит нас к заключению, что болезнь возникает в результате того, что эмоции, порождаемые патологическими ситуациями, не получают нормальной разрядки. Суть подобной болезни состоит в патологическом развитии сопутствующих ситуации сильных аффектов. Частично они сохраняются в качестве своего рода бремени в психической жизни и создают источник постоянного напряжения. Частично же они трансформируются в необычные сочетания физического возбуждения и торможения, проявляющиеся впоследствии в различных соматических симптомах, как это было в данном случае. Этот последний процесс мы назвали «истерической конверсией».

Некоторая часть нашего психического возбуждения в нормальной ситуации выражает себя в виде соматического возбуждения и образует то, что мы называем «проявлением эмоций». Истерическая же конверсия многократно усиливает эту часть психического аффективного насыщенного процесса [разряда психической энергии, направленного на какой – либо объект или человека]. Все это приводит к гораздо более интенсивному проявлению эмоций, направляемому в новое русло. В самом деле, если мы имеем некий поток, который течет по двум руслам, то если в одном из них случится затор, то другое неизбежно переполнится.

Обратите внимание, в ходе наших рассуждений мы пришли к чисто психологической теории истерии, ведущее место в которой принадлежит аффективным процессам. Однако теперь повторное обращение к наблюдениям д – ра Брейера заставляет нас признать существенную роль в характеристике патологического процесса сознательных факторов. У нашей пациентки наблюдалось множество любопытных психических состояний – чувства «отсутствия», рассеянности, изменения личности наряду с обычным ее состоянием. Причем, в нормальном состоянии она ничего не знала ни о каких патогенных ситуациях и их связи с болезненными симптомами. Она забыла об этих событиях, или, по крайней мере, устранила из них все патогенные связи. Под воздействием же гипноза удалось, хотя и не без труда, воскресить в ее памяти эти сцены, а тем самым и восстановить подвергшиеся вытеснению симптомы.

Если вы не обладаете достаточным опытом применения гипноза, то как – то понять или истолковать подобную ситуацию окажется довольно затруднительно. На основе исследования гипнотических явлений постепенно становится понятным, каким бы нелепым это ни казалось поначалу, что в сознании человека время от времени возможно появление отдельных психических образований, сравнительно независимых друг от друга. Они как бы ничего друг о друге «не знают», создавая тем самым возможность расщепления сознания.

Иногда в психиатрической практике попадаются такого рода случаи. Они получили название «расщепленного сознания» или раздвоения личности. Если при таком раздвоении личности сознание остается преимущественно связанным с какой – то одной из таких половин, то ее называют сознательным психическим состоянием, другая же половина именуется бессознательным.

Хорошим примером того влияния, которое бессознательное может оказывать на сознание, может послужить известное явление постгипнотического внушения, когда приказание, полученное в состоянии гипноза, выполняется уже позже, в нормальном состоянии. Более того, это явление может быть использовано и в качестве модели для понимания феномена истерии. Брейер пришел к заключению, что истерические симптомы возникают в особых психических состояниях, которые он назвал гипноидальными. В подобных состояниях аффективная стимуляция быстро приобретает патогенный характер потому, что отсутствуют условия для нормальной разрядки возникающих сильных эмоций.

В результате, после эмоционального возбуждения возникает некое специфическое явление – симптом, который внедряется в нормальное состояние сознания как инородное тело. Сознание при этом остается в полном неведении относительно этой гипноидальной, патогенной ситуации. Таким образом, возникает своеобразная амнезия, провал в памяти, который усугубляется еще и тем, что изначальные условия возникновения симптома отсутствуют.

Боюсь, что эта часть моего выступления может показаться недостаточно ясной. Однако следует помнить, что мы имеем дело с новыми, достаточно сложными концепциями, которые в настоящий момент вряд ли возможно изложить яснее. Это обстоятельство, впрочем, еще раз подтверждает, что мы не слишком далеко продвинулись по пути познания. Брейеровское понятие гипноидальных состояний, однако, в дальнейшем оказалось не совсем удачным, и современный психоанализ им не пользуется. В скором времени вы еще услышите кое – что о тех процессах, которые скрываются за этим неудачным понятием. Сейчас же у вас могло сложиться впечатление, что формулировка Брейера давала лишь поверхностное и потому неудовлетворительное объяснение наблюдаемым явлениям. Но помните, теории не падают с неба в готовом виде. А потому следует быть более осторожным, когда вам предлагают в самом начале исследований уже полностью завершенную теорию, в которой концы сходятся с концами. Подобная теория может быть только плодом умозрительных спекуляций, а не результатом непредвзятого и объективного исследования.