Текст книги "Властелин воды"

Автор книги: Доун Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Глава 7

– Миледи, подождите! – закричал Клаус, бросаясь за ней.

Она уже почти достигла лестницы, когда он резко развернул ее лицом к себе. В ее карих глазах блестели слезы, от одного вида которых ему самому захотелось плакать. Он не мог думать ни о чем, кроме как о том, что они появились по его вине.

– Нам нужно во всем разобраться, – произнес он, подталкивая ее в зал напротив.

И так было ясно, что она не до конца верит, что все случившееся ночью было просто сном. Ему нужно было каким-то образом переубедить ее, чтобы они могли продвигаться дальше. Проклиная себя за то, что поддался зову плоти, не смог противостоять безумию брачного периода и зашел слишком далеко, он усадил ее на кушетку и сел рядом.

Если бы прошлой ночью он был в своем естественном состоянии, все могло быть гораздо хуже, особенно учитывая то, что она отвечала ему взаимностью. Когда наступал брачный период, для фэйев не существовало правил приличия, этических и моральных принципов, соображений о пристойности. У них был свой кодекс – эротичный, чувственный, сексуальный, недоступный простым смертным. Обе его ипостаси сейчас вступили в схватку между собой, но каким бы ни был итог, одно он знал точно: он не может ее отпустить. Не сейчас, когда она дала понять, что разделяет его чувства. Не сейчас, когда эти чувства возникли у него самого.

– Прошлой ночью мне приснился сон, милорд. Если, конечно, это был сон… – сказала она. – И я хочу знать, был ли это действительно сон, потому что в противном случае я унизила себя, а вы, сэр, не джентльмен!

– Розмарин у вас под подушкой… – произнес Клаус с деланным безразличием, надеясь, что притворство удастся ему лучше, чем ей. – Иногда от него бывают весьма смелые сны, mittkostbart. Это он всему виной. Кто его знает, что было прошлой ночью… может, колдовство. Мне лестно, что вам, по всей видимости, пригрезился я. Но если мое воплощение в вашем сне перешло границы дозволенного, приношу свои извинения. Наверное, нужно было положить эту веточку себе под подушку. Я прошлой ночью спал чрезвычайно крепко, и мне ничего не… снилось.

Как же очаровательно ее щеки залились краской! Причем не только щеки. Румянцем покрылась и шея, привлекая внимание к мягким округлостям, что таились ниже. Больше всего на свете ему хотелось сейчас к ним прикоснуться. Он в очередной раз проклял брачное безумие, которое раскаленными клещами сжимало пах. Он поерзал, заскрипел зубами, стараясь не обращать внимания на капли пота, выступившие на лбу, и боль. Но все было бесполезно – она распаляла в нем животную страсть. Как же ему хотелось прижать ее к себе, но момент был неподходящий! Борясь с похотью, стиснув зубы и затаив дыхание, он ограничился лишь тем, что взял ее за руку.

– Вы изволите поведать мне свой сон? – спросил он.

– Нет! – воскликнула она. – Я хочу уехать, милорд. Я буду решать, когда Мод сможет продолжить путешествие. Не вы. И не Анна-Лиза.

– Да будет так, mittkostbart, – сказал он примирительным тоном. – Поступайте, как сочтете нужным. – Он рисковал, но что еще оставалось делать? – Проведите возле нее сегодняшний вечер. Если почувствуете, что она готова, я тут же отвезу вас, как и обещал.

– И больше никаких травяных отваров?

– Никаких.

– Это касается и меня, милорд.

Он шутливо поднял руки в знак капитуляции.

– Ничего крепче хереса. Даю вам слово. Она запнулась, не зная, как сказать.

– Милорд, вы гуляли в лесу прошлым вечером? – решилась она наконец.

Он помедлил с ответом.

– Я гуляю по лесу каждый вечер, – сказал он. – Мне нравится… как вы это называете… приобщаться к природе. Мне это помогает расслабиться и напоминает о родине, по которой я так скучаю. Но больше всего я наслаждаюсь одиночеством. Я очень ценю личное пространство, миледи.

– Я не… ходила туда… с вами?

– Вам наверняка это приснилось, mittkostbart.

Она покраснела, и его сердце учащенно забилось. Как же она была очаровательна с пылающими щеками и рыжеватыми завитками волос, в которых запутались солнечные лучики! И как она была прекрасно сложена! Ему довелось увидеть, что прячется под мягким муслином ее платья. Он вкусил ее прелести, его искренне позабавила невинная пугливость, с которой она встречала его ласки. Хотя сейчас лучше об этом не думать, иначе он не сдержится! Но первобытные инстинкты из Иного мира настойчиво взывали к нему. Времени оставалось все меньше. Луна скоро пойдет на убыль. До того как она снова станет полной, он должен принять решение. Почти через две недели он должен совокупиться и исполнить свой долг… в который раз… либо быть с позором изгнанным, отвергнутым своим родом, обреченным жить и умереть как простой смертный. Таким будет приговор Трибунала. И то, что он был принцем, не значило ровным счетом ничего. Среди Фоссгримов не было такого понятия, как первородство. Всегда найдется кто-то, готовый занять его место с благословления старейшин. У него было меньше месяца, чтобы завоевать ее сердце и доверие, будь он смертным. И всего мгновение, чтобы взять ее как принц Фоссгримов. Он должен был держать ее здесь до тех пор, пока не примет окончательного решения. А значит, воздержаться от того, что он делал в порыве страсти в ее якобы сне. Внезапно на него снизошло озарение.

– Я знаю! – воскликнул он от радости громче, чем обычно. – Я покажу вам! У вас, как бы это лучше сказать, страсть к лесу, не так ли? Мне слуги сказали.

– Милорд?

– Вас заинтриговал лес и водопад в нем. Может, вы захотите посмотреть, за что я его так люблю? Я бы с удовольствием показал вам. Может, вы составите мне компанию сразу после того, как навестите вашу горничную? В предзакатных сумерках, но до наступления темноты, естественно, – поспешно добавил он. – Он поистине прекрасен в лучах заката. Но боюсь, идти туда одной не совсем безопасно. Брызги и стелющийся туман делают спуск скользким. Я сам как-то оступился на покрытых мхом валунах. Да еще и ваш отец… Если вас кто-то и держит в заточении, то это он. Вы не смеете выходить из дома при свете дня, зная, что он караулит где-то неподалеку. Но в час, когда сумерки опускаются на кроны деревьев, вы будете в безопасности… со мной.

– Я… я не знаю, милорд, – уклончиво ответила она.

– Я всего лишь хочу показать вам это место таким, какое оно на самом деле, чтобы вы смогли отбросить свой сон в сторону и увидеть истинное положение вещей. Грань между миром и реальностью очень тонкая. Я не позволю ложному впечатлению от увиденного во сне испортить красоту этого дивного места. И тем более очернить меня в ваших глазах, соглашайтесь!

Она по-прежнему молчала.

– Вы не доверяете мне, – сказал он, отвечая на свои же слова. – Знали бы вы, как невыносимо для меня, миледи, расплачиваться за поступки призрака из ваших снов!

– Откуда вам знать, что мой призрак нуждается в наказании, если вы не он? – отрезала она.

– Это и так понятно. Ваши пылающие щеки, mittkostbart, прямое тому доказательство. Если вы не может обойтись без дуэньи, то я прикажу Уле пойти с нами. Это вас устроит? Вы должны простить мне незнание этикета. Как я уже упоминал, в моей… стране подобные формальности соблюдаются не столь строго. Если я где-то и допускаю оплошности, то лишь потому, что еще не успел до конца выучить ваши правила. Которых, между прочим, великое множество.

– В этом нет необходимости, – сказала Бэкка.

– Означает ли это, что вы не хотите привлекать Улу? Или вы просто не хотите со мной пройтись?

– Просто я не меньше вашего переживаю, что сон окажется явью, милорд, – ответила Бэкка. – А может, даже больше.

– То есть вы до сих пор боитесь, – догадался он.

– Да, – вздохнула она. – Но не столько вас, милорд…

Бэкка хотела сказать: «Я не столько боюсь вас, сколько себя, милорд», но не стала этого делать. Она покинула графа, чтобы все утро терзаться сомнениями, стоило ли принимать его приглашение.

Ула и Анна-Лиза помогли Мод перебраться в кресло, стоящее в спальне, и принесли сюда же подносы с обедом для нее и для Бэкки. Суп-жюльен, маленькие горячие рулетики а-ля Дюше, печеные груши и заварной крем. Мод поклевала, как птичка. Потребовалась помощь Бэкки, чтобы разделаться с супом. Мод только отщипнула кусочек рулета, а на груши и крем сил у нее уже не хватило. Бэкка почти ничего не ела, у нее пропал аппетит. Клаус был прав, Мод еще не готова к путешествию. В том, что она идет на поправку, сомневаться не приходилось: шишка на лбу сошла полностью, синяк тоже постепенно исчезал. Больше всего Бэкку беспокоила ее апатичность. Возможно, перестав принимать травяные отвары, девушка быстрее наберется сил. Она просто обязана это сделать, ведь от этого так много зависело! Если они задержатся в Линдегрен Холле надолго, то она уже не в состоянии будет уехать отсюда… от него.

Поначалу она решила, что его неотразимость в том, что он стал первым мужчиной, обратившим на нее внимание. Возможно, поначалу так оно и было, но сейчас чувство к Клаусу Линдегрену стало несоизмеримо глубже. Помимо внешности, в этом мужчине привлекала его загадочность. Вероятно, все дело в окутывающей его ауре таинственности, или виной всему грусть во взгляде пронзительных глаз цвета морской волны. Но больше всего ее восхищало то, что он был человеком чести и истинным джентльменом – даже несмотря на то, что отказывался понимать обычаи английской аристократии. Изысканность, которой щеголяли английские господа, воспитывалась в них с детства, они были ей обучены. Но тому, чем обладал Клаус Линдегрен, обучить было невозможно – с этим нужно было родиться. В нем не было манерности, присущей большинству знакомых ее отца. Быть галантным для него было также привычно, как и дышать. Чтобы вести себя любезно, ему не требовалось прилагать усилия, а нужно было всего лишь оставаться самим собой. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности… пока не увидела тот сон.

Аура таинственности завораживала и притягивала ее, как пламя мотылька, но она старалась соблюдать дистанцию. Она никогда прежде не общалась с опытными мужчинами. И это ее пугало. Она знала, что не сможет устоять перед его напором, но словно бабочка летела к обжигающему огню.

С наступлением сумерек Клаус прислал за ней. Она полвечера не могла выбрать, что надеть на совместную прогулку, и в результате остановилась на платье из муслина с завышенной талией, рукавами-«фонариками» и умеренным вырезом, которое было удобным и в то же время выглядело достаточно нарядно. Она решила не брать шаль, так как вечер обещал быть теплым. Ее наряд годился и для ужина, который должен был последовать сразу за прогулкой.

Она взяла его под руку, и они пошли по дорожке. Над землей клубилась жемчужная мгла. Натыкаясь на ползучие растения, она словно выбирала, какие из них укрыть, а какие обойти своим вниманием. По мере их приближения шум воды становился все более отчетливым и манящим. Окрашенный лучами заходящего солнца в алый цвет, водопад выглядел потрясающе! Бэкка не смогла сдержать восторженный возглас.

– Разве я не говорил, что он великолепен? – спросил Клаус, накрывая ладонью ее кисть, покоящуюся у него на сгибе руки. От него исходили сила и тепло, длинные тонкие пальцы поглаживали ее руку.

– В моей стране водопады священны, – продолжал он. – Шведы преклоняются перед ними, как перед святынями, у каждой из которых свой дух-покровитель. Идите сюда. Присядьте, и я поведаю вам историю, которую рассказывают наши старейшины.

Он подвел ее к поваленному дереву, постелил свою куртку, чтобы она могла присесть, а сам, вытянувшись в высокой траве, оперся локтем на бревно и так лежал, изучающе глядя на нее. И почему его глаза казались такими синими? Синее не придумаешь. А их выражение! Этот взгляд заменял самые крепкие объятия. Его глаза и губы улыбались, и волны сладостной дрожи хлынули ей в душу.

У этого человека был дар завораживать взглядом и покорять улыбкой.

– Это будет правдивая история или вымысел, милорд? – поинтересовалась она.

– Это уже вам решать. Духи-покровители, о которых я уже говорил, называются Фоссгримами. Это неземные существа мужского пола, которые обитают в водопадах и охраняют их. Когда они только появились, то по размерам уступали мужчинам-людям. Но время шло, их род постепенно вымирал, и боги наградили их таким телосложением, чтобы они могли вступать в союз с женщинами-людьми и тем самым продолжать свой род. Фэйи всегда стремились завладеть миром смертных. Это было сродни зависти, которую низшие классы испытывают к аристократам.

Бэкка слушала его, не перебивая.

– Вместе с новым телосложением духи получили способность пересекать рубежи миров, – продолжал он, – и с наступлением брачного периода Фоссгрим приходит сюда из Иного мира, чтобы занять свой водопад, завлечь смертную девушку и соблазнить ее. Он может жить, как простой смертный, за пределами своего водопада, но только в непосредственной близости от него. Он черпает из него силы. У него есть только месяц, чтобы осуществить свою миссию, выполнить свое предназначение. В противном случае он навсегда останется в мире смертных и никогда больше не вернется в астральный мир. Он обречен жить и умереть, как простой смертный. За привилегии надо платить.

Бэкка завороженно слушала каждое его слово. Ей никогда раньше не рассказывали эту легенду. Он говорил так проникновенно, что собрал вокруг себя лесных жителей, которые затаились неподалеку под сенью леса и, казалось, были потрясены также сильно, как и она.

– А если девушка воспротивится? – спросила она.

– Перед чарами Фоссгрима, замешанными на похоти брачного периода, устоять невозможно, mittkostbart, – сказал он. – Смертная женщина считает за счастье отдаться ему, и во время близости они зачинают сына, который, пока не вырастет, ничем не отличается от обычного смертного. Возмужав, он получает способность путешествовать между мирами. Он становится бессмертным Фоссгримом, который должен найти свой водопад в мире людей и, как и его отец, выполнить свой долг, продолжить род.

– А что будет с его матерью? И с созданием, которое его зачало? – спросила Бэкка.

Ей показалось, или Клаус действительно вздрогнул? Похоже, так оно и было. Он слишком близко к сердцу принимал свои легенды. Наверное, ей не стоило называть главного героя созданием.

– Он помогает ей растить ребенка?

– Нет, – сказал Клаус. – Сразу после совокупления он возвращается в Иной мир – астральный мир фэйев, который существует в параллельной плоскости с миром людей… и никогда больше с ней не встречается.

– Ваши шведские предания все такие печальные, милорд? – спросила Бэкка. – Женское сердце – не игрушка. Мне кажется, ваши соотечественники склонны все драматизировать. Или это полное пренебрежение к женщине рождает такие истории? Я слышала, шведы славятся тем, что ведут себя довольно… агрессивно с женщинами.

Клаус ничего не ответил. Он поднялся, стряхнул прилипшие к бриджам травинки.

– То есть вы для себя уже решили… – сказал он. Протянув руку, он помог ей подняться и взял свою куртку.

– Милорд?

– Я с самого начала предупредил, что вам решать, правда это или вымысел, – пояснил он. – Очевидно, вы решили.

– Конечно! Что же это еще, если не фантазии? Однако вы так проникновенно рассказали мне эту историю, милорд, что будь я лишена умения мыслить логически, то поверила бы вам безоговорочно.

Он улыбнулся и предложил ей руку.

– Иногда логическое мышление подобно оковам, mittkostbart, – заметил он. – Оно ограничивает наше воображение, наш дух. Подумайте о том, кто в свое время создал эту легенду. Его ум не знает границ.

– Мама и гувернантка в детстве читали мне сказки, – задумчиво сказала Бэкка. – Они были такими забавными, но не имели ничего общего с действительностью – с настоящей действительностью, понимаете? Хотя были времена, когда…

– Да? – Он заметно нервничал и ловил каждое ее слово.

– Были времена, когда я хотела, чтобы так было и в жизни. Понимаете? Заколдованные земли, феи с прозрачными крылышками, которые водят хороводы при луне… – Она рассмеялась. – Однажды гувернантка соорудила крылья из проволоки и кусков сетки, приколола их к моему платью и отпустила меня в сад порезвиться среди бабочек. Мне всегда было интересно, бабочки ли это. Или настоящие феи перелетают с цветка на цветок?

– Очаровательно, – пробормотал Клаус.

– Зачем вы рассказали мне эту легенду, милорд? – спросила Бэкка.

Он пожал плечами.

– Чтобы вас развлечь… и дать представление о культуре моей страны. А вам понравилась сегодняшняя прогулка по лесу? Я сумел прогнать вашего призрака туда, где ему и положено быть?

– Д-да, милорд.

Чтобы не задерживаться на этом дольше необходимого, она не стала говорить, что призрак не только не исчез, но еще более окреп.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Теперь, когда я поделился с вами частью своей родины, я хотел бы, чтобы вы прониклись ею не только на словах, но и на практике.

С этими словами он вытащил из кармана небольшую раковину, ярко-розовую снаружи и перламутровую внутри. Она уютно покоилась на его ладони.

– Держите ее вот так, – сказал он, прикладывая раковину к ее уху.

Почувствовав прикосновение холодной раковины, она невольно отпрянула.

– Не-е-ет, – прошептала она.

– Не бойтесь… Лучше послушайте. Слышите? Это голос северного моря… моря моей родины. Я привез ее с берегов Швеции, чтобы она напоминала мне о стране, которую я люблю даже в изгнании. Вот, возьмите ее. Она рассчитана на изящное ушко. Видите, как она прекрасно подходит вам?

Зачарованная, Бэкка вслушивалась в то, что на самом деле напоминало шум прибоя. Она улыбнулась. И раковина действительно была словно подогнана под ее ухо. Прошло немало времени, прежде чем она протянула ее Клаусу.

– Нет, – сказал он. – Это вам, mittkostbart, в память обо мне, когда вы… отправитесь в путь. Всякий раз, когда будете слушать, как колышется грудь могучего океана, вспоминайте обо мне, бедном графе из далеких земель, который не оставил вас в беде, и улыбайтесь… вот как сейчас, хорошо?

– Но я не могу принять такой дорогой подарок, – запротестовала Бэкка. – Как же северное море будет вас утешать, если я заберу его себе?

Она энергично помотала головой, отчего ее локоны разметались, и, немного помешкав, с неохотой протянула подарок назад.

– Нет… я не могу его принять.

Клаус взял ее руку в свою и сомкнул ее пальцы на раковине.

– У меня есть еще, mittkostbart, – произнес он с ласковой улыбкой. Ей показалось, что в его глазах цвета морской волны блеснули слезы. – Я выбрал эту, потому что знал, что она идеально повторяет форму вашего ушка и благодаря этому как нельзя лучше подойдет вам. Пожалуйста, возьмите. Теперь мой дом здесь, и меня будет согревать мысль о том, что эта маленькая раковина нас объединяет… Словно мы вместе, даже когда порознь. Сделайте это для меня, ладно? Я не хочу, чтобы вы меня забыли.

– Сомневаюсь, что я когда-нибудь вас забуду, милорд, – призналась она, отводя взгляд, чтобы не видеть странное выражение его глаз. Откровенное заявление, но ведь так оно и было. Разве она смогла бы его забыть? Она сунула руку в боковой разрез платья, вытащила маленький кармашек на ленте, прикрепленной к лифу, и положила в него раковину.

– Хорошо! – воскликнул он и повел ее по дорожке назад, туда, откуда они пришли. – Пора возвращаться. Темнеет, да и кухарка будет сердиться, если мы опоздаем к ужину. Ей так редко приходится готовить для гостей.

– Спасибо, милорд, – сказала Бэкка. – Вы очень добры. Теперь, когда водопад остался позади, тот сон стал казаться ей чем-то далеким. Да и вообще…

– Это удовольствие в первую очередь для меня, – ответил Клаус. – Но я вынужден просить, чтобы вы пообещали мне, что никогда не придете сюда в одиночку. Ради вашей же безопасности.

Бэкка рассмеялась.

– Почему? – полюбопытствовала она. – Вы боитесь, что я встречу одного из ваших Фоссгримов?

– Кто знает, mittkostbart, – пробормотал он. – Кто знает…

Глава 8

Что на этот раз, милорд? – спросил Генрик, помогая Клаусу переодеться к ужину в черный фрак. Его синяя куртка тоже подошла бы, но после того как он полежал в лесу, на ней остались пятна от травы.

– Не торопи меня. Для подобных вещей необходимо время, – сказал Клаус, облачаясь во фрак.

– Как раз временем, милорд, мы не располагаем. Что вам мешает? Вы желаете ее, она также явно желает вас. Какие могут быть осложнения? Вы могли бы сделать все до рассвета и передать ее в руки отцу, а мы тем временем покинем этот негостеприимный мир. Она при этом не пострадает. Он уже нашел ей жениха. Ей не придется растить отпрыска в одиночку, в отличие от многих других, если, конечно, вас это волнует. Все предельно просто. Чего же вы медлите?

Клаус повернулся к нему.

– Не думаю, что смогу так просто ее оставить, – бросил он.

Он не мог прожить без нее и часа, что уж говорить о вечной разлуке. После того как он держал ее за руки, целовал ее грудь, отведал мед ее губ, ее кожи, мысль о расставании стала для него невыносимой.

– Она проникла внутрь меня, Генрик. Я чувствую ее у себя внутри, как будто она стала частью меня. Она двигается со мной, дышит со мной, возбуждает меня, мучает меня. И как после этого я могу оставить ее и жить с этим целую вечность?

– Чем дальше, тем тяжелее.

– Это уже невыносимо тяжело. Желание, которое я испытываю к этой женщине, сильнее, чем желание возродиться.

– О! – воскликнул старейшина в отчаянии. – Или вы забыли, что я несу ответственность за вас? Подумайте о том, какое наказание меня ждет, если я это допущу.

– У тебя есть варианты, Генрик.

– Я слишком стар для вариантов, милорд. Я слишком привязался к своему бессмертию. Жить вечно, не боясь смерти, выслужить себе место среди высших за Золотым пределом. В моем возрасте это важно как никогда.

– Вечная жизнь может… затянуться, дружище.

– Вы приняли решение. Тогда нам ничего не остается, кроме как ждать нового полнолуния, и…

– Я еще не решил окончательно, Генрик, – прервал его Клаус. – Остается еще один вариант. Или ты забыл?

– Мне слабо верится, что он сможет что-то серьезно изменить…

– Согласен. Но разве, принимая судьбоносное решение, мы не должны рассмотреть все варианты?

– Должны, но я сомневаюсь, что она согласится перенестись в наш мир, чтобы хотя бы мельком взглянуть на то, что ее там ожидает, и уж тем более не согласится пережить все это всерьез. Но пусть даже вы уговорите ее остаться там вместе с вами. Вы действительно думаете, что с наступлением нового брачного периода она будет просто сидеть сложа руки и смотреть, как вы, исполняя свой долг, возвращаетесь в мир людей и делаете ребенка другой женщине? Вы грезите! Этому не бывать. Милорд, это люди Они относятся к фэйам как к выдумке, персонажам забавных детских книжек. Межвидовое сходство исчезло давным-давно, когда они предали нас. Мелкие стычки, которые люди устраивают между собой и громко называют войнами, всего лишь капля в море по сравнению с Великой битвой между людьми и духами! Возможно, она постарается как-то приспособиться. У людей короткая память – все, что выходит за рамки их понимания, они называют сказками. Но мы ведем хроники поколений, и вам об этом хорошо известно. Летопись ведется с незапамятных времен, именно поэтому многие из нас до сих пор столь безжалостно третируют людей. И после этого вы все также уверены, что ее примут у нас с распростертыми объятиями? Или вы в погоне за любовью вообще потеряли способность о чем-либо думать?

– Во всяком случае, попробовать стоит, – сказал Клаус.

– И как вы себе это представляете? Ведь вы не можете просто взять ее за руку и перевести на другую сторону. Вы пытались подготовить ее своим рассказом, а она по-прежнему не в состоянии понять, где заканчивается сказка и начинается быль. Даже несмотря на ваши ораторские изыски.

– Генрик, ты что же, шпионил за нами?

– Я всего лишь пытаюсь вам помочь. Мы все до единого шпионы. Такова наша сущность. И мы отлично к этому приспособлены. Ха! Еще скажите, что это не вы проникли в первую же ночь в спальню к миледи и разглядывали ее спящую. Так что не вам меня упрекать. Ладно, оставим это. Она больше не согласна пить отвар из трав, а по собственной воле ни за что не отправится в реальность, в существование которой даже не верит. Расскажите мне, как вы собираетесь показать ей наш мир.

– Отвар она больше принимать не станет, это правда, но ты забыл об эльфийском вине. Его она выпьет, тем более что вместе с ней его буду пить и я, причем из того же кувшина. На меня оно не подействует, но это один из способов приоткрыть завесу, которым наш род всегда пользовался, чтобы перевести смертных через черту. Ты действительно стареешь, Генрик. Ты перешагнешь через Золотой предел раньше, чем успеешь это осознать, дружище. Не могу поверить, что ты забыл об эльфийском вине.

– Я не забыл, милорд, – вздохнул старейшина. – Я надеялся, что удастся обойтись без него. Стоит ей его выпить, как желание остаться с вами станет неодолимым и не покинет ее никогда.

– Да, я настолько эгоистичен, что не хочу, чтобы она меня забыла. Если не удастся заполучить ее, то пусть у меня будет хотя бы это.

– У меня просто сердце разрывается, глядя на вас, милорд, – сказал старейшина. – Любовь, – скривился он. – Наш аналог этого чувства представляется мне куда более гуманным. У нас оно осознанное и не такое моногамное, как эта дикая, всепожирающая болезнь, которая подчиняет себе разум и рвет сердце на куски. Это нецивилизованно. А в итоге… стоит ли она всего этого?

– Это сугубо твое мнение, – сказал Клаус. – Кроме того, это то, без чего я не могу теперь жить ни здесь, ни там.

Бэкка едва притронулась к устрицам, и Олаф уже собирался подавать голубя. Дело вовсе не в еде: все было очень вкусно, но у нее отсутствовал аппетит. На противоположном конце стола Клаус во всю наслаждался пищей. Почему же она не могла расслабиться и последовать его примеру? Кроме угрозы возвращения отца, у нее не было повода для волнений. Клаус старался изо всех сил помочь ей, но ее не покидала мысль, что происходит что-то неправильное.

– Вам это не по душе, миледи? – спросил Клаус, откладывая вилку. – Вы и кусочка не попробовали.

– Еда отменная. Очень жаль, милорд, что я не могу отдать ей должное. Но у меня совершенно нет аппетита.

– Вас что-то… беспокоит?

– Меня многое беспокоит, – сказала Бэкка. – Но с этим ничего не поделаешь.

– Вы имеете в виду здоровье вашей горничной?

– Да, милорд.

– И к какому же выводу вы пришли?

– Она не готова к дальнейшему путешествию, в то время как мне нужно уехать до возвращения отца. Отсюда все мои переживания, милорд. Так что не принимайте их на свой счет. Вы были очень добры, за что я искренне благодарна вам, но мое будущее висит на волоске, пока я здесь.

– Лучшее, что вы можете сделать, миледи, это дождаться, пока ваш отец придет и уйдет. Уехав прямо сейчас, вы рискуете столкнуться, когда он будет возвращаться сюда. Вы должны это понимать. С другой стороны, мы даже не знаем, вернется ли он вообще, ведь он уже был здесь и не нашел вас. К тому времени, как ваша горничная полностью поправится, вам уже можно будет не бояться случайной встречи с отцом. Я вижу, как вам не терпится, но эта… вынужденная задержка – для вашего же блага. Поверьте, я сумею достойно встретить вашего отца, если он все же надумает вернуться. Доверьтесь мне, mittkostbart, я желаю вам только добра.

– Простите, но мне не хотелось бы, чтобы вы впредь так меня называли. Я не могу допустить подобной близости.

Она согласилась на это раньше, будучи уверенной, что ничего особенного из-за этого не случится. Она скоро уедет, а пока подобное теплое обращение грело ей душу. По правде говоря, она до сих пор втайне любила сладкую дрожь, которая, достигая самых потаенных уголков, пробегала по телу всякий раз, когда он произносил эти загадочные слова со своим волнующим акцентом. Но поскольку ее отъезд откладывался на неопределенный срок, да еще после того как приняла в подарок ракушку, она не хотела давать ему надежду, сознавая, что между ними ничего не может быть.

– Что? С каких это пор обращение «моя драгоценная» кажется для вас обидным? Оно ничуть не интимнее, чем «моя дорогая» или «дорогая леди». Чрезмерная чопорность вашего этикета меня угнетает и утомляет.

Он откинулся на стуле и нахмурился, всем своим видом показывая, что огорчен.

– Я не могу обращаться к вам по имени. «Леди Рэбэкка» чересчур громоздко, и зная, что вы предпочли бы «Бэкка», именно так я обращаюсь к вам в мыслях. «Миледи» – слишком безлико, а обстоятельства, при которых мы познакомились, формальными не назовешь. Как по мне, то спасение жизни как нельзя более располагает к близости. Пусть наградой за это мне послужит ваша снисходительность. Уже то, что я произношу это на своем языке, а не на вашем, должно помочь вам побороть смущение. Мне же это дает возможность быть собой – говорить то, что я хочу, а не то, что предписывают ваши правила. Ваше общество весьма лицемерно в словах и помыслах. Мы, шведы, гораздо более раскованны, чем англичане.

– Очень хорошо. Но раз так, то, наверное, можно… – сказала Бэкка устало. Много шума из ничего. Все равно у нее нет шансов его переспорить. Говорить комплименты было для него также естественно, как дышать. Что бы она ни говорила, он все равно будет называть ее по-своему. Но все же она решила объясниться, хотя он наверняка и так знал, чем вызвана ее просьба.

– Я просто не хочу давать вам надежду, принимая ухаживания, которые в определенный момент могут приобрести сомнительный характер, – пояснила она.

– Что вы, mittkostbart, я совершенно не нуждаюсь в том, чтобы мне давали надежду, – рассмеялся он. – Вы драгоценное создание, чьи шарм и грация меня пленили и вдохновляют!

Сердце Бэкки учащенно забилось. Сам комплимент был утонченным и любезным, но хрипловатый баритон придавал ему тайный смысл. Она не знала, куда деть глаза от смущения. Устрицы на тарелке были ее спасением, поэтому она немедленно принялась ковырять их вилкой.

– Но я знаю меру, – словно в ответ на ее мысли, внезапно произнес он. Этот мужчина определенно был волшебником! – Поэтому, пока вы у меня в гостях, воспринимайте все, что я говорю или делаю, как почтительное восхищение… восхищение бестактного иностранца, который привык говорить правду, но скорее проглотит язык, чем скажет что-то обидное.

Бэкка кивнула, соглашаясь. Как интересно! Оказывается, он заметил, что она предпочитает сокращенную форму своего имени – после того как оно случайно сорвалось с ее языка при знакомстве. Надо же, и в самом деле бестактный! Но в своей бестактности он был более корректен, чем любой представитель высшего общества, который лез из кожи вон, стремясь блеснуть своими манерами. Она никогда раньше не встречала столь непосредственного и безыскусного человека. Он был честен до мозга костей, но она не могла избавиться от ощущения, что это лишь маска, под которой скрывается что-то, не сочетающееся со всем остальным.