Текст книги "Возвращение в Оксфорд"
Автор книги: Дороти Ли Сэйерс
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Глава III
Лучше поступает тот, кто, раз уж не возможно не допустить любви, удержи вает ее в подобающем ей месте и полностью отделяет от своих серьезных дел и действий в жизни; ибо если она од нажды вмешается в дела, то взбаламучивает судьбы людей так сильно, что люди никак не могут оставаться верны ми своим собственным целям [53]53
Из трактата “Опыты и наставления нравственные и политические” (1625). Перевод с англ. Е. Лагутина.
[Закрыть].Фрэнсис Бэкон
В профессорской всегда считалось, что воскресенье – лучшая часть встречи выпускников. Официальный ужин и речи остались позади, выпускницы, живущие в Оксфорде, и чрезвычайно занятые гости, которые никак не могли остаться дольше чем на один вечер, покинули колледж. Люди разбрелись, можно спокойно поболтать на досуге с друзьями, не опасаясь, что какая-нибудь очередная зануда возьмет тебя за пуговицу и заведет бесконечный разговор.
Гарриет нанесла официальный визит ректору, посетив прием, на котором подавали херес и печенье, после чего направилась в Новый двор навестить мисс Лидгейт. Комната тьютора по английской словесности была завалена гранками будущей книги о просодических элементах английского стиха от “Беовульфа” до Бриджеса [54]54
“Беовульф”– древнейшая эпическая поэма германской Европы, дошедшая до наших дней. Написана в начале VIII века аллитерационным стихом. Роберт Сеймур Бриджес(1844–1930) – британский поэт, с 1913 по 1930 год – поэт-лауреат, теоретик, сам писавший труды по просодии стиха. Таким образом, труд мисс Лидгейт охватывает практически всю историю английской поэзии на момент написания этой книги.
[Закрыть]. Поскольку мисс Лидгейт пыталась довести до совершенства принципиально новую просодическую теорию (а застывшее совершенство в научной работе недостижимо), то ей потребовалась новая сложная система условных знаков, которая включала в себя двенадцать разных шрифтов. И так как почерк мисс Лидгейт был неразборчив, а опыт общения с типографией – минимален, на данный момент было напечатано пять вариантов гранок на разных стадиях завершенности и две тетради сфальцованных полос. Приложение все еще оставалось в машинописном виде, а важнейшее предисловие, призванное дать ключ ко всей теме, только предстояло написать. Едва какой-либо раздел переходил в состояние последней вычитки, мисс Лидгейт вдруг понимала, что большой кусок рассуждений необходимо перенести из одной главы в другую. Каждое такое изменение, разумеется, требовало дорогостоящей контрольной корректуры и удаления соответствующих абзацев в пяти версиях набора [55]55
Здесь отражены разные стадии типографского процесса: сначала делаются гранки, т. е. длинные колонки набранного текста, не разбитые на страницы, в которые вносятся исправления до верстки. Затем тетради сфальцованных полос – уже с версткой, форматированием, разбивкой на страницы. Уже по ним делается контрольная корректура – последняя проверка полосы перед тиражированием.
[Закрыть], поэтому, когда нужно было вписать какую-либо поправку, ученики и коллеги обнаруживали мисс Лидгейт в своего рода бумажном коконе, беспомощно перерывающей кипы гранок в поисках перьевой ручки.
– Боюсь, я ужасно плохо разбираюсь в практической стороне книгоиздания, – пожаловалась мисс Лидгейт, потирая висок, в ответ на вежливые расспросы Гарриет про ее magnum opus [56]56
Монументальный труд (лат.).
[Закрыть]. – Это все страшно запутано, а я совсем не умею разговаривать с наборщиками. Хорошо, что у нас будет мисс де Вайн! Вот у кого упорядоченный ум. Ее рукописи – урок нам всем, а ведь работа у нее куда более замысловатая, чем у меня, – все эти тонкости елизаветинских платежных документов и тому подобное, она умеет все так аккуратно рассортировать и выстроить в ясное, четкое повествование. Еще она понимает, как правильно делать сноски, чтобы их можно было всунуть в текст. Мне всегда казалось, что это страшно трудно, и хотя мисс Харпер любезно печатает все мои материалы, но и она, скажем прямо, знает об англосаксах куда больше, чем о наборщиках. Вы ведь помните мисс Харпер? Она поступила на два года раньше вас, Вторая степень по английской литературе, живет на Вудсток-роуд.
Гарриет сказала, что сноски – это ужасно утомительно, и спросила, можно ли посмотреть какую-нибудь часть книги.
– Если вам правда интересно, – ответила мисс Лидгейт, – но я не хочу вам докучать. – Она достала несколько тетрадей оттисков из набитого бумагами ящика. – Не уколитесь, тут приколото несколько рукописных страниц, и еще тут вставки и надписи на полях, но я вдруг придумала, как значительно улучшить мою систему условных обозначений, так что приходится все менять. Думаю, – добавила она нервно, – что наборщики будут сердиться.
Гарриет мысленно согласилась с этим прогнозом, но сказала в утешение, что в издательстве “Оксфорд юниверсити пресс” [57]57
“Оксфорд юниверсити пресс”– издательство Оксфордского университета, одно из старейших и крупнейших в мире университетских издательств, основанное в 1478 году. Издает главным образом научную литературу, словари, справочники и т. п.
[Закрыть]наверняка привыкли расшифровывать рукописи ученых.
– Иногда я сомневаюсь, что я ученый, – вздохнула мисс Лидгейт. – Пока я обдумываю проблему, все получается четко и ясно, но как только начинаю излагать свои выводы на бумаге, сразу запутываюсь. Как вы управляетесь с сюжетами? Все эти расписания поездов, от которых зависит алиби, – это ведь страшно трудно держать в голове.
– Я сама всегда запутываюсь, – призналась Гарриет. – Мне никогда не удавалось придумать сюжет без, по крайней мере, шести вопиющих ошибок. К счастью, девять читателей из десяти тоже запутываются, так что это не важно. А десятый пишет мне письмо, и я обещаю исправить неточность в следующем издании, но никогда этого не делаю. В конце концов, я пишу книги для развлечения, это совсем не то, что научная работа.
– Тем не менее у вас всегда был ум ученого, – сказала мисс Лидгейт. – И ведь образование, которое вы получили, помогает вам, правда? Я думала, вас ждет академическая карьера.
– Вы разочарованы, что я не стала ученым?
– Вот уж нет, я только рада, что наши студентки выходят в свет и делают такие разные и интересные вещи, если только они делают их хорошо. И, должна сказать, большинство отлично справляется, каждая в своей сфере.
– А каковы нынешние?
– Ну, – сказала мисс Лидгейт, – у нас есть просто прекрасные студентки, и они поразительно много занимаются, учитывая, сколько всего они еще успевают вне учебы, только иногда я беспокоюсь, что они переутомляются и слишком мало спят. Тут ведь еще и молодые люди, и автомобили, и вечеринки, их жизнь настолько полнее, чем у довоенного поколения, пожалуй, даже полнее, чем в ваши дни. Боюсь, нашего старого ректора хватил бы удар, если бы она увидала сегодняшний колледж. Я сама порой вздрагиваю, и даже декан – вот уж у кого широкие взгляды! – и та считает, что трусы и бюстгальтер не самый подходящий туалет, чтобы загорать на газоне. И дело даже не в мужчинах-студентах, они-то ко всему привыкли, но ведь главы мужских колледжей приходят с визитом к ректору, и хорошо бы они могли пройти по двору Шрусбери, не краснея. Мисс Мартин пришлось настоять на купальниках, пусть с открытой спиной, но это специальная одежда для загорания, а не нижнее белье!
Гарриет согласилась, что это было разумно.
– Рада, что вы так считаете! – воскликнула мисс Лидгейт. – Нам, старшему поколению, очень трудно удерживать равновесие между традицией и прогрессом – если, конечно, это прогресс. Сегодня никто не считается с авторитетом, и в целом, я думаю, это к лучшему, но очень трудно управлять каким бы то ни было учреждением в таких условиях. Наверняка вы хотите кофе. Нет, правда, я сама всегда пью кофе в это время! Кажется, там на кухне мой скаут. Энни! Принесите, пожалуйста, вторую чашку для мисс Вэйн.
Гарриет к этому моменту съела и выпила вполне достаточно, но вежливо приняла угощение, принесенное на подносе горничной в красивой униформе. Когда дверь за ней закрылась, Гарриет заметила, как улучшилось обслуживание в Шрусбери по сравнению с прежними годами, и снова услышала похвалу в адрес казначея.
– Хотя, боюсь, мы можем лишиться Энни, которая обслуживает нашу лестницу, – добавила мисс Лидгейт. – Мисс Гильярд считает, что она слишком независима. И немного рассеянна, пожалуй, что есть, то есть. Но ведь она, бедняжка, вдова с двумя детьми и по-хорошему вообще не должна была идти в услужение. Ее муж занимал какую-то приличную должность, но этот несчастный человек сошел с ума или что-то в этом роде и застрелился или как-то еще свел счеты с жизнью, оставив ее совсем без средств, так что она рада любой работе. За ее дочками присматривает миссис Джукс – помните Джуксов, в ваше время они занимали Сент-Кросс-лодж? Сейчас они живут на Сент-Олдейт, и Энни может навещать детей по выходным. И для нее хорошо, и миссис Джукс приработок.
– А Джукс вышел на пенсию? Он же не очень старый?
– Бедный Джукс! – На добром лице мисс Лидгейт отразилось огорчение. – С ним произошла печальная история, и нам пришлось с ним расстаться. К сожалению, оказалось, что он не вполне честен. Но мы наняли его в качестве приходящего садовника, – добавила она, повеселев. – Теперь у него меньше соблазнов в смысле посылок и тому подобного. Он всегда так усердно работал, но играл на скачках и конечно же попал в затруднение. Так неприятно для его жены.
– Она добрая женщина, – согласилась Гарриет.
– Она ужасно расстроилась из-за всего этого. И Джукс тоже, надо отдать ему должное. Очень грустная сцена вышла у них с казначеем, когда она сказала, что ему придется уйти. Он совершенно потерял самообладание.
– Да-а, – протянула Гарриет. Джукс всегда был несдержан на язык.
– О, я уверена, он искренне жалел о содеянном. Он объяснил, как все вышло, как одно вело к другому. Мы все ужасно огорчились. Кроме, может быть, декана – она всегда недолюбливала Джукса. Ну, в общем, мы собрали немного денег, чтобы дать взаймы его жене для оплаты долгов, и они честно нам все возвратили, выплачивали по несколько шиллингов в неделю. Я уверена, что теперь, когда он снова встал на путь истинный, то уже с него не сойдет. Но конечно, нельзя было его оставить. Невозможно чувствовать себя спокойно, если не можешь полностью доверять привратнику. Нынешний, Паджетт, очень надежный и к тому же занятная личность. Попросите декана процитировать вам его чудные присказки.
– Он выглядит как аллегория неподкупности, – сказала Гарриет. – Но вряд ли студенты ему за это благодарны. Джукс ведь брал взятки, если, например, поздно приходишь.
– Мы этого опасались, – ответила мисс Лидгейт. – Конечно, это слишком ответственный пост для человека с не очень сильным характером. Так что все к лучшему.
– И Агнес тоже нет, я вижу.
– Да, в ваше время она была главным скаутом. Работа стала ей тяжела, и она ушла на покой. К счастью, мы смогли выделить ей небольшую пенсию. Как вы знаете, наши ресурсы приходится распределять очень осторожно, чтобы хватило хоть на что-то. И еще мы придумали нанять ее на мелкие работы – она чинит одежду студенткам и отвечает за постельное белье колледжа. Удачно получилось, особенно потому что калека сестра, которая с ней живет, может делать часть работы, и это пополняет их бюджет. Агнес говорит, что сестре так гораздо легче, она не чувствует себя обузой.
Гарриет не впервые поразилась неустанной совестливости управляющих колледжа. Ничьи интересы не были забыты, и бескрайняя добрая воля компенсировала вечную скудость средств.
Еще немного поговорив о прежних донах и студентах, они перешли к Новой библиотеке. Собрание книг давно уже переросло свой старый приют в Тюдоровском здании и наконец сможет занять надлежащее место.
– И когда это случится, – сказала мисс Лидгейт, – можно будет считать, что ансамбль колледжа обрел завершенность. Тем из нас, кто помнит, как преподаватели с десятком студенток ютились в одном старом домишке, это кажется просто чудом. А на лекции нас возили в сопровождении старших, на повозке, запряженной ослом! Должна сказать, мы все поплакали, когда старую добрую развалюху сносили, чтобы освободить место для библиотеки. С ней было столько связано!
– Еще бы! – сочувственно отозвалась Гарриет. Она не сомневалась, что в прошлом не нашлось бы и мгновения, о котором эта опытная и в то же время невинная душа не вспоминала бы с безмятежным удовольствием. Приход еще одной выпускницы прервал их разговор с мисс Лидгейт. Охваченная смутной завистью, Гарриет вышла из комнаты и тут же наткнулась на настойчивую мисс Моллисон – пришлось выслушивать все мельчайшие детали инцидента с часами. Она не без удовольствия уведомила собеседницу, что мистер Мейсон [58]58
А. Э. В. Мейсон(1865–1948) – популярный британский писатель, писавший в числе прочего детективные истории и триллеры и славившийся умением закручивать особенно хитроумные сюжеты.
[Закрыть]уже додумался до этой идеи. Неутомимая мисс Моллисон продолжала увлеченно терзать свою жертву расспросами про лорда Питера Уимзи, про его манеры, нрав, внешность, и когда ее сменила мисс Шустер-Слэтт, раздражение Гарриет только усилилось. На сей раз ей пришлось выслушать длинный монолог о стерилизации неприспособленных, естественным следствием которой (по всей видимости) была кампания по принуждению к браку приспособленных. Гарриет согласилась, что интеллектуалки должны выходить замуж за себе подобных и рожать от них детей, однако добавила, что английские мужья тоже имеют право голоса в этом вопросе, а они обычно нисколько не стремятся жениться на интеллектуалке.
Мисс Шустер-Слэтт заявила, что английские мужья необыкновенно милы и что она как раз готовит опросник, который необходимо распространить среди молодых людей Соединенного Королевства, чтобы выяснить их матримониальные предпочтения.
– Но англичане не заполняют опросников, – сказала Гарриет.
– Не заполняют опросников?! – вскричала потрясенная мисс Шустер-Слэтт.
– Нет, – заверила Гарриет. – Как нация мы не верим в опросники.
– Это ужасно, – сказала мисс Шустер-Слэтт. – Но я надеюсь, по крайней мере, вы вступите в наш британский филиал Лиги за матримониальный союз приспособленных. Наш президент, миссис Дж. Поппельхинкен, – замечательная женщина. Вы будете от нее в восторге. Она прибудет в Европу в следующем году. А пока я приехала сюда, чтобы заниматься агитацией и изучать вопрос с точки зрения английского образа мыслей.
– Боюсь, вам предстоит трудная работа. Интересно, – добавила Гарриет (которой хотелось поквитаться с мисс Шустер-Слэтт за вчерашнее), – так ли бескорыстны ваши мотивы? Может быть, вы собираетесь изучать очарование английских мужей самым практическим образом?
– А теперь вы надо мной смеетесь, – ответила мисс Шустер-Слэтт с невозмутимым дружелюбием. – Нет, я всего лишь рабочая пчела, а весь мед достается королевам.
– Как все кругом меня изобличает [59]59
В. Шекспир. “Гамлет”. Акт IV, сцена 4. Перевод с англ. М. Лозинского.
[Закрыть], – пробормотала себе под нос Гарриет.
Можно было бы ожидать, что в Оксфорде удастся отдохнуть от Питера Уимзи и вопросов брака. И хотя сама она обладала пусть сомнительной, но славой, ее раздражал тот факт, что лорд Питер – гораздо более яркая знаменитость и из них двоих люди явно больше интересуются им. Но если уж говорить о браке, то здесь самое место, чтобы трезво оценить этот институт. Что хуже, быть Мэри Этвуд (урожденной Стоукс) или мисс Шустер-Слэтт? Что лучше, быть Фиби Бэнкрофт (урожденной Такер) или мисс Лидгейт? И были бы все эти люди такими, как сейчас, если бы вышли замуж или, наоборот, остались одинокими?
Она забрела в студенческую гостиную, где не было никого, кроме бесцветной, плохо одетой женщины, читающей иллюстрированную газету. При появлении Гарриет она подняла глаза и неуверенно сказала:
– Добрый день! Мисс Вэйн, верно?
Гарриет лихорадочно рылась в памяти. Эта женщина была явно намного старше ее, ближе к пятидесяти, чем к сорока. Кто, черт возьми…
– Вряд ли вы меня помните, – сказала та. – Кэтрин Фримантл.
(Господи, Кэтрин Фримантл! Но она ведь старше всего на два года. Блестящая, умная, живая, лучшая студентка своего выпуска. Господи боже мой, что же с ней случилось?)
– Конечно же я вас помню, – ответила Гарриет, – но я ужасно плохо запоминаю имена. Чем вы занимаетесь?
Как выяснилось, Кэтрин Фримантл вышла замуж за фермера, и все пошло вкривь и вкось. Падение цен, болезни, церковная десятина и налоги, молочный комитет, рыночный комитет, работа до седьмого пота, чтобы только выжить и поднять детей. Гарриет достаточно читала и слышала про спад в сельском хозяйстве, чтобы понимать, насколько это обычная история. Ей было стыдно за то, что она так благополучна, стыдно за свой цветущий вид. Она чувствовала, что скорее согласилась бы снова оказаться под угрозой виселицы, чем в том аду, где живет Кэтрин. Это была своего рода сага, но сага, полная абсурда. Гарриет довольно резко прервала жалобы на жестокосердие церковных уполномоченных:
– Но, мисс Фримантл, то есть миссис… миссис Бендик, это же просто нелепо, что вы всем этим занимаетесь. Выращиваете фрукты, встаете ни свет ни заря кормить птицу, не разгибаете спины, как рабыня. Вы могли бы гораздо больше зарабатывать, если бы писали что-нибудь или нашли еще какую-то умственную работу, а физическим трудом занимался бы кто-нибудь другой.
– Это правда, но вначале я считала иначе. Я приехала с возвышенными идеями о благородстве физического труда. И кроме того, моему мужу не понравилось бы, если бы я не разделяла его интересов. Конечно, мы тогда не думали, что все так повернется.
Какая глупость – так разбазарить свои способности, подумала Гарриет. Весь этот блестящий, вышколенный интеллект запряжен в воз, который могла бы тащить любая деревенская девка, причем с куда большим успехом. Но вероятно, есть что-то, ради чего стоило на это пойти. Она задала вопрос без обиняков.
– Стоило ли оно того? – переспросила миссис Бендик. – Ну да, конечно. Работа не напрасна – служишь земле.
И она дала Гарриет понять, что эта суровая и нелегкая служба гораздо благороднее, чем плетение словес на бумаге.
– Это я готова признать, – сказала Гарриет. – Плужной лемех как предмет благороднее бритвы. Но если ты прирожденный цирюльник, то лучше все-таки бытьцирюльником, хорошим цирюльником и, если захочется, использовать прибыль, чтобы усовершенствовать лемех. Это твояработа – не важно, благородная или не очень.
– Ну, теперь это и есть моя работа, – сказала миссис Бендик. – Нельзя ничего вернуть. Когда бросаешь занятия, ум ржавеет. Если без конца мыть полы, готовить на всю семью, копать картошку, кормить скотину, то твое лезвие тупится. Не надо думать, что я не завидую той легкой жизни, которую ведете все вы, – я завидую. Я приехала сюда из сентиментальных побуждений, и лучше б я этого не делала. Я старше вас на два года, а выгляжу старше на двадцать. Никто из вас не разделяет моих интересов, а мне ваши занятия кажутся пустой игрой. Вы все ничего не знаете о настоящей жизни. Живете как во сне. – Она помолчала, а потом добавила другим, смягчившимся голосом: – Но этот сон по-своему прекрасен. Так странно думать, что и я когда-то занималась наукой. Не знаю, может, вы и правы. Наука и литература переживут цивилизацию, которая их поро дила.
Гарриет процитировала:
Она задумчиво смотрела в окно на залитый солнцем двор.
– Любопытно, я думала в точности о том же самом, хотя и по другому поводу. Послушайте, я вами страшно восхищаюсь, но, по-моему, вы неправы. Я уверена, что каждый должен делать свою работу, какой бы незначительной она ни была, а не пытаться заставить себя делать чужую, даже самую благородную.
Произнося это, она вспомнила свой разговор с мисс де Вайн – вот и еще один аспект проблемы.
– Все это очень хорошо, – ответила миссис Бендик, – но иногда выходишь замуж за чужую работу.
И правда, но Гарриет предлагали выйти замуж за работу настолько близкую ее собственной, что разница уже не имела значения. А заодно и за богатство, которое делало любую работу необязательной. И снова она почувствовала, что ей несправедливо дается то, к чему многие гораздо более достойные люди стремятся напрасно.
– Наверное, замужество и само по себе важная работа? – спросила она.
– Да. Мое замужество сложилось вполне удачно, но иногда я думаю, что, может быть, мой муж был бы счастливее с другой женой. Он никогда этого не говорит, но я чувствую… Он знает, что я скучаю по… некоторым вещам, и иногда ему это неприятно. Не представляю, почему я вам это все рассказываю, – никогда ни с кем об этом не говорила, а мы ведь почти и не знакомы.
– И я даже не проявила участия. Наоборот, была груба и невежлива.
– Пожалуй, – согласилась миссис Бендик. – Но у вас очень красивый голос.
– Ох ты господи.
– Наша ферма стоит на границе с Уэльсом, и везде звучит этот безобразный местный выговор. Знаете, по чему я больше всего скучаю? По культурной речи. По тому самому оксфордскому произношению, которое все вечно высмеивают. Забавно, правда?
– Мне кажется, шум в обеденном зале заставляет вспомнить клетку с павлинами.
– Да, но, выйдя из зала, можно услышать правильную речь. Не все так говорят, конечно, но некоторые. Вы, например, говорите правильно, да еще красивым голосом. Помните Баховский хор? [61]61
Оксфордский любительский хор, в студенческие годы в нем пела и сама Сэйерс.
[Закрыть]
– А как же. А как у вас с музыкой на валлийской границе? Валлийцы хорошо поют.
– У меня не остается времени на музыку. Но я стараюсь учить детей.
Гарриет воспользовалась моментом, чтобы пуститься в надлежащие расспросы о детях. Позже она оставила миссис Бендик с тяжелым чувством, будто увидела чистокровного рысака, запряженного в телегу с углем.
Воскресный ланч в трапезной был обычным, не праздничным. Многие не пришли, отвлекшись на дела в городе. Остальные являлись когда хотели, сами брали еду с буфетных стоек и поглощали ее, собираясь в щебечущие группки там, где отыщется место. Гарриет, взяв тарелку с ветчиной, оглянулась в поисках компании и обрадовалась, увидев Фиби Такер, которой дежурная женщина-скаут подавала тарелку с холодным ростбифом. Они уселись на дальнем конце длинного стола, стоявшего параллельно Высокому и перпендикулярно остальным. Отсюда им было видно все помещение, включая Высокий стол и буфетные стойки с едой. Переводя взгляд с одной сотрапезницы на другую, Гарриет спрашивала себя: которая? Которая из этих обычных, жизнерадостных женщин обронила вчера на газон тот рисунок? Потому что ведь этого никогда не узнать, а значит, смутное подозрение касается каждого. Покоя вековечного оплот – это прекрасно [62]62
Цитата из поэмы А. Теннисона “Дворец искусств”. Среди комнат дворца, которые герой создал для своей души, встречается:
Английский дом, где сумрак сто и двестиИ триста лет на сад заросший льетСвященный сон, а дом стоит на месте,Покоя вековечного оплот.
[Закрыть], но кто знает, что может затаиться под заросшими мхом камнями. Ректор, сидя в резном кресле, наклонила свою величавую голову и улыбнулась какой-то шутке декана. Мисс Лидгейт с гостеприимным рвением порхала вокруг очень старой выпускницы, которая с годами почти ослепла. Помогла подняться на три ступеньки помоста, принесла ей тарелку с едой, положила салат. Мисс Стивенс (казначей) и мисс Шоу (тьютор по современным языкам) собрали вокруг себя трех выпускниц солидных лет и достижений – издалека их беседа казалась оживленной и не лишенной юмора. Мисс Пайк, тьютор по классической филологии, была увлечена разговором с высокой крупной женщиной, которую узнала Фиби Такер – она шепнула Гарриет, что это выдающийся археолог, и в мгновение внезапно установившейся относительной тишины неожиданно прозвенел высокий голос мисс Пайк:
– Похоже, что курган в Алосе – единичный феномен. Вот погребальные камеры в Теотокосе…
Потом волны шума снова сомкнулись над их дискуссией. Две другие преподавательницы, которых Гарриет не узнала (они начали работать после ее выпуска), обсуждали, как казалось по их жестам, дамские шляпы. Мисс Гильярд, чей ядовитый сарказм не способствовал единению с коллегами, медленно пережевывала пищу, вперившись взглядом в принесенный с собой трактат. Мисс де Вайн пришла с опозданием, села возле мисс Гильярд и принялась поглощать ветчину, рассеянно уставившись в пространство.
В зале сидели выпускницы разных лет – всех типов, возрастов, по-разному одетые. Может, вот эта странная женщина с покатыми плечами, в желтом балахоне и сандалиях, с волосами, заплетенными в две косы и свернутыми в “бублики” над ушами? Или приземистая кудрявая дама в твиде, жилете мужского покроя и с лицом, напоминающим багажник кэба? Или затянутая в корсет крашеная блондинка лет шестидесяти, в шляпке, куда более подходящей восемнадцатилетней дебютантке в Аскоте? [63]63
Аскот– ипподром близ Виндзора, где в июне традиционно (с 1711 г.) проводятся четырехдневные скачки. Это важное светское событие, где собирается весь цвет английской аристократии. Все приходят нарядно одетые, женщины обычно надевают умопомрачительные шляпы.
[Закрыть]Или одна из бесчисленных женщин, на чьих нарочито оптимистичных лицах как будто стоит печать “школьная учительница”? Или некрасивая особа неопределенного возраста за соседним столом, похожая на председательницу какого-нибудь комитета? Или вон то невероятное создание, одетое во что-то неуместно розовое (она выглядит так, будто ее засунули на зиму в ящик, а потом вынули, отряхнули и вновь пустили в обращение)? Или интересная, хорошо сохранившаяся деловая женщина лет пятидесяти с безупречным маникюром, которая вступает в разговор со всеми подряд и сообщает, что она только что открыла новый парикмахерский салон “в двух шагах от Бонд-стрит?” [64]64
Бонд-стрит– улица, где находятся дорогие магазины.
[Закрыть]Или худая, изможденная, трагическая фигура в черном марокене [65]65
Марокен– сорт плотной ткани из искусственного шелка.
[Закрыть], похожая на тетушку Гамлета, а на самом деле – тетушка Беатрис, которая ведет колонку о домашнем хозяйстве в “Дэйли меркюри”? Или костлявая карга с лошадиным лицом, посвятившая себя общинному движению? [66]66
Общинное движение (Settlement movement) – движение, зародившееся в Англии в конце XIX века и испытавшее новый расцвет в 1920-е годы. Члены этого движения, обычно образованные обеспеченные люди, селились в бедных районах, чтобы совершенствовать социальную среду – распространять культуру, грамотность, гигиену и пр.
[Закрыть]Или та неутомимо жизнерадостная пышка, которая была чрезвычайно ценным секретарем какого-то генерального секретаря и сама командовала секретарями? Лица мелькали и исчезали как во сне, оживленные и совершенно непроницаемые.
За дальним столом в углу трапезной, словно в ссылке, сидели с полдюжины нынешних студенток, оставшихся в Оксфорде в ожидании устного экзамена – viva voce. Они болтали между собой, демонстративно игнорируя вторжение в их колледж всех этих старых кляч, какими они и сами станут через десять, двадцать, тридцать лет. У них был типичный для конца триместра помятый вид. Бедняжки, подумала Гарриет. Среди них была странная, застенчивая на вид рыжеволосая девушка с тусклыми глазами и суетливыми пальцами, а рядом с ней сидела красавица брюнетка – из-за ее лица могли бы вспыхнуть войны, если бы в нем была хоть искра жизни. И еще нескладная, нелепая молодая особа с очень неумелым макияжем – у нее был жалкий вид, как будто она вечно пыталась завоевывать сердца, но неизменно терпела поражение. Самой интересной из них была девушка, лицо которой напоминало живое пламя, а одежда выглядела нарочито нелепой, – однажды весь мир окажется у ее ног, что бы из этого ни вышло. Остальные были хоть и разными, но непримечательными. Впрочем, как раз непримечательные люди, подумала Гарриет, самые непредсказуемые. О них вообще не думаешь до поры до времени, а потом – раз! – что-то совершенно неожиданно взрывается, как подводная мина, а ты стоишь оглушенный среди плавающих осколков.
Трапезная продолжала бурлить, скауты бесстрастно смотрели из-за стоек. “А что они о нас думают, один бог знает”, – подумала Гарриет.
– Изобретаешь особенно изощренное убийство? – раздался голос Фиби у нее над ухом. – Или составляешь несокрушимое алиби? Я уже третий раз прошу тебя передать соус.
– Прости, – сказала Гарриет, передавая соусник. – Я думаю о непроницаемости человеческих лиц.
Она заколебалась и уже готова была рассказать Фиби о неприятном рисунке, но та задала какой-то вопрос, и момент был упущен. И все-таки случай с рисунком вывел ее из равновесия. Позже, проходя через трапезную, она остановилась у портрета Мэри, графини Шрусберской, в чью честь был назван колледж. Портрет был отлично выполненной копией того, что висит в колледже Сент-Джон в Кембридже. Необычное лицо с выразительными чертами, капризным ртом и уклончивым, скрытным выражением глаз всегда волновало ее – даже в студенческие годы, в том возрасте, когда портреты давно умерших знаменитостей, развешанные по стенам, вызывают лишь иронию, а не почтительные раздумья. Она не знала, никогда не пыталась выяснить, почему колледж Шрусбери выбрал себе столь зловещую патронессу. Дочь знаменитой Бесс из Хардвика [67]67
Бесс из Хардвика– прозвище Элизабет Тальбот, графини Шрусберской (1521–1608), которая четыре раза выходила замуж, поднимаясь все выше по социальной лестнице и обретая все большее богатство и влияние. Последним ее мужем был Джордж Тальбот, шестой граф Шрусберский. Она выдала двух своих дочерей от предыдущих браков за его сыновей – таким образом ее дочь Мэри также стала графиней Шрусберской. Мэри унаследовала сильный характер матери, перешла в католичество, дважды была заточена в Тауэр – за участие в католическом заговоре и за то, что отказалась давать показания против своей племянницы. Принимала участие в расследовании загадочного убийства Томаса Овербери (см. сноску на стр. 249).
[Закрыть]была великой интеллектуалкой и мятежницей. Неуправляемая в отношениях с мужчинами, не устрашенная Тауэром, хранившая презрительное молчание перед лицом Тайного совета; упрямый бунтарь, надежный друг и безжалостный враг. Леди, чья любовь к крепкому словцу поражала даже в тот грубый век. Она казалась абсолютным воплощением всех тех ужасающих качеств, которые, согласно распространенному мнению, развивает в женщине ученость. Ее мужу, “великому и славному графу Шрус берскому”, домашний мир достался дорогой ценой, поскольку, как заметил Фрэнсис Бэкон, “миледи, графиня Шрусберская, величием превосходила супруга”. Можно ли придумать замечание более уничижительное? Перспективы матримониальной кампании мисс Шустер-Слэтт казались довольно печальными: судя по всему, великая женщина должна либо умереть незамужней, либо найти себе мужа, превосходящего ее величием. А это существенно ограничивает выбор великим женщинам, поскольку, хотя мир, безусловно, порождает великих мужчин, обыкновенных и посредственных встречается все же гораздо больше. С другой стороны, великий мужчина может жениться на ком захочет, не ограничивая свой выбор великими женщинами, – напротив, считается желательным и подобающим, чтобы он выбрал женщину без малейшей претензии на незаурядность.
“Хотя, конечно, – напомнила себе Гарриет, – женщина может достичь величия или, по крайней мере, почета, просто будучи прекрасной женой и матерью, как мать Гракхов [68]68
Мать Гракхов– благородная римлянка Корнелия, жена Семпрония Гракха, родившая ему двенадцать детей и воспитавшая их одна после его смерти, отказавшись выйти замуж за царя Птолемея Египетского. Однажды, когда ее спросили, где ее украшения, она отвечала, указывая на сыновей: “Вот мое украшение”. Помимо всего этого она была весьма образованной женщиной.
[Закрыть], в то время как мужчин, прославившихся лишь тем, что они прекрасные мужья и отцы, можно пересчитать по пальцам одной руки. Карл I был злосчастным королем, но примерным семьянином. Однако вряд ли его можно назвать лучшим в мире отцом, и дети не оправдали его ожиданий. Да, быть хорошим отцом либо страшно трудная, либо весьма неблагодарная профессия. За спиной любого великого мужчины стоит великая жена или великая мать – по крайней мере, так говорят. Интересно, за спиной скольких великих женщин отыщутся великие отцы или мужья? Хорошая тема для исследования. Элизабет Баррет? [69]69
Элизабет Баррет(1806–1861) – одна из наиболее выдающихся поэтесс Викторианской эпохи. Она вышла замуж за еще более известного поэта Роберта Браунинга.
[Закрыть]Что ж, у нее был великий муж, но он был велик сам по себе, а не прославился как “мистер Баррет”… Сестры Бронте? Это вряд ли. Королева Елизавета? Ее отец был примечательной личностью, но преданная любовь к дочерям едва ли была определяющей чертой его характера [70]70
Отцом королевы Елизаветы был король Генрих VIII (1491–1547), который порвал с католической церковью, поскольку папа римский не давал ему разрешения на развод. Генрих VIII был женат шесть раз. Елизавета – дочь его второй жены, Анны Болейн, которая впала в немилость оттого, что никак не могла родить мальчика, в то время как король хотел получить наследника. В 1536 году она была казнена по довольно сомнительным обвинениям, освободив тем самым место для следующей жены.
[Закрыть]. И она упорно не желала обзаводиться мужем. Королева Виктория? Можно попытаться увидеть великого мужа в бедном Альберте, но герцог Кентский совсем не годится в примерные отцы” [71]71
Герцог Кентский, отец королевы Виктории, умер меньше чем через год после ее рождения, в 1820 году.
[Закрыть].
Кто-то прошел по трапезной позади нее, это оказалась мисс Гильярд. Из чистого озорства Гарриет решила вызвать на спор эту несговорчивую даму и изложила ей свою идею исторического исследования.
– Вы забываете о физических достижениях, – сказала мисс Гильярд. – Многие певицы, танцовщицы, пловчихи и чемпионки по теннису всем обязаны своим преданным отцам.
– Но их отцы не знамениты.
– Не знамениты. Мужчины, которые держатся в тени, непопулярны у обоих полов. Я думаю, даже ваши литературные способности не заставят людей оценить их добродетели. Особенно если вы будете выбирать для исследования женщин, выдающихся именно своим интеллектом. Боюсь, это будет очень короткий трактат.
– За неимением материала?
– Именно. Знаете ли вы хоть одного мужчину, который бы искренне восхищался женщиной за ее ум?
– Ну, – сказала Гарриет, – во всяком случае, не много.
– Может быть, вам кажется, что вы знаете одноготакого мужчину, – заметила мисс Гильярд с горечью. – Всем нам в тот или иной период жизни так кажется. Но и этот один, возможно, не так прост.
– Очень может быть, – ответила Гарриет. – Кажется, вы не очень высокого мнения о мужчинах, то есть о мужском характере как таковом.
– Да, – согласилась мисс Гильярд, – не очень. Но у них определенно есть талант навязывать свою точку зрения всему обществу. Женщины чувствительны к мужскому неодобрению. Мужчины равнодушны к женскому. Они презирают тех, кто их критикует.
