Текст книги "Сильный яд (Другой перевод)"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Между 1923 и 1928 годом она опубликовала четыре романа и двенадцать рассказов. В 1927 году сменила издателя – молодой издатель Виктор Голланц основал собственное издательство и предложил ей сотрудничество на очень выгодных условиях. Выполнив свои обязательства по предыдущему договору, Дороти ушла к Голланцу и никогда об этом не жалела. Именно Голланц придумал издавать детективные антологии, и Дороти стала их бессменным редактором. Ее предисловие к первой из этих антологий и сейчас считается одной из лучших работ о детективном жанре.

В конце двадцатых годов Дороти приняла самое активное участие в организации детективного клуба. Первым председателем клуба стал не кто иной, как Гилберт Кит Честертон, кумир ее юности. Мастера детективов собирались в хороших ресторанах, чтобы со вкусом пообедать и обсудить свое ремесло. Потом Детективный клуб (Detection Club)стал более формализованной структурой, с очень строгим отбором новых членов и красочным обрядом инициации. По всей видимости, главная роль в разработке этого обряда принадлежала Дороти – снова дали себя знать любовь к театральности, эпатажность и заразительное веселье, которые были так свойственны ей в юности.

К тому времени она уже была знаменитостью, и многие отмечали ее эксцентричность и колоритную внешность. Один из современников вспоминает, что на одно из собраний клуба, проходивших в общем обеденном зале, Дороти Сэйерс явилась в костюме для игры в регби, с огромными часами на груди. За обедом обсуждали известного дирижера; мисс Сэйерс объявила, что он дирижирует словно пьяная мельница, – и тут же, вскочив, принялась размахивать руками, чтобы наглядно продемонстрировать, как именно. Те, кто помнил ее по сборнику стихов Ор.1,представляли себе томную тонкую деву и чрезвычайно удивлялись, увидев величавую даму весьма внушительных размеров, в черном платье и пенсне.

Писательница Найо Марш оставила яркое описание одной из церемоний – посвящения Э. К. Бентли в президенты клуба:

Дверь в дальнем конце отворилась медленно (как всегда открываются двери в детективных романах). На пороге появилась мисс Дороти Сэйерс в академической мантии, освещенная единственной свечой. Она поднялась на трибуну. Представьте мой испуг, когда я заметила, что она прячет в складках мантии большой автоматический револьвер <… > Затем появилась мрачная процессия со свечами и орудиями убийства – там был Смотритель Тупого Предмета – с устрашающей дубинкой, Смотритель Обнаженного Клинка – кажется, это был кинжал, Смотритель Отравленного Фиала, а последним следовал Джон Род с ухмыляющимся черепом на черной подушке. И среди этой толпы, с несколько напряженным выражением лица – что неудивительно! – стоял бедный мистер Бентли. Он принес клятву, после чего, без всякого предупреждения, в гостиной Гровенор-хауса, в и часов летнего вечера, мисс Сэйерс разрядила свой шестизарядный револьвер.

Миссис Флеминг (фото Мака-Флеминга)

С 1949 года Дороти Л. Сэйерс стала председателем Детективного клуба и занимала этот пост до конца своей жизни.

Зрелость автора и героя

В 1928 году внезапно умер отец Дороти. Это была первая ее тяжелая утрата (никто из близких ей людей не погиб на войне), и восприняла она ее очень болезненно. Отец всегда и во всем оказывал ей безоговорочную поддержку, как моральную, так и финансовую. Он очень гордился ее успехами, хотя и не успел застать ее громкой славы.

Мать и тетю Мэйбл надо было куда-то перевезти – дом священника следовало освободить. На деньги, унаследованные от отца, Дороти купила коттедж в маленьком городке Уитеме, недалеко от Лондона. Поисками дома занимался Мак, он же взял на себя все хлопоты по обустройству и переезду. Однако матери не суждено было долго прожить в новом доме – она умерла спустя всего десять месяцев после смерти мужа. Родители Дороти так никогда и не узнали, что у них есть внук. После их смерти ничего не изменилось – ребенок по-прежнему жил у Айви.

Позже, в 1930 году, Дороти с Маком купили соседний коттедж и объединили два дома. Когда Дороти смогла оставить работу в рекламном агентстве, они стали практически постоянно жить в Уитеме вместе с тетей Мэйбл.

Отношения Дороти и Мака осложнились – состояние его здоровья ухудшилось, он сидел почти без работы, много пил; успехи жены стали его раздражать. В начале тридцатых годов Дороти серьезно думала о том, чтобы расстаться с мужем, но так и не решилась на это. К тому же он снова пообещал усыновить Джона Энтони.

Роман “Сильный яд”, вышедший в 1930 году, отмечает перелом в творчестве Дороти Сэйерс. В своем знаменитом предисловии к антологии детектива она писала, что любовный интерес только вредит детективному повествованию и имеет право на существование лишь тогда, когда на нем держится сюжет. И в самом деле, в первых романах лорд Питер нечувствителен к женским чарам и радует читателей легкомысленной невозмутимостью. Однако в романе “Сильный яд” его настигает любовь. В этой же книге появляется и новая героиня, у которой много общего с автором. Гарриет Вэйн – дочь сельского врача, автор детективов, выпускница Оксфорда; женщина, решившаяся на внебрачную связь и дорого за это заплатившая.

Джон Энтони Флеминг

С этого момента детективное творчество Сэйерс начинает двигаться в сторону романа нравов и даже романа идей – это уже не просто увлекательная интеллектуальная игра, но серьезный разговор о любви и дружбе, о браке и свободе, о равных отношениях между мужчиной и женщиной. Дороти Сэйерс то бросала, то подхватывала историю любви своих героев – в нескольких романах, написанных после “Сильного яда”, Гарриет Бэйн не появляется вовсе, а Питер ведет себя почти так же, как обычно. Но это “почти” чрезвычайно важно – лорд Питер Уимзи никогда уже не станет прежним. Не всем читателям это пришлось по вкусу; одна дама пожаловалась, что Питер Уимзи “утратил свое эльфическое обаяние”. Дороти отвечала на это, что если мужчина после сорока пяти сохраняет “эльфическое обаяние”, его следует отправить в камеру смертников. “И Питер был на волосок от этой участи”, – добавила она.

Нельзя сказать, чтобы сама Дороти совсем утратила свое веселое легкомыслие, но с определенного времени рамки детективного жанра стали ей тесны. Она и раньше обращалась к более академическим занятиям – работала над переводами (“Тристан в Бретани”, “Песнь о Роланде”), начинала писать биографию Уилки Коллинза. Но с 1937 года ее творчество направилось в совершенно новое русло – ей предложили написать религиозную пьесу для Кентерберийского фестиваля. Это предложение было довольно неожиданным. Она получила его благодаря своему другу Чарльзу Вильямсу, члену кружка “инклингов”, в который входили также К. С. Льюис и Дж. Р. Р. Толкни. Христианские взгляды этих писателей были близки Дороти, и Вильямс посчитал, что она прекрасно справится с задачей. Так появилась пьеса “Ревность по доме Твоем” (The Zeal of thy House),которая прошла с огромным успехом. За ней последовало еще шесть пьес.

Так Дороти Сэйерс не просто получила возможность попробовать себя в совершенно новом жанре и выразить свое понимание христианства, но смогла вернуться к страстной любви своего детства и юности – к театру. Она участвовала в выборе актеров, в обсуждении декораций, в постановке; она наслаждалась совместным творчеством, атмосферой вдохновения и дружества.

В 1941 году Сэйерс написала цикл из двенадцати радиоспектаклей для Би-би-си под названием “Человек, рожденный на царство”. Этот проект вызвал противоречивую реакцию – во всех своих религиозных пьесах Дороти Сэйерс пыталась приблизить евангельские сюжеты к зрителю и слушателю, заставить их звучать современно и злободневно: некоторые из героев даже говорили на кокни, языке лондонского простого люда. Иным это приближение казалось святотатством. Однако многие представители церкви высоко оценили проповедническую силу этих пьес. В 1943 году архиепископ Кентерберийский предложил Дороти Сэйерс звание доктора теологии. После мучительных раздумий она отказалась от этой чести. Тем не менее выступления с лекциями на религиозные темы стали частью ее жизни.

К лорду Питеру Сэйерс возвращалась все реже. После Второй мировой войны она больше не публиковала детективов.

Последние годы своей жизни Дороти Сэйерс работала над переводом “Божественной комедии” Данте и продолжала этот труд до самой смерти, так и не успев его закончить. Перевод завершила ее подруга Барбара Рейнольдс.

Джон Энтони окончил частную школу и получил стипендию в Бэйлиол – колледж лорда Питера. На его оксфордские годы тоже пришлась война. Он прервал учебу и пошел рыть окопы, а вернувшись, окончил университет с Первой степенью, как и его мать. Неизвестно, состоялось ли официальное усыновление, – разные источники говорят разное. Однако с середины тридцатых годов сын Дороти Сэйерс стал носить имя Джон Энтони Флеминг и называть ее в письмах не “кузина Дороти”, а “дорогая мама”. В разговорах с посторонними, впрочем, он должен был говорить о ней как о миссис Флеминг, не упоминая известного всем имени. Сын стал ее единственным наследником и душеприказчиком, ей удалось обеспечить его материально и дать ему блестящее образование. Но она так никогда и не признала его публично и тайну свою сохранила до конца. Правда открылась лишь тогда, когда ее уже не было на свете.

Можно только догадываться, как была потрясена ее ближайшая подруга, Мюриэл Сент-Клер Бирн, когда на ее пороге появился незнакомый человек и сказал: “Я – сын Дороти Сэйерс”.

После смерти Мака в 1950 году Дороти жила одна. Она по-прежнему много работала и фонтанировала идеями, а умерла внезапно, в возрасте шестидесяти четырех лет, вернувшись из города, куда ездила за рождественскими покупками. Ее нашли утром у подножия лестницы – очевидно, она спускалась, чтобы покормить кошек.

Сейчас в любой энциклопедии можно прочитать, что Дороти Л. Сэйерс – писатель, теолог и переводчик. Ей посчастливилось найти признание в разных областях и не стать пленницей своего героя, как это произошло в свое время с Конан Дойлом. И все-таки своей мировой славой она обязана эксцентричному лорду в монокле и легкомысленному жанру, который она, как никто, умела принимать всерьез.

Александра Борисенко

Литература

ALZINA STONE Dale. Maker and Craftsman: The Story of Dorothy L. Sayers.Grand Rapids: Eerdmans, 1978.

Robert Kuhn McGregor & Ethan Lewis. Conundrums for the Long Week-End: England, Dorothy L. Sayers, and Lord Peter Wimsey.Kent, OH, & London: Kent State University Press, 2000.

BARBARA Reynolds. Dorothy L. Sayers: Her Life and Soul.London: Hodder & Stoughton, 1993.

Дороти Л. Сэйерс. Сильный яд

– Ты голоден, Рональд?

– О нет, моя МАТЬ.

– Где нынче обедал, единственный мой?

– В гостях у невесты. Стели мне кровать. Устал я сегодня. Мне нужен покой.

– Ты бледен, мой Рональд!

– О мать, моя мать!..

– Тебя отравили, единственный мой!

– О да, яд был сильный! Стели мне кровать. Мне тяжко, мне душно, мне нужен покой [1]1
  Перевод с англ. С. Маршака, с изменениями.


[Закрыть].

Старинная баллада

Глава I

На столе перед судьей стояли темно-красные розы. Они напоминали брызги крови.

Судья был очень стар – казалось, над ним уже не властны ни перемены, ни время, ни сама смерть. У него было сухое, птичье лицо, скрипучий, как у попугая, голос и такие же сухие, со вздувшимися венами, руки. Рядом с темно-красными розами алый цвет его мантии резал глаза. Несмотря на три дня, проведенные в душном зале, на лице его не было и тени усталости.

Собирая в аккуратную стопку свои заметки и поворачиваясь к присяжным, судья даже не взглянул на подсудимую, но она не отрываясь смотрела на него. В ее угольно-черных глазах под густыми, ровными бровями не было ни страха, ни надежды – только ожидание.

– Господа присяжные…

Спокойные старческие глаза критически оглядели всех присяжных, словно пытаясь оценить их совокупные интеллектуальные возможности. Трое почтенных торговцев: один высокий, любитель поспорить, другой – плотный, с густыми, обвисшими усами и несколько растерянным видом, третий – грустный и сильно простуженный; глава крупной компании, которому страшно не хотелось попусту терять время; неуместно веселый хозяин паба; двое моложавых мастеровых; пожилой господин с неприметным, но умным лицом, который мог быть кем угодно; художник с рыжей бородой, маскировавшей безвольный подбородок; три женщины: старая дева, полная хозяйка кондитерской, на вид весьма толковая, и, наконец, изможденная мать семейства, мысли которой, казалось, поминутно уносились к покинутому очагу.

– Господа присяжные, вы с большим вниманием и терпением выслушали все свидетельства по этому печальному делу. Теперь моя обязанность – подытожить факты и доказательства, представленные господином прокурором и господином адвокатом, а также изложить их как можно более ясно, дабы помочь вам принять решение.

Но прежде позволю себе сказать несколько слов о характере данного решения. Как вам известно, основополагающий принцип английского права заключается в том, что каждый обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока не доказано обратное. Для него – или для нее – нет никакой необходимости доказывать свою невиновность, это, как теперь говорят, не их дело – это дело Короны. И в том случае, если Короне не удалось убедить вас в виновности подсудимой и снять все обоснованные сомнения, вы обязаны вынести вердикт “невиновна”. Последнее необязательно означает, что подсудимая доказала собственную невиновность, – это лишь значит, что обвинение не смогло предоставить вам неоспоримые доказательства ее вины.

На минуту подняв глубоко посаженные фиалковые глаза от своей репортерской записной книжки, Солком Гарди нацарапал пару слов на клочке бумаги и передал его Уоффлзу Ньютону. “Судья настроен враждебно”, – прочел Уоффлз и кивнул. На этой кровавой охоте они оба были старые гончие.

Судья тем временем продолжал скрипеть:

– Вы, возможно, хотели бы узнать, что именно понимается под словами “обоснованное сомнение”. Они означают такую меру сомнения, какая бывает у вас в повседневной жизни по поводу самого обычного дела. Вы можете подумать, что при слушании дела об убийстве слова должны бы иметь больший вес. Но это не так. Эти слова не значат, что вы должны изыскивать некие фантастические объяснения тому, что кажется вам простым и ясным. Это не те ужасные сомнения, что порой терзают нас в четыре часа, на исходе бессонной ночи. Это лишь значит, что доказательство, которое вы примете, должно быть таким же простым и очевидным, как если бы это касалось купли-продажи или любой другой сделки. Естественно, вам не следует пренебрегать своими убеждениями ради пользы подсудимой, как не следует и принимать доказательства ее виновности без самого тщательного рассмотрения.

Этим кратким вступлением я попытался несколько усмирить ваше волнение перед лицом огромной ответственности, которая возложена на вас гражданским долгом. Теперь начну с самого начала и постараюсь изложить все услышанное как можно более ясно.

Обвинению дело представляется следующим образом: подсудимая Гарриет Вэйн убила Филиппа Бойза, отравив его мышьяком. Не буду тратить ваше время и приводить доказательства, предоставленные сэром Джеймсом Лаббоком и другими докторами в медицинском заключении о причине смерти. Обвинение утверждает, что мистер Бойз скончался от отравления мышьяком, и защита этого не отрицает. Таким образом, имеются доказательства того, что причиной смерти явился мышьяк, и это вы должны принять как факт. Единственный вопрос, который перед вами стоит: был ли мышьяк предумышленно использован подсудимой?

Погибший, Филипп Бойз, был, как вам известно, писателем. Ему было тридцать шесть лет, он опубликовал пять романов, а также множество статей и эссе. В своих литературных трудах он выражал, как иногда говорят, “передовые” взгляды. Проповедовал идеи, которые кому-то из нас покажутся бунтарскими и аморальными, а именно атеизм, анархизм и так называемую “свободную любовь”. Как видно, свою частную жизнь он, по крайней мере некоторое время, вел в полном соответствии с вышеназванными идеями.

Как бы то ни было, в 1927 году он познакомился с Гарриет Вэйн. Встретились они в одном из литературно-артистических кружков, где активно обсуждаются “передовые” теории, и в скором времени стали очень дружны. Подсудимая тоже писательница по профессии, и прошу вас принять во внимание, что работает она в жанре так называемых “детективных” рассказов, где описываются различные изобретательные убийства и прочие преступления.

Со свидетельской трибуны перед вами выступала сама подсудимая, а также немало людей, дававших показания касательно ее морального облика. Вы слышали, что эта молодая и очень одаренная женщина получила строгое религиозное воспитание и по не зависящим от нее обстоятельствам с двадцати трех лет была вынуждена сама зарабатывать на хлеб. С тех пор – а сейчас подсудимой двадцать девять – она усердно трудилась и, нужно отдать ей должное, добилась независимости честным путем – одними лишь собственными стараниями, не будучи никому обязанной.

Она откровенно рассказала нам, как возникла ее нежная привязанность к Филиппу Бойзу и как он долгое время безуспешно пытался склонить ее к незаконному союзу. В сущности, для женитьбы не было никаких препятствий, но мистер Бойз, очевидно, выдавал себя за противника института брака как такового. Согласно показаниям Сильвии Марриот и Эйлунд Прайс, подсудимую чрезвычайно огорчали такие взгляды; с другой стороны, вы уже слышали, что мистер Бойз был очень красивым и привлекательным мужчиной, перед которым любой женщине нелегко было бы устоять.

Итак, в марте 1928 года подсудимая, по ее словам, утомленная настойчивостью Бойза, уступила ему и согласилась с ним сожительствовать, не сочетаясь законным браком.

Вы можете подумать – и будете совершенно правы, – что это был неверный шаг. Даже принимая во внимание уязвимое положение молодой женщины, вы, возможно, придете к выводу, что она морально неустойчива. Ложное обаяние, которое иные писатели пытаются придать “свободной любви”, не должно заслонять от вас банальной и грубой природы этого проступка. Сэр Импи Биггс, призвав на помощь подзащитной все свое красноречие, изобразил действия Гарриет Вэйн в самых светлых тонах бескорыстия и самопожертвования, а также напомнил вам, что в подобных случаях женщина всегда платит больше, чем мужчина. Но надеюсь, вы не станете придавать большого значения его доводам. Вам прекрасно известна разница между должным и недолжным в таких ситуациях. Вероятно, вы сочтете, что если бы Гарриет Вэйн не была в какой-то мере развращена влиянием той пагубной среды, в которой вращалась, она смогла бы проявить подлинную силу духа, отказав Филиппу Бойзу.

С другой стороны, постарайтесь не истолковать это падение неверным образом. Одно дело – вести распутную жизнь, и совсем иное – совершить убийство. Возможно, вы подумаете, что один шаг по тропе порока легко влечет за собой следующий, но не стоит слишком доверять такой логике. Конечно, вы можете принять его во внимание, но так, чтобы это не привело к пристрастности.

Судья на мгновение умолк, и Фредди Арбатнот ткнул локтем в бок лорда Питера Уимзи, который сидел мрачнее тучи.

– Да уж, надеюсь, это не так. Черт возьми, да если б каждая интрижка приводила к убийству, половину из нас давно бы перевешали за убийство другой половины!

– И к которой половине принадлежали бы вы? – поинтересовался лорд Питер, смерив собеседника холодным взглядом, и снова повернулся к скамье подсудимых.

– Я-то? К жертвам, – ответил достопочтенный [2]2
  Титулование детей пэров в Великобритании.


[Закрыть] Фредди. – Я бы подошел на роль трупа в библиотеке.

– Таким образом Филипп Бойз и подсудимая прожили вместе около года, – продолжал судья. – По свидетельству многих друзей, их совместная жизнь протекала во взаимной любви. Мисс Прайс отмечает, что Гарриет Вэйн очень тяжело переживала свое несчастное положение: порвав связи с друзьями семьи, она отказалась и от попыток войти в другой круг, где ее пренебрежение общественными устоями могло вызвать неловкость. Однако она была невероятно предана своему возлюбленному и неоднократно говорила, как она горда и счастлива быть его спутницей.

Тем не менее в феврале 1929 года случилась ссора, за которой последовал разрыв. В том, что ссора имела место, сомневаться не приходится. Мистер и миссис Дайер, проживающие прямо над квартирой Филиппа Бойза, утверждают, что слышали рассерженные голоса, причем мужчина сыпал проклятиями, а женщина плакала; на следующий день Гарриет Вэйн собрала вещи и навсегда покинула тот дом. Особенно любопытное обстоятельство, которое вы непременно должны учесть, представляет собой названная причина ссоры. В данном случае мы можем полагаться только на показания подсудимой. По словам мисс Марриот, у которой Гарриет Вэйн остановилась сразу после разрыва, подсудимая упорно отказывалась что-либо объяснять и только повторяла, что Бойз ее бесчестно обманул и она даже слышать о нем не желает.

Можно было бы предположить, что подсудимую оскорбила неверность Бойза, его грубость или, наконец, нежелание узаконить перед всем светом их отношения. Но все это она отрицает. По ее словам, которые подтверждаются письмом Филиппа Бойза к отцу, он в конце концов сделал ей предложение, что и стало причиной ссоры. Вам это может показаться невероятным, но таковы показания подсудимой, данные под присягой.

Предложение руки и сердца, казалось бы, логически исключает какую-либо возможность обиды со стороны Гарриет Вэйн. Любой скажет, что в подобных обстоятельствах у нее никак не могло быть мотива для убийства молодого человека – скорее наоборот. И тем не менее факт остается фактом: произошла ссора, и подсудимая утверждает, что это благородное, хотя и запоздалое, предложение было ей неприятно. Сама она не говорит, хотя и могла бы, что этот поступок снимает с нее подозрения во враждебности к Филиппу Бойзу, – вместо нее это энергично и красноречиво утверждает ее защитник. Да, об этом говорит сэр Импи Биггс, но не сама подсудимая. По ее словам – представьте себя на ее месте и постарайтесь ее понять, если сможете, – она рассердилась на Бойза за то, что он сначала вынудил ее принять его принципы, а затем отрекся от них, по выражению подсудимой, “выставив ее на посмешище”.

Господа присяжные, вам решать, можно ли предложение руки и сердца счесть достаточным поводом для убийства. Я лишь подчеркиваю, что иных мотивов представлено не было.

В этот момент старая дева на скамье присяжных сделала в своих записях пометку, причем, судя по движению карандаша, весьма решительно. Лорд Питер Уимзи покачал головой и что-то пробормотал.

– После этого в течение примерно трех месяцев ничего примечательного не происходило; Гарриет Вэйн покинула дом мисс Марриот и наняла себе небольшую квартиру на Даути-стрит, в то время как Филипп Бойз, напротив, тяготился одиночеством и потому принял приглашение своего кузена, мистера Нормана Эркарта, погостить в его доме на Уоберн-сквер. Несмотря на то что обвиняемая и Филипп Бойз после расставания жили в одном районе Лондона, они, по-видимому, встречались очень редко. Один или два раза они случайно сталкивались у друзей. Даты этих встреч не могут быть точно установлены, так как это не были официальные визиты, однако с определенной долей уверенности можно сказать, что они виделись ближе к концу марта, затем на второй неделе апреля и, наконец, в мае. Прошу вас запомнить эти факты, хотя за невозможностью выяснить точные даты особого веса им придавать не стоит.

Теперь обратимся к событию крайней важности, 10 апреля в аптеку мистера Брауна, что на Саутгемп-тон-роу, явилась молодая женщина, как было позже установлено, Гарриет Вэйн, и купила две унции технического мышьяка якобы для борьбы с крысами. В журнале учета ядовитых веществ она подписалась как Мэри Слейтер, и впоследствии было доказано, что почерк принадлежит подсудимой. Более того, сама подсудимая признает факт покупки, говоря, что на это у нее были свои причины. В связи с этим стоит напомнить (хотя это вряд ли важно), что экономка дома, где Гарриет Вэйн снимает жилье, выступала перед вами и заявила, что крыс в доме на ее памяти не бывало никогда.

Пятого мая имела место еще одна покупка мышьяка. На этот раз, как сообщает сама обвиняемая, она приобрела банку содержащего мышьяк гербицида, между прочим, той же марки, что фигурировала и в деле об отравлении в Кидвелли [3]3
  Реальный судебный процесс, состоявшийся в 1920 году в Уэльсе. Одно из немногих дел, где обвинение в убийстве пало на юриста. Стряпчий Гарольд Гринвуд обвинялся в отравлении мышьяком своей жены. Гринвуд был оправдан за недостатком доказательств.


[Закрыть]. Подписалась она как Эдит Уотерс. Заметим, что у дома, где проживает Гарриет Вэйн, нет сада, а на близлежащей территории нет надобности бороться с сорняками.

С середины марта до начала мая обвиняемая неоднократно приобретала различные яды, включая синильную кислоту (якобы для занятий фотографией) и стрихнин. Попытка купить аконитин не увенчалась успехом. Все покупки были сделаны в разных магазинах, и всякий раз подсудимая подписывалась новым выдуманным именем. К нашему делу имеет отношение только мышьяк, но покупка других ядовитых веществ – обстоятельство немаловажное, так как оно проливает свет на тогдашние занятия Гарриет Вэйн.

Подсудимая предоставила вам объяснение этих покупок, за истинность которого я, конечно, не могу поручиться. Она заявляет, что в то время работала над романом об отравлении и покупала ядовитые вещества для того, чтобы на опыте доказать, насколько легко обычному человеку приобрести в аптеке смертельный яд. В качестве подтверждения этих слов ее издатель, мистер Труфут, передал нам рукопись романа. У вас была возможность с ней ознакомиться, и, если она еще вам понадобится, после моего выступления, когда вы удалитесь в совещательную комнату, вам снова ее выдадут. Вы заслушали несколько отрывков из книги, демонстрирующих, что речь в ней идет об отравлении мышьяком, и, кроме того, в романе есть эпизод, где молодая дама приходит в аптеку и покупает данное смертельно ядовитое вещество в немалом количестве. Должен отметить – и мне стоило сделать это раньше, – что купленный у мистера Брауна мышьяк был обычным мышьяком для бытовых нужд, который в соответствии с законом подкрашивают древесным углем или индиго, чтобы случайно не спутать его с сахаром или другим безвредным веществом.

Солком Гарди простонал:

– Господи, да сколько ж можно слушать эту болтовню про технический мышьяк! Убийцы теперь все это знают еще с колыбели!

– Я прошу вас обратить особое внимание на эти даты – десятое апреля и пятое мая, чуть позже я еще вернусь к ним.

Присяжные прилежно сделали пометки, а лорд Питер Уимзи сказал вполголоса:

– Присяжные записали: “Онауверена, что в них нет никакого смысла” [4]4
  Цитата из главы XII “Алисы в Стране чудес” Л. Кэрролла. Перевод с англ. Н. Демуровой.


[Закрыть].

Достопочтенный Фредди переспросил:

– Что? Что?

А судья перевернул страницу и продолжил:

– Примерно в то же время Филипп Бойз начал страдать от возобновившихся приступов желудочных болей, которым он был так или иначе подвержен всю жизнь. У нас имеется свидетельство доктора Грина, наблюдавшего у Бойза похожие симптомы в пору его обучения в университете; далее, в 1925 году доктор Уэр прописывал ему лекарства от такого же приступа. Это не тяжелая болезнь, но весьма ощутимое и изматывающее недомогание, сопровождающееся тошнотой и болями во всем теле. Многие люди время от времени от этого страдают. И все же в данном случае мы наблюдаем совпадение, которое может оказаться очень значительным. Приступы, согласно записям доктора Уэра в медицинской карте пациента, имели место 31 марта, 15 апреля и 12 мая. Как вы можете заметить, целых три совпадения: Гарриет Вэйн и Филипп Бойз встречаются “ближе к концу” марта – 31-го у Бойза приступ гастрита; 10 апреля Гарриет Вэйн покупает две унции мышьяка, “на второй неделе апреля” они встречаются – 15-го у Бойза очередной приступ; 5 мая куплен гербицид, в мае же происходит еще одна встреча – и 12-го случается третий приступ. Вы можете счесть это весьма любопытным, но напомню, что обвинению не удалось доказать факт покупки мышьяка в марте. Не забывайте об этом, когда станете обдумывать данные обстоятельства.

После третьего, майского, приступа гастрита доктор советует Филиппу Бойзу куда-нибудь уехать, и тот выбирает северо-западную часть Уэльса. Он отправляется в Харлек, где прекрасно проводит время и чувствует себя гораздо лучше. Но сопровождавший его друг, Райленд Воген, которого вы все видели, утверждает, что “Филипп был несчастен”. Точнее говоря, у мистера Вогена сложилось впечатление, что Бойзу не давали покоя мысли о Гарриет Вэйн. И хотя физическое его здоровье поправилось, душевное состояние оставляло желать лучшего. Итак, 16 июня он пишет Гарриет Вэйн письмо. Принимая во внимание важность данного письма, я повторно его зачитаю:

“Дорогая Гарриет,

в жизни все ужасно запуталось. Как же мне здесь тошно. Пошлю все к чертям и сам отправлюсь к дьяволу. Но прежде я хотел бы с тобой увидеться. Вдруг все еще можно исправить. Конечно, ты вольна делать что хочешь, но я до сих пор не понимаю, почему ты так отнеслась к моему предложению. Может, на этот раз я смогу тебя переубедить и ты увидишь вещи в истинном свете, а если нет – с меня довольно. В городе буду 20-го. Прошу, напиши, когда к тебе зайти.

Твой Ф.”

Как вы сами видите, письмо чрезвычайно двусмысленное. Сэр Импи Биггс приводит весомые аргументы в пользу версии, что такие фразы, как “послать все к чертям и отправиться к дьяволу”, “как же мне здесь тошно” и “с меня довольно”, выражают намерение автора покончить с собой в том случае, если он не добьется примирения с обвиняемой. Защитник отмечает, что “отправиться к дьяволу” – весьма распространенный эвфемизм, обозначающий смерть, что звучит вполне убедительно. Но мистер Эркарт на вопрос прокурора ответил, что в письме имеется в виду план, который он сам предложил погибшему, а именно план путешествия на Барбадос ради смены обстановки. Кроме того, господин прокурор подчеркивает, что автор письма, говоря “как же мне здесьтошно”, подразумевает Британию или же конкретно Харлек, тогда как мысль о самоубийстве была бы выражена следующим образом: “как же мне тошно”.

Вы уже, несомненно, успели составить собственное мнение. Необходимо отметить, что погибший просит о встрече 20-го числа. Ответ перед нами. Зачитаю его:

“Дорогой Фил,

если хочешь, приходи 20-го в 9.30, но ты меня все равно не переубедишь”.

Подписано одной буквой: “Г”. Казалось бы, очень холодный, даже враждебный тон – и тем не менее встреча назначена на 9.30.

Я отниму у вас еще совсем немного времени; до сих пор вы слушали чрезвычайно терпеливо и вдумчиво, но теперь мне потребуется все ваше внимание, так как мы переходим к самому дню смерти.

Старик накрыл свои заметки одной рукой, прихлопнул ее сверху другой и чуть подался вперед. Все детали были у него в памяти, хотя еще три дня назад он даже и не слышал об этом деле. Он еще не дожил до столь преклонных лет, когда остается только вздыхать, что прежде трава была зеленее; он еще крепко держался за настоящее; и в это настоящее он теперь намертво вцепился своими морщинистыми пальцами с бледными, серыми ногтями.