Текст книги "Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа)"

Автор книги: Дороти Ли Сэйерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Рассказ полицейского занял некоторое время, и стрелки больших часов с маятником указывали на без четверти пять. Питер Уимзи пристально и доброжелательно посмотрел на компаньона, к которому начал чувствовать искреннюю симпатию. Сам он был, во всяком случае, немного более пьян, чем полицейский, поскольку пропустил чай, а в обед не имел никакого аппетита, но вино не затуманило ему ум – оно только повысило возбуждение и прогнало сон. Он сказал:

– Когда вы смотрели в почтовый ящик, вы смогли увидеть какую-нибудь часть потолка или люстру?

– Нет, сэр, понимаете, из-за откидного клапана. Я мог смотреть направо, налево и прямо, но не вверх и не на ближнюю часть пола.

– Когда вы смотрели на дом снаружи, не было никакого света, кроме как через фрамугу. Но когда вы смотрели через откидной клапан, все комнаты были освещены: справа, слева и сзади?

– Именно так, сэр.

– Есть ли в домах черный ход?

– Да, сэр. Выходя из Меррименс-Энд, вы поворачиваете направо, и там есть небольшой проход, вдоль которого можно пройти к черным ходам.

– У вас, похоже, прекрасная зрительная память. Интересно, настолько ли хороши другие виды ваши памяти. Можете сказать мне, например, был ли у какого-нибудь из домов, куда вы заходили, специфический запах? Особенно в домах 10, 12 и 14?

– Запах, сэр? – Полицейский, закрыл глаза, чтобы обострить воспоминания. – А ведь да, сэр. В номере 10, где живут эти две леди, был своего рода старомодный запах. Я не могу выразить его словами. Не лаванда, но что-то такое, что леди держат в вазах и в чём-то подобном, – лепестки роз или что-то вроде. Ароматическая смесь – вот что это такое. Ароматическая смесь. А номер 12 – ну, там не было ничего особенного, только я ещё тогда подумал, что они, должно быть, держат довольно хороших слуг, хотя мы не видели никого, кроме семьи. Весь этот пол и панели – прекрасно натёрты – можно в них смотреться. Воск и скипидар, сказал я себе. И тяжкий труд. Его можно назвать чистым домом с хорошим чистым запахом. А вот номер 14 отличался. Мне не понравился его запах. Душно, как будто этот ниггер жёг что-то, что они там воскуряют своим идолам. Я никогда не выносил ниггеров.

– Ага! – сказал Питер. – То, что вы сказали, наводит на размышления. – Он свёл вместе кончики пальцев и выстрелил последним вопросом:

– Когда-нибудь были в Национальной галерее?

– Нет, сэр, – удивленно сказал полицейский, – не могу сказать, что когда-либо был.

– И это – тоже Лондон, – заметил Питер. Мы – последние люди в мире, которые знают что-либо о наших великих столичных учреждениях. Ну а теперь, интересно, как лучше всего приступить к разрешению этой проблемы? Для визита немного рановато. Однако нет ничего лучше, чем покончить с делами до завтрака, и чем скорее вы предстанете перед сержантом, тем лучше. Дайте-ка поразмыслить. Да, думаю, что можно сделать так. Эксперименты с переодеванием, как правило, не по моей части, но мои привычки уже, так или иначе, сильно нарушены, и поэтому ещё одно нарушение едва ли имеет значение. Ждите меня здесь, а я приму ванну и преображусь. Это может занять некоторое время, но едва ли прилично прийти туда до шести.

Мысль о ванной была привлекательной, но, возможно, опрометчивой, поскольку с прикосновением горячей воды он почувствовал слабость. Шампанское потеряло свою искромётность. С усилием он заставил себя встать и вновь пробудился только под холодным душем. Вопрос одежды потребовал небольших размышлений. Пара серых фланелевых брюк нашлась легко, и хотя для той роли, которую он собирался играть, они были, пожалуй, слишком хорошо выглажены, он подумал, что при небольшой удаче это будет незаметно. С рубашкой возникли проблемы. Рубашки в его коллекции были достаточно хороши, но имели, главным образом, невызывающий и джентльменский вид. Некоторое время он склонялся в пользу белой рубашки с открытым спортивным воротником, но, в конце концов, остановился на синей, купленной в виде эксперимента и оказавшейся не вполне удачной. Красный галстук, если бы таковой имелся, был бы убедительным. После некоторых размышлений он вспомнил, что видел жену в довольно широком галстуке-либерти, преобладающим цветом которого был оранжевый. Он был бы тем, что надо, если б только удалось его разыскать. На ней он выглядел довольно хорошо, ну а на нём – должно быть очень гнусно. Он прошёл в соседнюю комнату – казалось странным, что она пуста. Его охватило странное чувство. Здесь был он, шаря по ящикам жены, а онабыла там, вне его досягаемости в верхней части дома вместе с несколькими медсестрами и совсем новеньким ребёнком, который может вырасти Бог знает во что. Он сел перед зеркалом и посмотрел на себя. Он чувствовал, что за ночь должен был измениться, но выглядел всего лишь небритым и слегка пьяным. Оба признака были чрезвычайно полезны для задуманной внешности, но едва ли подходящими для отца семейства. Он вытащил все ящики в туалетном столике – они испускали легкие знакомые ароматы пудры и сухих духов для носовых платков. Он перешёл к большому встроенному платяному шкафу: платья, костюмы и полки, полные нижнего белья, которое разбудило в нём некоторую сентиментальность. Наконец он обнаружил многообещающую жилу из перчаток и чулок. На следующей полке располагались галстуки и среди них дружелюбно выглядывал желанный апельсиновый. Питер надел его и с удовольствием убедился, что эффект оказался в высшей степени богемным. Он покинул комнату, оставив все ящики открытыми, как если бы через комнату прошёл грабитель. Затем была откопана собственная древняя твидовая куртка очень деревенского типа, подходящая только для того, чтобы ловить рыбу в Шотландии, а вместе с ней пара коричневой матерчатой обуви. Он затянул брюки ремнём, поискал и нашёл старую фетровую шляпу с мягкими полями невразумительного цвета, и, после удаления со шляпной ленты нескольких мушек для ловли форели и подвёртывания рукавов рубашки внутрь рукавов куртки, решил, что это подойдёт. Машинально он возвратился в комнату жены и выбрал широкий шерстяной шарф с оттенками зеленого и синего цветов. Экипированный таким образом, он спустился вниз и обнаружил, что констебль Бёрт крепко спит, открыв рот и похрапывая.

Питер был уязвлён. Он жертвовал собой ради этого глупого полицейского, а у человека даже не хватило воспитания, чтобы это оценить. Однако будить его не было никакого смысла. Питер устрашающе зевнул и сел.

В половине седьмого спящих разбудил лакей. Если он и был удивлен, увидев своего хозяина в очень странном наряде, дремлющим в холле в компании рослого полицейского, то был слишком хорошо вышколен, чтобы даже мысленно осудить этот факт. Он просто убрал поднос. Слабый звон стакана разбудил Питера, который всегда спал чутко как кошка.

– Привет, Уильям, – сказал он. – Я проспал? Сколько сейчас?

– Без двадцати пяти семь, милорд.

– Примерно то, что надо. – Он вспомнил, что лакей спал на верхнем этаже. – На западном фронте без перемен, Уильям?

– Не совсем спокойно, милорд. – Уильям позволил себе небольшую улыбку. – Молодой хозяин очень оживился около пяти. Но всё прошло удовлетворительно, как я выяснил у медсестры Дженкин.

– Медсестра Дженкин? Эта молоденькая? Не позволяй себе увлечься, Уильям. Пожалуйста, легонько ткни констебля Бёрта в рёбра, хорошо? У нас с ним общее дело.

В Меррименс-Энд начиналась утренняя жизнь. Из тупика, звеня приехал молочник, в верхних комнатах зажёгся свет, руки отдёргивали занавески, перед номером 10 девушка уже мыла ступеньки. Питер оставил полицейского в начале улицы.

– Я не хочу, чтобы первое моё появление было с официальным сопровождением, – сказал он. – Подойдёте, когда я позову. Как, между прочим, зовут покладистого джентльмена из номера 12? Я полагаю, что он может оказать нам некоторую помощь.

– Мистер О'Халлорэн, сэр.

Полицейский смотрел на Питера с надеждой. Он, казалось, оставил инициативу и всю свою слепую веру сосредоточил на этом гостеприимном и эксцентричном джентльмене. Питер, ссутулившись, прошёл вдоль по улице, засунув руки в карманы брюк, а потёртую шляпу натянув на самые глаза. Около номера 12 он приостановился и исследовал окна. На первом этаже они были открыты, дом бодрствовал. Он прошёл по ступенькам, бросил быстрый взгляд на откидной клапан почтового ящика, и позвонил. Дверь открыла девушка в опрятном синем платье, белой шапочке и переднике.

– Доброе утро, – сказал Питер, немного приподнимая потертую шляпу, – мистер О'Халлорэн дома? Он произнёс букву рс мягким континентальным грассированием. – Не старый джентльмен. Я имею в виду – молодой мистер О'Халлорэн?

– Дома, – нерешительно сказала девушка, – но ещё не встал.

– О! – сказал Питер. – Понимаю, немного рано для визита. Но мне он нужен срочно. Я – в общем, небольшие проблемы, где я живу. Вы не могли бы попросить его, будьте так добры? Я всю дорогу прошёл пешком, – добавил он трогательно, и это было сущей правдой.

– Да что вы, сэр? – сказала девица. И любезно добавила:

– Вы действительно выглядите усталым, сэр, это – факт.

– Не страшно, – сказал Питер. – Я просто забыл пообедать. Но если бы я смог увидеть мистера О'Халлорэна, всё было бы в порядке.

– Вам следует войти, сэр, – сказала девушка. – Я посмотрю, смогу ли разбудить его. Она провела вымотанного незнакомца в холл и предложила ему стул. Как о вас доложить, сэр?

– Петровиньский, – смело заявил его светлость. Как он и ожидал, ни необычное имя, ни необычная одежда этого необычайно раннего посетителя, казалось, не вызвали большого удивления. Девушка оставила его в опрятном небольшом обшитом панелями холле и пошла наверх, лишь бросив беглый взгляд на стойку с зонтиками.

Предоставленный самому себе, Питер сидел не шевелясь, отмечая, что холл был практически лишён мебели и освещался единственным висячим электрическим светильником, расположенным почти сразу у парадной двери. Почтовый ящик представлял собой обычную проволочную корзину, дно которой было тщательно застелено обёрточной бумагой. Из дальнего конца дома доносился запах жареного бекона.

Послышались шаги человека, сбегающего вниз. Появился молодой человек в халате. Он сразу же выпалил: «Это ты, Штефан? Твоё имя звучит как мистер Виски. Марфа опять сбежала, или… Что за чёрт? Кто, дьявол побери, вы такой, сэр?»

– Уимзи, – мягко сказал Питер, – не Виски, а Уимзи – друг полицейского. Я заглянул лишь для того, чтобы поздравить вас с мастерским владением искусством ложной перспективы, которое, как я полагал, погибло вместе с ван Хогстратеном [10]10
  Самуэл ван Хогстратен (1627–1678), голландский художник, ученик Рембрандта. Изготовлял т. н. «волшебные ящики» – коробки с нарисованным внутри на их стенках интерьером голландского дома, с его укромными уголками, альковами и анфиладами комнат, видимых в дверные проемы. Один из таких ящиков находится в Лондонской национальной галерее.


[Закрыть]или, по меньшей мере, с Грэйсом и Лэмбелетом.

– О! – сказал молодой человек. У него было приятное выражение лица, глаза полные юмора, и уши, торчащие как у фавна. Он рассмеялся с лёгким сожалением. – Я полагаю, что с моим красивым убийством покончено. Было бы слишком хорошо, если бы представление могло продолжаться. Эти полицейские! Я надеюсь, что они не дали Номеру 14 сомкнуть глаз. А могу я поинтересоваться, как вы подключились к этому делу?

– Я, – сказал Питер, – отношусь к тому типу людей, которому доверяют свои тайны несчастные констебли, не могу взять в толк почему. И когда я представил себе эту крепкую одетую в синее фигуру, так настоятельно ведомую богемным незнакомцем и вынужденную посмотреть в отверстие, я непроизвольно перенёсся в Национальную галерею. Множество раз заглядывал я через эти отверстия в небольшой черный ящик и восхищался голландским интерьером со множеством перспектив, нарисованных так убедительно на четырех плоских сторонах коробки. Как это правильно, что вы хранили красноречивое молчание! Ваш ирландский акцент моментально выдал бы вас. Слуги, как я понимаю, были преднамеренно удалены с глаз долой.

– Скажите мне, – сказал мистер О'Халлорэн, усаживаясь боком на стол в холле, – Вы знаете наизусть, чем занимается каждый житель в этом квартале Лондона? Я не пишу картины под собственным именем.

– Нет, – сказал Питер. – Как добрый доктор Уотсон, констебль умеет наблюдать, хотя и не может делать выводы из своих наблюдений, вас выдал запах скипидара. Я заключаю, что во время его первого визита конструкция была ещё не очень далеко.

– Она была сложена и спрятана под лестницей, – ответил живописец. – С тех пор её перенесли в студию. Прежде, чем прибыло полицейское подкрепление, у моего отца хватило времени только на то, чтобы оттащить её и снять «13» с фрамуги. У него не было даже времени, чтобы убрать этот стол, на котором я сижу – поверхностный поиск позволил бы обнаружить его в столовой. Мой отец – замечательный спортсмен; у меня не хватает слов, чтобы оценить присутствие духа, которое он выказал, пока я петлял вокруг домов и оставил его держать оборону. Было бы так просто и так естественно всё объяснить, но мой отец, будучи ирландцем, любит наступать властям на фалды.

– Я хотел бы познакомиться с вашим отцом. Единственная вещь, которую я не совсем понимаю, – это причина сего тщательно продуманного заговора. Вы, случайно, не проводили кражу где-нибудь за углом и отвлекали на это время полицию?

– Я никогда об этом не думал, – с сожалением в голосе произнёс молодой человек. – Нет. Констебль не был намеченной жертвой. Он просто оказался на генеральной репетиции, и ситуация была слишком хороша, чтобы ею не воспользоваться. Дело в том, что мой дядя – это сэр Лусиус Престон, член Королевской академии искусств.

– Ах! – сказал Питер, – забрезжил свет.

– Я пишу в современной манере, – продолжил мистер О'Халлорэн, – Мой дядя неоднократно давал мне понять, что рисую я так только потому, что не умею рисовать как следует. Идея состояла в том, чтобы завтра пригласить его на обед и угостить этой историей с таинственным «номером 13», рассказать, что, время от времени, на этой улице появляться некий дом и из него раздаются странные звуки. Таким образом, задержав его приблизительно до полуночи, я должен был проводить его до начала улицы. Когда мы будем идти, раздадутся крики. Я должен привести его назад…

– Всё ясно как день, – сказал Питер. После предварительного шока он будет вынужден признать, что ваша живопись – триумф академической точности.

– Надеюсь, – сказал мистер О'Халлорэн, – всё ещё можно провернуть, как первоначально планировалось. – Он с некоторым беспокойством посмотрел на Питера, который в ответ заметил:

– Я тоже надеюсь. Я также надеюсь, что у вашего дяди здоровое сердце. Но могу я, тем временем, дать сигнал своему незадачливому полицейскому и снять груз с его души? Он рискует потерять шансы на продвижение из-за подозрений, что он был пьян при исполнении служебных обязанностей.

– О, Боже! – воскликнул мистер О'Халлорэн. – Нет, я не хочу, чтобы он пострадал. Зовите его.

Сложность состояла в том, чтобы при дневном свете констебль Бёрт узнал то, что видел ночью через щель почтового ящика. Оглядев разрисованные холсты, на которых предметы и фигуры были так странно сжаты и искажены перспективой, он понял не слишком много. Только когда конструкцию собрали и осветили в занавешенной студии, он, наконец, неохотно позволил себя убедить.

– Это замечательно, – сказал он. – Напоминает Маскелина и Деванта. [11]11
  Ссылка на популярных британских иллюзионистов Джона Маскелина и Дэвида Деванта.


[Закрыть]Жаль, что сержант этого на видит.

– Приведите его завтра ночью, – сказал мистер О'Халлорэн. – Позвольте ему стать телохранителем моего дяди. Он повернулся к Питеру. – Вы, кажется, умеете находить общий язык с полицейскими. Сможете заманить этого парня? Ваш облик голодающего служителя богемы не менее убедителен, чем мой. Что скажете?

– Ну, не знаю, – сказал Питер. – Этот костюм терзает мою душу. Кроме того, действительно ли это порядочно по отношению к полицейскому? Я отдаю в ваши руки члена Королевской академии искусств, но когда речь идёт о страже закона… Черт побери всё! В конце концов, я отец семейства, и должно же у меня иметься хоть какое-точувство ответственности!

ТЭЛБОЙЗ (Talboys) [12]12
  Название этого загородного дома, упоминается а романе Дороти Сейерс Busman's Honeymoon (в русском переводе «Медовый месяц»).


[Закрыть]
История с участием лорда Питера Уимзи

– Отец!

– Да, сын мой.

– Вы помните, те персики мистера Паффетта, такие большие-пребольшие, вы ещё говорили, что я не должен их брать?

– Ну, и?

– Я их взял!

Лорд Питер Уимзи перевернулся на спине и в испуге уставился на своего отпрыска. Его жена отложила шитьё.

– О, Бредон, как нехорошо! Бедный мистер Паффетт собирался показать их на Выставке цветов.

– Ну, мама, я же не хотел. Это на спор.

Предложив это объяснение, чего бы оно ни стоило, мастер Бредон Уимзи снова перевел полные искренности глаза на отца, который со стоном принял сидячее положение.

– И обязательно надобыло прийти и сказать мне об этом? Я надеюсь, Бредон, ты не превращаешься в педанта.

– Ну, отец, мистер Паффетт меня видел. Он придет поговорить с вами, когда наденет чистый воротничок.

– О, понимаю, – с облегчением произнес его светлость. – И ты подумал, что следует прийти и покончить с этим делом прежде, чем я ещё больше распалюсь, услышав его версию инцидента?

– Да, сэр.

– Во всяком случае, это разумно. Очень хорошо, Бредон. Поднимись в мою спальню и подготовься к экзекуции. Розги ты найдёшь позади туалетного столика.

– Да, отец. Вы не слишком задержитесь, сэр?

– Я выжду ровно столько, сколько тебе потребуется для осознания и раскаяния. Всё, прочь!

Преступник торопливо скрылся в направлении дома, палач поднялся на ноги и неторопливо с мрачным видом последовал за ним, на ходу закатывая рукава.

– Дорогая! – воскликнула мисс Куирк. Она в ужасе смотрела сквозь очки на Харриет, которая спокойно возвратилась к шитью. – Конечно, конечно же,вы не позволите ему бить эту крошку.

– Позволю? – удивленно переспросила Харриет. – Едва ли это слово сюда подходит, вы не находите?

– Но Харриет, дорогая, он не должен этого делать. Вы не понимаете, насколько это опасно. Он может сломать характер мальчику на всю жизнь. Этих маленьких человечков нужно убеждать, а не ломать их волю своей жестокостью. Когда вы причиняете боль и наносите оскорбление такому ребенку как этот, вы заставляете его почувствовать себя беспомощным и униженным, и всё подавленное негодование впоследствии вспыхнет самыми экстраординарными и отвратительными способами.

– О, я не думаю, что он негодует, – сказала Харриет. – Он обожает своего отца.

– Ну, если этот так, – парировала мисс Куирк, – то это своего рода мазохизм, и его необходимо пресечь – я имею в виду, нужно мягко перенаправить его на что-нибудь другое. Это неестественно. Как может кто-либо испытывать здоровуюпривязанность к человеку, который тебя бьет?

– Не знаю, но, по-видимому, часто происходит именно так. Мать Питера порой шлепала его домашней туфлей, но они всегда были лучшими друзьями.

– Если бы у меня был свой ребенок, – сказала мисс Куирк, – я бы никогда никому не разрешала поднимать на него руку. Все мои маленькие племянники и племянницы воспитаны согласно современных научным веяниям. Они даже не слышат таких слов как «нельзя». А то смотрите, что происходит. Только потому,что вашему мальчику сказали небрать персики, он их взял. Если бы ему не запретили этого делать, он не был бы непослушным.

– Да, – сказала Харриет. – Я полагаю, что тут вы правы. Он бы всё равно взял персики, но это не было бы непослушанием.

– Именно, – с торжеством воскликнула мисс Куирк. – Вы создаете преступление, а затем наказываете за него бедного ребенка. Кроме того, если бы не запрет, он оставил бы фрукты в покое.

– Вы не знаете Бредона. Он никогда ничего не оставляет в покое.

– Конечно же нет, – согласилась мисс Куирк, – и он никогда не перестанет, пока вы окружаете его запретами. То, что он зарится на чужое, для него просто акт неподчинения.

– Он не часто бывает непослушным, – сказала Харриет, но, конечно, очень трудно отказаться, когда тебя подначивает такой большой мальчик, как Джордж Уоггетт. Я полагаю, что, как обычно, это был Джордж.

– Без сомнения, – заметила мисс Куирк, – все деревенские дети воспитываются в атмосфере придирок и подначивания. Это заразительно. Демократические принципы – это, конечно, всё очень хорошо, но я не считаю разумным подвергать вашего мальчика порче.

– Вы бы запретили ему играть с Джорджем Уоггеттом?

– Я никогда ничего не запрещаю. Я попыталась бы подобрать какого-нибудь более подходящего товарища. Бредону можно предложить заботиться о его маленьком брате; это дало бы полезный выход его энергии и позволило бы ему чувствовать свою значительность.

– О, но он действительно очень хорошо ладит с Роджером, – спокойно произнесла Харриет. Она подняла взгляд и увидела, как истязатель и истязуемый, взявшись за руки, вышли из дома. – Похоже, что они вполне довольны друг другом. Бредон всегда в приподнятом настроении после порки: он полагает, что заслужил уважение и стал ещё более взрослым… Ну, бандит, сколько тебе досталось?

– Три, – по секрету сказал мастер Бредон. – Ужасно сильные. Один за то, что вел себя плохо, один за то, что оказался таким ослом, что попался, и один за то, что доставил ужасные неприятности в такой жаркий день.

– О, Боже, – произнесла мисс Куик, потрясенная безнравственностью всего происходящего. – А тебе стыдно, что взял персики у бедного мистера Паффетта и он не сможет получить приз на Выставке?

Бредон посмотрел на нее с удивлением.

– Мы же с этим покончили, – сказал он с легким негодованием.

Его отец поспешил вмешаться.

– Это правило нашего дома, – объявил он, – как только удары нанесены, говорить больше не о чем. Тема изымается из обращения.

– О, – сказала мисс Куирк. Она всё ещё чувствовала, что нужно что-нибудь предпринять, чтобы компенсировать жертве нанесенную жестокость и частично снять подавленность. – Ну, раз ты теперь хороший мальчик, хочешь сесть ко мне на колени?

– О, нет, – сказал Бредон. Однако воспитание или естественная вежливость побудили его добавить. – Но, всё равно, большое спасибо.

– Более бестактного предложения – сказал Питер – я никогда не слышал. – Он уселся в шезлонг, поднял сына и наследника за брючный ремень и перекинул лицом вниз через колени. Будешь пить чай на четвереньках, как Навуходоносор.

– А кто такой Навуходоносор?

– Навуходоносор, царь Вавилонский – начал было Питер. Но его версия о беззакониях этого монарха была прервана появлением из-за дома коренастой фигуры, одетой не по сезону в свитер, вельветовые брюки и котелок. – «Проклятье на меня легло!» – воскликнула Шелот. [13]13
  Строка из стихотворения «Волшебница Шелот» Альфреда Теннисона ( В переводе Марии Виноградовой).


[Закрыть]

– А кто была леди Шелот?

– Я расскажу тебе перед сном. Вот мистер Паффетт, изрыгающий угрозы и размахивающий саблей. Нам подобает встать и встретить смерть лицом к лицу. Здравствуйте, Паффетт.

– Добрый вечер, милорд и миледи, – сказал мистер Паффетт. Он снял котелок и вытер намокшие брови. – И мисс, – добавил он, сделав неопределенный жест в направлении мисс Куирк. – Милорд, я взял на себя смелость, прийти…

– Это, – перебил Питер, – очень любезно с вашей стороны. В противном случае мы, конечно же, должны были бы прийти сами, чтобы повидать вас и сообщить о нашем раскаянии. Мы были охвачены внезапным непреодолимым импульсом, связанным, мы полагаем, с красотой фруктов и захватывающей идей всего предприятия. Мы очень надеемся, что оставили достаточно для Выставки цветов, и мы постараемся быть благоразумными и больше так не поступать. Мы хотели бы упомянуть, что кара правосудия уже настигла нас в виде трех сильных ударов, но если нам ниспослано будет что-либо свыше, то мы попытаемся принять его в духе раскаяния.

– Ну вот! – воскликнул мистер Паффетт. – Разве я не говорил Джинни: «Джинни, говорю я, я надеюсь, что юный джентльмен не расскажет его светлости. Он очень рассердится, говорю я, и я не удивлюсь, если задаст ему трёпку». «О, папа, говорит она, беги скорей, забудь про свой воскресный костюм и скажи его светлости, что он взял только два персика и ещё много осталось», – говорит она. Таким образом, я отправился как можно быстрей, только смыл, что осталось после свинарника, и надел чистый воротничок. Но я уже не так молод, стал более медлительным и уже не так лёгок на подъем, как бывало. Не было никакой необходимости наказывать юного джентльмена, милорд, поскольку я поймал его прежде, чем был нанесен значительный урон. Мальчишки всегда остаются мальчишками, и я вам скажу, что, по-моему, там были другие маленькие дьяволы, – прошу прощения, миледи, – которые подбили его на это дело.

– Ну, Бредон, – сказал его отец, – очень любезно со стороны мистера Паффетта, что он смотрит на дело именно под таким углом. Что, если ты дойдёшь с ним до дома и попросишь, чтобы Бантер угостил его стаканом пива. А по пути ты сможешь сказать всё, что подскажут тебе твои добрые чувства.

Он подождал, пока эта довольно странная пара не преодолела половину лужайки, а затем окликнул: «Паффетт?»

– Милорд? – спросил мистер Паффетт, возвращаясь в одиночестве.

– А в действительности ущерб большой?

– Нет, милорд. Только два персика, как я и сказал. Я быстро выскочил из сарая для рассады, и он тут же задал стрекача.

– Слава Богу! Из того, что он сказал, я боялся, что он успел совершить многое. И, пожалуйста, Паффетт, не спрашивайте его, кто его подбил на это дело. Не думаю, что он скажет, а если не скажет, то будет чувствовать себя этаким героем.

– Я понимаю, – сказал мистер Паффетт. – Высокий дух в этом юном джентльмене, не так ли. – Он подмигнул и тяжело пошагал, чтобы воссоединиться с раскаявшимся грабителем.

Эпизод посчитали исчерпанным, и все (кроме мисс Куирк) были удивлены, когда на следующее утро во время завтрака прибыл мистер Паффетт и без предварительных слов объявил:

– Прошу прощения, милорд, но все мои персики этой ночью пропали, и я был бы рад узнать, кто это сделал.

– Все ваши персики, Паффетт?

– Практически все до единого, милорд. И Выставка цветов – всё погибло.

– У-у-у! – произнёс мастер Бредон. Он поднял глаза от тарелки и обнаружил, что мисс Куирк уставилась прямо на него.

– Это – злая шутка, – произнес его светлость. – Есть ли у вас какие-нибудь идеи, кто бы это мог быть? Или вы хотели бы, чтобы я пришёл и изучил этот вопрос на месте?

Мистер Паффетт медленно повертел котелок в своих большущих руках.

– Не хотелось отвлекать вашу светлость, – медленно произнёс он. – Но мне взбрело в голову, что кто-нибудь в вашем доме сможет пролить свет на это дело.

– Не думаю, – сказал Питер, – однако ведь можно просто спросить. Харриет, вы случайно не знаете что-либо по поводу исчезновения персиков Паффетта?

Харриет покачала головой:

– Не имею ни малейшего представления. Роджер, дорогой, пожалуйста ешь яйцо не с таким энтузиазмом. У тебя уже усы как у мистера Биллинга.

– Ты можешь как-либо нам помочь, Бредон?

– Нет.

– Нет, что?

– Нет, сэр. Пожалуйста, мама, я могу выйти из-за стола?

– Минутку, дорогой. Ты не сложил салфетку.

– О, извините.

– Мисс Куирк?

Мисс Куирк была так ошеломлена, услышав такое категорическое отречение, что уставилась на старшего мастера Уимзи и вздрогнула, услышав, что обращаются к ней.

– Знаю ли ячто-нибудь? Хорошо же! – Она колебалась. – Бредон, должна ли именно я сказать папе? Ты не сделаешь это сам?» Бредон бросил беглый взгляд на отца, но ничего не сказал. Этого и следовало ожидать. Побейте ребенка, и вы сделаете его лгуном и трусом. – Ну-ну, – поощрительно сказала мисс Куирк, – будет намноголучше, красивее и храбрее, если честно признаться самому, не правда ли? Мама и папа очень-очень расстроятся, если ты заставишь меняим сказать.

– Сказать нам что? – спросила Харриет.

– Моя дорогая Харриет, – заметила мисс Куирк, раздраженная этим глупым вопросом, – если я скажу вам что, тогда получится, что я уже сказала, не так ли? А я совершенно уверена, что будет лучше, если Бредон скажет сам.

– Бредон, – сказал отец, – у тебя есть какая-либо идея о том, что, по мнению мисс Куирк, ты должен нам сказать? Поскольку, если это так, ты мог бы просто это сказать, и мы сможем двинуться дальше.

– Нет, сэр. Я ничего не знаю о персиках мистера Паффетта. А теперь, мама, я могу выйти, пожалуйста?

– О, Бредон! – болезненно воскликнула мисс Куирк. – Но я же видела тебя собственными глазами! Очень рано – в пять часов этим утром. Теперь, разве ты нам не скажешь, что ты делал?

– А, это! – произнес Бредон и покраснел.

Мистер Паффетт почесал голову.

– Что ты делал? – мягко спросила Харриет. – Надеюсь, ничего плохого, дорогой? Или это тайна?

Бредон кивнул:

– Да, это – тайна. Мы там кое-чем занимались. – Он вздохнул. – Я не думаю, что это плохо, мама.

– Надеюсь, хотя… – сказал Питер смирившись, – твои тайны часто оказываются именно таковыми. Конечно же, совершенно без всякого умысла, но у них действительно есть тенденция развиваться именно в этом направлении. Считай, что ты вовремя предупреждён, Бредон, и уничтожь это, или прекрати делать это, прежде, чем я обнаружу, что это такое. Я так понимаю, что оно не имеет никакого отношения к персикам мистера Паффетта?

– О, нет, отец. Пожалуйста, мама, можно я…

– Да, дорогой, можешь идти. Но следует попросить извинения у мисс Куирк.

– Пожалуйста, мисс Куирк, извините меня.

– Да, конечно, – сказала мисс Куирк жалобным тоном. Бредон торопливо вышел из-за стола, сказал: «Я оченьсожалею о ваших персиках, мистер Паффетт» и благополучно исчез.

– Я вынуждена это сказать, – вздохнула мисс Куирк, – но думаю, мистер Паффетт, что вы найдете свои персики в дровянике. Я проснулась рано утром и видела Бредона и ещё маленького мальчика, пересекающих двор и что-то несущих в ведре. Я помахала им из окна, и они поспешно прошли в дровяник, как я могузаявить, крадучись.

– Ну, Паффетт, – сказал его светлость, – мне очень жаль. Я приду и осмотрю место? Или вы хотите обыскать дровяник? Я совершенно уверен, что там вы не найдете свои персики, хотя со смущением должен признать, что не могу сказать, чего вы там найдёте.

– Я был бы очень благодарен, – ответил мистер Паффетт, – за ваш совет, милорд, если вы сможете потратить время. Что меня больше всего поражает, так это широкая грядка, и на ней никаких следов, за исключением юного джентльмена. Эти следы чёткие, и по манере ходьбы похожи на вашу светлость, осмелюсь сказать. Но мастер Бредон сказал, что это не был он, и я полагаю, что это вчерашние его следы, хотя как мужчина или мальчик мог пересечь эту грядку с влажной землёй и не оставить отпечатков, если он не птица, – это выше моего понимания, да и Джинни тоже так считает.

Мистер Том Паффетт гордился своим окруженным стеной садом. Он сам построил эту стену (поскольку по профессии был строителем), и она представляла собой солидную кирпичную конструкцию, имеющую высоту десять футов и увенчанную по всем четырем сторонам благородным парапетом из битого бутылочного стекла. Сад располагался на противоположной стороне дороги от небольшого дома, где его владелец жил с дочерью и зятем. В стене имелись прочные деревянные ворота, запираемые ночью на замок. По обе стороны от ворот шли садовые деревья, позади сада тянулся узкий переулок с глубокими колеями – всё лето до последних нескольких дней было дождливым.