Текст книги "Темные воды"

Автор книги: Дороти Иден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

9

Мальчишка садовника нашел ее утром. Она лежала в пруду среди водяных лилий на глубине едва ли восемнадцати дюймов. Ее сильно ударили по голове. Утонула ли она, или умерла от этих жестоких ударов, сказать было невозможно.

Но было ясно, что смерть ее не была несчастным случаем. Казалось, не было сомнений в том, что произошло. В поисках куклы Нолли она наткнулась на бежавшего заключенного. Он, по свидетельству сэра Джайлса Моуэтта, был отчаянным и опасным человеком. Он не мог рисковать, ведь могла подняться тревога, и жестоко напал на обнаружившего его невинного человека. Более сильный человек мог бы перенести его удары, но Чинг Мей была маленькой пожилой женщиной с хрупкими костями. У нее не было никаких шансов выжить.

Все это было очень печально, и поиски беглеца продолжались с удвоенной интенсивностью. Все эти приходы и уходы, верховые и пешие, держали Нолли и Маркуса у окон. Они были полны интереса, и, казалось, даже поверили придуманной Фанни истории, что Чинг Мей внезапно так затосковала по дому, что не смогла остаться с ними. Она тихонько выбралась из дома прошлой ночью, чтобы сесть на поезд в Лондон и потом на клипер, идущий в Китай.

– Она напишет нам? – спросила Нолли. – Она умеет. Я научила ее, как надо писать письма.

– Тогда она, возможно, напишет, но попозже.

– Это значит, через годы и годы, – бесстрастно сказала Нолли, прижав свой нос к стеклу. – О, Маркус, посмотри на эту собаку с белым хвостом. Это будет моя. А ты можешь взять себе черную.

– Нет, я хочу ту, которая с белым хвостом.

– Ты глупый малыш, хочешь ее только потому, что она моя. Ты можешь взять черную.

– Я хочу белую!

– Тогда очень хорошо, ты можешь взять белую, а у нее огромные большие зубы, и она перекусит тебя пополам!

– Нолли! – воскликнула Фанни, когда Маркус взорвался неизбежными громкими рыданиями. – Это было очень нехорошо с твоей стороны. Скажи Маркусу, что ты просишь прощения.

– Почему я должна просить у него прощения? Он всегда хочет мои вещи. Папа всегда говорит, что ему придется быть поосторожнее или у него уже никогда не будет своего ума.

Было достаточно легко понять, что причиной задиристого настроения Нолли были взвинченные нервы, но это не делало задачу восстановления мира сколько-нибудь более простой. Этот ребенок многое бесхитростно интуитивно чувствовал. Насколько о многом она догадывается, или знает? Ее следующий вопрос заморозил всю кровь Фанни.

– Кузина Фанни, почему Чинг Мей не взяла свои сандалии?

– Я думаю, что она взяла.

– Она не взяла. По крайней мере, лучшие сандалии. Они в гардеробе, завернуты в шелковую бумагу. Она хранила их для праздничных дней и дальних путешествий. Поэтому я знаю, что она ушла не в далекое путешествие.

Фанни подумала об одиноком путешествии Чинг Мей, и все, что она смогла сделать, это ответить тихо:

– Тогда, возможно, она однажды вернется. А до этого никто из вас не должен беспокоиться, так как я о вас позабочусь.

Она думала, что этот ужасный день никогда не кончится. Туман обернулся дождем, и это уничтожило все следы, которые мог оставить беглец.

Если он был здесь… Фанни старалась изо всех сил изгнать из своего сознания эпизод встречи с Джорджем прошлой ночью в темном саду. Была ли она первой беззащитной женщиной, на которую он кинулся со своей одержимостью идеей иностранных врагов?

Нет, конечно, то, что говорили дядя Эдгар, полиция и сэр Джайлс Моуэтт, было правдой. Заключенный был отчаянным человеком. В своем предыдущем побеге из Уондсворта он связал домохозяйку в ее собственной кухне, заткнул ей рот кляпом и украл хлеб и половину бараньей ноги. Очень возможно, по одиноким жилищам среди пустошей прокатится целая волна насилия, и так будет до тех пор, пока его снова не поймают.

Приходилось верить, что именно преступник был причиной гибели Чинг Мей.

Фанни еще сильнее почувствовала это после того, как нашла Джорджа в биллиардной, в одном из его тихих и уравновешенных настроений.

– Привет, Фанни. Вы пришли, чтобы сыграть со мной?

– Нет, у меня нет времени. Я должна быть с детьми.

– Разве слуги не могут заменить вас? Как насчет этой китаян… о, с ней случился несчастный случай, не так ли? На мгновение я забыл.

Действительно ли слуги настолько не имели для него значения как человеческие существа, или в его сознание не проникло то, что Чинг Мей мертва? Наблюдая, как он умело расставляет шары, с полностью сосредоточенным симпатичным лицом, Фанни была искренне ошеломлена.

– Джордж, вы ведь помните, что были в саду прошлой ночью?

– Когда я наткнулся на вас? Простите, если я напугал вас. Я просто шутил.

– Шутили!

– О боже, Фанни, вы же всерьез не думаете, что я мог бы убить женщину, не правда ли? Я подумал, что вы беглый преступник, пока не дотронулся до вас руками. Тогда понял, что вы женщина – юбки и все такое.

– Джордж! – выдохнула Фании. – Чинг Мей носила брюки.

– Какое это имеет отношение к данному случаю? Бросьте, Фанни, вы же не думаете, что я брожу по округе в поисках азиатов!

Ужас в его голосе звучал убедительно. Он выглядел настолько оскорбленным, что Фании нашла ситуацию почти комической. Она сжала губы. Она обнаружила, что ее тянет смеяться, легкомысленно, беззаботно, над чем угодно. Смех показался очень далеким.

– Нет, вы приберегаете свою благосклонность для английских женщин, – резко сказала она. – А я не приму ее, Джордж. Я сказала вам это вчера ночью.

Джордж выглядел сконфуженным.

– Простите, – пробормотал он. – Потерял голову. Думаю, что такой возможности больше не должно представиться. Если же да – то не могу обещать…

В этот момент было невозможно представить Джорджа в роли убийцы, он был просто влюбленным и беспокойным. Но его настроения менялись, и он, возможно, очень кстати, не способен был помнить ни хорошего ни дурного. Иногда он по-прежнему преследовал русских. Задавать ему вопросы было совершенно бесполезно.

Для Амелии этот день был невыносимым. Ей пришлось провести большую его часть в одиночестве, так как мама была с папой, они разговаривали сперва с доктором Бейтсом, а потом со спешно вызванными полицейскими. Встреч с бабушкой в подобной ситуации лучше было избегать. Она обязательно начала бы разговор о приметах и дурных предзнаменованиях и, вероятно, об этой зловещей птице в дымоходе. А Фанни не разрешила бы Амелии прийти в детскую, потому что она глупо плакала (не об этой странной китаянке, но от потрясения, депрессии и от странного напряженного состояния ожидания), и глаза ее до сих пор были красными.

– Я бы не хотела расстраивать детей, – сказала Фанни. – Они думают, что няня уехала обратно в Китай, но они достаточно быстро обо всем догадываются. А почему вы плачете?

Амелия шмыгнула носом и вытерла свои глаза.

– Фанни, вы начинаете слишком много тут распоряжаться. Мама тоже так говорит. И почему вы должны проводить весь день с детьми? Мне тоже нужна компания.

– Но, Амелия, они такие маленькие!

Амелия надулась.

– Значит, они не понимают этого ужаса. А я понимаю. Я не могу выносить одиночество. Я все время думаю…

– Думаете о чем? – с любопытством спросила Фанни, видя уклончивые напуганные глаза Амелии.

– О том, что этот ужасный человек мог бы ворваться в дом. Вы знаете – вдруг откинется штора, и он окажется там.

– О, Амелия, дорогая! Люди, за которыми охотятся, как за ним, не входят в дома. Они скрываются на пустошах, в пещерах, под живыми изгородями. И вообще он, должно быть, уже далеко. Так говорит сэр Джайлс.

– Интересно, где именно, – со страхом сказала Амелия.

Этот ужасный день, конечно, все же кончился. Даже обед уже прошел. Лишь после этого Амелия и леди Арабелла остались внизу. Леди Арабелла уснула у огня, а Амелия, будучи не в состоянии подумать о своей пустой спальне, сидела у пианино, наигрывала мелодии, напевала, но все это несколько нерешительно. Чтобы немного подбодрить себя, она надела свое лучшее голубое шелковое платье и повязала голубые ленты в волосы. Она ожидала, что мама пожурит ее за это, однако никто, и даже папа, не сделал никаких замечаний, и, казалось, даже не заметил ее. Это был кошмарный день, и слава небесам, что он уже почти кончился.

В большом камине с приглушенным треском упало полено. Леди Арабелла не проснулась. Амелия вскрикнула от раздражения и плохого настроения. Она опустила пальцы на клавиши в гулком аккорде, но бабушка по-прежнему была глубоко погружена в дремоту и не проснулась. Из окна сзади нее послышался звук, похожий на удары клювом. Птица? Росток увивающей стены глицинии? Амелия обернулась и заворожено уставилась на задернутые шторы.

На самом деле они не были задернуты до конца. Между ними был промежуток в два дюйма, через который было видно темное оконное стекло – и неужели там что-то двигалось?

Руки Амелии взлетели к горлу. Стук настойчиво прозвучал снова.

Она не знала, откуда взялась храбрость, толкнувшая ее к окну. На самом деле ей хотелось кричать до тех пор, пока не прибежит папа, или Джордж, или Баркер. Вместо этого она уже отодвигала штору и вглядывалась в дикие сверкающие глаза человека снаружи.

Он делал повелительные движения, прося ее открыть окно.

Снова она не знала, что за гипнотизм заставил ее повиноваться. Однако в одно мгновение окно было открыто, в лицо ей дул холодный ветер, и человек этот, прижавшись к стене под прикрытием зарослей глицинии, хрипло прошептал:

– Принесите мне что-нибудь поесть! Я голодаю. Вы похожи на ангела.

– Вы п-преступник! – задохнулась Амелия.

– Не важно, кто я такой. Закройте окно и принесите мне поесть. Быстро! Не разбудите ее.

Он кивнул в сторону леди Арабеллы, которая все еще спала, ее чепец сбился на бок, подбородок упал на пухлую грудь.

Амелия подавила истеричный смешок.

– Ничто не в состоянии разбудить бабушку.

– Тогда поторопитесь! Вы же не допустите, чтобы человек умер с голоду.

Всего на одно ужасающее, вгоняющее в дрожь мгновение его пальцы, холодные и жесткие, дотронулись до ее пальцев. Амелия выдернула руку и сжала ее в другой ладони, как будто она была ранена.

– Вы обещаете мне не входить в дом?

– Да, да, я обещаю. Закройте окно. Опять задерните шторы. Я буду здесь. Но поторопитесь.

Внезапно Амелия поняла, что ее испуг на самом деле был просто сильным возбуждением. Она сделала, как он велел, мягко прикрыла окно и задернула шторы. Затем выбежала из комнаты и побежала вниз по лестнице в кухню, где были зажжены лампы и в большой печи уютно горел огонь. Лиззи мыла тарелки, а Кук сидела за длинным вытертым столом, заканчивая свой ужин.

Кухня для Амелии была знакомым и удобным местом. Ее полнота в значительной степени происходила оттого, что в течение дня она не раз любила заходить сюда, где ее баловали слуги, и уничтожать свежеиспеченные бисквиты и горячую сдобу.

– Кук, сделайте мне, пожалуйста, сандвич. Большой.

Кук, которая также считала еду главным удовольствием в жизни, откинула голову и громко рассмеялась.

– Мисс Амелия, таким образом вы никогда не получите талию в восемнадцать дюймов, богом клянусь.

– Пожалуйста, Кук. Холодное мясо, если есть, и кусок кекса с изюмом. Честно говоря, я не смогла съесть ни кусочка за обедом. Все были такие тихие и мрачные, как будто умер кто-то из нас. (И неужели там, в зарослях глицинии, притаился убийца, доверчиво ожидая ее возвращения?) Кук качала своей массивной головой.

– Мы не могли ничего добиться от этого языческого идола. Сказать правду, она вгоняла нас в дрожь. Хорошо, мисс Амелия, не нервничайте так. Я приготовлю вам сандвич. Лиззи, достань мне то холодное мясо из кладовки. И хлеб. Лиззи принесет его к вам наверх, мисс Амелия.

– Нет, я подожду и возьму его сама. Но поторопитесь. Я так устала, что вот-вот помру с голоду.

Она убедительно зевнула. Она надеялась, что румянец на ее щеках будет отнесен Кук и любопытной Лиззи на счет переутомления. Они, казалось, тратили так много лишнего времени, отрезая хлеб и намазывая его маслом, что Амелия могла закричать от нетерпения. Но, наконец, все было готово, и Кук покашливала от удовольствия при мысли о ненасытности Амелии.

Прижимая к себе тарелку, молясь, чтобы никого не встретить и чтобы не проснулась бабушка, она поспешила обратно в гостиную.

Все осталось по-прежнему, открытые ноты лежали на пианино, огонь потрескивал, леди Арабелла мягко похрапывала. Это была такая невинная сцена. Она едва верила, что стоило ей раздвинуть шторы и открыть окно, как должна будет появиться голодная рука и схватить еду.

В самом деле, минуту, когда она откинула крючок, снаружи не было ни движения. У нее появилось сумасшедшее чувство, что все это было сном. Она была ужасно разочарована.

Затем листья зашелестели и появилась копна темных волос и худое лицо.

Он не вцепился в еду. Вместо этого он прямо посмотрел в лицо Амелии.

– Я думаю, что никогда в жизни не видел ни одной женщины красивее вас, – сказал он.

Амелия почувствовала, как горячая волна изумления и удовольствия прошла по всему ее телу.

– Вот ваша еда. Возьмите и уходите.

Он быстро опустошил тарелку, осторожно положил сандвичи и кекс в свой карман. Затем, хотя она очень хотела, чтобы он ушел, испытывая от него пугающее возбуждение, Амелия задержала его.

– Вы весь день скрывались здесь поблизости? Как случилось, что собаки вас не нашли?

– Потому что меня здесь не было. Прошлой ночью я пошел в другом направлении, затем в середине дня вернулся обратно по своим следам, чтобы обмануть их. Я пробираюсь в Плимут. Сяду там на корабль – и поминай как звали.

– Вы… вы не были в здешних окрестностях прошлой ночью?

Он ухмыльнулся, показывая замечательно крепкие белые зубы.

– Конечно, не был. Я спал под валуном, и от меня воняло овцами.

– Почему вы доверяете мне? – прошептала Амелия.

– Потому что, когда я увидел, как вы сидите там за пианино и ваши волосы светятся, я понял, что вы не что иное как ангел. Я никогда не забуду вас. Теперь я ухожу. Господь да благословит вас.

Листья очень слабо зашуршали, и он исчез. Он двигался быстро и тихо, как лисица. Амелия не сомневалась, что он доберется до Плимута и благополучно сядет на судно, отплывающее во Францию или Голландию, или, может быть, в одну из Америк. Она была рада, что помогла ему, рада! Она никогда не проронит ни единого словечка о том, что он был здесь. Если потребуется, она будет лгать до самой своей смерти. Потому что он сделал для нее то, чего не делал до сих пор ни один мужчина. Он дал ей возможность почувствовать себя красивой и желанной, почувствовать себя женщиной. Она не думала, что сможет когда-нибудь снова кокетничать со школьниками, вроде Роберта Хэдлоу.

Когда она мягко закрыла окно, проснулась леди Арабелла.

– Ух! – воскликнула она, вздрогнув. – Холодно. В комнате ветер. Что вы делаете у окна?

– Просто смотрю, ясная ли ночь, – сказала Амелия.

– И как?

– Да, светит луна.

– Тогда они, скорее всего, поймают этого несчастного. У него больше не будет возможности скрыться в тумане. Ух! – она снова вздрогнула. – Холодно. Я чувствую себя так, словно в моих жилах течет кровь этой мертвой женщины. Что такое, дитя мое? Почему вы выглядите такой испуганной?

Амелия прижала руки к своему сильно бьющемуся сердцу. Она только что осознала ужасную вещь. Она одна знала, что беглый преступник не убивал Чинг Мей, но, если она будет хранить свой секрет, то больше не будет предприниматься попыток найти настоящего виновника. И кто это был? Кто?

10

Погоня двинулась по другому пути, к Оукхемптону, Эшбертону и границе с Сомерсетом. Обыскивали поезда, идущие в Лондон, и предупреждали, чтобы лавочники в маленьких деревушках были внимательны. Однако казалось, что попытка заключенного обрести свободу могла обернуться успехом.

Этот случай пронесся над Даркуотером как разрушительный шторм. Деревенские, прежде относившиеся к маленькой иностранке враждебно и недружелюбно, теперь запоздало сочувствовали ей и испытывали потрясение. Было решено, что ее следует похоронить на церковном дворе между могилами честного Джозефа Бриггса, кузнеца, и старой Марты Терл, дожившей до ста лет и умершей несколькими неделями раньше. Теперь она в уважаемом обществе, говорили люди с удовлетворением, но Фанни продолжала думать, как Чинг Мей, китаянке до мозга костей, должно было не хватать бумажного домика, еды и кухонных принадлежностей, которые могли потребоваться ей в долгом путешествии. Даже ее праздничные сандалии, которые Ханна торопливо связала в узел с остальными ее скромными вещами, унесли, чтобы потом уничтожить.

Невозможно было написать в Шанхай ее родственникам, потому что никто не знал, кто они. Приходилось ждать приезда Хэмиша Барлоу, чтобы узнать, известно ли ему что-нибудь о них. У Фанни было странное подозрение, что Адам Марш тоже, возможно, был бы в состоянии пролить некоторый свет на этот предмет.

Но Адам Марш оставался такой же большой загадкой, как и китайские родственники Чинг Мей, и трудно было разогнать мрак, окутавший теперь ее жизнь.

Достаточно странно, но Амелию, казалось, это тоже затронуло. Она была беспокойна и рассеянна. Амелия без своей шумной разговорчивости была другим человеком. Леди Арабелла заметила перемену в обеих девушках и, хотя она одобряла их обостренную чувствительность – тонко воспитанная молодая женщина должна, естественно, быть глубоко потрясена насильственной смертью, пусть даже служанки, – но ей, в конце концов, это надоело.

– Луиза, эти девушки нуждаются или в хорошей дозе настойки из ревеня, или в какой-то перемене обстановки. Почему бы вам не отвезти их на неделю или две в Лондон? Если хотите, я поговорю с Эдгаром.

– Спасибо, мама, но я вполне способна сама поговорить со своим мужем. Почему он должен прислушиваться к вам больше, чем ко мне?

Леди Арабелла покачалась туда-сюда в своем кресле-качалке, мягко улыбаясь.

– Вероятно, потому, что у него есть уважение к старости.

Луиза с подозрением посмотрела на мать. Это замечание было слишком невинным. Она не замечала, чтобы уважение к чьей-либо старости побуждало ее мужа к какому-нибудь великодушию. Хотя было дело с новой охотничьей лошадью для Джорджа, которую мама у него выпросила.

– Так или иначе, разговаривать с ним нет необходимости. Он согласился, чтобы мы поехали в Плимут и сделали покупки, в основном для Амелии. В конце концов, это ее год. Эдгар был очень великодушен.

Конечно, он был великодушен. Прошлой ночью он швырнул на кровать стоику соверенов и сказал небрежно:

– Посмотрите, что можно извлечь из этой суммы. Я не ожидаю от вас дикой расточительности, но заставьте Амелию – и Фанни, конечно, – выглядеть так, как им подобает. Да, любовь моя?

Затем он поцеловал ее в щеку.

– Вы видите, я, в конце концов, не такой уж плохой муж.

Луза не нашла слов для ответа, что с ней случалось редко. В этот момент его представительная фигура казалась ей впечатляющей и привлекательной, а его глаза не просто терпеливыми и слегка игривыми, но любящими.

– Вы преодолели свои финансовые трудности? – спросила она.

– Да, теперь положение выглядит более оптимистично. Еще есть кое-какие проблемы, но я надеюсь и рассчитываю с ними справиться.

– Я уверена, вы справитесь. Вам всегда это удавалось.

– А затем вы начнете думать о ваших врагах? – В его глазах блеснула та доброта, которую он мог показывать по отношению к столь многим людям, сиротам, обедневшим крестьянам, людям, потерпевшим неудачу, но не всегда, вынуждена была признать Луиза, по отношению к ней. Тем не менее, в этот момент он выказывал ее по отношению к ней. Она была настроена скептически, но обрадовалась.

– Эдгар, иногда я верю, что вы и вправду хороший человек.

Это замечание почему-то показалось ему забавным. Его тяжелые подбородки и живот затряслись от его рокочущего хохота.

– Тогда давайте договоримся. Иногда я хороший, а иногда вы терпеливы. Но я должен признать, – он положил руку на ее плечо, – вы стоите того, чтобы вас одевать. Я думаю, что вы и моя дочь сделаете мне честь на этом балу.

– Фанни тоже поедет в Плимут? – спросила леди Арабелла.

– Если захочет, – коротко ответила Луиза.

Но Фанни не захотела поехать за покупками. Она не могла заставить себя покинуть детей. Она не знала, почему испытывает этот смутный страх, что трагедия Чинг Мей может распространиться и на них…

Поэтому Луиза и Амелия, с Трамблом на месте кучера, поехали и вернулись домой уже в темноте, нагруженные шелками и парчой, батистом и полосатой тафтой, а также украшениями для шляпок, лентами и тесьмой, и очаровательной белой меховой муфточкой и такой же шляпкой для Амелии. Дети тоже не были забыты. Дядя Эдгар особо просил, чтобы они были одеты, как приличествовало при их новом положении в жизни, поэтому там был клетчатый плащ и шляпка для Нолли, панталоны с оборками и нижние юбки, и сверкающие ботинки с черными пуговицами, а для Маркуса матросская шапка и костюм, и еще шнурок с висящим на нем свистком.

Там был даже отрез нового фулярового шелка для Фанни. Это для ее бального наряда, объяснила Амелия. Амелия совершенно пришла в себя и болтала без умолку.

– Мы действительно надеемся, что вам понравится этот шелк, Фанни. Мы с мамой очень долго выбирали его. И в следующий раз, когда мы поедем в Плимут, вы тоже должны поехать с нами и зайти к мисс Эгхэм, чтобы она сняла с вас мерку. Она будет шить все наши наряды. Леди Моуэтт говорит, что она ужасно умная, и шьет вещи даже для герцогини Девонширской. Разве это не замечательно, ведь это означает несколько поездок в Плимут, и хоть это и не Лондон, по все же лучше, чем сидеть здесь взаперти. Мисс Эгхэм разрешила нам взять домой некоторые из своих модных журналов. Вы хотите посмотреть их?

– Позже, – отсутствующим тоном сказала Фанни.

Она была вынуждена признать, что тетя Луиза и Амелия сделали удачный выбор для ее бального наряда. Шелк был глубокого розового цвета вместо пастельных цветов, которые были больше приняты, и он должен был очень хорошо оттенять ее черные волосы и яркую внешность.

Но им приходилось выбирать очень тщательно, так как бал Амелии должен был стать большим и важным событием, и все, имеющие отношение к семье, должны отдать ей должное.

Фанни ненавидела себя за эти мысли. Она ненавидела одевать детей в их новую одежду и говорить им, что эта одежда только для воскресных дней, когда они будут ходить в церковь. После этого ее нужно снять и аккуратно повесить до следующего воскресенья.

– Я не думаю, что Маркусу нравится его одежда, – сказала Нолли.

Маркус безропотно стоял в своем матросском костюме. На самом деле на его лице было невинное выражение удовольствия.

– А я думаю, что она ему очень правится, – сказала Фанни.

– Тогда не понравится Чинг Мей, когда она вернется. Ей не правится, когда мы в какой-нибудь одежде кроме той, что она для нас приготовила.

Это было правдой. Чинг Мей была очень тщеславна, когда речь шла о ее стирке и отглаживании детской одежды. Но как можно объяснить очень подозрительной маленькой девочке, что время не стоит на месте, что одежда изнашивается и что новую одежду приходится готовить другим рукам. А также, что Чинг Мей никогда не вернется…

Казалось невозможным, чтобы Нолли, которой было шесть с половиной лет, могла понять, что произошло, и оставить это знание при себе. И все же на ее лице был этот взгляд сурового понимания, и она никогда не плакала.

Вместо этого она устраивала сцены. Она устроила такую сцену, когда не смогла найти стеклянные шарики.

– Какие стеклянные шарики? – терпеливо спрашивала Фанни. – Дора, вы знаете что-нибудь о стеклянных шариках мисс Нолли?

– Я никогда их не видела, мисс.

– Но вы должны знать о них. Все о них знают! – Нолли топнула ногой, ее глаза метали искры. – Они были в маленькой сумочке, которую Чинг Мей сшила для нас, и Маркус и я всегда играли с ними. Разве не так, Маркус?

– Что? – сказал Маркус.

– Играли нашими стеклянными шариками, глупый!

– Мы давно не играли, – сказал Маркус. – Где наши шарики?

– Разве ты не понимаешь, что я именно об этом спрашиваю кузину Фанни! – потеря стеклянных шариков, чем бы они ни были, не была настолько серьезна, чтобы вызвать на лице Нолли такое страдальческое выражение.

Фанни предотвратила настоящую вспышку раздражения, предложив пойти погулять.

– Мы пойдем в деревню и я покажу вам церковь, в которую вы будете надевать ваши новые костюмы но воскресеньям.

Близился вечер, и солнце покинуло длинные окна над алтарем. Церковь была слабо освещена. Фанни медленно пошла по боковому приделу, дети на цыпочках двинулись за ней.

– Что это? – прошептал Маркус. – Что это, кузина Фанни?

Фанни огляделась. Он указывал на гробницу давнего Давенпорта, того самого, которому приписывали строительство дома в Даркуотере. Хьюго Давенпорт, родился в 1521, умер в 1599. На камне саркофага были с большим мастерством сделаны два изваяния. Сэр Хьюго лежал, высокий и стройный, высеченный из камня кремового цвета, на нем были узкие и остроконечные туфли, борода его была аккуратно подстрижена, а длинный нос стерся до плоского состояния с течением столетий. Жена его, Элизабет, лежала рядом с ним, елизаветинский жесткий плоёный воротник жестко держал ее маленький четкий подбородок. Их ноги доставали до борзой, которая смиренно и верно свернулась клубком, не покинув их в смерти.

Именно эта собака заворожила Маркуса.

– Я бы хотел ее, – сказал он.

– Ты не можешь взять ее, она закреплена здесь, – сказала Нолли.

– Это памятник, – объяснила Фанни. – Поэтому люди всегда будут знать, что когда-то жил человек, которого звали Хьюго Давенпорт и женщина, которую звали Элизабет, и у них была верная борзая. Что бы вы хотели положить у себя в ногах?

– Когда мы умрем?! – в изумлении сказала Нолли.

Такого не могло произойти с маленькой девочкой шести лет. Это едва ли могло произойти с кем-то, кому почти исполнилось двадцать один. Однако это произошло с тоскующей но дому, чужой всем китаянкой, верной, как борзая Давенпортов. Это могло произойти с кем угодно.

– Думаю, что я бы выбрала голубя, – сказала Фанни.

– Я бы взял павлина! – сказал Маркус.

– А как ты, Нолли?

Нолли подняла свой маленький подбородок. Он был замечательно похож на подбородок Элизабет. Он не нуждался в поддержке жесткого плоёного воротника.

– Но я не собираюсь умирать! – с возмущением воскликнула она.

Кто-то открыл дверь церкви. Она скрипнула, и на каменные плиты упал солнечный свет. Затем дверь мягко закрылась, и человек остановился внутри.

Его лицо было в тени. В его манере держаться было что-то знакомое. Почему он просто стоял там, как будто надеялся остаться незамеченным? Маркус слабо хныкнул, когда ее пальцы сильно сжали его руку. Нолли сказала своим чистым тихим голосом:

– Кузина Фанни, там какой-то человек наблюдает за нами.

Фанни торопливо шагнула в придел, с детьми по обе стороны. Она надеялась добраться до двери, пока ее трепещущее сердце не сделает ее неспособной говорить. Она была почти уверена… Она действительно была уверена…

Она протянула свою руку с непринужденной грацией.

– О, мистер Марш! Так вы все же приехали погостить па вересковых пустошах.

Она думала, что запомнила каждую деталь его лица, но теперь обнаружила, что забыла квадратные очертания и силу его подбородка, легкую, внушающую беспокойство сумрачность его глаз, перед тем, как они оставили ее лицо и обратились на детей со взглядом нарочитого удивления и радости.

А в ее голове промелькнула непрошенная мысль – насколько долго пробыл он в этих местах, не раскрывая своего присутствия?

– Мисс Давенпорт! – ее рука была почти раздавлена в его пожатии. – И мисс Оливия и мастер Маркус! Я надеялся встретить вас где-нибудь здесь. Мне показалось, что я видел, как вы входили в церковь.

– Мы смотрели на мертвую леди, – сказал Маркус.

– Мертвую леди? – спросил мистер Марш, а Фанни попыталась дать ему знак, чтобы он не произносил имя Чинг Мей, если слышал ее историю.

– Ту, которая там, на ящике, – сказал Маркус. – Она давит ногами на собаку.

– Она не давит на нее, Маркус, – серьезно сказала Нолли. – Она просто положила на нее свои ноги. Во всяком случае, ей это нравится. Это верная и честная собака. Вы хотели бы увидеть ее, мистер Марш?

– Очень.

Так маленькая процессия прошла обратно к гробнице, и, в то время как дети, оживленные его внезапным появлением, бросились вперед, чтобы приласкать холодные собачьи уши и провести рукой но ее каменному телу, Фанни сказала мягко и торопливо:

– Чинг Мей… та китаянка… я не знаю, помните ли вы ее, она умерла…. – к своему ужасу она заметила, что ее голос дрожит. Запоздало, к тому же в этот совсем неподходящий момент, она почувствовала, что готова заплакать по терпеливой, молчаливой и верной женщине, которой тоже следовало бы свернуться в ногах ее хозяина и хозяйки в знак вечной преданности.

– Я знаю. Мне сказали в деревне. Я остановился в «Даркуотер Арме».

Его пальцы слегка коснулись ее пальцев, прежде чем дети оглянулись, требуя внимания. Но этот жест согрел ее до самого сердца, и более, чем когда-либо, ей было трудно сдержать слезы.

– Мистер Марш, не собираетесь ли вы навестить нас? – это Нолли вспомнила свои манеры и свое достоинство. – Чинг Мей, к нашему сожалению, оставила нас, но у нас есть новая одежда и очень много игрушек, с которыми можно играть.

Мистер Марш поклонился.

– Я надеюсь навестить вас, мисс Оливия. Я намеревался возобновить свое знакомство с того самого дня, как мы расстались в Лондоне. Разве это не был счастливый случай, мисс Давенпорт, что я оказался в состоянии помочь этим маленьким путешественникам, когда они в таком ошеломлении прибыли в чужую страну.

Он понимал, что к этому моменту она должна была уже знать, что он не был служащим судоходной компании, и что объяснение было необходимо. Однако оно несколько запоздало. Почему он не мог сказать ей об этом вовремя и избавить ее от смятения, связанного с тем, что она дала ему гинею на чай? При мысли об этом Фанни сердито покраснела.

– Это было очень великодушно с вашей стороны, мистер Марш, – сказала она зажатым голосом. – Но в результате мой дядя и я тоже остались в некотором недоумении. Возможно, вы могли бы объяснить свое положение немного раньше.

– Мое положение? – он улыбался. Неужели ей почудилась та первоначальная мрачность в его глазах? Теперь в них, казалось, не было ничего, кроме мягкого веселья. – Вас интересует, кто я такой? Давайте скажем так, путешественник в поисках дома. Такой же, как Оливия и Маркус. Возможно, именно поэтому я посочувствовал их положению. Я приношу глубокие извинения за любое непонимание, возникшее по моей вине. Позже я принесу свои извинения лично мистеру Давенпорту.

– Позже? – она была в ярости, оттого что в ее голосе можно было различить радостное ожидание.

– Я говорил вам, что мне нравятся вересковые пустоши. Я рассчитываю провести здесь несколько недель. Возможно, и больше, если найду подходящее жилище.