Текст книги "Тайна Иерихонской розы"
Автор книги: Дороти Иден
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
ГЛАВА 12
Я никогда не забуду тот вечер и все то счастье, которое я тогда почувствовала. Я не вспоминала ни Коррин, ни миссис Беатрис, ни последнюю записку – прямую угрозу смерти. Все мои мысли были заняты мужчиной, которого я любила и которому доверяла.
На следующее утро Джон объявил семье, что я стану его женой. Он не сказал мне ничего прошлым вечером: Коррин нарушила нашу идиллию, войдя в комнату и объявив, что гости начинают разъезжаться и ему следует спуститься. Но слова не были нужны нам, чтобы сказать, что мы чувствовали. Как я была уверена в тот вечер!
Он объявил это за завтраком, и это вызвало смешанную реакцию после гробового молчания. Миссис Мария первая нарушила его, попытавшись тускло улыбнуться.
– Джон, ты уверен, что именно этого ты хочешь? – казалось, она все еще не верила.
– Вполне уверен, – он ласково ей улыбнулся. – А теперь хватит себя вести так, как будто кто-то умер.
Она протянула свою бледную руку и дотронулась до его рукава.
– Это неожиданно, и я просто немного удивлена всем этим.
– Я тоже удивлен, но думаю, что это великолепная идея, – внес жизнерадостную нотку в разговор Эмиль. – Теперь Коррин не нужно будет играть роль мамочки для нас обоих, и она достанется только мне одному.
Он весело подмигнул жене и снова обратился к Джону:
– Черт возьми, ты заслужил немножко счастья. Поздравляю.
– Романтическое, головокружительное ухаживание, – сказала Коррин, кашлянув. – Поздравляю вас обоих. Должна сказать, ты преподнес нам сюрприз, Джон.
Она тепло пожала мне руку.
– Как замечательно, что вы теперь останетесь с нами навсегда, дорогая Гэби. Теперь нам предстоит так много сделать вместе! Какое счастье!
– Когда свадьба, Джон? – в голосе миссис Беатрис прозвучала резкость, которую она не смогла скрыть. Она нервно улыбнулась, когда все посмотрели на нее.
– Как можно скорее.
– Что ж, мисс Стюарт, – губы миссис Беатрис слегка подрагивали. – Вы действительно думаете, что сможете здесь жить? Вы ведь знаете, что не привыкли к жизни, которую мы тут ведем. Должна сказать, я очень удивлена, что столь молодая леди, как вы, может позволить себе принять такое… неожиданное решение, – она попыталась смягчить выражение лица, что ей не очень удалось. – Вам не кажется, что было бы мудрее еще немного подумать? Как вам, так и Джону.
– Миссис Беатрис, – ответил за меня Джон, – мы очень ценим ваше внимание и заботу, но мы не намереваемся никого и ничего ожидать.
– Но как вы могли узнать друг друга за такое короткое время? Вы ведь едва знакомы. Как ты можешь быть уверен, что мисс Стюарт сможет здесь жить и быть счастлива? – ее глаза блеснули, потом опустились.
Джон посмотрел на меня.
– Я в себе уверен.
– Папа? Ты действительно хочешь на ней жениться? – голосок Пити звучал по-настоящему взволновано; или это был страх?
– Да, сынок. Я буду очень счастлив. Мисс Гэби будет твоей мамой. И у нас будет настоящая семья, вот увидишь.
– Нет! – крикнул он.
– Пити! Довольно, – я дотронулась до руки Джона, но он продолжал: – скажи мисс Гэби, что ты извиняешься.
Услышав грозный голос отца, Пити вжался в стул, и это очень тронуло меня. Я хотела успокоить его, что-то сказать, но понимала, что слова сейчас не помогут.
– Пити, – Джон все еще ждал.
Маленькая головка чуть поднялась, и Пити посмотрел на меня исподлобья.
– Извините, – пробормотал он.
Я мало говорила за завтраком и после еды последовала за другими в гостиную. Войдя, я увидела, что миссис Беатрис увлекла Джона в угол, и, схватившись за его рукав, что-то напряженно ему говорит.
– Что с тобой случилось? – шептала она в отчаянии, достаточно громко, чтобы я могла услышать. – Ты едва знаешь эту дамочку, почему бы тебе не разузнать сначала все о ней?
– Миссис Беатрис…
– Нет. Ей нужно отсюда уехать. Немедленно.
– Миссис Беатрис, – его тон был ледяным; он снял ее руки со своего рукава. – О чем вы говорите?
Миссис Беатрис не знала, что сказать. Ее глаза блеснули, казалось, она потеряла контроль над ситуацией. Она решительно сказала:
– Джон, на самом деле, неужели ты не видишь, насколько это все глупо? Она тебе понравилась, но только потому, что она не такая, как все. А ей здесь не место. Она привыкла к ярким огням и всем этим вечеринкам.
– Не понимаю, какое это может иметь значение?
– Хорошо, если ты настаиваешь, я скажу: я думаю о случае на площади. Ты помнишь, она говорила, что кто-то хочет ее убить. И она до сих пор так считает, держу пари. Ты можешь понять человека, который так утверждает? С чего бы кому-то из нас понадобилось причинять ей зло? – ее глаза превратились в две щелки. – Ты не подумал о том, что девушка может быть слегка неуравновешенной? Я знаю, это неприятно, но, говорят, такие люди кажутся совершенно нормальными. Ты бы хотел, чтобы такая женщина заботилась о твоем ребенке, была твоей женой? Ради всего святого, отправь ее назад, пока еще не поздно!
Джон стиснул зубы.
– Я бы полюбил мисс Гэби, даже если бы сна была склонна к буйному помешательству, – сказал он ровно. – А теперь, помня, что вы – член семьи, я скажу вам один-единственный и последний раз: вам не следует так говорить о мисс Гэби больше никогда. Больше я ничего не желаю слушать.
Он оставил ее и подошел ко мне. Взяв меня за руку, он предложил выйти на веранду.
Спускался густой туман, и под его тяжестью спутанные ветви кустов пригибались к земле. Не было видно огней других домов, кругом была темнота и блеск листьев, трепещущих под каплями дождя.
Мы стояли, обнявшись, у окна.
– Мы все изменим в Уайт-Холле, – сказал он, – построим новое крыло. Немножко в стороне от всех остальных; сделаем столько комнат, сколько нам потребуется. В них будут жить наши дети, – он поцеловал меня. – Я хочу сыновей и дочерей, Гэби. Хочу, чтобы дом был полон смеха и всякой чепухи.
Я посмотрела на него любящими глазами и заметила, что он нахмурился.
– Дорогой, что случилось? Он прижал меня к себе.
– Я никак не могу забыть эти несчастные случаи. Должна же быть какая-то причина. Я пытался понять, кто и зачем – и не нашел ответа. Я бы задушил собственными руками того, кто посмеет тебя обидеть!
Я рассказала ему о разговоре, который подслушала, и о записке, которую он уже видел. Он покачал головой.
– Несколько событий, может быть, прояснили бы ситуацию, записка – это другое.
– Джон, тот, кто ее написал, назвал меня Жакмино. Я никогда не слышала этого слова, а ты? Это что-то должно значить. Но с чего бы кому-то называть меня так?
– Не знаю. Не припоминаю, чтобы я слышал это слово раньше, но, – он сжал мои руки, – записка доказывает, что ты в опасности. Я чувствую себя таким беспомощным… Я буду защищать тебя, как только смогу, до тех пор, пока мы не найдем того человека, который все это делает. Обещай мне быть очень осторожной. А что касается Коррин, я поговорю с ней и узнаю, что она может рассказать.
Я нежно дотронулась до его губ.
– Ты не можешь меня потерять. Ты не позволишь, чтобы со мной что-то случилось.
И я верила в каждое свое слово, потому что верила в него.
– Тогда давай поженимся сейчас, на следующей неделе! К черту помолвки и объявления! Если бы я мог, – шутливо добавил он, – я бы сегодня же сделал тебя своей женой.
– Я бы не очень сопротивлялась, сэр. Он хитро улыбнулся.
– Нам бы лучше зайти в дом, пока это искушение еще можно преодолеть.
– Джон Дьюхаут, вы бы преодолели! Подумайте о сплетнях!
– К черту сплетни. Гэби, я люблю тебя. Ты мне очень нужна. Так что пусть знают, что мы счастливы. И разреши мне сделать тебя счастливой.
– Ты уже сделал, – я сжала его руку.
Я оставила Джона с семьей, а сама отправилась к себе в комнату. Мое счастье было так велико, что я вдруг даже испугалась, что оно не сможет продолжаться долго. Готовясь лечь спать, я пыталась привести мысли в порядок.
Только тогда я вспомнила о записке, которую я нашла у Джона в комнате – казалось, тысячу лет назад, и достала ее оттуда, где она была спрятана.
Неужели это написала Лаурин?
Я немедленно в этом усомнилась, еще не уверенная, почему. Что в ней было не так?
Несколько минут я сидела без движения, даже не думая. Повинуясь какому-то порыву, я достала обе записки, которые я нашла в сумочке, и снова их перечитала.
Теперь я знала, что беспокоило меня – почерк.
Письмо, написанное этой девушке – Сэралан – было написано размашистым почерком с большими буквами и левым наклоном. А записка, оставленная Джону, совершенно на него была не похожа. Лаурин не могла написать и ту и другую.
Вдруг я почувствовала смертельную усталость и потерла глаза, начавшие болеть. Я снова перечитала все три записки, пытаясь найти хоть отдаленное сходство. И тогда я поняла то, что было, или должно было быть так очевидно: записка, написанная Лаурин ее тайным обожателем, и та, что была оставлена Джону были похожи как две капли воды! Мое сознание отказывалось верить в то, что Лаурин Дьюхаут не писала ни одну из этих записок – только письмо. Теперь я думала только о том, кто мог написать эти записки – ведь я теперь знала, что и одну и другую написал один и тот же человек и под одной из них он подписался именем Лаурин. Кто это был – ее любовник?
Неужели я ошиблась, и все это было делом рук Шеда Хертстона? По словам Сина, Хертстон заявил, что не посылал Лаурин никакой записки и что даже не знал, где
397
она находилась. Если это, правда, то, значит, тот человек, который написал эти записки, и убил Лаурин. И наверняка пытался убить меня.
Нужно было отнести записки Джону и узнать его мнение. Может быть, он даже смог бы разобрать почерк, а если бы и не смог, то, по крайней мере, знал бы, что Лаурин не писала ему этой ненавистной записки.
Я посмотрела на свои маленькие часы-медальон; было уже поздно. Нужно было подождать до утра. Вздохнув, я осторожно отложила записки, задвинула засов и задула свечу.
Я поздно проснулась на следующее утро и вместо ярко-голубого неба, к которому я так привыкла, увидела в окне хмурые облака, закрывающие солнце. Туман еще жадно цеплялся за горные вершины вдалеке, но ветер уже разогнал его на море, оставив его теплым и темным.
Темнота проникала в комнату, просачиваясь во все щели, уголки и в мое настроение. Я решительно откинула одеяло и встала.
Я как раз заканчивала завтрак, состоящий из двух чашек крепкого кофе и сдобной булочки, когда в столовую на своем кресле въехала миссис Мария. Я спросила ее о Джоне, и она ответила, что он рано поднялся и уехал в город. И вряд ли вернется раньше обеда.
Пытаясь не обращать внимания на разочарование, я отыскала Пити и отправилась с ним в класс.
– Я сегодня не должен учиться, – он уселся на стул и боязливо взглянул на меня. – Это мой выходной, – добавил он воинственно. – Хотя, думаю, теперь это не имеет значения.
– Пити, неужели мы не можем быть друзьями? – спросила я мягко. – Я очень люблю твоего папу и тебя тоже. Мы могли бы так много сделать вместе, у тебя даже мог бы быть братик или сестричка…
– А мне ничего такого не надо, – неубедительно возразил он. – У меня есть тетя Коррин, бабушка Мария, бабушка Беатрис и дядя Эмиль. Мне никого больше не надо, так что почему бы вам просто не уйти и не оставить нас в покое, – в комнате воцарилось молчание. – Могу я теперь идти? – сказал он, не глядя на меня.
Я кивнула, и он ушел своей вялой походкой. Я закрыла за собой дверь, почувствовав какую-то окончательность в том, как она хлопнула. У меня не было никаких дел, так что я бродила но дому и думала, как бы мне завоевать расположение Пити.
Я не заметила, когда это впервые пришло мне в голову, просто вдруг поймала себя на мысли: чего боялся Пити? Я ни за что не могла поверить, что он настолько ненавидит меня, чтобы так себя со мной вести. Тогда в чем же была причина? Неужели он настолько боялся кого-то в этом доме?
Эта мысль, однажды придя мне в голову, не давала мне покоя до тех пор, пока я не почувствовала, что нужно выйти из дома на свежий воздух. Трава наверняка была еще скользкой и мокрой после дождя, так что сначала я отправилась в свою комнату за шалью и своими белыми с синим ботинками.
Напряжение спало, когда я вышла на крыльцо и глубоко вдохнула чистый воздух. Солнце проглядывало через облака, бросая тут и там яркие лучи. Я вышла на блестящую траву и пошла своим обычным маршрутом – к восточным посадкам, где были конюшни. Маленькие листочки то и дело прилипали к моим ботинкам. В той стороне еще стояло несколько старых кривых дубов и высилось огромное нагромождение белых и серых скал. Я решила найти несколько хороших камешков для Пити и предложить их ему на рассмотрение с целью включения в его коллекцию.
Я шла медленно, замечая, как кусты и ветви деревьев, хоть и потеряв форму, вернули свою прежнюю зелень. Я отвела рукой несколько мокрых веток и направилась к скалам, думая, что, если миссис Мария права и еще пойдет дождь, невозможно будет ходить.
Это было последней моей трезвой мыслью. Я знаю – я помню, как беззаботно поставила ногу под следующим деревом – и вдруг меня рвануло вверх с необычайной силой.
Я почувствовала такую невыносимую боль в правой щиколотке, что решила, что умираю.
Я кричала дико, не контролируя себя. Я даже не звала на помощь – не до этого было, настолько ужасна была боль. Я кричала, пока не почувствовала, что задыхаюсь. Я висела вверх ногами, и мое лицо почти, что касалось земли, а в правой ноге была такая боль, как будто ее оторвало. В глазах начало темнеть.
Где-то вдалеке был слышен топот ног, голоса и возгласы, но, казалось, прошла целая вечность, пока я почувствовала прикосновение теплых нежных рук, дающих мне надежду на спасение. Это прикосновение вдруг вернуло мне чувство реальности, и я перестала кричать.
– Осторожно! Быстрее, черт его… – я узнала голос мистера Эмиля, отрывистый и напряженный. Кажется, он сказал Коррин позвать доктора Брауни.
– Спокойно, спокойно, не так быстро, – он мгновение взволнованно смотрел на меня, на его лице отразился ужас. – Черт его возьми! – пробормотал он и обратился ко мне. – Держитесь. Через минуту мы вас освободим.
Он поднял голову и крикнул что-то Клэппи; она вскрикнула и исчезла.
Неся меня на руках, Эмиль через ступеньку взлетел по лестнице, осторожно положил меня на кровать, ушел и тут же вернулся с миссис Марией.
Она расшнуровала ботинок как можно осторожнее и позвала Эмиля, ушедшего вниз встречать доктора. Вместе они попытались снять ботинок, заставив меня снова закричать в агонии.
– Эмиль, что это было? – почти шепотом спросила она.
– Силок, – сказал он. – Чертова штука вдавила кожу прямо в ногу. Опасная рана.
Он быстро поднялся: в комнату вошла Коррин с холодным полотенцем и приложила его к моему лбу. Казалось, прошло несколько часов, пока, наконец, пришел Син.
Он быстро взглянул на меня, коротко сказал всем выйти из комнаты и приступил к работе, быстро и четко, как это всегда делают врачи, не произнеся ни слова. Только наложив мне на ногу огромную белую повязку, он посмотрел на меня и дотронулся до моей руки.
– Как это случилось, мисс Гэби?
Я чувствовала себя измученной, растерзанной и ничего не сказала. Ужас опять начал овладевать мной.
– Мисс Гэби, вы должны мне сказать!
– Я… я ничего не видела, – быстро пробормотала я на грани истерики. – Я была у восточных посадок, рядом с деревьями. Я ничего не видела и не слышала, я просто…
– Ш-ш-ш … Тихо. Успокойтесь, – прошептал он и на мгновение сам замолчал. Он сделал небольшое движение, и в его глазах вспыхнула такая ярость, которую я заметила даже своим ослабшим зрением. – Я убил бы того, кто в этом виноват! Совершенно дурацкий случай, которого так легко можно было избежать! Извините меня, мисс Гэби, – сказал он уже тише, – мне не следовало вас расстраивать.
– Син, а моя щиколотка?
– Ваша щиколотка в плохом состоянии. Вы должны знать, что если бы не эти ботинки – вас уже не было бы в живых, – он сделал ударение на последней фразе, напряженно глядя мне в глаза. – Где Дьюхаут?
– Он уехал в город, – прошептала я. – Син, с моей ногой все будет в порядке?
Он захлопнул свой черный портфель.
– Надеюсь, что вы поправитесь. Но вы не сможете ходить довольно долго, по крайней мере, три недели. А потом еще неделю-две на костылях. Ваша кость еще долго будет хрупкой.
Я восприняла это как могла мужественно.
– Через неделю я выхожу замуж за Джона Дьюхаута.
Его глаза метнулись в сторону. Через мгновение он снова посмотрел на меня и криво усмехнулся.
– Мисс Гэби досталась достойнейшему мужчине. Желаю вам счастья
Я попыталась улыбнуться.
– Я знаю, Син. Вы мой самый лучший друг.
Он встал и закрыл ставни.
– Могли бы обойтись и без этой сияющей улыбки. А теперь, – в его глазах зажегся хитрый огонек, – имеет ли право неудачный ухажер поцеловать невесту? Знаю, знаю. Но ваш отказ повергнет мое сердце в глубокую печаль, и вы навсегда разочаруете мое эго.
– Ну, если только, но вашему мнению, это мне не повредит.
Он наклонил свою медно-рыжую голову и поцеловал меня в щеку.
– Это, случайно, не сможет заставить вас передумать? Нет, не давайте мне один из этих ваших запутанных женских ответов. Но смотрите, если это не подхлестнет ваше стремление поскорее выздороветь, я буду требовать такой оплаты регулярно.
Его наигранная веселость очень тронула меня, избавив от страха, депрессии и жалости к себе. Если мне понадобится – здесь я всегда смогу найти помощь и любовь – если смогу принять ее. Может быть, все сложилось бы по-другому, если бы я сначала не встретила Джона.
– Син Брауни, вы – неисправимый, обаятельный самодовольный дурачок и всегда таким останетесь, – я сжала его руку изо всей силы. – Как только я поправлюсь, я намереваюсь найти вам хорошую жену. Такую, чтобы готовила и убирала для вас и слушала, как говорит это ваше невозможное эго.
– Чепуха, милая девушка! Ни одна из этих презренных женщин не сравнится с вами.
Я улыбнулась, но как-то кривовато: меня вдруг начал одолевать спасительный сон.
Он легонько похлопал меня по руке.
– А теперь поспите, – и ушел.
Я задремала, и бессвязные мысли мелькали у меня в голове, а сон все не приходил. Тени сгустились, и в комнате стало очень тепло и душно; пришла Коррин и приоткрыла ставни. Она шла на цыпочках, думая, что я уже сплю, на секунду остановилась у моей кровати и вышла из комнаты.
Я заснула.
ГЛАВА 13
Когда я проснулась, было темно, шел сильный дождь, так стуча по стеклам, что мне казалось, я содрогаюсь от этого вместе с ними. Было ужасно холодно, и я, дрожа, практически с головой накрылась одеялом. Если бы только всего этого не видеть!
Вдруг я подумала о Джоне. Где он? Я без слез заплакала, пошевелилась и почувствовала дикую боль в ноге. Вчера, еще только вчера я была так счастлива и так уверена в своем будущем, я практически убедила себя, что тот, кто пытался убить меня, оставит меня в покое, забудет обо мне.
До чего же я была глупа!
Меня ведь предупреждали, и я не могла этого отрицать, а я забыла об этом, и как же больно было снова прийти в себя. Пока я всецело была поглощена чудом любви, кто-то из них ждал своего часа. Они все еще ждали – вот там, за этой дверью, зная, как я уязвима.
Я уже готова была закричать, уловив какое-то движение у двери.
Это был Джон.
Он ничего не сказал, просто обнял меня и крепко прижал к себе. Он целовал мои волосы, лицо, шею, а я прижалась к нему, как будто он был моей единственной спасительной соломинкой.
– Любимая… – он посмотрел на повязку. – Мама рассказала мне, что случилось. Абвер лишился из-за этого работы, утром я выставлю из дому. Ни за что бы не подумал, что ему придет в голову поставить эти силки так близко к дому. Я этого не понимаю.
– Дорогой, – я приложила палец к его губам, – не торопись, спроси его сначала. Пожалуйста.
Он посмотрел на меня, и, увидев тревогу на моем лице, снова прижал меня к себе.
– Я не уйду отсюда сегодня.
– Я не боюсь, – солгала я, – зная, что он останется.
Он поцеловал меня в кончик носа, встал, придвинул стул к кровати и уселся на него. Он расстегнул рубашку, взял мою руку в свои, и сказал, чтобы я спала.
Я проснулась перед рассветом; было еще темно. Джона на стуле не было, и я тут же запаниковала, но заставила себя успокоиться. Потом я увидела его у двери: он с кем-то разговаривал. Закрыв дверь, он подошел ко мне; он выглядел уставшим.
– Это была Коррин, она не могла заснуть: беспокоилась о тебе.
– Джон, поспи немножко. Я себя действительно лучше чувствую, да и до утра уже недолго осталось.
Он ободряюще улыбнулся, снова сел и скоро заснул.
Следующие три недели были временем испытаний, нереальности происходящего и ночных кошмаров. Внешне я отнеслась к происшествию вполне спокойно, в то время как внутри меня жила постоянная тревога. Я не знала, что должно произойти, просто чего-то ждала. Эти дни были полны боли – то острой, то ноющей и постоянной, но та пытка, которую я переживала умом, была страшнее. Страх, как, оказалось, отбирает очень много энергии; и, что хуже всего, я знала, что если бы Джона со мной не было, я была бы абсолютно беззащитна.
Самым тяжелым и длинным оказался день, на который мы с Джоном наметили свадьбу. Я не могла остановиться и плакала весь день. Джон был для меня поддержкой и опорой все это время; он был со мной практически весь день и сидел рядом по ночам. Я пыталась сказать ему, что в этом больше нет никакой необходимости, но он даже слушать не хотел об этом.
После первой недели, во время которой я слабо соображала, я несколько раз пыталась рассказать Джону о записках, и каждый раз находилась причина отложить это. Я чувствовала, что сначала мне нужно встать на ноги.
Она была все время со мной – мысль о том, что кто-то снова пытался меня убить. То, что в период болезни миссис Мария, Коррин, мистер Эмиль и даже миссис Беатрис были со мной сама доброта, только усиливало мою подозрительность. Коррин читала мне вслух каждый день, ее томный голос успокаивал меня. За это время я хорошо ее узнала и поняла, как одиноко ей было в этом доме, пока не появилась я, и мне грело душу то, что она находилась рядом. Что касается миссис Беатрис, она больше не выказывала мне своей прежней ненависти, недружелюбия или чего бы там ни было. Вместо этого она приходила каждый день около четырех часов и с наигранным весельем помогала мне овладевать искусством игры в карты.
К концу третьей недели я чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы попробовать ходить с помощью костылей, которые сделал для меня Джон. В этот день Пити в первый раз пришел навестить меня. Он недолго оставался, только сказал, что ему очень жаль, что так получилось, и что он надеется, что я скоро поправлюсь. Он скоро ушел, и я подумала, что, должно быть, его отец настоял на том, чтобы он навестил меня.
А больше всего сейчас меня беспокоил его отец. Он спал очень мало в последнее время, и его лицо осунулось от беспокойства. Я знала причину. Он ничего не спрашивал о несчастном случае; Абвера не уволили. Мы без слов понимали друг друга: это происшествие не было случайным.
Я ходила с костылями целый час, и Джон помог мне сесть на кровать. Он пристально посмотрел на меня.
– Кто, Гэби? Должна быть какая-то причина. Черт, – он сжал кулак. – Должна же быть причина. Но я просто не могу представить себе, что кто-то из домашних сделал это.
– Я не знаю, дорогой. Поспи немножко, – я поцеловала шрам на его щеке. – Нам обоим это не помешает, а потом поговорим.
Он ушел, и я закрыла глаза, но тут же открыла их, услышав, как тихо щелкнула дверь. В дверях стояла миссис Беатрис.
– Могу я с вами поговорить, мисс Стюарт, если вы не очень устали? Я смотрю, к вам возвращается румянец.
Я посмотрела ей в глаза и увидела в них все ту же решимость.
– Дорогая, – она пододвинула стул и села, – думаю, последнее происшествие убедило вас, что вам нужно отсюда уехать. Если судьба так благосклонна к вам, что дает вам последнее предупреждение, нужно обязательно к нему прислушаться. Я сама скоро уезжаю в Нью-Йорк и приглашаю вас поехать со мной. Поверьте мне, я знаю, что говорю: там вы будете намного счастливее. Вы молоды, умны, и у вас так много всего впереди.
– Миссис Беатрис, – эта женщина просто удивляла меня, – я думаю, вы не совсем понимаете… Я люблю мистера Джона и собираюсь выйти за него замуж. Как вам приходит в голову просить меня просто собраться, уехать и жить дальше, как будто его никогда не существовало?
– А вас не заботит то, что будет с вами, если вы останетесь? – ее маленькие глазки блеснули. – Я знаю, о чем говорю. Над этим домом висит проклятие. Оно и вас коснется, как коснулось Лаурин, меня …
– И Пити?..
На ее лице проступили преждевременные морщины.
– Да, и Пити, – казалось, она снова взяла себя в руки. – Ну, мы говорим сейчас не о Пити. Я пытаюсь вам объяснить, что вам решительно нельзя здесь оставаться. Если хотите, не только ради вашего блага, но и ради блага мистера Джона.
– Вы не откровенны со мной, – ответила я ей холодно. – Вы хотите, чтобы я уехала, пугаете меня опасностью и не объясняете почему. Я не смогу принять от вас совета, пока вы мне не скажете правду. Что вы имеете в виду, говоря о себе, Лаурин и Пити? Объясните, а я попытаюсь послушать.
Она положила руки на край моей постели и крепко сжала кулаки.
– Что еще нужно, чтобы убедить вас? Я говорю вам все, что могу.
– Вот именно. Вы сказали мне ровно столько, чтобы не дать ни в чем разобраться, – Я взглянула на нее. – Я прекрасно понимаю цель этого происшествия.
Волнение на ее лице сменилось усталостью.
– Тогда я теряю время, вы не станете слушать?
– Нет, пока вы не скажете мне, кому в этом доме понадобилось желать мне зла.
Она на мгновение закрыла глаза, казалось, ее раздирают противоречия. Через несколько секунд она беспомощно покачала головой.
– Я не могу сказать вам, не могу.
Она с усилием поднялась и направилась к двери.
– Помяните мое слово, мисс Стюарт, вы пожалеете об этом решении. Вы только еще больше зла принесете в этот дом.
– Зло, как вы это называете, было здесь еще задолго до того, как я сюда приехала. Вы это так же хорошо знаете, как и я.
– Я не очень хорошо себя чувствую, мисс Стюарт. С вашего позволения.
Я не чувствовала себя настолько взволнованной, насколько ожидала. Ее слова настораживали, однако я понимала, что сделала еще один шаг к разгадке этой тайны; она была в ней замешана. Если она была па стороне тех, кто пытается убить меня, то кому она помогала? А может быть, это не она кому-то помогала, а наоборот?
Мои раздумья были прерваны миссис Марией.
Они что, все сговорились не оставлять меня одну ни на минуту?
Она широко мне улыбнулась.
– Джон был прав. Вы намного лучше сегодня выглядите, мисс Гэби. Скоро, наконец, его невеста снова будет в порядке, и он сможет жениться; он ждет не дождется.
Я ответила теплой улыбкой.
– Значит, вы остаетесь, – она выглядела немного озадаченной. – Тогда я уверена, что миссис Беатрис неправильно вас поняла.
– Она сказала, что я уезжаю?
Она кивнула.
– Пожалуйста, постарайтесь не сердиться. Она, должно быть, просто пыталась уехать из Уайт-Холла с вами. Она никогда не чувствовала себя здесь как дома.
Она начала рассказывать о последних событиях, сказав, что Клэппи и Полли заглянут, когда у них появится свободная минутка, и добавила, что Коррин сегодня занималась с Пити, чтобы он не забыл свои уроки.
Когда она сделала небольшую паузу, я быстро воспользовалась возможностью и спросила ее, куда делись мои ботинки, которые я носила в тот день, когда все произошло. Они не выходили у меня из головы, и меня беспокоила мысль о том, что их невозможно будет починить.
Она подъехала к шкафу, достала ботинки и отдала их мне.
– Дорогая, к ним не прикасались, – она подстелила журнал под подошвы. – Боюсь, с ними уже ничего не сделаешь – видите, что произошло с кожей.
– Да, – печально заключила я. – Да, кожа вся прорезана. Я так надеялась, что их можно еще починить. Отец подарил мне их на восемнадцатилетие. Они были моими любимыми.
Я тихонько потянула за изорванные края кожи, пытаясь разгладить их. Там что-то запуталось, и мне пришлось потрудиться, чтобы вытащить это. Должно быть, это был комок изорванной кожи…
Я нахмурилась. Это была не кожа.
Я отложила ботинки, как будто мне уже не было интересно, на самом деле сгорая от любопытства. Казалось, прошла целая вечность, пока ушла миссис Мария; я не услышала ни слова из того, что она говорила.
Едва оставшись одна, я тут же схватила ботинки. Конечно же, без всякого сомнения, этот маленький комок – это были розовые лепестки! Три-четыре лепестка были отдельно, и их можно еще было узнать. Не мог же их принести сюда ветер с противоположного конца сада! Это было невозможно. Абсолютно невозможно!
Тогда что же? Глупо, конечно, но, выходит, их туда положили. А в этом доме только один человек постоянно носил в волосах розу Джерико.
Я отвлеклась: внизу громко хлопнула входная дверь и послышались голоса. Постепенно шум стих, и все снова стало спокойно. Вот для чего были эти лепестки: чтобы отвлечь, запутать меня. Тот, кто это сделал, действительно очень умен, раз уж захотел, чтобы я подумала как раз то, что мне сначала пришло в голову. Я постаралась логически разобраться с ними со всеми. Миссис Мария – не в счет, если кто-то не делает это за нее. Коррин – тоже нет; мы очень близки, кажется, она вообще мой единственный настоящий друг, просто не хочет вмешиваться. Тогда мистер Эмиль? У него вполне могли быть свои причины. На Джона я подумать не могла. Я знала, что это не мог быть он! Так кто же? И опять же – почему? Что за причина? Что я такого сделала?
Я сунула ботинки под кровать, не собираясь их выбрасывать, и откинулась на подушки.
Я перестала прислушиваться к тишине, почувствовав, что что-то не так. Разгадка была прямо у меня перед носом – и я упустила ее: никто из них этого не делал. Это могла быть только миссис Беатрис. Ведь все в семье говорили, что в последнее время она слегка не в себе. Если у нее действительно что-то не в порядке с головой, то логичной причины ей не надо, достаточно одной навязчивой идеи. Это означало, что я постоянно нахожусь в смертельной опасности. Она вполне могла написать мне записки, чтобы я могла догадаться о Джоне и Лаурин. Может быть, в глубине души она хотела стать хозяйкой Уайт-Холла. Миссис Марию она не брала в расчет из-за ее болезни. Сейчас она явно собиралась убить меня, так же как она убила Лаурин. Она даже еще раз меня предупредила.
Нужно было сказать о моих подозрениях Джону, и немедленно. А что если ее состояние ухудшится и она совсем потеряет над собой контроль?
По закону подлости, Джон проспал весь день, а у меня не хватило духу его разбудить. В тот вечер я засыпала, жалея, что не могу спать с открытыми глазами, и очень волнуясь, что остаюсь одна.