Текст книги "Поместье потерянных грез"

Автор книги: Дороти Дэниелс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава шестая

Платье мое было безнадежно испорчено. Я отнесла его в ванную: там, по крайней мере, нет полированных полов и ковров, а с платья все еще стекала вода. Потом я смыла с себя грязь и тину. Вытерлась досуха, надела ночную сорочку, потушила свет и легла. Пришлось, однако, довольно долго устраиваться в постели, так чтобы не болело ушибленное камнем плечо.

Заснуть не удавалось. Я стала опять думать о том, кто же напал на меня. И опять приходила все к тому же неутешительному ответу: судя по Евиным рукам, это могла быть только она. Неужели она действительно невменяема? Или подвержена приступам жестокости? В таком случае ей удалось провести даже собственную мать. Ведь миссис ван Дорн обещала присмотреть за ней, пока меня не будет на месте. Возможно, миссис ван Дорн настолько поверила в улучшение, что решилась даже оставить Еву одну.

Мне не удалось без посторонней помощи поднять Еву с постели и уложить под одеяло. Я только прикрыла ее сверху, перед этим вымыв ей руки и вычистив грязь из-под ногтей. И опять лежала и думала. Сон никак не шел. Кроме всего прочего, еще и из-за страха. Я не стала запирать дверь между нашими комнатами… Может, этот приступ жестокости больше не повторится? Или уж во всяком случае, не сразу. Я лежала и молила Бога об этом. И еще я молилась о выздоровлении Евы. В конце концов, я заснула. А когда проснулась, было опять яркое солнечное утро. И с ним нахлынули воспоминания. Посещение Ника… то, как Ева послушалась его… признание в любви… отъезд… мое возвращение в дом… покушение… и, наконец, Ева, ее руки… Ужасная загадка…

Я решила никому ничего не рассказывать, пока не поговорю с Ником. Только ему я расскажу обо всем.

На левом плече красовался огромный синяк – свидетельство того, что все случившееся прошлой ночью мне не приснилось. Я быстро приняла душ и надела прежний серый костюм, сшитый в свое время на заказ у портного. Больше у меня здесь ничего не было, оставалось только надеяться, что багаж с вещами не задержится слишком долго.

Я выглянула в окно и обнаружила некое подобие балкона – это было чисто декоративное сооружение. Но мне пришло в голову, что лучшего места спрятать испорченное платье не найти. Не хотелось, чтобы оно попалось на глаза мисс Кемп, когда та придет убирать у меня в комнатах.

Пора было завтракать. Я дернула шнурок звонка для вызова горничной и пошла к Еве. Она лежала с открытыми глазами.

– Проснулась? – спросила я бодрым голосом. – Сейчас будем завтракать. Давай-ка я тебе помогу.

Усадив на постели, я умыла ее, почистила ей зубы, расчесала волосы. Все это оказалось довольно нелегким делом, особенно если нет опыта. Тем не менее к приходу служанки с завтраком Ева была в полном порядке. Я покормила ее, потом поела сама и все это не переставая болтать.

– Ева, помнишь Николаса Рисби, который был у нас в гостях эчера? Я называю его Ник. Помнишь, он еще добился, чтобы ты встала самостоятельно. Ты это сделала, потому что поверила ему, правда? Я тоже верю ему, верю всей душой. А он уверен, что ты поправишься, и очень скоро. Он в самом деле так считает. Но только ты должна будешь ему помогать. Ты ведь сможешь? Но знаешь, что я подумала? Может быть, не стоит пока никому говорить о наших успехах. Потом, попозже, пусть это будет для всех приятным сюрпризом. Я знаю, пока ты не можешь высказать свое отношение, но мне кажется, что ты согласна со мной. Только представь: в один прекрасный день мы с тобой спускаемся рука об руку по лестнице и входим в гостиную. Ты представляешь себе восторг всей семьи? Господи, Ева, у тебя столько всего впереди! Ты должна, ты просто обязана поправиться!

Я действительно так думала. Может быть, поэтому слова мои прозвучали, как молитва: Боже, ведь она так молода, красива… богата; у нее столько всяких достоинств, которые сейчас, правда, скрыты за этим временным помешательством; она деликатный, тонкий, мягкий человек – правда, сейчас лицо ее ничего не выражает, но нет на нем и той жестокости, которая неизбежно выдает злобу или коварство.

В дверь постучали. Я поспешно встала и впустила Сьюзан Кэртис. Она села и улыбнулась Еве.

– Вот, решила зайти взглянуть на нашу больную, – объяснила она.

– Она сегодня в полном порядке, – весело сказала я.

– Приятно слышать. Вы, действительно, молодец, мисс Вингейт. Но я пришла по другому поводу. Вы знаете, мистер и миссис ван Дорн уехали на целый день в Стэнфорд, а мистер Тэйни, Джон Тэйни, вчера вечером прибыл из Нью-Йорка. Обычно он работает в нью-йоркских офисах мистера ван Дорна. Так вот, он узнал, что вам поручено заботиться о Еве, и, кажется, очень этим расстроен.

– Вот как? – спросила я. – Можно узнать, почему?

– Ну, он считает, никто здесь не должен ничего предпринимать, не проконсультировавшись предварительно с ним. И, кроме того, он узнал, что вы, и только вы, полностью отвечаете за Еву. Мне кажется, он уже настроен против вас, мисс Вингейт. А он такой человек, который вполне может испортить вам жизнь. Уверяю вас, он способен на это.

– Спасибо за предупреждение, – сказала я.

– А знаете, мне кажется, вы сможете вытащить Еву из этого… Ну, там, заставить ее двигаться, говорить… и все прочее. Между прочим, она ведь прекрасно поет. И вообще, она всегда была просто прелесть. Такая остроумная. Хочу, чтобы она вернулась к нам.

– Она вернется. Я вам обещаю.

– Я вижу, вы уверены в себе. Камилла тоже была самоуверенной.

– Камилла? Кто такая Камилла?

– А… Вы еще не знаете о ней? Она была секретаршей мистера ван Дорна. Очень способная и исполнительная. Прекрасная машинистка. Он ее высоко ценил. Кроме того, она была потрясающе красива – темные волосы, оливковая кожа… Я думаю, в ней была испанская кровь. Или, может быть, южноамериканская. Одним словом, это была настоящая красотка.

– И что же с ней случилось? – спросила я.

– Никто не знает. Просто в один прекрасный день она ушла и не вернулась. И никто ничего о ней больше не слышал.

– Вот как? Просто исчезла?

– Да, именно так! Ночью упаковала вещи и смылась. Я так и не могла понять почему. Мы все очень хорошо к ней относились. Она была дружна с Евой. Никто и предположить не мог, что она может вот так исчезнуть.

– Странно, очень странно… – сказала я в глубокой задумчивости.

– Одно время мне казалось, Тэйни знает, что произошло. Он всегда был без ума от нее. Но теперь-то я думаю, что ошибалась. Он в таком же неведении, как и все остальные.

– Может, стоит повидать Тэйни? – спросила я. – Что он собой представляет?

– Гордец и нахал. Камилла была единственной, к кому он проявлял человеческие чувства. Забавно было наблюдать, как он из кожи вон лез, стараясь казаться суперменом и светским человеком. Вот уж этого-то в нем совсем нет. В доме он ни с кем не общается; говорит, что работает на мистера ван Дорна; остальные для него как бы и не существуют. Обычно он приезжает на два-три дня, не больше. Просматривает книги, счета. Еду ему подают в комнаты. Никогда еще с нами не обедал. Да, я вам скажу, этот Тэйни – редкостный тип.

– Если мистер Тэйни – подчиненный мистера ван Дорна, как вы говорите, то почему он должен быть настроен против других подчиненных – против меня, например?

– Ну, я же вам сказала: он считает себя незаменимым. И надо отметить, дядя очень высоко его ценит.

– А этот Тэйни… почему он отличал Камиллу? Почему относился к ней иначе, чем к остальным?

– Если бы вы хоть раз ее увидели, вы бы не задавали этого вопроса, – сказала она с улыбкой.

– Ну, хорошо, по крайней мере, я предупреждена, – сказала я, улыбнувшись в ответ. – Послушайте, я сейчас вернусь. Вы не присмотрите за Евой минутку?

– Конечно, с удовольствием. Можете не торопиться.

Что это с ней? С чего бы она так переменилась? Непонятно. Но, как бы там ни было, я была этому рада: все-таки трудно жить под одной крышей с враждебно настроенными людьми. Мне нужны друзья, а не враги.

Я пошла вниз, прямо в кабинет мистера ван Дорна. Там я и застала Джона Тэйни. Это был худощавый человек лет тридцати пяти. У него были резкие черты лица, тонкий длинный нос, светло-каштановые волосы, из тех, что со временем приобретают мышиный оттенок. Он носил очки в тонкой металлической оправе.

– Да, в чем дело? – спросил он резко.

– Я Анджела Вингейт, новая гувернантка Евы ван Дорн. Я подумала, что нам с вами следует познакомиться, мистер Тэйни.

– Да? С какой стати?

– Ну, хотя бы потому, что я собираюсь жить в этом доме какое-то время и нам, судя по всему, иногда придется встречаться.

Я смотрела в его бесцветные глаза. Моей целью было дать ему понять с самого начала, что я его не боюсь. В конце концов, мое положение не менее ответственно, чем его.

– Да, по-видимому, встреч нам не избежать, – спокойно сказал он. – Но я не считаю это поводом для дальнейшего знакомства.

– Пожалуй, вы правы, – сказала я так же спокойно. – Тем более что мое время целиком занято заботами о Еве.

– Вы о чем-то хотели спросить меня конкретно?

– Нет, мистер Тэйни.

– Может быть, вас интересует мое мнение о состоянии молодой леди?

– Да, конечно. Меня интересует все, что может способствовать ее выздоровлению.

Он аккуратно положил на место ручку, которой писал за минуту до этого, так же аккуратно закрыл чернильницу металлической крышкой, сложил руки на столе перед собой и посмотрел на меня. Откашлялся. Да, забыла сказать, что когда я вошла, он так и не встал с места.

– Так вот, я считаю, что ее давно надо отправить в клинику, в закрытую клинику, как неизлечимую и опасную больную.

– Да вы просто злодей! – вскричала я.

– У меня есть причины так говорить. Если хотите знать, эта сумасшедшая однажды уже пыталась убить меня.

Я медленно опустилась в кресло. В первую минуту я готова была вслух назвать его лжецом, но потом вспомнила, что, вполне возможно, она пыталась убить и меня этой ночью. Тем не менее, немного оправившись от первого шока, я попыталась найти аргументы в пользу Евы.

– Знаете ли, сэр, в это трудно поверить. Ведь она не способна даже ходить самостоятельно.

– Да, ей удалось всех в этом убедить. Но она вполне может передвигаться самостоятельно, если хочет. И быстро, как кошка. Несколько недель назад, вечером, я собирался уезжать в город. Когда я шел к воротам, где оставил экипаж, она появилась откуда-то из темноты с тяжелой дубинкой и стала колотить меня ею по плечам и по голове.

– Господи, что вы такое говорите?! Как это могло быть?!

– Ничего не знаю. Знаю только, что это точно была она. Я узнал ее, несмотря на плащ, в который она была закутана, несмотря на то, что не мог видеть ее лица.

– Так вы, значит, не видели ее лица?

– Нет, но, говорю вам, это ничего не значит. Я узнал ее: тот же рост, та же комплекция, тот же дурацкий дикий смех, который появился у нее незадолго до этого. Ошибки быть не могло.

– А вы кому-нибудь об этом рассказывали?

– Никому, да и кто бы мне поверил? И, кроме того, я рисковал потерять работу. Мистер ван Дорн не такой человек, который потерпит, чтобы о его дочери рассказывали подобные истории, особенно если их невозможно доказать.

– В таком случае странно, что вы сочли возможным рассказать это мне.

– Ничего странного. Вы здесь такая же служащая. Может быть, я спасу вам жизнь этим предупреждением. Повторяю еще раз: Ева – опасная маньячка. Она обязательно кого-нибудь убьет, а может быть, и себя тоже.

– Все-таки странно, почему вы мне все это рассказали?

– Да потому что вы здесь долго не задержитесь. А если и вздумаете рассказать кому-то еще, учтите: я буду все отрицать.

– А почему это я здесь долго не задержусь?

– Да потому что вы такая же, как Камилла. Такая же хорошенькая. Изящная фигурка, красивые глаза… Но, учтите, это ни к чему хорошему не приведет. Камилла оставалась здесь, пока не получила все, что ей было нужно. А потом – поминай как звали. Исчезла и даже не попрощалась ни с кем.

Кажется, я начала что-то понимать.

– Камилла была очень привлекательна, мистер Тэйни?

– Просто красавица! Самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. И самая бессердечная. После того что я для нее сделал, вот так взять и исчезнуть…

– Вы были влюблены в нее? – спросила я напрямую.

– Нет, – быстро ответил он, с какой-то даже излишней резкостью, – я никогда не был ни в кого влюблен и никогда не буду, слышите?! Просто… она мне нравилась. Но это мое дело.

– Но ведь должна же быть какая-то причина, почему она сбежала.

– Говорю вам, она получила все, что хотела. Я-то видел, что происходит. А она делала из меня дурака. О, как я ее ненавижу! Погодите, я покажу вам ее.

Он вытащил из кармана бумажник, вывалил на стол все его содержимое и извлек фотографию. Это был поясной портрет девушки, а вернее, женщины необычайной красоты. На вид ей можно было дать лет тридцать. У нее были иссиня-черные волосы и большие, теплые темно-карие глаза… высокие скулы, крупные черты лица. Такое лицо не осталось бы незамеченным ни в одной компании.

– Да, вы правы, мистер Тэйни, – медленно проговорила я, возвращая фотографию. – Она необыкновенно красива.

– Можете выкинуть ее, если хотите, – отрывисто сказал он и склонился опять над своими счетами, давая понять, что разговор окончен.

Я хотела было сказать, что думаю о нем и о его поведении, но потом решила, что не стоит. Поднялась и вышла из кабинета.

Ева была одна. Значит, несмотря на свое обещание, Сьюзан просто бросила ее.

Я заметила, что все еще держу в руках фотографию Камиллы, и поставила ее на туалетный столик. Постояла некоторое время, глядя на Еву. Неужели наши подозрения – мои и мистера Тэйни – оправданны? Самая мысль об этом казалась просто неестественной. Она же была практически парализована… ничего не могла делать самостоятельно… ничего. И все же… прошлая ночь… исцарапанные руки… грязь и земля под ногтями. Ну что ж, будет о чем рассказать Нику, когда он появится.

Пора было одевать и поднимать Еву. Наверное, все это ей ужасно надоело. Мне удалось надеть на нее бледно-зеленое платье, которое очень шло к ее прелестному лицу и светлым волосам. Мне даже удалось уговорить ее спуститься вниз. Правда, у двери она остановилась намертво, и я знала почему.

– Не бойся, мы не пойдем в оранжерею, – сказала я. – Просто погуляем по солнышку. Давай обойдем вокруг дома, а потом посидим в саду. Тебе это очень полезно.

В конце концов, она подчинилась движениям моей руки. Мы медленно направились к круглому садику. В центре его стояла деревянная скамья, вырубленная из ствола небольшого дерева. У меня был с собой свежий номер еженедельника для женщин. Я стала читать вслух короткие рассказы, рассуждать о последней моде. Журнал я держала так, чтобы ей были видны рисунки и реклама. Не было, правда, никакой уверенности в том, что она хоть что-нибудь понимает.

Все это, однако, помогло скоротать утро. Наступило время обеда, а потом и отдыха. Я уложила ее в постель и накрыла легкой простыней. А сама пошла к себе приготовиться к вечеру. У меня не было полной уверенности, что Ник придет сегодня вечером, но, если надежда и горячее желание что-нибудь да значат, он обязательно будет здесь.

В пять часов я пошла будить Еву… и, войдя в комнату, в изумлении остановилась на пороге. Она сама встала с постели и теперь стояла в углу комнаты, отвернувшись к стене, вся напрягшаяся как струна. Она, казалось, была во власти своей ужасной болезни еще больше, чем обычно.

Я подошла к ней. В одной руке, прямо перед глазами, она держала фотографию Камиллы. Глаза были полны слез… Слезы катились и по щекам.

– Ева! – воскликнула я. – Ты что, очень любила Камиллу?

Она не двигалась и не отвечала. Невозможно было понять, как она умудряется стоять в этой немыслимой позе.

Я взяла у нее из рук фотографию. Могу поклясться, я почувствовала некоторое сопротивление: она не хотела ее отдавать. Я повернула ее от стены, хотела отвести к креслу – и не смогла. Она будто вросла в пол. Надо было как-то усадить или уложить ее. Нельзя было терять терпения.

– Ева, милая, если ты так и будешь тут стоять, пока придет Ник, он будет очень расстроен. Он ведь так надеялся на тебя. И я тоже. Не отнимай у нас эту надежду. Ну, пойдем, сядем. Или, если хочешь, полежи.

Она не реагировала. Я почувствовала, что прихожу в полное отчаяние: никудышная, совершенно не гожусь для ухода за больным человеком. Мистер ван Дорн был прав: меня надо было сразу отправить обратно.

И все же я не могу вот так сдаться. Несмотря на все, что произошло этой ночью. Она должна поправиться. Даже если она и напала на меня, то это было бессознательно. Да, она должна поправиться. Кроме всего прочего, это был бы большой успех и для Ника.

Вдруг у меня появилась идея. Я взглянула на фотографию, которую перед этим отняла у нее, и вновь вложила ей в руку. Я была права, чудо произошло: она позволила отвести себя к креслу.

– Ты знаешь, мистер Тэйни дал мне этот портрет. Он, оказывается, хранил его все это время. Я думаю, он был влюблен в Камиллу. Она-то, конечно, не отвечала ему взаимностью: она ведь уехала. Знаешь, он расхваливал ее до небес: какая она красавица и все такое. Сказал, что она уехала, так как решила, что где-то в другом месте ей будет лучше.

Здесь я немного покривила душой. Не хотелось передавать слова мистера Тэйни, что Камилла получила все, что могла, от семейства ван Дорн и смылась.

– Хочу попытаться найти ее, – продолжала я. – Пока еще не знаю, с чего начать, но, думаю, найду какой-нибудь способ.

Почему-то у меня возникла уверенность, что Камилла много значила для Евы.

– Но ты тоже не должна терять времени, – продолжала я. – Надо делать все, чтобы поправиться. И самое главное – пожалуйста, делай все, что тебе говорит мистер Рисби. Что бы ни происходило – слушай только его. Прежде всего, тебе надо больше двигаться, бывать на свежем воздухе. И не замыкаться в себе.

Если бы она хоть как-нибудь дала мне понять, что слышит… Но нет, она сидела передо мной, как огромная красивая кукла, и молчала.

Приближалось время ужина. Потом, может, придет Ник. С каким нетерпением я ждала его! Несмотря на то что до сих пор я ни разу еще не испытывала чувства любви, сомнений не было – я была отчаянно влюблена.

Кто-то по-хозяйски, без стука, открыл дверь в спальню. Может быть, мистер ван Дорн вернулся раньше времени? Но нет, это оказалась Гарриет Кэртис, тетушка Евы. Остановившись прямо перед Евой, она стала беззастенчиво разглядывать несчастную девушку.

– Никакого улучшения, – сказала она громко и безапелляционно. – И не считайте меня дурой – я все равно не поверю в улучшение, что бы вы там ни говорили.

– С каких пор вы стали экспертом в медицине? – спросила я. – Как вы можете судить о Евином состоянии? Вы же ее почти не видите.

– Не беспокойтесь, я видела ее больше, чем вы.

Она наклонилась к фотографии, которая все еще была у Евы в руке.

– А это что еще такое? Фотография… Камиллы?

– Да, миссис Кэртис.

– О, она была просто невозможна, эта Камилла. Мы все так хорошо к ней относились, и чем, скажите, она нам отплатила?! Просто ушла и не вернулась.

Она удостоила меня долгим взглядом.

– А вы когда собираетесь уезжать, мисс Вингейт?

– Я никуда не собираюсь уезжать, пока меня не уволят.

Я сказала это в основном для Евы. Нельзя было подвергать ее еще и такому удару – конечно, если она слышит и понимает, как я надеялась.

– Мне кажется, мистер и миссис ван Дорн хотят, чтобы я осталась. Они-то видят, что Еве стало лучше, – добавила я.

– Сомневаюсь, что вы долго продержитесь. Это не такое уж приятное место. Бывают минуты, когда мне, например, хочется только одного – собрать вещи и бежать куда глаза глядят.

Я воздержалась от вопроса, почему же она этого не делает, – ответ я знала заранее. У нее не было собственных средств, и уж конечно, она была готова со многим смириться ради удобств и комфорта этого дома. И ради будущего богатства своего деверя. Она была в полной зависимости от мистера ван Дорна.

– Я с вами согласна, Еве было бы лучше жить в более радостном окружении, – сказала я. – Знаете, вы тоже могли бы этому поспособствовать, если бы смотрели на вещи более доброжелательно.

– Ева ничего не соображает. Она даже не понимает, где она находится и что происходит вокруг. Доктор Виггинс считает, что ей не поправиться никогда. Не вижу, что вы тут можете сделать. Совершенно не понимаю, зачем вам здесь оставаться.

– А вот я думаю иначе. За то короткое время, что я здесь, у Евы наступило значительное улучшение. И никто меня в этом не разубедит. Я уверена, что очень скоро она совершенно поправится. Кроме того, я считаю, миссис Кэртис, что вы не вправе решать, оставаться мне или уезжать.

Она демонстративно рассмеялась мне в лицо, потом спросила, не обратив никакого внимания на мои предыдущие замечания:

– Вы что, считаете себя умнее, чем доктор Виггинс? Да это просто неслыханная наглость!

– Миссис Кэртис, – начала я, набравшись терпения, – нам, конечно, еще очень мало известно о человеческом мозге. Но исследования ведутся, и многие вещи уже проясняются. Евино состояние скорее всего вызвано каким-то сильным шоком. Сейчас он проходит, и я убеждена, что уже совсем скоро она будет вполне здорова. Я занималась этими вопросами в колледже.

Она только отмахнулась.

– А, вы, наверное, имеете в виду этого Фрейда. Безумец и шарлатан, вот что он такое, моя дорогая. Ни одна из его теорий не была и никогда не будет признана. Мозг никогда не откроет своих секретов никому. Ни один смертный не имеет права лечить мозговые заболевания так, как обыкновенную простуду.

– Согласна, подобное заболевание – вещь гораздо более серьезная, чем простуда. И они не так легко излечиваются. Но я твердо уверена – когда-нибудь, в недалеком будущем, ответ будет найден и болезни, подобные Евиной, будут лечить.

Похоже, эта тема ей надоела.

– Ну, хорошо, оставим это. По крайней мере, вы, я вижу, очень добросовестно относитесь к своим обязанностям, мисс Вингейт. Это делает вам честь. Тем не менее, я уверена, что и вы в конце концов поймете: самое лучшее для Евы – это оказаться в какой-нибудь хорошей частной клинике, где ей будут обеспечены все удобства и надлежащий уход. Я рада, что она хотя бы не испытывает физической боли, бедняжка. Всего доброго, мисс Вингейт.

Даже не взглянув на Еву, не сказав ей ни единого доброго слова, она выплыла из комнаты. Я была вне себя от гнева.

Я наклонилась к Еве.

– Не верь ей, слышишь, Ева! Не верь ни одному ее слову. Ты останешься дома. Я останусь с тобой. И попытаюсь найти Камиллу.