Текст книги "Браки между Зонами Три, Четыре и Пять"
Автор книги: Дорис Лессинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– А теперь – припустим, – Дабиб говорила в своей обычной манере, спокойно и уверенно.
И они обе пошли обратно тем же путем, каким пришли сюда, стараясь не попадаться встречным на глаза, а когда им встречались стада, они пробегали между животными. По пути Дабиб, задыхаясь, делилась с королевой Зоны Три разного рода информацией, например, объясняла, что этот ритуал проводится четыре раза в год. «Чаще в разных местах – у нас хватает заброшенных крепостей и фортов, а больше просто негде!» Она рассказывала, что мужчины, конечно, знают, что женщины проводят что-то такое, но не мешают. Они воспринимают этот ритуал как предохранительный клапан. «Ну а если хоть одна нарушит обещание и проговорится мужу, представляешь, что ее тогда ждет? Никто из нас не рассказывает о том, что мы снимаем карательные шлемы и втайне смотрим на горы. Ни одна! Потому что все знают – мы убьем предательницу… видишь ли, это в наших интересах – потому что мужчины очень давно не вспоминали о своих обязанностях…».
И вот они уже у подножия холма, на вершине которого в лучах раннего солнца изящно белеют павильоны.
– Тут я тебя оставлю, а то если приду еще позже, муж с меня шкуру спустит… – И с этими словами Дабиб повернулась и помчалась домой.
Эл-Ит медленно поднялась на холм, постояла, прислушиваясь, раздается ли барабанный бой, и почувствовала, как ребенок пробуждается с наступлением дня: она представляла себе, как он зевает и потягивается там, держала руку над животом.
Как это там пела Дабиб: «Есть в мире нечто, что должны мужчины делать…»Конечно! Все совершенно просто и понятно! И она могла бы догадаться уже давно, потому что ничего особо трудного тут нет.
Мужчины должны защищать и охранять жизнь, а не развязывать и вести войну, настоящую или имитацию боевых действий. Произошла какая-то подмена, поставлена другая цель, нарушена определенная функция, забыто то, что в жизни доставляет радость… и не только забыто, но теперь и запрещено. Но почему? Что же произошло? И, самое главное, как? Вот в чем суть. Мужчины, как предполагается, должны… должны… но… что же все-таки стряслось?
За все время ночных пения, танцев и игрищ ни одна девушка, ни одна женщина ни полсловечком на это не намекнули. Если «хоть раз взойти на горную вершину» понимать как то, чем должны заняться мужчины, то в чем тут скрытый смысл? Эл-Ит знала, что если спросит Дабиб: «Хорошо, но что, по-вашему, должны делать мужчины?» – Дабиб укажет ей на горы. Да, но как это понимать?
А теперь я ненадолго прерву свое повествование и расскажу о положении дел в Зоне Три.
Помните, как Эл-Ит спросила сестру, готовятся ли они к фестивалю старинных песен и сказаний? Эл-Ит надеялась почерпнуть из старинных текстов какие-нибудь полезные сведения или хотя бы отыскать намеки в полузабытом житейском опыте… И, по сути, она была права. Вот только искала не в том месте: не сообразила, чейэто жизненный опыт, какой зоны.То, что Эл-Ит рассчитывала узнать, как раз стало ей ясно на церемонии, куда ее позвали в качестве гостьи женщины Зоны Четыре. В ту ночь она уже догадалась: фестиваль в Зоне Три вряд ли даст что-то новое.
Однако Мурти не пренебрегла просьбой сестры.
Несмотря на то, что столкнулась с большими трудностями.
Прежде всего, как я уже сказал, фестивали такого рода проводятся у нас во всех регионах, хотя бы раз в год. Так что же нам следовало сделать, чтобы выполнить просьбу Эл-Ит? Объявить всенародно, что от наших старинных песен и сказаний, даже самых глупых и примитивных, может быть какая-то практическая польза, и исходя из этого, и подбирать для фестиваля? Я по своему опыту знал, что подход в лоб в таких вопросах, как правило, себя не оправдывает. Нет, правда обычно всплывает неожиданно, косвенно, побочно… так я рассуждал, должен был бырассуждать, потому что активно участвовал в подготовке: в конечном счете, Мурти все перепоручила мне. Возможно, проблема заключалась в том, что мы теперь все эти старинные тексты слышим по-другому? Да, скорее всего так. Честно говоря, наши песни, наши сказания не сильно изменились за долгое время: точнее говоря, что мы воспринимали их слишком поверхностно, не старались углубляться в подспудный смысл… Рискну утверждать то, на что уже намекал: существование всеобщего недуга, или застоя (как трудно соотносить это слово с нашей прекрасной страной) было полностью доказано нашим сословием – мемуаристами, творцами картин, песен… хотя, как всегда бывает, само это слово мы смогли произнести вслух только спустя очень долгое время.
Наши фестивали всегда были оформлены очень красиво. Я отвечаю за свои слова: мое определение точно соответствует действительности. На каждом их этапе в глаз бьет богатство, пышность. Со стороны очень приятно посмотреть. Побывать на нашем фестивале – это все равно как посидеть за богато накрытым пиршественным столом. Но в них нет «изюминки», абсолютно никаких сюрпризов. Ничто не потрясает. Они ни к чему не побуждают.
Здесь, конечно, не место обсуждать понятие «фестиваль» как таковое. Дискуссий на эту тему на этапе подготовки было предостаточно, и в целом они не дали результатов. Понимание приходит на практике, когда наблюдаешь последовательно за всеми мероприятиями, сам проживаешь все события фестиваля, осмысливаешь их…
Подготовка в тот раз шла с трудом. Никто не знал, что конкретно от него требуется. Нам было достаточно того, что его хотела провести Эл-Ит: значит, надо организовать… но ведь королева отсутствует, так? Намерена ли она вернуться к этому событию? Если нет, есть ли смысл его вообще устраивать? А может, фестиваль велели провести Надзирающие? Ну, это вряд ли.
Но все-таки мероприятие началось и тянулось целую неделю. Много лет не проводился такой крупный и многолюдный фестиваль. Каждый регион прислал своих певцов и сказителей. Как обычно, все было очень мило и – невероятно приторно. Я говорю это слово, скривив губы…
И я, и все остальные – как деятели искусства, так и организаторы – вынуждены были скривить губы. Реагировали сухо. У нас этот фестиваль вызвал разочарование. Мы не увидели ничего нового, все это уже было раньше: гладкие, стандартные, слащавые стихи… и как бы мы ни старались угадать, что хотела услышать Эл-Ит, сами ничего нового не услышали.
Мурти, конечно, присутствовала на всех мероприятиях, она в каком-то смысле для нас воплощала Эл-Ит… но ее участие выглядело неубедительным. Она была апатичной, интерес проявляла чисто формально, – отбывала повинность, как бывает, когда тебе что-то не по душе.
И конец фестиваля положил конец прежнему порядку.
Только, пожалуйста, не подумайте, что я принимал желаемое за действительное; нет, процесс и впрямь уже начался, – причем повсеместно. В конце концов, эта история с Эл-Ит послужила нам уроком: мы теперь знаем, что, если что-то произошло в одной зоне, оно передается и в остальные, пусть даже другие страны нам враждебны или просто нас не интересуют. Процесс развития для всех един, мы одинаково переживаем эпохи застоя, обособленности, самоупоения. Когда те женщины в Зоне Четыре изо всех сил старались поднять свои бедные головы, чтобы смотреть вверх, на наши горы, они как будто при этом тайком подпитывали своей энергией и усилиями те потоки, которые питают всех нас. Причем Эл-Ит вынужденно спустилась в то ужасное место, ради нас всех… как ни парадоксально, но наш фестиваль отчасти потерпел неудачу потому, что в нашей зоне начало выправляться положение дел. В открытую об этом не говорили, но все это уже почувствовали. Достаточно было посмотреть на животных, которые прибывали к нам из всех регионов и паслись в пригородах Андаруна, – у них не осталось и следа меланхолии, каждый зверь по-своему демонстрировал прекрасное настроение. Видя их резвость и игривость, разного рода любовные игры, мы шутили, что теперь пора ожидать прекрасного пополнения молодняка. Мы присматривались к себе – и нам казалось, что замечаем приметы нового духа. Хотя об этом в основном помалкивали… но прилив начался… мы уже осмеливались считать наше недавнее прошлое «плохими временами». И общество неразрывно связывало Эл-Ит с тем временем, и чем меньше нам хотелось о нем вспоминать, тем реже вспоминали и об Эл-Ит. Конечно, ходили разные слухи о ее визитах к нам: королеву считали эксцентричной, в глазах людей она была как бы запятнанной, грязной. По своему опыту скажу, что так бывает всегда: по возможности люди стараются держаться подальше от человека запятнанного, ущербного. И всё – из страха: как бы самому не оказаться запятнанным. Должен отметить, что когда обстановка в Зоне Три разрядилась и мы вновь обрели свой моральный дух и самоуверенность, об Эл-Ит стали вспоминать все реже, и даже с неприязнью. Боюсь, что это слово точно выражает отношение людей.
В настоящей хронике я хочу оживить память об Эл-Ит в сердцах своих соотечественников, создать о ней иное представление, дабы эта королева заняла заслуженное место в нашей истории. Конечно, были люди, которые ее разыскали, они стали отождествлять себя с Эл-Ит, пытались поселиться поблизости, но всего этого оказалось недостаточно, потому что огромное большинство населения опасалось королеву – она задевала в душе человека такие струны, которые он сам боялся затрагивать…
Итак, усталая Эл-Ит не спеша подошла к павильону, больше всего желая прилечь, отдохнуть, – а в павильоне на краешке тахты сидел Бен Ата, бледный, мужественный, расставив свои героические ноги в сандалиях, и потрясенно глядел на нее. Как только жена вошла, он поднялся и пошел к ней, причем выражение лица у него было такое, что она тут же поняла: он ее сейчас ударит.
– Ну, и где же ты была, Эл-Ит?
– На фестивале. С женщинами. – Она постаралась сказать это как можно хладнокровнее, удивляясь вопросу. И ее голос подействовал на мужа, как холодная вода на бушующее пламя: кулак, уже поднявшийся было, снова опустился.
– И я должен тебе верить? Интересно, с какой стати?
– А с какой стати тебе неверить? – И это было сказано рассудительно, в типичной для нее манере, которую, а ведь всего несколько часов назад Эл-Ит казалось, что она уже навечно потеряла эту свою способность.
Вдруг Бен Ата схватил ее в объятия, зарылся лицом в ее шею, волосы, – он, как Эл-Ит догадалась, вынюхивал, не пахнет ли от нее другим мужчиной, скажем, Джарнти. Но Джарнти, скорее всего, все это время был рядом с ним, небось вместе составляли планы кампании. И Эл-Ит не могла не почувствовать удовлетворения, как от успехов многообещающего ученика. Потому что теперь у Бен Ата хватило простого здравого смысла не только на то, чтобы обнюхать жену, – отгадать, чем она пахнет, как было при их первом знакомстве, – но и на следующее действие: он взял ее за руку, усадил рядом на край тахты и, заглядывая ей в лицо, все еще побелевший и с горящими глазами, сказал:
– Эл-Ит, больше так не поступай! Я безумно беспокоился за тебя!
Эл-Ит в ответ проявила выдержку, не стала напоминать мужу, что в ее стране никому и в голову бы не пришло беспокоиться в таких случаях, хотя ей становилось все труднее вспоминать, как там было, – а еще труднее было вспомнить почему. Ведь она, долго охраняемая своим королевским статусом, даже не отдавала себе отчета, что именно этим и объясняется ее безопасность.
Эл-Ит удалось убедить Бен Ата, что меньше всего она хотела его испугать, что для нее главное – мир в его душе, – и все это была святая правда, хотя муж мог и не поверить ее словам. Главное, что Эл-Ит – второе «я» Бен Ата – вернулась в это их тенистое и прекрасное убежище, и теперь они останутся наедине. Эл-Ит научилась читать лицо мужа, как открытую книгу, – как будто посмотрела в зеркало и вдруг увидела там его облик, поняв, что они единое целое, – и теперь, разглядывая Бен Ата, она убедилась, что он на самом деле сильно переживал в эту ночь. На лбу отразились следы упорных размышлений, а изгиб рта свидетельствовал о настоящем страдании. Эл-Ит видела, как муж приблизил свое лицо к ней и присматривался к ней, вглядывался в ее глаза, как будто в них была какая-то тайна, исследовать которую он должен по приговору неумолимого судьи. Со вздохом, чуть ли не переходящим в стон, она снова увидела в нем своего товарища по тюремному заключению и все удивлялась: неужели этот нервный, грустный человек – тот самый солдафон Бен Ата? Она обняла мужа, и он тоже обнял ее в ответ. И на этот раз их соитие было для обоих утешением и ободрением. Когда Бен Ата стал нащупывать рукой, где там его ребенок, – который теперь бурно реагировал на их интимный контакт, как бы желая поучаствовать, – его жест выражал уважение и отцовскую ответственность; при этом Эл-Ит, чувствуя осторожность и сдерживаемую силу этих вопрошающих пальцев, знала: муж желает ощутить восторг не только уже знакомый, но и радости еще неизвестные и неожиданные. Это был вызов, иначе и быть не могло в союзе столь несовместимых личностей.
Эл-Ит чувствовала бесконечную любовь к этому человеку, и именно это связывало ее окончательно с женщинами, которых она видела на недавнем церемониале.
Но у нее сердце упало, когда она призналась самой себе, какие узы связывают ее с Бен Ата, – Эл-Ит теперь не могла вспомнить, какие чувства испытывала к своим мужчинам в Зоне Три, но знала, что ничего подобного никогда не было. Ощущение было такое, будто она отказалась от света и воздуха ради уз, которые укреплялись с каждым ее вздохом, врастая в ее плоть.
А когда они наконец вынырнули из взаимного погружения, Эл-Ит столкнулась с новой задачей.
Ей придется предстать в полном параде перед его войсками.
Первым делом Бен Ата пошел с женой в ее покои и, сосредоточенно нахмурившись, с пристрастием рассмотрел все ее наряды, один за другим, вытащив под конец из шкафа платье из парчовой ткани, великолепное, изысканно украшенное. Выбор он делал бесстрастно, меньше всего думая о ней как о женщине, а только как о королеве своей страны.
И, конечно, как о матери своего наследника.
Пока Эл-Ит примеряла платье, Бен Ата, прислонившись к стене, сложив руки на груди, наблюдал, представляя, как оно должно будет выглядеть на параде. Потом нахмурился и начал осматривать жену со всех сторон. Она не спорила и помалкивала: пусть сам решает. Наконец он кивнул, но глазами показал – надо убрать волосы, распущенные не годятся. Эл-Ит заплела их в косы и уложила вокруг головы. Все же что-то его еще не устраивало, и она пришпилила к волосам квадратик золотистой ткани, и этим простым решением, казалось, еще больше укротила скрученную, стиснутую гриву своих блестящих волос, в которую муж при соитии погружал руки и зарывал лицо, гриву, которая окутывала их обоих, как палатка, навсегда ограждая от остального мира.
Возле павильона среди фонтанов хозяйку ждал Йори, он жевал уздечку, стараясь ее ослабить; на спине коня, на попонах из золотой ткани, красовалось тяжелое кожаное седло с золотым тиснением. Бен Ата ждал бурных возражений, но Эл-Ит упрекнула его только взглядом: дала понять, что готова терпеть это заточение бедного Йори лишь ради такого случая. Правда, Бен Ата, принявший свою привычную позу – руки скрещены на груди, ноги расставлены, – не ждал, что жена будет бунтовать против неизбежного: он сам не чувствовал неловкости из-за такого ложного положения; и Эл-Ит не стала раздражаться, не проявила агрессии.
Бен Ата поднял жену, посадил в седло, осторожно расправил юбку и разгладил на ней платье, чтобы всем был хорошо виден выпирающий живот.
Он повел коня под уздцы мимо фонтанов, она же приложила руку к шее Йори и пообещала ему, что все эти неудобства и глупый наряд совсем ненадолго.
У подножия холма из стойла выскочил конь Бен Ата, перепрыгнул через каменную ограду и подбежал к хозяину, уже оседланный и взнузданный. Бен Ата взлетел в седло, и оба – король и королева – легким галопом съехали с холма на луг, где маршировали и разворачивались войска, в сверкании алых, синих, золотых красок на фоне влажной зелени, среди каналов, над которыми поднимался туман.
Как только появились Бен Ата и Эл-Ит, всякое движение на лугу прекратилось, зазвучали фанфары, взлетевшие к губам сотен трубачей, забили барабаны – не менее сотни, и этот гигантский оглушительный бой, от которого дрожала земля, заглушил приятную тихую дробь того барабана, что сопровождал уединение Бен Ата и Эл-Ит, и ко всей этой суматохе и блеску прибавились приветственные крики, которыми встретили августейших супругов, когда они достигли края парадного плаца, причем приветствия не прекращались, пока они не выехали за его пределы, а это произошло не так-то скоро. Солдаты не могли насмотреться на Эл-Ит, королеву легендарной Зоны Три, высящуюся на своем вороном скакуне, который уже давно был воспет в их песнях и сказаниях. Вот, наконец, она явилась на всеобщее обозрение, такая прекрасная в своем золотом платье, и вот доказательство их брака, торжествующе выпирающий живот.
Одобрительные вопли были похожи на бурю, которая проносится над полями и лесами, на дождь, льющий сплошным потоком, на ураган, налетающий сразу со всех сторон.
А барабаны все били, фанфары трубили:
Конечно, всегда – и неизбежно! – есть разница в том, как изображают различные эпизоды повествования о королеве Зоны Три и короле Зоны Четыре наши и их художники.
Никогда не было недостатка в ученых, стремившихся посвятить свою жизнь анализу той или другой картины или баллады, и я должен признаться, что, хотя сам и не считаю подобное занятие полезным, но всегда старался изучить, как по-разному трактуют эти сюжеты художники наших двух стран. Те сюжеты, которые более популярны у нас, им безразличны, и, естественно, наоборот.
Например, этот сюжет – появление Эл-Ит на параде перед войсками – всегда был любимым в Зоне Четыре. Вполне можно заключить исходя из того, сколько существует больших и малых картин на эту тему, баллад, песен, сказаний, что парад был единственным важным событием за все время супружества. Без преувеличения скажу, что если и висит в Зоне Четыре какая-нибудь картина в каком-нибудь частном доме или общественном здании, то именно на этот сюжет.
И в принципе они не далеки от истины – какая у них могла быть необходимость искажать или приукрашивать то, что в тот день наблюдали все?
Первым скакал Бен Ата. Как всегда, он был одет не лучше самого простого пехотинца своей армии: кожаная туника, доходившая до середины бедра; сандалии на босу ногу. Сверху – более легкая туника из сверкающего серебром материала: так называемая «непробиваемая» кольчуга. В руке – знаменитый меч, который никто не мог поднять, кроме короля, – так говорится в сказаниях, хотя, конечно, многие из солдат кто посильнее знали, что смогут управиться с ним не хуже, чем Бен Ата. Армии, в которых самое мельчайшее различие в ранге отмечается разного рода галунами, внешними атрибутами и украшениями, такие армии всегда иерархичны в высшей степени, так что простота одежды Бен Ата была тонким расчетом. Прежде всего, она защищала низшие чины. В Зоне Четыре имелось множество людей, так никогда и не повоевавших вдоволь, ибо участие в кампаниях дозировалось, как лишний паек, и максимум, на что они могли рассчитывать – редкое участие в имитации боевых действий и маневрах. Поэтому не удивительно, что, конечно, среди них вечно вспыхивали драки. Однако каждому солдату, напавшему на другого в темноте, или вовлеченному в драку скажем, в баре, прежде чем в нее ввязаться, приходилось сначала хорошенько подумать: не окажется ли этот незнакомец самим Бен Ата. Это одна сторона дела. Есть и другая: при том, что король так категорично идентифицировал себя с самыми нижними чинами, его гордые, вечно конкурирующие между собой офицеры знали, что он неизмеримо выше их и им не равен, и они в его глазах стоят не больше, чем самый ничтожный из его рекрутов. На Бен Ата постоянно давили, уверяя, что он должен придумать для себя великолепную униформу, но король не соглашался.
Когда Бен Ата скакал перед своими войсками, его внешний вид вызывал бурные эмоции среди народа. Все смотрели на него, на короля, державшегося в седле так прямо и чопорно, на его большие как стволы деревьев загорелые ноги, а он благосклонно взирал на подданных своими серыми глазами.
Позади него на вороном жеребце скакала Эл-Ит, миниатюрная, значительно ниже мужа. Шея ее коня изгибалась под туго натянутыми поводьями. Она сидела боком, потому что была на большом сроке беременности. На некоторых картинах она изображена уже с ребенком: держит его на руках, причем младенец непропорционально большой, он подавляет мать своими размерами. У Эл-Ит типичное лицо женщины Зоны Четыре: грубоватая здоровая внешность. Она улыбается, одна ее рука поднята ладонью кверху – на ладони стоит маленькая гора – символ Зоны Три.
Понятно, что у нас этот сюжет никогда не был так популярен. Эту сцену вообще долгое время не изображали. И не только потому, что для нас это событие было болезненным и унизительным. Имелась и другая причина. Все мы ощущали в этом сюжете какую-то двойственность, хотя надо учесть, что у нас немногие способны задуматься – не все готовы напрячься и постараться понять, – что значило для Эл-Ит подобное унижение, брак с правителем Зоны Четыре.
Но позже наши самые смелые художники все же рискнули и обратились к этому сюжету – их привлекла именно его трудность.
Вскоре ранние, более примитивные картины перестали пользоваться спросом: на некоторых Эл-Ит изображена даже со связанными руками и цепью вокруг шеи. Но, как правило, художники уделяли основное внимание изображению солдат, а не Эл-Ит, которую уменьшили до жалкой фигурки всадницы, напоминающей куклу. Зато прекрасно выписаны лица солдат, бурно предающихся животному веселью, предвкушающих настоящий пир. Короче, эти первые картины скорее можно считать карикатурами.
В конечном итоге к изображению этой сцены обратились художники более серьезной школы, и их подход не особенно отличался от обычной трактовки сюжета в Зоне Четыре, – что не лишено юмора, и, конечно, это оценили у нас, правда, не все.
Главным на этих картинах было золотое платье Эл-Ит, – разукрашенный пышный наряд и заплетенные в косы, туго скрученные волосы. Она согнулась под тяжестью платья и украшений. Ее беременность не скрыта, но из нее не делается культа. Черты лица королевы только намечены. Она скачет между рядов солдат, которые изображены очень подробно. Только представьте себе, этот сюжет носит название «Платье Эл-Ит»!
А сейчас появилось еще несколько забавных вариаций этого сюжета, тоже на тему платья Эл-Ит и его приключений, как будто самой Эл-Ит нет в нем!
И все же все эти многочисленные картины никак не смогли передать истинных переживаний Эл-Ит, когда она скакала позади Бен Ата час за часом, в этой влажной туманной атмосфере, среди грохота и шума, от которых бедная женщина буквально теряла сознание.
Дело в том, что она внимательно наблюдала за Бен Ата. Эл-Ит не улыбалась, не махала рукой солдатам, она знала – от нее этого не требуется, она не более чем символ. Демонстрировать себя должен был Бен Ата, на это работало выражение его лица, глаз. Король Зоны Четыре ничего не упускал. Эл-Ит видела, как он одним взглядом фиксировал все недостатки того подразделения, мимо которого медленно проезжал. Она знала, что у Бен Ата в голове откладывается все, что он заметил, и позже накажет нерадивых командиров.
Она старалась не думать о муже в роли командующего армией, в конце концов, такова была его настоящая задача, цель его существования и его суть, – Бен Ата представитель и лидер этих людей. Это Эл-Ит понимала и уважала, по собственному опыту руководства страной и выполнения своего долга.
Она заметила, наблюдая за Бен Ата, что он абсолютно и во всех отношениях точно ведет свою роль, зная, что от него требуется.
За это она его уважала. И любила его.
Эл-Ит, облаченная в это свое отталкивающее платье, могла сколько угодно в душе сетовать, что перед ней поставлена почтинепосильная задача, но, очевидно, так было надо, – и она это понимала ничуть не хуже Бен Ата.
В этот влажный пасмурный день, среди тысяч и тысяч солдат Бен Ата, Эл-Ит не чувствовала себя пленницей, когда с одобрением наблюдала за мужем.
Я не думаю, что кто-нибудь из наших художников, певцов, творцов баллад хоть чуточку приблизился к пониманию сути этого сюжета. Откровенно говоря, гораздо ближе к сути те картины Зоны Четыре, на которых ребенок уже родился и иногда даже скачет на своей лошадке перед Бен Ата и Эл-Ит.
Когда парад наконец окончился и всю равнину усеяли отряды, возвращавшиеся назад, в свои лагеря, королю и королеве было далеко добираться до своего павильона, а уже наступил вечер.
Неподалеку оказался старый форт, и теперь они скакали, направляясь туда, бок о бок в полном взаимопонимании.
Бен Ата не испытывал к жене благодарности за ее уступчивость: о какой благодарности может идти речь, когда это обусловлено необходимостью. Но он знал, как дорого обошелся Эл-Ит этот день. Она побледнела и призналась, что болит голова. Приехав в форт, Бен Ата, прежде чем расседлать своего коня, помог ей снять уздечку и седло с верного Йори. Коней отпустили попастись, Эл-Ит объяснила им, что к утру надо вернуться. Кони ускакали в клубах пыли: они размахивали гривами, и с облегчением ржали, оказавшись на свободе. А потом стали кататься по мягкой траве, хозяева же сидели, наблюдая за ними.
– Ладно, Эл-Ит, можешь ничего не говорить.
– А что тут говорить, – отозвалась она тихо и ожесточенно, – в этом просто нет смысла. Зачем порабощать животных, которые и так, из любви к тебе, сделают все, что надо?
В ответ Бен Ата обхватил ее и простонал что-то вроде извинения, распустил ее волосы, зарылся в них лицом. И так, обнявшись, они просидели некоторое время, пока не замерзли и не поняли, что туман уже поднялся им до пояса. Они вошли в форт. Оба были готовы с радостью, если придется, вытерпеть лишения, даже, пожалуй, приветствовали такую перемену – как контраст восхитительно легкой жизни в уютном павильоне. Этот большой каменный зал, с голым мощеным полом, где через прорехи в крыше сияли звезды, вполне соответствовал их настроению. Они уселись рядышком, в полной тьме, если не считать света звезд, и решили не вспоминать о еде и питье.
В середине ночи они услышали, что кони фыркают и тихонько ржут во дворе форта, вышли их погладить. Было зябко, небо было усыпано сверкающими звездами. Оба уставились на заснеженные горы, закрывающие небо. И вдруг Бен Ата сказал, горячо и печально:
– Я ведь знаю, Эл-Ит, я знаю, ты бы хотела снова оказаться дома, но… – И опять ее обнял, а она приникла к нему.
Разумеется, Эл-Ит знала, что ее пребывание в Зоне Четыре было только временным, и, конечно, мечтала, чтобы оно пришло к концу, но об этом никто давно не заговаривал: о том, что ей придется покинуть мужа. И она заплакала. Ее пронизывали печаль и предчувствие потери.
У нее просто в голове не укладывалось, что расставание действительно произойдет. У нее было такое ощущение, что она уплыла далеко-далеко от того, что когда-то было для нее ясным и понятным, а теперь мечется взад-вперед, пытаясь преодолеть противоречия в своей душе.
И вот она приникла к мужу, чувствуя, что без него она станет ничем. А он обнимал ее, думая, что без нее от него останется только половина.
С рассветом они вновь сели на своих коней и поскакали к дому; конь Бен Ата был взнуздан и оседлан, тогда как Эл-Ит сидела верхом без седла и уздечки.
Он обещал, что они поездят по его стране, хоть и не по всей, как раз наступил подходящий момент, пока живот еще не стал совсем огромным, а то ей будет неудобно подолгу сидеть на коне.
Оказалось, что эта страна не вся – низменная и сырая. Они очень скоро оставили за собой центральную низменность и поднялись в более сухую поросшую лесом область, по которой, среди полей пахотной, но плохо обработанной земли, там и сям были разбросаны деревеньки: небольшие, бедные.
На полях работали женщины, дети, старики – все молодые мужчины были призваны в армию.
При их появлении работа прекратилась. Гостей не приветствовали, похоже, даже не узнали. Эл-Ит поняла: эти люди даже не поняли, что перед ними их король; мало того, они, скорее всего, просто не знали, что у них теперь, пусть на короткое время, есть королева.
Все крестьяне были в коричневых грубо сотканных одеждах, их орудия труда были самыми примитивными.
«У нас, – подумала Эл-Ит, – такие остались только в музеях».
Проезжая между лачугами и деревенскими домами, Эл-Ит высматривала, где у них рыночная площадь, где место для собраний, где тут танцуют. Искала глазами амбары, большие магазины, мастерские ремесленников, фабрики.
За последнее время у нее совершенно изгладилось из памяти, как устроен быт в Зоне Три, но от того, что королева увидела сегодня, воспоминания ожили. Она расстроилась, сильно огорчилась, поняв, какой громадный контраст существует между богатством и удобством жизни в ее стране и этой нищетой в ее неприкрытой наготе, которую местные жители даже не замечают.
Вначале она время от времени поглядывала на Бен Ата, – хотела понять, как он воспринимает то, что видит, но по взглядам, которые муж бросал на нее украдкой, Эл-Ит стало ясно: он ждет от нее разъяснений. И она больше не смотрела на Бен Ата, боясь, что он по глазам угадает, что жена заметила, в какой нищете погрязла его страна. Ей бы не хотелось его ранить. День все тянулся; они ехали через полесье, и здесь почва, насколько она видела, была хорошей и могла приносить урожаи; потом выехали на голое, обдуваемое ветром болотистое пространство в окружении деревень; затем скакали через эти деревни, которые были лишь подобием места проживания – вероятно, годились как убежища для безопасности; к этому времени Эл-Ит совсем опечалилась, и душа ее застыла.
Она спросила, нельзя ли им войти в какой-нибудь дом. В тот момент они как раз въехали в не самую бедную деревню, здесь по крайней мере была сделана хоть какая-то попытка обложить камнями обочины дороги; другие же деревни тонули в лужах грязи или в затвердевшей, изрезанной колеями пыли.
Старуха в толстой бурой юбке и каком-то подобии поношенного кожаного жилета, из которого высовывались морщинистые руки, сидела у порога на древесном пне и встала, когда они направились к ней. Она озадаченно всматривалась в незнакомцев. Казалось, она догадывается, что это люди важные и могущественные, возможно, ее господа, потому что сделала попытку улыбнуться и даже изобразила какое-то подобие неуклюжего книксена, в процессе чего чуть не упала.
Бен Ата спрыгнул с коня и поддержал ее, сказав:
– Разрешите нам войти в ваш дом, посмотреть, как вы живете?
