Текст книги "Бюро Черных Кэбов"

Автор книги: Дори Брим

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Дори Брим
Бюро Черных Кэбов

Письмо первое

Доброе утро, день, или вечер.

Не знаю, захотела бы ты читать это письмо, если бы могла. Наверное, хотела бы, если я уж набрался-таки смелости написать это.

Тебе, верно, интересно, где я сейчас. С кем. И хорошо ли я живу. Оттуда, где я сейчас обитаю, прямых билетов нет. А если и есть, то они чертовски дорогие. Здесь я с Терезой, она замечательная. Честная открытая, и… Мы познакомились после того, как… Черт, я не хочу переписывать это письмо еще и в сотый раз. Надеюсь, ты меня поняла.

Здесь хорошо, и мне в целом нравится. Конечно, не сравнится с той кофейней, где мы провели ночь перед рождеством.

Такого хорошего места, я еще не нашел.

Я попытался найти о тебе хотя бы немного информации, но все тщетно. Ты растворилась во времени и твое творчество, это все, что я смог найти о тебе. Ты так и осталась для меня не разгаданной тайной, и я жалею, что не сумел провести с тобой больше времени.

Ты заслуживала этого больше, чем кто-либо другой.

Не знаю, почему продолжаю это писать. Наверное, мне кажется, что ты увидишь это и прочитаешь. Мысль о том, что тебе не все равно, греет мне душу. Ведь ты была единственной, кто не оставался равнодушным к моим мыслям.

Никогда.

А это нужно ценить гораздо больше, чем что-либо.

Надеюсь, мне не придется писать еще одно письмо, ведь я продолжаю верить в чудо и ждать, что ты ответишь…

P.S. Я верю, что невозможное – возможно

Глава 1. Бюро Черных Кэбов

Эзра Браун работает в «Бюро Черных Кэбов». Уже почти год он отдает все свои силы людям, которые нуждаются в помощи. Уже немолодой мужчина с далекой молодости крутит руль черного Кэба и сигналит неугомонным машинам на людных улицах Лондона. Сегодня пятница, его самый любимый день. Вот уже двадцать минут он сам трясется в вагоне метро и выходит на центральной станции. Все здесь прямо-таки дышит Лондоном, но Эзра настолько привык к этому слегка подвальному запаху, что вовсе не обращает на это внимания, ведь он сосредоточился на пешеходном переходе с загоревшимся зеленым человечком, который показывает, как переходить дорогу. Люди начинают двигаться организованной группой, переходя дорогу, но мужчина хмурит брови и стоит у дороги.

Кажется, его никто не видит, и вполне вероятно даже не смотрит, поэтому он, бывает, часто так стоит на перекрестке, думая о чем-то своем.

На работе за опоздания ругают, но с Эзрой они всегда более лояльны, может, потому что милый секретарь по имени Эвелин не ставит ему эти самые опоздания, оттого что души не чает в мистере Брауне, а может… А может всем просто плевать.

Эзра видит, как на другой стороне улицы загорается красный свет, и он начинает движение.

Под красный.

Ему это кажется несколько странным, но машины как-то лихо объезжают его, сигналя не то ему, не то друг-другу. Он проходит мимо одинокой старушки, которая смотрит на него с удивлением. Эзра слегка приподнимает уголки рта в подобии улыбки и продолжает свое движение. Скоро восемь, а это значит, ему совсем скоро нужно будет топтать ковры любимой работы.

В небольшом здании его встречает милая девушка с темными волосами и пляшущими на лице бровями.

– Здравствуйте, мистер Браун, – она улыбнулась, вскинув брови вверх, – вы сегодня вовремя.

– Опаздывать, моя привилегия, бесспорно, – Эзра начал крепить бэйдж, взятый со стола на бежевого цвета водолазку, – но иногда нужно притвориться и нормальным человеком.

– Доктор Джефферсон написал, что немного задержится, поэтому могу предложить вам чай, кофе, – Эвелин ловко убрала волосы в хвост и что-то начала печатать в компьютере. – Хотите что-нибудь?

Эзра не хотел на самом деле. Он вообще не особо желал разговаривать с молодой девушкой, и уж тем более пить с ней чай или кофе. Она работала сутками напролет и вообще-то была весьма веселой и открытой. Но почему-то лишь Эзра замечал, что всегда сияющая как чайный набор девушка, на самом деле часто грустила. Когда он выезжал в рейс, она часто звонила, чтобы узнавать статистику, и он определял по голосу, что в ее голове происходит то, что ему понять априори не получится. В остальные же моменты, когда она встречала его на работе и провожала, закрывая дверь Бюро, она улыбалась. Улыбалась открыто, так, что ей хотелось верить. Но Эзра вообще был довольно угрюмым, и не особо то доверчивым.

– Мстер Браун, – девушка еще раз позвала витавшего в облаках мужчину и морщин на его лице стало больше от некого подобия улыбки, – я спросила, чай, или кофе хотите?

– Можно чай, – он любезно кивнул, но для него это было в порядке вещей. Улыбаться потому что того следуют этикет. Эзра вообще был весьма воспитанным и редко мог нагрубить кому-то, если вдруг был в плохом настроении.

– Вы сегодня отлично выглядите, – Эвелин подала чашку с чаем и поставила на стеклянный столик рядом с кожаным диванчиком, за которым обустроился Эзра.

– Не лучше вас, Эвелин, – отозвался мужчина и глотнул чая. Тот обжег губы, язык и Браун как можно скорее попытался проглотить горячую жидкость. Что тоже стало ошибкой. Ему вдруг захотелось глотнуть холодного воздуха, но он лишь посмотрел на девушку широко открыв глаза. Удивительно, но она поняла его без слов.

– Мистер Браун, я забыла про холодную воду! – воскликнула она, поднося графин с водой.

– Ничего, – губы мужчины сложились в улыбку, но он все же принял сосуд с водой.

– Конец недели, чувствую себя ужасно, – девушка подождала, пока Эзра нальет холодной воды в чашку и взяла графин в руки.

– Конец недели? Разве вы не работаете по выходным, вы кажетесь трудоголиком до мозга костей?

– Так и есть, – девушка принялась что-то распечатывать, пока Эзра рассматривал какие-то картины на стене, – но по выходным и по праздникам я занята другими делами.

Эзра не стал спрашивать, какие дела могут отвлечь влюбленного в свою работу человека, ведь он давно просто сожительствовал со своей работой, не чувствуя ни отвращения, впрочем, и не особо то большой любви.

– У нас повесили новые картины, – мужчина кивнул на белую стену с черными полотнами с какими-то надписями.

– Нет, они здесь давно, просто Вы не замечали, – Эвелин хмыкнула и одарила Эзру заинтересованным взглядом.

– Вот как, – Эзра и вправду удивился, думая, что за столько времени работать, он успел изучить каждый сантиметр их небольшой конторы.

– Иногда так бывает, ты думаешь, что точно замечаешь все детали, а оказывается… – девушка в своей привычной манере удивленно вскидывала брови. В помещении открылась дверь и молодой человек, зашел, стряхивая снег с дорогого пальто.

– Доброе утро, – он кивнул Эвелин, которая застыла на половине фразы, а после развернулся к Эзре, – доброе утро, уже успел выпить бренди с утра?

– Целую бутылку, – отшутился мужчина и пожал длинному и худому парню руку.

Эзра прошел в кабинет, где обычно принимал Джефферсон перед его выходом в рейс.

– Я сегодня один? – мужчина присел на голубую кушетку и принял из рук Джефферсона трубку для измерения промилле алкоголя.

– Вуд должен был сегодня выйти на линию, – доктор сел напротив, потерев глаза пальцами, – но вчера поздно вечером его уволили.

Эзра кивнул и как можно больше постарался сделать выдох, направляя воздух в прозрачную трубку, сопряженную с электронным прибором.

Увольнение в этом Бюро происходили постоянно. Уходы по собственному желанию случались реже, честно сказать, практически не случались.

В Бюро Черных Кэбов была большая текучка. Постоянными работниками оставался только Эзра, Джефферсон и Эвелин. Еще конечно, директор, но его они не видели практически никогда. Уборщицы, помощники секретаря, водители – все менялись часто. Но все же одним единственным водителем, который садился за руль черного Кэба оставался Эзра Браун.

Он работал здесь давно, но еще дольше здесь работала Эвелин. Если честно, он понятия не имел, кто такая Эвелин. Он часто виделся с ней на работе, наблюдал, как колышутся ее темные волосы, когда она делает что-то у принтера. Он чувствовал, что он нее пахнет не то имбирным печеньем, не то сахарной пудрой, как те пончики, которыми торговали напротив. Он смотрел в ее зеленые глаза, когда она говорила о чем-то ему. Но лучше глаз в память врезались брови, скачущие по улыбающемуся лицу. Когда она удивлялась, то они ползли наверх, как две, прости господи, мохнатые гусеницы. Когда она злилась, они съезжались к переносице, когда улыбалась, то одна бровь поднималась слегка, а вторая оставалась в исходном положении.

Он знал все ее повадки, мог говорить с ней на любые темы, но она по-прежнему называла его Мистер Браун, а он пытался сделать вид, что очень заинтересован в разговоре. Кстати, сегодня она первый раз назвала его по имени, что слегка удивило мужчину, ведь раньше она звала его только по фамилии.

– Ну что, я чист? – Эзра уже как минуту ждал, как Джефферсон посмотрит результаты прибора.

– Как и всегда, – молодой парень протянул Эзре справку.

Каждый день, когда Эзра приходил на смену, он проходил медосведетельствование, где ему из раза в раз говорили, что он чист и может спокойно отправляться в рейс. Эзра вообще не любил алкоголь, и даже сегодня, в Рождество он не собирался пить вообще ничего кроме чая. Впрочем, сегодняшнего освежающего чая ему хватило.

– Кстати, с наступающим рождеством, Эзра, – девушка быстро печатала на клавиатуре специальную выписку, гласившую, что мужчина может выйти на линию.

– И тебя, – Эзра невольно улыбнулся, видя, что Эвелин продолжает смотреть на него, она протянула ему бумаги, и он ответил, – спасибо.

– В это рождество, быть может, – девушка, кажется, немного замялась, – может я могла бы позвать вас на чай?

Эзра застыл на месте, не понимая, что ему стоит на это ответить.

– Не волнуйтесь, – Эвелин заметила страх в его глазах, – он не будет таким отвратительным, какой я приготовила вам сегодня, клянусь!

– Я, эм, – мужчина замялся, – немного занят, прости.

– Ой, а чем заняты, если не секрет? – разочарование в зелены глазах мелькнуло, но тут же исчезло, уступая место удивлению.

– Еду встречать двоюродную сестру, она прилетает из, – Эзра провел ладонью по лицу, – из Канады.

– Хорошо, – Эвелин кивнула, улыбнувшись уголками накрашенных красной помадой губ.

Разумеется, она знала, что никакой сестры у Эзры нет. И Эзра почувствовал себя еще большим кретином, чем считал когда-либо.

– Удачной смены, – бросила она уходящему мужчину, садясь на стул и пряча лицо в ладонях.

Браун уже сидел в машине своего кэба, когда вдруг ударил руками по рулю. Машина звонко засигналила и, проходя рядом, испугавшаяся такого звука пожилая женщина пригрозила ему своей сумочкой. Эзра выдохнул и попробовал вдохнуть побольше воздуха в легкие. Но воздух был какой-то ненастоящий, какой-то бутафорский. Лживый и такой отвратительный.

– Извините, – женщина в красном платье вдруг открыла дверь машины, – вижу, что табличка еще не горит, но я все же спрошу, могу я сесть?

Эзра взглянул на наручные часы. Такие ранние посетители обычно к нему не заглядывали, но отказываться от заказа было бы глупо.

– Конечно, – он включил таксометр и тот замигал зеленой и красной лампочкой.

– Отлично! – воскликнула женщина и села на переднее сидение.

– Обычно люди садятся назад, но…

– Здесь вполне удобно, – женщина улыбнулась, продемонстрировав идеально-белые зубы, – Ну, мистер Браун, отвезите меня в самое красивое место в Лондоне!

Глава 2. Первый пассажир

Такой вот парадокс: мы совершаем подвиги для тех,

кому до нас нет абсолютно никакого дела,

а любят нас те, кому мы нужны

и без всяких подвигов…

– Куда Вы хотите поехать? – мужчина завел машину и таксометр негромко затарахтел.

– Думаю, в театр, – женщина провела ладонью по красному атласному платью, выправляя складки на ткани, – Шафтсбери.

Шафтсбери был театром, куда туристы просились не часто. Гораздо чаще они добирались на Черных Кэбах в Королевский театр или в Доминион. Они были куда популярнее и выглядели на их взгляд, по-лондонски. Эзра мельком взглянул на рыжеволосую женщину, которая смотрела куда-то вдаль. То, что это явно не турист, мужчина знал абсолютно точно. Платье было слишком уж не по погоде, босоножки на небольшой ступне сжимали тонкую кожу красными ремешками. К тому же первая посетительница его автомобиля вообще не рассматривала достопримечательности города. А значит, видела весь этот антураж много раз.

– Работаете в этом театре? – поинтересовался Эзра. Не смотря на всю свою скрытность по отношению к людям, он все же часто интересовался жизнью людей, которые оказывались в Черном Кэбе.

– Да, – женщина улыбнулась, сжав руки в замок, – Шафтсбери мой второй дом.

И Эзра знал, что она не лжет, хотя бы только потому что зеленые глаза загорелись каким-то слишком уж полыхающим огнем, того и гляди обдаст жаром, и кожа превратится в темную корку с гнойными подтеками, настолько ожоги могут оказаться сильными.

– Актриса? – Браун продолжал говорить, пока они стояли в очередной пробке, образовывающейся в центре Лондона в девять утра.

– Да, сегодня мой двадцатый спектаклю здесь, – женщина заглянула в небольшую сумочку, черт!

– Что-то случилось?

– Оставила телефон в машине.

Эзра кивнул, в таких ситуациях лучше помолчать. Женщина заметила его растерявшийся взгляд.

– Сегодня мы всей семьей ехали в театр, на премьеру. Хотела показать им место, где работаю. Где дышу и… И просто радуюсь жизни… Но машина попал в аварию…

Эзра открыл рот, чтобы что-то сказать.

– Нет-нет, не переживайте, авария не серьезная, небольшая царапина, она провела по тонкой шее длинными пальцами, задевая небольшую рану, – мой муж и сын подъедут позже. А мне надо было срочно ловить такси, чтобы приехать пораньше, и провести генеральную репетицию.

– Вы вижу, очень любите свою семью, – мужчина включил поворотник, и свернул вправо.

Женщина вдруг погрустнела.

– Вообще-то в нашей семье не все так гладко, как могло бы быть.

– И в чем же дело? – Эзра рукой показал водителю, пытающемуся перестроиться в другой ряд, чтобы тот проезжал.

– Это долгая история, – женщина поджала ярко накрашенные губы и отвернулась, наблюдая теперь за тем, как соседняя машина трогается с места.

Эзра привык, что сначала люди бывают неразговорчивыми. Закрытыми. И думающими, что они здесь единственные, кто понимает все в этой жизни. И Эзра полагал, что он тоже знает о жизни больше, чем люди, которые садятся в салон Черного Кэба. У него были на то причины. Он полагал, что лучше разбирается в жизни.

Но это проходит.

Для этого обычно требуется не один месяц, для осознания этого порой года бывает мало.

Женщина по-прежнему молчала, и даже когда Эзра мельком взглянул на нее, она продолжала смотреть в окно и делать вид, что ничего не происходит.

Молчание никогда не длится вечно. Рано или поздно человек начинает говорить. Когда – зависит только от ситуации. И обычно, если человек все-таки садится в такси к незнакомцу – ситуация располагает. Ведь гораздо легче открыться незнакомцу, нежели человеку, с которым тебя связывает что-то общее.

– Знаете, он, мне кажется, никогда не относился ко мне… С должным уважением.

Вот оно. Из нее вырвался крик о помощи, крик, говорящий о том, что она была одинока. У нее был муж. Был ребенок. Но эта женщина была одинока. Ведь зачастую одиночество – это в голове, а не в пустой квартире, когда металлические ключи ударяются о стеклянный столик в темной прихожей. Одиночество – это когда не можешь сходить в кафе или в кино без компании, когда зависим от людей и ждешь, что они будут тебя ценить.

Но они не ценят.

А когда не ценят, в голову закрадывается одиночество. Обустраивается в хорошо-отлаженном мозгу и больше никогда не покидает его, из раза в раз напоминая о себе, когда вокруг тебя полно людей, а ты – один.

– О каком уважении речь? – Эзра взглянул на поджатые губы и бегающий по салону взгляд.

– Я не знаю, – женщина развела руками, – он был ко мне холоден что ли. Я так старалась стать хорошей женой и мамой, а он будто не замечал мои старания!

– Как мне известно, – Эзра включил дворники, потому что начинался снег, – люди не меняются.

– И что вы хотите этим сказать? – лицо девушки напряженно было развернуто теперь к Брауну и заинтересованно изучало изрытое морщинами лицо.

– Говорить ничего не хочу. Хочу спросить, неужели он всегда был таким? Неужели всегда относился к вам без должного уважения? Неужели был черствым, когда вы только встретились?

Женщина задумалась, закусив губу и забыв напрочь о помаде, которой было предписано высшим судом размазаться сегодня по тонким губам.

– Если он всегда был такой, к вам тогда второй вопрос, – Эзра продолжал, – почему же Вы выбрали его. Такого бесчувственного. Такого…

– Он таким не был, – женщина сложила руки в замок, и наверняка, сильно надавила на тонкую кожу длинными ногтями.

– Тогда что-же повлекло за собой такое разительное изменение?

Женщина молчала.

– Была ли в этом ваша вина?

– Нет! – воскликнула она, позволяя морщинам собраться на лбу.

Конечно.

Они никогда не признавали своей вины. Эзре приходилось разбираться, лгут они только ему, или нечестны сами с собой. Ведь это была разная ложь. Ложь, которая в случае вскрытия всего лишь поставит тебя в неудобное положение, не так страшна, как ложь самому себе. Ведь, когда ты сам уличаешь себя в море лжи, в котором ты утонул уже слишком давно чтобы выплыть, вот тогда приходит осознание того, что вся твоя чертова жизнь, это театральная бутафория. Бутафория, которая на самом деле не нужна в этом спектакле, где ты режиссер, а люди рядом – ничтожные актеры без должных качеств.

– И почему же Вы считаете, что в том, что Вы чувствуете себя одинокой, нет вашей вины?

– Потому что он просто был… Он был…

Скучным, странным, аморфным, недостаточно умным. Он мог быть каким угодно актером в ее захудалом спектакле, но он просто был плохим.

Он просматривал такие фильмы множество раз. И каждый раз приходил к выводу о том, что если жизнь театр, то каждый сам решает, какую постановку ему продемонстрировать сегодня. И как ни странно, но если каждый в своей жизни режиссер, то актеров он выбирает исключительно под себя. Захудалый подпольный театр на окраине Лондона никогда не пригласит Хью Лоррис в свою постановку, потому что этот актер просто не для их спектакля.

Неужели люди не видят этого с самого начала? Неужели не замечают за человеком всех отрицательных качеств с того момента, когда впервые при знакомстве смотрят в глаза, слышат голос и улавливают повадки.

Неужели в этот момент не понятно, что человек просто «не из вашей оперы»?

Эзра и сам был одинок на самом деле. Он был одинок в пустой квартире, в Черном Кэбе с пассажирами, и самое главное, был одинок у себя в голове.

Но никогда не вызывало это у него ничего, кроме безразличия.

Да, он был из тех людей, кто вещал про судьбу и говорил, что если чему-то суждено сбыться, то оно сбудется. А если злодейка-судьба решит вдруг, что сбываться этому совсем необязательно, мечты так и останутся загаданными в темной ночи желаниями, не имеющими ни единого шанса на то, чтобы стать когда-то частью реального мира. Но не смотря на высказывания подобного рода, он все же оглядывался по сторонам, переходя дорогу.

Не смотрел правда, на светофор, но на это у него были совсем другие причины.

– И как же вы решили эту проблему?

– Я не решила, – женщина провела рукой по лицу, – не смогла.

– А пытались? – Эзра снова остановился на перекрестке, пропуская толпу еще спящих пешеходов.

Зеленые глаза посмотрели со злостью. Но Эзра не сомневался, это всего лишь злость на самого себя.

– Не пыталась, – процедила женщина, сверля взглядом профиль Брауна. Но тот не обращал внимания. Для него было вполне нормальным, что люди злились. Это же люди. Они не могут быть тихими и покорными всегда. Некоторые даже иногда не могут такими быть.

– Он меня не любил, и я… И я нашла любовь на стороне.

– Только поэтому?

– Да, – женщина кивнула.

Эзра продолжал смотреть в зеркало заднего вида, наблюдая, как в машине сзади семейная пара ругалась между собой.

– И все же спрошу еще раз, вы изменяли ему только потому что он не любил?

Женщина зарылась пальцами в рыжую копну волос.

– Нет, – прошептала она, – я тоже не любила.

Эзра и так знал это, но почему-то хотел услышать это от нее. Изменяют не тогда, когда есть ощущение, что тебя не любят. Изменяют потому что не любят сами. И как бы партнер не любил сильно, если ты не любишь, измена – заключительная сцена в вашем жалком театре. Эзра и сам не понаслышке знал, что такое измена. Он был, как и все, человеком, у которого есть прошлое.

Он старался жить настоящим, но прошлое часто накрывало его с головой. Часто становилось тяжело дышать и хотелось вынырнуть из воды, что затекала в уши и нос. Он пытался смотреть в будущее и дышать настоящим, но так хотелось хотя бы иногда оборачиваться и наблюдать за собой – прошлым.

У него была его Мэри.

Мэри, которую он любил с того самого момента, как будучи подростками они лежали на песочном пляже и придумывали имена чайкам, гоготавшими так громко, что двое влюбленных подростков иногда закрывали уши, чтобы хотя бы на минуту послушать собственный шум в ушах, а не крик чаек.

Он любил ее, когда будучи выпускницей школы она подарила ему его первый поцелуй, тогда, чуть больше тридцати лет назад, под дождем и с обещаниями, что все будет хорошо. Он любил ее, когда она закончила университет и в своей выпускной речи сказала, что благодарна Эзре Брауну, мальчику, который помог ей стать лучшей версией себя, она сказала это будущему мужчине, который стоял через несколько лет стоял перед ней на одном колене в небольшом кафе и говорил о любви, что та была способна подарить.

Он любил ее, когда она набрала вес и забеременела ребенком, которого не смогла родить, ведь тогда, сидя в ее палате после неудачных родов он клялся, что будет любить ее если не до конца жизни, то хотя бы вечно. Он любил ее, когда она пыталась скрыть морщины, сидя за туалетным столиком в спальне. Он любил ее…

Но он не заметил.

Она его больше не любила.

А дальше, молчание, пробирающее до костей и ощущение пустоты после того, как в его жизни больше не стало Мэри. О ее имени теперь напоминало лишь свидетельство о разводе и фотоальбом, который по-прежнему хранился теперь в его холостяцкой квартире.

Ему было сорок, когда она ушла.

Ему было сорок, когда он пообещал себе, что больше никогда в своей жизни не подпустит к себе никого, кроме боли, страха и одиночества.

– Вы о чем-то задумались? – теперь уже женщина задала вопрос, заинтересованно смотря на Эзру.

– Думаю, как проехать без пробок побыстрее, – соврал Браун, быстро приводя свои мысли в порядок.

– Ничего, я не тороплюсь, – отмахнулась женщина.

– И все же ваш муж, он должен знать правду, я не советую, не говорю… Что нужно сказать об этом… Но все же было бы хорошо, если бы вы сказали…

– Если бы измена была моим единственным грехом…

– И что же вы совершили еще? Не думал, что бывает что-то хуже измены, – Эзра сжал челюсти. Каждый раз, когда он произносил это слово вслух, становилось дурно и появлялось желание открыть окно.

– Я подставила человека, но если я вам расскажу, – она как-то невесело ухмыльнулась, – боюсь, вы отправитесь в полицию.

– Во-первых, не все в этом мире решает полиция, во-вторых, истории своих клиентов я не распространяю, хотя бы только потому что не хочу, чтобы водителей Черных Кэбов считали самыми главными сплетниками Лондона, собирающими коллекцию грязного белья своих клиентов, – Эзра совершил очередной поворот налево, и женщина ухмыльнулась, Браун добавил, – не буквально, конечно.

– Вам почему-то хочется доверять, – она даже, кажется, улыбнулась, – человек, которого я полюбила… Он не совсем хороший человек… – начала говорить женщина.

Но, помните? Мы сами выбираем себе актеров, подходящих под список качеств, которыми по нашему мнению он должен обладать. И раз уж она его выбрала…

– И чем же плохой отличается от другого, тоже, правда, плохого?

– Он… В прошлом году он сбил мужчину на дороге, на окраине Лондона. Какой-то мужчина переходил и не смотрел по сторонам, хотя следовало бы…

– И это все?

Женщина молчала. Говорить правду всегда было задачей не самой простой, можете спросить кого угодно.

– Не все, – она в привычно для себе манере сжала руки в замок, – тогда Габ был в нетрезвом состоянии, и он был… Под наркотиками. Мы поругались, и он… – она нервно выдохнула. – И он сбежал из собственной квартиры и поехал, вероятно, за добавкой алкоголя, будь он проклят.

Эзра молчал, пытаясь переварить информацию.

– А потом этот мужчина, которого сбил Габ, он попал в кому. И был суд, весь Лондон говорил только об этом, или мне просто так казалось. Я выступала свидетелем и утверждала, что он не был пьян. И мои знакомые юристы… Они сделали так, что Габ оказался невиновным. Ведь он очень хороший режиссер, и…

– И что же, хорошим режиссерам позволено решать за других?

– Нет, просто… В общем, посадили человека, который не виноват. Его бывшего друга. Он сел на долго. А Габ… С ним мы расстались.

– И давно вы не общаетесь?

– Около полугода, но мы постоянно встречаемся на репетициях, а еще… Вчера вечером он начал писать мне сообщения, а сегодня утром и вовсе позвонил в присутствии мужа!

– Но неужели вы не хотели возобновить с ним свою связь?

– Хотела, – честно ответила женщина, скрывая дрожь в руках, ведь они приближались к пункту назначения.

– И вы до сих пор любите его?

Она коротко кивнула и снова отвернулась к окну. Что ж, тут она говорила правду. Если даже после мерзких и отвратительных поступков люди не перестают любить, нет сомнений – это любовь.

– И хотели бы вы что-то изменить?

– Нет, – рыжие волосы заколыхались из стороны в сторону, когда женщина покачала головой, – я люблю его. И мы с этим разберемся. У нас еще есть время…

– Иногда целой жизни не хватает, чтобы разобраться, хватит ли Вам «времени»?

– Вы правы, конечно, но у меня вся жизнь впереди, чтобы исправить свои ошибки, так что…

– Это была весьма познавательная поездка, – мужчина остановился прямо у здания театра, – прошу, Шафтсбери.

– Сколько с меня?

Эзра взглянул на таксометр, тот показывал тридцать пять миль.

– Сто фунтов.

– Женщина достала из сумки купюры, сложенные вдвое и протянула Эзре:

– Вы не расскажете никому об этом?

– Ваши тайны умрут со мной, – кивнул мужчина и, когда дверь такси открылась, лампочка на таксометре замигала красным светом.

– У вас мигает лампочка? Прибор сломался? – из явно чистого любопытства поинтересовалась она, выйдя из такси и теперь заглядывая только через дверь.

– Бывает, барахлит, когда открывается дверь. Если вы закроете дверь, она погаснет.

– Спасибо, мистер Браун, – женщина улыбнулась в последний раз и захлопнула дверь Черного Кэба.

Эзра выдохнул, и оперся руками о руль автомобиля.

Это было тяжелое начало дня.

В эту же секунду раздался звук телефонного звонка.