Текст книги "Похититель моего сердца"
Автор книги: Донна Валентино
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)
Глава 9
От громкого стука дерева о дерево Джиллиан проснулась и села в постели. Ставень стучит на ветру? Нет, незакрепленный ставень не мог стукнуть так тяжело, да к тому же все ставни с вечера были закрыты. Стук, который она услышала, был достаточно силен, чтобы разбудить ее, так что, вероятнее всего, это захлопнулась дверь кухни.
Скорее всего, Камерон Смит вернулся оттуда, куда его носило в такую бурю, и, судя по звукам, вернулся пьяный.
Джиллиан услышала сильный удар носком сапога по ножке стула, и тут же стул заскользил по деревянному полу кухни. Камерон приглушенно выругался, потом раздался неясный звук, как будто тяжелое мужское тело не слишком аккуратно плюхнулось в кресло ее матери.
Наверное, он там сидит, и с него стекает вода, а противный запах эля и бог знает чего еще впитывается в поблекшую бархатную обивку.
Нет, она не позволит этому невеже испортить мамино кресло! Она не позволит ему подняться наверх и спотыкаться там в своей пьяной неуклюжести. А отец, если проснется, может сколько угодно продолжать разглагольствования о подарке Камерона и отсутствии женственности у Джиллиан с того места, на котором он их прервал.
Сверкнула молния, дождь хлестнул по окну. Джиллиан ни за что на свете не вышла бы из дома в такую ночь. Она знала, что мужчины устроены по-другому, и не сомневалась, что Камерон бросил вызов стихии только ради того, чтобы осушить несколько пинт эля в «Лозе и колосе». Может быть, он там заигрывал с молоденькой служанкой… Может быть, он пообещал ей платье из золотого шелка.
Джиллиан сдернула с вешалки шаль, закуталась в нее и быстро пошла по коридору в переднюю. Ложась спать, она заплела волосы в длинную свободную косу, которая теперь мешала ей под шалью, и ей пришлось протянуть руку и освободить волосы. Перекинув косу через плечо, Джиллиан заметила, что конец ее расплелся, но заплетать заново не стала, ей надо было спасать мамино кресло.
Она приготовила сотни, тысячи гневных слов, которые собиралась обрушить на Камерона Смита… Но все они исчезли, как только она на него взглянула.
Камерон сидел, наклонившись, прижимая руку к бедру; волосы его висели мокрыми прядями, прилипнув ко лбу и закрывая лицо. Джиллиан решила бы, что он крайне изнурен, если бы не была уверена, что он пьян, как матрос в порту.
У него хватило благоразумия, перед тем как сесть, накрыть кресло вязаным покрывалом, чтобы не испортить бархатную обивку своей мокрой и грязной одеждой.
Душа Джиллиан слегка смягчилась при виде аккуратно постеленного покрывала.
– Вы наследили грязными ботинками на полу, – сказала она намного мягче, чем собиралась.
Камерон поднял голову с таким трудом, как будто она весила не меньше мешка муки, и мрачно взглянул на Джиллиан. Увидев его лицо, она прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть. Боль исказила его черты, глаза потемнели и превратились в бездонные омуты. Над правым глазом зияла глубокая рана, и струйка крови стекала по щеке. На челюсти темнел желтовато-фиолетовый синяк.
– На вас напали, – прошептала она. – О Господи, вы ранены!
Он взглянул на нее удивленно, как будто никого давным-давно не беспокоило, ранен он или нет. Потом на губах у него промелькнула улыбка и тут же сменилась гримасой боли. По этой улыбке Джиллиан догадалась, что если на него и напали, то первым удар нанес Камерон.
– Вам не следовало вставать с постели. – Голос его звучал непривычно хрипло: не было никакого сомнения, что один-два удара пришлись по горлу.
– Да что с вами?
– Ничего особенного.
– Похоже, из вас выпустили пинту крови, если не больше. Определенно что-то произошло.
– Просто я надавал пинков одному тупоголовому ослу, который не понимает слов и не усваивает полученных уроков.
Джиллиан раздражало, как небрежно он отмахнулся от ее беспокойства.
– Вы кого-то убили?
Камерон застыл, как человек, которому нанесли последний, смертельный, удар. Вряд ли это было вызвано тем, что она высказала свое подозрение – ведь в таком случае… в таком случае ему небезразлично ее мнение.
– Я никого не убивал, – наконец произнес он. – Просто кое-кому напомнил, что не потерплю гадостей в адрес человека, которым я восхищаюсь и которого уважаю…
– Так это тот, другой, затеял драку? – Джиллиан терзало любопытство: кто же пользуется столь безграничным восхищением и уважением Камерона?
– Да, он толкнул меня пару раз, – заявил Камерон небрежно, как будто не принимая всерьез рост и силу человека, который способен это сделать.
– Ну, значит, вы упали на голову, потому что других серьезных повреждений нет. По-моему, лечение вам не требуется.
– Неужели вы собирались меня лечить, Джиллиан?
Вероятно, хрипота придала его голосу глубокий тембр, из-за которого ее имя прозвучало как ласка.
– А вы позволите женщине осмотреть ваши раны? – Она сама не знала, почему с таким ехидством бросила ему эти слова.
– Я виноват во многом, но не в том, что преуменьшал ваши способности. Это вы их недооцениваете. Спокойной ночи, мисс Боуэн. – Камерон закрыл глаза и устало откинулся на спинку кресла.
Он отсылал ее с ее собственной кухни! Джиллиан почувствовала жгучее желание защититься, но от кого? От человека, который доверял ей больше, чем она сама доверяла себе?
Камерон провел рукой по лицу, и она увидела свежие царапины у него на костяшках пальцев. Между большим и указательным пальцами на коже горел кровавый полукруг.
– Вас кто-то укусил, – сказала она, охваченная ужасом от этого зрелища, – позвольте мне посмотреть.
– Я сам в состоянии себя перевязать – уж этому-то меня научили.
Джиллиан решила подождать, пока останется одна, и тогда попытаться понять, почему Камерон так недоволен отсутствием у себя медицинских познаний. Казалось, роль врача тяготила его душу, но его слова, его тон говорили об обратном.
– Человеческие укусы часто вызывают последствия, которые не лечат ни горячие компрессы, ни припарки из трав. Надо действовать быстро, чтобы предупредить заражение.
Когда она согнула его пальцы, Камерон снова вздрогнул.
– Джиллиан, у меня все болит с головы до пят, и я не обещаю, что смогу удержать себя в руках, если вы сейчас начнете меня дергать.
Ей показалось, что он хотел напугать ее: весь в крови, свирепый взгляд, да еще предупредил, что у него почти не осталось терпения. Однако она не чувствовала страха: в ней жила глубокая уверенность, что Камерон Смит никогда не причинит ей боль.
– Хорошо, вам сейчас больно, вы подождете до завтра, а завтра не сможете шевельнуть рукой, если я сегодня ее как следует не обработаю. – У Джиллиан не было времени на то, чтобы устроить словесную взбучку человеку, так невысоко оценивающему ее способности. – Пересядьте на пол – я не хочу, чтобы вы испачкали кровью кресло моей матери!
– Оно очень старое, – сказал он с усталым вздохом, – и не такое красивое, как остальная мебель. Я набросил на него покрывало, и я ничего не испорчу, если буду сидеть здесь.
– Это самая ценная вещь, которую мы привезли из Лондона. Мне было всего шесть лет, когда мама… умерла, и я почти не помню, как она выглядела; но иногда, когда я смотрю на это кресло, вижу мимолетный образ мамы, склонившейся над рукоделием.
Джиллиан не знала, почему так много сказала этому невеже, разве что после разговора с отцом она почувствовала, как мама была близка ей духовно. А может быть, она немного подобрела к Камерону из-за того, что он позаботился накинуть покрывало, хотя и не знал, как дорого ей это кресло.
Сердце Джиллиан дрогнуло, когда Камерон неуклюже поднялся. Она вдруг поняла, какое удовольствие ей доставляло наблюдать за ним, любоваться его гибким, прекрасно сложенным телом, без усилий выполнявшим все, что от него требовалось. Даже в том, как он осторожно, с тихим стоном устроился на полу, было немало природной грации.
Джиллиан отправилась в кладовую за целебной мазью. Она быстро оглядела полки, стараясь не смотреть на пустое место на полу, где Камерон расстелет свой тюфяк на оставшуюся часть ночи. Твердое, крепкое дерево; даже слой шерстяных одеял не сможет сделать его удобным ложем для избитых мышц. Что ж, он сам виноват – отказался от удобной мягкой перины наверху ради того, чтобы спать здесь, на полу, и держать их с отцом под постоянным наблюдением. Разумеется, Джиллиан не поддалась глупому порыву побежать наверх и принести ему перину: пол по крайней мере сухой, убеждала она себя, и это лучше, чем ночевать на улице под дождем, где было его настоящее место.
Вернувшись на кухню, Джиллиан взяла небольшую миску и тряпицу. У огня стояло ведро воды для умывания и быстрого приготовления горячего напитка. Она опустилась на колени у камина, рядом с тем местом, где расположился Камерон, наклонила ведро и налила в миску немного воды, потом намочила тряпицу в теплой воде и… замерла в нерешительности.
– Вы боитесь ко мне прикасаться, – усмехнулся он.
– Глупости. – Она дрожала, произнося это слово. Конечно, она дотронется до него, когда будет, наклонившись над ним, осторожно промывать и обеззараживать его рану над глазом или когда возьмет его раненую руку, и будет смывать с нее заразу. Вот только Джиллиан не понимала, почему эта мысль приводила ее в такое волнение. – Я должна дотрагиваться до всех, кого мы лечим!
– Вы всегда стараетесь держаться так, чтобы даже край вашего платья не коснулся моих сапог.
– Это не означает, что я боюсь к вам прикасаться, – пояснила Джиллиан, – я просто не хочу.
Это была ложь. Когда она произносила эти слова, пальцы ее покалывало от желания погладить кожу Камерона, убедиться, что у него нет скрытых ран. Эта потребность шла из глубины ее женской сущности, а не от той ее части, которая начинала действовать, когда Джиллиан выступала в роли врача.
Она снова намочила и слегка отжала тряпицу. От небольшого движения ткань ночной рубашки скользнула по коже, напоминая, что под тонкой шерстью больше ничего нет. Она знала, что в тот момент, когда прикоснется к нему, исходящий от него жар проникнет через открытые места у манжет рукавов, поднимется выше и согреет сокровенные места, до которых никто никогда не дотрагивался. Ее груди напряглись в ожидании, и она порадовалась, что закуталась в шаль, иначе он мог заметить, как под рубашкой затвердели соски.
– Дайте мне мазь, – попросил Камерон, когда ее нерешительность затянулась, – думаю, я сумею сам ее втереть.
– Сначала надо как следует промыть рану. – Переход к безопасной и знакомой роли лекаря помог Джиллиан успокоить биение сердца.
– Я промою ее завтра – не стоит тревожить рану сейчас.
– Нет, именно сейчас. Отец верит, или, вернее сказать, верил, что своевременное промывание предупреждает заражение и гниение. – Ей не хотелось больше говорить о своем беспокойстве относительно человеческих укусов.
– Если Уилтон больше в это не верит, почему вы так настаиваете, чтобы я терпел промывание?
– Я не говорила, что отец не верит в теорию – просто он нечасто вспоминает свои блестящие открытия. – Джиллиан гневно глянула на него, чтобы скрыть внезапно охватившую ее печаль. – Вы должны были об этом догадаться. Вы используете его слабоумие в своих целях, не придавая значения тому, какая это потеря для людей.
Джиллиан не поняла, то ли переместился отсвет огня, то ли раскаяние омрачило черты раненого. Он выхватил у нее тряпицу и начал с силой тереть у себя над глазом.
– Дайте-ка мне. – Джиллиан отставила в сторону миску. – Вы как будто не рану промываете, а серебро чистите. Порез начнет сильнее кровоточить, если вы будете так на него давить. – Она прижала тряпку пальцами, и Камерон, убирая руку, задел их. Из-за охватившей ее при этом прикосновении дрожи Джиллиан чуть не выронила намоченную ткань и нечаянно нажала чуть сильнее, чем требовалось.
– Ой, больно!
– Вы ноете, как маленький мальчик, ободравший коленки.
– А вы мучаете меня как бессердечная гувернантка.
– Только потому, что знаю – это вам принесет пользу.
Камерон ухмыльнулся, и сердце Джиллиан замерло при виде этой белозубой улыбки так близко от ее руки. Она ощутила его дыхание на нежной коже своего запястья, и рука опять дрогнула.
– Ай!
– Клянусь, даже мышь храбрее вас!
– Но вы делаете мне больно! Поговорите со мной, чтобы отвлечь меня.
– Поговорить с вами? Но мне нечего вам сказать.
Его лицо на секунду омрачилось, хотя Джиллиан не делала ничего такого, что могло бы причинить ему боль; затем он махнул рукой в сторону кресла.
– Тогда расскажите о вашей матери.
– Нет! Мы никогда не говорим о маме.
– Никогда? Вы должны говорить о ней, чтобы справиться со своим горем.
– С этим невозможно справиться. Все, что можно сделать, – это спрятать свою боль и скрывать ее от всех. Еще можно остерегаться привязанностей. Если любишь человека, то потеря его разрушает и тебя самого.
Камерон с удивлением взглянул на нее.
– Но если вы так настроены, то никогда не позволите себе кого-то полюбить.
– О какой любви может идти речь, если смерть с такой легкостью забирает любимого человека, а в придачу ломает тебя? – Джиллиан недовольно нахмурилась.
– Воспоминания должны обогащать вас, а не разбивать ваши надежды. Они должны придавать вам силы, а не заставлять прятаться от жизни и дрожать от страха.
– Что вы об этом можете знать? – Ее возмущению не было предела.
– Мой брат умер всего полгода назад. – Голос Камерона наполнился болью. – Его смерть заставила меня заняться тем, к чему у меня прежде не было никакой склонности…
– Например, вести разгульную жизнь в деревне, распоряжаться жизнями невинных людей, позволять себя избивать ни за что ни про что. – Джиллиан фыркнула. – Странный траур, Камерон Смит.
– Продолжить благородное дело – единственный способ скорбеть и даже придать смысл бессмысленной смерти.
– Кто говорил такие вещи? Тот рыцарь, который привил вам манеры разбойника с большой дороги?
– Верно. Хотя бы в этом я его не разочаровал.
Внезапно Джиллиан захотелось узнать, какие отношения связывали Камерона и старого рыцаря, который учил его так извращенно воспринимать мир.
– Может быть, старый рыцарь вел вас не в ту сторону. Бороться с судьбой бессмысленно.
– А если судьба вас всего лишила?
– Все равно ничего не вернешь.
– Вероятно, нет. – Камерон печально покачал головой. – И тем не менее прятаться и закрывать свое сердце от любого чувства, бежать от любви, жить в постоянном страхе потерять того, кто вам дорог, – скверный выбор.
– Это невыносимо! – прошептала Джиллиан. – Вы не говорите ничего определенного ни о себе, ни о том, почему делаете то, что делаете, и еще критикуете мой выбор. Как вы смеете думать, что, вторгнувшись в мою жизнь, получили право осуждать меня и тот образ жизни, который я избрала!
Камерон молчал, слышно было только его дыхание да шипение тлеющего огня; но теперь ей не хватало звука его голоса. Когда она дошла до кровоподтека на подбородке, Камерон вздрогнул и невольно застонал, хотя она нажимала не сильнее, чем раньше.
– Этот ублюдок сломал мне челюсть!
От мысли, что на крепкой, четко очерченной челюсти Камерона навсегда останется вмятина, у Джиллиан по спине пробежала дрожь.
– Постойте, я сейчас проверю, – сказала она, пытаясь его успокоить.
– Тогда вам придется дотронуться до меня, – ответил Камерон, и она только тут осознала, что все время использовала тряпицу как защиту между ним и собой.
– Довольно разговаривать. И сожмите покрепче зубы. – Она была рада, что у нее появилась веская причина заставить его замолчать.
Джиллиан наклонилась ниже, и ее коса перекинулась через плечо. Камерон поднял тяжелые волосы, и свободные кольца обвились вокруг его пальцев.
– Мягкие, – прошептал он, – мягче шелка.
Джиллиан подумала о шелковом платье, которое он ей принес. «На солнце это золото очень подойдет к вашим волосам и глазам!» Тогда она отнеслась к комплименту с презрением, считая его сладкоречивой уловкой, которой Камерон воспользовался, чтобы смягчить ее сердце, но то, как он зачарованно смотрел на обвившиеся вокруг его пальцев волосы, заставило Джиллиан опустить глаза. И тут она увидела золотистые искры, зажженные отсветом огня в ее каштановых прядях.
Камерон не притворялся, он просто заметил что-то… что-то красивое в ней, нечто такое, чего она сама в себе не замечала.
Джиллиан вырвала у него косу и перекинула ее через плечо, а затем прощупала его челюсть. Хотя раненый вздрагивал, когда она нажимала на покрытую щетиной кожу, под которой вздулась довольно большая шишка, скрипа, обычно издаваемого трущимися концами сломанной кости, не было.
– Вам предстоит веселенькое занятие: объяснять нашим пациентам, откуда у вас этот синяк, – сказала она; сдерживая сбившееся от ощущения под руками его тепла и силы дыхание.
– Не беспокойтесь, никто не заметит. Моя борода растет со скоростью сорняков на вспаханном поле; к тому же на мне все быстро заживает. Еще до обеда я буду щеголять бородой, которая могла бы скрыть и что-нибудь похуже этого.
– Значит, ваш внешний вид будет соответствовать вашей сущности – вы будете выглядеть как настоящий разбойник.
– Вовсе нет, потому что, видите ли, во мне нет ничего настоящего…
Камерон откинулся назад и уперся спиной в кресло, а руки вяло сцепил на животе. Глаза он полуприкрыл, как спящий тигр. Но даже несмотря на то что он был в крови, в грязи и покрыт синяками, Джиллиан не составляло труда представить его одетым в шелковые чулки и бархатные штаны с пряжками, с пенящимися на шее и рукавах кружевами. Рыцарь с изысканной речью и изящными манерами…
– А теперь, – в голосе Камерона послышалось предостережение, – идите спать и забудьте о том, что произошло сегодня ночью.
– То, что я помню или не помню, не будет иметь никакого значения, если вы будете разгуливать в таком виде, как будто вас поколотили в уличной драке.
– Всякому, кто необдуманно выскажется по поводу моей внешности, можно сказать, что новый ученик доктора Боуэна, плохо знакомый с домом своего учителя, налетел на дверной косяк.
– Как хотите. – Джиллиан поднялась и направилась в свою комнату. – Я буду в восторге, если вся деревня станет говорить, что вы неуклюжий осел.
Как ни удивительно, на ее оскорбление он ответил улыбкой. Джиллиан вихрем помчалась прочь, чувствуя, как ночная рубашка обвивается вокруг ног, а коса задевает бедра.
– Джиллиан!
Она остановилась, услышав его голос.
– Меня не поколотили.
Она недоверчиво фыркнула.
– И еще, Джиллиан… Я не шутил, когда велел вам забыть об этом. Если кто-нибудь спросит, где я был сегодня ночью, вы должны отвечать, что я уснул здесь, у камина, вскоре после ужина.
Остаток ночи Джиллиан не спала. Волосы оттягивали кожу головы до тех пор, пока она не расплела косу и не распустила их; тогда они рассыпались по плечам, К утру волосы спутаются, но ей не хотелось даже думать о том, чтобы немедленно снова заплести их.
Расстегнув пуговицы ночной рубашки до самой талии, Джиллиан почувствовала свежий воздух у себя на груди, но, казалось, ничто не могло остудить жар, который она вобрала в себя, пока прикасалась к Камерону. А еще ей не давали покоя некоторые вопросы. Где был Камерон этой ночью? Как получилось, что его избили? Что он сделал? И зачем ему непременно лгать ей?
Теперь уже Джиллиан не сомневалась, что, если понадобится, будет лгать ради этого улыбающегося, поддразнивающего ее мужчины, благодаря которому она заметила, что у нее красивые волосы.
Глава 10
Джиллиан рассчитывала, что Камерон будет спать допоздна или сядет у огня, чтобы тепло и время смягчили его боль. Учитывая обстоятельства, она собиралась сделать ему кое-какие поблажки, но только до тех пор, пока не побледнеют самые страшные кровоподтеки.
Вместо этого еще до рассвета она проснулась от негромких шагов – кто-то крался мимо ее двери. По-видимому, Камерон на цыпочках прошел в кухню и с первыми лучами солнца выскользнул из дома через кухонную дверь. Но разве может быть, чтобы он опять ушел? В его-то состоянии!
Джиллиан поспешно скинула с себя ночную рубашку и влезла в ржаво-красное платье. Она уже застегнула почти все пуговицы, когда услышала за домом, в саду, глухой стук, а затем звук входящей в землю лопаты. Вот опять, опять – ритм, в котором работают привычные к земле мужчины: погружение лопаты в землю, металлический стук при разбивании комков и превращении их в мягкую, готовую принять семена почву.
Джиллиан неплохо разбиралась в том, как человеческое тело реагирует на побои – такие, каким Камерон подвергся накануне ночью: каждый наклон, каждый сгиб колена должен был отзываться болью во всем его теле…
Джиллиан открыла ставни. Камерон стоял к ней спиной в сотне ярдов от дома: его темные волосы мерно раскачивались при каждом движении. На нем была рубашка без рукавов, и она заметила, как могучие мышцы напрягаются при каждом погружении лопаты в землю. Джиллиан не в силах была отвести от него взгляд. Она уже оказывалась вблизи от этих мощных плеч, держала в своих руках эти сильные руки, несущие на себе следы драки и жестокости, но не чувствовала ничего, кроме текущих от него к ней потоков силы и доброты.
Камерон работал с неослабевающим напряжением, готовя сад к весне, чтобы тот стал плодороднее и смог обеспечить Джиллиан с отцом, когда их гость уйдет. Он обещал уйти через две с небольшим недели, и отчего-то она ему верила.
– Камерон! – окликнула его Джиллиан. – Камерон! – повторила она и ощутила, как приятно выговаривать, имя, которое женщина могла бы повторять, когда ее душа, охваченная доверием и страстью, ищет смысл в окружающем ее зловещем мире.
Он ее не слышал. Джиллиан прикусила губу, радуясь, что он не заметил ее в тот момент, когда она была особенно уязвима. Ей было страшно сознавать, что она начинает ему доверять. Он предупреждал ее, но, вероятно, имел в виду случайное доверие, а не глубокую веру, которая тонкими нитями опутывала ее сердце. Вместо чувства подчиненности, скованности она ощутила, что ее поддерживают, о ней заботятся. Доверие к Камерону означало, что она сможет жить под защитой этих сильных рук, и не будет нуждаться в иной защите в стенах своего дома для того, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Эта мысль одновременно обрадовала и испугала ее.
Джиллиан приготовила завтрак, но Камерон все еще не вернулся из сада; тогда она разбудила отца и усадила его за стол.
– Где молодой доктор Смит? На вызове? – поинтересовался Уилтон, откусывая печенье.
– Нет, папа, он работает в саду.
– А-а. Наверное, возится в земле. – В ответ на кивок Джиллиан он улыбнулся. – Парню следовало бы заняться земледелием, а не медициной. Никогда не встречал людей, так любящих что-то выращивать.
– Думаю, он этим и занимался до…
– До чего?
– До…
До того как нагрянул к ним и с чувством мести, наполнявшим его сердце, взялся управлять их жизнью во благо восстановления английской монархии. Гонимый потерей настолько тяжелой, что он никогда о ней не говорил, выполняя инструкции, полученные от королевского рыцаря, он улыбался ей с ленивой любезностью придворного, и она… Она была слепа, когда приняла его за обычного разбойника.
– Думаю, до того, как потерял свою землю, – прошептала Джиллиан. – Он однажды говорил о своем младшем брате, которого убили, и о том, как смерть брата заставила его заниматься тем, к чему он не привык. Возможно, что брата Камерона схватили за поддержку Карла Стюарта, а их землю Кромвель конфисковал в наказание.
– Кромвель – в наказание? – озадаченно повторил Уилтон.
– Республиканские войска Кромвеля конфисковывали собственность по всей стране, сгоняли с земли целью семьи, если подозревали хотя бы одного члена семьи в том, что он поддерживает короля Карла. Папа, что, если Камерон оставался нейтральным в этой борьбе, но его брат поддерживал короля, и его схватили? Камерон мог из-за этого пострадать. Если все было именно так, то это многое объясняет.
– Многое объясняет. – Уилтон кивнул, но без особой уверенности. – Джиллиан, ты считаешь, я действительно виноват, что спас молодого Олли Кромвеля во время его первых приступов мочекаменной болезни?
– О нет, папа, в этом вовсе нет твоей вины. Прости, пора позвать Камерона завтракать. Он вчера ночью сильно ушибся, и ему надо поесть, чтобы восстановить силы.
– Посоветуй ему пить побольше воды, – крикнул ей вслед Уилтон. – Таково лекарство монархов!
Джиллиан вбежала в свою комнату и, перегнувшись через подоконник, убедилась, что Камерон все еще работает в саду: рубашка его прилипла к спине, мокрый след, сужаясь, спускался к ремню. Она глубоко вдохнула, собираясь окликнуть его, и тут услышала быстрый топот ног – по подъездной аллее кто-то бежал к дому.
Джиллиан устремилась в гостиную, из которой дорога к дому просматривалась лучше всего, – она всегда так делала, когда приближались посторонние. На сей раз это был всего лишь мальчик: он запыхался, лицо его покраснело так, что сразу стало ясно – подросток бежал всю дорогу от самой деревни.
Сперва Джиллиан решила, что кому-то понадобилась помощь врача, и хотела пойти; навстречу гонцу, однако молчаливый, но знающий свое дело Мартин уже перехватил мальчика: низко наклонившись, он внимательно слушал, что тот говорил. Вскоре Мартин увел мальчика, и тогда Джиллиан бегом вернулась в свою комнату – как раз вовремя, потому что Мартин привел парня туда, где, не обращая ни на что внимания, работал Камерон.
Лишь когда Мартин похлопал его по спине, Камерон воткнул лопату в землю. Мальчик повторил свой рассказ, и Мартин, порывшись у себя в кармане, протянул ему монету, после чего Камерон сделал знак, чтобы он уходил, а сам вернулся к своей работе. По тому, с какой силой вонзалась лопата в землю, можно было понять, что он в отчаянии.
Явно встревоженный, Мартин присел рядом с ним на корточки.
Что-то пошло не так. Джиллиан очень сомневалась, что мальчик являлся тайным шпионом Камерона – судя по его виду и поведению, это был скорый на ногу деревенский паренек, которого послали за доктором. Но тогда почему Мартин так предусмотрительно увел его от дома? И почему Камерон его прогнал?
Мальчик, еле волоча ноги и то и дело оглядываясь, медленно шел по подъездной аллее.
Джиллиан никогда не выходила из дому, не потратив сначала некоторое время на то, чтобы подавить внутренний голос, уговаривающий ее остаться дома; она всегда делала не меньше десятка глубоких вдохов, чтобы набраться мужества, читала себе короткую нотацию о том, как глупо взрослой женщине бояться, но сейчас у нее на все это не было времени. Подняв юбки до колен, она помчалась через весь дом мимо изумленного отца на улицу, срезая путь между деревьями, чтобы выйти на подъездную аллею перед мальчиком.
Пока она бежала, ее инстинкт самосохранения пронзительно вопил от страха и умолял вернуться домой. Сердце колотилось все сильнее и сильнее. Джиллиан всхлипывала, пытаясь восстановить дыхание и оплакивая потерю только что обретенного доверия.
– Мисс Боуэн! – отчаянно завопил подросток, как только она появилась перед ним из-за деревьев; в глазах его засветилось такое облегчение, что стало понятно: она была права. Он действительно приходил за ее отцом, и это немного ослабило пульсирующую в ней тревогу. – О, пожалуйста, мисс, вы и доктор должны приехать. Там возле «Лозы и колоса» лежит мертвец – кто-то избил его до смерти.
Выбежав из-за поворота аллеи, Камерон увидел Джиллиан, стоящую на коленях и прижимающую мальчика к груди: услышав хруст веток у него под сапогами, оба они повернули головы в его сторону. В глазах Джиллиан блестели слезы.
– Я велел тебе идти домой, – прорычал он. Паренек начал вырываться, но Джиллиан крепко держала его.
– Прикажите Мартину запрягать Куинни, – сказала она. – Нам с отцом надо срочно ехать в деревню.
– Нет! – Заметив, что она не намерена подчиняться ему, Камерон сжал челюсти. – Вы останетесь здесь.
– Мальчик пришел за нами.
– Да, и он сказал, что тот человек мертв. Нет никакой необходимости отрывать вашего отца от дел ради мертвеца.
– А если он не умер?
– О, он умер, мисс, – снова заплакал мальчик. – Кто-то со здоровенными кулаками разбил ему лицо и…
– Довольно! – заорал Камерон.
Пискнув от страха, мальчик рванулся и пустился бежать по дорожке в сторону деревни.
Джиллиан села на пятки. Она переводила взгляд со шрама над глазом Камерона на шишку на скуле, с нее – на ободранные, покалеченные кулаки. У нее были все основания думать, что ее странный гость имеет прямое отношение к мертвецу, лежащему у деревенского постоялого двора…
Камерона пронзила душевная боль при мысли о том, насколько слаба ее вера в него.
– Вспомните, что уже сказано вам вчера: я никого не убивал. – Резкость, с какой он заявил это, лишь подтверждала главную догадку: она в него не верит!
Никто никогда в него не верил. Отец презирал Камерона за то, что он землю любил больше, чем битву; брат высмеивал за то, что он придерживается осторожного нейтралитета, за неистовое желание спасти Бенингтон-Мэнор и сохранить его для семьи на века.
И вот теперь Джиллиан показала, что также не верит в него. Почему-то перенести этот удар ему было тяжелее всего.
– Вы ничего не выиграете, удерживая нас здесь, зато рискуете все потерять! – Голос Джиллиан звучал ровно, без всякого намека на то, приняла ли она утверждение его о невиновности. – Если мы с отцом не поедем в Брамбер, после того как мальчик всю дорогу бежал, чтобы позвать нас, крестьяне будут удивлены и недовольны. Им будет непонятно, почему доктор Боуэн и его новый ученик не откликнулись на их просьбу о помощи. В результате вы сведете на нет тот успех, которого у них добились.
Она привела спокойные, разумные доводы в поддержку своему желанию ехать в деревню, и ему нечего было возразить.
– Часто в деревне умирают мужчины?
– Нет.
– Чутье подсказывает мне, что здесь что-то нечисто. Это похоже на ловушку: кто-то, кто знает о вчерашней драке, пытается впутать меня в то, чего я не делал.
Пока Джиллиан ожидала ответа, Камерон внимательно прислушивался к себе. Он ошибался, когда думал, что, наказывая себя тяжелой работой, полностью избавится от желания, охватившего его прошлой ночью. Ему хотелось от Джиллиан больше, чем прикосновений врача, обследующего пациента. Грязный, пропитанный потом, с кулаками, бугрящимися болезненными шишками, он все равно хотел притянуть ее к себе, обнять и поцелуями стереть ее сомнения и страхи. Ему хотелось, чтобы в Англии все стало как прежде и он смог уверенно ввести ее по широким ступеням Бенингтон-Мэнора, показать ей свои плодородные поля, фруктовые деревья и ухоженный скот. Ему до боли хотелось показать ей то, что он так упорно пытался спасти, и поделиться с ней своими мечтами о детях, рассказать о том, что казалось ему гораздо более важным, чем звание рыцаря и сомнительная привилегия обращения «сэр».
– Когда вы нагрянули к нам, то знали, что нас часто вызывают, и мы вынуждены покидать это убежище. – Джиллиан находилась в блаженном неведении относительно того, что творилось у него в душе. – Вы заявили, что вам нужна наша свобода передвижения. Так рот, это плата за свободу.
