Текст книги "Истребитель подводных лодок"

Автор книги: Дональд Макинтайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Теперь следует остановиться на взаимоотношениях между коммодором конвоя и командиром эскорта. Коммодоры океанских конвоев обычно назначались из числа адмиралов в отставке или старших офицеров, отозванных из торгового флота, которым давали временное звание коммодора военно-морского резерва. С небольшим штатом связистов коммодор располагался на корабле, который на данном переходе считался флагманским. В обязанности коммодора входило обеспечение внутренней дисциплины конвоя, а также безопасности плавания и маневрирования конвоя в целом. Он также должен был по требованию старшего офицера эскорта принять меры по уклонению судов от атаки противника.

Теоретически командир эскорта нес ответственность лишь за оборону конвоя в случае нападения противника. Тем не менее разграничить сферы ответственности коммодора и командира эскорта было почти невозможно. Например, плохое затемнение судов в конвое являлось нарушением внутренней дисциплины, и если строго придерживаться правил, это должен был устранять по просьбе коммодора командир эскорта, посылая к плохо затемненному судну корабль с целью заставить его затемниться. Но в действительности, в связи с тем, что незатемненный транспорт подвергал угрозе нападения противника весь конвой, любой эскортный корабль, обнаружив подобное нарушение дисциплины, «расправлялся» с нарушителем на месте, не обращаясь к коммодору.

Коммодоры имели более высокие звания по сравнению с командирами эскорта, и если бы они держали себя заносчиво и требовали соблюдения буквы закона в вопросах распределения обязанностей, это могло бы вызвать различные трения. Но, к счастью, коммодоры держались исключительно корректно и всегда с должным вниманием относились к предложениям командиров эскорта, которые, как они прекрасно понимали, всегда были лучше информированы об общей обстановке. Дело в том, что коммодоры имели ограниченные возможности поддержания связи по радио.

В наставлении по конвойной службе имелся довольно странный параграф, который возлагал конечную ответственность за безопасность конвоя в целом на командира эскорта. Я, правда, лишь однажды воспользовался им – когда разошелся во мнениях с коммодором.

В упомянутом случае группа судов, которые я эскортировал, в условиях штормовой погоды приближалась к водам метрополии. Во время перехода я получил радиограмму с сообщением места и курса конвоя, который шел нам навстречу, и если бы мы продолжали идти прежним курсом, мы обязательно встретились бы с ним, а этого необходимо было избежать любой ценой. Я знал точное место конвоя, так как моему штурману утром удалось определиться. Однако коммодор предпочитал верить штурману своего флагманского корабля, который рассчитал счислимое место, и это было единственное, что он мог предложить. В конечном счете коммодор отказался принять мое предложение. После этого мы обменялись серией язвительных сигналов, и в конце концов разозлившемуся коммодору пришлось признать свое поражение.

Этот инцидент был единственным. Вообще же наши отношения с коммодорами строились на взаимном уважении. Наша страна многим обязана этим доблестным людям, которые, несмотря на преклонный возраст, возвратились во флот, чтобы, используя свой опыт и знания, вновь сколачивать и охранять конвои, безупречно державшие строй.

До выхода из Ирландского моря в Атлантический океан конвой обычно двигался двумя кильватерными колоннами, которые нередко растягивались более чем на десять миль, до тех пор, пока суда не разбирались и не начинали удерживать свои места на определенной дистанции от передних мателотов.

Тем временем проверялись световая сигнализация и радиосвязь, проводились тренировки орудийных расчетов и другие приготовления. В это время корабли эскорта непрерывно ходили вокруг конвоя. С рассвета до сумерек непрерывно трещали створки сигнальных прожекторов. Несколько позже слышалось лишь приглушенное щелканье створок затемненных ночных фонарей. Мои связисты старшина сигнальщик и два сигнальщика, – казалось, никогда не спали, так как от них зависело очень многое.

Плохая видимость и неспокойное море увеличивают трудности сортировки большого числа судов и повышают ответственность, лежащую на командире эскорта. Следует напомнить, что он не имел радиолокаторов, а все суда были полностью затемнены. Использование отличительных и ходовых огней было запрещено по вполне понятным причинам.

После того как корабли эскорта выйдут в океан, коммодор выстраивает конвой в одиннадцать или двенадцать колонн, которые покрывают площадь около шести миль в ширину и двух миль в глубину. Затем командир эскорта располагает около десятка своих кораблей по окружности вокруг конвоя в трех – пяти милях от него. Длина этой окружности составляет около 45 миль, и поэтому корабли эскорта обычно находятся друг от друга приблизительно в восьми милях.

Каждому кораблю часть этой окружности отводится для патрулирования, и в то время как конвой движется постоянным курсом, эскортные корабли снуют взад и вперед, обеспечивая оборону заданного им района в завесе охранения.

Никогда не лежать на одном и том же курсе более двух минут и никогда не ходить правильным зигзагом – таково было золотое правило, позволявшее создавать как можно больше трудностей для немецких подводных лодок.

Бесконечно подающиеся команды на руль и ответы рулевого вместе со звуковым эффектом от работы асдика создавали в моей походной каюте под мостиком непрерывный шум изо дня в день. Вскоре я так привык к этому шуму, что перестал обращать на него внимание и даже мог крепко спать. Однако каждый новый звук, нотки беспокойства в голосе вахтенного офицера или изменение характера эха асдика немедленно будили меня. Нередко я оказывался на полпути к мостику, прежде чем сознавал причину своего пробуждения.

Иногда, когда я лежал на койке, меня вдруг охватывало тревожное безотчетное чувство, что что-то неладно, и при моем появлении наверху оробевший вахтенный офицер обычно говорил: «Виноват, сэр, мы немного изменили свое место в охранении» или «Я боюсь, что мы потеряли контакт с конвоем. Видимость ухудшилась. Я только что собирался вызвать вас».

В таких случаях осуществлять контроль за сильно разбросанными силами охранения было очень сложно.

В те далекие дни радиотелефон, установленный на наших кораблях, работал на коротких волнах. Это позволяло противнику перехватывать наши разговоры на больших расстояниях. Станции же, работавшие на ультракоротких волнах, были получены нами позже.

Поэтому, за исключением лишь чрезвычайных случаев, мы не могли пользоваться станциями, работавшими на коротких волнах, для передачи сообщений открытым текстом – это могло бы дать противнику ценную информацию. Все сообщения приходилось кодировать и раскодировать, что стоило большого труда, или передавать при помощи зрительной сигнализации.

В связи с этим важную информацию и тактические сигналы кораблям группы и коммодору конвоя приходилось передавать по возможности сигнальным прожектором в светлое время суток. Его створки час за часом продолжали стучать, передавая сообщения ближайшему эскортному кораблю, который в свою очередь передавал их соседу. Небольшой штат связистов, придававшийся в те дни старшим офицерам эскортов, совершал просто чудеса, поддерживая эффективную связь в любую погоду и при любой видимости, так же как и сигнальщики на качающихся, выписывающих невероятные кривые мостиках небольших корветов. Но, несмотря на это, нередко случалось, что к наступлению темноты оставались непереданными важные семафоры.

Я с огромным нетерпением ожидал получения ультракоротковолновых станций, которые уже начали поступать во флот. Это были американские станции, которые мы получали по ленд-лизу. Эти станции в корне изменили характер управления действиями эскортных кораблей, рассеянных вокруг растянувшегося конвоя. Со скучной процедурой, связанной с вызовом кораблей прожектором, с утомительной передачей приказаний по буквам, а также с использованием более короткой, но небезопасной связи по радио на коротких волнах было покончено. Теперь командир каждого корабля мог немедленно связаться с другими кораблями по радиотелефону.

Более того, тактические маневры, предусмотренные на тот или иной случай, теперь могли быть точно выполнены одновременно многими кораблями. В итоге эффективность совместных действий эскортных кораблей возросла в огромной степени.

Однако и здесь не обошлось без недостатков. Доверие к ультракоротковолновым станциям возросло настолько, что уровень подготовки сигнальщиков стал неуклонно падать, и поломка станции иногда оставляла корабль фактически без надежной связи с соседними кораблями. Связь на УКВ имела и свои отрицательные стороны. Радиостанции всех кораблей работали на одной и той же частоте и невольно могли забивать друг друга. Ничто не может быть более неприятным, чем не иметь возможности передать сигналы о каком-нибудь важном маневре, который следует немедленно предпринять, только из-за того, что эфир забит бесконечными радиограммами по такому, например, обычному вопросу, как довольствие.

Связь на УКВ имела также некоторые комические стороны. Различное произношение двух связистов, ведущих переговоры по УКВ, нередко было источником таких искажений, что все буквально валились от хохота, как от удачной шутки в мюзик-холле.

Но все это было осуществлено несколько позже, а пока я командовал эскортной группой, зрительная сигнализация все еще являлась основным средством связи и управления.

Разбросанность кораблей и слабая связь между ними привели к необходимости натренировать их команды так, чтобы они понимали приказания с одного сигнала и чтобы каждый командир корабля без дополнительных указаний понимал, что от него требуется.

Недостаточное соблюдение этого условия нередко приводило к тому, что мы несли неоправданные потери в транспортах.

Теперь все уже понимали, что такие рассредоточенные силы, как наш эскорт, не в состоянии обеспечить охранение, полностью гарантирующее транспорты от атак подводных лодок. Ходя на зигзаге вокруг назначенного ему места в охранении, эскортный корабль мог прослушать асдиком значительное пространство, однако в темную ночь любая хорошо управляемая подводная лодка могла незаметно проскочить между кораблями эскорта, так как в такие ночи маневрирование зигзагом было невозможно из-за опасности столкновения. Лишь в лунные ночи мы были освобождены от необходимости жаться к конвою, что требовало большого напряжения, и могли сосредоточиться исключительно на поиске противника. В результате я стал поклоняться луне, и до сих пор диск молодой луны напоминает мне те темные зимние ночи в начале войны, когда штормовая погода и отсутствие лунного освещения означали необходимость «висеть» на конвое при видимости, не превышавшей 200 метров, в надежде, что к утру все суда будут находиться вместе.

Иногда торговое судно, по которому я ориентировался и таким образом держал свое место, само отрывалось от конвоя, и на рассвете мы обнаруживали, что в пустынном штормовом океане оставались только мы да это торговое судно.

Немецкие подводники были избавлены от необходимости находиться в постоянном напряжении. При нахождении под водой о присутствии корабля даже на значительном расстоянии их предупреждали шумопеленгаторы, и благодаря этому они могли всплыть и провести атаку со свежими силами.

К счастью, во время перехода, когда я впервые выступал в роли командира эскорта, атак со стороны противника не последовало, и я имел время заняться разрешением ряда вопросов, которые могли возникнуть в первом же бою. Я нередко обсуждал тактические задачи с офицерами в надежде, что кто-нибудь из них ответит на мой вопрос. Но ко времени, когда мы рассеяли наш конвой, пройдя около шестисот миль, и направились в точку рандеву с другим конвоем где-то в середине Атлантики, чтобы отвести его обратно, мы все еще не выработали сколько-нибудь удовлетворительного метода контратаки. Очевидно, со временем сами обстоятельства продиктуют необходимость тех или иных действий.

Я немного успокоился, когда узнал, что большинство офицеров «Уокер» были опытными профессиональными моряками, привыкшими к наблюдению за темным горизонтом, да и сам я, к счастью, имел прекрасное зрение. Кроме того, я в течение многих лет участвовал в ночных учениях. Все это позволяло надеяться, что в случае если немецкая подводная лодка атакует транспорты в нашем секторе охранения, мы сможем обнаружить ее прежде, чем она выйдет в точку залпа.

Офицер-гидроакустик лейтенант Лэнгтон был моим старшим помощником. Бывший офицер пароходной компании, он был прекрасным моряком и штурманом.

Лейтенанты английского военно-морского флота Старди и Брэй, младший лейтенант военно-морского добровольного резерва Уэстлейк, командир минно-артиллерийской боевой части Чаплин и мичман военно-морского резерва Манн составляли группу офицеров, на которых, как мне вскоре стало ясно, я мог положиться при любых обстоятельствах.

Инженер-механиком «Уокер» был Осборн, произведенный в лейтенанты из сверхсрочников. Он с самого начала войны служил на «Уокер» и в любую погоду ухитрялся держать его на ходу. Мы по-настоящему оценили его только тогда, когда узнали, как обстоят дела на других кораблях такой же старой постройки. Работа инженер-механика на этих допотопных кораблях заключалась главным образом в том, чтобы непрерывно ремонтировать старые паропроводы и стараться выжимать из изношенных машин все возможное. При таком оборудовании избегать поломок мог лишь опытный инженер-механик. Наш «шеф» Осборн, старшина машинистов Нейп и старшина кочегаров Лаггер, несомненно, были мастерами своего дела – «Уокер» ни разу не подвел меня.

Встреча с конвоем в океане, вдали от берегов, всегда была для меня волнующим событием. В ненастную погоду судоходство в Атлантике всегда было связано со многими трудностями. Иногда в штормовую погоду или один «Уокер», или весь конвой в течение многих дней шли в океане, не видя ни солнца, ни звезд, по которым можно было бы определиться.

Обычный порядок действий, обеспечивающий встречу с конвоем в плохую погоду, заключался в том, что вначале мы направлялись в самую удаленную точку, которой, как мы рассчитывали, мог достигнуть конвой. Здесь корабли эскорта обычно рассредоточивались на дистанции, которые несколько превышали дальность видимости, и производили поиск по маршруту подходящего конвоя. Это позволяло учесть значительные ошибки в кораблевождении. Затем все напряженно всматривались в темноту, стремясь обнаружить силуэт торгового судна. Иногда конвой задерживался значительно дольше, чем мы рассчитывали, и тогда все мы мучительно раздумывали, не прошел ли он мимо и не удаляется ли теперь все дальше и дальше от нас.

Но вдруг неожиданный звонок радиотелефона – и мы получаем радостное известие, что один из эскортных кораблей обнаружил конвой. Все с облегчением вздыхают. Вскоре корабли направляются к конвою, чтобы занять места в завесе охранения.

В хорошую погоду поиск конвоя в море значительно упрощался.

Итак, моя эскортная группа, не считая «Уокер», состояла из эскадренных миноносцев «Вэнок», «Волантир», «Сардониц» и «Симитар», а также корветов «Блюбел» и «Хайдрейнджиа».

Я подошел на «Уокер» к судну коммодора и обменялся с ним последними новостями. На судне номер 25 четыре часа назад произошла поломка, и сейчас оно шло полным ходом, пытаясь нагнать конвой. Но догонит ли оно его до наступления ночи?

Может быть, ему следовало бы повернуть на маршрут, назначенный для отставших судов и проложенный далеко в стороне от конвоя во избежание его обнаружения немецкими подводными лодками?

Судно номер 53 имело повреждение рулевого управления. Чтобы дать ему больше пространства для маневрирования, его поставили в хвост колонны. Один из членов экипажа судна номер 37 серьезно заболел, и его надо было как можно скорее переправить на корабль, имеющей доктора.

Переговоры по этим вопросам отняли у меня большую часть дня, а тем временем корабли моей группы патрулировали в отведенных им районах. В течение всего этого времени конвой шел по направлению к Англии – в район сосредоточения немецких подводных лодок.

По мере того как мы продвигались на восток, я все больше задумывался над тем, знают ли экипажи торговых судов, насколько плохо вооружен их эскорт и что вряд ли он сможет отразить решительную атаку. Ведь в любую минуту мог последовать взрыв попавшей в цель торпеды, а затем переполненная спасательная шлюпка в ледяном океане оказывалась лучшим, на что мог надеяться личный состав. И я подумал, что если я не смогу предотвратить атаку подводных лодок, то сделаю все возможное, чтобы отомстить противнику.

К концу дня мы получили достаточное количество сведений, говорящих о том, что конвой обнаружен и что за нами следят. Кораблям было отдано приказание усилить наблюдение и повысить готовность к отражению атаки.

Рассказ о дальнейшем в следующей главе.

Глава 3.
Судьба трех асов

В течение лета и зимы 1940 года наши конвои в Северной Атлантике несли тяжелые потери. Эскортные силы, малочисленные и недостаточно подготовленные для совместных действий, казалось, были неспособны ни предотвратить эти потери, ни отомстить за них.

В Германии большая часть этих потерь приписывалась трем выдающимся командирам подводных лодок. Немцы больше склонны к обожествлению героев, чем англичане, и имена этих трех асов вскоре были известны всей Германии. По возвращении в базу героев лично встречал командующий, оркестры играли триумфальные марши, а их команды отдыхали на казенный счет.

Этими героями были Прин с «U-47», Шепке с «U-100» и Кречмер с «U-99». Прин прославился тем, что прорвался в Скапа-Флоу и потопил стоявший на рейде линейный корабль «Ройял Оук». Прину к марту 1941 года приписывали потопление союзных торговых судов общим тоннажем около 245 000 тонн, Шепке – около 230 000 тонн, а третьему и самому удачливому из них – Кречмеру – около 282 000 тонн.

В первых числах марта они вышли из Лориана и направились на пути следования конвоев.

Но даже великие смертны, и легенда о бессмертии этих трех асов вскоре должна была кануть в вечность.

Плохая погода сильно затрудняла продвижение наших эскортов и конвоев на широком пространстве от Северного Канала до Исландии. Огромные черные валы вздымались высоко над кораблями, грозя каждую минуту обрушиться на стонущие палубы. Люди, напрягая покрасневшие глаза, старались хоть что-нибудь рассмотреть сквозь густую завесу тумана. Низко нависшие черные дождевые тучи предвещали новые неприятности.

Людям ничего не оставалось, как сделать все возможное, чтобы не подпустить врага к беспомощному конвою. В противном случае каждое десятое судно наверняка было бы уничтожено.

Немецким подводным лодкам было значительно легче. Когда нервное напряжение становилось слишком сильным, немецкие подводники погружались и чувствовали себя под водой в полной безопасности. Они знали, что наши гидролокаторы, находившиеся «на верхнем этаже», были ненадежны в такую погоду и что в любом случае акустики, сидя в сырых, до отвращения надоевших качающихся рубках, когда вахта следует за вахтой и не предвидится никакого улучшения погоды, потеряют остроту своих чувств.

Прин пересек маршрут вышедшего из метрополии конвоя примерно в двухстах милях к югу от Ирландии. 10 марта перед наступлением сумерек ему удалось преодолеть завесу охранения конвоя, причем высокие волны и сильный дождь полностью скрывали небольшой силуэт «U-47». Но дождевой шквал неожиданно прекратился, и «U-47» оказалась на хорошей видимости эскадренного миноносца.

В течение секунды охотник и жертва в изумлении смотрели друг на друга. Затем «U-47» сильно накренилась на циркуляции, пытаясь уйти в надводном положении. Тогда эскадренный миноносец «Вулверин», которым командовал мой старый друг капитан 3 ранга Роуленд, увеличил скорость хода до предела и начал преследование.

Но тут Прин допустил ошибку. Он погрузился и в результате потерял скорость и маневренность. «Вулверин» быстро проскочил над точкой погружения и сбросил серию глубинных бомб с установкой на малую глубину взрыва. Подводная лодка содрогнулась от удара. Вскоре в районе ее погружения раздался ужасающий взрыв. Он нарушил центровку гребных винтов лодки так, что моторы в любую минуту могли быть сорваны. Для подводной лодки, стремящейся оставаться в подводном положении, это было бы несчастьем, так как она обязательно должна иметь ход, чтобы удерживаться на глубине.

Прин решил рискнуть. Воспользовавшись наступившей темнотой, он незаметно всплыл примерно в одной миле от правой скулы «Вулверин», пытаясь уйти. Но шум его поврежденных гребных винтов был ясно слышен в телефонах асдика на «Вулверин».

Роуленд возобновил погоню, и Прин снова был вынужден уйти под воду. На этот раз глубинные бомбы окружили его со всех сторон. Через несколько секунд раздался чудовищный подводный взрыв, сопровождаемый ярко-красной вспышкой. Несколькими минутами позже обломки, всплывшие на поверхность, были новым доказательством победы «Вулверин».

Итак, первый из асов был уничтожен.

К 12 марта погода улучшилась, правда, по-прежнему время от времени налетали шквалы, и не было никакого спасения от свирепого восточного ветра. Кречмер и Шепке потопили несколько судов, отставших от конвоев, и присоединились к «волчьей стае», которая атаковала конвой, направлявшийся к метрополии.

Затем они потеряли друг друга и встретились уже при атаке нашего конвоя.

Шепке настиг нас первым. В ночь на 15 марта его лодка сблизилась с конвоем в надводном положении. Подойдя к кораблям охранения на расстояние мили, Шепке дал залп веером из четырех торпед по длинной линии перекрывающих друг друга силуэтов. Двумя минутами позже «Эродона» – 10 000-тонный танкер – взлетел на воздух, объятый ослепительным пламенем, отблески которого дрожали на вздымающихся волнах. Одновременно послышался глухой взрыв попавшей в цель торпеды. Никогда раньше я не видел ничего подобного.

На мостике «Уокер» все молчали, находясь под впечатлением происшедшего, и думали о том, что, вероятно, никому не удалось спастись.

Немедленно была объявлена боевая тревога. Команда тотчас же разбежалась по боевым постам. «Уокер», освещенный ослепительно ярким светом пылающего танкера, шел крутым зигзагом с целью исследовать возможно большее пространство, и мы с напряжением всматривались в бинокли, стремясь обнаружить немецкую подводную лодку. Но лодки не было видно, да и асдик не принимал эха, показывающего, что мы обнаружили подводную лодку.

Молчание других кораблей эскорта говорило о том, что и они не имели успеха. Корвету «Блюбел» было приказано подойти к тонущему танкеру и посмотреть, не плавают ли вокруг него люди. Вскоре он донес, что море покрыто пылающим бензином и что вряд ли кто-либо мог остаться в живых.

Мы не могли понять, откуда была выпущена торпеда. Немецкая подводная лодка могла выпустить ее с любого направления. Вполне возможно также, что подводная лодка уже находилась среди колонн конвоя. Поэтому корабли эскорта расположились таким образом, чтобы по возможности прикрыть любое направление атаки.

Однако, к нашему изумлению, ночь прошла спокойно, и рассвет принес нам некоторое облегчение.

И все же я с большим волнением ждал следующей ночи. Мне казалось, что моей эскортной группе наверняка придется вступить в бой. Но будет ли мой первый доклад состоять из печального рассказа о потопленных или поврежденных судах, или он будет содержать сообщение о потоплении немецких подводных лодок как награда за потери – трудно сказать.

Весь день, находясь в повышенной боевой готовности, мы с напряжением ждали атаки. Казалось, над конвоем нависла новая угроза. Незадолго до наступления сумерек мы получили донесение от «Симитар», который находился слева по носу от конвоя. В донесении говорилось: «Подводная лодка на видимости в шести милях по носу». Я сразу же почувствовал облегчение – наконец-то мы могли встретиться с противником. Я приказал дать полный ход, и когда сигналы взвились над мостиком, к «Уокер» присоединились «Вэнок» и «Симитар».

Пока мы сближались с немецкой подводной лодкой, она ушла под воду в трех милях от нас. Тогда я построил свой небольшой отряд в строй фронта с интервалом в полторы мили, чтобы в любом случае обнаружить ее нашими асдиками. Казалось, у нас были все основания надеяться, что по такому свежему следу мы обязательно найдем ее и потопим. Мы вели поиск до наступления темноты, однако за это время нам не удалось получить ни одного приличного эха.

Тем не менее мы заставили противника остаться под водой. Конвой резко изменил курс, и в результате немецкая подводная лодка осталась далеко позади нас. Она должна была теперь потратить большую часть ночи, чтобы догнать нас и выйти в торпедную атаку. Я не надеялся, что атакованная нами лодка была единственной. Тогда я еще не знал, что против нас действовали лучшие немецкие подводники. Итак, недостаточно сплоченная, малочисленная группа кораблей эскорта противостояла прославленным асам Германии.

Оставив «Вэнок» и «Симитар» в районе поиска, чтобы не дать противнику всплыть, «Уокер» полным ходом пошел к конвою и около 22 часов занял свое место в охранении. Шестью минутами позже на противоположной стороне кондоя показалась яркая вспышка, а затем раздался сильный взрыв.

Наша тактика уклонения потерпела неудачу. Внезапно начавшийся бой должен был решить судьбу конвоя.

В следующий час было торпедировано пять судов. Мы пришли в отчаяние и не могли найти способа прекратить атаки конвоя. Между тем суда по-прежнему безупречно держали строй, а эскортные корабли носились около них, ведя бесполезные поиски невидимого противника. Мы рассчитывали обнаружить характерную белую кильватерную струю от подводной лодки и начать ее преследование, чтобы тем самым заставить лодку погрузиться и затем атаковать ее глубинными бомбами. Теперь все было подчинено этой цели. Чтобы тщательно исследовать горизонт, «Уокер» начал циркулировать по пологой кривой. Уловка удалась.

После одного из поворотов была неожиданно обнаружена узкая белая полоска, это могла быть только кильватерная струя от немецкой подводной лодки, так как в этом направлении не находилось ни одного нашего корабля. Я приказал увеличить скорость до 30 узлов и изменил курс в направлении цели. Немецкая подводная лодка заметила нас и тотчас же исчезла в облаке фосфоресцирующих водяных брызг. Достигнув точки погружения, мы сбросили серию из десяти глубинных бомб, которые с шумом ушли под воду. Все это произошло так быстро, что наверняка мы должны были положить бомбы прямо на «макушку» лодки. Вскоре раздался сильный взрыв и за кормой у нас поднялись гигантские водяные столбы. Через две с половиной минуты последовал другой взрыв – и оранжевое пламя на мгновение распространилось по поверхности воды. Это, казалось, была наша первая победа.

Правда, позже мы узнали, что это было совсем не так, потому что наши бомбы взорвались слишком глубоко, чтобы причинить лодке смертельные повреждения. Однако в тот момент мы были уверены в гибели лодки, так как асдик не обнаруживал никаких следов цели. Я даже отказался от помощи «Вэнок», который полным ходом пошел к конвою, стремясь занять свое место в охранении.

Однако без серьезных доказательств нельзя было считать лодку потопленной, и я продолжал вести поиск асдиком, рассчитывая увидеть на поверхности воды какие-нибудь обломки.

Решение оказалось правильным: через полчаса мы установили контакт с лодкой. Наша добыча не была уничтожена. Она снова подкрадывалась к конвою, стремясь атаковать его.

Вызвав на помощь «Вэнок», мы сбросили в районе цели несколько серий глубинных бомб. Выходя по очереди в атаки, сбрасывая серию за серией, мы рассчитывали, что лодка обязательно окажется в шестиметровом радиусе поражения хотя бы одной из глубинных бомб. Но лодка, уклоняясь и меняя глубину, избежала гибели, хотя и получила ряд серьезных повреждений. Вскоре наступило затишье.

В это же самое время были замечены пляшущие на волнах огоньки спасательных шлюпок одного из наших потопленных судов. Однако в момент контакта с противником нам ничего не оставалось делать, как надеяться, что в скором времени мы все-таки сможем спасти людей. Затишье было в нашу пользу: командир немецкой подводной лодки мог подумать, что он сбил нас со своего следа, и вследствие этого с его стороны был вполне возможен какой-нибудь неосмотрительный шаг. Поэтому пока «Вэнок» кружил вокруг «Уокер», прикрывая его, мы застопорили ход и подобрали капитана и тридцать семь человек из команды парохода «Уайт».

Теперь нам следовало возвратиться к месту последнего обнаружения немецкой подводной лодки. Может быть, нам удастся захватить ее врасплох на поверхности в то время, когда она будет залечивать свои раны.

Едва мы дали ход, как я заметил, что «Вэнок» быстро вырвался вперед. Сначала мне показалось, что он неправильно понял сигнал, устанавливающий определенную скорость хода. Когда же я приказал сообщить ему об этом, старшина сигнальщиков доложил: «Он сигналит нам, сэр, но я не могу прочесть его сигнала, так как огонь очень сильно дрожит». Я решил тогда, что «Вэнок», наверно, идет вперед полным ходом, и так как он, как и «Уокер», является старым кораблем, он весь, и особенно его мостик, сильно вибрирует, ведь как-никак 30 000 лошадиных сил мчат его вперед по атлантической зыби.

Брэй, стоявший рядом со мной на мостике, сказал: «Он, очевидно, заметил немецкую подводную лодку». В ту же минуту «Вэнок» передал мне по радиотелефону следующее: «Таранил и потопил немецкую подводную лодку».

Так закончился этот долгий и трудный бой. Все мы были очень довольны: наконец-то мы смогли отомстить врагу за наши потери.

Пока «Вэнок» подбирал немногих спасшихся с немецкой подводной лодки и обследовал свои повреждения, «Уокер» прикрывал его, циркулируя вокруг. Мы были рады этой передышке, так как глубинные бомбы, находившиеся на верхней палубе, были израсходованы, а кормовой расчет у бомбосбрасывателей выбивался из сил, в условиях качки поднимая из погреба этот страшно тяжелый неуклюжий груз. Нередко приходилось работать, находясь по пояс в воде. Торопливость расчета не была бесполезной, так как в скором времени гидроакустик доложил: «Контакт, контакт». Я не имел оснований придавать его сообщению серьезное значение, так как было маловероятно, чтобы вторая немецкая подводная лодка оказалась именно там, где только что другая пошла ко дну. В то же время мне было понятно, что в этом районе вода очень возмущена нашими винтами и винтами «Вэнок» Эхо было не очень отчетливым, и я высказал по этому поводу свои соображения Лэнгтону. Однако Бекхауза трудно было сбить с толку. «Контакт определенно с подводной лодкой», – доложил он. И пока я прислушивался к звуку асдика, эхо стало резче. Теперь уже нельзя было сомневаться в обнаружении именно подводной лодки. Отдав приказание на корму приготовить глубинные бомбы, которые уже удалось доставить к бомбометам и бомбосбрасывателям, я повел «Уокер» в атаку. Для Лэнгтона наступило время тяжелых испытаний, так как все красивые и точные приборы, которыми нас снабдили, именно в этот критический момент вышли из строя. Однако неоднократные тренировки дали себя знать. Рассчитав исходные данные самым примитивным образом, Лэнгтон дал команду начать бомбометание. Серия из шести глубинных бомб – все, что успели приготовить к этому времени, – полетела вниз. В момент взрыва бомб «Уокер» отошел, чтобы развернуться для сбрасывания следующей серии, но в момент поворота с «Вэнок» сообщили, что за кормой «Уокер» всплыла немецкая подводная лодка.