Текст книги "Голос"

Автор книги: Доминик Сильвен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

16

В подъезде дома, где жила Тесса Роббинс, сидела консьержка, пахло старой восковой мастикой, а широкие мраморные ступени покрывала красная ковровая дорожка. Покой, нега и легкий налет скуки. В двух шагах от улицы Оберкампф. Брюс поднялся на пятый этаж на лифте. Он позвонил, услышал шаги, встал точно напротив дверного глазка, свет в котором на некоторое время исчез. В распахнутой двери появилась Тесса Роббинс в роскошном черно-сером халате. Затянутые в «конский хвост» волосы позволяли лучше, чем когда-либо, рассмотреть ее слегка асимметричное лицо. Она была почти не накрашена и казалась усталой. Тем не менее она встретила его лукавой улыбкой, совершенно не отличавшейся от тех, которые иногда дарила ему в годы совместной жизни.

– Могу я зайти на пять минут?

– Конечно, Александр.

Она посторонилась, давая ему проход, закрыла дверь, потом поцеловала его в щеку.

– Ты гулял под дождем?

– Да, с нашим общим другом.

Она пожала плечами, не выразив особого интереса, и повела его за собой по коридору, завешанному натюрмортами, заставленному комодами XVIII века и бюстами маркиз. Салон был меблирован скорее в американском стиле, с широкими кожаными диванами и баром, занимавшим целую стену. Широкое окно выходило на Сену, мост Альма и купола Гран-пале. Она предложила ему сесть, потом принесла полотенце. Сама села на другом конце того же дивана и смотрела, как он промокает волосы. Она сказала:

– Ты все такой же красивый. Даже когда мокрый и пахнешь, как старый пес.

– И ты тоже.

– Что случилось? Надеюсь, ничего серьезного?

– Ты знакома с Аленом Саньяком.

– Ты не спрашиваешь, значит, я не должна отвечать.

– Этот тип сотрудничает с нами по делу Вокса.

– Да, я знаю.

– Ты это знаешь?

– Да, я встретилась с ним, потому что он хотел получить от меня сведения о тебе. Он опасался, что ты примешь слишком близко к сердцу роль координатора этого расследования.

– Что ты ему сказала?

– Безобидную неправду. Что ты любил бывать за городом, ловить тунца. Да вообще все, что мне приходило в голову. – Брюс поднял брови. Она продолжала: – Мне не хотелось говорить с ним о тебе. Мне не хотелось произвести на него плохое впечатление. Нужно было найти компромисс.

– Почему ты с ним спишь?

– Первый раз это случилось, потому что он ужасно этого хотел.

– Ну, такое можно сказать о почтальоне.

– Ален Саньяк появился в тот момент, когда я перечитывала бурную биографию Клауса Кински.

– Это могли быть и «Приключения Пифа». Что за чушь!

– В конце века мне стало скучно, Александр. В семидесятые все казалось таким возбуждающим.

– В те годы ты была слишком молода.

– Я из молодых, да ранних.

– Ну а во второй раз?

– Какой второй раз?

– Саньяк.

– Знаешь, секс без любви доставляет мне больше удовольствия.

– Да, иногда этим вещам совсем не обязательно совпадать.

Она снова улыбнулась ему и пожала плечами. После этого закурила. Он посмотрел, как она зажигает сигарету, вспомнил и другие ее жесты, такие же плавные. Ему захотелось провести рукой по ее шелковистым волосам и погладить ее по подбородку. Но, сказав себе, что вполне достаточно знать, что в мире существует такое очарование, он встал.

– Береги себя, Тесса. И не открывай дверь, кому попало.

– У меня надежный инстинкт.

– Даже Фреду Геджу.

– Фред носит свое отчаяние с той же гордостью, как другие– очки «Рэй Бэн». Это придает ему стиль.

– Я думаю, что он от него балдеет.

– Ну, такое с нами со всеми случалось. Извини, я себя виноватой не считаю.

– А с Саньяком, это будет продолжаться?

– Еще не знаю. Мне нравятся его разговоры. Ален– очень умный извращенец.

– Его разговоры?

– Он мне рассказывал много захватывающего о власти Глагола. О силе мантр в самой древней индийской религии. Самое великое из литургических восклицаний – это Ом! Все ведические молитвы начинаются и кончаются этим слогом. Он родился по меньшей мере за шестнадцать столетий до Иисуса Христа, ты знал?

– Нет.

– Ом! Это таинственный возглас, придающий энергию религиозным церемониям. Это абсолютный звук. Еще Саньяк сказал, что это первородный Глагол, чьи отголоски звучат в бесконечности.

– По-моему, он это где-то украл, а если я могу тебе дать совет, то оставалась бы ты лучше со своим американцем. Может быть, он не такой блестящий рассказчик, как Саньяк, но было бы обидно лишиться такого вида из окна.

– Я предпочла бы приобрести точку зрения на существование.

– Одна точка зрения у тебя уже есть. Немного старомодная, но может помочь.

– Как я люблю, когда ты пускаешься в философию.

– А я люблю, когда ты живешь своим умом,

– Ты думаешь, мы когда-нибудь еще увидимся, Александр?

– Судя по всему, скоро род человеческий эволюционирует. Следующий этап– это бессмертный робот. Он появится, как только мы научимся перекачивать наши души в машины. Вот тогда я тебе и позвоню.

– Как забавно, Саньяк мне тоже рассказывал что-то в таком роде.

– Хороший прием, чтобы завлечь девчонку.

– Честно говоря, меня это не завлекло. Кому будут нужны женщины в новом мире? Ведь детей-то не будет.

Она уже не улыбалась, на лице появилось выражение ожидания. Он подошел, с закрытыми глазами поцеловал ее в лоб и сказал, что ему пора уходить.

Алекс Брюс проехал мост Конкорд и повернул на набережную Анатоля Франса. Он мне рассказывал много захватывающего о власти Глагола. Может быть, именно так Вокс соблазнял своих жертв. С помощью власти слов. Он мог быть великолепным собеседником с внешностью, не вызывающей никаких подозрений, ищущим голос, который раздразнил бы его извращенное желание. Чтобы усыпить бдительность, он будил интерес. Интерес к истории, ко всем этим историям, правдивым или вымышленным. Брюс подумал, что и Фред Гедж соблазнил Тессу таким же образом. Своими речами он заставил ее мечтать. Но он не продержался тысячу и одну ночь. Он получил отставку, как только ей наскучили телевизионные и журналистские анекдоты.

Брюс включил радио, нашел какую-то станцию. Он сразу же узнал группу «Morcheeba» и с радостью вслушивался в ее звучание. Года три назад, когда они расстались с Тессой, он, привлеченный нежностью черных голосов, купил диск «Полное спокойствие» и в последнее время часто слушал его.

 
Я так счастлива, что ты мой, хотя нам все хуже.
Я сошла с ума, что люблю тебя, а ты – это зло.
 

Хор электрогитар, как в семидесятые, а на него накладываются фиоритуры умных компьютеров. На конверте были изображены Будда и девушка, похожая на Тессу. Какие странные мостики связывают эпизоды наших жизней.

Если ему придется расстаться со своим телом, он пошарит в памяти, выберет, что взять с собой, и возьмет немного. У этой перекачки данных, по крайней мере, будет то преимущество, что она позволит выкинуть из памяти все ненужное.

А Вокс? Ему показалось, что убийца, мечтая о реинкарнации, надеялся стать святым. Захочет ли он забрать с собой воспоминания о своих преступлениях? Или, напротив, он захочет возродиться в синтетической коже, сохранив лишь то хорошее, что в нем было? Частицу незапятнанной совести. И возможность огласить бесконечность своим синтезированным голосом, повторяющим волшебный слог, как сказал бы Саньяк. Ом! Ом! Ом!

Брюс улыбнулся, потом подумал, что ему редко случалось размышлять так, как сейчас. Учитывая все «может быть», рассматривая научную фантастику как область вероятного, сопоставляя чуждые друг другу данные. После визита к Тессе ему казалось, что время растянулось и что прошлое, настоящее и будущее уже не так разобщены. Главное, понимать, что все эти впечатления – следствие недосыпа и волнения, которым было отмечено утро. Он ехал к улице Оберкампф, чтобы принять душ, выпить настоящего кофе, а потом заехать к Мартине Левин. Состояние восприимчивости, в котором он находился, облегчит его задачу.

Получилось так, что она позвонила первая. Брюс допивал кофе, когда зазвонил его мобильный. Мартина Левин сказала, что у нее есть одна идея относительно кассеты. Он предложил ей приехать для разговора к нему на улицу Оберкампф. Неуверенным голосом она уточнила, что именно это и имела в виду, и добавила, что сейчас приедет. Кофе у него уже не оставалось. Он подумал, что им с Левин не помешает выпить по чашечке, и решил пойти в супермаркет на углу.

По дороге майор с удивлением отметил, что после промозглой ночи наступило очень красивое утро. Характерный осенний свет заливал желтые кроны немногочисленных деревьев квартала. Он сел на скамейку, позвонил Виктору Шефферу и попросил его поехать и обшарить квартиру Левин, заверив, что ее на месте не будет. Он объяснил, что она плела интриги с Саньяком, чтобы получить роль подсадной утки, рассказал о ее дружке-стюарде и о странностях в ее поведении. И описал свое приключение с Саньяком. Шеффер оценил его по достоинству. Брюс попросил, чтобы он официально вызвал психолога для составления протокола и самым тщательным образом проверил, где он находился в моменты убийств. Главное, ничего не упустить, хотя он не очень представляет его в роли серийного убийцы.

– Если ему удастся вернуться домой, значит, он выиграл битву за выживание, – сказал Шеффер.

– Это было не так забавно, как я себе представлял.

– Ах так?

– Сейчас единственное, что имеет значение, – это Вокс.

– Вообще-то ты чертовски прав. И ты думаешь, Левин как-то со всем этим связана?

– На нее тоже напал какой-то придурок.

– Вот поэтому ей так хотелось участвовать.

– Она должна прийти ко мне, я жду, что она мне это объяснит.

Пауза. Брюс задержал взгляд на прохожих и на хорошеньких девушках, сидевших за столиком на террасе кафе «Шарбон». Он услышал, как Шеффер вздохнул, а потом сказал:

– Странная она девушка, правда?

– Она вроде… колодца.

– Но никто не знает, высох он или нет.

– Точно.

– Не слишком дави на нее!

– Я не отважусь. Она мастер кун-фу.

– И загадок, Алекс.

17

Мартина Левин приехала через десять минут после звонка Алексу Брюсу. После набережной Орфевр улицы были на удивление свободными. Она поставила мотоцикл на тротуаре, надела противоугонное устройство и вошла в дом. Ее удивило, что после нескольких звонков дверь так и не открылась. Она забеспокоилась. А что, если Вокс, который, казалось, сорвался с цепи, решил разделаться с майором Брюсом? Судя по анонимному телефонному звонку и векам, подклеенным скотчем, он по-прежнему целил в Алекса.

В свое время некий «дядюшка», король домушников, научил ее вскрывать замки. Алекс не удосужился лишний раз повернуть ключ: дверь открылась бесшумно. Прежде чем войти, Левин постояла у приоткрытой двери. В квартире пахло кофе. Она вошла в гостиную, держа руку на рукоятке «ругера СП», выдававшейся из кобуры на поясе, и осторожно обошла всю квартиру.

Левин решила остаться и дождаться Алекса; она объяснит ему мотивы своего вторжения.

Она сняла куртку, положила ее на кресло. Осмотрела мини-стереосистему и телевизор, стоявшие в красном шкафу в китайском стиле. На низеньком столике лежали два компакт-диска. «Morcheeba». Таких не знаем. На крышке диска – Будда в компании девушки довольно помятого вида с прической, как в семидесятых годах. Второй диск—«Jam&Spoon». Там на обложке тоже была девушка, на сей раз с очень большой грудью и с нимбом. Левин с улыбкой спросила себя, не руководствуется ли майор Брюс при покупке дисков картинками на упаковке, потом записала названия в блокнот.

Она подумала, что ей нравится эта квартира. Теплее, чем ее собственная. Квартиры разных приемных семей, где она жила, не отличались особым уютом. По ее воспоминаниям, две первые были просто ужасными. Из всех виденных ею квартир симпатичной была только квартира ее инструктора по стрельбе. Мужественная и аккуратная обстановка. Дипломы в рамках, гравюры с изображением старинного оружия, морские пейзажи разных эпох. Она пила мятные коктейли-дьяболо и ела соленое печенье, слушая, как он говорит, что ей надо заниматься стрельбой, потому что у нее настоящий талант. И что настоящий талант– это лучший подарок судьбы. Он убедил ее еще в одном; главная добродетель– это дисциплина. В тире, в школе, в выборе знакомств (до Делькура она никогда не отступала от правил). У него было двое детей моложе Левин и очень приятная жена. Честно говоря, квартира Алекса была первой, понравившейся ей после квартиры инструктора.

Она почувствовала, что у нее закрываются глаза. В кухне она заметила включенную кофеварку. Кофе там оставалось всего на одну порцию. Левин заколебалась, потом открыла шкафчики в поисках чашки и налила себе. Поискала кофе, чтобы сварить новую порцию, но не нашла. Она подумала, что Брюс, наверное, пошел за ним в магазин, и вернулась в гостиную. Вставила диск с помятой девушкой на обложке в проигрыватель и нажала на «пуск». Приятная музыка. У певицы был красивый голос, а кофе был крепким.

Одна из дверей оказалась приоткрытой. Левин толкнула ее. Его спальня. Все очень просто. Большая белая кровать. Еще одна мини-стереосистема, компьютер. Лампа в форме японского фонарика. Джинсы на стуле. Картины с цветами и фруктами, как рисуют в старинных каталогах растений. Белая орхидея. Левин вошла в комнату, чтобы рассмотреть ее.

В стекле отразилась тень.

Если бы Алекс вернулся, она бы услышала шум.

Она инстикнктивно напрягла мышцы живота. Мужская рука обхватила ее. Плечи и грудь блокированы. Запах алкоголя. Она присела, чтобы лишить его равновесия, со сдержанным криком ударила локтем. Ругань. Он обозвал ее: «Шлюшка!» Рассмеялся. И снова: «Грязная шлюшка!» И ударил ее сбоку. Страшный удар в зубы. Она почувствовала вкус крови во рту. Он схватил ее за блузку и рванул. Треск рвущейся ткани. Смешок. Он задрал блузку ей на голову.

В глубине живота зашевелился страх смерти, словно животное, разбуженное после спячки, длившейся вечность. Незнакомец, почувствовав ее слабость, сильнее обхватил ее обеими руками под черной тканью. У нее перехватило дыхание. Она увидела склад. Потерянное ощущение времени. Ночь, словно пропасть, бесконечная, как спираль. Потом часы электрического света: бело-розовые стены, заложенные окна. Мужчина. Жирный мужчина. С чулком на голове. Голос, искаженный прибором.

Она увидела себя, выпрыгивающую из окна. Она бежала, вся в крови. Значит, в ней была скрытая сила.

Левин представила себя тигром света, нашла центр тяжести нападавшего, согнулась, чтобы принять его на себя, напрягла все физические и душевные силы, подняла его и на выдохе швырнула к кровати.

Лязг пружин, похожий на взрыв. На кровать приземлился тип в мятой твидовой куртке. Вельветовые брюки, светлые, словно обесцвеченные волосы. Она вытащила пистолет и сказала:

– Руки на голову. Встать, только медленно.

Он со смехом повернулся: загорелое лицо завсегдатая баров или персонажа хроники. Усталое, но вполне нормальное, пьяное и неглупое, довольное и пресыщенное. Он грохнулся на кровать и захохотал во все горло. Пьян в стельку.

– Руки на голову. Медленно поднимайся, я сказала.

Она отступила и направила пистолет на его яйца. Иногда это срабатывало, особенно если она бесстрастно смотрела им прямо в глаза.

– Мартина Левин? Фред Гедж! Рад вас видеть!

– Руки на голову!

Он со смехом подчинился. Она велела ему прислониться головой к двери и обыскала его. Оружия нет.

– Иди в гостиную.

– А где мой дружок Брюс? Я хочу ему сказать, что встретил Мартину Левин, ту самую, которая не хочет, чтобы я задавал ей вопросы.

Она жестом велела ему сесть на диван. Подумала о кофе, запачкавшем ковер и низ кровати. Фред Гедж рыгнул и потер себе живот.

– Ну, вы мне и врезали, капитан Левин! Вот ведь сила!

Левин молча сидела на стуле, целясь ему в щеку. Он лег, пробормотал:

– Этот мудак вечно оставляет ключ на газовом счетчике, так теперь его там нет, а я все равно вошел. – Он выпрямился с гримасой и заговорил громче: – Я думал, вы его последнее увлечение. Я хотел создать атмосферу. Раньше мы спали с одной и той же женщиной. Почему бы не повторить?

Вдруг цвет его лица изменился. Он сложился пополам, и его вырвало на ковер. Потом он упал ничком. Левин спрятала пистолет в кобуру, перевернула Фреда Геджа на спину и открыла окно.

Брюс вошел, когда она пыталась оттереть лужу блевотины бумажным полотенцем.

– Что случилось?

– Он прыгнул на меня сзади. Он мертвецки пьян.

В разорванной блузке, из-под которой виднелся черный лифчик, с грязной бумагой в руке, с кровью на нижней губе, и все такая же спокойная. Между черной полоской лифчика и белым мускулистым животом он увидел старый и грубый рубец в форме буквы «V».

У Брюса зазвонил мобильный. Голос коллеги Патрика Говена звучал взволнованно:

– Я пытаюсь вам дозвониться уже давно, но у вас все время занята линия. Фред Гедж в вашем доме.

– Спасибо, я в курсе.

– Не сомневаюсь, потому что видел, как вы вернулись. Я бежал за вами, но вы не слышали. Честно говоря, я немного сбит с толку.

Не волнуйтесь, все нормально. Можете прекратить слежку до нового распоряжения.

Оставив Геджа в больнице «Сент-Антуан», они подъехали к стоянке у «Шератона», где все еще стояла машина Элоди Дожье. Санчес вместе с Белло брал пробы с места происшествия. У Мартины Левин появилась догадка, требовавшая проверки. Она предположила, что кассета может находиться в магнитоле в машине жертвы. Им пришлось доехать до самого аэропорта, потому что Санчес не отвечал, его мобильник не ловил сеть в подземном гараже. Однако Брюс не возражал против поездки; напротив, эта перспектива навела его на кое-какие мысли.

Санчес нашел в магнитоле кассету стандартного формата. Брюс надел перчатки и вынул ее: духовой оркестр Джеймса Ингрема. То, что его интересовало, лежало в нише под магнитолой. Единственная мини-кассета знакомой фирмы.

– Блестяще, – сказал он, глядя на Левин.

– Я попыталась думать, как он, – ответила она. Санчес заметил, что рано или поздно он нашел бы кассету, так что им вовсе не стоило приезжать. Брюс дружески похлопал его по спине, сказав, что ему нравится возвращаться на место преступления, и, прежде чем сунуть кассету в карман, положил ее в пластиковый пакет. Он попрощался с техниками, потом сделал Левин знак, чтобы она шла за ним. Когда стало совершенно очевидно, что их уже не услышат, он спросил:

– А разве можно думать как убийца женщин, если ты сама женщина?

– Я полицейский, не забывай.

– Я не хотел тебя обидеть, Мартина. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Брюс направился к лифту. Войдя в кабину, он придержал двери, дожидаясь Левин. Лицо у нее стало еще более замкнутым, чем обычно. Брюс пошел к стойке регистратора, попросил ключ от тридцать седьмого номера. Не обменявшись ни словом, они снова поднялись на лифте. Майор открыл дверь и пропустил Левин вперед. Прежде чем уйти, эксперты открыли шторы, и яркое солнце бросало золотые отблески на бежевую комнату, которая при других обстоятельствах показалась бы весьма уютной. Левин выжидающе повернулась к нему. Он закрыл дверь, бросил взгляд на полосы скотча, обозначавшие место, где находилось тело, и пошел в ванную.

Брюс оперся руками на раковину из искусственного мрамора, наблюдая в зеркало за входящей Левин. На мгновение она задержалась в проеме двери. Он подумал, что за ее лицом могут скрываться любые чувства. Отстранившись, он сказал:

– Сделай, как я, и посмотри на себя в зеркало. Она послушалась. Он встал сзади нее. Он был выше ее на целую голову, поэтому он немного нагнулся и положил руки ей на плечи.

– Я представляю себе, что он стоит, как ты, – тихо сказал он ей на ухо. – Он уже сбросил одежду и мысленно готовится к тому, что должно случиться.

Она не ответила, но не отвела глаза. Он продолжал:

– Безусловно, он занимается боевыми искусствами. – Он положил руку ей на живот, она не отодвинулась; он немного сдвинул руку вверх, почувствовал, как чуть затвердели мышцы: – Он владеет своим телом. Кроме того, он владеет своим дыханием. Он ищет в себе необходимую энергию. Может быть, он даже любуется собой, гордится своим телом, этой машиной для убийств.

Он поднял руку и коснулся указательным пальцем нижней губы Левин, слегка распухшей после дружеского приветствия Фреда Геджа. Выждав немного, чтобы ее взгляд чуть смягчился, он заговорил снова:

– Может быть, он разговаривает сам с собой. Он твердит свою молитву. Или повторяет то, что потребует от женщины, которую собирается убить.

Мартина Левин приоткрыла рот. Он ощутил ее дыхание, легкое, несмотря на напряжение. Он продолжал:

– Он думает, что в один прекрасный день все содержимое его черепной коробки будет перемещено в искусственное тело. – Он убрал руку с ее губ, перенес ее на висок, чтобы указательный палец касался того места, где под кожей сосредоточено густое сплетение нервов: – Он радуется, думая об этом моменте. И вот он выходит из ванной.

Брюс отступил, взял Левин за руку и повел в комнату. В центре комнаты он отпустил ее, повернул к себе спиной. А потом резко схватил за плечи и повысил голос:

– Он ударяет эту женщину, насилует ее, убивает.

Она стремительно повернулась, схватила его за правое запястье. Он сказал:

– Саньяк уверял меня, будто ты настаивала, чтобы он выбрал именно тебя.

– Это правда.

– Зачем?

– Потому что я хочу поступить в уголовную полицию.

Она ослабила хватку. Он указал пальцем на ее грудь, туда, где из-под полузастегнутой куртки торчал разорванный край черной блузки.

– Ты хороший полицейский, Мартина. И ты умеешь драться. Тебе не надо было заискивать перед этим типом.

– Я просто сказала ему, что создана для этой работы.

– Создана для работы: что это должно означать?

– Что у меня есть требуемые качества.

– Ты же не думаешь, что я устроил весь этот спектакль, чтобы услышать именно это? – Она вздохнула и молча посмотрела ему в глаза: – Надо иногда выбираться из скорлупы, Левин. Это и тебе, и мне будет на пользу.

– Ты наверняка уже знаешь, что со мной случилось пять лет назад. Любой другой психолог меня бы отверг, а Саньяк не такой, как все.

– Это так. Он игрок. И притом нечестный.

– Я решила, что он– мой входной билет, а остальное меня не интересовало.

– Жалко.

– Что ты собираешься предпринять?

– В отношении чего?

– В отношении меня.

– Ты– член группы Брюса, Левин. До новых распоряжений. Но хватит держать меня за болвана.

– Я никогда не держала тебя за болвана.

– Это просто так говорится.

Брюс сел на кровать и зажег сигарету. Минуту он смотрел на серый экран телевизора, а потом повернулся к ней и сказал:

– У меня есть к тебе личный вопрос. В общем, очень личный, если учесть, на каком этапе…

– Давай, говори.

– Шрам у тебя на животе, это с тех пор?

– Да. И это не единственный. Я выпрыгнула в окно с третьего этажа. В закрытое окно.

– Ну, ладно… я хочу, чтобы ты мне все рассказала.

Лицо Левин приняло обреченное выражение, она села в кресло напротив него и заговорила. На протяжении всего ее рассказа Брюса не оставляло чувство, что он видит все на экране. Он не перебивал ее.

Воскресным утром, около семи, она выходит на пробежку в парк Сен-Клу. Она собирается пробежать свои обычные восемь—десять километров в приличном темпе. Видит других бегунов. Егерь, управляющий фермой, находящейся на перекрестке аллей, перестроенной и превращенной в музей. Знакомые лица. Левин уже много лет бегает в Сен-Клу два раза в неделю. Под высоким деревом ее бег прерывается. Обжигающий укол в спину, она шатается и видит, как дорожка приближается к ее лицу, чувствует, что ее поднимают под руки. Левин проваливается в пропасть. Вынырнув из нее, она просыпается в пустой комнате. Она раздета.

Место для нее было подготовлено. Помещение площадью около пятидесяти квадратных метров. Бело-розовое, как брюхо чудовищного зверя. Почти не отапливаемое. Окна законопачены. Неоновый свет не гаснет ни на минуту. Ее руки скованы наручниками. На щиколотках – стальные обручи, припаянные к цепочкам, прикрепленным к стене. Все звуки приглушены. Она кричит, пока не срывает . Ей холодно, она хочет есть. Она мочится под себя. Проходят часы, дни. Иногда она сворачивается клубком и засыпает. Она теряет ощущение времени. В какой-то момент она перестает звать, потому что язык становится сухим, как промокашка. Она говорит себе, что умрет.

Она просыпается в темноте, поднимается, ищет стену, чтобы опереться. Прислушивается. Тишина. И вдруг она слышит шаги и зовет: «Кто вы? Ответьте!» Она невероятно остро воспринимает все происходящее. Даже свой собственный голос, который, кажется, ей уже не принадлежит. И дыхание мужчины. Она ощущает его так, словно он дышит ей в самые уши.

Вдруг кто-то набрасывается на нее. Чьи-то руки ощупывают ее тело. Она отбивается, бьет по жирной туше, которая возвращается снова и снова, принимает удары без заметной реакции и пыхтит, как будто легкие у нее сделаны из какого-то нового материала. В то время она уже начала заниматься кун-фу, но еще ничего в нем не понимала. Ничем не прониклась. В конце концов, он ее оставляет. Она дрожит всем телом, ее тошнит от отвращения и страха. Возвращается тишина, она снова может контролировать свое дыхание и свое тело. Она прислушивается, она вся обращается в слух.

Вдруг она слышит, как он идет в глубину комнаты. Щелчок. Вспыхивает свет. Она видит совершенно голого отвратительного жирного борова с чулком на голове. А на шее у него странный прибор, меняющий звук его дыхания. Он ходит взад и вперед, иногда останавливается, чтобы посмотреть на нее. Она решается заговорить, спокойным голосом сообщает ему, что работает в полиции. Он не отвечает; это длится бесконечно. Она говорит, говорит. Потом она начинает умолять его, чтобы он дал ей пить. Он приносит ей бутылку воды и коробку соленого печенья, похожего на собачий корм. Она ест и пьет. Он приносит ей ночной горшок и уходит.

В течение долгих дней мужчина не произносит ни слова. Время от времени он кормит ее. Ненадолго освобождает ей ноги. Это происходит через разные промежутки времени, она не может понять, чего он добивается.

В какой-то день он впервые заговаривает с ней. Отвязав ее, он произносит: «Танцуй! Танцуй! Танцуй!» искажен. Прибор придает ему металлический тембр. Он забавно пришепетывает на «ц». Ей почти хочется рассмеяться, но в то же время ей страшно. Страшно, как никогда в жизни.

Другого она от него не услышит. «Танцуй! Танцуй! Танцуй!»

Кончается тем, что она подчиняется и начинает кружиться перед ним. Она ускоряет движения, чтобы справиться с холодом. Понемногу, день за днем, она начинает ждать мгновений, когда он освободит ее ноги и она сможет разогреть мышцы движением. Когда он заставляет ее танцевать, то меняет освещение, словно режиссер шоу.

Проходят часы искусственной ночи, сменяясь часами искусственного неонового дня. Она никогда не знает времени его прихода. Ее тюремщик умеет сбивать с толку. Она с самого начала поняла, что он поставил своей целью сломить ее сопротивление. Он похож на вьетконговца, на красного кхмера, на нациста. Он хочет уничтожить ее женское «я». Сделать из нее игрушку. Танцующую куклу. Ничего другого он не хочет. Это действительно жирный боров, который пытается овладеть ею после того, как она поест, но у него ничего получается, он только щупает ее жирными руками.

Однажды он в очередной раз освобождает ее и приказывает танцевать. Она подходит к закрытому окну. Она ставит на кон все, рискуя разбить себе голову о заделанное окно. Или выбить его и переломать себе руки и ноги, позвоночник, выпрыгнуть в пустоту и умереть, пролетев метров пятнадцать—двадцать вниз.

Окно с грохотом разбивается. Она чувствует, как летит в темноту, и начинает кричать. Приземлившись, она чувствует страшную боль. Ей кажется, что у нее сломаны лодыжки. Она встает. Бежит среди пустынных складов ноябрьской ночью, совершенно голая, в крови, утратившая ощущение времени, ее конечности сводит после пребывания в плену, продолжительности которого она даже не представляет.

– В Париж меня привез Бертран Делькур.

– Это кто?

– Стюард, с которым ты столкнулся на втором терминале. Он возвращался из аэропорта, один в машине. Сначала, увидев меня в свете фар, он прибавил газ, но потом остановился и дал задний ход. Он отвез меня в больницу. Потом он часто приходил меня проведать. Мы остались вместе.

– Почему?

– Ну, так получилось. Он был милым и красивым мальчиком.

– Не верю.

– Его восхитила моя сила. Или то, что он считает силой. А мне нужна была опора. Я не согласилась идти к психиатру.

– А сейчас?

– Что – сейчас?

– Какого черта ты с ним?

– Я жду, чтобы это кончилось. Чутье мне подсказывает, что еще не время.

– А озарение с магнитолой, это тоже твое чутье?

– Ты же согласился, что я хороший полицейский.

– В данный момент я рассматриваю тебя, прежде всего, как женщину, которая здорово нахлебалась и сумела выпутаться вопреки всякой логике.

– Ну и какая разница?

– Еще не знаю.

– Ну вот видишь, мы в чем-то похожи.