355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Тренин » Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад» » Текст книги (страница 10)
Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 19:38

Текст книги "Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»"


Автор книги: Дмитрий Тренин


Жанр:

   

Политика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Итак, хотя абсолютные успехи в сфере интеграции элит поразительны, эти успехи гораздо скромнее, чем достижения западных немцев после окончания Второй мировой войны или поляков, венгров и чехов после прекращения войны «холодной». Те за 15 лет (1945–1960 и 1989–2004 гг.) сумели прочно войти в западную и европейскую элиту. Большинство представителей высшего эшелона российской элиты смогли лишь приблизиться к дверям западных салонов, но не войти в них.

В России, разумеется, не было и не могло быть ничего похожего на осуществлявшиеся американцами и британцами программы «перековки» немецкой элиты после 1945 г., подобные «старому» Уилтон-парку65. Не присуждались молодым россиянам и стипендии Родса. Не было также ничего похожего на программы франко-германских контактов после принятия плана Шумана об объединении угледобывающей и сталелитейной промышленности двух стран. Не было и аналогов программ обучения и воспитания на Западе центрально– и восточноевропейских элит. Число фулбрайтовских стипендиатов и стипендиатов Маски (США), а также участников программ Фонда им. Джона Смита (Великобритания), Зимней академии НАТО остается сравнительно небольшим. Формат российско-западных контактов оставался по преимуществу двусторонним, формально равноправным (даже когда программы осуществлялись практически при стопроцентном западном финансировании) и «взрослым».

При общении с представителями российского общества требуется учет особенностей культуры и национального характера. По мнению российских скептиков, эти особенности таковы:

• сакральное восприятие власти и государства в качестве основных субъектов развития общества; массовая установка на сильное государство, способное поддерживать порядок, пусть даже очень суровыми мерами;

• низкая цена человеческой жизни и личности по сравнению с интересами коллектива, а тем более общества;

• анархические склонности и тенденции, понимание свободы как воли;

• слабое уважение к законам;

• сдержанное отношение к частной собственности, рынку, богатству; высокая ценность социальной справедливости;

• относительная слабость таких достижительных ценностей, как образование, профессионализм, карьера, известность, успех;

• значительно более низкая ценность труда по сравнению с семьей и досугом66.

Не все согласны со скептиками. По данным ВЦИОМа, на которые ссылается Игорь Клямкин, убежденных сторонников «русской системы» всего 7 %, их резерв составляет 22 %. В то же время сторонников модернистской альтернативы – 33 % при резерве 37 %. Индивидуалистов в стране 53 % против 44 % коллективистов. Вектор развития, по мнению Клямкина и других социологов, блокируется не менталитетом населения, а российской элитой, неготовой и неспособной управлять свободными людьми67. История России последних двадцати лет свидетельствует, что, хотя скептики указывают на реальные проблемы в общественном сознании, это сознание меняется в направлении, подмеченном ВЦИОМом.

Если говорить не об обществе вообще, а о его культурно-политических силах, то картина выглядит следующим образом68. Элиту в основном составляют олигархи и государственники. Олигархи, чья экономическая деятельность носит в значительной мере международный характер, более готовы поддержать открытую внешнюю политику. Они не столько придерживаются прозападной ориентации, в чем их постоянно обвиняют державники, сколько тесно связаны с бизнес-партнерами в Европе, США, Израиле и других странах. Государственники, декларирующие восстановление и укрепление статуса России как великой державы, делают акцент на суверенитет, политическую независимость от внешних центров силы. Они, однако, часто используют соображения национальной безопасности как аргумент для продвижения собственных частных интересов. В то же время государственники так же, как и олигархи, стремятся выйти на мировой рынок и закрепиться на нем. Они кровно заинтересованы в повышении капитализации контролируемых ими компаний, что предполагает либерализацию рынка акций, их котирование на ведущих фондовых площадках, модернизацию менеджмента и т. д. В действительности в том, что касается отношения к внешнему миру, между олигархами и государственниками гораздо больше общего, чем различий.

Коммунопатриоты, лишенные властных позиций и в основном не владеющие крупной собственностью, остаются приверженцами «особого пути развития». Они выступают за максимальное ограничение связей с Западом, «тлетворно влияющим» на Россию и ее народ. Схожие мотивы иногда слышатся и в выступлениях государственников, но для них это преимущественно пропагандистский инструмент в конкурентной борьбе. Либеральные демократы отстаивают политику сближения с Западом, в то время как совсем немногочисленные социал-демократы, декларируя одновременно открытость России и ее независимость, не имеют, строго говоря, четкой внешнеполитической позиции. В путинском руководстве государственникам поручены внешняя и оборонная политика и национальная безопасность, а либералам – экономика и финансы69. При этом нужно понимать, что «силовую составляющую» высшего эшелона российской власти можно уподобить главным акционерам «корпорации Россия», а либералов из правительства – высокопоставленным, но все же наемным менеджерам.

Современная российская элита новая не столько по составу, сколько по ценностным установкам (очевидный индивидуализм, откровенный материализм). Внешне космополитичная, в сущности она все еще глубоко автохтонна. Возможности для интеграции нынешнего поколения постсоветской верхушки в мировую политико-экономическую элиту существуют, но они ограниченны. Вместе с тем возможности следующих поколений существенно больше. Действительное сближение на уровне обществ, однако, потребует становления в России мощного среднего класса, который еще только находится в процессе формирования и не оказывает решающего влияния на внутреннюю и внешнюю политику страны.

Российский средний класс формируется из мелких и средних предпринимателей, служащих (в том числе в погонах), профессионалов и т. п.70 Этот средний класс (примерно 15 % населения) в принципе не отличается от среднего класса в странах ЦВЕ. Для него характерна ориентация на западные потребительские стандарты, хотя, естественно, более скромного, чем у элиты, уровня: «евроремонт» квартир, отдых на Средиземноморье, в Таиланде и т. п. У многих представителей российского среднего класса сложились деловые и личные отношения с иностранными коллегами – бизнесменами, специалистами и т. п., которые с начала 1990-х годов стали в массовом порядке не только приезжать в Россию, но и селиться здесь. «Средние россияне», в свою очередь, много путешествуют и часто имеют личный опыт пребывания на Западе. Пока что у представителей среднего класса отсутствует стремление к самоорганизации. Свои интересы они продвигают и отстаивают, как правило, в индивидуальном порядке. Тем не менее по своей политической ориентации нарождающийся средний класс ориентирован отчасти на либерально-демократические, отчасти (это больше характерно для сотрудников силовых структур и работников ВПК) на консервативные ценности. По мере расширения российского среднего класса, его превращения в базис всей социальной конструкции эта часть общества будет оказывать все большее влияние на формирование государственной политики, в том числе внешней. Именно на средний класс, его интересы и предпочтения, следовательно, должно быть обращено главное внимание тех, кого интересует облик будущей России.

Нынешний базовый слой российского общества иной. В него входят в основном те, кто считает себя проигравшим в результате перехода от советского социализма к современному российскому капитализму. На этом уровне у людей преобладают социал-демократическая, государственническая и коммунопатриотическая ориентации71. Основная проблема состоит в том, что эта часть общества сравнительно легко поддается манипулированию со стороны популистских сил. В области внешней политики такие силы могут опираться на элементы ксенофобии, шовинизма, расизма, антисемитизма, ненависти и зависти к Америке и т. п. Повышение уровня благосостояния, расширение состава среднего класса при численном уменьшении доли «низов» общества способны ограничить эту опасность и в перспективе маргинализовать вызывающие ее явления.

Фундаментальные изменения в России означали также окончание имперского периода ее истории. С распадом Советского Союза Россия как «Евразия», т. е. замкнутое самодостаточное образование, отошла в историю. «Возвращение в мировое сообщество» потребовало смены основ внешнеполитической философии.

Изменение внешнеполитической философии

ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКАЯ философия элит изменилась, стала гораздо менее амбициозной. Сознание относительной и абсолютной слабости России заставило ее верхи отказаться от мессианства и глобальных проектов. Произошло возвращение к более традиционным представлениям о месте и роли России как одной из нескольких великих мировых держав. Российские лидеры видят свою страну игроком первого порядка в Европе и Азии, центром притяжения в СНГ и полноправным участником решения проблем глобального уровня. Само понятие державности было осовременено, прежде всего путем экономизации внешнеполитической философии и практики. Интеграция в мировую систему – существенный элемент этой философии, но в отличие от начала 1990-х годов речь идет об интеграции в мировую систему в целом, а не в институты Западного общества.

Стратегическое перенапряжение СССР к концу 1980-х годов стало очевидным даже для убежденных защитников державной политики. Фактически все они – хотя и в разной степени – были готовы на сокращение ставшего непосильным бремени внешних обязательств. Переломным моментом стала война в Афганистане, на силовое вмешательство в дела которого советская военная и дипломатическая верхушка пошла неохотно. Ввод войск в Афганистан стал рассматриваться как трагическая ошибка, а их вывод был встречен с облегчением. Последовавшее вслед за тем в результате договоренностей с США политическое отступление СССР из других конфликтных регионов «третьего мира» – Центральной Америки (Никарагуа, Сальвадора), Юго-Восточной Азии (Камбоджи), Африки (Анголы и Мозамбика) также не вызвало сопротивления элит. Содержание – под флагом поддержки национально-освободительного движения – многочисленной и неэффективной клиентуры в ряде других стран (Эфиопии, Южном Йемене и т. д.) было признано чересчур затратным.

Гораздо больших усилий потребовал пересмотр подхода к проблеме европейской безопасности. После начала «холодной войны» и советизации политических систем стран Восточной Европы Советский Союз трижды (в 1953, 1956 и 1968 гг.) применял военную силу для сохранения своих геополитических и геостратегических позиций на континенте. Установление в Польше в 1980 г. военного положения и переход страны под контроль Войска польского предотвратили четвертую военную интервенцию СССР за четыре десятилетия. В наступившей к концу 1980-х годов перемене ключевую роль сыграл поворот в сознании Горбачева и его соратников – от формулы безопасности, основанной на силовом противостоянии, к формуле совместной безопасности.

Такой взгляд на безопасность страны настраивал советское руководство на поиск договоренностей с потенциальным противником и на переналадку отношений с союзниками. Это новое видение нашло отражение в идее «общего европейского дома», с которой Горбачев выступил в Страсбурге летом 1989 г., а также в практике «раскрепощения» стран Варшавского договора начиная с признания модели «круглого стола» правительства и оппозиции в Польше и кончая признанием права стран Центральной и Восточной Европы на выбор направления и форм их внешней интеграции. В военной области тогда же был сформулирован принцип «разумной достаточности для самообороны».

Таким образом, произошел поворот от философии экспансии и строительства мировой империи к философии самоограничения и строительства национального государства. Интеграция внешнего мира в советскую модель сменилась поиском путей интеграции России (вначале – еще СССР) во внешний мир. Поразительным было не только восприятие новых принципов, но и в целом вялое сопротивление этим шагам со стороны номенклатуры. Можно было повторить известную фразу «караул устал»72 – только не ждать, а караулить. Лишь перспектива объединения Германии привела в начале 1990 г. к публичному выражению тревоги, озабоченности и т. п. со стороны части партийного руководства (члена Политбюро, секретаря ЦК Егора Лигачева и начальника Главного политуправления Вооруженных сил СССР Алексея Лизичева), что, впрочем, не имело последствий.

Отказавшись от классовой борьбы с «империализмом», «ревизионизмом», «сионизмом» и т. п., горбачевское руководство провозгласило курс на сотрудничество практически со всем миром. Ельцинская администрация пошла дальше, объявив США, ЕС, Китай, Индию, а также практически все страны СНГ «стратегическими партнерами». С начала 1990-х годов даже Израиль стал восприниматься как дружественное России и культурно близкое, в значительной степени русскоязычное государство.

Именно российская элита фактически демонтировала Советский Союз, «большую Россию». 12 июня 1990 г. Верховный Совет РСФСР пошел на невероятный шаг, провозгласив суверенитет России по отношению к СССР. При всей внешней абсурдности «независимости России» от Советского Союза это был первый шаг от империи к национальному государству. Речь шла о гораздо большем, чем солидарность с окраинами против Старой площади или способ завершения периода двоевластия в Кремле. Общий смысл состоял в «возвращении России домой» – прежде всего с точки зрения направленности ресурсных потоков. Впервые с 1552 г., когда Иван Грозный присоединил к Москве Казанское царство, в России возобладал вектор строительства национального государства.

Лозунг «победы коммунизма» во всем мире сменился лозунгом «нормального государства» (т. е. государства западного типа). Риторика «самого передового общественного строя» сменилась стремлением к «возвращению в цивилизацию» (понимаемому как воссоединение с Западом). «Третий Рим» сменился «европейским выбором», представляющимся естественным для «страны западноевропейской культуры».

Испытания 1990-х годов лишь подтвердили силу нового «выбора» России. СНГ не стало способом реинтеграции (подобно тому, как военно-дипломатический союз советских республик в 1921–1922 гг. стал основой для формирования СССР). Наоборот, оно завершило процесс разъединения, сделало его менее болезненным и психологически более приемлемым. Несмотря на существование таких сложных территориальных вопросов, как Крым и северный Казахстан, Россия не сделала ни одной попытки пересмотра границ. Несмотря на внезапное появление огромной русскоязычной диаспоры (25 млн), ельцинское руководство – при всей риторике относительно особых прав и ответственности России на постсоветском пространстве – благоразумно отказалось от крупномасштабных попыток реализации droit de regard.

Несмотря на быстро наступившее разочарование, не было и попытки реванша в отношениях с Западом. Идеализм Горбачева продолжился в авангардизме (который неточно называют романтизмом) «раннего» Ельцина – Козырева. Затем на смену пришел геополитический традиционализм Примакова и экономоцентричный прагматизм Путина. Основу международной позиции России в начале 2000-х годов составляет не ее ядерный статус, а положение одного из важнейших поставщиков энергоресурсов на мировой рынок. Российские лидеры подчеркивают при этом надежность своей страны как экспортера нефти и газа. Действительно, поставки не прекращались, несмотря ни на распад Советского Союза, ни на колоссальные трудности последовавшего вслед за этим переходного периода. На протяжении всех двадцати лет после начала Перестройки Запад продолжал оставаться главным внешнеполитическим партнером Москвы.

В итоге вновь возник образ великой державы, но понимаемой во многом иначе. Новая власть отказалась от мировой миссии (идеологической или геополитической) и, отдавая предпочтение «многополярной» организации мирового сообщества, сосредоточилась в основном на российских делах и проблемах. Среди этих проблем приоритетными для нее являются экономические. Вместо России как базы для мирового революционного проекта (Ленин и Троцкий) или Советского Союза – вождя социалистического лагеря (Сталин, Хрущев) возникает Россия, живущая для самой себя, но не в изоляции от внешнего мира. Итак, дело России в XXI в. – это прежде всего она сама (оборотная сторона этого лозунга, однако, выглядит так: посторонние силы не должны вмешиваться во внутрироссийские дела).

Произошло постепенное «стягивание» российских внешнеполитических интересов. Не только далекие континенты (Африка и Южная Америка), но и гораздо более близкие регионы оказались за «периметром» российской внешнеполитической активности: Центральная и Восточная Европа, Балканы, практически весь Ближний Восток за исключением Ирана, Афганистан. Страны Балтии занимают в этом ряду промежуточное положение – скорее как раздражители, чем как объекты целенаправленной политики. В то же время к середине 2000-х годов у России проявился действительный долговременный интерес к странам СНГ, которые рассматриваются как зона экспансии российского капитала, источник трудовых ресурсов и буфер безопасности России. Не меньшее значение имеет изменение средств реализации российских интересов. Военно-политический интервенционизм уступает место экономическим, политическим и культурно-информационным методам.

Реальная военная доктрина России изменилась не столь существенно, как ее внешняя политика. Военная организация страны по-прежнему построена исходя из представлений о США как о главном потенциальном противнике73. Тем не менее оборонительная направленность российского военного строительства очевидна. Практическая сосредоточенность Вооруженных сил и других силовых структур на «войнах южного пояса» (Афганистан, Таджикистан, Чечня, Дагестан, Ингушетия) заставляет военную организацию России эволюционировать в сторону приспособления к реальности – даже вопреки прочным традициям.

В течение большей части XX в. Советский Союз находился в состоянии конфронтации с развитым миром (т. е. с Западом). Одновременно СССР осуществлял гегемонию в своем лагере. К началу XXI в. Москва не находится в противостоянии с США и другими ведущими державами. Возврат к «холодной войне» в подлинном смысле слова практически невероятен. Не будучи интегрированной в систему ЕС или военно-политических союзов с США, Россия стремится к исключительности и «клубности» в отношениях с Западом. Высшим достижением ельцинского периода стало принятие России в 1998 г. в Группу восьми, высшим достижением путинского периода может стать принятие ее в ВТО, аналогичная по характеру цель для четвертого-пятого президентств74 – вступление в Организацию экономического сотрудничества и развития. Москва настаивает на месте за почетным «столом президиума» и уважении ее автономии. Ее любимые модели «сотрудничества на равных» – «восьмерка», Совет Безопасности ООН, отчасти Контактная группа по бывшей Югославии.

Заключение, выводы

ПО ШКАЛЕ «ИСТОРИЧЕСКОГО ВРЕМЕНИ» Россия вернулась в свой «1913 г.». В стране бурно развивается капитализм, но политическая власть остается фактически авторитарной. Противостояние с внешним миром отсутствует. Это свидетельствует о возможности и реальности органичного развития России. Развития, однако, отличного от американского и западноевропейского образцов. У России немало общего с развитием капитализма в Латинской Америке (Аргентине, Бразилии, Мексике), Турции, Китае (так же, как Россия, выходящем из коммунизма). Шутка о «корейской модели», якобы избранной Путиным75, содержит толику правды, но не в конкретном, а в общем смысле. Тезис о России как о «нормальной капиталистической стране» среднего достатка76 не содержит ничего принципиально нового. В 1913 г. она также была страной со средним уровнем развития капитализма. Возвращение почти на сто лет назад отнюдь не означает, что Россия обречена повторить свой трагический опыт XX века.

Эффективное экономическое развитие предполагает, однако, свободу. Рывка на авторитарной основе не получится. Либеральная экономическая повестка дня должна быть незамедлительно дополнена либеральной же политической программой. Что же касается демократизации как таковой, то это дело поколений. Пока идет формирование демоса, реально практикуемая в стране демократия остается ограниченной и управляемой. Авторитаризм (пока что умеренный или «мягкий») является не столько альтернативой демократии, сколько методом управления в существующих условиях. Характер будущей российской демократии пока трудно определить. Надо иметь в виду, что сама по себе демократическая Россия (как и демократический Китай) – не решение проблем Запада.

Как экономический игрок Россия – уже часть мирового рынка. Ее интеграция в мировое хозяйство, однако, является узкой и примитивной. Перестав быть идеологическим и военно-политическим противником, Россия пока не превратилась в страну больших возможностей, привлекающую крупные зарубежные инвестиции. Перспективы интеграции России зависят не только от роста экономики, но и от ее диверсификации. Формы интеграции и ее глубина будут различны на разных направлениях. Некоторые страны СНГ являются продолжением российской экономики. Отношения с Европейским союзом открывают перспективу формирования общего экономического пространства. Восточно-Азиатское экономическое сообщество – путь для региональной ассоциации российского Дальнего Востока и Сибири. Экономические отношения с США в перспективе – много больше, чем энергетика.

В ценностном аспекте альтернативность по отношению к Западу снята. Современные российские ценности представляют собой подвижное сочетание интернационального, собственно российского и «исторически-временного» компонентов. Последний определяется степенью экономического, политического и общественного развития. Россия (индустриальный модерн) менее «современна» в ценностном отношении, чем страны ЕС (постмодерн) и США (постиндустриальный модерн). Ценностные различия существенны, но сами по себе сотрудничеству и даже партнерству не мешают. Серьезные проблемы могут появиться лишь на этапе интеграции, но приближение к этому этапу естественно потребует модернизации ценностей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю