Текст книги "Другая история войн. От палок до бомбард"

Автор книги: Дмитрий Калюжный

Соавторы: Александр Жабинский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

ИСТОРИЯ ВОЙН

Стержень хронологии

Эволюция человечества, после его выхода из первобытного состояния, постоянно сопровождается войнами. Ради войн, то есть для лучшего обеспечения вооруженных столкновений людей, внедряются технические изобретения, делаются научные открытия, и все это двигает человечество вперед. Складывается впечатление, что если бы не войны, эволюции не было бы совсем, а дальнейший ход мысли приводит к выводу, что человек изначально нацелен на уничтожение себе подобных. На деле это не так; каждый из нас в отдельности, и наша популяция в целом, воюя, выживают.

Мы говорили уже, что для войн есть объективные причины: защита локальными сообществами своей территории, своих торговых интересов, прочих своих приоритетов, направленных, прежде всего, на сохранение энергетической, в том числе продовольственной безопасности сообществ. Разве во всех этих случаях речь идет не о выживании?.. Энергетическая безопасность нарушается в результате природных катаклизмов, или исчерпания плодородия земли, или просто из-за демографического «взрыва». В любом случае, можно говорить о нехватке жизненного ресурса. Пока этой нехватки не было, люди не воевали. От первобытных времен осталось много рисунков на стенах пещер и на скалах; многие из них показывают сцены охоты, то есть оружие имелось. Но рисунков со сценами войн нет.

Развитие общей динамической системы – человечества, привело к разделению его на подсистемы (сообщества, нации, государства). А эти подсистемы структурируются дальше, в зависимости от интересов общественных групп (производственных, торговых, военных, научных). Каждая подсистема и каждая структура выживают по-своему. Могут сотрудничать, а могут противостоять друг другу в борьбе за ресурс, – что и происходит в большинстве случаев. В этом и реализуется гегелевский принцип «единства и борьбы противоположностей»: кто лучше развит (умнее, сильнее, приспособленнее к природным и прочим условиям), тот выжил и определил направление дальнейшей эволюции. Так вот, спор между подсистемами (опять же, реализуясь через взаимодействие или противостояние внутренних структур), оборачивается войной. Дипломатия в таком понимании – частный случай войны.

Главное и самое первое, с чего следует начинать изучение истории войн, – это эволюция торговли и технологий. В конечном счете, торговая структура концентрирует у себя избыточный продукт, распоряжается им и направляет туда, куда ей выгоднее. Например, на содержание государства, которое всей своей мощью защищает интересы торговли. Или направляет их в обеспечение собственной безопасности, что тянет за собой технологии, а они, развиваясь, улучшают качество вооруженных сил, позволяя государствам побеждать в войнах, а это меняет стратегический статус территорий, повышая выживаемость сообщества в целом, и торговли в частности.

Купец выходит в море, или ведет свой караван по материковым дорогам. Он должен быть уверен в своем корабле и своем вооружении. Купец, у которого лучше корабль, выиграет больше, по сравнению с тем, у кого старое, плохое, несовременное судно. На суше выиграет тот, у кого надежные телеги с крепкими осями и колесами. Купец идет (плывет) с малой охраной, но ее сил должно быть достаточно, чтобы превосходить силы территорий, по которым идет караван, или к берегам которых причаливает корабль.

Когда торговле нужно оружие, сразу идет заказ производителю. А из числа производителей выиграет тот, кто дает более технологичный продукт. Ведь купят у того, чья продукция лучше качеством, а не у того, чьи ножики пусть красивые, но гнутся, стрелы ломаются, а щиты трескаются от удара кулаком. Будешь делать плохие вещи, разоришься и умрешь, а цель – выживание. Так что из производителей тоже выживет самый лучший. Вот она, эволюция в чистом виде: следующие мастера будут основываться на опыте лучшего мастера, а не худшего. Этот неудачник был, возможно, очень хорошим, душевным человеком, но никудышным технологом и производственником, и выпал из эволюционного процесса.

Хороший купец наймет в свою охрану сильных, умелых солдат, и вооружит их современным оружием. Плохой, неудачливый купец наберет в охрану тех, кто остался, и даст им оружие поплоше. На чужой территории разбойники получат поражение от первого, но со всем удовольствием ограбят второго: ведь он слабее. То же самое и на море; пираты не станут рисковать и связываться с заведомо более сильным противником. Они нападут на слабого, отнимут его товар и деньги, и за его счет купят себе лучшее оружие. А первый купец, узнав об этом, продолжит «гонку вооружений».

То же самое можно сказать о владыках стран и народов. В своих отношениях с соседями, даже дружеских, они всегда учитывают риски противостояния и стремятся приобрести самое современное оружие, а это беспрестанно подстегивает технический прогресс. В исторической ретроспективе те государства, которые по каким-либо причинам – например, религиозным, – отказывались следовать таким путем, исчезли с политической карты, или находятся ныне в подчиненном состоянии. Впрочем, так – не только в ретроспективе, но и ныне, и присно, и во веки веков. Сегодня, кажется, уже всем понятно, что выживаемость России пошла в минус практически сразу после потери страной возможности ненавязчиво и как бы невзначай демонстрировать своим друзьям-соседям большую тяжелую дубину, наш высокотехнологичный военно-промышленный комплекс.

Если же поверить традиционной истории, то получается, что торговля была всегда, а вот техническая, научная эволюция не только петляла «сама по себе», но в некоторые века просто отсутствовала. Так, считается, что Архимед (ок. 287–212 до н. э.) занимался судостроением, конструированием машин для потопления судов, гидростатическим взвешиванием, создал технические устройства, использующие свойства жидкостей. И что же? Казалось бы, его исследования вызваны запросами практики, но они получили лишь ограниченное применение в технике, преимущественно в сфере его личной конструкторской работы, а затем были на столетия забыты.

Древние финикийцы создали превосходные морские судна. А корабль в старину, скажем прямо, был кладезем технических новинок, каковым стали в наше время авиастроение и космонавтика. Эти корабли были известны повсюду, они наводили ужас на все побережья Средиземного моря. И что же? Прекрасная финикийская техника оказалась ненужной, ее забыли, как и открытия Архимеда. Тысячу лет спустя викинги были вынуждены самостоятельно создавать корабли, сходные с финикийскими. Они нагнали страху на все европейские народы, и уже после них эволюция судостроения не прерывалась.

На таких вот мелочах и надо ловить истину. В древности, если верить историкам, не развилась практика, учитывающая законы движения тел, зато была создана соответствующая теория. А в Средневековье наоборот: практика была, а теории не было. Вернее, теория-то была – созданная античными греками, – но она никак не использовалась, она была неизвестна.

С XIII по XVII век – пятьсот лет! – в европейской науке главенствовал аристотелизм. По этому учению, чтобы попасть ядром в корабль, надо целиться прямо в корабль. На практике же это будет глупейшим решением, потому что снаряд упадет, не долетев до корабля. Тот, кто так поступит, проиграет бой. Баллисты были известны издревле, пушки – с XIV века, но во все времена что баллисту, что пушку направляли выше объекта стрельбы, зная из практики, что снаряд полетит по кривой.

Научную теорию баллистики Никколо Тарталья изложил в книге «Новая наука», вышедшей в свет в 1537 году, а математически обосновал ее более чем сто лет спустя Карл Фридрих Гаусс (1777–1855). Что же сделано в области теории в Средние века, от Аристотеля до Тартальи? Ничего.

Традиционная хронология, в рамках которой такие парадоксы – просто в порядке вещей, вызывает недоверие. Мы отрицаем ее, и предлагаем новую, стержень которой – эволюция вооружений. Здесь определяется целый комплекс привходящих обстоятельств: заказ торговли и государственной власти; эволюция военного искусства; развитие научной теории и промышленной практики. И здесь же мы находим примеры противодействия структур. Оказывается, косные военные структуры отнюдь не сразу с восторгом принимают новинки.

Буккхард Якоб пишет:

«У итальянцев… введение дальнодействующих средств поражения приводило… к умалению роли личности, которая составляла душу небольших, но отлично организованных итальянских наемных войск, а это воспринимали довольно болезненно; так, некоторые кондотьеры всеми силами отбивались от недавно изобретенного в Германии ружья; один из них, Паоло Вителли, велел выколоть глаза и отрубить руки взятому в плен вражескому мушкетеру за то, что он признавал и употреблял огнестрельное оружие. В целом же все изобретения принимались и вводились в дело, так что итальянцы в искусстве атаки и обороны крепостей скоро сделались учителями всей Европы».

Появление новинок идет спонтанно, однако они появляются и по заказу. И, конечно, государство всегда стремится засекретить изобретение, защитить свои интересы. Например, галилеева подзорная труба имела громадное военное значение. Она позволяла раньше обнаружить врага и подготовиться к бою! Венеция купила трубу у Галилея и засекретила технологию производства. А он решил, что заплатили мало, пытался торговаться, а потом вообще перепродал свою трубу. В Венеции его за такие делишки приговорили к наказанию. И неважно, что на самом деле зрительные трубы – в качестве забавной игрушки, – делали еще до Галилея мастера-очешники Голландии и Парижа, а великий астроном просто додумался до их серьезного применения.

Во все времена государство не жалело денег на войну. Кто дал деньги А. Ф. Можайскому, создавшему первый в мире самолет? – военное ведомство. Куда прежде всего попало изобретенное А. С. Поповым радио? На военные корабли. Реактивную авиацию и ракетостроение развивали для военных целей. Космонавтика поныне военная отрасль. История мореплавания показывает ту же картину. До недавнего времени морской капитан даже на торговом судне имел право казнить за невыполнение приказа.

Но военный заказ всегда тянет за собой и гражданские отрасли! Сеть Интернет была задумана как военная разработка, и вызвала мощное развитие электроники и связи. А много раньше потребности артиллерии дали толчок совершенствованию металлургии и металлообработки; потребности авиации привели к быстрому развитию приборостроения. От эволюции науки, техники и производства зависит оборона, сама жизнь людей.

Можно ли себе представить, что, научившись изготавливать высоколегированные стали для орудийных стволов, научившись их сверлить, металлурги затем «забыли» свое умение, а их потомки – даже не внуки, а в семнадцатой степени правнуки – вдруг «вспомнили» и опять занялись металлургией?.. Но именно это следует из традиционной истории. Научились волочить проволоку, забыли (на восемьсот лет). Придумали автоматические приспособления, бросили (на полторы тысячи лет). Освоили всю Ойкумену, определили, что Земля – шар, и даже вычислили ее радиус, и забыли об этом, предпочитая вместо точных карт местности рисовать какие-то детские каракули. Научились писать книги, и перестали. Особенно «забывчив» Китай. Изобрели порох, научились делать пушки, и… Правильно, намертво забыли, как их делать.

Своих пушек китайцы не имели. В 1619 году им удалось «добыть» четыре европейские пушки. В 1620 году Павел Сюй, императорский чиновник, воспитанник и друг иезуита Маттео Риччи, пригласил португальских заводчиков – производителей пушек, чтобы вооружить китайскую армию в связи с войной с маньчжурами, но общественное возмущение было так велико, что мастеров выслали. В 1639 году иезуит Франсискус Самбиасо уговаривал императора покупать западное оружие. Император вроде бы заинтересовался, но дворцовые консерваторы возражали, ввиду бесполезности для Китая западного оружия.

Если традиционная история показывает, что в какой-то момент люди перестали применять в военной практике какие-то издавна известные технологии, а через несколько столетий начали применять вновь, – не верьте такой истории.

Два слова о явлении, которое ныне называется «промышленный шпионаж». Он был известен с самого начала развития технологий. Может быть, один из первых случаев – кража секрета изготовления шелка. Привозили его, говорят, из Китая, а в Византии, как и в Европе, он был страшно дорог. Даже узнав, что получается ткань из нити шелковичного червя, нельзя было повторить процесс, не имея самого червя. Существуют разные версии, каким образом червячки попали из Китая на запад. По одной из них, китайская принцесса, выданная замуж за правителя Хотана в Восточном Туркестане, по его просьбе завернула яйца червей в бумажку и спрятала в своей шляпке, а таможенник не осмелился ее обыскать. По другой версии, коконы были спрятаны в прическе. По третьей, некий монах просверлил в своей трости полость, и вывез коконы в ней. Причем до Византии он шел пешком.

Тем более крали военно-технические изобретения. Если у вероятного противника появилась техническая новинка, то зачем рисковать, когда можно украсть. Особенно активно крали секреты во время войн и политической нестабильности. Закон сохранения знаний действует не для страны, а для всего человеческого сообщества. Надо понимать, что если где-то начался развал, технология не пропадет, а перейдет в другое место, причем зачастую вместе с изобретателями и технологами. Пример: массовая эмиграция в Западную Европу греческих ученых после захвата Византии турками в 1453 году. Всё, что смогли, утащили в Европу, и это обеспечило ей в дальнейшем геополитическое преимущество. А до этого Византия, в научном отношении, была самой мощной державой мира. Затем эволюция продолжалась, хотя Турция, географическая наследница Византии, вскоре начала отставать от Европы. Так что где-то провал, а где-то взлет.

Другой пример: Россия конца XX века. Наши некогда секретные заводы и институты скупают иностранцы, сотни тысяч наших ученых выехали в другие страны, прежде всего в США. По сути, это кража технологий, разоряющая Россию и обогащающая других. Но эволюция в целом продолжается. Без нас.

Традиционная периодизация войн

Л. Н. Гумилев пишет в книге «В поисках вымышленного царства»:

«История – наука о событиях в их связи и последовательности. Но событий очень много, и связи их у разных народов различны. Задача любой науки состоит в том, чтобы обозреть изучаемый предмет целиком, и история не исключение. Следовательно, нужно найти удобную точку для обозрения…»

Самая интересная для нас мысль, среди прочих, высказанных Гумилевым в этой книге, о том, что возможны три вида исторического подхода: «взгляд из мышиной норы, с кургана, и с высоты птичьего полета». Описания исторических событий, которыми в основном оперирует история, вполне можно уподобить взгляду из норы. Составитель записи о некоем локальном событии вряд ли знает хоть что-то о прочих, происходящих одновременно. Кругозора ему не хватает: действительно, взгляд из норы. Историк, по мысли Гумилева, находится в неизмеримо более выгодном положении, ибо знает уже о причинах и следствиях. Но, спрашивается, всегда ли историки поднимаются хотя бы на курган?..

Мы предлагаем встать выше взглядов традиционной истории, используя для изучения предмета знание закономерностей эволюции. Не обойтись нам и без некоторой критики существующих воззрений.

Посмотрим же, что говорит официозная наука об истории войн, опять воспользовавшись капитальным трудом Е. А. Разина «История военного искусства».

Научная периодизация процесса развития любого явления имеет объективную основу, – пишет этот автор, и совершенно правильно замечает, что периодизация «должна отражать развитие сущности, а не внешние формы существования, которые фиксируются хронологией». А хронология, по его мнению, очень важна, поскольку показывает историческую последовательность развития явления, отмечает время рождения нового и гибели старого.

Понятно: нам предлагают разрабатывать научную периодизацию на основе имеющейся хронологии. Степень научности самой хронологии остается за скобками. А потому и мечта Разина – «раскрыть и показать сущность внутреннего процесса развития явления, содержание основных объективных ступеней этого процесса», – так и останется мечтой.

«Прежде всего надо сказать о движущих силах войны, – пишет Е. А. Разин, – или, как говорил В. И. Ленин, за внешним, кажущимся вскрыть коренные движущие силы данного общественного явления.

Все произведения В. И. Ленина, в которых он касается военных вопросов, проникнуты мыслью, что коренной движущей силой каждой войны является народ или класс, которые ведут войну. В конкретном выражении главная движущая сила – это основные факторы, решающие исход войны. Факторы должны быть качественно различны и относительно равновелики по своей роли в развитии данного общественного явления.

Факторами, определяющими исход войны, являются: во-первых, социально-экономический фактор (общественный строй и экономические возможности), во-вторых, политико-моральный фактор (политическое устройство и моральные силы народа и вооруженных масс) и, в третьих, военно-технический фактор (количество и качество войск, вооружение и боевая техника, военное искусство всего личного состава вооруженных сил)».

Разин – крупный ученый, чего спорить. Но жил он и творил во вполне определенном научном окружении, что не могло не сказаться на его стиле изложения темы. «К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин широко пользовались научными аналогиями в отношении форм организации производственной и военной деятельности, политики и войны, политической и военной стратегии», – пишет он, и тут же показывает эти аналогии:

«Пользуясь аналогией (отнюдь не отождествлением) между общественным развитием в целом и войной, как одним из явлений классового общества, мы можем сказать, что основным законом войны является противоречие между „производительными силами“ и „производственными отношениями“ этого общественного явления.

К „производительным силам“ войны относятся: военные кадры, оружие (и вообще вся боевая техника) и боевые навыки личного состава вооруженных сил. „Производственные отношения“ войны включают три основные категорий взаимосвязи: отношения (внешние) между правительством и армией (армия – орудие государственной власти), отношения (внутренние) между рядовым и начальствующим составом вооруженных сил, отношения между фронтом и тылом.

Производственные отношения, прежде всего, находятся в зависимости от характера войны и прочности тыла, затем от хода войны, от побед и поражений вооруженных сил».

В целом нам тут нечего возразить. Мы и сами стоим на том, что законы эволюции всеобщи. Они одинаково действуют в развитии и производственных, и военных структур. И в том, и в другом случае создается организация, и развиваются способы действий. Для военных организаций способы действий есть формы ведения войны, учение о которых составляет собою военное искусство, включающее в себя стратегию, оперативное искусство и тактику.

Но вот с периодизацией у Разина проблема! Неверная скалигеровская хронология, бесконечно порождающая парадоксы, заставляет его придти к выводу, что:

«…следует различать основы развития военного искусства и основы периодизации истории военного искусства».

Кстати выясняется, что периодизация «по Марксу» никуда не годится:

«Существенные изменения этих способов [организации ведения войны] и составляют основные периоды в истории военного искусства, не всегда совпадающие с общественно-экономическими формациями, так как развитие военного искусства имеет и свою относительную самостоятельность».

В первой части этой книги, пользуясь данными того же Е. А. Разина, мы показали, как в глубокой древности воинские структуры начали выделяться из целого набора неразвитых социальных структур. В Средние века этот процесс произошел еще раз.

Разин пишет:

«Феодальный период войны продолжался примерно с VII–VIII веков (дружины племенных вождей, своего рода цеховые корпорации) и по XVI век включительно».

Первый этап феодального периода войны, в соответствии с его периодизацией, это время «развития военного искусства вооружённых организаций племенных объединений славян, арабов, франков, монголов и турок, а также военное искусство в период феодальной анархии в Европе и Азии». Будто и не было ни в Европе, ни в Азии «древних римлян» с их непобедимыми армиями.

Однако вот что пишет Иосиф Флавий (якобы 37–100) в «Иудейской войне» (II. 16:4), упоминая франков как галлов:

«Если есть нация‚ которая в действительности имела бы возможность к восстанию‚ так это именно галлы‚ которые так прекрасно защищены самой природой: на востоке Альпами‚ на севере Рейном‚ на юге – Пиренейскими горами и океаном на западе. Но несмотря на то‚ что они окружены такими крепостями‚ насчитывают в своей среде триста пять народностей‚ владеют внутри своей страны всеми‚ так сказать‚ источниками благосостояния и своими продуктами наводняют почти весь мир‚ тем не менее мирятся с положением данников города Рима‚ которому они предоставляют распоряжаться как угодно богатствами своей собственной страны. И это они терпят не из трусости или по врожденному им рабскому чувству – ведь они восемьдесят лет вели войну за свою независимость‚ – а потому‚ что рядом с могуществом Рима их страшит и его счастье‚ которому он обязан больше‚ чем своему оружию. Так их держат в повиновении 1200 солдат в то время‚ когда у них почти больше городов‚ чем эта горсть людей».

Получается, что в I веке франки (галлы) имеют сотни городов, богатство, участвуют в международной торговле. Ими накоплен огромный боевой опыт в войнах, длившихся десятилетиями. А с VII по XVI век они же, на этой же территории заняты развитием «военного искусства вооружённых организаций племенных объединений»! Вот вам и научная периодизация!

Разин пишет, что:

«…с помощью термина „ранее средневековье“ некоторые историки втискивают в узкую схему все многообразие конкретного исторического процесса, они характеризуют арабское, франкское, древнерусское и монгольское государства в целом как феодальные, хотя в первые века существования этих государств там феодальных отношений не было».

И тут же делает то же самое, но применительно не к географии, а к хронологии, указывая, что между рабовладельческим строем и феодализмом в Европе и частично в Азии был длительный переходный период, в течение которого существовали племенные объединения, представлявшие собой военные государства.

Второй этап, в периодизации войн по Разину, это военное искусство вооруженной организации феодальных монархий в период их складывания и утверждения, а также развитие военного искусства в национальных и крестьянских войнах (куда марксисту без крестьянских войн). Здесь в представлениях историка начинается полный компот. Оказывается, с распадом древних рабовладельческих государств (надо полагать, Персии и Рима) «центры общественно-исторического прогресса переместились из Азии и Южной Европы в Восточную и Западную Европу». Нам стоит обратить внимание на слово «прогресс», ибо его перемещение «потребовало несколько столетий борьбы европейских народов с Византийской империей, печенегами, половцами, арабами, монголами, турками». Не давали противные инородцы перемещать прогресс!

Когда же его «переместили», получилось вот что:

«Возникли крупные централизованные государства, которые К. Маркс называл „варварскими империями“. Это были: объединения арабских племен – Арабское государство, затем франкских племен – Франкское королевство (VI–IX вв.), славянских племен – Древнерусское государство (IX–XI вв.), кочевников-монголов – Монгольское государство (XII–XIII вв.).

Войско этих государств представляло собой ополчение: бедуинов и феллахов (арабские племена), свободных крестьян (франки, славянские смерды), скотоводов-кочевников (монголы). Ядром войска была дружина князя».

А как же нам соотнести создание этих «народных армий» во главе с князем со следующим же утверждением историка о том, что замкнутость сословий – одна из характерных черт тогдашнего деления общества?.. Ведь дворянство строго охраняло эту замкнутость и не допускало в свою среду выходцев из других сословий:

«Феодалы считали военное дело своей профессией и не допускали к нему лиц других сословий. Особенность общественного устройства при феодализме определила и особенность военной организации, которая была личной организацией феодала, давала ему власть над крепостным крестьянином и феодальным городом».

Идеологические шоры никак не позволяют историку разобраться, где прогресс, а где – нет. Вот, казалось бы, «центры прогресса» переместились в Европу, но следствием возникновения феодальных отношений явилась децентрализация государственной власти, раздробление государств на «бунтующие вассальные государства» (Энгельс).

Королевская власть в Западной Европе и великокняжеская власть в Восточной Европе превращались в номинальную центральную власть, вассальная зависимость утрачивалась. Вассалы (князья, герцоги, графы и т. п.) постоянно выступали против королевской или великокняжеской власти. Это, в традиционной периодизации, было время феодальной анархии. Почти каждый феодал воевал с другими феодалами.

«Временные и более или менее длительные союзы феодалов организовывались с целью осуществления грабительских походов в чужие земли», —

пишет Разин, и тут же отмечает, что «в первый период феодализма» велись также и справедливые войны. «В первый», видимо, потому, что «последний» период феодализма марксизм-ленинизм предписывал всячески шельмовать. Ведь это был канун перехода к «прогрессивному капиталистическому способу производства».

Затем, естественно, капитализм тоже переставал быть прогрессивным. При таком отношении к истории – не преодоленном даже с падением Советской власти – она никогда не станет наукой.

Что же это за «справедливые войны»?

«Князья древнерусского государства вели борьбу с печенегами и половцами, которые разоряли и грабили русскую землю; русские княжества преградили монголам-завоевателям путь в Западную Европу; северные русские земли во главе с Новгородом отбили нападение шведских и немецких феодалов, стремившихся захватить северо-западную территорию Руси; чешский и польский народы боролись за свою независимость с немецкими феодалами; закрепощенные крестьяне восставали против своих угнетателей-феодалов».

Оставим в покое печенегов и шведов, и скажем несколько слов о крестьянах и феодалах-угнетателях.

Основой жизнедеятельности в так называемый феодальный период было непосредственное производство продовольствия. Но развивались железоплавильная и обрабатывающая промышленности, совершенствовались разнообразные виды ремесел, появлялись мануфактурные предприятия. Усовершенствование обработки железа вело к улучшению качества оружия и защитного снаряжения.

Мы видим здесь эволюцию всего общества, происходящую через эволюцию и взаимодействие структур. Отдельные умельцы придумывают новое оружие, производственники его, естественно, производят, воины из феодалов приобретают, и так все катится к вящему удовольствию сторон. Однако феодалу, чтобы купить оружие, надо где-то взять средства. А основа жизнедеятельности, как сказано – земледелие и скотоводство. И вот, феодалу негде взять средства, кроме как у принадлежащих лично ему земледельцев и скотоводов. Если он этого не сделает, то останется голым перед наступающим противником и не защитит земли своей, вместе с этими самыми работягами.

А нам рассказывают об угнетенных крестьянах и справедливых крестьянских войнах. Чтобы «замылить» вопрос – каким образом феодал приобретает вооружение, историк Е. А. Разин пишет:

«Хорошего качества оружие и надежное защитное снаряжение были очень дороги, и их мог иметь лишь феодал, не только укрывшийся в недоступном замке, но и закованный в латы, которые не пробивали ни стрела, ни меч, ни копье».

Это называется «политэкономический анализ»…

Следующий период в развитии военной мысли по Разину – складывание феодально-абсолютистских порядков. Здесь он тоже остается в плену идеологических предрассудков; не станем даже цитировать. И опять же, на первом этапе – прогресс (на Руси великокняжеская, а в Западной Европе королевская власть возглавили борьбу с феодальной анархией), на последнем (в XIV–XV веках) – разложение:

«Феодальная общественно-экономическая формация складывалась, развивалась, пережила процесс своего разложения и затем была преодолена прогрессивной капиталистической формацией».

О военной стороне дела при абсолютизме отмечено, что опорой власти были постоянные армии наемников в Западной Европе и дворянские поместные войска в России, и что:

«…по своей организации и основам эти армии представляли собой полную противоположность феодально-рыцарскому войску».

В это время развитие науки и техники привело к появлению огнестрельного оружия. В XV–XVI веках оно быстро совершенствовалось и, как пишет Разин:

«…стало оружием нового войска городов и феодально-абсолютистских государств. Энгельс писал, что пушки горожан разрушили замки феодалов, а пули их мушкетов пробили рыцарские латы. Это было время возникновения первых элементов новых способов ведения войны и боя».

Казалось бы – вот яркий пример взаиморазвития структур: появление новой технологии дало новый вид вооружений, соответственно произошли изменения в политике, производстве, армии. Но нет, – нам говорят, что это проклятый абсолютизм «привел к исчезновению феодально-рыцарской организации». Что тут поделаешь? На предыдущем «этапе» такой же абсолютизм не привел ни к чему подобному, а вот теперь взял, да и привел. Понятно, что, сидя на механическом чудовище скалигеровской хронологии, да еще держа в руках идеологические марксистские поводья, можно доскакать до любой «периодизации»!

А дальше сам Е. А. Разин приходит к такому, неутешительному для его собственной концепции, выводу:

«Вряд ли можно говорить о военном искусстве рабовладельческого, феодального и капиталистического общества. Во-первых, военное искусство есть функция вооруженных сил, являющихся орудием государственной власти. Следовательно, нельзя приписывать эту функцию всему обществу. Во-вторых, можно, конечно, исследовать состояние военного искусства в эпоху рабовладельческого строя, в эпохи феодализма и капитализма. Но если брать, например, феодализм в целом, то вряд ли мы сумеем найти такие качества и свойства военного искусства, которые были бы устойчиво ему присущи в течение всего этого времени, являлись бы его характерными чертами на протяжении всей эпохи феодализма.

Можно исследовать военное искусство армии и флота рабовладельческих, феодальных и капиталистических государств. Но в таком случае за рамками этой периодизации останется военное искусство вооруженного восстания и революционных войн восстававших порабощенных классов и угнетенных народов. Кроме того, нельзя не учитывать, что войны часто вели государства с различным общественным и политическим устройством, государства, находившиеся на различных ступенях общественного развития. В таком случае нельзя даже определить, к какой формации относится военное искусство таких войн при наличии сходства сражавшихся вооруженных сил по своему устройству и при различном их социальном характере».

Все это говорит о том, что периодизация истории военного искусства не может исходить из конечных основ (например, производства вообще, или «прогресса» как такового). Победа на войне зависит от умения солдат и оружия, которое в свою очередь находится в зависимости от производства и уровня науки. Изобретение лучшего оружия и изменения в составе армий – вот что непосредственно определяет развитие военного искусства. Следовательно, научная периодизация истории военного искусства должна исходить из содержания самого предмета, атрибутом которого является военное искусство. Этот предмет – война.