Текст книги "Промзона. Снежная Королева (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Видинеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава 5

Герда ещё никогда не была так напряжена. Притворяться, что она до сих пор полностью парализована, получалось всё тяжелее. Хорошо, что людоедка теперь не часто на неё смотрела – можно было хотя бы иногда моргнуть, сделать осторожный глубокий вдох.

Цветочница, как гусыня, переваливаясь с ноги на ногу, подошла к верстаку. Целый рой мух взвился в воздух. Отражая крыльями свет свечей, они походили на искры. Связанный мужчина дёрнулся, потом принялся умолять:

– Прошу, не надо! Не надо, не надо!...

– Надо, – равнодушно отозвалась людоедка. – И я больше скажу – необходимо.

Она туго перетянула ему ногу жгутом выше колена и начала деловито пилить. Острые зубцы рвали плоть, кровь хлынула на верстак. Комната наполнилась воплями, которые даже грохот грома не мог заглушить. Герда ощутила, как к горлу подкатила тошнота. Она, дитя войны, многого насмотрелась. Помогая в больнице, видела, как врачи отрезали ноги, руки, как обрабатывали и зашивали ужасающие раны. Но сейчас, среди красных кирпичных стен, эта ампутация выглядела как что-то невероятно чудовищное, до крайности жуткое. На некоторое время Герде показалось, что всё происходящее – не реально, что она уснула и попала в бредовый сон.

«Я сплю, я сплю...», – заколотилось в голове.

Вот только проснуться не получалось. Кошмар продолжался.

Цветочница сосредоточенно пилила ногу, острые зубцы с хрустом вгрызались в кость. Несчастный на верстаке давился собственными криками.

Герда снова ощутила холод. Он зародился где-то внутри живота и начал расползаться, проникая в каждую клетку тела. Если бы сейчас людоедка поглядела на неё, то наверняка что-то заподозрила бы – сдерживать эмоции уже было невмоготу, они отражались на лице ясно и чётко. И взять себя в руки не получалось. Это походило на балансировании на краю пропасти.

Цветочница допилила ногу, затем подошла к шкафчику, взяла бинты и вернулась к своей жертве.

– Потерпи, потерпи, дружочек, – пробормотала она. – Не так ведь и больно. Я ведь давала тебе обезболивающий напиточек? Давала. Я о тебе забочусь, как о родном, а ты кричишь. Нехорошо это. Подумаешь, нога. Это пустячок. Сейчас тебя залатаем, будешь, как новенький. Потерпи, кормилец ты мой бесценный, потерпи.

Мужчина дёрнулся и затих. Цветочница нахмурилась, вгляделась в его лицо и с досадой констатировала:

– Сдох, зараза. Ещё и обделался, теперь убирать за ним. Ну что же вы все такие слабенькие-то, а? – не сдерживая злость, она ударила кулаком по верстаку. – И вот как мне с такими слабаками мясо сохранять свежим? Стоит всего лишь ногу отрезать, как все уже норовят на тот свет удрать. Все слабые. Все! Хотя... – она мечтательно уставилась в потолок с остовом люминесцентной лампы. – Был у меня один. В прошлом году. Да, точно, в конце сентября его поймала, как сейчас помню. Он был мелкий, сухонький, на вкус как подошва, но знаете что? Этот мужичок целую неделю продержался. Я ему и руки, и ноги отрезала, а он всё никак помирать не хотел. Скала, а не человек. Уважаю таких. Стойких, отрицающих саму смерть.

Она взглянула на Герду. Той померещилось, что в полумраке возле верстака стоит вовсе не женщина, а огромное чудовище с налитыми кровью блестящими глазами. Монстр в ореоле из суетящихся насекомых, повелительница мух. Голос людоедки стал елейным:

– Что-то мне подсказывает, лапушка, что и ты такая же, как тот мужичок. Стойкая, сильная. Жаль заключить пари не с кем, я бы многое поставила на то, что ты продержишься больше недели. Я просто уверена в этом. Ты ведь меня не подведёшь?

Герда чувствовала, что её вот-вот начнёт трясти, нервы были на пределе. Ей казалось, что взгляд людоедки проникает в мозг и копошится там, точно ядовитый червь. Ещё и муха села на щёку и принялась ползать. Терпеть такое уже не хватало сил, внутренний голос буквально вопил: «Действуй! Встань и напади на эту тварь! Убей её, убей!..»

Но Герда всё же терпела. Этот голос был предательским, он по сути призывал совершить самоубийство. Если начать действовать прямо сейчас, без оружия, то шансы на успех более чем ничтожны. А значит, надо терпеть и ждать. Терпеть! И ждать! Она сможет! Она справится! Только бы эта сука перестала на неё смотреть! Только бы...

Наконец-то. Та отвернулась. Герда медленно и тихо выдохнула.

Цветочница взяла отрезанную ногу, подошла к столу, положила её на разделочную доску. Вынула из-под стола топор, примерилась и с возгласом «ух!», рубанула, затем ещё раз, и ещё, пока не отделила ступню от окровавленной конечности. После небольшой паузы указала топором на верстак.

– Вы этого типа не очень-то жалейте. Он – вор. Дождался, когда я с собачками уйду, а потом взял, негодяй такой, и забрался на мою плантацию. Коноплю рвал. Но мы вернулись. Я как почувствовала, что что-то не так и вернулась. Удрать хотел, но от моих пёсиков не убежишь, нет. Они прирождённые охотники. Поймали наглеца. Слышали бы вы, как он орал мне: «Убери собак! Убери собак!..» И представляете, обмочился, зараза. Стоял в мокрых штанах, прижавшись к трактору, и орал как резаный. И смех и грех. Я с ним не церемонилась, как с вами, вдарила прикладом двустволки по голове и все дела. Одна проблема... он из банды Воронов. Карл его сам бы наказал, он не выносит воров, но ещё больше он ненавидит, когда его людей убивают. Он ярый сторонник правила «око за око». Так что я сейчас, можно сказать, по лезвию ножа хожу. Но Карл ведь ничего не узнает, верно? Я ему ничего не скажу, вы ничего не расскажете, ну и мертвец больше ни слова не произнесёт.

Она снова принялась рубить ногу на части. По странной случайности её удары совпадали с грохотом грома. Воспользовавшись тем, что людоедка сосредоточилась на разделке мяса, Герда осторожно покрутила головой, разминая шею и разгоняя кровь, согнула и разогнула руки, ноги. Тело слушалось всё лучше.

Цветочница сменила топор на нож, начала срезать мясо с костей и бросать его в таз с водой. Работая, она тонким голоском фальшиво напевала песню «Миллион алых роз» и иногда пританцовывала. Словно обычная беззаботная домохозяйка, готовящая завтрак для своих детишек.

В жизни Герды случалось, что она кому-то желала смерти – да хотя бы тем мутантам, что совершали набеги на поселения. Но это желание было каким-то обобщённым, размытым, а сейчас ей невыносимо хотелось, чтобы людоедка сдохла. Такие, как Цветочница не должны жить! Само их существование – это что-то донельзя неправильное. Они – ошибка, которую нужно не исправлять, а уничтожать. От этих мыслей Герда сжала зубы так, что дёснам больно стало. Злость придала силы и в голове красной неоновой вывеской вспыхнули слова: «Она сдохнет! Сдохнет! Сдохнет!..» И помимо желания появилась чёткая вера, что всё так и будет.

Цветочница закончила разделку, взяла таз и направилась к выходу. Перед дверью остановилась, произнесла весело:

– Вы тут не шалите без меня.

Звонко засмеялась, оценив собственную шутку, и вышла.

Герда зашевелилась, ощущая себя так, словно долго пролежала под землёй в тесном гробу и вот наконец-то выбралась на поверхность. Она наслаждалась каждым глубоким вдохом, хотя воняло в комнате кровью и экскрементами. Посмотрела на Сказочника. Тот походил на большую сломанную куклу, лишь зрачки слегка перемещались в глазницах.

– Слышишь меня? – голос Герды прозвучал сипло. Хотелось пить, в горле пересохло. – Я уже оклемалась. Почти. Мы выберемся из этой передряги.

Веки Сказочника чуть дрогнули. Он её услышал.

Герда встала, пошатнулась точно пьяная. Сказав Сказочнику «почти», она преувеличила, каждое движение давалось с трудом. Сделала шаг, другой. Мышцы были словно из старой драной резины – служили неохотно, на пределе.

– Ничего, ничего, я справлюсь, – тихо сказала себе Герда. Посмотрела на Сказочника и повторила с нажимом, будто тот сомневался: – Я справлюсь, понял? Справлюсь!

И добавила мысленно: «Если людоедка не придёт в ближайшее время».

Прогремел гром. Герда вздрогнула, потом резко выдохнула и уже более уверенно сделала несколько шагов. После небольшой паузы, собралась с силами и двинулась дальше, обошла верстак, отводя взгляд от растерзанного мёртвого вора и с трудом сдерживая тошноту. Пол был скользкий от крови, приходилось ступать осторожно. Мухи с возмущённым жужжанием отрывались от трапезы и метались в полумраке.

Но вот и стол с разделочной доской. Что выбрать? Нож? Топор? После некоторых сомнений, Герда решила, что топор надёжней, с одного удара можно убить. Да, тяжёлый, учитывая её состояние, но она сможет найти в себе силы поднять его и ударить. Злость поможет, сейчас это чувство, как лучшая подруга.

Герда немного постояла возле стола, упёршись в него руками, затем взяла оружие и поплелась к двери. Теперь ей оставалось лишь ждать и не подпускать сомнения. Начался мандраж и это было очень некстати. Чтобы совладать с собой, взмахнула топором, представив, что бьёт по голове цветочницы. Слабый вышел удар. Сок белладонны ещё давал о себе знать, и движения были неуклюжие. А с людоедкой надо расправиться быстро. Промедление может стоить жизни.

Стараясь унять дрожь, Герда села возле двери, закрыла глаза. Перед внутренним взором появилось встревоженное бледное лицо брата на фоне клубящейся тьмы, в которой проскакивали зигзаги молний. Эта чернота надвигалась, из неё выползли бесплотные щупальца и опутали Кая, поглотили...

Герда распахнула веки, услышав звук шагов. Поднялась. От волнения закружилась голова, кожа покрылась «мурашками». Теперь главное не сплоховать. Нужен всего лишь один точный удар. Размах – удар. Что может быть проще. Будто дрова колешь, только вместо полена – голова людоедки. Герда сделала глубокий вдох, ощущая, как от напряжения взмокла спина. Выдохнула. Приготовилась.

Дверь открылась, в комнату вошла Цветочница с ведром с водой в руке. Она будто сразу же почувствовала опасность, благодушное выражение на её лице мигом сменилось на тревожное. В тот момент, когда Герда занесла топор, людоедка подалась в сторону, развернулась. Лезвие врезалось ей в лопатку, ведро с грохотом упало на пол.

Затрепетали огоньки свечей, мухи взвились к потолку, прогрохотал гром.

Цветочница взревела, вторя грозовой стихии, в её глазах горели боль и безумие. Она шарахнулась к стене, при этом рукоятка выскользнула из рук Герды и топор так и остался торчать из лопатки.

– Убей, – почти беззвучно прошептал Сказочник, который как-то умудрился найти в себе силы пошевелить губами.

Впрочем, никто его не услышал.

Возле стены людоедка повернулась, и, продолжая издавать звуки, похожие на звериный рёв, ринулась к Герде. Она впечатывала ноги-колонны в пол точно разъярённый носорог, лицо стало уродливым из-за гримасы гнева. Герда растерялась, попятилась – всё пошло не по плану, удар оказался не смертельным, эту суку он только разозлил! Что теперь делать?! Рванула к столу, схватила нож. Цветочница приближалась, брызжа слюной и выставив перед собой руки со скрюченными пальцами. На пути у неё был верстак, в приступе безумия, она перевернула его с такой лёгкостью, словно он состоял из пенопласта, труп вора рухнул на пол.

– Ка-ак?! – хрипло заорала людоедка, растягивая слова и выпучив ошалелые глаза. – Ка-ак ты-ы так быстро пришла в себя?! Ка-ак?!

Она будто бы и не чувствовала боли, не замечала, что в её лопатке застрял топор. Герда поняла, что надо действовать, иначе эта огромная гадина просто сомнёт её, раздавит как букашку. Шагнула вперёд, ударила ножом ей в живот, дёрнула вверх, вспарывая плоть, как учили на уроках самообороны, выдернула лезвие, ударила ещё раз и ещё, затем шарахнулась в сторону, споткнулась об опрокинутое ведро, упала, поползла на карачках, задыхаясь от переизбытка эмоций. Лишь упёршись в стену, осмелилась оглянуться.

Цветочница, непрерывно гримасничая, сделала шаг, пошатнулась. Как-то удивлённо посмотрела на свой объёмный живот, из которого склизкими окровавленными червями вываливались кишки.

– Что ты наделала? – её голос стал тонким. – Ты посмотри, негодяйка, что ты натворила? Да как же я теперь, а?

– Сдохни! – вырвалось из Герды. – Сдохни, сдохни, тварь!

Но Цветочница как будто подыхать не собиралась, она хоть и медленно, но передвигала ноги, приближаясь. Её глаза стали мутными, губы размыкались и смыкались, выдавливая изо рта пенистую слюну. Герда поднялась, вжалась в стену, словно пытаясь в ней раствориться.

– Сдохни, – уже шёпотом, умоляюще произнесла она. – Пожалуйста, умри.

Людоедка остановилась, медленно моргнула. Затем ощерилась, мотнула головой.

– Нет... нет, я буду жить. Господь желает, чтобы я жила, ради... ради своих деток. Сейчас вот разберусь с тобой и.... – её язык заплетался, – и пойду их кормить. Мои сыночки про... проголодались. Время ужина... время ужина...

Она поглядела на Герду исподлобья, захохотала и бросилась вперёд, словно нашла в себе какой-то нерастраченный резерв.

– Время ужина!

Герда шарахнулась в сторону двери. Цветочница наступила на собственные кишки и врезалась в стену, разбив лицо, однако и это её не сокрушило. Она отступила на пару шагов, посмотрела вправо, влево, явно потеряв ориентацию в пространстве.

– Время... ужина... время... ужина... время... ужина...

Герда ощутила одновременно и обиду, и злость: ну почему эта гадина всё ещё жива?! Нечестно! Нормальные люди после таких ран не ходят, не нападают!

– Время... ужина... – повторяла Цветочница, как испорченная пластинка, – время ужина...

«Нет, она должна умереть, сейчас же!» – вспыхнуло в голове Герды.

Кинулась к людоедке, выдернула топор из лопатки и с истошным визгом обрушила лезвие ей на голову, проломив череп. Сознание захлестнула тьма. Герда уже себя не контролировала, это уже не она, а её ярость била упавшую на пол Цветочницу. Топор взметался, разбрызгивая кровь, и рубил, рубил.

Прошло немало времени, прежде чем обессиленная Герда опомнилась. И ужаснулась, не веря своим глазам, сомневаясь, что всё это сотворила она. Перед ней лежало месиво из растерзанной плоти и костей – то, что совсем недавно было женщиной, которая выращивала прекрасные цветы, заботилась о своих детках и пожирала людей.

Её больше нет. Стёрта с лица земли.

– Её больше нет, – тихо промолвила Герда, выронив топор. Рассудок балансировал на грани сумасшествия.

Она отступила от трупа, почувствовав рвотные позывы. Попыталась их сдержать, но тщетно – вырвало. Сплюнув горькую слюну, подошла к Сказочнику, села на пол рядом с ним.

– Потерпи. Сейчас соберусь с силами и вытащу тебя из этой комнаты. Отдохну чуток и вытащу. Здесь нельзя находиться. Потерпи.

Тихо пророкотал гром – гроза уходила. Догорали свечи, мухи успокоились и продолжили пиршество.

Герда усмехнулась, удивившись что ещё способна усмехаться.

– Утром ты мне втирал, что в промзоне вообще никому доверять нельзя, а стоило Цветочнице поманить тебя котлетками, побежал за ней вприпрыжку. «Не мешало бы пожрать. Я утром даже не завтракал», – передразнила она его. – Советуешь и сам же свои советы не выполняешь. Да и я хороша...

Щека Сказочника чуть дёрнулась. Он разомкнул губы и прошептал еле слышно:

– Виноват... признаю.

Герда кивнула.

– Хорошо... хорошо, что признаёшь.

Больше находиться в этой вонючей комнате было невыносимо. Герда встала, взяла Сказочника за запястья и потащила, морщась от напряжения. Метр, ещё метр. Передохнула и поволокла дальше, проворчав:

– Да что же ты такой тяжёлый. Набил брюхо котлетками.

Она вытащила его из комнаты в цех, положила возле станка, затем закрыла дверь в мясницкую и ощутила облегчение – словно захлопнула врата в ад.

А потом случилось то, что заставило её снова напрячься: сверху, со стороны железной лестницы, ведущей на второй этаж, послышалось басовитое мычание:

– Мама-а... мамочка-а... Мама-а.... мамочка-а...

Глава 6

– Мама-а... мамочка-а...

У Герды мороз по коже пошёл от этих голосов. Цветочница рассказывала о маленьких сыночках, но подобные звуки едва ли могли издавать дети. Логово людоедки, как выяснилось, было полно тёмных сюрпризов.

«Детки» продолжали звать мамочку – иногда плаксиво, а порой и напористо, зло. Герда решила, что одна ни за что не станет подниматься наверх, только со Сказочником. Надо только чтобы тот скорей оклемался. Пока он мог только тихо слова произносить, да и то через силу. И как же заставить его двигаться? Та ещё задача.

Не зная, правильно ли она делает, Герда принялась растирать ему лицо, руки, надеясь таким образом разогнать кровь. Затем сходила на кухню, выпила воды, зачерпнув её ковшиком из ведра, потом в том же ковшике принесла воду Сказочнику. Он сумел сделать несколько глотков, ему определённо становилось лучше. Примерно через час у него получилось согнуть и разогнуть руки, ноги, а ещё часа через два – поднялся, сделал пару шагов, держась за станок.

– Оживаю потихоньку. Скоро буду как новенький. Вот же Цветочница, падла, на котлеты нас пустить хотела. Чёрт, теперь мне эта комната в кошмарах сниться будет.

– Кстати, о котлетах... – поморщилась Герда.

– Стоп! – Сказочник поднял руку с раскрытой ладонью. – Мы с тобой ели котлеты из крысятины, и точка! Мы – не людоеды. Не знаю, как ты, но я буду именно так думать. А лучше, вообще об этом не думать. Забыть, словно этих котлет и не было.

Герда рассудила, что он абсолютно прав. Возможно, он и предлагал самообман, но так проще, легче для рассудка, который и без того настрадался за последнее время. Котлеты из мяса крыс? Не из человечины? Пусть будет так. Вот только не думать об этом не получалось.

Осторожно, словно ступая по канату, Сказочник прошёлся по цеху. Размялся, делая круговые движения руками, после чего зашёл на кухню, вернулся с двустволкой.

– Два патрона, – объявил он. – Надо бы ещё поискать. И глянуть, что за детишки такие там наверху голосят. Странно, что они ещё не показались, тут явно что-то не так.

«Тут всё не так!» – едва не выкрикнула Герда. Всё в ней призывало уйти из логова людоедки прямо сейчас, каждая минута, проведённая здесь, казалась пыткой. Как бы ни хотелось отстраниться от произошедшего, а перед глазами то и дело возникало искажённое злобой лицо Цветочницы, в голове звучал её голос: «Время ужина! Время ужина!..»

Но всё же Сказочник был опять-таки прав: необходимо поглядеть на детишек. Не из-за любопытства, разумеется, а потому что так надо. Они не в ответе за свою кровожадную мамашу и, возможно, им нужна помощь. Как Каю. Не пожалеть бы только потом об этом. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Герда слышала эту пословицу от отца и не слишком понимала её смысл. Но сейчас начала подозревать, что скоро поймёт, прочувствует. Впрочем, они со Сказочником уже в аду, куда уж дальше. Однако, говорить себе, что хуже не будет, она не стала – боялась сглазить.

– Мама-а... мамочка-а... – не прекращали мычать отпрыски Цветочницы. Теперь в их голосах совсем не было требования, а только плаксивая печать.

Сказочник повесил двустволку на плечо, осенил себя крестным знамением и начал подниматься по лестнице, держась за перила и останавливаясь через несколько ступенек, чтобы передохнуть. Его движения выглядели тягучими, словно на руках и ногах висели пудовые гири, до полного восстановления ему ещё было далеко. Герда шла за ним напряжённо, в голове пульсировала мысль: «Я не хочу входить в ту дверь наверху! Не хочу видеть, что за ней! Не хочу, не хочу!» Но она всё же поднималась вопреки своему страху.

Но вот и металлическая площадка второго этажа. Дверь. Сказочник несколько секунд колебался, прежде чем решился открыть её. Он снял двустволку с плеча, вошёл в полумрак небольшой комнаты, которая когда-то была кабинетом начальства. Следом, затаив дыхание, переступила порог Герда.

Тёмные занавески плотно прикрывали окна, но то, что находилось в комнате, можно было разглядеть. На широкой кровати сидело жуткое существо. Точнее, два существа, с единым жирным, облачённым в полосатую пижаму телом. Головы будто вплавились друг в друга сухожилиями, кожей, костями, на макушках торчали рыжие редкие волосы. Монстры кривили безгубые рты, таращили белёсые с узкими зрачками глаза, тянули тоненькие слабые руки с крохотными пальцами и шевелили столь же тонкими ногами, которые явно никогда не сделали ни одного шага. Лица были морщинистые, как у стариков, но всё же что-то детское в них ощущалось.

– Мама-а... мамочка-а... – хором пробасили мутанты.

Их скошенные подбородки блестели от слюны, на уродливых физиономиях было дебильное выражение. Дети людоедки глядели на Герду и Сказочника, но как будто не сознавали, что к ним зашли посторонние.

Герда тихонько подошла к окну, раздвинула занавески. В помещение ворвался свет вечернего солнца. Мутанты скорчились на кровати, заверещали, прикрыв узкими ладонями лица и закрыв глаза. Пришлось снова задёрнуть занавески.

Сказочник вытер дрожащей рукой испарину со лба, направил двустволку на монстров.

– Это дети, – как-то безнадёжно сказала Герда.

– Знаю, – выдавил Сказочник и кивнул на оружие в своей руке. – А это – акт милосердия. Ты же понимаешь, без мамаши они не выживут. Помрут от жажды, от голода. Их могут крысы сожрать. Лучше уж так, сразу, без мучений. Это будет правильно.

Герда промолчала, хотя очень хотелось начать что-то ему доказывать, уверять, что есть иной выход, гуманный. Вот только иного выхода она не видела. Маленькие монстры обречены на смерть.

Сказочник потупил взгляд, на его лице отражалась внутренняя боль. Он собирался совершить акт милосердия, но явно не мог на это решиться. А дети успокоились, ощерили рты с кривыми зубами.

– Ку-ушать... мамочка-а... ку-ушать... – они произносили слова дружно, словно у них был один мозг на двоих.

– Ну же, скажи что-нибудь, – потребовал Сказочник, переминаясь с ноги на ногу. – Ты же понимаешь, что я должен это сделать.

– Понимаю, – вздохнула Герда.

– И я сделаю. Они даже ничего не почувствуют. Им не будет больно, – он всячески пытался оправдаться перед самим собой. – Чёртова Цветочница. Нахера она вообще их родила? Ненавижу, суку. Скажи что-нибудь, Герда, ну же? Скажи, что я всё делаю правильно.

Его необходимо было подбодрить, но Герда не могла. В голове словно возник барьер, через который не могли пробиться слова поддержки. Она просто стояла возле окна и ждала, что грянет выстрел, после которого на неё конечно же обрушится тяжесть вины. Обязательно обрушится. Из-за того, что не увидела иных вариантов, из-за собственной беспомощности. И эту тяжесть они будут нести вдвоём, она и Сказочник.

– Нет, не могу, – он опустил ружьё. – Да чтоб меня... не могу и всё тут. Что будем делать, а? Притворимся, что вообще сюда не заходили и не видели этих... детей?

– Похоже, нам ничего другого и не остаётся, – вынуждена была признать Герда с печалью в голосе.

Она подумала, что теперь к жутким образам, которые ей будут являться в ночных кошмарах, помимо Цветочницы, добавятся ещё эти два ребёнка. Их не забыть, не стереть из памяти, они поселятся в сознании навсегда. Эти старческие лица, тонкие ручонки, глупые глаза. И голоса: «Мама-а... мамочка-а...» Это станет её проклятьем, наказанием. И надо будет как-то с этим проклятьем жить.

Сказочник снова повесил двустволку на плечо и с поникшей головой вышел на лестничную площадку. Герда подошла к кровати.

– Простите меня. Нас.

Она сомневалась, что маленькие мутанты её поняли, но произнести эти слова для неё было важно. Хотя легче и не стало. Мало что есть более ненормального, чем просить прощение за сохранение жизни. Ощущая, как к горлу подкатил горький комок, Герда покинула сумрачную комнату. Сказочник понуро развёл руками, тяжело вздохнул.

– Вот такие вот дела. Паршивые. Не убил, а чувствую себя убийцей, – он встрепенулся, тряхнул головой. – Ну да ладно, жизнь продолжается. Пора нам отсюда убираться.

Герда кивнула, решив, что это лучшие слова за последние часы. Ей начало казаться, что всё здесь – стены, пол, потолок – пропитано каким-то ядом, который медленно, но верно отравляет рассудок. Логово безумной людоедки. Действительно, пора отсюда сваливать и чем скорее, тем лучше, иначе это поганое место преподнесёт очередной жуткий сюрприз.

Они спустились. Их вещи лежали на кухне, там, где и были оставлены. Сказочник обыскал шкафчики, нашёл ещё восемь патронов для ружья и это немного улучшило его настроение.

– Теперь у нас есть хорошие шансы отбиться от псов Цветочницы. Пара выстрелов, и разбегутся к чертям собачьим.

Герда постаралась поверить, что псы действительно разбегутся. Немного позитива ей сейчас было необходимо.

Больше задерживаться в жилище людоедки не имело смысла, всё что надо – нашли, а открывать двери в другие помещения совершенно не хотелось. Хватит, на открывались уже. Дети наверху перестали звать мать, теперь они просто мычали – эти звуки были тоскливые. Маленькие мутанты словно бы ощутили, что матери больше нет и впереди их не ждёт ничего хорошего.

Прежде чем выйти из цеха, Сказочник и Герда, открыв дверь, оценили обстановку снаружи. Солнце закатывалось за горизонт, в его лучах блестела влага на пышных цветочных бутонах, стрекотали насекомые, над клумбами вились комары, со стороны пруда доносилось кваканье лягушек.

Псов людоедки не было, и это главное.

– Похоже, везение на нашей стороне, – сделал оптимистичный вывод Сказочник.

Держа в руке ружьё, он переступил порог и, озираясь, сделал несколько шагов. Герда уже собиралась последовать за ним, но вдруг увидела, как что-то большое выскочило из-за угла здания, мигом преодолело расстояние до Сказочника и резким ударом выбило ружьё из его руки. Всё произошло слишком стремительно, Герда не успела даже рот открыть, чтобы предупредить своего попутчика, который не замечал нападавшего до последнего мгновения.

Двустволка упала в заросли роз. Сказочник развернулся, попытался вынуть саблю из ножен, однако не успел – получил удар в челюсть.

Нападавший был мутантом – крупным, с рыжей, похожей на львиную гриву, копной волос, приплюснутым носом, морщинистым лицом и с глазами с узкими зрачками. На нём была выцветшая камуфляжная одежда, за спиной висел рюкзак.

– Что вы с ними сделали?! – в его утробном голосе сквозила ярость. – Что вы сделали с моими детьми?!

Детьми? Герда хоть и находилась в шоковом состоянии, но всё же сообразила, что это объявился папаша. Цветочница соврала, её муж, как выяснилось, не сгинул во время охоты на болоте. Вот он! Живой и полный гнева!

Сказочник отступил, на этот раз у него получилось вынуть саблю. Издав что-то вроде боевого клича, он бросился в атаку, размахнулся... Мутант с невероятной для его огромной комплекции ловкостью уклонился, лезвие со свистом рассекло воздух. Ещё удар – и снова мимо.

Герда посмотрела на ружьё среди кустов роз. Успеет ли подбежать, схватить его, выстрелить? Вряд ли. Мутант слишком быстрый – опередит, свалит одним ударом. И на Сказочника мало надежды, он ещё слишком слаб после отравления. Пока держится, даже умудряется атаковать, но надолго его не хватит.

Что же делать?!

Что делать, чёрт возьми?!

Идея пришла в голову резко, словно молния ударила. Герда распахнула дверь, нырнула обратно в цех, бегом пересекла его, взлетела по лестнице на второй этаж. Ещё пять минут назад она и допустить не могла, что снова вернётся в эту мрачную комнату, но обстоятельства диктовали свои неожиданные правила. Маленькие чудовища заверещали, когда она схватила их в охапку, из корявых ртов ей в лицо дыхнуло зловонием, тонкие ручонки вцепились в шею, расцарапали кожу. Не обращая внимание на боль, Герда рванула прочь из комнаты. На лестнице дети Цветочницы начали орать ещё громче, при этом брыкаясь и продолжая царапаться. Пришлось их как следует встряхнуть – так, что они захрипели, обмякли.

Чувствуя себя мерзко, Герда спрыгнула с последних ступеней лестницы, пробежала по цеху и выскочила на улицу. Вынула из ножен нож, приставила к сросшимся шеям детей.

– Стоять! Иначе они сдохнут!

Конечно же блефовала. Знала, что у неё духу не хватит осуществить то, что она озвучила. Её коробило уже от того, что уже сделала, совесть голодной крысой вгрызалась в рассудок.

Сказочник с трудом держался на ногах, ему крепко досталось. Он походил на дряхлого старика, которому зачем-то всучили саблю и заставили ей махать. А вот мутант, казалось, ещё был полон сил. Рыжеволосый монстр перехватил руку соперника, размахнулся, чтобы впечатать кулак ему в лицо...

– Стоять! – снова закричала Герда.

И наконец, обратила на себя внимание. Мутант отпрянул от Сказочника, в его глазах изумление граничило с облегчением.

– Живы! Живы! – его голос дрогнул. От агрессии и следа не осталось. Он опустился на колени. – Прошу, опусти нож. Я думал, вы их убили. Я увидел у вас ружьё своей жены и подумал, что вы убили и её и детей. Жена никогда не отдала бы ружьё посторонним.

– Да, мы убили твою жену, – процедила Герда. – Я убила. Потому что она собиралась нас сожрать!

Задыхаясь от усталости, Сказочник подошёл к мутанту, занёс саблю для удара.

– Теперь и ты сдохнешь, урод.

– Нет, не надо! – закричала Герда.

Сказочник застыл, красные отблески солнца блестели на клинке. Мутант, сохраняя достоинство, расправил плечи, попросил:

– Пожалуйста, не надо. Дети не выживут без меня. Отпустите. Я заберу их и уйду. Я охотник, у меня избушка на острове на болоте, мы там будем жить. Если бы знал, что вы убили только мою жену и не тронули детей, я не напал бы на вас.

Сказочник опустил саблю, отошёл на шаг.

– И какого лешего мы должны тебе верить, а? Кто знает, может ты захочешь отомстить за Цветочницу?

– Отомстить? За неё? – мутант фыркнул. – Я эту тварь ненавидел. Мы не жили вместе, я просто иногда сюда прихожу, чтобы сыновей проведать. Была бы моя воля, я бы сам её убил, но... Она имела надо мной какую-то странную власть. Когда смотрел на неё, сразу терялся, слабел что ли. Не знаю, как объяснить. Было в ней что-то тёмное, что меня останавливало. Теперь её нет. и за это я вам благодарен. Вы смогли сделать то, что я никогда бы не смог. Значит, я могу забрать детей, как всегда хотел. А если собираетесь меня убить, убейте тогда и мальчишек, чтобы не мучились.

Сказочник посмотрел на Герду.

– Что скажешь? Как по мне, пускай валят на все четыре стороны, – он махнул рукой. – Хватит уже на сегодня крови.

Герда кивнула, отошла от хлюпающих носами уродцев.

– Ладно, забирай.

Она надеялась, что они со Сказочником приняли правильное решение и что мутант потом действительно не станет их преследовать ради мести. После всех сегодняшних кошмаров очень хотелось поверить во что-то хорошее.

Великан поднялся, с благодарностью взглянул на Герду, на Сказочника, затем подошёл к сыновьям, взял их на руки, с улыбкой погладил по головам и зашагал прочь. Герда смотрела, как он идёт по тропинке среди густого бурьяна, его рыжие волосы будто бы горели в лучах закатного солнца. Отец и сыновья. Что их ждёт в будущем? И есть ли вообще у них будущее? Сумеет ли великан позаботиться о своих детях? Все эти вопросы навевали грусть, потому что хорошие ответы вызывали сомнение.