Текст книги "Скитания ворона"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
– А… Ну, короче, негатива звать Эрик. Эрик Макомба, третий курс ЛИСИ.
Нил полез в карман, достал бумажник, расстегнул. Показал пятидесятку.
– Он за нее на почте деньги получает, и посылки. По доверенности.
– Как по доверенности? А что ж она сама?
– Сама ничего.
– Что значит – ничего?
– Торчит. На игле. Давно уже, несколько лет. Мы раньше по этому делу вместе тусовались, я-то соскочил, а она…
– Светку Сапунову знаешь?
– СС? А то! Центровая герла, тоже ширнуться не дура. Давно не видал, пропала куда-то, говорят, за бугор свинтила.
– А Элизабет давно видел?
Очкарик выразительно посмотрел на бумажник в руках Нила. Нил отсчитал две пятидесятки, подумал, прибавил третью. Приняв деньги, очкарик ухмыльнулся, спрятал в карман тренировочных штанов.
– Лизка исчезла примерно, когда и Светка. Сам не видел, врать не буду, но говорят, ее Фармацевт пасет. Наверное, у него где-нибудь и отлеживается. Если вообще живая…
Нил достал сотенную. Долларов.
– Фамилия, адрес!
– Грины-то спрячь, разбежался! Не знаю. Я его один раз в «Сайгоне» видел, и то мельком. Бангладеш с ним кентовался, он и показал.
– А Бангладеша этого найти сможешь?
– На том свете? Копыта отбросил Бангладеш. Передозировка.
Нил вжал сто долларов в потную ладонь очкарика.
– Держи. Аванс. Разузнай мне все про Фармацевта, получишь на новый комп.
– На «экс-ти»?
– На «эй-ти». Обещаю. Только быстро, времени у меня неделя максимум. Информацию сбросишь в почтовый ящик по этому адресу.
Нил вырвал из записной книжки листочек и на грязном подоконнике записал адрес референта Оли.
– Конверт как подписать, чтоб к тебе попал? Или один живешь?
– Не один. А подпиши просто: «Филу»…
Нил вышел на улицу, сразу сгорбился, поднял воротник. Ветер с залива пробирал до костей, с оловянного неба сыпало мокрое, рыхлое нечто, бывшие соотечественники, нахохлившись как воробьи, хлюпали по бурой слякоти или толпились на остановках, и выражения лиц были такие, будто каждый сегодня похоронил одновременно всех своих близких. Около полуподвала с красно-белой вывеской «Водка – Крепкие напитки» бушевала плотная толпа отвратительно одетых мужчин и женщин, ближе ко входу двое милиционеров, орудуя дубинками и матерными окриками, вытаскивали из орущей человеческой икры подавленных и потоптанных, складировали прямо на мокрую землю между грудой ломаной тары и переполненными мусорными баками. Из дверей молочного тянулся длинный хвост очереди, суровой и молчаливой, как в мавзолей. Пропуская женщину с коляской, Нил замешкался в непосредственной близости от ступенек магазина и был немедленно уличен в преступном намерении пролезть внутрь.
– А вас, молодой человек, здесь не стояло!
– Вы за кем занимали?
– Какой ваш номер?
– Мой номер шестнадцатый! – ответил он общественным обвинителям и побрел дальше.
В угловом гастрономе, где они когда-то отоваривались с Линдой, было, наоборот, пусто, ни покупателей, ни продавцов, ни товаров, не считая выставленных во всех отделах ржавых бутылок «Полюстрово». Впрочем, одна продавщица все же имелась. Она тихо посапывала в уголочке, прямо под красным вымпелом «Отличник советской торговли». По ее засаленному халату ползали жирные черные мухи, несвоевременные в начале апреля, но при этом удивительно закономерные.
Немноголюдно было и в кафе, куда он завернул, сам не понимая зачем. Раньше он не бывал здесь, должно быть, заведение открылось после его отъезда. Тихо звучала инструментальная версия «Странников в ночи», неяркий розовый свет скрадывал все изъяны интерьера. Островок грустного, щемящего уюта посреди серого кошмара беспросветности…
– Спиртного нет, – окликнула буфетчица, по-своему истолковав выражение его лица.
Нил поднялся, подошел к стойке.
– Да мне и не надо спиртного. Чашечку кофе бы. Если есть…
– Есть, есть, – с гордостью заверила буфетчица. – У нас хороший, в песочке варим. Еще полоски есть, с повидлом, свежие, с утра завезли.
Она была вполне привлекательна, даже несмотря на жуткую химзавивку и отливающие медью золотые зубы.
– Давайте.
– С вас тридцать четыре копейки.
Получив заказ, Нил сел за столик у окошка. На душе было муторно, родина, как большая, так и малая, ничего, кроме тошноты, не пробуждала. Бежать, бежать отсюда, из холодного ада, куда, если верить Данте, попадают после смерти предатели. Найти Лиз и бежать…
– Привет, акула империализма! Не помешаю? – Стряхнув с головы мокрый капюшон, напротив села референт Оля. – Что тебя так удивило? Не узнаешь?
– Узнаю, конечно, только так странно видеть тебя здесь.
– Видеть здесь тебя еще страннее. Иностранцы нечасто сюда забредают. Тем более, в такую погоду.
– О кэй, берем такси, и ты отвезешь меня в такое место, куда иностранцы забредают.
– Да ладно! – Оля раскрыла сумочку, достала вчетверо сложенную бумажку. – Это тебе.
– Что это?
– То, что ты просил.
– А я что-то просил?
Нил развернул листок и прочитал:
«Сапунова Светлана Игоревна, 1963, 6-й психоневрологический стационар, отделение № 2».
– Нехороший стационар, нехорошее отделение, – сказала Оля. – Для неизлечимых хроников…
– Но я…
Оля наклонилась к нему и страстно зашептала:
– Может, все-таки, перейдем на русский? Обоим легче будет…
– I don’t understand… – по инерции продолжил Нил по-английски.
Оля невесело усмехнулась. Потом резко поднялась и пошла к выходу.
Нил проводил ее взглядом.
У дверей Оля остановилась и пристально посмотрела на него.
Он понял, что должен пойти с ней.
Она молчала, переходя улицу, молчала, шагая вдоль чугунной ограды сквера, молчала, войдя в воротца. Лишь прибавляла шаг, и Нил не без труда поспевал за ней.
По щиколотку утопая в раскисшем снегу, Оля вышла на неосвещенную, мрачную детскую площадку, зашла в стоящую посередине беседку, села на дощечку.
Здесь, по крайней мере, не капало сверху.
Нил пристроился рядом.
Оля порылась в сумочке, достала пачку «БТ».
– Дай огоньку.
Нил послушно щелкнул зажигалкой. Оля всхлипнула.
– А говоришь, не андестэнд, да все ты андестэнд, конспиратор хренов… Ты позавчера после подвигов своих ресторанных да после коньячка, что у меня дома добавил, на полный автопилот перешел и все мне выложил. И про стерву-жену, и про бомжа-благодетеля, под чьим именем ты сюда прикатил Лизоньку свою ненаглядную вызволять, и про муки неприкаянного сердца. Бедный богатенький Буратино! Сам-то потом вырубился, как шланг, а я полночи на кухне проплакала…
– Ну извини… – растерянно пробормотал Нил. – Было бы из-за кого плакать…
– Молчи, ты ничего не понимаешь… Явился, как мечта любой советской бабы – молодой, свободный миллионер-красавец, прекрасный голливудский принц, который возьмет за руку и умчит в далекую сказочную страну, подальше от всякого краснознаменного дерьма! Тогда, в ресторане, когда ты вдруг предложил мне сбежать от наших уродов и вдвоем покататься по городу на такси, я почувствовала, что такой шанс больше не повторится, и решила во что бы то ни стало воспользоваться им. Нагло, цинично, по-блядски. И вдруг оказывается, что заграничный принц – никакой не принц, а заурядный русский Вася, аферист и к тому же алкаш…
– А что это меняет? – Нил тоже перешел на русский. – Я, конечно, не принц, но миллионер-то настоящий, и французский гражданин тоже без балды. Теперь, когда ты вывела меня на чистую воду, у тебя на руках все козыри. Банкуй, сестренка, как ты хотела – нагло, цинично, по-блядски… Только вот, пожалуй, свою руку и сердце я тебе предлагать не стану, у меня на них другие планы. Да и зачем тебе я, когда есть Жан-Пьер, мужчина холостой, обстоятельный. Я дам ему денег, он не откажет. Нужные бумаги я выправлю, потом, если надо будет, помогу с разводом, не проблема, у меня в Париже все схвачено. Будешь мадам Запесоцки, молодой, свободной, естественно, богатой. Сколько ты хочешь – миллион, полтора?..
– Я ничего не хочу!
– Или как патриотка и комсомолка думаешь сдать меня на органы? Что ж валяй, потом повесишь почетную грамоту над кухонной раковиной…
– Замолчи! – Нил дернулся от резкой пощечины и закрыл лицо. Неожиданно увесистые Олины кулаки застучали по его груди, по плечам. – Гад! Гад! Гад! Сволочь! Сволочь! Сволочь…
Нил изловчился, поймал ее за обе руки.
– Это как прикажете понимать, сударыня? Что еще за рукоприкладство?
Оля тряхнула головой.
– Дурак! Какой же ты дурак! Я же люблю тебя…
– Ух, ну и маршрутик! Я и не подозревала, что в Ленинграде есть такие квартиры.
– Есть еще и не такие. У меня приятель в подвале жил, так у него коридор проходил прямо под трамвайными путями. То-то было весело…
Они стояли на железном навесном мостике, перекинутом через глухой двор-колодец, и переводили дух после затяжного подъема по черной лестнице и многотрудного перехода через чердак. Впереди возвышалась башня, с куполом уже не черепичным, как раньше, а новым, оцинкованным. К счастью, бойницы заделаны не были, и, протолкнув Олю впереди себя, Нил остановился на знакомой площадке с жестяной табличкой «109» на единственной двери.
– Экскурсия по Баренцевым местам, – сказал Нил. – Не знаю, кто теперь живет за этой дверью. А вот наверху, над этим люком должен обитать потомок шаманов, некто Кир Бельмесов. Заглянем?
Но дощатый люк был закрыт на тяжелый блестящий замок.
Нил постучал в дверь. Никто не отозвался.
– Посмотрим… – Он открыл створки электрического щитка, пошарил там, повернулся к Оле. – Есть!
В руках у него был желтый французский ключ…
В комнате все было так же, как в день его отъезда, пыли и той почти не прибавилось.
– Вновь я посетил… – Нил походил по комнате, погладил поверхность стола, шкаф, подоконник, постучал по оконному стеклу. – Наверное, это и имеют в виду, когда говорят «вернуться в прошлое», как считаешь?
– Не знаю. По-настоящему в прошлое вернуться нельзя, потому что мы сами стали другие. – Оля стояла в дверях, задумчиво разглядывая странную комнату.
– Ты права, разумеется. Помнишь рассказ про другое место и зеленую дверь? – Оля кивнула. Нил осторожно опустился на старый пружинный матрас, прикрытый красным одеялом, вытянулся, закинул руки за голову. – Ну, что стоишь, прыгай сюда…
– Оленька, переведите господину Корбо, что мы сможем полностью демонтировать второй сборочный за два месяца, плюс месяца полтора на реконструкцию и столько же на установку новой линии. Спросите, устраивают ли эти сроки?
Выслушав перевод, Нил вымученно улыбнулся.
– Нас устроят любые сроки, которые устроят вас.
– Спросите, достаточно ли этих площадей для…
– О, все технические подробности лучше выяснить у господина Запесоцки.
Я полностью доверяю его мнению специалиста…
Беседа проходила на повышенных тонах, но вовсе не потому, что у сторон были какие-либо основания для недовольства друг другом, напротив, все проходило на удивление гладко, и дело плавно двигалось к подписанию первого, предварительного соглашения. Просто в цеху было очень шумно, и приходилось буквально кричать.
Оставив Робера и Жан-Пьера дальше разбираться с директором, Нил вышел из корпуса, снял с головы каску, предписанную правилами техники безопасности, и закурил.
День был погожий, впервые за почти неделю пребывания в Ленинграде Нил ощутил в воздухе дыхание весны. Скоро, скоро проклюнутся почки, и птицы запоют, жаль только, жить в эту пору прекрасную…
– Что с тобой? Ты не заболел?
Оля встала рядом, Нил протянул ей сигарету.
– Я здоров. Просто вчера… Вчера я был у нее. Представился братом, моряком дальнего плаванья. Меня к ней не пустили, только показали палату из коридора. Это ужасно. Тридцать-сорок человек, койки впритык, грязь, вонь, одеяла рваные, лежат трупами, чуть кто пошевелился – сразу укол, чтобы лежал и не дрыгался… Я бы и не узнал ее, если бы не показали. Высохшая, как мумия, волосы острижены, лицо восковое… Врач сказал – тяжелая. Немудрено, при таком-то лечении… – Нил сжал кулаки. – Я убью его!
– Врача? Но при чем здесь врач, он делает, что может, от него почти ничего не зависит…
– Да я не о враче. С врачом-то мы договорились, я дал денег, ее переведут в отдельную палату, приставят сиделку, закупят импортные препараты… Я про другого, про того, кто…
Оля дернула его за рукав и громко произнесла по-английски:
– Через десять дней открываются фонтаны Петродворца. Это удивительное, незабываемое зрелище, надеюсь, вы к тому времени еще не уедете…
– Правильно, дочка, давай, обрабатывай гостя, – с отеческой улыбкой проговорил директор, вышедший из цеха вместе со свитой. А то совсем что-то загрустил наш Бельмондо.
– О, Бельмондо!
Филипп Корбо энергично закивал, услышав знакомое слово…
В номер, озираясь, вошел молодой высокий, хорошо одетый негр.
– Здравствуйте, – сказал он по-французски. – Я Эрик Макомба. Мне передали, что у вас для меня посылка с родины.
– А, мсье Макомба, – Робер Тобагуа широко, радушно улыбнулся. – Да, да, мы вас ждали, проходите, пожалуйста.
Он пропустил посетителя в гостиную, вошел следом и встал у двери, закрыв собой выход.
– Здравствуйте, – повторил Эрик Макомба.
Филипп Корбо, сидящий за столом, поднял голову и молча кивнул.
Крохотный транзисторный приемник, лежащий на подоконнике, запел голосом Африка Симона. Звук был сиплый, трескучий, но так было надо – в непритязательный корпус приемника был встроен новейший скремблер направленного действия, посылающий неслышный, но мощный поток «белого шума» на оба «жучка», обнаруженных в номере Жан-Пьером. Незачем было посвящать местных гэбистов в содержание предстоящей беседы.
– Мне сказали, у вас для меня посылка…
– Не спешите, мсье Макомба. Присаживайтесь.
Негр уселся в предложенное кресло и закинул ногу на ногу, ожидая продолжения.
Филипп Корбо листал какие-то бумаги, казалось, не обращая на него никакого внимания.
Макомба заерзал в кресле.
– Простите, мсье, но моя посылка…
– А ситуация-то непростая, – словно не слыша его, проговорил Корбо. – Похоже, паренек влип по полной программе.
– Похоже на то, – подтвердил Тобагуа.
– Эй, господа, в чем дело?..
– По уши в дерьме.
– Иначе не скажешь.
– Да что такое, я не понимаю, вы о ком?
Корбо тяжко вздохнул и перевел взгляд на Макомбу.
– Мы про тебя, Эрик… Да, кстати, я не представился, инспектор Ожеро, парижское отделение Интерпола. А это мой коллега инспектор Саркисян.
– К вашим услугам, – вставил Робер, не отходя от двери.
– Какой еще к черту Интерпол?! Где моя посылка?
– Посылку тебе в каталажке выдадут. Если вести себя хорошо будешь. – Саркисян-Тобагуа хмыкнул.
– Что это значит? Кто вы такие? Я требую представителя моего посольства!
– Будет тебе представитель. И адвокат будет, – пообещал «Ожеро».
– Вы не имеете права!
– Имеем. Вот у нас официальное заявление родственников Элизабет Дальбер, послужившее основанием для возбуждения дела.
– Не знаю я никакой Элизабет Дальбер! – возмущенно взвизгнул Эрик, но оба «интерполовца» заметили, как он мелко дернулся при упоминании фамилии Лиз, и переглянулись со значением.
– Не знаете, а между тем вот уже полгода получаете всю ее корреспонденцию, включая денежные переводы и ценные посылки. На корешках квитанций ваша подпись и ваши паспортные данные. Служащие Главпочтамта довольно точно вас описали и, думаю, без проблем опознают в вас человека, который, используя фальшивую доверенность…
– Доверенность настоящая! – выкрикнул Эрик.
– И кто, простите, вам ее выписал? Мадемуазель Дальбер, которую вы не знаете? Согласитесь, это несколько странно.
Макомба понял, что заврался, и угрюмо замолчал.
– Ах, память отказала? Ничего, сейчас освежим. – Однофамилец наполеоновского маршала проворно обошел стол и поднес к самому лицу Эрика ксерокопию газетной статьи из «Пари-Суар». – Узнаешь эту дамочку?
При виде фотографии СС в окружении полицейских Эрик вновь непроизвольно дернулся. Взгляд его заметался. Без всяких объяснений было ясно, что в эту секунду Макомба лихорадочно просчитывает, получится ли вырваться отсюда силой.
У дверей «инспектор Саркисян» как бы невзначай поигрывал основательного вида тростью с металлическим набалдашником.
Макомба прикрыл глаза и часто задышал.
– Лямби-лямби-лямби офонарела… – комментировал происходящее транзистор.
– Ваши действия незаконны, – пробубнил он. – Интерпол не имеет представительства в СССР, и вы не полномочны действовать на территории этой страны. Это провокация, и я сообщу, куда следует…
«Ожеро» рассмеялся ему в лицо.
– Ну разумеется. Вы абсолютно правы, дорогой Эрик. Расследование наше сугубо неофициальное. Я вам больше скажу, мы здесь инкогнито, приехали под чужими именами, и одним из следствий вашего обращения к местным властям будет наша высылка из страны. Но лично для вас куда важнее то, что в этом случае мы вынуждены будем поделиться своей информацией с нашими коллегами из КГБ, а уж в их полномочиях на территории этой страны сомневаться не приходится.
– А какие в России тюрьмы! – ласково проворковал «Саркисян». – А сибирские урановые рудники!..
– Какие рудники, коллега? – возразил «Ожеро». – По здешним законам за такие вещи полагается расстрел.
Если бы на месте Макомбы сидел сейчас белый, про него можно было бы сказать – смертельно побледнел. Эрик же смертельно почернел.
– Какой расстрел, за что расстрел?.. – невнятно забормотал он.
– За убийство. Вы, Эрик Макомба, войдя в преступный сговор с гражданкой СССР Сапуновой Светланой, обманным путем завладели документами гражданки Франции Элизабет Дальбер, по которым вышеупомянутая Сапунова выехала на Запад, предварительно оформив на вас доверенность на получение ценных почтовых отправлений. Саму же Дальбер вы хладнокровно убили… Молчите, Макомба? Имейте в виду, ваше молчание работает против вас, арестованная в Париже Сапунова во всем призналась…
– Да врет она! – выкрикнул Макомба. – Нагло врет! Все не так было!
– А как? – вкрадчиво осведомился «Ожеро»…
– Они на месте, – шепотом сказал Эрик. – Пойду скажу. Вы лучше здесь подождите, инспектор.
– Филипп, – строго поправил Нил. —
И смотрите, Макомба, без фокусов.
– Да уж какие фокусы…
Эрик со вздохом встал. Нил, сделав вид, будто погружен в изучение скудного меню, искоса следил за его движениями. Из-за дымчатых очков угадать направление его взгляда было невозможно.
Макомба, озираясь, прошел к дальнему угловому столику, за которым сидело трое мужчин. Среди них Нил сразу узнал Фармацевта – вольный сын Африки был в своем описании достаточно точен. Фармацевт, он же Борис Иосифович Борисов, был действительно очень похож на Гитлера, только без усиков. Двое других были на вид практически неразличимы и принадлежали к какой-то новой породе русских, выведенной за те пять лет, что его не было на родине. Короткие стрижки, бычьи шеи, маленькие тупые глазки, одеты в одинаковые черные кожаные куртки и спортивные штаны с лампасами.
Макомба наклонился к Фармацевту и что-то говорил ему, показывая на дверь. Фармацевт слушал хмуро, потом переглянулся с амбалами. Один из них встал и, переваливаясь на коротких, мощных ножках, подвалил к столику Нила.
– Француз?
– Допустим.
– Чем докажешь?
– А надо? – Нил не спеша достал бумажник, извлек купюру в сто франков, разорвал пополам, одну половинку поджег зажигалкой, прикурил от нее, выпустил дым в направлении амбала и небрежным щелчком пустил уцелевшую половинку через столик. – А это шефу отнеси. На экспертизу.
Нил придвинул к себе газету и углубился в чтение передовицы, озаглавленной: «Выше знамя партийной демократии!»
– Вы позволите?
Нил поднял голову.
Перед ним стоял Фармацевт, и в руках у него был полный сифон.
– Милости прошу.
Фармацевт сел, поставил сифон на стол.
– Газировочки?
– Не откажусь.
– Слушаю вас внимательно.
– Вам привет от СС, Борис Иосифович…
– От СС?.. Ах да, Светочка. Всегда была болтушкой… Я слышал, у нее большие неприятности. Или мои сведения неверны?
Фармацевт пристально посмотрел на Нила круглыми совиными глазами.
– Верны, но несколько устарели… Хороший адвокат, сговорчивые следователи, билет на Буэнос-Айрес… В нашем мире деньги решают все.
– В нашем они тоже многое решают… Простите, как вас?..
– Можете звать меня Филипп Филиппович.
– Филипп Филиппович. Как мило!.. Итак, Филипп Филиппович, о чем будем говорить?
– Собственно, о них и будем. О деньгах… Гельд, аржан, пенендзы, мани… Капуста, бабки, первичность, башли, лавэ…
– Предмет завсегда интересный. Ваши предложения, Филипп Филиппович.
– У вас товар, Борис Иосифович, у нас купец…
– Помилуйте, Филипп Филиппович, какой товар? Так, крутимся помаленьку. Выживаем…
– У нас несколько иная информация, Борис Иосифович. СС отрекомендовала вас, как серьезного производителя.
– Ну я же говорю – болтушка…
– Из вашего ассортимента нас особенно интересуют два продукта… назовем их изделие «си» и изделие «си-си». Вы меня понимаете, Борис Иосифович?
– Понимаю, Филипп Филиппович. Не сочтите за праздное любопытство, а что ж вас в нашу глушь-то потянуло? Отчего проторенные дорожки узковаты стали?
– Вы сами на свой вопрос и ответили. Проторенные дорожки – они и есть проторенные. Их всякая собака знает. И которая в погонах тоже… Лютуют оппоненты, знаете ли, совсем оборзели. Риски возросли многократно, а с ними, увы, и цены.
– У нас, Филипп Филиппович, тоже не благотворительное заведение.
– Думаю, сторгуемся. – Нил взял салфетку, вынул из кармана ручку. – Сделаем так. Я напишу наши предложения по цене базовой партии, а вы – свои пожелания. Потом сверимся.
– Базовая партия – это сколько?
– Скажем, полтора килограмма чистого «си» и пять килограммов «си-си».
– Однако!
– Только не говорите, Борис Иосифович, что даже таких объемов не осилите.
– Осилить-то осилим… Как часто?
– Пока раз в месяц.
Фармацевт подавил вздох облегчения, но не настолько, чтобы этого не заметил Нил.
Как и следовало ожидать, бизнесмен-то оказался невеликий.
– Плату предпочтете рублями? Или деньгами?
Фармацевт хмыкнул. Шуточка ему понравилась.
– А вы-то сами как думаете?
– Понял.
Нил написал несколько цифр, накрыл сложенную салфетку блюдцем и плеснул себе газировки.
Фармацевт достал из кармана куртки калькулятор, принялся сосредоточенно подсчитывать.
– Рубль почем считаем? По госкурсу или по рыночному?
– Помилуйте, да какая мне разница, мы же договорились, что в наших расчетах рубли не фигурируют.
Это, похоже, сильно озадачило Фармацевта. Он откашлялся, скомкал свою салфетку и с важным видом проговорил:
– Я готов выслушать ваши предложения, Филипп Филиппович.
Нил молча поднял блюдце и предоставил Фармацевту самому взять бумажку и ознакомиться с его предложениями.
На висках Фармацевта проступила испарина. Он подозвал к себе одного из бугаев, и они принялись озабоченно шептаться. Судя по выражениям лиц, обсуждалась реальность перспективы схлопотать «вышку» в случае, если их заметут с таким количеством валюты на руках.
– Можете указать номер банковского счета, – подлил масла в огонь Нил. – Переведем безналом под контракт за консалтинговые услуги.
Оба посмотрели на него дикими глазами.
– Шутка, – успокоил Нил. – Не бздите, господа, с таким баблом любого прокурора купите.
– Мы согласны, – сказал наконец, Фармацевт. – Может, зайдем в «Кавказский», спрыснем сделку. Тут недалеко.
– Это еще не сделка, Борис Иосифович, а лишь демонстрация намерений, – сухо поправил Нил. – Поймите меня правильно, но о качестве вашего продукта мы можем судить лишь со слов СС, а этого, согласитесь, недостаточно. Я должен произвести пробную закупку, переправить в Париж, и только после апробации…
– Да какая там апробация, Филипп Филиппович, поехали сейчас ко мне, на себе все опробуем, я угощаю…
– Простите, Борис Иосифович, так не пойдет. Я дилер, а не потребитель. Для начала нашей совместной и, надеюсь, плодотворной деятельности, мне достаточно будет десяти граммов «си» и примерно унции «си-си».
Фармацевт что-то зашептал на ухо амбалу.
«Кинет», – прочел Нил по губам помощника.
– В подтверждение добросовестности намерений, господа. – Он достал из кармана ненадписанный конверт, вложил в руку Фармацевта. – Насколько я понимаю, вы предпочитаете американские. Здесь пятьсот. Это задаток. Всю первую партию я беру не как опт, а как мелкий опт, то есть, вдвое… Когда прикажете получить?
– Да хоть завтра!
– Диктуйте адрес.
– Это за городом. Поселок Ушково, электричка с Финляндского вокзала. Погодите, я лучше план нарисую…
И Фармацевт принялся чертить на салфетке.
– Вот, – сказала Оля, открывая створки шкафа. – Все, как ты просил.
Нил принялся облачаться в серый полушерстяной свитер, синие брезентовые штаны, такую же робу. Гарнитур дополнили серая кепка типа «жопа с ручкой» и десятирублевые туристские ботинки на рифленой подошве. Ботинки жали со всех сторон, и Нил, немного потоптавшись в них для пробы, все же переобулся обратно в кроссовки. В вечернем сумраке, тем более, ночью вряд ли кто будет разглядывать, «найковские» они или фабрики города Кимры.
– Ну как?
– Настоящее пугало огородное, – оглядев его со всех сторон, резюмировала Оля.
– Не пугало, а советский дачник.
Нил пытался шутить, но на душе было тяжело и неспокойно. Он прекрасно понимал, что имеет все шансы не вернуться с предстоящей прогулки. Как-никак, их там, скорее всего, будет трое, а он – один. Правда, на его стороне будет фактор неожиданности.
Последние два дня Нил многократно прокручивал в голове картину, как оно все произойдет. Вот он, задрав свитер, достает из нагрудной сумочки толстый пакет, небрежно кидает на стол. Вот вся нечистая троица, ошалев от такого обилия «зелени», начинает ее считать и пересчитывать, или, во всяком случае, глазеть, как это делает босс. Тем временем «Филипп Филиппович», якобы для составления расписки, спокойно вынимает авторучку, красивую такую, представительского класса, не спеша нажимает на черную кнопочку с золотым ободком. И тонкая, но мощная струйка концентрированной серной кислоты бьет в глаза Фармацевту и его «шестеркам». Можно даже не в глаза, при попадании на любой открытый участок кожи болевой шок будет столь стремителен и велик, что противникам какое-то время будет ни до чего. И вот здесь вступит в ход стилет, отличный острый стилет, совершивший путешествие в Россию внутри полой ручки зонтика, а ныне надежно зачехленный и уложенный в Олину матерчатую кошелку поверх резервного плаща – на случай, если роба окажется слишком запятнана кровью врагов.
Потом трупы в подвал – должен же на даче быть подвал! – кровь подтереть, и на предпоследней электричке в город. Переодеться у Оли – и на такси в гостиницу.
А завтра, если вообще будет завтра, заняться Лиз. И на это остается не больше суток…
– Если я не вернусь, там, в плаще, конверт, утром передай его Роберу.
Оля кивнула.
– Ну, я пошел…
– Погоди, – сказала Оля. – Присядем на дорожку.
Они сели в прихожей, Оля на табуретку, Нил – прямо на полку для обуви.
– Оля, я…
– Т-с-с… – Она выждала несколько секунд. – Теперь говори.
– Оля, я виноват перед тобой, сам понимаю, что использую тебя, как последний мерзавец…
– Не надо, Нил. Мне не в чем тебя упрекнуть. Ведь ты это делаешь во имя любви, а ей оправданий не нужно… – Она встала, порывисто обняла его, столь же порывисто отстранилась, уклонившись от его поцелуя, и перекрестила. – Теперь иди.
Она подошла ко входной двери, оттянула крючок замка, дернула на себя.
– Что за черт!
Дверь не открывалась.
– Дай-ка я попробую…
Нил взялся за ручку, поднатужился, потянул.
Хлипкая дверная ручка осталась у него в руках, державшие ее винтики рассыпались по линолеуму.
– Погоди, ты мне так всю квартиру разнесешь… – Из шкафчика в прихожей Оля достала большой ключ на цепочке. – Может быть, я ненароком на нижний закрылась. Хотя сомнительно, это я только когда надолго уезжаю…
Она наклонилась, попыталась вставить ключ в скважину. Ключ влезать отказывался.
– Дырку чем-то забили!
– Ну, давай попробуем как-нибудь…
– А как?!
Вывинтить замок было невозможно, он был врезан в дверь изнутри. Выдолбить дырку вокруг замка, отжать дверь, наконец, просто вырубить нижнюю филенку, что в слезах предложила сама Оля, не получилось никак – в девичьем хозяйстве не было ни стамески, ни фомки, ни топорика. Не было и балкона, чтобы перелезть к соседям. Да и самих соседей не было дома, сколько Оля ни стучала в стенку, никто не реагировал. Телефонов других соседей Оля не знала, звонок в ЖЭК ничего не дал, в это время суток, да еще и в пятницу, контора давно обезлюдела. Спускаться по трубе с девятого этажа Нил не рискнул. Полчаса они барабанили в дверь и орали, срывая голоса, пока не выручил старичок, живущий двумя этажами ниже. Он сбегал к себе за плоскогубцами и за хвост вытащил из отверстия от души забитого туда вяленого ерша.
– Ну, хулиганье! И придумают же, тудыть-растудыть!..
– Спасибо, дед! – на бегу крикнул Нил.
Он безнадежно опаздывал на элект-ричку.
Забор вокруг дачи Фармацевта был деревянный, но высокий, частый и крепкий. Основательная калитка, снабженная защелкивающимся замком, была распахнута настежь, из всех окон небольшого, но по здешним меркам очень стильного домика бил яркий свет. Очень странно.
Стараясь ступать как можно тише, Нил обошел домик кругом, благо все дорожки видно было великолепно. Заглядывал в окна, но не видел ни души, пока, наконец, в последнем – должно быть, это был кабинет хозяина – не разглядел склонившуюся над письменным столом фигуру в черном. Человек стоял спиной к нему, и только по габаритам, явно не бугайским, Нил определил в нем Фармацевта. Вот он, весь как на ладони. Рука нащупала в сумке стилет в брезентовом чехле. Жаль, не ружье, через стекло не саданешь…
Нил замкнул круг, поднялся на крыльцо, поискал звонок, не найдя его, постучал. Несмотря на тишину в доме, его стук никакой реакции не вызвал, должно быть, кабинет располагался далеко от входной двери. Или хозяин страдал глухотой, чего, впрочем, по первому знакомству не показалось. Нил подождал еще немного, потом толкнул дверь.
Она открылась.
Нил миновал освещенный холл и остановился на пороге кабинета.
Человек в черном навис над столом и увлеченно возился с чем-то, похожим на портативный компьютер. Половина стола была прикрыта простыней.
Нил кашлянул.
– Борис Иосифович…
Человек поднял голову и широко улыбнулся. Нил остолбенел. Перед ним стоял чудаковатый очкарик-сисоп, новый жилец Веры Ильиничны.
– О, здорово! – сказал сисоп. – Видал, какая писюшенька? Только, зараза, от винта грузиться не хочет…
– Где Фармацевт? – обрел наконец дар речи Нил.
Он не мог ошибиться адресом. Плану, начертанному Фармацевтом, и его же словесному описанию соответствовал только этот дом. Тем более что других домов в непосредственной близости не было вовсе.
– Там… – Очкарик неопределенно махнул рукой куда-то вниз. – Слышь, чувак, ты в таких системах петришь? Наверное, тут какая-нибудь бутявка нужна, специальная…
– Что значит «там»? – жестко спросил Нил. Ему было не до клоунад.
