Текст книги "Летний сад"
Автор книги: Дмитрий Вересов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Незнакомцы по очереди пожали Андрею руку, коротко представляясь:
– Смирнов, Терещенко, Драгомиров…
– А теперь, товарищи, приступим к составлению плана!
* * *
В Стране Советов, как известно, все работы хороши, только выбирай! Даже вырядившись уборщицей, Джейн не числила Владимира Маяковского среди своих любимых поэтов, но признавала за носастым и глазастым великаном право считаться неординарным культурным явлением континентального масштаба.
Неизвестно, о чем размышляют ранним утром ленинградские дворничихи и технички, спешащие прибрать на закрепленных за ними территориях мусор и навести сангигиенический глянец. Наверное, о многом и разном. Но Джейн, целеустремленно удалявшаяся от педагогического общежития, явно отличалась от них своим душевным настроем.
Прекрасно ориентируясь в историческом центре, она смело пользовалась системой проходных дворов и проходных подъездов, сосредоточенно неся атрибуты своей мнимой профессии – гулкое ведро и швабру. Со стороны все выглядело убедительно – проживающая неподалеку от места работы уборщица закончила утреннюю уборку и возвращается домой.
А вот мысли скромной труженицы были сокрыты от спешащих на работу ленинградцев.
Конечная цель ее маршрута находилась на четвертом этаже огромного старого дома на Пушкинской улице. Но Джейн не была полностью уверена в том, что известный только ей и Арчибальду контакт еще существует. Слишком много времени прошло с той поры, когда глубоко законспирированный «СТ-30» выходил в последний раз на связь с центром.
Именно поэтому, от неуверенности, Джейн предпочла сосредоточиться на личности великого пролетарского поэта и его творчестве. Переходы между улицами Плеханова и Ломоносова она посвятила уже упомянутому стихотворению про «все работы», а также знаменитому «Крошка-сын к отцу пришел». За Пятью углами ее цепкая память воспроизвела пронзительные начальные строфы «Лапок елок, лапок, лапушек», а в узком каньоне Коломенской, вернее, на водоразделе Кузнечного переулка, в непосредственной близости от цели путешествия, – полный текст «Хорошего отношения к лошадям».
Ископаемый лифт, весь в зеркалах, доставил девушку на четвертый этаж. Массивные темные двери. Бронзовая табличка: «Профессор консерватории Николай Александрович Инге». Джейн решительно протянула руку к темному бронзовому рычажку поворотного звонка.
Через недолгое время из-за двери раздался приглушенный голос молодой женщины:
– Вам кого?
– Простите, – Джейн была абсолютно спокойна, ни тени акцента, – могу ли я видеть профессора Инге?
Загремели засовы и замки, старинная дверь отворилась медленно и важно, как замковые ворота.
– Да, конечно, – открывшая женщина была молода и привлекательна, но с таким недоумением смотрела на визитершу, что Джейн немного смутилась. – Только вот… Папа не очень хорошо себя чувствует, и не могли бы вы изложить суть вашего обращения к нему?
«Так закалялась сталь!» – Джейн отставила в сторону ведро и швабру, гордо подняла голову и четко произнесла:
– Я по объявлению, из яхт-клуба. Там сказано, что профессор заинтересован в приобретении масштабных моделей судов. У меня есть редкая вещь – английский морской охотник «СТ-30».
– Одну минуту, – женщина еще раз, в полнейшем недоумении, осмотрела затрапезный вид гостьи и добавила: – Вы проходите, пожалуйста, сейчас я предупрежу отца…
Внешне старик оставался спокойным и невозмутимым. За все время, пока Джейн излагала причины своего обращения и просила помощи в организации и проведении задуманного ею плана, он ни разу не повернул орлиную свою голову, не шевельнул натруженными руками музыканта, сплетенными, как казалось, из одних лишь толстых венозных жгутов.
Девушка замолчала.
– Вы голодны, мисс Болтон?
Она непонимающе посмотрела на профессора.
Неужели ее догадки были верны, и роль, отведенная ей в этой ленинградской истории, – всего-навсего ширма, прикрывающая нечто… Но что именно?
– Не волнуйтесь так, милое дитя. Не в моих правилах пренебрегать служебными обязанностями. Все эти годы я пунктуально следовал инструкциям и, ей-богу, не моя вина, что только теперь мои услуги понадобились. Я знать не знаю, кем является нынешний «СТ-00», но догадываюсь, что это достойный джентльмен, не способный бросить столь юное создание на произвол судьбы. Так что ваш визит – не самый большой сюрприз сегодняшнего дня.
– А каков самый большой? – это не было любопытством. Просто необходимо было переключить внимание профессора на что-нибудь другое. Джейн было неуютно под его немигающим, как у черепахи, взглядом, а неожиданное известие о том, что Арчибальд успел предупредить старого разведчика, приятно взволновало ее. Вот этого она и не хотела показывать. Ни-ко-му…
– Вы очень похожи на своего деда. В этом и заключается большой сюрприз.
– Вы были знакомы с ним?
– В далекой-далекой молодости, когда мы оба были гардемаринами Ее Величества. Но от этого сходство кажется еще более… Да, именно – пронзительным. Память, мисс Болтон, – капризнейшая и непредсказуемая леди. Впрочем, вы так и не ответили на мой вопрос, и я вынужден задать его снова: вы голодны, мисс Болтон?
Джейн только сейчас смогла осознать, что в симфонической возбужденности ее тела присутствует и эта, самая высоко звучащая нота – обостренное чувство голода.
Она коротко и утвердительно кивнула.
Глава 8
Сигнал «Сбор всех частей»
План, задуманный Джейн, был не только нестандартен для действий разведчика, находящегося на чужой территории, но и вовсе – революционен. Конечно, если бы он был реализован где-нибудь у просвещенных мореплавателей, на ухоженных лужайках Гайд-парка или на пыльной Пикадилли-сёркус, ничего удивительного или революционного в нем обыватель не обнаружил бы. Но в городе трех революций, жившем тихой и спокойной провинциальной жизнью, любое иное слово, призванное описать результаты умственного творчества мисс Болтон, было бы просто неуместно.
Эту высокую и несколько неожиданную оценку предстоящим действиям английской агентессы дал профессор Ленинградской консерватории Николай Александрович Инге, а правильнее – глубоко законспирированный агент Интеллидженс сервис с позывными «СТ-30» и давно неупотребляемым именем, данным ему при рождении.
– Лайонелл Фрэнсис Бэттфул, молодая леди. Именно так нарекли меня родители в… Боже, как давно это было! В другом мире, на другой планете. Вы налегайте на эту замечательную ветчину и не пренебрегайте красной икрой. Все отменного качества, дочь только-только вернулась из «Елисеевского». Правда, вот масло – с Кузнечного рынка. Государственная торговля в этом отношении безнадежно хромает. Мое убеждение, уже ставшее давнишним: русские понимают в еде больше англичан и французов вместе взятых. К тому же, попробуйте этот кофе! Шедевр! Страна победившего социализма продает лучшие йеменские сорта вразвес, в жутких на вид бумажных кульках и по ценам, которые просто неприлично произносить вслух при настоящих кофеманах. Причем, потребителю предоставлено право выбора: всегда в наличии сорта три-четыре, в обжаренном виде и нет!
Джейн улыбалась.
– Вам весело слушать мое брюзжание? Но придется потерпеть. Я редко вижу новых людей, а с дочерью мы понимаем друг друга с полуслова. Наше с ней общение давным-давно лишено диалогов. Это, наверное, бич любой музыкальной семьи. Но, как говорится, вернемся к нашим баранам! Вы полностью уверены в друзьях этого молодого человека? Насколько я понял из вашего рассказа, кое-кто из них склонен доверять официальной версии о безумстве… Простите, слишком много новых имен!
– Кирилл. Его зовут Кирилл Марков.
– Все, теперь запомнил. Итак, повторяю вопрос…
– Не стоит, Николай Александрович. Полной уверенности у меня нет. Но, познакомившись с друзьями Кирилла, я увидела совсем других людей, совершенно не похожих на всех, кого я знала раньше, там. – Джейн многозначительно посмотрела в окно. – То есть физически они такие же, но внутренне более душевные, более искренние…
Инге хмыкнул.
– Ваше наблюдение во многом справедливо. Именно этому поколению русских повезло – безоблачное детство, отсутствие голода и прочих социальных напастей. Хотя кто скажет, когда поколениям выпадают настоящие испытания – в детстве, в зрелом возрасте или в старости? Может быть, их подвиг еще впереди… Опять отвлеклись. И сколько же народу вы собираетесь собрать на эту вашу «манифестацию»?
Джейн неопределенно пожала плечами. Ей было уютно и комфортно в столовой старого петербургского дома, за огромным столом, накрытым крахмальной скатертью и уставленным тарелочками с вкуснейшей едой. В обществе Бэттфула она чувствовала себя вновь дедушкиной внучкой, которой нет нужды следить за манерами и осанкой, подбирать слова и выражения.
Обстановка настолько противоречила ситуации, которая разворачивалась за пределами профессорской квартиры, что Джейн хотелось продлить этот неспешный разговор как можно дольше. Но сам характер беседы требовал иного ее состояния – собранности и непреклонной нацеленности на результат.
– Я затрудняюсь ответить однозначно. Могу только предположить, основываясь на своих впечатлениях, что если мне удастся привлечь на свою сторону Вадима Иволгина, то народу будет даже больше, чем требуется.
– Не сочтите меня за старого скептика, Джейн. Просто старости свойственно трезво смотреть на вещи. Ключевой момент вашего плана – присутствие на месте мероприятия представителей генеральных консульств, аккредитованных в Ленинграде. И это – самый уязвимый момент. Если господа дипломаты увидят из салонов служебных авто жалкую кучку из пяти человек, они надменно проедут мимо. Для того, чтобы их присутствие выглядело действительно логичным и оправданным, вы должны собрать настоящую толпу… Некрасивое слово, но верное.
– Мне кажется, что это удастся…
– Дай бог! А что с вашим нелегальным положением? Ведь в первую очередь ка-гэ-бэ бросится разыскивать вас у этого самого…
– Иволгина. Вадима Иволгина.
– Спасибо, Джейн, теперь запомнил. Так что вы думаете по этому поводу? Снова – грим и переодевания?
– Почему бы и нет?
– Не пойдет. Этот ход легко просчитывается, возможна ставка чекистов на шаблон в ваших действиях. А это чревато. Мы должны действовать наверняка… Вот что, вы водите автомобиль? Хотя о чем я спрашиваю! Советские реалии, при всех моих к ним симпатиях, постоянно заслоняют мое знание об иной жизни. Только предупреждаю сразу – при малейшем подозрении на слежку немедленно оставляйте машину! Бросайте, где бы ни находились, и уходите. Ко мне, в немецкое консульство – куда будет ближе. «СТ-00» гарантировал помощь немцев в самом экстренном случае. Но, бог даст, до этого не дойдет. Договорились?
– Да. Но, Николай Александрович, где же я возьму машину?
– На даче у старого профессора консерватории. Но не это сейчас самое важное. Позвольте поинтересоваться: этот, гм-м, безусловно экстравагантный наряд – ваш, надо понимать, единственный гардероб?
Джейн смутилась.
– Можете ничего не объяснять, наша задача – конструктивные слова и действия. Насытились? Прекрасно. Тогда займемся следующим… Леля! Елена Николаевна!
На профессорский зов из глубины квартиры вышла молодая женщина, впустившая Джейн.
– Леночка и вы, Джейн, встаньте, пожалуйста, рядом, старику необходимо проверить одно предположение… Прекрасно! А теперь развернитесь в профиль. Великолепно! Я так и думал!
Молодые женщины заинтригованно переглянулись.
– Все просто и почти совершенно, как… Как марокканский апельсин! Рост – одинаковый, конституции – схожие, как и абрис профиля. С анфасом проблем не будет. Елена, мне и этой очаровательной юной леди необходима твоя помощь.
– Папа, я ничего не имею против, но помни, что мой отпуск заканчивается через неделю.
– Это же и замечательно! Ты, дочь моя, слишком много времени проводишь подле своего престарелого родителя. Не желаешь ли ты несколько разнообразить свое времяпрепровождение? Съездить, например, в… в… – взгляд Инге наткнулся на олимпийский платок, в котором пришла Джейн. – О! Например, в Таллин?
– Папа, если это действительно необходимо…
– В первую очередь – тебе, дорогая. Может быть, советские эстонцы не очень привлекательны в качестве мужей, но в других качествах, я думаю, они вполне употребимы. К тому же эта поездка поспособствует обновлению твоего гардероба, который я и наша гостья собираемся изрядно распотрошить. Лена, будь добра, мисс Джейн нужна пара сменных ансамблей, чулки, белье, туфли. А себе возместишь. Да, и где бы раздобыть все необходимое для придания светлым волосам нашей гостьи полное сходство с твоими?
– Папа, полное может дать только парик.
– Хорошо, некомпетентен. Приблизительное?
– Тогда в магазине «Болгарская роза».
– Поистине, Ленинград – чудесный город! Все под рукой!
В скором времени Елена Николаевна отправилась на Невский, в магазин болгарской косметики, находившийся неподалеку, и Джейн, пользуясь моментом, задала вопрос:
– Николай Александрович, ваша дочь знает?..
– А, вы об этом? Нет. Тут другое, мисс Джейн. Варвара Игоревна, мать Елены, умерла в шестьдесят втором, от рака. Нам тогда, вернее, Леночке, было всего три годика и, как несложно сообразить, мне пришлось выступать в обеих родительских ипостасях. Соответственно глубина нашего взаимного контакта… Что за бред, канцелярщина какая-то! Дожил до седых волос, а нормально говорить не научился. Просто однажды мы договорились с дочерью: что бы ни случилось со мной внезапного и необычного – она не должна ни о чем спрашивать и удивляться. Вот и все. Я удовлетворил ваше любопытство, мисс Болтон?
* * *
Вечером того же дня, трудного для Джейн Болтон и сотрудников группы генерала Ивлева, в тихий купчинский тупичок въехало шикарное антикварное авто – блестящая хромом самая настоящая «М-20», больше известная как «Победа». Главной деталью, которая могла бы привлечь к чудо-автомобилю внимание стороннего наблюдателя, являлся кузов – это был самый настоящий кабриолет. По ленинградским, да и вообще советским меркам описываемого периода, экипаж был настоящим раритетом.
В неспешном его движении, в утробном бархатном рокоте мотора открывались воображению возможного наблюдателя разнообразнейшие видения и картинки – от кинематографических идиллий Александрова и Рязанова до прямых аналогий с известным романом Ремарка, правда, на отечественный лад.
Бежевый, натуральной кожи, верх авто был опущен, и за невысоким V-образным стеклом невозможно было разглядеть личность водителя.
Блестящие покрышки с белыми ободами тихо прошуршали по асфальтовому покрытию тупичка, тихий баритон мотора медленно угас, и машина монументально застыла на месте.
Сколько времени ей придется ожидать Иволгина, Джейн даже предположить не могла. Она надеялась на то, что будущей маме положены продолжительные прогулки, и Вадим, так трепетно относящийся ко всему, связанному с беременностью Натальи, обязательно будет сопровождать жену на прогулке. И если эти предположения верны, то вечерний променад молодой четы не заставит себя ждать.
Удобно устроившись на сдвоенном американском сиденье «Победы», она в который уже раз мысленно выстраивала свой разговор с Вадимом. Дело даже не в сомнениях, согласится ли Домовой после всего, что он увидел на Пряжке, помочь ей. Такие моменты – сопротивление вроде бы очевидному факту – преодолимы. Это азы вербовочной работы, без обладания которыми не стоит идти в разведку. Но сможет ли добрейший и мягкий Иволгин ради спасения жизни друга (а это так!) пойти против системы, в конце концов – против собственной страны?
Ставка, сделанная Джейн, лежала на красном поле рулеточного стола, который советская пресса громко именовала «противостоянием двух систем». При таком эпическом размахе это самое «противостояние» всегда слепо и глухо к судьбе отдельного человека. Мало того, любая, походя совершенная жестокость или несправедливость, всегда будет выступать в белых одеждах политической, патриотической и прочих демагогий. Романтику Иволгину, неисправимому идеалисту, такая постановка вопроса должна быть понятна и близка. Близка – это не значит, что он постоянно переживает о судьбах «узников совести» или, борясь с зевотой, до одурения ловит в ночи би-би-сишные волны с меломанскими рассуждениями Севы Новгородцева. Близка – это значит, что она полностью совпадает с отношением Вадима к людям: каждый человек – микрокосм, каждый человек имеет право на самовыражение, и никто не вправе насильно лишать его этих даров судьбы и природы…
Иволгин почти дошел до подъезда, когда Джейн, внезапно отвлеченная от размышлений тревожным наитием, увидела и узнала его сутулую спину. Девушка резко завела мотор, одновременно надавив левой рукой на клаксон. В уличной благости раздался рев сигнала.
В тот самый момент, когда вздрогнувший Иволгин обернулся, шикарный автомобиль рванул с места. Через мгновение «Победа» взвизгнула тормозами, и Джейн, чьи действия были стремительны, широко распахнула правую дверцу:
– Садись, быстро!
– …?! – обалдевший Вадим послушно и быстро исполнил приказание.
И лишь когда машина развернулась и на большой скорости устремилась прочь из тупичка, Домовой спросил:
– Извините, вы не ошиблись?
– Импоссибл, Райка! Итс ми, Джейн Болтон!
– Джейн?!
– Собственной персоной. Мне нужно с тобой поговорить, обстоятельно и серьезно.
Взволнованный Иволгин мертвой хваткой вцепился в потолочный поручень салона.
– Допустимая скорость в пределах городской черты – шестьдесят километров, – машинально, ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил он.
– На спидометре всего пятьдесят девять, ты просто волнуешься и не привык к автомобильной езде! Успокойся.
– Я спокоен. Внутренне… Джейн, куда мы едем?
– Туда, где мы сможем спокойно поговорить.
– Это касается КГБ?
Джейн снова усмехнулась. Жестко и зло:
– Уже успели?
– Да, я только что с Литейного.
– Тебя вызывали?
Вадим усмехнулся:
– Некоторым образом. Шел по улице некто Иволгин, и вдруг рядом с ним затормозила черная «Волга». Так что, похоже, все разведки мира обеспокоились нынче желанием выработать у меня привычку к автомобильной езде.
– У тебя хорошее чувство юмора.
– Благодарю вас, мисс Болтон! Но разрешите напомнить о своем вопросе.
– Мы едем за город. Или? – Джейн отвлеклась от дороги, тревожно и вопросительно посмотрев на Домового.
– Следите за трассой, пожалуйста, меня ждет дома молодая жена.
– Не волнуйтесь, барин. Может быть, пока расскажете, о чем беседовали с вами господа опричники?
– Это вы зря, сударыня. На опричников эти товарищи не похожи, а вот на знаменитые «голубые мундиры» – вполне.
– Они – на «мундиры голубые», а ты – на кого? На «им преданный народ»?
– Это из курса русской литературы?
– Нет. Специальный семинар «История русских спецслужб». Читал, кстати, самый настоящий князь Оболенский.
Машина давно выскочила из города и петляла по серпантину прибрежного шоссе. Стремительно проехав по Сестрорецку, Джейн притормозила у вокзального переезда и после секундного раздумья свернула налево.
Мелькнули кованые ворота посаженных Петром Алексеевичем «Дубков», и после непродолжительного пробега по прямой, как стрела, аллее автомобиль выскочил на безлюдный пляж. К самой воде.
Они немного посидели молча. Джейн вышла первой, обошла автораритет и оперлась на капот. Усталым жестом сняла очки.
– Превращение резидента, – Иволгин присоединился к англичанке.
– Что, раньше я была лучше?
– Лучше в смысле красивее?
Девушка утвердительно кивнула.
Домовой неопределенно пожал плечами.
– Вадим, мне нужна твоя помощь.
– Это я уже понял.
– Дело касается Кирилла, поверь мне…
– Джейн! Я не могу верить тебе.
– После разговора с гэбистами?
– Да.
– Ну, что же…
– Ты не дослушала меня. «Не верить» в данном случае совсем не значит, что я отказываюсь помочь тебе, точнее – тебе и Кириллу. Времена непроходимой темноты среди коренного русского населения преодолены в результате всеобщей кампании по ликвидации неграмотности. Так что ты можешь опустить многочисленные объяснения и просто рассказать, что я могу и должен сделать.
– Ты уверен?
– От улицы Каляева до Витебского вокзала пешком сорок минут. Четверть часа на электричке и заключительная двадцатиминутка к дому. Как видишь, у меня было достаточно времени…
– А если ничего не выйдет?
Иволгин некоторое время молча чертил носком ботинка что-то на рыжем песке пляжа. Наконец тяжело вздохнул:
– Тогда я буду знать: я сделал все, что мог. Все, что должен был сделать.
– И тебя не будут смущать действия по чужой указке?
– Я был в больнице и видел Кирилла. Я разговаривал с его отцом и главврачом. Везде мне приходилось просить, ждать, почти унижаться. Значит, самостоятельно я не могу ничего сделать. И хватит об этом, давай ближе к делу!
* * *
Существует расхожее мнение, что революционные идеи чаще зарождаются и созревают в барах, ресторанах, и особенно – в пивных заведениях. Различающиеся по уровню сервиса и социальному составу клиентов, упомянутые распивочные предприятия имеют нечто общее, а именно: в них создается интимная душевная атмосфера, располагающая к доверительной, дружеской беседе.
Собственно названия этих уютных островков мужеского отдохновения очень важны для представителей сильного пола. Страждущему живительной пенной влаги и дружеского расположения о многом скажет брошенное вскользь: «Встречаемся в "Вене"» или: «Собираемся в "Грубом Готлибе"».
Ленинград, город с солидными и уважительными пивными традициями, не испытывал недостатка в заведениях подобного рода. Новая власть не усматривала в их наличии характерных для освободительных движений нигилистических атрибутов. В справедливом и традиционном положении, что чем бы народ ни тешился, лишь бы организованно, проглядывала, помимо уверенности коммунистического режима в себе, и изрядная толика отеческого, снисходительного доверия к своему народу. Вернее – к его мужской части.
«Вена», «Жигули», «Пушкарь», «Застава»… Какой ленинградец не спешил под их гостеприимный кров! «Белая лошадь», «Жуки», «Адмирал», «Бочонок», «Колос»… Скольких циррозов удалось избежать их посетителям, получавшим в качестве обязательной нагрузки к пиву знаменитый «пивной набор»! В по-сиротски посоленных сушках и соломке, в аппетитно обветренных кусочках копченой скумбрии, в бледной акварельности круто сваренных яиц было столько трогательной заботы государства о своих подданных, что никакая иная власть нигде и никогда не смогла бы превзойти подобной глубины гуманизм!
Гудящий, как улей, пивной бар «Вена», свято хранивший пивную традицию вот уже вторую сотню лет, довольно равнодушно отреагировал на появление небольшой компании молодых людей.
Верный Сагиров, явившийся из прекрасного алма-атинского далёка и приведший с собой главную ныне достопримечательность приснопамятной «Аленушки» – Серегу Красина, профессионально занял угловой столик. Иволгин, привыкая к шумной суете и табачному смогу, брезгливо осматривал столешницу: на широких мореных плахах дрожали пивные лужицы и озерца, явно оскорбляя его представления о санитарии и гигиене в большом городе.
– Не кручинься, детинушка! – Сагиров был все такой же – бездна обаяния, ноль уныния. – Сейчас мы Зоеньку позовем, и настанет здесь у нас шик-блеск-красота! О, великодушная Зоэ! – Костик обратился к пожилой толстухе с кипой влажной ветоши в руках. – Снизойдите до бедных студентов! Приведите их скромный стол в соответствие с торжественностью момента! И ваш подвиг, – он проворно опустил в карман халата уборщицы рубль, – будет достойно вознагражден!
Великодушная Зоэ, кокетливо играя выцветшими очами, с грацией описанной Ремарком женщины-бегемота честно отработала свой целковый.
– Прошу садиться, мсье! Пиво сейчас прибудет!
Иволгин устало плюхнулся на мореную скамью.
– А теперь давай вещай, как не уберег друга от беды и женщины, – шутливый тон Сагирова испарился.
Они молча разобрали принесенные Красиным кружки и тарелки. Первый, стартовый глоток прошел в полной тишине. А далее, пока Вадим, сбиваясь и подбирая нужный тон, плел восхитительную чушь про первое настоящее чувство, которое не выбирает сердца своих жертв, ни слушатели, ни рассказчик к пенному напитку не притрагивались. С развитием печального сюжета все более и более крепли интонации и мрачнели лица молчавших. Закончив свой рассказ на событиях знаменитого автомобильного дня, Домовой замолчал.
– Такой мужик пропал! Куда только Родина-мать смотрела?
– Мимо… – Красин, как всегда, оппонировал Костику.
– Это точно! – Сагиров поднял кружку с геральдическим владимирским львом, широким жестом приглашая собравшихся присоединиться.
Последовала серия из мелких, чуть торопливых глотков. Наконец Домовой отставил пузатую кружку и, смачно облизав влажные губы, спросил Костика:
– Ты не слишком торопишься попрощаться с Кирой?
– Женатый человек практически потерян для вольной жизни! Это я авторитетно заявляю!
– Ну спасибо тебе!
– Не за что. А если серьезно, Вадимыч, то сам посуди – жили вы себе спокойно, горя не знали. Стоило только с тетками связаться и – опаньки! – получите: дурку с кагэбэшниками и розовощекого младенца. И знаешь, братец, сдается старому Сагирову, что это далеко не все сюрпризы, что приготовила жизнь тебе и Кирюхе. Скажи, Серега?
Гигант важно кивнул.
– Устами младенца глаголет истина. Головой младенца – кивает судьба. Но, насколько я понял, цель нашего собрания – выслушать некий план по спасению друга и товарища? Кворума, правда, не наблюдается, Кисс отсутствует. Поэтому позвольте поставить вопрос на голосование: начинаем без дамы или как?
По глазам друзей было ясно: молодости больше свойственно нетерпение, нежели тяга к соблюдению демократических формальностей.
– Итак, слово для доклада предоставляется товарищу Иволгину!
В обстоятельном рассказе Вадима лишь один-единственный раз была упомянута принадлежность англичанки к британской разведке, а про страшный и всесильный КГБ упоминалось раз тридцать. Получался у Домового, как у писателя Шварца, этакий дракон – традиционная для выходца из кругов технической интеллигенции сумма знаний о службе специального назначения.
Предстоящее мероприятие он описал по-деловому кратко, в основном касаясь вопросов массового участия в нем всех сколько-нибудь знакомых четверке организаторов, включая отсутствующую Кису, студентов и представителей рабочей молодежи. Их, то есть молодых сверстников, ленинградцев и, как было принято говорить, иногородних, надлежало вывести на берег Пряжки и устроить под стенами психиатрической больницы шумную манифестацию. С плакатами и прочими атрибутами святого дела борьбы за человеческую свободу, за право личности любить и быть любимым.
Когда же на место проведения митинга прибудут иностранные дипломаты и корреспонденты, каждый из собравшихся должен уметь четко и толково изложить историю Кирилла Маркова, несчастного ленинградского юноши, чей внутрисемейный конфликт поколений вылился в уродливую форму принудительного заключения в психбольницу. Про любовь товарища следовало упоминать, но особо не распространяться. Мол, имело место быть большое и сильное чувство к иностранной студентке, но сохранилось ли – о том никому неведомо, а что послужило оно причиной всех несчастий молодого человека – сомнений нет. Поскольку родитель его – «ба-а-альшой человек». Иной конкретики быть не должно – ни «Джейн Болтон», ни ее англичанство оглашению не подлежали.
В заключительной части доклада собравшимся было предложено обсудить вопросы организации митинга, технологии привлечения участников и распределить организационные обязанности.
– Офигенно! – только и смог проговорить Сагиров. И жадно, в один глоток, опустошил вторую кружку, словно пиво могло помочь боксерской душе избавиться от удивления.
– Да… – солидарная реакция Красина прошла «по-сухому».
– Ребята! Это же все только кажется сложным и невыполнимым! На самом деле все просто: никто не ожидает от нас подобных действий и поэтому, когда мы все вместе потребуем выпустить Киру, им не останется ничего другого! Мы застанем их врасплох!
– Ага. – Костик притянул к себе третью кружку. – А дяденьки на черной «Волге» просто так, пожалев бедного пешехода, покатали его на своей бибике до Литейного и обратно…
– Обратно я сам добирался, – обиженный Иволгин обмакнул жидкие усики в не менее жидкое пиво, – ты просто невнимательно меня слушал.
– Невнимательно?! Серый, ты слышал этого деятеля освободительного движения?
Красин, задумчиво хрустевший соленой сушкой, утвердительно кивнул. Иволгин обиженно всматривался в полупустую кружку.
– Тогда скажи мне, друг Серега, каким это образом удастся нам собрать такую толпу тихой сапой, когда, даже не посоветовавшись с нами, этот олух наприглашал иностранных дипломатов и журналистов?
– Да, мля, кисляк…
– Дипломатов еще никто не приглашал. Как я понимаю, это произойдет в самый последний момент и это сделает… Сами понимаете – кто. А вы, если струсили, то забудьте про этот разговор – и все! – Отвага Домового была равновелика решимости Пьера Безухова пожертвовать собой на благо страдающей родины.
– Еще не легче! Герой-одиночка Александр Матросов! Или тебе от молодой жены тоже в психушку захотелось?
Красин солидарно усмехнулся. А вот Домовой, искренний радетель за всеобщее счастье, казалось, только сейчас вспомнил о своей ответственности мужа и отца. И, судя по внезапному и испуганному выражению лица, мысль эта повергла его в полное уныние.
– Хорош убиваться, Димыч! Во всем твоем плане мне только одно не нравится – толпу собирать нужно. А среди нашего брата «дятлов» достаточно. Как бы не повторить участь декабристов…
Иволгин улыбнулся. Широко и просветленно:
– Ребята, а вы не находите, что во всем этом есть что-то похожее на восстание декабристов? И даже символичный момент присутствует: Натальин институт на улице Декабристов находится! А на нашей свадьбе сколько народа оттуда было! Представляете, – Дим-Вадим воодушевился, глаза его азартно заблестели, – раннее утро, студенты из Лесгафта на зачетной пробежке, или как это там у них называется… По Декабристов добегают до Пряжки и там…
– Достают из трусов свернутые в трубку плакаты и приступают к правозащитной работе. Браво, Иволгин! Мне идея понравилась. Что скажешь, Серега?
– С «дятлами» чего делать будем?
– Есть одна идея: если про англичанку не говорить, то стукачи особо торопиться не станут. Пока то, да се… И самое главное, как мне кажется, если и выходить на эту Сенатскую площадь, то всем вместе: и твоим, Серега, спортсменам, и нашим, и кого там Кисс подтянуть сможет.
– Точно! И всем – одновременно, тогда сам черт не разберется, отчего да почему! – энтузиазм Иволгина-заговорщика был прямо пропорционален его природному романтизму. – Ведь основная причина поражения Декабрьского восстания была в недостаточной организации!
