Текст книги "Черные крылья Бога"

Автор книги: Дмитрий Лекух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ее взгляд было нелегко выдержать даже мне.

– Ну, здравствуй, Тамара…

– Здравствуй, Гор, – голос ее был ровен и бесстрастен. Я подобрал ноги под сиденье кресла и наклонился вперед, слегка смещая центр тяжести. Со стороны это должно было выглядеть вполне естественно. – Уж и не думала, что удастся свидеться…

Я пожал плечами:

– Знаешь, я тоже. Мы искали тебя тогда…

– Я знаю, – едва уловимым движением она поправила рыжий локон. – Я не хотела, чтобы вы меня нашли. А раз я не хотела, вы и не могли найти. Никогда.

…Я бы на ее месте не был так самоуверен.

Если б тогда к нам тогда не пробились полуразбитые части РЭК, если б там не было такого количества раненых…

Но это – так.

Детали.

По большому счету, никому не интересные.

Я промолчал.

– Ты из прошлого, Гор. Ты не виноват, и все же такие как ты должны уйти. Чем раньше, тем лучше. Но пока вас много, я вынуждена мириться с этим. Он, – она кивнула в сторону Пупыря, – рассказал мне о вашей беде. Что ж. Я могу помочь. Но за каждый воз продовольствия вы мне будете привозить десять мужчин. Молодых. Здоровых. Не наркоманов и не отребье. Закованных в наручники и с отрезанными языками. Это не условие для переговоров. Это ультиматум. Вам нужна еда, мне – инструменты для размножения. Первых я возьму уже сейчас. Это те, кто пришли с вами. Вас троих я отпускаю. Вам дадут образцы продовольствия и проводят до безопасной дороги. Это все.

Я отвлекся от созерцания фаллосов за ее спиной и снова посмотрел ей в глаза.

Размял кисти рук.

– Тамар. Там, во флигеле, в числе прочих – Андрюша Шпак. Ты должна его помнить по Осетии. Он…

Она хмыкнула, и ее взгляд наполнился презрением.

Изящно проведя точеной кистью руки по рыжей гриве волос, она повернулась вполоборота и небрежно кивнула в сторону свежеотрезанного фаллоса:

– Это – его. Он имел наглость познать меня когда-то давно. И не оплодотворил. Это карается смертью…

Стоявшая слева от стола амазонка что-то заподозрила, и поэтому нож для резки бумаг выбрал именно ее горло.

В Тамариных глазах плеснулся испуг.

Что ж, я еще никому не ломал шею с таким неподдельным удовольствием.

Единственное, чего я боялся, так это того, что не успею, и вторая охранница убьет меня раньше, чем я услышу этот восхитительный хруст.

Но и она не смогла мне помешать, правда, по другой причине.

Тяжелая эмблема Крыла с петлицы Ивана перебила ее горло еще в тот момент, когда я только тянулся – в броске – к великолепной, точеной шее Тамары, к этим черным, до смерти испуганным глазам, в которых так и застыло недоумение.

Навсегда.

Хм-м…

А я и не знал, что эмблемы с петлиц «крылатых» можно использовать как сюрикены.

Надо учесть.

На будущее…

В углу попытался завизжать Пупырь, и мне пришлось его слегка придушить.

Иван уже вынул «Стеблины» у мертвых амазонок и, когда я чуть приотпустил депутата, протянул один мне.

– В-вы-ы… – снова попытался завизжать этот недоумок, но я решительно двинул его по зубам тяжелой, затянутой в удобную резину рукоятью лучшего в мире оружия.

– Мы – уходим. Сейчас же. А ты – можешь оставаться.

Надо отдать ему должное – соображал мерзавец достаточно быстро.

Мы переглянулись.

Иван прижал палец к губам и кивнул в сторону двери.

Я тут же взял ее под прицел, а он начал быстро и методично обыскивать ящики письменного стола.

Через некоторое время я услышал его удовлетворенное хмыканье.

Там был еще один пистолет.

Подарочный экземпляр, в коробке темного вишневого дерева.

Но не это главное.

Помимо самого ствола в обитых темно-синим бархатом углублениях лежали два длинных вороненых цилиндра.

Это была не просто удача. Видимо, Бог в то утро тоже почувствовал себя немного десантником…

Мы навинтили глушители, и я решительно распахнул дверь в приемную…

…Не буду рассказывать, как мы добирались в Москву.

Во многом нас спасло то, что часть отряда по моему приказу не пошла в монастырь, а отсиживалась по окрестным лесам.

Вместе с техникой и оружием.

И тем не менее, от личного состава того отряда осталась в лучшем случае треть.

Амазонкам было далеко до настоящих солдат, но их было много, и их вела ненависть.

Джипаки мы потеряли.

Все.

Пропала и так необходимая нам навигационная система с картами.

От Торжка мы шли уже только на байках, причем, шли – это мягко сказано.

Удирали.

Судя по всему, нас спасло спонтанное решение идти на Кимры – там был мощный Каэр Крыльев.

Преследовательницы нас, похоже, просто потеряли.

Дальнейшая их судьба мне, к счастью, неизвестна.

А на подходе к Москве нас арестовали.

Сопротивляться было бесполезно.

Измученный отряд сдался на милость властей, а судя по тому, что Пупырю несмотря ни на что удалось выжить, – милости этой ждать особо не приходилось.

Лично меня сразу же заперли в подвал на Петровке.

Я многое повидал в этой жизни, но вот именно про это вспоминать не хочется.

Совсем.

Могу только сказать, что первые трое суток меня били. Без всяких там хитромудрых допросов. И, соответственно, без перерыва на сон и отдых.

Им не нужна была информация, и поэтому меня даже не пытали.

Просто мучили.

И все.

А на четвертые сутки бросили в камеру, где меня вскорости и навестил Вожак.

Я очень хорошо помню, как он вошел в эту клетку: стройный, подтянутый, высокий, в долгополом кожаном плаще, пахнущий дорогим одеколоном.

Аккуратно расстелил носовой платок на засаленной табуретке.

И только после этого сел.

Сука.

– Ну что, герой, отвоевался?

Я молчал.

Во-первых, говорить было элементарно больно.

Корн закурил.

Я знал, что если попрошу у него сигаретку, он не откажет. Но просить не хотелось.

– Тебя приговорили к расстрелу, знаешь?

Я пожал плечами:

– Догадываюсь…

Он долго, вкусно, со смаком затянулся и покачал головой:

– Ты понимаешь, за что? Городу грозит голод, а ты решил там в войну поиграть…

Я рассмеялся.

Это было очень больно.

Мне отбили все, что только можно было отбить.

Но смеяться хотелось еще больше.

Господи, Бог ты мой, какие они все-таки идиоты…

– Не смешите меня, Андрей Ильич, – кривлюсь. – Мне от смеха больно становится. В Иверской общине – от силы четыре, может, четыре с половиной тысячи женщин. Большинство из которых не занимаются ничем, кроме отлова по окрестностям заросших дерьмом аборигенов. И они должны были накормить столицу?! Да им самим хорошо если на весь год еды хватает. Вы же умный человек, право слово…

Он неожиданно зло посмотрел в мою сторону:

– Я-то умный. А вот ты, – мотает головой, – кому ты там что хотел доказать, идиот?!

Мне неожиданно стало скучно.

Я подтянул свое избитое тело к холодной стене и оперся на нее спиной.

– Да уж не вам, – вздыхаю. – Папаша, когда я был маленький, любил повторять одну древнюю поговорку, что-то типа: «Жизнь – Родине, честь – никому». Впрочем, вам, Андрей Ильич, все равно не понять, так что шли бы вы на хер. Дайте хоть умереть, что ли, спокойно…

И сплюнул кровью прямо на зеркальное голенище его черных офицерских сапог.

Корн вскочил:

– М-м-мудак!!!

И выскочил из камеры.

А меня снова избили.

До полусмерти.

Когда через пару дней меня неожиданно освободили, я не мог стоять самостоятельно.

Если б не Веточка, Абхаз, Заика и Чарли, я бы вообще вряд ли выжил. Довольно сказать, что в течение довольно долгого времени я питался только тщательно протертой пищей, а на медикаменты ушли почти все наши сбережения.

А в следующую экспедицию, на следующий маршрут отряд вышел только через восемь месяцев.

Я, разумеется, догадывался, что своим освобождением обязан именно Вожаку.

Но никакой благодарности не испытывал.

Просто это был мой единственный шанс разозлить его как следует, оскорбить, а потом напомнить об отце.

Чем я, собственно говоря, и воспользовался.

Элементарная человеческая психология.

Или уже не очень человеческая?!

Вопросы…

…Я поднялся.

Время воспоминаний о том, старом, походе, – закончилось. Как и вообще время воспоминаний. Здесь не было ничего, включая ту, давнюю несправедливость. Только немного поумневший я и немного постаревший Корн.

Я хмыкнул.

Забрал со стола сигареты и зажигалку.

Молча прошел к двери.

И только оттуда, не оборачиваясь, бросил:

– Я подумаю.

Через три дня отряд с тремя «пассажирами на борту» уверенно взял курс на Ростов…

Глава 7. На Ростов

…Проблемы возникли сразу.

Еще тогда, когда мы начали прокладывать маршрут по карте.

То, что раньше называлось Каширой, уже давно превратилось в настоящий рассадник криминального беспредела.

Просто феерический, можно сказать.

Правил бал там некий Паша Валет, и договариваться с ним, в силу полного отсутствия интеллекта у этой скотины, было совершенно бессмысленно.

Между тем, единственный пригодный для переправы на тот берег мост через Оку был именно там.

И он слишком хорошо простреливался.

Андрей Ильич предложил вызвать бригаду Крыльев.

Федорыч, поворчав, решил идти с нами сам, лично.

Естественно, со своими ребятами в количестве приблизительно полубатальона.

И тот и другой вариант я вынужден был, скажем так, отклонить.

Нам лишнее внимание ни к чему, а у криминалов весьма устойчивые системы связи.

И солидарность покруче даже, чем у легендарных большевиков-ленинцев.

Скорее всего, нас встретили бы уже где-нибудь возле Воронежа.

Передвигаться следовало по возможности скрытно.

Поэтому нужно было либо просачиваться, либо прорываться своими силами, маскируясь под не желающих платить дань контрабандистов.

Либо искать обходной маршрут.

Из трех зол я, немного подумав, выбрал второе.

Байкерские «фирмы» платить «подорожное» не любят, так что, по идее, Валет уже должен был бы и привыкнуть.

А ловить байкера на трассе – занятие для любителей носить воду дырявым ведром.

Дорога – его дом, а свой собственный дом любой недоумок лучше любого вора знает.

Даже и не смешите…

…Пошли внаглую, в двенадцать часов утра, когда все нормальные люди, включая самых отъявленных беспредельщиков, видели сладкие предутренние сны.

Я искренне надеялся, что у криминального караула тоже как раз в это время была подростковая утренняя поллюция.

У всех поголовно.

Так, или почти так оно, впрочем, и вышло.

Веточка и Гурам взяли караул в ножи, после чего аккуратно вытащили жмуриков из сторожек, расположенных по обе стороны моста.

Чтобы проезжающая пятнадцатью минутами позже колонна из шести бронированных джипаков, грузовичка с продовольствием и тридцати «Харлеев» могла спокойно расстрелять покойничков из автоматического оружия.

Пусть Валет думает, байкеры набедокурили.

Ловить байкеров на трассе – дело, как я уже говорил выше, глухое до безнадежности, это даже каширский пахан понимает.

Несмотря на всю свою природную тупость…

…Проскочили.

До чего же они все-таки тупые, эти криминалы.

Не бревнами надо мост перегораживать, а делать нормальный бетонированный блокпост.

Река в этом месте широкая, мост – длинный и отлично простреливается.

Если установить разумную сумму «подорожного сбора», любой заплатит, даже самый жадный жадюга.

Такой блокпост уже просто так не объедешь, а мост, повторюсь, в этих местах – тупо единственный, других просто нет.

Впрочем, это уже созидательная работа.

А на нее в последнее время не только криминалы, но и стандартные обыватели уже, кажется, не способны.

Что, кстати, вполне способствует внешнему и внутреннему слиянию этих двух, таких, казалось бы, различных слоев населения – вплоть до полной гармонии и решительной невозможности найти хотя бы пару принципиальных отличий.

…Впрочем, рассуждать было уже некогда.

Мост закончился, стрелять было больше не в кого.

А вместе с мостом закончилась и привычная цивилизация.

Если до окрестностей Каширы иногда еще дотягивались слабеющие руки столичной городской власти, то дальше начиналась самая настоящая «терра инкогнита».

Я, по крайней мере, в эту сторону даже и не ездил никогда.

И другим не советовал.

Ага.

Девятнадцать лет назад где-то неподалеку отсюда рванули законсервированные реакторы Тульской АЭС.

Годом позже – Новомосковский химкомбинат.

Коктейль получился – просто вырви глаз какой-то.

Немногочисленные добравшиеся до столицы беженцы рассказывали такие страсти о местной флоре и фауне, что нехорошо становилось даже от одного описания самых с их, беженской, точки зрения невинных мутантов.

Словом, благоразумные контрабандисты – а себя я, понятное дело, относил именно к таковым, – в эти места не совались.

Совсем.

Гурам и Заика, оседлав снятые с грузовичка «Харлеи», привычно ушли на пару километров вперед, изображая беспечных отморозков из нерушимого братства байкеров.

Следом шла основная колонна.

Ну, а замыкали движение Веточка со своей «девичьей» пятеркой.

За тылы, соответственно, можно было вообще не беспокоиться. Эти отморозки привыкли стрелять в любой шевелящийся предмет уже просто из развлечения.

Уроды, конечно, – если непредвзято посмотреть.

Но я привык…

…«Уоки-токи» хотя и хрипели, реагируя на повышенную радиацию, но пока что работали.

Поэтому, несмотря на порушенное полотно шоссе, шли ходко.

Через три часа, сделав порядка восьмидесяти километров, остановились перекусить.

Еще через пару часов наткнулись на брошенную и полуразрушенную бензозаправку, один из резервуаров которой оказался на удивление полон дизельного топлива.

Это был просто праздник какой-то!

Залили все что можно, включая пластиковые бутыли из-под питьевой воды.

И, благословляя собственную удачу, не спеша двинулись дальше.

Словом, день прошел без особых приключений, за что каждый из нас объявил судьбе отдельную благодарность с занесением в ее, судьбы, личное дело.

Отдельным приказом, так сказать.

День прошел – и слава Богу.

Древняя солдатская мудрость.

И кто здесь с этим не согласен?!

Нет желающих?!

Странно…

…По дороге довольно часто попадались заброшенные поселки, в одном из которых я и объявил ночевку, разумеется, предварительно выставив посты. Мужики поворчали и пошли кидать жребий, кому какая смена.

За сон на посту в отряде наказание полагалось только одно – смерть с разного рода вариациями.

Этот приговор обжалованию не подлежал никогда.

Еще со времен Крымской, когда создавался костяк будущего отряда и молодой симпатичный парень Лёва Климов задремал на посту, а УНСОвцы вырезали добрую половину батальона.

Расстреливал тогда чудом выжившего и неплохо себя показавшего в мясорубке Лёву я сам.

Лично.

И мне было очень больно, потому что Лёва, так получилось, был отличным парнем и моим другом детства еще с третьего класса.

Мы вместе сбегали с уроков, вместе играли в футбол.

Он был жуткий хохмач и остроумнейший хулиган, но отлично учился.

Его очень любили девчонки: если надо было с кем-то познакомиться, Лёву выдвигали на передние рубежи.

Он, как правило, не жадничал.

И еще я был влюблен в Лёвину сестру.

Мы собирались пожениться.

Не вышло…

Что ж, бывает.

…Отряд разошелся по избам.

Чарли, прихватив пару ребят, отправился распаковывать продукты для ужина.

Я разжег небольшой, но сугубо, извините, – индивидуальный костерок.

Старая привычка.

Еще в Крыму ребята за это стремление время от времени побыть в одиночестве даже, было дело, прилепили мне кличку Шерхан, которая лишь много после была прочно забыта.

Теперь я – капитан.

Или Гор.

Производная от Егора, по имени меня в последнее время редко кто называет.

А фамилия моя мне, если честно, никогда не нравилась.

Поэтому пресекал.

И точка.

Я выломал длинную ветку с ближайшей березы, закурил и стал задумчиво ворошить угли.

Смотреть на огонь – мое любимое занятие.

Да и подумать, честно говоря, было о чем.

К примеру, об игре, которую вел Корн.

Андрей Ильич был, повторюсь, человеком далеко не простым.

На этот раз я ему был совершенно точно нужен, можно сказать, необходим.

Но отнюдь не в роли проводника.

Нет, я, оно конечно, был неплохим солдатом.

А отряд – отличной боевой единицей, идеально приспособленной как раз именно для таких операций.

Но…

Но в Крыльях таких, как мы, – пятачок за пучок.

Там отнюдь не юные романтики собираются и не бойскауты, хотя и этих придурков тоже, разумеется, хватает.

Но костяк любого Крыла составляют ветераны, Орден во многом – исключительно ветеранская организация.

Человек, хотя бы несколько лет проведший на войне, слишком плохо вписывается в мирную реальность.

Зато отлично смотрится в строю каких-либо черномундирников.

Это аксиома…

…Что же у них с отцом, интересно, такое вышло, что они, не разлей, считай, вода, в разные стороны разбежались?!

Не сошлись характерами?!

Ага.

Не смешите…

Или, что более вероятно, что-то такое важное не поделили?!

Уже теплее.

Да так не поделили, что на переговорах понадобился я.

Гор.

Егор Дмитриевич.

Похоже, кстати…

Только вот в какой роли?

Уж не заложника ли?!

У Корна – ума хватит.

Да нет, вряд ли…

Папаша никогда не был особенно чадолюбив.

По крайней мере, его принципы, его ценности, его свобода и его деньги были для него всегда важнее так называемых «семейных ценностей».

Причем всех, вместе взятых.

Где-то так…

…Мои размышления прервала Красотуля.

Подошла, помялась в предвечернем воздухе, потом устроилась на бревнышке напротив меня.

Ну да, она же не из отряда.

В отряде понимают, что когда я развожу индивидуальный костерок, меня беспокоить нельзя.

Себе, извините, дороже может получиться.

А ей-то это откуда знать, бедолаге?!

Впрочем, ее присутствие меня почему-то не беспокоило.

– Дай сигарету!

А вот это, девочка, лишнее.

Тебя молчаливую я бы еще как-то стерпел, но чтоб разговоры разговаривать…

…Я неожиданно с удивлением понял, что моя рука, помимо воли, протягивает ей заботливо открытую пачку.

Обалдеть можно.

Ага.

Красотуля вытащила сигарету, неумело прикурила от протянутой мною веточки из костра.

И тоже замолчала.

Я взглянул на небо.

Было ясно, но первые звезды еще даже не прорисовывались.

Вообще-то я люблю это время суток.

Нет, не в городе, разумеется.

Вот так, в походе.

Ветра почти что нет.

Пред-ночь.

Пред-осень.

Листья шумят.

Слегка-слегка.

Ветра-то, я уже говорил, – нет.

Где-то поодаль клацают затворы – ребята чистят оружие.

Заика с одним из механиков вяло и привычно переругиваются, осматривая уставшую за день маршрута технику.

Матюгается на добровольных (и не очень добровольных) помощников незаменимый кашевар Чарли.

У меня нет дома.

Такого, чтобы с большой буквы.

И никогда не было.

Мама предпочитала гордиться мной, а не любить, – какой уж там дом.

Ну, а про папашу я уже, было дело, рассказывал.

Сейчас мой дом – отряд.

Он же – моя семья.

Мы идем по этой жизни вместе, вместе вписываемся в повороты и поэтому просто вынуждены любить друг друга.

Потому что вместе.

Так сложилось.

По другому, извините, – не получается…

– Знаешь, а я никогда не была за городом, – смотрит в огонь.

Когда она затягивалась, кстати, выглядела намного взрослее.

И еще у нее появлялись ямочки на щеках.

Нет, не кукольные.

У нее было худощавое, умное и нервное лицо красивой девочки из хорошей семьи, кукольные черточки на таких лицах исключаются просто по определению.

– Я даже не знала, что так бывает, – ежится, обнимая себя руками за плечи, прикрытые армейским камуфлированным свитерком. – Вечер. А огней почти что нет. Только твой костер, да еще там…

Она махнула рукой в ту сторону, где уже вовсю хозяйничал Чарли.

Что ж тут удивительного, хмыкаю про себя.

Поколение неврозов и искусственного белка, не к ночи будь помянуто.

Дети, которые не знают, что у травы цвет зеленый, а не тухло-желтый, как на городских газонах.

Люди, запершиеся в относительной безопасности каменного мешка.

Человеческая цивилизация, которую мы элементарно просрали.

Обидно.

Я промолчал.

Она кинула сигарету в огонь, потянулась.

Все-таки она была чертовски хороша, недаром я сразу прозвал эту девочку Красотулей.

– Здесь так… – она пошевелила тонкими пальцами, словно пыталась выудить ответ из предвечернего воздуха, – спокойно, что ли. Безопасно…

Я расхохотался, потом испуганно зажал рот рукой.

Зачем обижать ребенка?

Безопасность, причем довольно относительную, нам обеспечивала только усиленная караульная смена отряда, растворившаяся в осенних сумерках и мучительно, до боли в глазах, пялящаяся окрест через оптику инфракрасных прицелов.

Но ей-то откуда это знать!

Обиделась, фыркнула и ушла.

Нормальное такое дело для городской нервической барышни.

Ага.

А я неожиданно понял, что мне почему-то жаль…

…Ночью – настоящей ночью, не городской, в походе отряд всегда переходил на световой день, так безопаснее, – нас разбудила бешеная пальба третьей усиленной смены.

Когда прибежала подмога, было уже поздно.

Заика лежал с перешибленным хребтом и вспоротым брюхом.

Тот, кто решил им полакомиться, – рядом, изрешеченный крупнокалиберными пулями из Гурамовского помповика.

Полурысь-полумедведь.

По крайней мере, больше онопоходило на медведя, но Гурам божился, что прыгнуло сверху.

С дерева, под которым коротал смену Заика.

Гурам, отличный стрелок, попал в него,пока оноеще летело, но Заика уже никак не успевал откатиться.

Случайность.

Но, так или иначе, из-за этой дурацкой случайности мы потеряли одного из лучших бойцов, уважаемого ветерана отряда и моего личного друга.

Вообще, конечно, чем дольше живешь, тем больше привыкаешь к потерям.

Это херня, что есть вещи, типа, к которым невозможно привыкнуть.

Человек – это такая тварь, которая способна привыкнуть и приспособиться ко всему.

Удивительно живучий тип.

Самому противно…

Стрелять над могилой (ее Гурам вырыл сам, Заика был не просто его постоянным напарником, а наверное, самым близким другом) не стали.

Заика не любил стрельбу.

Он любил читать умные книги, прокладывать маршруты и дразнить меня «белокурой бестией».

Хотя волосы-то у меня как раз были черные.

Я разрешил ребятам распечатать флягу спирта.

Выпил и сам.

Так было положено, и в то утро мне это показалось более или менее правильным.

Ладно.

Все равно надо было как-то продолжать жить.

Проехали…

Утром, перед завтраком, ко мне подошла Красотуля:

– Извини.

– М-м-м?!

– Я поняла, – опускает глаза на носки собственных щеголеватых сапог, – почему ты тогда так обидно заржал. Мне не надо было обижаться…

Завтракали мы вместе.

Потом она перебралась ко мне в «капитанский» джипак.

Я узнал, что ее зовут Маша и что она действительно может считаться девочкой из хорошей семьи.

Как я и думал.

Не знаю, показалось ли мне это, но, по-моему, Андрей Ильич поглядывал в нашу сторону со скрытым и не совсем мне понятным одобрением.

К чему бы это?

Стоило задуматься.

Или, попросту говоря, ждать от Вожака какой-нибудь еще одной подлянки.

Впрочем, их от него надо было ждать всегда.

А не только при таких, прямо скажем, довольно неожиданных обстоятельствах…

…Когда мы выехали из-за поворота, они стояли на пригорке и ветер трепал их длинные седые волосы.

Католический монах, судя по всему, францисканец.

Иудейский раввин.

И мулла.

И в этом тоже не было ничего удивительного.

Такие Тройки можно было встретить где угодно, за исключением, разве что, столицы, которой они по каким-то причинам избегали.

Нечасто, разумеется.

Но нельзя сказать, что очень уж редко.

Состав их иногда варьировался (вместо муллы мог быть суфий, вместо католического монаха – православный батюшка, вместо раввина – протестантский пастор), но ходили они всегда только по трое.

И их почему-то избегали трогать даже самые отъявленные криминалы.

Поговаривали, что они могут наслать болезнь и вообще наделены странными силами.

Какую они цель преследовали, куда шли и чего хотели добиться от этой странной и нелепой жизни – не знал никто, кроме них самих.

А они этим знанием почему-то ни с кем не делились.

Не хотели, наверное.

Ага.

Иногда они вмешивались в людские дела, но чаще всего – нет, демонстрируя поразительное для любой мировой религии равнодушие даже по отношению к больным и умирающим.

У меня был один случайный приятель, героиновый торчок и философ, который уверял меня, что им просто уже некого спасать: Армагеддон уже давно закончился, конец света настал, и опустошенная земля требует только надзора, но никак не помощи и участия.

Мертвые хоронят своих мертвецов, да и все дела.

Ничего, в принципе, особенного.

Я разговаривал с контрабандистами, которые божились, что Тройки им либо помогали, либо мешали в пути.

Причем призывая такие силы, что мало никому не покажется.

У меня сложилось стойкое убеждение, что они врали.

Хотя, если одна из Троек чисто случайно встанет у меня на дороге и просто скажет: «Старик, тебе туда нельзя» или, допустим: «Мы против», я, скорее всего, как минимум задумаюсь…

…Мы проехали мимо них, не останавливаясь.

И это было самое лучшее из того, что мы могли сделать.

Такие дела.

К вечеру отряд вышел из радиационной зоны, и мы наконец-то встретили первую обитаемую деревню.

Вернее, нас встретили.

Предупреждающими выстрелами.

Фермеры – народ серьезный, шутить не любят.

Да и что там говорить: не мы такие, жизнь такая.

Ежели тебя ежедневно пытаются сожрать, поневоле научишься кусаться.

Иначе и вправду сожрут.

Я вылез из джипака, размял затекшие ноги и не спеша отправился на переговоры.

Судя по опыту, вряд ли они хотят каких-нибудь серьезных боевых действий.

Но отряд, чисто на всякий случай, – рассыпался.

Джипаки угрожающе разошлись, полудугой охватывая импровизированный блокпост, Чарли уселся за укрепленный на крыше грузовичка ЗРК.

Навстречу мне из блокпоста вышел угрюмый мужик средних лет, одетый в древний, как говно ископаемого зверя мамонта, горный камуфляж времен Первой кавказской войны.

Зыркнул недобро в сторону рассредоточившегося отряда (Ага! Может бы и подрались, да бодливой корове Бог рогов не дал!) и остановился в пяти шагах от меня:

– Чего надо-то?

– Проезд. Ночевка. Заплатим.

Мужик почесал короткую, довольно опрятную бородку.

– Откуда будете-то?

– Из Москвы.

Он присвистнул:

– А куда?

В принципе, на этот вопрос я мог не отвечать.

Не его дело.

Но мужик мне понравился.

– В Сочи.

– Кур-р-рортники… – Мужик несколько ошалело помотал башкой. – Твою мать.

И на этом, кажется, успокоился.

Нам повезло.

Это действительно были фермеры.

Нас пропустили через основательно обустроенный пост и даже дали сопровождающего на лошади.

Я не знаю почему, но в России всегда, даже в самые голодные и неустроенные времена, находятся места, где живут толковые мужики.

Деревня была большой и явно не голодной.

Нас за вполне разумную плату покормили пресными домашними лепешками и картошкой со сметаной, а тот самый угрюмый мужик, через некоторое время сменившийся с блокпоста, притащил трехлитровый молочный бидон с мутной картофельной самогонкой.

Чуть попозже на окраину, где мы встали лагерем, подтянулись и остальные туземцы со своей отнюдь не пустой посудой.

Началось массовое братание.

Радушие аборигенов и никакими травками не перебиваемое обилие сивушных масел в продукте местных умельцев говорило, что завтра мы всё равно все будем далеко не в оптимальной форме.

И я решительно скомандовал дневку.

Лучше опережать события, чем плестись у них в хвосте, не так ли, господа?

Вот и я тоже так думаю, если уж совсем честно.

Ага.

Деревня, как выяснилось, жила натуральным хозяйством. Приезжали за продуктами редкие «гонцы» из Липецка или Воронежа (из Москвы – еще ни разу, я это сразу же взял на заметку, потом может и пригодиться, надо только выяснить, что у них есть на обмен, маршрут-то не самый сложный), но раза два в год, не больше.

Привозили в основном оружие да патроны, но не воинскую справу (этого добра и у самих хватало), а исключительно охотничью – зверья в окрестных лесах водилось с избытком.

Иногда «гонцам» заказывали всякую домашнюю и сельскохозяйственную утварь, но выходило это так дорого, что недавно поставили свою кузню, благо железяк по окрестностям пока еще валялось даже больше, чем нужно.

Растили картошку, пшеницу, держали скот, охотились, рыбачили.

Грибы, правда, не собирали – сказывалась близость радиационной зоны, слишком много народу потравилось.

Угрюмый мужик оказался бывшим учителем из Тулы, бежавшим от радиации и Новомосковской отравы.

Подпив, он жаловался, что никто, кроме него, не хочет учить своих детей грамоте.

Над ним даже посмеивались: мол, ты-то, Семеныч, что, больно счастлив стал со своими книжками?

То-то драпал от самой Тулы, только пятки сверкали.

Так что лучше б спасибо сказал, что приютили почти что бесполезного, по нынешним временам, городского грамотея с семейством, чем пытаться тут свои никому не нужные порядки устанавливать…

Семеныч злился и пил стакан за стаканом.

Я встал и пошел, проверил посты.

Все было спокойно.

Даже слишком спокойно.

Боюсь, что впереди нас ждали очень серьезные неприятности.

Это типа примета такая.

Всегда, кстати, работала…

…Наутро отряд молча мучился похмельем.

Тяжелым таким похмельем.

Правильным.

Сердобольные деревенские девки принесли, правда, густого капустного рассолу, но против туземного самогона не сработало бы, боюсь, даже и куда более серьезное средство.

Я решил лечить похмелье через пот, и отряд начал наворачивать круги до блокпоста и обратно.

В полной боевой выкладке.

Мужики выли, но бежали.

Знали – так надо.

После третьего круга (каждый где-то километров по восемь) они были уже куда свежее, чем во время утреннего подъема.

Правда, в спарринг вставать я бы сейчас ни с кем из них не рискнул.

Могли и не утерпеть.

Ага…

…Потом пришел Семеныч и повел нас купаться на деревенское «озеро» размером с небольшой плавательный бассейн.

Метров тридцать на сорок, вот и все тебе водное зеркало.

Даже смешно.

«Озеро», правда, оказалось глубоким, а вода – холодной и чистой. Так что к завтраку нам уже было почти что совсем хорошо.

Завтракали, кстати, знатно.

Надо сказать, я уже давненько так не ел.

Домашний хлеб.

Вареные вкрутую яйца.

Лук с грядки.

Густое и теплое парное молоко, заботливо процеженное через чистую белую тряпицу.

Деревенским мы явно понравились.

После завтрака я объявил отдых, а потом отряд занялся боевой.

Это в городе мы еще имели право на какую-то расслабленность.

Здесь убеждать в необходимости дисциплины не нужно было никого.

В конце концов, не первый раз замужем…

…Вспомнить эту нехитрую заповедь выживания в походных условиях, пришлось, к сожалению, еще до обеда.

С дальнего блокпоста на взмыленной лошади прискакал один из дозорных.

Его полузадушенное сообщение-выдох содержало только одно слово:

– Байкеры!

Глядя на несуетные движения фермерского «ополчения», я понял, что они в принципе могли бы справиться и сами.

Видимо, нападения здесь были явлением если уж и не редким, то явно не исключительным.

Жизнь есть жизнь.

Но мы были их гостями, ели их хлеб, и я, естественно, скомандовал тревогу. Потом подошел поближе к делающему более подробный «доклад» гонцу.

– Большая стая?

Он посмотрел на меня с недоумением. Скорее всего, еще не знал, что в деревне чужие.

Но все же ответил:

– Здоровая. Человек двести на байках и с десяток машин. Здесь будут скоро, мы еле ноги унесли. Там на дороге крюк километров с пятьдесят. Ребята ушли напрямик на ближний блокпост, меня сюда отправили…