Текст книги "Их хотели лишить Родины"

Автор книги: Дмитрий Лисовенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Несмотря на то что казарма была непригодна для жизни людей, за время войны в ней перебывала не одна сотня военнопленных, прибывавших сюда на различные работы.

Куртинцев разместили в этой казарме без коек и матрацев, на асфальтовом полу, дав лишь по одному летнему одеялу. Всю ночь для согревания они занимались гимнастикой, чтобы не получить смертельной простуды.

В 9 часов утра следующего дня куртинцев вывели из казармы-ледника, привели в порт и рассадили на палубе небольшого буксирного пароходика, не дав им ни ломтя хлеба, ни стакана горячей воды, чтобы согреться.

Следуя вдоль правого берега реки Шаранты, буксирный пароход вышел в море. По пути куртинцам пришлось встретить несколько партий военнопленных немцев, занятых на различных работах. К изумлению русских солдат, каждая из работавших групп была хорошо осведомлена о том, как расправилась французская буржуазия в своей стране с русскими солдатами. Куртинцам было больно и обидно, когда пленные немцы на чистом русском языке кричали им с берега:

– Это вам благодарность за ваши подвиги на французской земле!

– Вы завоевали себе остров, чтобы умереть на нем!

Наконец пароход вышел в море. Через некоторое время далеко впереди показался небольшой, с серыми старыми постройками остров – новое место пребывания руководителей куртинцев. Куртинцы не знали ни названия этого острова, ни условий жизни на нем. Но и тут им пришел на помощь французский солдат. Когда пароход вышел в море, сержант французской службы по имени Жузеф, канонир морской артиллерии, вышел из трюма парохода на палубу.

Приветливо поздоровавшись с русскими солдатами, Жузеф завязал с ними разговор. Он сообщил куртинцам, что служит в крепостной артиллерии на том острове, куда их везут, что остров этот носит название Экс. [260]

Ободренные дружеским поведением французского артиллериста, куртинцы засыпали его вопросами. Их в первую очередь интересовало, что представляет собой остров Экс? Чем занимаются жители этого острова, если он вообще обитаем? Есть ли на нем другие заключенные и что может ожидать куртинцев?

На последний вопрос французский солдат ответил, что французских осужденных или военнопленных на острове нет.

– Вы будете второй группой русских арестованных. Первую группу русских привезли сюда в конце сентября – начале октября. То была группа в несколько сотен человек.

После этого он добавил:

– Вас ожидают тяжелые работы и голод, но бывает и хуже. Поэтому сюда и привозят особых преступников, – заключил он... Конвоир рассказал историю острова.

– Остров Экс, где вы будете находиться, расположен в приморской полосе Атлантического океана, между материком и островом Олерон. В административном отношении остров входит в состав департамента Нижней Шаранты, а в военном – в состав военного округа Рошфор.

– Остров Экс небольшой, – сказал сержант, – длина его достигает всего лишь трех с половиной километров, а наибольшая ширина – полтора километра. Военная история острова очень велика и интересна, – добавил рассказчик. – Но у меня нет времени познакомить вас с нею. Укажу лишь на одну его историческую примечательность. На этом острове сохранился небольшой белый каменный одноэтажный домик – тюрьма Наполеона Первого. В этом домике-тюрьме в тысяча восемьсот пятнадцатом году Наполеон Первый сидел пятнадцать дней. Отсюда он был переведен на остров Святой Елены, где и скончался.

Итак, историю острова Экс куртинцы узнали раньше, чем вступили на его землю. По прибытии на остров куртинцев разместили в двух камерах – холодных и сырых каменных мешках, в которых не было ни света, ни воздуха. Все их довольствие заключалось в 200 граммах хлеба и одной чашке черного кофе в сутки.

Каменные казематы, в которых были размещены куртинцы, находились значительно ниже уровня моря. От этого в них всегда было сыро. Со стен казематов постоянно [261] текла маленькими ручейками вода; с потолков непрерывно падали водяные капли. Камеры никогда не отапливались и вообще не были приспособлены к какому бы то ни было отоплению. До заключения в них русских солдат казематы использовались как склады различных военных материалов.

Прогулка на крошечном «дворе» разрешалась лишь один раз в сутки и всего на 20 минут.

Табаку тоже не полагалось. Белья разрешалось иметь лишь одну пару, которую носили на себе. Бань не было предусмотрено никакими правилами тюремно-островного режима. Даже не было умывальников, мыла арестованные не получали.

Особым приказом главного санитарного управления французской армии «русские мятежники» лишались права на медицинскую помощь.

Вот те условия, в которые были поставлены русские солдаты, сосланные на остров Экс. Эти условия были во много раз хуже тех условий, в которых находились французские каторжане, осужденные за уголовные преступления.

Прибытие на остров тридцати руководителей куртинцев активизировало борьбу русских солдат против произвола французских властей. Вскоре после их прибытия на остров куртинцы отправили к коменданту острова делегацию с требованием отпустить топлива и медикаментов. Комендант острова ответил, что казармы к отоплению не приспособлены; за врачебной же помощью рекомендовал обратиться в санитарную часть, заранее зная, что санитарная часть имеет особое указание ни при каких обстоятельствах не оказывать русским солдатам врачебной помощи и не выдавать им медикаментов. Подобное отношение представителя французских властей к требованиям русских солдат еще раз убедило куртинцев в том, что им не следует ждать никакого снисхождения, что французская буржуазия решила быть беспощадной к людям, посягнувшим на ее интересы.

Открытый произвол французских властей, создавших невыносимые условия для жизни русских солдат на каторжном острове Экс, не сломил воли людей, заживо погребенных в сырых и холодных каменных подвалах, а, напротив, закалил ее. У куртинских руководителей и группирующегося вокруг них актива не раз появлялась мысль расправиться со своими врагами и ответить на насилие [262] насилием, хотя все они хорошо понимали, что безоружным людям не справиться с сильной охраной острова. Мысль об открытом восстании против угнетателей все чаще и чаще приходила на ум куртинцам.

В такие минуты все были поглощены одним стремлением – любым путем вырваться из казематов и продолжать делать то дело, которое было начато в лагере ля-Куртин. Вынашивался особый план, который сводился к тому, чтобы найти какой-то предлог для изъявления «покорности» властям и, воспользовавшись этим, получить в руки оружие. Но этот наивный план не разделялся многими, так как и куртинскому руководству, и его активу было ясно, что французские власти не поверят в «раскаянье» людей, которые стояли во главе тысяч солдат, поднявших знамя борьбы. Заговаривали и о массовом побеге. Но и это намерение не имело под собой реальной почвы. Кругом был безбрежный океан, а транспортных средств на острове не было.

Кроме того, для охраны острова Экс и его тюремных казематов французские власти выделили особо надежные части французских конвойных войск. На работах все куртинцы находились под строгим конвоем этих войск, а в помещениях «лагерей» под усиленной охраной часовых. Всякая связь между отдельными группами куртинцев была запрещена. Переписка с внешним миром не допускалась. Организовать массовый побег в этих условиях было безнадежным делом.

Тем не менее неосуществимость всех этих планов не обескураживала куртинцев, так как каждый из них вынашивал в тайне еще один «план» спасения из французской каторги. Об этом «плане» никто не говорил ничего определенного, но каждый верил в него, жил этой верой. Что же это был за «план»? Это была глубокая, неиссякаемая вера куртинцев в Великую Октябрьскую социалистическую революцию, свершившуюся на родине – в России, вера в подлинную народность новой власти, власти Советов.

Вести об Октябрьской революции в России доходили до куртинцев случайно и с большим запозданием, часто в искаженном виде. Но куртинцы не только разумом, но сердцем чувствовали, что их Родина встала на новый исторический путь развития, что это путь освобождения трудящихся царской России от гнета помещиков и капиталистов, что это путь их собственного освобождения. [263]

Они уже чувствовали благодетельное воздействие Октябрьской революции. Оно проявилось в том, что франко-русская реакция, боясь ответственности перед Советской Россией, не решилась осуществить свой черный замысел – предать куртинцев военно-полевому суду и поголовно их уничтожить.

Несмотря на то, что куртинцы были поставлены в тяжелейшие каторжные условия, они с честью продолжали борьбу за свое освобождение.

Однажды утром в одну из камер куртинцев вошел комендант острова Экс. Обращаясь к солдатам, он сказал:

– У нас во Франции хлеб даром есть нельзя, по закону не положено. С завтрашнего дня вы должны начать работу там, где вам укажут.

– У нас в России лучшим хлебом кормят свиней, чем тот «хлеб», который мы получаем у вас, – ответил на это один из куртинцев. – Однако, – добавил он, – если французские власти считают, что мы обязаны работать, мы согласны, но не за тот хлеб, который получаем, а за настоящий.

На эту реплику комендант раздраженно ответил:

– Вы опасное бремя для Франции! Вы не заслужили и того, что получаете. Кто и когда будет расплачиваться за вас?

– Мы, господин комендант, уже расплатились за себя и за свою страну тем, что целый год защищали вашу родину, вашу землю под Мурмелон-ле-Гран, под Реймсом, под фортом Бримон и на других участках французского фронта, – ответил коменданту солдат Козлов. – Поэтому не мы будем расплачиваться с вами, а вы и ваше правительство будете расплачиваться с нами за те сотни и тысячи русских солдат, которые легли на полях сражения Франции. И за те сотни и тысячи тех же солдат, которых вы и ваше правительство расстреляли в лагере ля-Куртин, не предъявив им никакого обвинения...

– Что касается хлеба, – добавил один из членов Куртинского Совета, – то мы едим не ваш хлеб, а тот, который нам прислан нашим народом из России.

На этом разговор с комендантом острова закончился. Он показал администрации острова, что дух куртинцев не сломлен, что они сумеют постоять за себя и свою национальную честь и в условиях каторжного режима.

На второй день куртинцы-руководители вышли на работу. Их заставили разбирать каменные стены старого [264] дока, прослужившие свою службу не одно столетие. Всю работу по разборке стены пришлось с первого же дня проводить на большой глубине в воде, без специального инструмента и оборудования. Бессмысленность этой работы была настолько очевидна, что комендант острова на второй день прекратил ее. Но этот день работы не прошел для куртинцев безрезультатно. Издевательства французских властей над беззащитными русскими солдатами возмутили конвойных солдат. И они в знак сочувствия куртинцам посвятили их в планы французских властей.

Они рассказали куртинцам, что получен приказ высшего французского командования, предписывающий провести среди русских солдат вербовку в иностранный легион. Тех из русских солдат, которые откажутся вступить в иностранный легион или выступить на фронт в группе других союзных войск, вывезут с острова, но куда, они не знают. Конвойные сообщили куртинцам, что вербовка в легион будет проводиться по особому методу. Каждый русский солдат должен будет сказать только одно слово: «да» или «нет». «Да» означает, что опрашиваемый согласен вступить в легион. Тех, кто ответит «да», немедленно вывезут в Рошфор и поместят в казармы, где будет формироваться легион; их зачислят на положенные виды довольствия, выдадут деньги, снимут судимость.

Те же, кто на вопрос вербовщика ответят «нет», тоже будут высланы, но куда именно, конвойные не знали.

Вечером после работы все русские солдаты были извещены куртинскими руководителями о предстоящей вербовке добровольцев в легионы и в союзные армии и о методе вербовки. Руководители куртинцев рекомендовали всем русским солдатам отвечать вербовщику одним словом: «Нет».

На следующий день русских солдат не послали на работу. В 12 часов дня на остров прибыл капитан французской службы и начал обход казематов. Капитан был не один. Его сопровождали комендант острова, поручик русской службы Павлов и другие административные лица, а также несколько вооруженных солдат. Опрос куртинцев проходил в том порядке, как об этом говорили конвойные. Русские солдаты последовали совету своих бывших руководителей. Из 330 человек опрошенных 329 ответили «нет».

Представитель французского командования пришел в ярость от такого результата опроса. [265]

Чтобы оказать давление на непокорных русских солдат, он приказал администрации острова в течение двух дней не выдавать арестованным ни хлеба, ни воды.

По истечении двух суток русских солдат снова стали вызывать в канцелярию коменданта острова по одному и задавать те же вопросы. Однако и на этот раз 329 человек твердо сказали «нет».

Через шесть – семь дней после опроса остров был очищен от куртинских «мятежников». Русских солдат вывозили с острова небольшими партиями и отправляли в разные концы Франции.

Глава VI. В шахтах и рудниках Северной Африки

В конце декабря 1917 года и в начале января 1918 года в порты Северной Африки – Оран, Бон и Алжир – прибыли один за другим французские военные транспорты. Они доставили партии русских солдат.

Первая партия куртинцев в составе 1700 человек{76} была отправлена 13 декабря 1917 года и через шесть суток, 19 декабря, уже высадилась в порту Алжир. Через несколько дней – 24 и 25 декабря – другие транспорты в портах Оран и Бон высадили еще две партии в 3200 человек. За остатками последней партии революционных солдат лагеря ля-Куртин в составе 1050 человек, прибывших сюда 6 января 1918 года, последовали одна за другой несколько крупных партий русских солдат 2-й особой пехотной дивизии с Балканского фронта.

Изнуренных голодом, ослабленных болезнями, морально подавленных русских солдат из глубоких и сырых, темных и грязных трюмов французских военных транспортов размещали в еще более грязных товарных вагонах и отправляли в места каторжных работ.

После посадки солдат в вагоны туземные террайеры (стрелки) рассаживались по вагонам и тормозам, конвоируя русских солдат до определенного пункта, где их сменял другой такой же наряд конвоя для дальнейшего сопровождения.

На протяжении всего пути – от порта Алжир и до г. Медеа – первая партия русских солдат, как и последующие [267] партии, встречалась и сопровождалась заранее подготовленными нарядами колониальных войск.

Прибытие в Северную Африку большой партии русских солдат было встречено местными жителями с большим интересом. Жители населенных пунктов, через которые следовали эшелоны, сотнями собирались на железнодорожных станциях и с нетерпением ожидали прихода поезда с русскими людьми.

Французские власти и здесь вели себя по отношению к русским солдатам точно так же, как и во Франции. Задолго до прибытия эшелона на ту или иную станцию, в тот или иной населенный пункт Африки французские власти широко оповещали туземцев, что сюда везут русских большевиков, что это очень опасные люди, которые грабят население и творят всяческие бесчинства. Власти советовали местному населению не общаться с русскими большевиками.

Однако все усилия французских властей оклеветать русских солдат оказались тщетными. Где бы ни останавливались эшелоны с русскими солдатами, население встречало их с сочувствием. Алжирцы считали русских солдат своими настоящими товарищами и друзьями и помогали им, чем могли.

Первую группу куртинских солдат в составе 1700 человек из Алжирского порта отправили в город Медеа и разместили в казармах концентрационного лагеря, обнесенного тремя рядами проволочных заграждений.

Из казарм и бараков, предназначенных для размещения русских солдат, было вынесено буквально все, вплоть до коек, матрацев, столов и скамеек. Двухъярусные нары были разобраны, а доски убраны, чтобы никто не мог соорудить себе хотя бы примитивной койки.

Солдаты не могли ни сесть, ни лечь. Им пришлось жить на голом асфальте.

Все суточное довольствие заключенных состояло из четверти литра черного кофе, небольшой кружки бульона и 250 граммов хлеба.

Город Медеа расположен на нагорье. Он насчитывал тогда до 20 тыс. жителей. В окрестностях города жили крестьяне, которые занимались возделыванием виноградников. Не успели еще русские солдаты разместиться по казармам, как местное население стало искать встречи с ними. Здесь, в знойной далекой стране, повторилось то же самое, что неоднократно происходило во Франции. [268]

Местные жители, общаясь с русскими, скоро узнали, какие «преступления» привели их в Северную Африку. История русских солдат, поднявших знамя борьбы против своих и французских поработителей, быстро распространилась по всей округе и положила начало сближению русских солдат с местным населением. Где бы ни находились русские солдаты, местные жители повсюду искали с ними сближения и возможности общаться. Популярность русских солдат быстро росла.

В один из национальных праздников около лагеря русских солдат собралось почти все население города Медеа и его окрестностей. Лагерь был окружен проволочными заграждениями. Пришедшие буквально со всех сторон облепили их. Число алжирцев с каждым часом возрастало. Разговор шел на французском языке. Алжирцы засыпали русских солдат вопросами:

– Что такое советская власть? Из каких слоев населения организована советская власть? Правда ли, что новая власть в России без царя? Кто такой Ленин? Правда ли, что пастбища и скот в России переданы крестьянам? И т. д. и т. п. [269]

Простые алжирцы взволнованно расспрашивали куртинцев о том, о чем русские солдаты не были достаточно осведомлены. Но это не уменьшало интереса алжирцев к русской революции. Русские солдаты говорили им об Октябрьской революции, о первых шагах советской власти, о гражданской войне в России, о том, что русская буржуазия ведет войну против русского народа, что в этой войне ей помогает французская буржуазия.

Алжирские рабочие и крестьяне, живущие под двойным гнетом – иностранной и национальной буржуазии, с огромным интересом ловили каждое новое слово: «свобода», «Ленин», «земля – народу».

Этот случай массового общения алжирцев с русскими солдатами стал известен французским властям. Чтобы нн допустить еще большего сближения местного населения с русскими, французские власти решили срочно перебросить всех русских солдат, заключенных в концентрационный лагерь Медеа, в другое место, в город Лагауат. В качестве наказания заключенные должны были совершить 412-километровый пеший переход от города Медеа до города Лагауат.

Такой переход в условиях Северной Африки даже для здоровых, хорошо натренированных людей дело не легкое, а для изнуренных многолетней фронтовой жизнью, борьбой, голодом и лишениями русских солдат он явился тяжелым испытанием.

Пригнав заключенных на новое место и не дав им ни одного часа отдыха после многодневного перехода, французские власти сейчас же приступили к их опросу.

Отправляя русских революционных солдат на каторжные работы в Северную Африку, французская реакция не отказалась от мысли использовать их в иностранном легионе. Она возвращалась к этому вопросу каждый раз, как только ей удавалось поставить русских солдат в особо тяжелые условия. Так было и теперь.

Изнурительный переход из Медеа в Лагауат надорвал и физические и моральные силы русских солдат. И французские вербовщики не преминули этим воспользоваться.

Вербовщики разбились на партии, расположились за столами и начали пропускать русские роты. Русские солдаты проходили мимо столов одной шеренгой. Французский офицер останавливал каждого из них и задавал лишь один вопрос: «Да или нет?» Что должно было означать: «В легион или в новый, еще более изнурительный [271] переход?» Но французская реакция просчиталась и на этот раз. Дух русских солдат не был сломлен. Из 1700 опрошенных 1698 сказали «нет».

Как ни убедителен был ответ русских солдат французским вербовщикам, они продолжали свое грязное дело. Через несколько дней в город Лагауат, куда были заключены русские солдаты, прибыл французский генерал Нивель, который в апреле 1917 года залил кровью французских и русских солдат поля сражений во Франции. Посетив заключенных, Нивель приказал им записываться в легион, в противном случае он пригрозил «покончить с варварами-большевиками самым решительным образом». Отдав это приказание, Нивель уехал, а местные военные власти усилили охрану заключенных, окружив лагерь пулеметными подразделениями.

На второй день после отъезда генерала Нивеля офицеры французской службы начали второй опрос русских солдат. Как и при первом опросе, каждому задавался только один вопрос: «Да или нет?» И снова 1698 человек ответили «нет».

Эта невиданная стойкость русских революционных солдат привела в бешенство французскую реакцию. Начались аресты, а затем и пытки.

Одних сажали в подвалы на двое – трое суток, без воды и хлеба, других на несколько часов привязывали к столбам на солнцепеке так, что подвешенный лишь слегка касался ногами земли, третьих отправляли в наскоро организованный так называемый «дисциплинарный батальон». Весь лагерь наполнился стонами. Но и эти меры ничего не дали французским палачам. Русские солдаты не хотели служить французским колонизаторам. Тогда французское командование решило применить свою излюбленную меру: оно пошло на обман. Власти мобилизовали всех переводчиков и офицеров, говоривших по-русски, и приказали им вербовать солдат на следующих условиях: каждый солдат, записавшийся в легион, получит 100 франков, затем солдат отправят в Алжир, где они получат новое французское обмундирование и поедут во Францию. Во Франции каждому легионеру дадут месячный отпуск с правом выезда в любое место страны.

Людей, которые провели по два – три года на фронте и пережили 8–10 месяцев тяжелой борьбы, голода и лишений, такие условия, по мнению французских властей, не могли не устроить, особенно теперь, когда они находятся [272] в чужой, далекой стране и обречены на медленную смерть от голода и пыток. Но и эти расчеты французской реакции не оправдались. Русские солдаты решительно отвергли все условия. И французское командование в третий раз получило 1698 «нет».

Куртинцы решили лучше умереть голодной смертью в чужой стране, чем служить орудием преступной колониальной политики французского империализма.

Причину этой невиданной стойкости понять нетрудно. Начав революционную борьбу еще в марте 1917 года под фортом Бримон и развернув ее во всю мощь в лагере ля-Куртин, русские революционные солдаты знали, что они прокладывают путь к великой победе. И теперь в далекой стране они жили надеждой рано или поздно добиться своего, ибо их поддерживала вся Советская Россия, об их борьбе знал Ленин.

Полностью отдавая себе отчет в том, что теперь против рабочего класса и трудового крестьянства России, взявших в свои руки власть, восстала не только внутренняя контрреволюция, но и международная, русские революционные солдаты вели решительную борьбу против [273] происков французской реакции. Но чем упорнее было сопротивление русских солдат, тем ожесточеннее становились французские власти, тем чудовищнее были их пытки.

Так, в лагере Суракассе русские солдаты перенесли более 20 голодовок. Самая тяжелая из них была объявлена 9 марта 1918 года. Она длилась девять суток. Несколько солдат умерли от голода.

Комендант лагеря подполковник французской службы Чарторыйский и переводчик поручик Мора ненавидели русских солдат лютой ненавистью. Они применяли к непокорным одну пытку чудовищнее другой и зло смеялись над умирающими.

В лагере Афровиль русских солдат заставляли ходить два раза в день по 18 километров в горы рубить лес и переносить его на себе в лагерь. Причем каждое бревно должно было весить не меньше 60 килограммов. Если же вес бревна у кого-либо из заключенных оказывался меньше, их подвергали жестокому избиению. Этим часто занимался сам комендант лагеря. При совершении второй подобной провинности наказывали особенно жестоко. Тех, кто оказывались виновными, обычно отправляли на «лечение» в «госпиталь», откуда они уже не возвращались.

В лагере Крейдер, где размещалось 1500 солдат-куртинцев, французские власти ввели особый режим, издевательски назвав его «режимом оздоровительных прогулок». Эти «прогулки» были ежедневными, несмотря на то, что люди до прогулок работали по 12 или 13 часов на каторжных работах. На каждой из таких «оздоровительных прогулок» слабые или больные солдаты, изнуренные голодом и каторжной работой, теряли силы и падали. Упавших французские палачи привязывали к седлам лошадей между двумя конвоирами, которые гнали коней до тех пор, пока несчастные жертвы не теряли сознания. Затем их приводили в чувство, и все начиналось сначала. Многие не выдерживали подобной пытки и умирали.

Солдат Куртинского лагеря Коноваленко, работавший в группе русских узников на строительстве железной дороги до города Тибесса, по возвращении на Родину рассказывал, что один солдат из его рабочей группы был назначен минером по взрыву фугасов. Взрывные работы начальник строительства назначил на 4 апреля 1918 года. Когда утром все вышли на работу и стали по своим местам, начальник работ приказал минеру поджечь фитили [274] у всех 16 заложенных мин. Зная, что патроны взрываются через полторы – две минуты после поджога, солдат-минер попросил дать ему кого-либо в помощь, так как он не успеет за такое короткое время поджечь фитили 16 мин и укрыться при взрыве. Начальник строительства отказал русскому солдату в его просьбе и приказал провести всю операцию самому. При этом зло добавил: «Зажигай один, пропадешь – одним большевиком меньше будет». И русский солдат-минер вынужден был выполнять эту работу один. Когда произошел взрыв, солдат-минер не успел укрыться; его засыпала груда породы, и он погиб.

Но и в этих каторжных условиях, ежеминутно подвергаясь смерти, куртинцы не прекращали борьбы за возврат на родину. Эта борьба носила различные формы: пассивные, например голодовка, и активные – открытые вооруженные выступления. Находясь далеко от России, русские солдаты бережно хранили революционные традиции русского рабочего класса. 1 мая 1919 года русские солдаты не вышли на работу. Вот как прошел этот день в одной из каторжных групп. Партия в 500 человек, работавшая в шахтах при станции Конде-Сменду по 12 часов в день и получавшая за работу всего лишь 25 сантимов в сутки, решила накануне 1 мая не выходить на работу.

Это решение стало известно смотрителю работ сержанту французской службы. Он сообщил об этом командованию. Утром 1 мая лагерь оказался окруженным войсками. Приехал начальник территориальных работ капитан Мурже. Он приказал всем русским солдатам выйти из бараков. Когда они вышли, Мурже потребовал, чтобы заключенные немедленно отправились на работу.

В ответ на это русские солдаты выставили свои требования: установить восьмичасовой рабочий день на все виды работ; установить нормальную оплату труда, а не арестантскую – 25 сантимов в день; улучшить бытовые условия и выдавать нормальное питание, существовавшее для такого рода работ; прекратить вербовать солдат в военные легионы и другие военные формирования, в том числе и в русскую белую «добровольческую» армию, которая формировалась на юге России русской контрреволюцией.

Капитан французской службы Мурже пришел в бешенство от этих требований. Он ударил по лицу русского солдата, говорившего от имени всех, и приказал войскам избивать «восставших русских бунтовщиков». [275]

Рота террайеров (стрелков), выполняя приказание своего начальника, пустила в ход приклады. Куртинцы, не имея даже своего рабочего инструмента, должны были уступить силе. Они отступили в глубь лагеря, а затем разошлись. Однако Мурже не удовлетворился этим. Он вызвал еще две роты террайеров и приказал им продолжать расправу над русскими солдатами. Куртинцам ничего не оставалось, как защищаться. Послышалось несколько голосов: «К оружию! Товарищи, к оружию!»... И все пятьсот человек бросились в кладовые-бараки, где находились кирки, ломы и другие рабочие инструменты. Кирки, мотыги и ломы в руках русских солдат оказали отрезвляющее действие не только на колониальных солдат, но и на капитана Мурже. Он побоялся пустить в ход оружие и приказал стрелкам прекратить избиение русских.

Эта расправа вызвала всеобщее возмущение среди населения всего департамента Константина.

Рабочие города Константина, узнав о зверской расправе над русскими, в знак протеста и солидарности с требованиями русских солдат объявили всеобщую забастовку. К ним присоединились железнодорожные рабочие всего узла, а затем и всей линии железной дороги. Русские солдаты становятся центром всеобщего внимания населения департамента. Забастовочное движение ширилось с каждым днем и захватывало все новые слои трудящихся. Работа железнодорожного узла прекратилась. Забастовочное движение приняло широчайшие размеры и длилось с 1 по 15 мая.

Солдаты колониальных войск заняли выжидательное положение. Они уже не так беспрекословно, как раньше, выполняли приказы французских офицеров, направленные против русских солдат, и все чаще искали общения с этими солдатами. Все это говорило о том, что могли произойти события, подобные куртинским, но уже с участием населения порабощенной французскими колониалистами страны. После событий на шахтах и развернувшегося вслед за ними забастовочного движения французское командование и местные власти обратились к губернатору департамента Константина за помощью. Губернатор, учитывая сложившуюся обстановку, вынужден был установить восьмичасовой рабочий день на шахте и для русских солдат.

Таким образом, опираясь на пролетарскую солидарность [276] французских и алжирских рабочих, русские революционные солдаты, работавшие на шахте, несколько облегчили условия своего каторжного труда. Но эта победа стоила им немалых жертв. Сотни русских солдат, работавших в других рабочих каторжных группах, умерли от непосильного труда. Дорого заплатила за эту победу и рабочая группа шахты – инициатор первомайского выступления. Руководителем этого выступления и его организатором был виднейший член Куртинского Совета солдат Варначев. Французские власти, после того как волнения и забастовки департамента Константина прекратились, арестовали Варначева, обвинив его в вымышленном уголовном преступлении. Вскоре решением военного суда он был приговорен к расстрелу. Так расправились французские колонизаторы с одним из активных руководителей русских революционных солдат во Франции.