Текст книги "Бабочки (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Таев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
8
Макар очнулся, но долго не мог разлепить глаза и поднять голову. Он чувствовал, что сидит на стуле. Ноги привязаны к ножкам, а руки связаны за спиной. Кисти рук онемели. Он пытался пошевелить пальцами, но те не слушались. Сильно болела голова. А еще Макар чувствовал жуткое тошнотворное зловоние. Запах был настолько омерзительным и сильным, что каждый вдох давался с трудом, и к горлу подкатывали рвотные позывы. Он слышал жужжание мух, чувствовал, как они садятся на лицо, на губы.
Через некоторое время свинцовые веки поддались, и он смог открыть глаза. Тяжелая голова еле-еле поднялась, то и дело заваливаясь набок.
То, что он увидел, запустило по телу волну электрического тока, оставляющего за собой леденящую пустоту в каждой клетке. Ноги предательски заныли. Что-то в животе оборвалось, и Макар почувствовал, будто проваливается сквозь стул, сквозь пол, с огромной скоростью летит вниз. На коже выступил холодный пот. Неужели, он умер и оказался в том самом аду, про который рассказывала верующая бабушка?
Стул, к которому был привязан Макар, стоял возле большого стола, застеленного по-видимому лагерными простынями. В центре лежал рисунок тигровой бабочки. Стол находился посреди подвала со сводчатыми потолками. По углам помещения клубился сумрак, центральная часть освещалась керосиновыми лампами. Света не хватало, поэтому все, что видел Макар представлялось призрачным и нереальным.
На стуле напротив Макара уронив голову на грудь сидел Вовка Долин. Он тоже был связан, изо рта свисали концы грязной тряпки. А справа от Долина сидел один из братьев Мищенко, вернее то, во что он превратился…
Мальчик умер много дней назад. Запах шел от него. То, что сидело на стуле было ужасной пародией на Мищенко, тем не менее его можно было узнать. Глаза выпячивались из орбит. Кожа покрылась сеткой черных сосудов. Изо рта торчал фиолетово-черный язык, тоже неестественно толстый. Губы чудовищно распухли. Из глаз, носа и рта сочилась бурая жидкость, она стекала вниз на раздувшуюся шею, на футболку, которая уже еле держала в себе разбухшее тело. Сотни мух облепили голову Мищенко, залезали в рот, в ноздри, казалось, что его голова превратилась в мушиный улей.
Макар отвернулся и увидел второго брата. Он, также, как и Долин, был связан, но жив и находился в сознании. Во рту торчал кляп. Живой Мищенко увидел, что Макар очнулся и смотрит на него, отчаянно замычал и задергался. Покрасневшие его глаза слезились. На виске набухла большая гематома.
Макар застонал в ответ, но сил двигаться у него не было. Руки и ноги будто отнялись или это ужас сковал все тело.
– Кто это у нас тут шумит? – раздался голос Потапова откуда-то сзади.
Следом последовал хлесткий удар по голове Мищенко. Тот взвизгнул, все тело его напряглось, переживая болевой приступ, но мычать и дергаться он перестал, опасаясь следующего удара.
Макар разлепил губы и понял, что у него-то во рту кляпа нет и он может говорить, может кричать. Но кричать не было сил, поэтому он просто сказал.
– Отпустите нас, – Макар сглотнул, – пожалуйста…
Потапов вышел на свет к столу, сел на свободный стул так, что Макар хорошо его видел. Глаза Потапова влажно блестели.
– Ты не должен был следить за мной, – сказал Потапов.
– Зачем вам это? – спросил Макар, с каждым новым сказанным словом он будто просыпался, силы возвращались к нему. – Вас найдут и расстреляют.
– Зачем?! – ехидно передразнил Потапов. – Ты же художник, должен понимать искусство…
Макар не понял биолога и просто повторил:
– Отпустите нас.
Потапов встал, ушел куда-то, вернулся и стал расставлять на столе чайные чашки и тарелки. Это безумное приготовление еще больше напугало Макара.
– Знаешь, как это началось, Макар?
Макар молчал, но Потапову не нужен был ответ, он хотел выговориться.
– Я гулял по лесу, высматривал бабочек. И вдруг услышал крики о помощи… Побежал. Выбежал к усадьбе. И увидел Леву. Он махал руками и звал. Коля лежал внутри, в проходе, бледный, еле дышал. Балка обвалилась и стукнула сзади по шее в позвонки. Как его сразу не убило, я не понимаю. В общем, тело все отнялось, ни руки, ни ноги не шевелились. Лева плакал, тянул меня за руку, просил помочь.
Макар вновь посмотрел на труп. Значит, это был Коля. Живой Лева тихо скулил, слушая рассказ Потапова.
– Я посмотрел на Колю, который лежал, шевелил губами, ворочал испуганными глазами, на Леву, который бегал вокруг, бился, будто мотылек, и ничего не мог поделать. И увидел в этом что-то природное, естественное, возвышенное. Знаешь, в смерти есть свой шарм. Это было одновременно и страшно, и так красиво…
Потапов замолчал на мгновение, закрыл глаза, погружаясь в воспоминания, только язычки пламени плясали, отражаясь в стеклах его очков. Макару показалось на мгновение, что это и есть настоящие глаза Потапова – огненные языки пламени.
– Я захотел, чтобы это мгновение остановилось. Чтобы они стали частью картины, на которую можно смотреть: сегодня, завтра, потом…
Потапов вновь открыл глаза и стал раскладывать возле тарелок старые потемневшие столовые приборы. Похоже биолог нашел всю эту посуду здесь, в подвале усадьбы.
– Понимаешь, вот насекомые… Ведь почти все уже изучено. Чтобы найти и описать новый вид, нужно путешествовать, забираться в самые отдаленные уголки нашей планеты. Мало кто может себе это позволить, но вот коллекционировать… Это делают все энтомологи и даже обычные люди. А зачем?.. Чтобы остановить мгновение, чтобы сохранить прекрасное. Чтобы владеть. Как красива бабочка. Смотришь на нее и понимаешь, на что способна природа. Сам я не понимал сакрального смысла коллекционирования. Но благодаря ему теперь понимаю. Эта красота – дар природы. Ты сохраняешь ее, и она становится твоей. Это твоя часть вселенского великолепия, которой теперь владеешь ты. Только ты. Мир дает тебе возможность сохранить то, что пропадет, истлеет без тебя. А ты берешь, сохраняешь, и теперь это твое! Это подарок вселенной. Если мир дозволяет тебе забирать, значит, ты можешь, значит, это его подарок тебе. Понимаешь?
Макар кивнул, хотя понимал он совершенно другое. Понимал Макар, что Потапов не просто злодей, Потапов болен. Он – чудовище, порожденное больным разумом. Мозг Потапова кишел червями мыслей, неестественных для здорового человека. И сам Потапов прогнил изнутри, болезнь сожрала в нем все человеческое, оставив только дикость, иссушенный хитиновый остов прежнего человека. Потапов был как хищное насекомое, как самка богомола, пожирающая своего самца. Он говорил о красоте мира, но видел мир сквозь тысячеглазую призму ядовитого паука, заплетающего жертвы в паутину, чтобы насытить ими свои извращенные желания.
– А потом я понял, что вместе с оболочкой, коллекционер существ сохраняет и то, что было в ней. Сохраняет жизнь. И эта жизнь, оборванная им, тоже становится его собственностью, ведь она больше не продлится, она остановилась на нем. Он стал причиной смерти. Значит, они навсегда связаны. Он и его жертва. Коллекционер и экспонат его коллекции.
Макар зажмурился. Он стал осознавать, что вероятнее всего Потапов убьет их всех. И спастись не получится. Разрывая солнечное сплетение по телу поползла противная дрожь, будто Макар замерзал. Вскоре все тело трясло, дыхание сбивалось, и остановить это он не мог.
– Поначалу я не знал, что делать. Тогда я посмотрел в его глаза. Он понял, что я хочу и позволил мне сделать это. Нет, он приказал мне! Приказал мне сделать то, что я хочу!
Речь Потапова стала совсем безумной. Макар не понимал, о ком говорил биолог. В чьи глаза он посмотрел? В глаза Коли Мищенко? Мищенко приказал ему добить себя?
– Он приказал мне убить Колю и забрать Леву, – прошептал Потапов, голос его звучал так, будто он оправдывался.
Макар запутался. Нет, значит, Потапов смотрел не в Колины в глаза. А в чьи? Возможно, что биолог страдал раздвоением личности и общался со своей демонической сущностью. В голове его звучали голос, который приказывал ему убивать. Макар где-то слышал про такое.
– А Долин? – спросил Макар.
– Его я просто заманил сюда… Маленькая месть.
– Вас найдут и расстреляют, – сказал Макар.
– Я знаю, что меня найдут, – усмехнулся Потапов, – но кто меня накажет? Я тоже буду мертв. Я стану частью этого произведения искусства.
– Вы сумасшедший!
– Ты думаешь, что мертвые мальчишки в этом подвале – это вся картина? – спросил Потапов и истерично рассмеялся, – Нет! В лагере умрет каждый.
– Как, в лагере?! – Макар не мог поверить, что этот ужас коснется кого-то еще.
– Я отравил всех. Прекрасный яд, смесь цикута и болиголова. О, вы ничего не знаете о том, на что способен мир растений…
– Врешь! – закричал Макара и его голос предательски сошел на пронзительный фальцет.
В лагере столько людей: малыши, мальчишки и девчонки, воспитатели, вожатые, обслуживающий персонал. Люська.
– Не вру, какой смысл мне врать, Макар? – Потапов хлопнул в ладоши, и стал потирать руки. – После того, как я все закончу тут, я тоже приму яд.
Очнулся Долин. Он поднял голову, увидел Макара. Глаза у Вовки сделались большими от ужаса, он заерзал на стуле, но молчал и не издавал не звука.
– Вот, теперь все в сборе, – сказал Потапов.
– Отпустите нас, пожалуйста, – попросил Макар, он понимал, что это бесполезно, но нужно было попробовать, вдруг Потапов просто пугал их, вдруг он не был способен на убийство, – мы не расскажем про вас никому.
Вовка закивал, Лева тоже.
Биолог лишь усмехнулся и ушел куда-то в сторону. Слышно было, как он перебирает какие-то вещи. Что-то брякало и клацало. А когда он вернулся на свет, в руках у него блестели тонкие металлические прутики. Макар пригляделся и понял, что это велосипедные спицы.
Потапов положил спицы на стол. Взял одну. Макар увидел, что спица заточена.
– Не-е-ет! Помогите! – закричал Макар с натугой, так громко, что сразу сорвал голос и связки захрипели. – А-а-а-а!
Потапов подошел к нему и резко ударил локтем в висок. Макар поперхнулся своим криком, перед глазами взорвалась тысяча разноцветных искр. От боли перехватило дыхание, но сознание он не потерял и продолжал все видеть.
Лева задергался на стуле, дико замычал и зарычал, когда Потапов подошел к нему. Но это никак не повлияло на исход. Одной рукой биолог схватил Леву за шею, крепко сжал, а другой воткнул острый конец спицы Леве в грудь, туда, где бешено колотилось сердце. Воткнул слегка, так, чтобы спица просто проткнула кожу. Лева дернулся и завизжал. Тут Потапов надавил на спицу, она вошла в тело Левы, как в масло, проникнув четко между ребер. Пронзила сердце. Лева выгнулся, все тело задрожало, а затем он обмяк. Левина голова дернулась последний раз и безвольно повисла. На футболке вокруг спицы стремительно расползалось кровавое пятно. Макар услышал, как на пол что-то закапало. К общему зловонию добавился запах мочи.
Макар посмотрел на Вовку Долина, того колотило мелкой дрожью, но он не издавал ни звука. Просто трясся, лихорадочно вращая глазами, не зная куда деть взгляд. Зажмурится он боялся, чтобы не пропустить тот момент, когда подойдет Потапов.
– Теперь ты, любитель поплавать, – сказал Потапов и пошел к Вовке.
На ходу биолог прихватил вторую спицу. Вовка замер, дрожь прошла, он зажмурился наконец и что-то шептал. Молитву? Нет. Макар разобрал по губам: мамочка, помоги, мамочка.
Потапов обхватил Вовкино горло и воткнул спицу в грудь. Долин бешено задергался на стуле, спица у Потапова пошла как-то не так, но тот все равно с силой вогнал ее глубже. Но Вовка не умер. Он выгнулся и вдруг разразился страшным кашлем. Потапов отступил на шаг назад, не понимая, что происходит.
Вовка кашлял, пока у него не пошла изо рта кровь, тогда Потапов схватил его за горло и стал душить. Он с таким остервенением сжимал тонкую Вовкину шею, что казалось, что сейчас захрустят позвонки. Вовка стал биться в агонии, тело колотио, вены на шее вздулись от напряжения, на губах взбилась кровавая пена. Так длилось около минуты, а потом он затих. Потапов разомкнул тиски. Под Вовкой тоже закапало.
Макар не мог ни кричать, ни говорить. Какая-то безвольность охватила все тело. Он понял, что смерть неминуема и видимо смирился с этой участью. Попробовал вспомнить напоследок что-нибудь хорошее. Вспомнил маму, Люську. И заплакал. Умирать было страшно, страшно было оставлять эту жизнь, в которой он еще ничего не успел. Он даже ни разу не целовался.
Потапов взял еще одну спицу, но вопреки ожиданиям Макара, пошел не к нему, а к трупу Коли. Не примеряясь биолог воткнул спицу в грудь мальчика, что-то зашипело, мухи взвились в воздух.
– Вот и все, – сказал Потапов и ушел куда-то за спину Макара.
Макар сжался и зажмурился.
– Знаешь, что является неотъемлемой частью произведения искусства, Макар? – спросил Потапов, он был довольно далеко.
– Что? – одними губами спросил Макар.
– Наблюдатель… Всегда должен быть тот, кто увидит все это великолепие. И сохранит в памяти. Так люди узнают о том, что произошло. И это станет их частью. Так картина найдет своих зрителей. Может быть, когда-нибудь про нас всех снимут фильм. Может быть, когда-нибудь кто-то захочет это повторить…
Макар зацепился за первые фразы. Он будет этим наблюдателем? Что значит сохранить в памяти? Значит, он будет жить? После этих слов сердце Макара бешено застучало, маленькая искра надежды на жизнь заставила его дышать чаще. Он уже не обращал внимание, ни на тошнотворную трупную вонь, ни на мух, которые лезли в глаза, нос и рот. Он дышал полной грудью и хотел жить.
Сквозь собственное хриплое дыхание Макар услышал шаги Потапова. Тот подошел сзади, крепко схватил Макара за шею. Неужели Макар ошибся? Он замер, сжался в комок и стал ждать укол спицы. Мозг лихорадочно соображал. Как так? Все же его ждет смерть? Но ведь Потапов не брал спицу со стола?
Рот и нос накрыло влажным. Биолог приложил к лицу Макара какую-то тряпку. Макар задергался, задержал дыхание, но вскоре все равно вдохнул. В голове помутнело, рот наполнила слюна. Он дернулся еще раз, а потом безвольно обмяк и стал засыпать.
Глаза закрылись, темнота подвала проникла внутрь сознания и окутала его. Потапов продолжал с силой давить на тряпку. Засыпая Макар слышал рядом чьи-то шаги и голос. Почему-то ему представилось, что он дома, в безопасности, спит в своей кровати, и это мама пришла разбудить его в школу…
9
Проснулся Макар резко и болезненно. Он дернулся, и все места, где тело стягивали веревки, висок и затылок выстрелили обжигающей болью. Он по-прежнему сидел на стуле. Вместе с ним за столом сидело четыре трупа. Потапов уткнулся носом в тарелку, скатерть перед ним была в рвоте. Похоже, что он в самом деле отравил себя.
Наступило утро, сквозь маленькие мутные окошки под потолком пробивался свет. Макар долго сидел всматриваясь в каждого: в Долина, в Колю, в Леву. Он не мог поверить в то, что все-таки остался жив, и эти мысли парализовали его.
Надо было выпутываться и бежать в лагерь, но очнувшись он и правда почувствовал себя героем картины. У этого психа все удалось. Смерть мальчишек предстала перед взором Макара чудовищным натюрмортом. Вряд ли когда-нибудь он забудет то, что случилось в этом подвале.
Раскачавшись на стуле Макар упал на пол, долго ворочался пытаясь извернуться и снять связанные руки со спинки стула, наконец-то это у него получилось. Затем он освободил ноги. Поискал взглядом в подвале что-нибудь острое, обо что можно было бы освободить связанные руки. Увидел бетонную лестницу, подполз к ней, повернулся спиной и стал тереть веревку о край бетонной ступеньки. Было больно, он обдирал руки, раны кровоточили, но он не останавливался, пока веревка не надорвалась.
Макар поднес посиневшие кисти к лицу, стал дышать на них, пальцы едва слушались. Он тер кисть о кисть, разгоняя кровь, пока не почувствовал, что руки оживают.
На карачках он взобрался по лестнице и откинул люк, ведущий наверх. Выбрался наружу. Свежий воздух был похож на самый вкусный на свете яблочный сок. Макар лежал рядом со зловонной дырой подвала и никак не мог надышаться. Вход в подвал находился среди кустов и груды обломков усадьбы. Было непонятно, как Потапов вообще нашел это место.
Надышавшись и опьянев от свободы и от того, что жизнь продолжается, Макар поднялся и шатаясь пошел в сторону от усадьбы. Он сделал круг вокруг, вспоминая, с какого ракурса видел ее, когда следил за Потаповым. Нашел нужный ракурс, развернулся и пошел в лагерь.
Лес только просыпался, раннее утро солнечными лучами выгоняло прочь ночную свежесть. Просыпались птахи, кружили от цветка к цветку работяги шмели. Все шло своим чередом, мир опять не заметил того, что случилось страшное.
И вдруг Макар понял, что для самого мира нет ничего страшного или прекрасного, что все в нем происходит так, как должно происходить. Мир живет, и все, что в нем случается, – неотъемлемая его часть. Нет ни добра, ни зла, есть постоянный круговорот вдохов и выдохов, рождения и смерти, света и тьмы, где одно не может существовать без другого. Ведь, если не будет боли, как понять, что ничего не болит? Если нет несчастья, как почувствовать себя счастливым?
Макар шел, будто плыл по воде огромного лесного озера. Перед глазами стояла туманная пелена. Он сам не понял, как вышел к забору лагеря, как дошел до ворот. Он долго стучал руками и ногами в дверь, кричал, чтобы его впустили, просил о помощи. В лагере тоже кто-то кричал.
Дверь открыл бледный сторож, перекрестился, и ни слова не говоря отступил в сторону. Макар вошел.
На площадке перед корпусами на коленях стояла завхоз Ирина Павловна. Она то рыдала, глядя в землю, то выла, смотря на небо, то просто кричала во весь голос и рвала на себе волосы. Жуткие крики взрослых и плач раздавались из административного корпуса и из корпуса малышей. Возле некоторых корпусов на траве и на тропинках лежали мертвые дети. Видимо они выбегали на улицу, в поисках помощи, падали и уже не могли встать. Значит, Потапов не лгал.
Врачиха Валентина Петровна выбежала из одного корпуса и побежала в другой, потом увидела Макара, чуть не споткнулась, остановилась.
– Живой! – закричала она и побежала к нему. – Живой, родненький ты мой!
Она схватила Макара в охапку, обнимала, целовала.
– Живой, хоть один живой, – шептала она. – Сыночек мой родненький.
Макар понял, что она не в себе, оттолкнул ее и пошел в сторону своего корпуса. Нужно было собирать вещи. Не хотелось ни минуты больше оставаться в этом лагере. Лучше уж сидеть на чемодане за воротами, чем быть тут.
– Смотри, Валь, еще один, – сказал сторож.
Макар увидел, как по тропинке к ним в одних трусах и майке идет Савва. Савва плакал. Врачиха побежала к нему.
– Живой, живой, сыночек! – кричала она.
Савва, стиснутый в объятиях Валентины Петровны, посмотрел на Макара, но тот не смотрел в его сторону. Он шел и думал о Люське. Неужели, она тоже умерла? Теперь в городе они не погуляют. Теперь они никогда больше не погуляют. Интересно, а можно забрать мертвую Люську с собой домой или будет плохо пахнуть? Мысли путались в голове.
ЭПИЛОГ
Макар вошел к себе в палату. Ребята лежали, кто где. Илья свернулся калачиком на своей койке, лицом к стене, обхватив живот. Сзади на штанах расплылось мокрое пятно, по синюшному цвету кожи было понятно, что он мертв.
Генка лежал ничком прямо на проходе, в луже собственной рвоты. Петька сидел на полу возле тумбочки, голова его завалилась набок, на подбородке и майке налипли остатки пищи.
В палате стоял кислый дух нечистот. Макар переступил через Генку, подошел к окну и распахнул створки. Вместе со свежим воздухом в палату ворвались мухи. Макар подошел к своей тумбочке и хотел было начать собирать вещи, но увидел уголок тетрадного листка, который торчал из-под подушки.
Он вынул сложенный пополам листок, развернул и прочитал: «Не ешь и не пей ничего сегодня на ужине. Хочу, чтобы ты жил». Боль в затылке вспыхнула с новой силой, перед глазами пронеслись велосипедные спицы в руках Потапова, расползающееся пятно крови на футболке Левы, агония Долина.
Макар узнал почерк, такими же аккуратными, прижатыми друг к другу буквами была подписана тигровая бабочка. Медленно, сквозь пелену, которой закрылось его сознание от окружающего мира, к Макару пришло понимание того, что происходило на самом деле, и с кем разговаривал биолог.
У Макара перехватило дыхание. Он подбежал к окну и посмотрел на площадку перед корпусами. Там Валентина Петровна стояла в обнимку с Саввой и гладила его по голове утешая. От жилого корпуса малышей нечеловеческой походкой к ним шел лагерный баянист. Увиденное подкосило даже повидавшего всякое фронтовика.
Все так же светило солнце, медленно ползли по бархатно-синему небу облака, чирикали, перелетая с дерева на дерево, птахи. Ветер шелестел листвой и гулял волнами в траве. Порхали над цветами в клумбах лимонницы и крапивницы. Но сам лагерь, заваленный трупами, замер и навсегда остался в памяти сумасшедшего коллекционера.
Сторож распахнул ворота. Внутрь, сверкая мигалками, въехали три экипажа скорой помощи, во главе с милицейской машиной.
Макар выдохнул, сложил тетрадный лист и положил в карман, а затем пошел собирать вещи. Странно, но в тот момент ему очень захотелось купить сачок.
