Текст книги "Роль (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Твой? – спросил он у Бежина.

– Нет, – признался Бежин.

Парень взял кейс и направился к двери. Воров Бежин не любил и с детства знал, что их бьют.

– Куда потащил?! Твой, что ли? – Бежин взял парня за грудки, прижал к стене и приподнял над полом вместе с портфелем.

Из кабинки вышел Широков. Он увидел прижатого парня с кейсом в руках и ударил автоматически. Удар получился жестокий – затылок парня был прижат к мраморной стене. Он беззвучно сполз вниз, распластался на полу без признаков жизни.

– Ну, ты где застрял, Бибиков? – В туалет вошел еще один из бойцов. Он хотел что-то сказать, увидев тело Бибикова на полу, но не успел. Бежин ударил в живот, а Широков в подбородок. Также беззвучно боец улегся рядом с Бибиковым.

Пытаясь понять, что происходит, Бежин и Широков переглянулись. Но думать было некогда – за дверью смеялась и галдела остальная компания. Их было, как минимум, восемь. На этот раз их захлестнула волна ударов со всех сторон. Прижавшись спиною к спине, случайные соратники заняли круговую оборону. Обнаружив, что с кондачка обидчиков не взять, молодые одновременно и несколько заученно приняли стойки, характерные для восточных единоборств и принялись с криками «Йа!» и «Хэй-хо!» выбрасывать вперед руки и ноги. Однако карате и тейквондо в тесном помещение и при стечении народа были малоэффективны. Порою, кто-либо из бойцов в запале заезжал пяткой в лоб своему соседу, и вообще, сливающиеся вопли и полная неразбериха позволяли Широкову и Бежину держать ситуацию под контролем. Зато крестьянские удары кулаком сверху, нанесенные вовремя защищавшимися, давали поразительный эффект. Вскоре на полу лежало четверо, включая Бибикова, а остальные рисковали затоптать поверженных. Заметив это, старший в компании притормозил.

– Отставить! Достали корки! Быстро!

У Бежина зарябило в глазах, от окруживших его красных книжечек. Старший раскрыл свое удостоверение и сунул прямо в нос Бежину.

– Школу сегодня закончили? – догадался Бежин.

Старший подозрительно взглянул на него.

– Ну…

– Отмечаете? – уточнил Бежин.

– Ну, – подтвердил старший. Ловким движением Бежин вырвал из его руки удостоверение, молниеносно сунул в карман.

– Драка в общественном месте. Нехорошо, товарищ старший лейтенант.

– Отдай документ! – потребовал старший.

– Свои документы получите в управлении, – строго сказал Бежин. – Напишите объяснительную и подойдете завтра к восьми ноль-ноль. Не опаздывать.

– Да ты кто такой?! – возмутился офицер. Бежин мельком взглянул на свое отражение в зеркале, насупился, погладил плечи шелковой рубахи.

– Если б я хотел, чтобы всякий лох это знал, погоны для тебя бы надел.

Широков пригляделся к Бежину, оценил его искусство перевоплощения. Старший растерялся.

– Четверых ребят вы неправильно положили, – упрекнул он.

– Двоих, – уточнил Бежин. – Эти сами нарвались. Нечего было ногами махать.

– Ну, двоих, – признал старший. – Значит, так. По стольнику за каждого и корки назад. Итого двести баков. И разбежались.

– Стыдно торговать телами товарищей, – торговался Бежин.

– А ты хотел бесплатно уйти? – возмутился старший.

– Нет у меня денег, – упирался Бежин.

– Я заплачу. – Широков достал бумажник, протянул две купюры старшему.

– Документ давай, – сказал тот.

В туалет вошел мэтр, мигом оценил ситуацию.

– Что тут происходит?

– Так, побеседовали, – объяснил старший.

Мэтр посмотрел на деньги в его руках.

– За шум заплатить бы надо.

– Сколько?

– Ста хватит.

– Обсосешься. – Старший обернулся к Бежину. – Ксиву гони.

– За шум заплатить бы надо, – вступился за мэтра Бежин.

– Подавись. – Старший сунул одну купюру в руку мэтра, и тот мгновенно исчез.

Бежин отдал удостоверение. Компания принялась поднимать лежащих. Бибиков вдруг открыл дикие глаза и, указав перстом на Бежина, заорал:

– Это он меня бил! Он!

– Тихо, тихо, – успокоил его старший. – Разобрались уже.

Бибиков никак не мог понять, как разобрались, если обидчики живы, здоровы и не арестованы.

– Он же меня бил, он! – продолжал кричать он из двери.

Бежин и Широков остались наедине.

– За что ты его бил? – спросил Широков.

– Ничего себе! – возмутился Бежин. – Это ты его бил. А я подумал, он вор, портфель твой украсть хочет.

– А он, наверно, думал, что забыл кто-то, мэтру отдать хотел. – Широков приглядывался к Бежину, обнаруживая, что тот поразительно похож на его шефа.

– Я не знал, что он мент, – оправдывался Бежин. – Рожа бандитская. Не разберешь их.

Широков взял кейс.

– В общем, недоразумение вышло.

– Может, там ценное что-то.

– Там уши, – сказал Широков.

– От мертвого осла? – пошутил Бежин.

– От мертвого осла, – серьезно подтвердил Широков.

Он вошел в кабинку, выбросил у унитаз уши бедного Пини и спустил воду.

Бежин пел один. Это была очень нежная, тихая песня о любви и разлуке, и он был совсем не похож на того Бежина, который только что бился в ресторанном сортире. Столик выпускников милицейской школы был пуст, в зале стало тихо, к песне прислушались. Когда Широков вошел в кабинет, испанская танцовщица уже сидела на коленях у Павлова.

– Брысь! – Широков смахнул ее с коленей, выставил вон.

– Ты что? – удивился Павлов.

– Тебе надо исчезнуть, – сказал Широков. – И как можно быстрее.

– Хорошо, я уеду за границу.

– Только не за границу. Документы засветишь, он тебе в два счета вычислит. За границей служба регистрации иностранцев четко поставлена. Здесь на дно ляжешь.

Павлов нахмурился.

– Надолго?

– Хорошо бы навсегда. Он не успокоится, пока тебя не убьет. Вопрос стоит просто – или ты, или он. Против Левушки тебе никакая охрана не поможет.

– Что же делать? – спросил Павлов.

– Деньги надо было заплатить, – отрезал Широков.

– Ну, сейчас-то что? Я же вижу по глазам, ты что-то придумал, Сережа.

– Есть одна мысль, – с некоторым самодовольством сказал Широков. – Для другого бы после такой подлости, ей Богу, пальцем бы не пошевелил. Но уж поскольку с детства тебя знаю… Взгляни-ка.

– Он приподнял штору.

– Ну? – Павлов глядел на сцену.

– Не узнаешь?

– Где-то, кажется, видел, – неуверенно сказал Павлов.

– Не где-то, а в зеркале. Это же ты.

– Неужели я так похож на педераста? – обиделся Павлов.

– Особенно когда долги не отдаешь, – съязвил Широков. – Я к нему присмотрелся – подмазать его, поднатаскать – справится. Артист.

– Ты хочешь сказать, он заменит меня? Ерунда.

– Незаменимых нет, говорил товарищ Сталин. – Типун тебе на язык. Ну, ладно, я еще понимаю, в одетом виде. А Илзе?

– Она плохо видит.

– Разве женщине надо видеть? Она мгновенно узнает любого мужчину на запах, на вкус, на слух. Для нее прикосновение кожи в постели лучше всякой дактилоскопии.

– Ну, это вещи субъективные. А вот когда девять человек уверенно говорят десятому, что белое – это черное, он, в конце концов, соглашается, сказал Широков. – Психология. А они скажут. Скорее всего, она самой себе не поверит, даже если увидит. А она не видит.

Павлов снова поглядел на Бежина.

– Ты хочешь, чтобы этот хмырь жил в моей квартире, ездил на моей машине, тратил мои деньги и трахал мою жену?

– Ты хочешь, – поправил Широков. – Потому, что убивать будут тоже его. Впрочем, смотри, тебе решать. К тому же, я думаю, это ненадолго. Левушка не заставит себя ждать.

– Ну, хорошо, он замочит его, потом появлюсь я, и он замочит меня. Так?

– Нет, – возразил Широков. – Мы предупреждены и сможем все держать под контролем. Когда он клюнет на наживку, мы его возьмем. Я же сказал – либо ты, либо он. Пусть покойником будет он. Или ты считаешь иначе?

Бежин закончил петь. Ему захлопали, он раскланялся. Мэтр смахнул слезу белоснежным платочком.

– Овца сраная, – сквозь зубы выругался Павлов. – Она с этим придурком за ведро супа в голодный год в постель не ляжет.

– Кто? – не понял Широков.

– Илзе, кто же еще.

Широков, отвернувшись, ухмыльнулся.

– Угу.

У выхода Бежина догнал мэтр.

– Андрюша, погоди-ка. – Он протянул сто баксов. Бежин смутился.

– Ты что, дядя Слава, не надо. Это твои деньги.

– Бери, бери, я много зарабатываю, а ты молодой, тебе надо. – Мэтр сунул деньги в карман его куртки.

– Нехорошо как-то.

– Очень хорошо, – оборвал мэтр. – Это тебе за песню. Спасибо, милый.

Широков, наблюдавший за сценой, сел в автомобиль, хлопнул дверцей.

На сцене звучали последние такты музыки. Дети в зале нестройно аплодировали, смеялись, переговаривались и стремились наружу. Бежин играл старика. Он вышел на поклоны в огромной седой бороде и таком же всклокоченном парике с сетью через плечо. Громче всех хлопал Широков. Он стоял в проходе и мешал детишкам выйти. Вслед за Бежиным вышла старуха с разбитым корытом.

В гримерной Бежина встретил Савинов.

– Гениально, старик!

– Ты про О'Нила? – устало спросил Бежин.

– О'Нил – вчерашний день. Будем ставить «Гамлета», – заявил Савинов.

– Тогда Шекспир, вообще, архаика. Нина вазелин оставила? – спросил Бежин.

– Шекспир вечен. Она пораньше отпросилась. Мы сделаем все по-другому. Представь – Гамлет – шпион ганзейских купцов. У них тогда в Дании мафия была…

– Корь? – спросил Бежин.

– У купцов? – удивился Савинов.

– У Нининого ребенка, – пояснил Бежин.

– А ты откуда знаешь?

– По радио предупреждали, что эпидемия. Так, нет вазелина?

– Да бес с ним, с вазелином. Так вот, Ганзе не в кайф, что в Датском королевстве беспорядки из-за Клавдия, они и завербовали пацана в Гейдельберге. Как?

Воды в кране не было.

– А я вчера такую девушку встретил, – сказал Бежин.

– И заметь, как вовремя Фортинбрассу приспичило идти воевать Польшу!

– Маразм. – Глядя на себя в зеркало, Бежин дернул себя за бороду и оборвал ее.

На глазах выступили слезы, то ли от боли, то ли от беспросветной жизни.

Бежин стоял на перекрестке в безумной надежде, встретить прекрасную незнакомку.

– Эй, маэстро, – услышал он и обернулся.

Из окна автомобиля его поманил Широков. Бежин подошел, наклонился.

– Ты?

Широков открыл дверь.

– Садись, разговор есть.

– Я опаздываю, – возразил Бежин.

– Успеешь, садись.

Бежин сел, затемненное стекло поднялось, машина мягко и быстро тронулась. Ее место тут же занял другой автомобиль. Из него вышла вчерашняя девушка, пересекла тротуар и скрылась в дверях клиники.

– Говори короче, – поторопил Бежин. – Мне работать надо.

– Уже не надо, – возразил Широков.

– Почему? – насторожился Бежин.

– Ты в «Вертепе» больше не работаешь. Леван, мой давнишний приятель, очень огорчился, но согласился тебя отпустить. Хватит тебе по кабакам голых теток обслуживать. Ты стоишь большего.

– Какое ты имел право?! – возмутился Бежин. – Ты чего лезешь не в свое дело?!

– Такое, что у меня есть к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

– Что за предложение? И откуда ты знаешь, что я не смогу отказаться?

– Знаю. Я ведь постарше тебя. Кстати, давай познакомимся. Меня зовут Сергей Сергеевич Широков, а ты, насколько я знаю, Андрей?

– И что дальше?

– А дальше то, что с сегодняшнего дня ты уже не Андрей. – Широков открыл кейс, достал паспорт, протянул Бежину. – Взгляни.

С фотокарточки на Бежина смотрело до боли знакомое лицо.

– Павлов Анатолий Иванович, – прочел он.

– Именно, – подтвердил Широков. – Коммерсант, очень богатый и влиятельный человек. Некоторое время ты побудешь им. За хорошее вознаграждение, разумеется.

– Интересно девки пляшут. И почему ж это я должен согласиться?

– Потому, что ты актер. Тебе дают главную роль и предлагают хороший гонорар. Настоящие профессионалы от таких предложений не отказываются.

– С чего ты взял, что я настоящий?

– Успел заметить, – польстил Широков. – А кроме того, тебе нужны деньги, я же видел как ты лихо у старика мои сто баков за шум отбил.

– Да он сам всучил! – возмутился Бежин. – Хочешь, я эту вонючую сотку назад отдам?

– Не надо, – остановил Широков. – У меня таких много. Так как?

– Зачем это нужно?

– Видишь ли, владелец этого паспорта, будучи в командировке, внезапно скончался.

– Умер?!

– Что тут такого? Дело житейское. Все бы ничего, но покойник не успел завершить некоторые финансовые дела, суть которых тебе знать необязательно.

– Почему?

– Потому, что ты не будешь заниматься делами. Твое дело – побыть в обществе пару недель живым и здоровым, как будто ничего не случилось, – объяснил Широков.

– Зачем жить, если ничего не делать? Какой смысл?

– Философский вопрос, – усмехнулся Широков. – Быть или не быть. Смысл жизни – в жизни. Жизнь и есть самое главное дело.

Бежин поморщился.

– Давай попроще.

– А если конкретно – он уже подписал важный контракт, а партнеры пока думают. Подпишут – будет финал, поклоны, цветы и аплодисменты.

– И гонорар, – уточнил Бежин.

– И гонорар, – подтвердил Широков.

Бежин подумал.

– Вообще-то, покойников играть – к долголетию. Примета такая. Общество, ладно, а родственники? Есть у него близкие? В смысле, были?

– У него была жена. В смысле, и сейчас есть.

Бежин подозрительно взглянул на Широкова.

– Что ты этим хочешь сказать? Она, надеюсь, знает?

– Нет.

– Как? Ты хочешь сказать, что мне придется играть перед ней?

– Да.

– Выходит, я буду должен жить с его кастрюлей? И в постель с ней ложиться?

– И в постель.

– Я жиголо не работаю, дело тут не о деньгах. Не стану я чужую тетку трахать.

– Не строй из себя целку. Ты же работаешь у Левана с девушками. Также продаешься.

– Это совсем другое дело.

– Ах, значит, стриптизерш руками не трогать? Можно подумать, кто-то придерживается этих строгих правил.

Бежин не сумел возразить.

– Зачем это, если речь идет о контракте?

Широков вздохнул.

– Я в тебе не ошибся – соображаешь. Конечно, контракт контрактом, но речь, действительно, не о деньгах. Понимаешь, эта женщина очень больна. Ей предстоит сложная операция. Она безумно любит своего мужа, и если узнает… В общем, до операции не доживет. – Широков достал из кейса альбом, мягко положил на колени Бежина. – Вот, посмотри, с кем тебе доведется общаться.

Бежин открыл его.

– Мне, конечно, жаль инвалидку убогую, но… Он взгляну на фотокарточку ребенка с плюшевым мишкой.

– У нас уже и дети есть?

– Нет. Это ты в детстве.

– Но не настолько, – продолжал Бежин. – Что я себя, на помойке нашел? Уж, лучше я старика буду играть, пока грима не потребуется, и девочкам аккомпанировать. – Он перевернул страницу. – Кто это?!

Это была свадебная фотокарточка. Девушка, что он встретил вчера, в фате была столь красива, что у Бежина прервалось дыхание, а в голове затинькало серебристое фортепиано. А рядом во фраке стоял он.

– Ты оказался глупее, чем я думал, – огорчился Широков. – Это твоя жена.

Доктор рассматривал рентгеновские снимки.

– Раздевайся, милая.

– Зачем? – удивилась Илзе.

Доктор не опустился до разъяснений.

– Можно за этой ширмой. Илзе зашла за ширму.

– Также одна крестьянка говорила Михал Афанасьичу.

– Какому Михал Афанасьевичу? – спросила медсестра.

– Булгакову, милая, – объяснил доктор.

– Зачем, говорила? У меня горло болит, а не это.

– После первой мировой пол-России страдало от сифилиса.

– У меня не сифилис, – сказала Илзе.

– Это я так, к слову. А что, есть такая возможность?

– Нет. – В голосе Илзе не было уверенности. Она вышла из-за ширмы.

– Впрочем, возможность есть у всех. – Забавный доктор рассматривал Илзе нескромным взглядом, прижав к щеке фонендоскоп. Она сконфузилась.

– Что это вы делаете?

– Грею, милая. Прикосновение холодного прибора неприятно телу.

Сестра смотрела на них насмешливо.

– Нам предстоит очень сложная операция, деточка. – Он нежно прижимал к коже Илзе фонендоскоп. – С общим наркозом шутить не стоит. Я должен провести всестороннее обследование. Ложись, милая.

Илзе легла на кушетку. Доктор руки подмышки, чтобы согреть.

– Твои родные знают об операции?

– Это имеет значение? Муж знает.

Также ласково доктор пальпировал ее.

– Он тебя любит?

– Какая разница? – возмутилась Илзе.

– Так больно? – спросил доктор, вдавливая пальцы в подреберье.

– Больно, – сказала Илзе. – Я не хочу быть слепой.

– Слепота не самое страшное в жизни. Некоторые даже предпочитают не видеть.

– Я не из их числа, – сказала Илзе. – Понимаешь, деточка, операции на мозге всегда связаны с риском.

– Но ведь другого выхода нет, – возразила Илзе.

– Можешь одеваться, – разрешил доктор. – Бывали случаи, когда твое заболевание излечивалось само по себе.

– Какие случаи? – из-за ширмы спросила она.

– Вследствие травм или сильных переживаний. Как говорят в народе – пыльным мешком из-за угла.

– Каких переживаний?

– Внезапная смерть близкого человека, например, или любовь.

– Значит, я должна ждать какой-то там любви и слепнуть? – возмутилась Илзе. – Да и какие гарантии, что это случиться?

– Любовь не дает гарантий, – печально согласился доктор.

– Возьмите направление на анализы. – Сестра протянула бумажки.

Илзе взяла.

– Спасибо, до свидания.

– До свидания, – сказал доктор.

Илзе вышла.

– Зачем ты ее раздевал? – спросила сестра.

– Полюбоваться хотел, – признался доктор. – Такая красавица.

– Старый ты развратник, – с любовью сестра. – Тебе надо было в гинекологи идти, а не в окулисты. До тошноты бы нагляделся.

– Глаза – тоже зеркало души, говорил Антон Палыч. А глаза у нее красивые. – Он взял снимок, отошел к окну. – Жалко, если помрет.

– Плохо?

– Операцию срочно надо делать. Может, что и получится.

Илзе плотно прижала ухо к двери. По бледности на лице можно было заключить, что обостренный слух не подвел ее.

Салон красоты «Золушка» принадлежал Павлову, и если его служащие и сомневались в идентичности хозяина, вида не подавали. Окулист поставил контактные линзы, изменившие цвет глаз Бежина, и уступил место парикмахеру. После покраски и стрижки, его место занял визажист. На шее появилась родинка, а на запястье потускневшая с годами Катя. Маникюрша привела в порядок руки и ноги и передала клиента портному. Тот сделал нужные замеры, выяснил цвет и фасон и ушел, столкнувшись на пороге с дантистом. Золотая фикса увенчала работу над внешностью. Бежин словно не замечал хлопотных операций над собою – его словно посадили на лошадку детской карусели – картинки вокруг менялись, а он оставался на месте, а в ушах, тоже как на аттракционе, звучала музыка – встречный марш, предвещающий чудесную встречу. Он безропотно стерпел даже нанесение шрама от аппендицита, хотя ужасно боялся щекотки. Далее рисунок роли усложнился. Он смотрел слайды и видео, учился застегивать и расстегивать браслет на часах, как это делал только Павлов, обкусывал кончик сигары, прикуривал и до тошноты дымил ею. Он привыкал брякать льдом в бокале любимого Павловым джина, морщить лоб, внезапно задумавшись, щелкать пальцами, потирать запястья и прочая, прочая, прочая.

Потом часами слушал магнитофон, повторяя, характерные словечки и выражения. Бежина увлекла новая работа.

Напоследок они просмотрели необходимые документы.

– Кажется все, – устало сказал Широков. – Да, чуть не забыл…

Он протянул Бежину чековую книжку и ручку «Parker».

– Это так, для антуража. Не вздумай писать. Если прижмет, печатай на компьютере – я подпишу.

– Зачем? – с энтузиазмом сказал Бежин. – Я с детства любой почерк подделывать умел. Не то, что за классную, за завуча расписывался. – Он открыл книжку и, глядя на образец, мгновенно выписал тысячу долларов.

Широков посмотрел его на свет.

– Ну, ты даешь…

Он нажал кнопку и в кабинет вошел секретарь.

– Новенький? – Широков многозначительно взглянул на Бежина, мол, кого могли, заменили. Молодой секретарь покраснел.

– Вчера приняли. С испытательным сроком.

– Вот мы сейчас тебя испытаем. Как звать?

– Павел.

– Сгоняй-ка, Паша, вниз в банк, пускай девчонки обналичат. Сделаешь?

– Слушаюсь! – Паша схватил чек и побежал к двери.

– Постой. Если возникнут недоразумения, пускай сюда позвонят, понял?

– Так точно! – секретарь исчез.

Широков обернулся к Бежину.

– Какого же черта ты с такими талантами в задрипанном театре делаешь?

– Искусство, – смутился Бежин. – Кстати, нужно бы сделать последний прогон.

– Делай, – разрешил Широков.

– Я один не могу оценить свою работу.

– Я оценю, – сказал Широков.

– Нет, – возразил Бежин. – У тебя глаз замылился. Нужна свежая голова и взгляд профессионала.

– Так что ты хочешь, говори прямо?

– Мне нужен режиссер.

– Нужен – наймем. Кто у вас там в авторитете? Виктюк?

– Есть и получше, – сказал Бежин. – Но мне их не надо. У меня есть свой.

В кабинет вбежал запыхавшийся Паша, протянул деньги.

– Что это? – спросил Широков.

– Вы же просили побыстрее, – удивился секретарь.

Озадаченный Широков взял деньги.

– Проблем не было?

Паша прижал ручки к груди.

– У вас со мной не будет никаких проблем, поверьте!

– Можешь идти. – Широков повернулся к Бежину, посмотрел на деньги в руках. – Своему сам будешь платить. В разумных пределах, конечно.

Перед домом стоял мерс Павлова, в котором сидели Широков и Бежин.

– Поехали, – скомандовал Широков.

Бежин выдохнул и повернул ключ зажигания.

– Наглее, нахальней надо, – подсказывал Широков. – Скорость держи, чайников обходи.

– А если ГАИ? – спросил Бежин. Широков усмехнулся.

– Тебя это волновать не должно.

Будто нарочно, появился постовой. Он, поднял жезл, чтобы остановить иномарку, превысившую скорость, но, узнав Павлова, отдал честь. Бежин в ответ небрежно помахал.

– Примерно, так, – похвалил Широков.

Они подъехали к театру.

– Ну, ни пуха ни пера, – пожелал Широков.

– Пошел к черту. – Бежин вышел из машины, вошел в театр.

Он был одет в длинное верблюжье пальто, в широкополой шляпе, с зонтом-тростью. Вахтерша не узнала Бежина, встала.

– Вы к кому, господин?

Бежин нахмурился, как Павлов, сказал его голосом.

– Мне нужен артист Бежин… Андрей, кажется?

– Андрюшка, Андрюшка, – радостно подтвердила вахтерша. – Но его сейчас нет. Может, пройдете к директору?

Бежин словно не расслышал последней фразы.

– Владимир Юрьевич Савинов есть у вас такой?

– Этот всегда есть. На третьем этаже в гримерной. А может, с монтами козла забивает.

– Где лифт? – спросил Бежин.

– Нету лифта. Не предусмотрели. А вы попробуйте пешочком, по лесенке.

Постукивая зонтом по ступеням, Бежин с достоинством стал подниматься, совсем не так, как пулей взлетал наверх актер Андрюшка.

Восторженный Савинов встретил его на пороге гримерной.

– Гениально!

У Бежина упало сердце – Савинов узнал его.

– Вы – спонсор? – спросил Савинов.

От неожиданности Бежин по Павловски оттопырил мизинец с изумрудом.

– Чего?

– Ну, меценат. Вы садитесь… – Савинов придвинул стул. – Я по глазам вижу, что вы хотите помочь детскому театру.

– Детскому? – Бежин извлек огромную сигару, обкусил ее, выплюнул кончик на пол, долго прикуривал длинной спичкой. – А для взрослых вы спектаклей не делаете?

– Пока нет, – признался Савинов. Бежин встал.

– Значит, меня ввели в заблуждение. – Он направился к двери.

– Постойте, куда же вы?! Пока мы не ставили для взрослых, но мы можем, если надо! – Савинов схватил Бежина за рукав пальто, потащил обратно.

Брезгливо Бежин убрал руку Савинова с рукава.

– Мне говорили, вы на какой-то фестиваль собираетесь в Штаты?

– На О'Ниловский, – радостно подтвердил Савинов. – Собираемся – не то слово, скорее, мечтаем. А откуда вы знаете?

– Неважно.

– Действительно, – согласился Савинов. – О'Нил – гениальный драматург, и если мы его поставим, то американцы…

– Это ваши проблемы. А мне надо двоих ребятишек к Дедушке отправить.

– Внуков? – удивился Савинов. – К деду?

Бежин блеснул зубом.

– Ну да. К любимому дедуле. Нашим детишкам под тридцатник. Оформите документы, как артистам. – Он пустил дым в лицо режиссеру.

– А они артисты? – спросил Савинов.

– Еще какие, – подтвердил Бежин. – РУБОП от их концертов буквально рыдает.

Савинов сообразил.

– Ну, если вы оплатите дорогу всей труппе туда и обратно…

– Без базара, – согласился Бежин. – Еще я слышал, вы хотите поставить насчет того, как немецкие авторитеты решили шишку в Швеции держать.

– В Дании, – поправил Савинов. – Ганзейские купцы. Но, я не понимаю, откуда…

– Ну, да. Это Ганзейская группировка грамотно работала. Мне это чисто по искусству нравится. Я бы сам такое поставил, но у меня другие задачи.

– Понял! – сообразил Савинов. – Это вам Андрюшка Бежин рассказал! В «Вертепе»!

– Нина растворитель оставила? – спросил Бежин своим голосом.

– Что вы сказали? – удивился Савинов.

– Ах, да, она же сегодня с ребенком в поликлинике…

– Как вы узнали?

Бежин достал из кармана футляр, извлек и положил туда линзы, снял шляпу, взъерошил прическу, поглядел Савинову в глаза.

– Гениально, старик! – выдохнул Савинов.

Они спускались по лестнице. Навстречу им попалась старуха с корытом.

– Позволь тебе представить, нашего покровителя, Юленька, – понтанулся Савинов. – Анатолий Иванович Павлов, бизнесмен.

Под гримом старухи было лицо молодой черноглазой женщины. Она посмотрела на Бежина загадочным печальным взглядом.

– Вот ты какой стал, – сказала она с провидческой горечью. Бежину стало не по себе.

– Да ты что, Юля! Это же просто роль, игра. Я же вернусь.

Юля покачала головой и пошла по лестнице наверх, заботливо, словно младенца, прижимая к груди, разбитое корыто.

В основное рабочее время Левко служил в префектуре. В кругу его обязанностей была прозаическая забота о коммунальном хозяйстве водопровод и канализация, чердаки и повалы, дворы и мусорные контейнеры. Его ценили за аккуратность и побаивались щепетильности – Левко не брал даже самых безобидных взяток. Левко любовно, словно оружие, рассматривал дворницкую метлу. Снял трубку, набрал номер.

– Левко беспокоит. Да, из префектуры. Я насчет метл. Нет, метл. Сказать по буквам? Обыкновенных, березовых. Как, не занимаетесь? Не надо мне говорить, уважаемый, я сам чиновник, и передо мною лежит ваша должностная инструкция. В ней русским языком написано – хозяйственный инвентарь… Ну, и что, что с тридцать седьмого года? Вы полагаете, с тех пор мусора на улицах меньше стало?

Толстая бухгалтерша за столом напротив смотрела на него с иронией. Он давно перестал представлять для нее интерес как мужчина, пусть и невзрачный.

– А вы пробовали сами мести тем, что прислали? А вы попробуйте. Я тут прикинул… – Левко надел очки и придвинул бумаги. – Количество лозы ниже нормы на двадцать шесть и три десятых процента на единицу изделия. Черенки неошкурены, плохо оструганы. Сучкистость и волокнистость не соответствуют ГОСТу… Куда, вы сказали, мне пойти?!

Бухгалтерша не выдержала, прыснула.

– Нет, по буквам не надо, – сказал Левко. – Вы, наверно, недавно служите? Потому, что еще не знаете Левко. Но вы его узнаете, уважаемый. И тогда посмотрим, кто куда пойдет. – Он кинул трубку и лихорадочно принялся писать в ежедневнике. – Они еще узнают… Надолго запомнят…

– Господи, да что ж вы им сделаете, Орест Маркович? Убьете? Зарежете? Застрелите?

Левко перестал писать, уставился на бухгалтершу.

– Ничего вы им не сделаете, – заключила она. – Зря только нервы себе портите. Что же теперь, удавиться из-за этой метлы?

Левко успокоился.

– Давиться не надо. Надо работать. Постоянно, честно и всем без исключения. – Он снова набрал номер. – Горлифт? Левко беспокоит из префектуры. Когда вы будете вовремя чистить лифтовые шахты? Что значит, недавно? А вы нюхали, чем оттуда пахнет? Там крысы, а они, как и люди, иногда умирают и разлагаются… Ну, знаете, если вы монополизировали все московские лифты, то извольте следить! А не можете, мы сами это сделаем. До свидания.

– Лифты уж совсем не наша епархия, – сказала бухгалтерша.

– Если так рассуждать… – Раздался звонок, он снял трубку. – Префектура. Уже сделали? Отлично. Вы выдержали размеры? – Он придвинул бумаги. – Сталь углеродистая, полтора дюйма. Так и есть? Штыри хорошо заточены? Нет, уж, вы заточите как следует, мы не собираемся копать под ограду траншеи, чтобы не нарушать травяной покров. Спасибо, транспорт мы пришлем сами. – Он положил трубку. – В этой жизни все наша епархия, Клавдия Дмитриевна. Так. – Левко взглянул в ежедневник. – Еще осталось заказать кирпич.

На всякий случай первую встречу Широков решил проконтролировать. Он сидел в студии в наушниках, перед ним был пульт, крутились катушки магнитофонов.

– Раз, два, три, проверка аппаратуры, – сказал он в микрофон. – Как слышишь меня? Прием.

Бежин сидел в кресле в шелковой пижаме, звякая кубиками льда в бокале, курил сигару. Неодетые люди на экране видео вздыхали, стонали, охали и чмокали. Крутился порнофильм.

– Слышу хорошо. Пять девять пять, – отозвался Бежин.

– Чем ты там занимаешься? – удивился Широков, услышав сладострастные звуки.

– Смотрю коллекцию покойного, как ты советовал. Обязательно эту чушь смотреть?

– Да. Павлов часами может любоваться. То есть, мог, – поправился Широков.

Открылась входная дверь, вошла Илзе. Скользнула по Бежину отрешенным взглядом, будто муж не уезжал в командировку, или его, вообще, не было, прошла в свою комнату. Бежин был разочарован.

– По-моему, она меня не узнала, – сообщил он.

– Тебя она и не должна узнать, – ответил Широков. – Что она делает?

– Она… – Огорченный Бежин едва не принялся описывать изощренные манипуляции порнозвезды на экране. – Не знаю, – спохватился он. – Она у себя.

– Ну, и хорошо.

– А мне что делать?

– Ничего. А что бы ты хотел с ней делать? Смотри кино.

На экране азартно совокуплялась ватага людей.

Илзе села за рояль, положила руки на клавиши, заиграла Бетховена. Меланхолическая «К Элизе» звучала в ее исполнении слишком экзальтированно, даже истерично. Она смотрела в одну точку, вспоминая роковые слова доктора, подслушанные в клинике. В дверях появился Бежин. Илзе резко прекратила играть.

– Что?

– Любимая, – сказал Бежин, – мне кажется, ты не совсем точно расставляешь акценты. Зачем столько экспрессии? Эта музыка нежная, терпкая, словно воспоминание…

– Что ты делаешь?! – заорал Широков. – Этого не может быть! У Павлова абсолютно нет слуха! То есть, не было…

Бежин вытащил из уха назойливый жучок, небрежно сунул в карман, подставил к роялю стул и сел рядом с Илзе.

– Не надо так давить на форту, – объяснил он. – Людвиг Ван рассказывает о безвозвратно утраченной любви, но без надрыва. Он безмерно благодарен ей уже за то, что она просто была. Во вступительной части очень уместно использовать левую педаль.

Он заиграл. Илзе изумленно смотрела на него.

– Примерно так, – самодовольно сказал Бежин, блеснув зубом.

– Это тебя твои шлюхи научили? – спросила Илзе.

– Чему? – растерялся он. Илзе в бешенстве вскочила.

– Ты можешь делать что угодно, спать с кем угодно, пропадать днями и ночами, но этого, Павлов, я тебе никогда не прощу!

– Чего?

– Для меня у тебя слуха нет, а для них – Бетховен с акцентами? – На ее глазах выступили слезы.

– Ну, подожди… – Он встал, попытался обнять ее.

Она выскользнула, скрылась в ванной. Бежин подергал ручку.

– Милая, не сердись. Я вовсе не хотел тебя обидеть…

Илзе метнула взгляд на вентиляционную решетку и полезла под ванну. Патрон тускло блестел у стены, но дотянуться она не могла. Она встала, огляделась, изо всех сил дернула вешалку для полотенец. Услышав странный шум, постучал.