Текст книги "Роль (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Воронков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Дмитрий Воронков
РОЛЬ

Плоская крыша завода была длинною почти километр. Внизу некогда находился цех холодного проката – стальной лист должен был пройти этот путь без поворотов сквозь валки, постепенно приобретая нужную толщину. По крыше запросто можно было ездить на мотороллере. План Левко был прост и остроумен. Завод занимал площадь в несколько гектаров, был обстроен гаражами и складами, огорожен бетонным забором. На то, чтобы обойти или объехать сооружение, требовалось не меньше получаса, и то, если ориентируешься в местной индустриальной географии. А по крыше на велосипеде Левко преодолевал это расстояние менее чем за минуту, спускался вниз по пожарной лестнице и спокойно уходил от возможного преследования. Весна едва разгулялась, к ночи подморозило, но ветра, к счастью, не было. Левко похвалил себя за то, что надел шерстяной спортивный костюм и куртку на меху. Из кожаного рюкзака он достал мягкое верблюжье одеяло и белоснежную фланелевую тряпицу. Прежде чем расстелить одеяло, Левко тщательно вымел рубероид подвернувшейся раздерганной метлой. Щелкнув замками кейса, он оглядел детали боевого арбалета в бархатных углублениях. Неспешно, с любовью собрал оружие, щелкнул карабинами ремня. Настелив тряпицу на бортике крыши, лег, взглянул в окуляр оптического прицела. Вход в ночной клуб «Вертеп» был ярко освещен. Разухабистая громкая музыка раздражала, мигающие огоньки балаганной иллюминации отвлекали от дела. Еще его нервировали снующие у входа левые, неинтересные для Левко люди, коммерсанты с бандитским рожами, проститутки, дамы полусвета, а более иных, быки-охранники с мощными затылками и выпученными стеклянными глазами. Мерс Червонца стоял метрах в двадцати от входа, опершись на его крышу, курил распухший от своей значимости бык. Впрочем, злость мешала работе, и Левко, презрительно поморщившись, взял себя в руки, решив думать о прекрасном. Он, бесшумно вращая никелированную ручку, натянул тетиву, послюнявив палец, поднял его вверх, чтобы определить поправку на ветер, тщательно выбрал стрелу. Хрустальные флаконы с разноцветными ядами покоились в отдельном футляре. Левко выбрал желтый, извлек притертую пробку и обмакнул наконечник стрелы в маслянистую жидкость. Капля яда упала на рубероид, расплылась, вычерняя асфальтовую поверхность. Вложив стрелу в желоб, Левко отложил оружие и взглянул на часы. Они показывали без четверти полночь – до закрытия метро время было. Он смежил веки, помассировал глазные яблоки и принялся ждать.

Илзе Станиславовна Павлова, в девичестве Лейкмане, вышла замуж по любви, и хотя было это пять лет назад, сумела сберечь сильное чувство. Но теперь это была не пылкая страсть, а жгучая ненависть. Когда Павлов не был так богат, он тоже ее любил, но неожиданный успех в делах изменил его. Тогда он считал ее единственной, гордился ее молодостью – он был старше на десять лет – и красотой принцессы нездешнего мира. Как многие уроженки Прибалтики, она была натуральной блондинкой, доброжелательной, немного флегматичной. У нее были мягкие, почти детские черты лица, розовые губы и серо-голубые глаза с большими, как это бывает у людей с плохим зрением, зрачками. Скользящий взгляд этих глаз придавал лицу выражение аристократической отрешенности. Павлов вдруг понял в одночасье, что может купить практически любую особу женского пола, любого возраста, с любой внешностью, и ударился в необузданный чувственный разгул, не особенно стесняясь бывшей принцессы. Да и мало что могло привязать его к семье – детей у них не было. Уход любви – не порок, а закономерность, но явного хамства Илзе простить не могла. Проглотив обиду Илзе маленькими кулачками потерла глаза. Павлов спал. В сне он мучительно напоминал ей того, кого она, возможно, любила бы и сейчас. Та же родинка на шее, которую она когда-то целовала, выцветшая детская татуировка, свидетельствующая о том, что на заре жизни ее владелец был неравнодушен к некоей Кате. Лицо Павлова было безмятежно, рот приоткрыт. В свете ночника тускло мерцал золотой зуб. Фикса, примета пошлых времен, будто подтолкнула ее к давно принятому решению. Это был другой человек. Она встала с постели, прошла в ванную. Встав на край ванны она дотянулась до вентиляционной решетки, легко сняла ее и извлекла из черного отверстия бумажный пакет с надписью «McDonald's».

Спустившись, по-детски присела на корточки вынула из пакета пластиковую коробку. От волнения Илзе выронила ее, коробка открылась и на черный кафель вывалился дамский пистолет «Beretta», покатился по кругу единственный патрон с тупой позолоченной пулькой. Она блеснула, как зуб Павлова. Игрушка, покрытый слепящим серебром сувенир – калибр пять сорок пять, однозарядный. В отличие от Левко, Илзе взяла его неловко, со страхом, как змею, неумело зарядила, взвела курок и сама же вздрогнула от щелчка.

Левко вздрогнул и открыл глаза. Натянув на лицо черную спортивную шапочку, превратившуюся в маску, он взглянул вниз. Чутье не подвело – из «Вертепа» вышли два охранника, профессионально оглядели округу. Один из них, не обнаружив опасности, направился к автомобилю, разглядывая дорогу. Бык у машины вытянулся перед начальством, забыв вынуть изо рта сигарету. Охранник сказал ему что-то и резко ударил по губам. Прочертив во мгле сложную траекторию, огонек улетел к бетонному забору. На глазах парня выступили слезы, но охранник, не обращая на него внимания, проследил путь сигареты, скользнул взглядом вверх по забору, по стене завода и уставился прямо в объектив оптического прицела, видимо, что-то чувствуя, но, не различая во мгле темного лица убийцы. Левко включил прибор ночного видения, лицо охранника сделалось зеленым, как морда лягушки. Наконец, в проеме двери появился сам Червонец. Охрана прикрывала его со всех сторон, но он нетвердо стоял на ногах, попадая в сектор обстрела. Левко не спешил. Он должен был сделать всего один выстрел – терпеть не мог повторяться. Левко тверже стянул локтем ремень, несколько раз шумно вдохнул и медленно выдохнул.

Илзе выдохнула, не в силах выстрелить. Сморщила лоб, пытаясь припомнить обиды, нанесенные ей мужем. Дрожащими руками она направила ствол в открытый рот Павлова, прямо в золотой зуб.

Щелкнула опущенная тетива, стрела рассекла воздух. Червонец как-то картинно завалился на капот мерса, поддерживаемый растерянными быками. Звук воздуха, покидающего легкие, нелепое движение вперед – это напоминало, скорее, пьяную выходку, нежели мгновенную смерть, если бы не стрела, пронзившая насквозь толстую шею авторитета. Секунду спустя, быки принялись запоздало палить в темноту из всех видов оружия, бессмысленно опорожняя рожки, магазины и обоймы.

Словно услышав пальбу, Павлов резко сел на кровати.

– Нет, нет, не надо, не хочу! – закричал он спросонья. Разглядев Илзе, спросил: – Ты чего?

– Ничего, – сказала Илзе. – Что-то приснилось?

Павлов успокоился, отойдя ото сна.

– Ну да. – Он лег.

– Что?

– Дурь. – Он отвернулся, закрыл глаза. – Будто кто-то в меня целится. И убить хочет.

– Из пистолета? – поинтересовалась Илзе.

– Если бы. Из какой-то старинной дряни, вроде лука. Не помню, как она называется. Аркебуза, что ли. На венский стул похожа. Чушь, в общем.

– Сегодня воскресенье? – спросила Илзе.

– Вроде. Ты чего не спишь?

Илзе взяла со столика часы Павлова. Светящиеся стрелки оказывали без четверти час.

– Уже понедельник, – сказала она. – Сны в руку.

– Спи, – засыпая посоветовал Павлов.

Илзе встала, прикрывая пистолет полой халата, прошла в ванную. Дрожащими руками, она принялась разряжать его. Золотой патрон вывалился из рук и закатился под ванну. Она встала на колени, наклонилась, пытаясь достать его, но не смогла.

Внизу командовал строгий охранник. Он показывал наверх, отправлял машины, они разъезжались в разные стороны. Не обращая внимания на переполох, Левко стряхнул одеяло и, неторопливо свернув, положил вместе с фланелькой в рюкзак, защелкнул замки оружейного кейса, сел на велосипед. Несерьезный транспорт бодро понес его вдаль. Оставив велосипед на противоположном краю, он по пожарной лестнице спустился вниз, спрыгнул на крышу гаража, оттуда – на пустынную улицу.

Бабка-уборщица уже закрывала станцию.

– Беги шибче, матросик! – поторопила она. – Поспеешь еще.

Левко протиснулся в дверь, замкнутую за ним на щеколду.

– Почему матросик, мамаша? – спросил он.

– Сразу же видно – служивый, – объяснила бабка. – И вид у тебя заморский.

Строгий охранник повернул труп Червонца на капоте. Глаза усопшего смотрели вверх, отражая мигающие огоньки иллюминации, и от этого движения казались еще мертвее.

Червонец был исполнен в черном мраморе в полный рост. Павлов стоял рядом. Бравое изваяние было так схоже с оригиналом, что Павлову захотелось положить ему руку на плечо. Он едва удержался от фамильярности.

– Ушел из жизни, может быть, лучший из нас, – продолжал говорить он в микрофон.

Перед разверстой могилой стоял массивный гроб мореного дуба, а рядом с ним в числе прочих родственников – изящная юная дама в черном костюме от Кардена. Лицо ее было скрыто вуалью.

– Да, что там может быть – определенно лучший. Самый честный, самый справедливый. Он ненавидел ложь и предательство, презирал трусливых и продажных…

Облик Павлова был скорбен, но в прищуренных глазах искрился бесовский огонек, и фикса блестела задорно. Дама взглянула на него и блеснула в ответ слезой из-под вуали.

– Кто может заменить Виктора Петровича? – Он выдержал драматическую паузу, оставив без ответа риторический вопрос. – Его любили все – друзья, женщины, дети. Его невозможно было не любить.

– У Червонца не было детей, – поправил сзади Широков, заместитель Павлова по общим вопросам.

– Вот здесь мне подсказывают, что у Вити не было детей, нашелся Павлов. Так вот – это неправда. Все мы в определенном смысле его дети, его воспитанники. Мы встанем на его место и продолжим его дело.

Изысканный оборот вызвал волну всхлипываний и сморканий. Павлов еще раз прошелся взглядом по ножкам и бюстам скорбящих дам – определенно, эта, в Кардене, была лучшей. Загадочность вуали возбудила его.

– Кто это? – спросил он, воспользовавшись паузой.

– Которая? – уточнил Широков.

– В парандже.

– Родственница. Племянница, кажется.

– Она сильно убивается по дяде. Ужель их объединяли лишь родственные связи?

– Сильно, – ушел от ответа Широков. – Будешь знакомиться?

– Обязательно, – сказал Павлов.

Илзе, стоящая довольно далеко бросила на беседующих быстрый взгляд. Глаз почти не было видно за толстыми стеклами уродующих ее очков. Как у многих людей со слабым зрением у Илзе был обостренный слух.

– И еще, – продолжал Павлов. – Мы обязательно найдем того, чья подлая рука вырвала из наших рядов Червонца. Я называю его так, как называли его мы, его лучшие друзья. Мы отомстим за него. Обязательно отомстим. – Павлов сделал суровый взгляд, старательно поиграл желваками.

Левко в неприметном костюмчике и белой рубашке без галстука стоял среди скорбящих, порою, прикладывая носовой платок к сухим глазам. Гроб скрылся под землею, он потихоньку стал выбираться из толпы. Выйдя на просторную аллею, он невольно восхитился памятниками. Черный мрамор и красный гранит, бронза досок и литье оград, бюсты и статуи, барельефы и горельефы – могилы выглядели дорого и солидно, соперничая меж собою. Молодые бандиты были высечены со всей атрибутикой профессии: в широких пиджаках, перстнях, с толстыми цепями на волосатых запястьях и мощных шеях. Особое внимание Левко привлекла статуя из теплого македонского мрамора. Авторитет был изваян в полный рост с вытянутой вперед рукой, на указательном пальце которой висели ключи. Левко не нашел шва на тонкой каменной перемычке, сколько не приглядывался.

– Напрасно ищете, – услышал он сзади. – Склейки нет. Высечено из цельного куска.

Левко оглянулся. На аллее, заложив руки за спину, стоял строгий охранник.

– Как это? – удивился Левко. – Очень просто, – сказал охранник. – Берешь глыбу мрамора, и отсекаешь лишнее. А ключи от мерседеса лишними не бывают.

– Вы скульптор? – поинтересовался Левко.

– Нет, – сказал охранник. – Балуюсь иногда гипсом.

– Так вы врач.

– Иногда приходится заниматься и этим.

– Значит, родственник? – Левко кивнул в сторону могилы Червонца.

– Не довелось, – вздохнул охранник.

– А вы?

– И я нет, – сказал Левко. – Я из бюро ритуальных услуг.

– Не понял?

– Попросту – гробовщик. Помните, у Пушкина?

– Чему вы тогда удивляетесь? Вы, можно сказать, лично приложили к этому руку.

Охранник обвел взглядом аллею.

– В определенном смысле, – согласился Левко. – Но я далек от искусства.

Они пошли по аллее. Охранник показывал.

– Голидзе Тигран Оганезович, Погоняло – Арап. Горячего нрава человек был. Десятка два солнцевских положил. Слыхали?

– Даже видел, – скромно похвалился Левко. – Издалека, правда.

Павлов подошел к Илзе.

– Я распорядился, тебя отвезут домой.

– Мне не надо домой, мне надо в больницу, – сказала Илзе. – Я же тебе говорила.

– Езжай, куда надо, – разрешил Павлов.

– А ты? – спросила она.

– Я должен срочно уехать в командировку. – Павлов проводил взглядом приглянувшуюся даму. – Червонец такой завал оставил. Хоть бы перед смертью с бумагами разобрался, скотина.

– Он же не знал, – тактично напомнил Широков.

– Что? – отвлекся Павлов. – Да, конечно, не знал. Поехали, Сережа, пора.

– Надолго? – спросила Илзе. Дама села в автомобиль, нарочито сверкнув точеными икрами.

– Я думаю, на недельку, – предположил Павлов.

В конце аллеи, храма и стоянки собеседники остановились.

– Я вот человек маленький, – сказал Левко, – а вот вам, к примеру, после смерти, извините, конечно, такой монумент оставят?

Охранник подумал.

– Может быть. – Он открыл дверь своего чероки. – Счастья вам.

– И вам, – ответил Левко. – Хорошо вы живете.

– Хорошо, – согласился охранник. – Только мало.

Он хлопнул дверцей, машина уехала. Левко поднял глаза на луковки храма, перекрестился, поклонился в пояс и вошел внутрь.

Пройдя через крестильню, Левко вошел в комнату старосты. Румяный священник после службы и отпевания усопших переодевался в штатское, мурлыча под нос популярную мелодию.

– Разрешите позвонить, батюшка? – попросил Левко.

– Ради Бога, – разрешил священник.

Левко взял трубку.

– У вас таксофон на улице сломан.

– Ребятишки озорничают, – объяснил священник. – Тьфу, зараза, прости Господи, – выругался он. – Как привяжется, нипочем не выбьешь. А ведь грех. Мне канон петь, а эта дрянь в голове вертится.

– А вы вспоминайте классику, батюшка, – посоветовал Левко. Вагнера, Леонковалло. – Он набрал номер. – Помогает.

Широков наблюдал за свиданием через охранный монитор в секретарской. Камера была установлена так, что он видел Павлова спереди, а даму только сзади, зато имела эффект приближения, а монохромный экран и верхний ракурс делали изображение изысканно сексуальным. Павлов сидел в глубоком кресле, не сняв плаща, шляпы и перчаток. На подлокотнике покоилась костяная ручка длинного зонта. Дама сбросила плащ и, едва покачивая бедрами, принялась расстегивать длинную молнию обтягивающего платья. В секретарской мягко зажурчала телефонная трель. Широков снял трубку, послушал.

– Он занят, подождите минутку… – Он положил трубку рядом с базой и продолжал подсматривать.

Сбросив платье, она осталась в кружевном корсете, к которому длинными резинками были пристегнуты чулки, в туфлях на шпильке и шляпке с вуалью. Дорогое черное белье выглядело стильно и траурно. С профессиональной медлительностью дама спускала трусики. Рука Павлова сжала рукоятку зонта. Она сняла шляпку, положила на монитор компьютера, прикрыв вуалью экран. Лица девушки Широков не видел, но что-то изменилось в лице Павлова.

– Надень, – приказал он.

– Чего? – наивно удивилась девушка, выдав говором простоту провинциалки.

– Шляпу надень, и иди сюда.

Видимо, вуаль, вдохновляла Павлова больше, чем лицо банальной потаскушки. Голос звучал глухо, угрожающе, с легкой хрипотцой. Она надела вуаль и опустилась на колени. Надвинув шляпу на глаза, он предоставил ей действовать самой.

– Шеф, телефон, – по селектору передал Широков.

Павлов взял трубку.

– Да. – Он поморщился, то ли от голоса в трубке, то ли от неосторожных ласк. – Спасибо, все было исполнено блестяще… Приятно работать с профессионалами. – Он отпустил зонт и положил руку ей на голову. – Да, сегодня же, если вы, конечно, не заняты…

Дама что-то промычала, он сомкнул пальцы, сминая шляпку.

Священник в штатском переминался с ноги на ногу у двери.

– Понятно, благодарю. Рад был познакомиться, до свидания. – Левко положил трубку.

– Вы правы, – сказал священник. – Действительно, помогает. – Он сочным басом запел арию Мефистофеля, дирижируя себе рукою. – Люди гибнут за металл, тра-та-та-та-та.

Поставив ногу на стол девушка натянула один чулок, щелкнула застежкой. Павлов потерял к ней интерес, задумался, мелодично позванивая льдом в бокале. Широков изредка поглядывал краем глаза. Она натянула второй чулок.

– Надо отдать деньги, – сказал Широков.

– Разумеется, – сказал Павлов.

Девушка щелкнула резинкой трусиков.

– Надо отдать, коли взять нельзя, – продолжал Павлов. – Мы же порядочные люди.

Она застегнула молнию на платье, надела плащ, взяла шляпку.

– Испортил вещь, противный… – Вульгарная интонация резанула слух, не сочетаясь с изысканной внешностью. – Теперь на помойку выбросить придется.

Павлов достал из бумажника деньги, протянул ей. Она притворно смутилась, беря их.

– Ну, зачем? Я думаю, мы еще встретимся, котик.

– Если встретимся, еще дам, – пообещал Павлов. – Не терплю долгов.

– Только больше зонтиком не надо. – Она нежно погладила костяную рукоятку.

– Договорились. В следующий раз припасу для тебя конский кнут.

На сцене звучали последние такты музыки. Дети в зале нестройно аплодировали, смеялись, переговаривались и стремились наружу. Бежин играл старика. Он вышел на поклоны в огромной седой бороде и таком же всклокоченном парике с сетью через плечо. Аплодисменты неумолимо затихали. Вслед за Бежиным вышла старуха с разбитым корытом подмышкой.

На пороге гримерной Бежина встретил восторженный Савинов.

– Гениально, старик! – воскликнул он.

– Мы хорошо играли? – удивился Бежин.

– При чем здесь играли? – не понял Савинов. – Я давно не смотрю вашу халтуру.

Бежин обиделся.

– Вашу, между прочим, тоже…

Он подсел к зеркалу, щелкнул выключателем. Лампочка не горела.

– Черт, – выругался Бежин и подергал себя за бороду. – Где вазелин?

– Мне пришла в голову судьбоносная мысль, – продолжал Савинов. – Мы поставим «Луну для пасынков судьбы» О'Нила, и выступим на О'Ниловском фестивале. Первая премия сразу наша. Янки обалдеют. Как? По-моему, это как раз для нас. Будешь играть Эдмунда.

– Определенно, для нас, – согласился Бежин. – Пасынков судьбы. Где вазелин, Вов?

– А я откуда знаю? – возмутился Савинов. – Я не гример.

– А где Нина?

– У нее краснуха.

– У Нины?!

– То есть, у ребенка, конечно.

– Понятно. – Бежин подошел к умывальнику, взглянул на себя в зеркало, открыл кран. Тот ядовито зашипел. В глазах Бежина появилась бессильная тоска. – И воды нет…

– Да, ладно, старик, иди так. В «Вертепе» умоешься. У них, наверно, и вазелин есть.

– У них-то все есть. – Бежин стал переодеваться.

– Не стыдно тебе разменивать там свой талант перед пьяными нуворишами?

– Мне здесь перед детьми стыдно.

Порой, Левко удивлялся своему звериному чутью – оно не раз выручало его. Он пробрался в мертвый цех через выставленное окно под потолком и попал на застеленную досками стальную балюстраду, опоясывающую периметр. Он двигался мягко, как кошка. Любое неловкое движение отзывалось предательским скрипом досок. Ему пришлось пройти почти половину периметра, прежде чем он нашел, что искал. Снайпер лежал на досках в классической позе. Ствол Стечкина надежно застыл на запястье. Рубиновый огонек лазерного прицела плавал по стене над воротами цеха. Левко вспомнил бабку в метро.

– Эй, матросик, – окликнул он. – Не меня ждешь?

Снайпер повернул голову. Это был строгий охранник, с которым Левко совсем недавно обсуждал достоинства памятников.

– Вы? – удивился охранник. – Что вы здесь делаете?

– Похоронное агентство должно заранее заботиться о клиентах, объяснил Левко.

Охранник оценил, наконец, ситуацию, и перекатившись на спину, попытался всадить в Левко пулю. Однако попытка заранее была обречена на провал. Прогремел выстрел, пуля высекла искры в конструкциях крыши, а пистолет, выбитый ногой Левко, отскочил от стены и упал на доски настила. Охранник на четвереньках метнулся к нему, но получив удар ногой в лицо, отлетел назад, больно ударился спиной об арматуру перил.

– Побеседуем, служивый? – предложил Левко.

Охранник, оценив класс противника, понимал, что шанс остаться в живых неизмеримо мал. Понимал он также, что противник ему этот шанс зачем-то подарил, а от таких подарков не отказываются. Он тяжело встал, цепляясь за арматуру. Охранник был неплохим бойцом, и терять ему было нечего. Левко, легкий как перо и ловкий как китаец, дрался, играя, с удовольствием, выматывал противника до конца. Смертельный балет на узком помосте закончился, когда охранник повис на пятнадцатиметровой высоте, уцепившись рукой за край помоста. Только сейчас ярость в его глазах сменилась мольбой о пощаде и страхом смерти. Левко стало жаль добросовестного служаку. Он поднял пистолет. – Не бойся, тебе поставят самый красивый памятник. Я прослежу. Рубиновый огонек прицела гладил пальцы охранника. Прозвучал выстрел. Охранник вскрикнул, с ужасом поглядел вниз. Дырочка от пыли зияла рядом с указательным пальцем. Левко продолжал стрелять до тех пор, пока пули не отрубили край доски, не задевая руки. Охранник молча рухнул вниз и застыл на грязном бетоне в позе, не вызывающей сомнений в том, что мертвее охранников не бывает.

Троллейбус был переполнен, и гитару в жестком чехле Бежину пришлось держать над головой. На него оглядывались. Огромная борода и всклокоченная седая шевелюра в сочетании с джинсами, кожаной курткой и гитарой делали его похожим на какого-нибудь американского сектанта, приехавшего петь псалмы во спасение душ заблудших россиян.

– Поликлиника, – объявил водитель. Бежин протиснулся к выходу, почти выпал из двери на слякотную весеннюю улицу.

Он ринулся к переходу и налетел на очкастую особу, выходящую из автомобиля. От неожиданного толчка очки упали, он едва успел подхватить их у самой земли.

– Извините, ради Бога! – Бежин протянул очки, взглянул на нее. – Господи, какой я неловкий…

Солнце вдруг прорезалось в синем проеме облаков и осветило лица, блестящие лужи, яркие машины и дома. В ушах Бежина заиграл на рояле благословенный Ференц Лист.

– Ничего, все в порядке, – сказала она, и голос ее прозвучал ангельским пением.

Она невидящим взглядом скользнула по его изуродованному лицу, но этого было достаточно, чтобы сердце Бежина прыгнуло и мощными толчками поднялось к горлу, а внутри, в центре сознания будто щелкнули тайным выключателем, осветив всю его жизнь, прошлую и будущую, невиданным прежде светом. Миг остановился, мир исчез. Осталась только она, летящая над мокрым асфальтом к дверям клиники. Откуда-то извне послышалась ругань водителя автомобиля.

– Ты что, придурок, ослеп?! Куда прешься?

Бежин поморщился, хотел устранить назойливую помеху, отодвинуть в сторону, но переполнявшие чувства ненароком вылились в толчок, от которого водитель отлетел на четыре метра, дважды перекувырнувшись, и собрал собою всю грязь с обочины мостовой. Она исчезла за дверями клиники. Солнце скрылось за облаками. Вокруг зашумело, машины поехали, люди с серыми лицами заспешили по своим делам. Бежин помог водителю встать.

– Извини, брат, я не хотел. Случайно вышло. Больно?

Водитель смотрел на него странно, с опаской.

– Все нормально, хорошо все… – Он, обойдя Бежина боком, по дуге, быстро сел в машину, пачкая сиденье, и немедленно уехал.

Бежин спустился в подземный переход.

Два быка появились в проеме ворот.

– Эй, – окликнул первый. – Есть здесь кто?

Ему ответило эхо.

– Может, уже? – сказал второй.

– Проходите, молодые люди, раз уж пришли, – послышался из темноты голос Левко.

– Лучше ты сюда выходи, – сказал первый. Левко вышел на середину цеха, стараясь идти так, чтобы между ним и быками, потенциальным укрытием, оставался штабель мешков с цементом. Лицо его было скрыто черным чулком. Быки одновременно посмотрели наверх, ожидая выстрела.

– Да проходите же, не стесняйтесь, – настаивал Левко. – Что на пороге-то стоять?

Парни нерешительно подошли к штабелю.

– Принесли? – спросил Левко.

– Ну… – растерянно потянул первый и посмотрел на кейс у себя в руках. Второй все смотрел наверх, оглядывая балюстраду по периметру.

– Да что вы все головой крутите? – с некоторым раздражением спросил Левко. – Уверяю вас, там нет ничего любопытного. Вот, разве что, здесь.

Левко разворошил пустые бумажные мешки из-под цемента. Под ними обнаружился труп строгого охранника. Он лежал на штабеле, словно на анатомическом столе, чинно сложив руки на груди. Лицо, припорошенное цементной пылью, было исполнено достоинства и строгости, как при жизни.

– Вы это искали? – спросил Левко.

Второй потянулся к оружию.

– Отставить, – скомандовал Левко. – Что это у вас на лбу?

Первый взглянул на второго. На лбу у того ярко светилось рубиновое пятнышко.

– Учтите, молодой человек, если вы сделаете глупость, это будет последняя глупость в вашей жизни. – Левко перевел взгляд на первого. – Давайте сюда.

Первый через штабель протянул кейс. Левко взял его и жестом приказал встать на место. Он открыл чемодан и высыпал содержимое на живот мертвого охранника. Оттуда высыпалась всякая мелочь – сигареты, бумаги, презервативы.

– Итак, полная корзинка пенисов, – раздумчиво заключил Левко. – Чувствовал же я, что не следует с вами связываться.

– Мы ни при чем… – заблеял первый. – Нам сказали… Он отдаст…

– Уже нет. Поймите меня правильно, ребята: я не могу простить даже попытку обмана. В отличие от вашего командира мне дорога репутация. Она стоит больше Червонца. – Он обошел штабель, взглянул в глаза второму. – А мысли у вас блудливые, молодой человек. Уши вам в детстве мало драли.

Левко взял его за ухо и резко дернул вниз. Бык взвыл, схватился за место, где только что было ухо. Левко протянул ухо первому.

– Держите.

Первый дрожал, как желе и не двигался.

– Я же прошу, – повысил голос Левко.

Первый подчинился. Второй плакал, закатывая глаза ко лбу, пытаясь разглядеть зайчик прицела. Левко потрепал его по щеке, подбираясь ко второму уху.

– Ну-ну, будьте мужчиной.

– Не нужно, пожалуйста, не нужно…

– Это вам не нужно. А мне ваши уши очень нужны. – Левко взял его за ухо, но оторвал не сразу. Страх в глазах быка доставил ему удовольствие. Он дернул. Бык взревел как бык.

– Больно? – спросил Левко. – Потерпите, сейчас пройдет.

Левко отдал ухо первому, достал из подмышки безухого пистолет, методично произвел два выстрела – в живот и в лоб. У первого потекло из штанины. Он с ужасом наблюдал, как Левко кладет уши в кейс.

– Теперь они и ему не нужны, – объяснил Левко и протянул ему кейс. – Передайте это командиру. И еще скажите на словах, что перед его трагической гибелью я освобожу его не только от ушей, но и от всех обязательств передо мною. Запомнили?

– Сказать, что яйца оборвешь, – промямлил бык.

– О, Господи, разве я это говорил? Вот так и рождаются слухи. Ладно, идите уже.

Он развернул парня, подтолкнул в спину. Тот пошел неверными шагами, ускорил шаг, побежал, спотыкаясь и оглядываясь.

На маленькой сцене «Вертепа» исполнялся цыганский танец. Бежин, одетый в шелковую рубаху с широкими рукавами, с блестящими волосами, прилизанными бриолином мастерски импровизировал фламенко, но его не замечали – внимание было приковано к стриптизерше. Щелкая кастаньетами, она снимала одну юбку за другой, вдохновенно отбивая замысловатую чечетку. Павлов поднял бокал.

– Выпьем за помин души незабвенного друга?

– Не ерничай, – попросил Широков. – Земля ему пухом и царствие небесное.

Они выпили, не чокаясь. Мизинцем с дорогим перстнем Павлов слегка сдвинул бархатную портьеру кабинета, взглянул на танцовщицу. Зуб его блеснул. Широков знал, что это означает, но ему было не до танцев.

– Почему они не звонят?

– Кто? – спросил Павлов.

– Передали они деньги?

– А если нет?

Широков посмотрел на него внимательно, но Павлов глядел на сцену, где дело дошло до интимных частей туалета.

– Я бы не стал шутить с Левушкой, – сказал Широков.

– Да кто он такой? – возразил Павлов. – Ты его видел?

Широков зябко передернул плечами.

– Слава, Богу, нет. Но шутить я с ним все равно не стал бы.

В зале праздновала компания молодых людей. Старший поднялся с бокалом.

– Хочу выпить за криминал.

За столом зашумели, послышался смех.

– Вот, говорят, что мафия бессмертна, так? А пока есть криминал, будем и мы. За нас и за мафию!

Компания дружно выпила.

– Логично, – согласился Павлов. – А пока есть они, будет и криминал. Бойцы.

– Можно? – В кабинет проскользнул мэтр. – Извините, к вам пришли.

– Кто? – спросил Широков.

– Вроде, из ваших… – Мэтр подобострастно глядел на Павлова.

– Так в чем дело? – с раздражением спросил Широков. – Они мокрые… И пахнут.

Парень с кейсом и дикими глазами пробирался меж столиками. Мэтр брезгливо посторонился пропуская парня в кабинет. Павлов нахмурился.

– Что случилось? Где Пиня? Да, говори, онемел ты, что ли? Что с Егоровым?

– Нету их. – Парень протянул кейс Павлову. – Это они вам велели передать…

– Кто? – Павлов щелкнул замками.

Внутри кейс был испачкан кровью, он не сразу понял, что сморщенные кусочки мяса в углу чемодана – уши Пини.

– Фу, гадость! – Павлов бросил кейс на пол, побледнел, его затошнило.

Он налил минералки, выпил быстрыми глотками.

– Исчезни, – приказал он парню, – не воняй здесь.

Парень исчез.

– Уберите это.

Мэтр салфеткой поднял уши с ковра, сложил кейс, вышел. Широков, словно завороженный, глядел на действия мэтра, потом поднял на Павлова глаза, полные страха.

– Значит, ты не отдал деньги?!

На сцене голая танцовщица лихо отплясывала испанскую чечетку. Павлов молчал.

– Толя, я не понимаю, почему?! – допытывался Широков. – Жалко стало?

Павлов фыркнул.

– Так тебе сейчас эта глупость дороже обойдется. Скупой платит дважды…

– Но не трижды, – слабо возразил Павлов.

– Не трижды, – согласился Широков. – Вдесятеро, в сто раз! Ты понимаешь, что ты уже покойник?!

Павлов, глядя на обнаженную девушку, почесал возбужденное естество.

– Пока нет.

– Ты понимаешь, что так не делают? Это не по закону, не по понятию!

– Плевать я хотел, – сказал Павлов.

В туалете над писсуарами были установлены большие зеркала. Облегчаясь, Бежин смотрел на свое лицо. Подведенные глаза, нарисованная ниточка усов делали его похожим на дона Альфонсо из мексиканского сериала. Бежин скорчил кровожадную физиономию. Получалось смешно, как у них. В зеркале он видел как в туалет вошел Широков. Увидев Бежина, тот замешкался, поставил кейс на умывальник и скрылся в кабинке. Вслед за ним вошел один из празднующей компании. Возле умывальника он брызнул себе водой на разгоряченное лицо, взглянул на кейс.