Текст книги "Живи и ошибайся (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Соловей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7

У управляющего накопилось много документов, что не позволило мне немедленно уехать на инспектирование собственных земель. Он вместе с чиновником желал побыстрее передать всё что положено и оформить вхождение в наследство. Для этого я должен был прочитать как называемую «сказку». Предварительно служивый человек проверил мои документы, подорожные и прочие бумаги, которыми нас снабдил дед. Вопросов у него не возникло (дядя-то меня признал и свидетелей тому много), но тем не менее оформление займёт какое время.

Пока же я читал, с большим трудом разбирая рукописный текст со всеми ятями и ерами, последнюю сказку подушного оклада дворовых людей и крестьян с показанием убывших, рожденных и умерших.

«…В деревне Александровка:

Иван Меркулов 39, бежал в 828 году[2]2
  Тескт с реальных документов. Действительно именно так записан год 826, 828.


[Закрыть]

у него жена Агрифина Якимова 34, бежала 828 году

у них дети, написанные в предыдущую ревизию:

Иван 24, отдан в рекруты в 826 году

Неремей 7, умер в 826 году

Алексей 4, умер в 825 году

дочь Неолина 15, выбыла. Выдана в замужество в деревню Грековка господина моего.

Вдовой Иван Антонов 56, умер в 828 году

у него зять Дементий Никифоров 27, выбыл в мещанство

У него жена Акулина Иванова 26, выбыла в мещанство

у них дети написанные в минувшую ревизию:

Михайла 7 – выбыл,

Тимофей 6 – выбыл,

Александр 4 – выбыл.

Терентий 2 года от роду, умер в 827 году.

Написанные мною в прежнюю запись той же деревни:

1066 Ерофей Мартынов 57,

у него дети после переписи рождённые:

1067 Егор 6,

1068 Илья 4.

Написанные в прежнюю перепись:

1069 Василей Иванов 33.

Написанные в прежнюю перепись:

1070 Иван Карпов 37,

у него рождённый сын после переписи

1071 Пётр 3 года…»

Чем больше я читал эту «сказку», тем больше вопросов крутилось в голове. Допустим, про выбывших в мещанство я понял – это люди, выкупившие себя. Но с рекрутами было совершенно не понятно и мне потребовались пояснения.

Дмитрий Николаевич ничуть не удивился моей дремучести и подробно ответил на вопросы. Я, конечно, знал, что сейчас сословное общество во всех странах без исключения. Но структура немного разнилась, и в этих нюансах мне предстояло разобраться.

Оказывается, в России начала девятнадцатого века все податные сословия должны принадлежать государству, помещикам или армии. Податные сословия – это те, кто платит подушную подать, то есть налог. К моему удивлению, военное закрепощение распространялось на всю семью рекрута. Не только мужчина, которого у меня, как помещика, забирало государство, но и его супруга, если таковая имелась, автоматически становилась солдаткой. Ни их дети, ни внуки мне уже не принадлежали и переставали быть крепостными крестьянами.

На этом месте я притормозил управляющего и ещё раз уточнил. Никогда ранее не слышал, что даже незаконнорожденные дети солдатки, произведённые на свет без, так сказать, непосредственного участия законного мужа, автоматически причислялись к солдатскому сословию. Мало того, дочери и внучки тоже становились солдатками, а их дети мужского пола должны были пополнять российскую армию.

Тут управляющий понизил голос и, пользуясь тем, что чиновник, пока я читал «сказку», нас покинул, просветил, как борются на местах с такой несправедливостью. Беременные солдатки скрывают своё положение, а после говорят, что ребёнок родился мёртвым, и передают его в другую семью, подкидывают в приюты и всячески прячут. Это за пределами помещичьих владений, при условии, что солдатка пошла за мужем. На своих землях мне проще «прятать» людей. Достаточно перевести из одной деревни в другую. Крестьян и их детей умирало много. Подтасовать документы не составит труда, особенно на лиц женского пола, которых никто не фиксирует в документах.

Управляющий оказался мужчиной умным и интересовался не только делами поместья Титовых, но и тем, что происходило за его пределами. Он же мне рассказал историю одной солдатки Спасского уезда Тамбовской губернии, которая подала прошение окружному начальнику. В нем она сообщала, что ее муж-крестьянин поступил в 1812 году рекрутом, в отпуске не был, писем не присылал, а через некоторое время умер (то есть детей жене не делал). После его смерти она вступила во второй брак с государственным крестьянином и прижила с ним трех сыновей, которые были внесены в списки военных кантонистов. Причем первый уже поступил на службу, второй также должен быть отправлен служить. Солдатка-крестьянка просила оставить ей для помощи в старости и для пропитания хотя бы третьего сына и записать его по ревизии к ее новому семейству.

Неожиданно для солдатки второй брак был признан духовным судом законным, а все трое сыновей были отнесены к гражданскому ведомству и освобождены от службы. Но такое случалось редко. В большинстве своём солдатки не имели какой-либо защиты. Их вообще считали чуть ли не узаконенными проститутками.

К моему удивлению, никто не запрещал жене следовать к месту службы рекрута. Ей даже работать разрешалось. Но кто такие молодая крестьянка, решившая поехать вслед за мужем-рекрутом, и новобранец в любой армии и любом времени? Молодой солдат по сути самый бесправный элемент. Его шпыняют, гоняют и всячески притесняют более старшие и опытные служащие. Мог ли такой солдат огородить жену от всевозможных притеснений и домогательств со стороны «старослужащих»? Думаю, что ответ очевиден. А государству такое положение дел и появление незаконнорожденных детей от занятий проституцией солдатками было выгодно.

Помещик же, напротив, предпочитал оставить у себя в деревне молодуху, способную рожать новых крестьян. По этой причине старались отдавать в рекруты молодых и холостых. Но не всегда таковые находились.

Дмитрий Николаевич подсунул мне официальную форму с требованиями по рекрутам. Точно такая же хранится в рекрутском присутствии и содержит обязательные пункты: фамилия, имя, отчество рекрута, его возраст, рост, приметы (цвет волос, глаз, состояние зубов), сведения о месте жительства (городе, уезде, селе, деревне, слободе), социальном статусе (из мещан, помещичьих, удельных, государственных крестьян), семейном положении (холост, вдов, женат), данные о жене, детях (их пол и возраст), отметка о беременности жены.

Управляющий был раздосадован тем, что из-за болезни помещика не мог присутствовать на рекрутском наборе № 95 в марте месяце.

– Из Корнеевки староста, подлец, выдал рекрута, – пожаловался Дмитрий Николаевич, демонстрируя мне документ.

Вчитавшись в него, и я невольно покачал головой.

«Митрофан Романов Рожнов, из однодворцев, деревни Корнеевка, Самарской губернии, 26 лет, роста – 2 аршина 35/8 вершка, лицом бел, волосом рус, глаза серые, нет четырех зубов. Жена – Домна Ефремова, сыновья: Терентий – 9, Филипп – 4 лет, дочь Агафья – 2 лет. Жена беременна», – написано было в документе.

Это меня, считай, трёх крестьян мужского пола лишили! Не то чтобы я почувствовал себя рабовладельцем, но то, что люди – моя основная ценность, сразу понял.

– Старосту в Корнеевке поменять, – отдал я своё первое распоряжение по управлению личных земель и тут же поинтересовался: – А сколько стоит выкуп за рекрута?

Точно знаю, что такая процедура существовала в это время.

– Четыреста рубчиков, – тяжело вздохнул управляющий, намекая таким образом, что лишних денег в доставшемся мне наследстве нет.

– И как часто предоставляют рекрутов? – озадачился я этой проблемой.

– При матушке Екатерине Петровне определили пять полос. Раз в пять лет берут одного со ста душ, – начал обстоятельно рассказывать управляющий. – В этом году у нас набирали.

– Та-а-ак… если всего 1215 душ мужского пола, то положено отдавать двенадцать рекрутов каждые пять лет, – невольно я присвистнул от такой обдираловки. Это как должны крестьяне плодиться, чтобы пополнять людские «запасы»? – Служат двадцать пять лет? – задал уточняющий вопрос.

– Через двадцать лет нижние чины в бессрочный отпуск увольняются. И течение следующих пяти лет могут быть призваны, ежели война или еще чего.

– Призывной возраст каков?

– От двадцати до тридцати пяти годочков, – ответил Дмитрий Николаевич. – У нас Леонтий бывший солдат. Отслужил и вернулся. Дядюшка ваш его в писари назначил. Он в армии грамоте обучился, пришёл проситься на службу, барин и принял.

Прикинув, что этому Леонтию больше сорока пяти лет, я ничего комментировать не стал, позже пообщаюсь. Кадр должен быть интересным. Наверняка с Наполеоном воевал, выжил и даже вернулся в родные края.

Разобравшись с рекрутами и с тем, что в следующие пять лет волноваться на эту тему не стоит, поинтересовался, отчего у меня крестьяне из Александровки бегут. Судя по тому, что умирали дети, жизнь там не сахар. Лично проверю, чем живут, но мнение управляющего тоже хотел послушать.

И если до этого Дмитрий Николаевич отвечал чётко и ясно, то тут начал бормотать нечто невнятное про «погоду-природу», недоимки, долги и так далее. Понятно, нужно лично смотреть. Алексей давно рвался в поездку. Ему нужно определиться, что делать с лошадьми, где их разместить, пасти. Да и одну деревню я ему обещал продать. Конезавод у нас будет совместный (в связи с этим необходимо где-то документы оформить), но ему, чтобы получить статус помещика, требуются владения и крестьяне.

Напоследок управляющий просветил меня по поводу подушной подати, то есть государственного налога. Очень оригинальная система. Оказывается, подушная подать определялась тем, сколько денег нужно стране, а затем эта сумма делится на население. Каждый год цифра разная. В моём времени государство тоже рассчитывало годовой бюджет. В начале девятнадцатого века всё решалось проще – делилось на общее число тех, кто должен платить подушный налог.

К примеру, в этом году он составлял семьдесят две копейки с человека. Деньги выплачиваются частями, три раза в год. И это без учёта того, что крестьяне должны помещику. У тех, кто считался государственными или принадлежащими лично царской семье, налог был выше, но ничего другого они не платили.

– Подготовь мне всё, что у тебя есть по законам, – подвёл я итог нашей беседы.

Наверняка в той коробке, что притащил из нашего времени Алексей, тоже найдется полезная информация. Где бы ещё найти время на прочтение всего? Кто говорил, что помещики ведут неспешный образ жизни? Лично я за последние дни умотался, не зная, за что хвататься и что делать в первую очередь.

– Дворню пересчитай и перепиши, – посоветовал мне Алексей за обедом. – Что-то я запутался кто из них кто.

Предложение было дельным. Нужно знать прислугу в лицо. Отчего-то мне казалось, что их слишком много снуёт по двору. Обязательно перепишу не только имена, но и кто что обязан делать. Да и осмотр дома я не закончил. Отдав распоряжение управляющему насчёт прислуги (утром он их всех построит), отправился бродить по комнатам.

Через некоторое время пришёл к выводу, что личные покои дяди отличались «английским» стилем в интерьере. Стулья, секретер, конторки и настольные часы на каминной полке были выполнены из красного дерева. Так-то в доме везде печи, но конкретно в дядином кабинете был камин. Предположу, что это больше дань моде, чем реальная необходимость.

Левое крыло особняка считалось «женским». И пусть супруга дяди умерла много лет назад, стиль и наполнение этих помещений поддерживались в том виде, который предпочитают женщины. Судя по всему, дамы в основном приобщаются к поэзии (томики стихов стояли на этажерке), рисованию и музыке. Стены этих помещений были светлее, отделка и интерьер в стиле ампир, соответствующем началу века и тому времени, когда была молодой покойная хозяйка поместья.

На посудном сервизе, отделке печи и даже на декоре зеркал присутствовали античные мотивы. О висящих на стенах портретах я решил позже поинтересоваться у секретаря или управляющего. Дядя мне ничего не успел показать, а сам я мог только догадываться, кем доводились ему изображённые на портретах люди.

Никого похожего на себя я не заметил. Разве что «мастью» (шатен со светлыми глазами) я совпадал с представителями семейства Титовых. Не думаю, что эти портреты имели фотографичную точность. Главное, что дядя перед смертью сказал, что я похож на его брата и сомнений в его словах ни у кого не возникло. Дворовые так вообще были рады. Оно и понятно. В случае спорного вступления в наследство многих крепостных могли продать, а никто не хочет покинуть сытое и комфортное место. Встречающиеся мне постоянно сенные девки явно намекали на свои интересы и не просто так мельтешили, изображая бурную деятельность по уборке дома после гостей, спешно закрывая мягкую мебель чехлами.

В целом усадьба Титовых напоминала музей. Все эти гравюры, картины, книги, оружие, фарфор и семейные архивы бережно собирались не одно десятилетие. И пусть во внешнем облике самого здания прослеживался так называемый русский классицизм, наполнение комнат изобиловало разнообразием стилей. Так же чётко прослеживалась господская часть и «служебные помещения», двери в которые отличались размерами и отделкой. Носить дрова для печей и воду для нужд господ предполагалось по черным лестницам.

К моему глубокому удивлению, к «женской» половине усадьбы примыкала оранжерея, заброшенная и позабытая хозяином.

Часть экзотических фруктов, купленных в наше время, я припрятал и теперь размышлял, а не посадить ли тот же авокадо? Он вполне себе может вырасти из косточек. Работников у меня хватает. Дам, пожалуй, распоряжение на восстановление оранжереи. Пока ещё косточки проклюнутся, к тому времени для них будут соответствующие условия.

Про оранжерею я заикнулся управляющему этим же вечером. В ответ он меня просветил, что перед домом имеется роскошная по этому времени клумба. Чуть потеплеет, и садовник ею займётся, как и парком, расположенным позади здания. Послушал я и про пруд, и про гостевые флигеля где-то на дальнем участке.

Раньше, когда дядя был в силах, в тех своеобразных гостиницах останавливались друзья-приятели, прибывшие на охоту. О! Забыл, что у меня и псари, и сами собаки имеются. Нужно будет подумать на эту тему. Как и насчёт парка, раскинувшегося на приличном земельном участке. Для прогулок я и другое место могу найти. Куда мне большой парк? Нет бы сад. Да и огородик с зеленью на салаты поблизости не помешал бы. Или они всё, что подают на стол помещика, из деревень привозят? Оказалось, что как и есть.

Перовка-то всего в трёх верстах от усадьбы. Это село и является основным поставщиком господского стола. Как-то мне это разумным не показалось. Пожалуй, введу новые порядки. Почему нет фруктового сада? Те же яблоки вполне можно в парковой зоне посадить.

Дел было много. Алексей, с одной стороны, поторапливал, а с другой – сам понимал, что весной по дорогам в провинции не особо и поездишь. Нам бы с основным разобраться да посадить привезённые семена. Что-то ценное я бы предпочёл крестьянам не давать. Лучше парк проредить и устроить огород поблизости.

С этой точкой зрения Алексей полностью согласился. Особенно когда мы наконец пересчитали дворовых людей. С утра пораньше Дмитрий Николаевич их всех собрал и выстроил перед ступенями парадного входа.

– Девятнадцать душ, – ответил он на мой вопрос сколько всего народа.

Даже на первый взгляд слуг было гораздо больше. Запоздало я сообразил, что бабы – это не люди. Никак не привыкну к такому отношению. Высказывать своё мнение не стал, а занялся переписью. Вначале посчитал «души» мужского пола. Алексей помогал, сноровисто фиксируя умения и специализацию каждого. Не у всех они имелись. К примеру, мальчишка, которого я заприметил в доме еще в первый день, считался на посылках. Ванька был сыном дворовой девки Таньки. Ему было десять лет. При этом мамаше всего двадцать пять. Про отца Ваньки было сказано, что девка «нагуляла», когда у Титова господа гостили.

Молодых девок, таких, чтобы были приятны глазу (и не только ему) помещика и гостей, всего оказалось одиннадцать. Возрастом от пятнадцати до двадцати. Я было удивился тому факту, что из детей только один Ванька, а не целый детский сад, но, как оказалось, контингент дворовых девок постоянно обновлялся. Последние года три Титову уже было не до плотских утех, а раньше тех, кто беременел, выдавали замуж в деревни.

Пожилые (по понятиям этого времени) тётки в поместье тоже имелись. Это и кухарки, и прачки, и ещё непонятно кто. Должностных обязанностей этих женщин я не понял и решил, что позже посмотрю и перераспределю.

С мужиками была та же картина. Пятеро крепких мужчин выполняли роль охраны. На мой взгляд, просто бездельничали и ничем конкретным они не занимались. Далее имелись два конюха, три псаря, три садовника, один кузнец (в селе ещё есть). Ба! Музыкант. Пожилой и седой дядька, оказывается, мог услаждать мой слух игрой на скрипке и том пиано, что стояло в женской половине дома. Были еще камердинер, брадобрей и лакеи в количестве четырёх человек. Этих я видел и запомнил, когда они обслуживали гостей за столом.

Итого сорок три человека обоего пола и разных возрастов. Свободных четверо, остальные дворовые, то есть крепостные крестьяне.

Получается, в поместье много людей работает, все они принадлежат мне, а конкретного дохода не приносят. Выгнать я их не могу. Да и куда они пойдут при условии, что выпишу им вольную? Они привыкли жить в помещичьей усадьбе. Кроме тех обязанностей, что прописал Титов, ничего делать не умеют. Из всей обслуги я только конюхов и кузнеца посчитал полезными. Алексей предложил тех охраннников ещё на конюшне использовать, с остальными будем думать, что делать.

Опять же не всё сразу. Устраивать преобразования не хватало времени.

Глава 8

Только первого мая мы с компаньоном сумели выехать для осмотра владений. Управляющий этим был очень недоволен. Заверял меня, что с недоимками сам разберётся и «не гоже барину» заниматься таким приземлённым делом. Спор и недопонимание у нас возникли, когда я попросил принести всю наличность и отчитаться по деньгам. По словам Дмитрия Николаевича, наличных, оставшихся от дяди, у меня всего семьсот сорок рублей. Мол, потратили много за зиму, пока господин болел.

Спорить и искать недостачу я не стал, просто сказал, что теперь все деньги будут у меня. Алексей под это дело один крепкий сундук снабдил врезным замком, сделав из него своеобразный сейф. Нововведениям управляющий не обрадовался, но спорить сильно не стал, зато от поездки по владению сильно отговаривал.

Пользуясь тем, что я хозяин и вообще главный на своих землях, отмахнулся от его претензий, заверив, что посмотрю две деревеньки и село. Село так вообще близко. С Перовки и начнём. Даже ночевать не останемся, вечером в усадьбу вернёмся. На всякий случай мы взяли аптечку, бинты и малый набор первой помощи. Вдруг кого из крестьян подлечить придётся. Были у нас запасы медикаментов, и не только для себя.

Поп о моём визите в село оказался извещен и отчего-то решил, что я первым делом в церковь пойду. Сходил. Минут на пятнадцать. Потом самым бессовестным образом покинул церковь, сообщив заинтересованным лицам, что дел хватает, а тайну исповеди я позже пройду. Не сегодня и не через неделю.

Снег на полях уже сошёл и не по причине того, что резко тепло стало, а потому, что его немного было. Предыдущее лето тоже не радовало осадками. А весна 1830 года, по словам местных, выдалась холодной. Сажать и сеять начнут позже обычного.

Чем именно будут пахать, я и решил посмотреть. Понятно, что сохой, но у всех ли она имеется в наличии? Алексей ещё в нашем времени изготовил несколько плугов наподобие тех, что здесь называли «плугом Полторацкого». Не всякая коняшка его потянет. И тут нужно смотреть, какая земля и какие лошади у крестьян.

Взятый из усадьбы возница категорично заявил, что мы даже с иноземным транспортом не проедем по полям. Только верхом. А верхом у меня получалось не очень. Несколько уроков от Алексея я получил, но опасался ездить на лошадях даже с нашими седлами, не говоря о здешних.

– Да всё понятно. Поля вдоль притока Самарки на север, – тоже не захотел месить грязь Алексей. – Пахать рано, земля не прогрелась.

– Зря тащили плуг?

– Зато лопаты и тяпки можно раздать тому, кто посмышлёнее.

– И огороды личные осмотреть, – дополнил я.

Про барщину я уже был в курсе. По закону, который не все помещики соблюдали, крестьяне должны работать три дня в неделю на барина, три на себя и в воскресенье иметь выходной. Судя по ухоженности церкви, дома батюшки и прилегающего к нему участка земли, этот служитель находил чем занять крестьян и в воскресенье.

Избы в Перовке были бревенчатые, крытые соломой. Какими-то орясинами и кривоватыми палками были огорожены участки для личных огородов. Это считалось бабьей заботой.

– В Перовке сажают огороды, – подключился Дмитрий Николаевич, желая пояснить ситуации. – В остальных деревнях даже у зажиточных крестьян белой капусты не увидите.

– Отчего так? – не понял я.

Оказывается, крестьяне убеждены, что те, кто выращивает хороший урожай на огородах, умеют ворожить. И ладно бы только это. Поговорка «щи да каша пища наша» не просто так появилась. Управляющий взялся доказывать, что ничего другого, кроме привычных блюд, крестьяне есть не станут. На небольших огородах бабы сажают свеклу, репу, иногда огурцы. То, что продуктами с огорода можно питаться весь год, никто не верит.

– Мало тех огородов для чего-то другого, – подвёл итог Дмитрий Николаевич.

Мы с Алексеем синхронно повернулись к той дороге, по которой приехали. Вела она из усадьбы в село и была примечательна тем, что проходила не среди полей или лесов, а по лугам. Остатки прошлогодней травы демонстрировали, что конкретно на этих угодьях ничего вообще не выращивали.

– Вот и плуг не зря тащили. Сейчас этих с закостенелыми взглядами на продукты питания поставим распахивать землю под огороды, – отреагировал Алексей и стал распрягать тяжеловозов.

Крестьяне не сразу поняли, что тут намечается. Управляющий их просветил. Те стали в ноги кидаться со словами:

– Барин, да где же коровок пасти?

– И для коров запасём корма, – успокаивал я.

Это мы ещё не сказали, что в случае засухи огороды они будут поливать водой из речушки. Какой-то приток Самарки выходил как раз к селу. У крестьян на рыбалку даже оброк имелся.

Пока Алексей развлекал народ вспашкой, я всё же решил походить по домом. Бабы особым любопытством не страдали. Да и молодых девок на улице я не заметил. И кажется, знаю почему. По сравнению с дядюшкой, я молодой и полный сексуальных сил мужчина. Крепостные давно ничего хорошего от помещиков не ждут. Девок если не попрятали, то велели им просто не высовываться.

Пропустив парочку домов в непосредственной близости от церкви, я наконец выбрал избу для ознакомления с бытом. Сопровождающий меня возница первым кинулся наводить порядок и выгонять крестьян на просмотр.

Халупа этого семейства была убогой, пристроя к дому, где обычно держали коров и прочую домашнюю живность, я не заметил. Одна хилая лошадёнка составляла имущество семьи из трёх человек. Предположу, что «мужик» был не старше меня. Его жена примерно такого же возраста. Имелся сын, с которым я познакомился в первую очередь. Кузьме было одиннадцать вёсен, как мне ответили. Полноценный помощник в это время.

– Ещё у Рогозовых девка, – подобострастно пояснил возница. – Больше детей нет. Померли.

– Сколько детей умерло?

– Пять, барин, пять мальцов. Ишь! – замахнулся он плёткой на мужика. – Извели, как есть извели!

– Стоять! – прервал я замашки возницы.

И уже не обращая ни на кого внимания, вошёл в избу. То, что будет темно, я ожидал, но от такого смрада опешил. Осматривать места проживания крестьян я планировал в обязательном порядке, потому подготовился, взяв свечи и зажигалку с собой. Но, похоже, нужно было ещё подобием противогаза озаботиться. Разобравшись со свечой и освещением, немного освоился, запах внутри помещения перестал вызывать рвотные спазмы. Печь не то уже не топили, не то к вечеру раскочегарят. Какое-то тепло в доме сохранилось. Всё же уже весна, не минусовая температура на улице.

Из мебели в наличии было подобие стола, две лавки и конструкция из кривых досок под потолком. Кажется, это полати.

Источник неприятного запаха был в углу. От подвесной коробчёнки смердило смесью мочи, плесени и чего-то еще непонятного. Пока соображал, что это такое, раздался писк младенца. Ещё не веря до конца, я приблизился и посмотрел на то, что было внутри. Действительно, люлька с младенцем. Чего же от него так воняет?

В непонятках я вышел наружу. Любопытные соседи к этому времени уже подтянулись. Бабы возрастом постарше, чем хозяйка этой избы, и откровенные старухи толпились во дворе. Не сразу и с большим трудом мне удалось выяснить следующее: то, что я подумал про плохую мать, не занимающуюся дитём, в корне неверно. Мать обычная. И следит за ребенком как положено.

«Что, мыть и пеленать младенца? Это вы, барин, шутить изволите».

После этих слов одна из женщина, поплевав на тряпицу, протерла мордашку Кузьме, сыну Рогозова, и заверила, что он и без того чистый. В бане был в прошлом месяце. А младенцев в бане мыть не принято. Они от этого больше болеют.

Стал расспрашивать более подробно об уходе за теми детьми, которые еще не умеют ходить. Тут меня «порадовали» народной мудростью или дуростью, не знаю, как правильно сказать.

Начнём с того, что по какой-то причине прикорм начинают давать чуть ли не с первого дня. И неважно, есть у матери молоко или нет. Соска – тряпица с жеваным хлебом – суётся в рот младенцу, как только он издает писк. В течение дня соску и материнскую грудь суют раз двадцать. При этом пеленки из-под ребёнка только сушат. От какашек немного оттирают, тряпку споласкивают, но особо гигиенических процедур малышу не устраивают. А уж если это девка, так тем более.

Из всего сказанного я понял, что выживают здесь самые крепкие и сильные особи. Пятеро детей семейства Рогозовых таковыми не были, оттого и умерли в раннем возрасте. Дед с бабкой, которые обычно следят за малышами, скончались еще раньше от голода или болезней. Вот такая грустная статистика. Знать бы, что стало реальной причиной смерти детей.

Огород рядом с домом у Рогозовых имелся. Вот только не было видно, что им кто-то серьёзно занимается. Так что решил я начать одаривать крестьян с этого семейства. Возница сбегал к повозке, принёс одну лопату и тяпку. Пояснил крестьянам, что это инструменты для выполнения моих прихотей и капризов. Если кто против, то заберу назад.

Под тихие обсуждения соседей Анисим с сыном начал копать. Мамашу я с ними не отправил, хоть и считалось, что это женское дело – заниматься огородом. Баба люльку отсоединила и вместе с младенцем вынесла на улицу. Девочка уже орала как резаная. И чего они решили, что ребенок голодный и ему нужно рот затыкать соской? Опрелости и пролежни свидетельствовали о том, что малышка испытывает нешуточные боли по другому поводу.

Соседок из числа зрительниц я сразу к делу пристроил. Нечего тут глазеть. Парочка отправилась воду греть для малышки, одну я озадачил чисткой люльки и стиркой того, что изображало пелёнки. По-хорошему бы нужно масло, чтобы смазать тело ребёнка. Да и чистая ткань не помешает.

Отец Михаил был сильно удивлён, когда я заявился в церковь с голосящим младенцем на руках. А где мне ребёнка мыть? Тут и тепло, и места много. Её бы ещё отварами трав сполоснуть. Мыло, даже если бы оно и было, не стоило использовать для нежной кожи младенца. Девочке примерно полгода, возможно, что больше, но очень уж невзрачно выглядел ребенок: сопли, опрелости, да и насекомые в пеленках не добавляли здоровья малышке.

Алексей застал сцену того, как я в ведре пытался вымыть ребёнка. Но въехал в ситуацию быстро, сходил к нашей повозке, принёс лекарства и кусок мягкого полотна. После мы совместными усилиями накрошили ребёнку на язык немного антибиотика. Меньше четверти таблетки. Хуже точно не будет. У попа реквизировали на свои нужды льняного масла. Тот, конечно, возражал. Так я же не елей просил, а то, что у него для лампад и других нужд. Потом еще мазью с антисептиком смазали раны малышки и, завернув в чистую холстину, вернули младенца мамаше.

– Всех детей примерно такого возраста несите в церковь! – скомандовал Алексей.

Бабы, проявлявшие до этого любопытство, заголосили и кинулись в ноги.

– Сейчас сам пойду по домам искать, – пригрозил я в ответ.

Возможно, попрятали и предоставили не всех, что были, но ещё шестерых малышей мы вымыли, осмотрели и подлечили. Поп на такое самоуправство в его церкви только шипел. Не понял, он людям служит или кому? В общем, на отца Михаила я не обращал внимания и, закончив с детьми, отправился проведать моих огородников.

– Сажать или не сажать картошку – вот чём вопрос? – почёсывал затылок Алексей. – Вдруг будут заморозки?

– Пусть посадят немного. Мы дней через пять приедем снова с проверкой, – решил я и выдал десять клубней, поставив хозяину двора задачу расширить огород. – Проведём учёбу как правильно следить на десятке, а дальше они уже сами.

Лопата у Анисима имеется, куцую ограду перенесёт. Пусть старается. За это ему дадим инструмент в бессрочную аренду. Крестьяне толком ничего не поняли. Староста пытался выяснить, сколько оброка с того огорода придётся платить.

– Треть, – сообщил я, чтобы уж совсем не упасть в лице собственных крестьян, отдавая бесплатно такие уникальные инструменты.

На самом деле Алексей с дедом их специально закупили. Знали, что здесь деревянная лопата, обитая полоской плохонького металла, уже богатство.

– Завтра продолжим пахоту, – решил я закругляться.

Наших тяжеловозов вернули и запрягли в повозку. Алексей занял место возницы, пересадив того на одного из коней американской породы. Мужчина не возражал, напротив, был доволен тем, что сидит в таком шикарном седле. Мы же по пути в усадьбу планировали обсудить увиденное. Пустующей земли хоть завались, а крестьяне голодают. Понятно, что всё от помещика зависит, именно это я и буду менять.

Управляющий нашего энтузиазма не разделял, уверяя, что даже из-под палки крепостные работать не станут. Так же, по его мнению, свободных земель нет. Что не засеивается, то идет под выпас.

– Коровку зимой чем кормить, где сено заготовлять? – рассуждал он.

– А это что? – показал я на те участки, мимо которых мы ехали.

– Неудобье.

– Отсутствие нормального хозяина, – не стал я пенять ему, как управленцу.

Он наёмный работник и не самый плохой. Из услышанного от гостей я уже был в курсе, что управляющими обычно назначают иностранцев. Мол, те так много не воруют. Я бы оспорил подобное замечание. В том, что управляющий работает не только на барина, но и на себя, ничуть не сомневался, но разбираться конкретно чего и где украдено нет ни времени, ни желания.