Текст книги "Остров"

Автор книги: Дмитрий Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Женщина сняла мальчика с деревяшки и поставила на пол, и он вдруг пошел, прихрамывая и опираясь на руку матери, но все-таки пошел. Слезы потекли из глаз матери.

– Ты оставайся сегодня на ночлег в монастыре, – начал наставлять ее истопник, – а завтра мы его причастим, и он хромать больше не будет. Потом приедешь еще раз, хочешь одна, хочешь с мальчиком, привезешь мешок муки, отдашь на пекарне, скажешь: отец Анатолий прислал.

– Не могу я до завтра остаться, на работу мне надо… у меня и билет на поезд на завтра куплен, – тихо сказала женщина.

– Я чего с вами тут в игры играю?! – закричал вдруг на мать старец, – Тебе чего дороже – работа твоя или сын?!..

Тут истопника начал душить кашель, и он прервал свою гневную речь.

– Но… – стала оправдываться женщина.

– Прочь с глаз моих! – снова хрипло закричал истопник.

И женщина поспешно покинула кочегарку, вместе со своим исцелившимся сыном.

Отдышавшись, после приступа кашля, истопник унес икону «Святой Троицы» обратно в свою молельню. Вернувшись, он принялся рыться у стены кочегарки, где были сложены дрова, выбрал среди них обгоревшую головню и сунул ее подмышку. Затем взял с полки книгу в потрепанном переплете и вышел из котельной.

Настоятель монастыря Филарет вышел из помещения, где размещалась его келья, на двор монастыря и направился к котельной. Путь его пролегал мимо монастырской колокольни. Проходя мимо нее, он услышал чей-то кашель. Оглянувшись по сторонам, и никого не обнаружив, Филарет троекратно перекрестился и проследовал дальше.

Пройдя через весь монастырь, Филарет подошел к двери, ведущей в котельную. Здесь по-прежнему толпились паломники, прибывшие за помощью к старцу. Остановившись перед дверью, настоятель прочел разрешительную молитву:

– Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…

Ответом ему была тишина. Тогда он, возвысив голос, произнес:

– Отец Анатолий, ты здесь?

Ответа снова не последовало. Филарет растерянно потоптался перед входом, оглядываясь по сторонам, на лице его отобразилась досада оттого, что ему приходится вот уже который раз заниматься бытовыми спорами между истопником и заведующим хозяйственной частью монастыря Иовом, и это отрывает его от молитв и богоугодных рассуждений. Наконец, настоятель решился, он толкнул дверь котельной и вошел внутрь. Здесь он никого не обнаружил. Филарет прислушался. Кругом царила тишина, если не считать тихого гула огня за затворами печей.

– Отец Анатолий! – снова позвал настоятель, но ответом ему снова была тишина.

Тогда он, осторожно ступая, чтобы не поскользнуться на рассыпанном по полу угле, пошел к двери, расположенной в противоположной стене кочегарки. Добравшись до двери, он распахнул ее и оказался в молельной комнате отца Анатолия. Филарет благоговейно осмотрел иконы, развешанные на стенах комнаты, одними губами прочел краткую молитву и троекратно перекрестился. Покинув эту комнату, он вернулся обратно кочегарку. Поискав глазами, он обнаружил валявшийся у стены чурбачок. Выкатив его на центр кочегарки, и обмахнув его ветошью, настоятель уселся на чурбачок верхом и огляделся. Ему здесь явно нравилось. Посидев так немного, Филарет встал и приблизился к одной из печей. Сначала он с огромным интересом осмотрел манометры, стрелки которых показывали давление пара в баках. Потом настоятеля заинтересовали и сами печи. Он поднял руку и стал приближать ее к чугунному затвору печи, до тех пор, пока жар, идущий от металла, не стал невыносимым. Тогда Филарет резко отдернул руку и, помахав ею в воздухе для скорейшего охлаждения, снова стал приближать руку к затвору. Когда ему надоела эта забава, он плюнул на чугунный затвор. Капельки слюны мгновенно закипели и испарились. Это очень понравилось Филарету, и он плюнул еще. Слюна, снова закипев, быстро испарилась с почерневшей от высокой температуры поверхности металла.

– Детерминизм, – многозначительно произнес Филарет, словно хвастаясь, что он знает такое сложное слово и, плюнув на затвор на прощанье в третий раз, пошел к выходу из котельной.

Настоятель монастыря Филарет возвращался обратно из котельной в свои покои. Проходя мимо колокольни, возле которой он несколько минут назад услышал чей-то кашель, но не обнаружил кашлявшего, настоятель столкнулся с новой неожиданностью. Вдруг прямо перед ним, откуда-то сверху упала обгоревшая головня. От неожиданности Филарет остановился и, задрав голову, стал смотреть вверх, пытаясь разглядеть того, кто находился на колокольне. Так как настоятель был, слаб зрением, а очки использовал только для чтения, это потребовало от него некоторых усилий и не малого времени. Наконец, разглядев сидевшего, свесив ноги вниз, на перилах колокольни истопника, настоятель спросил:

– Ты чего там делаешь?

– С птахами небесными беседую, – спокойно отвечал Анатолий сверху.

– Что? Что ты сказал?.. Говори громче!.. Не слышу!.. – прокричал Филарет истопнику.

– С небесными птахами, говорю, беседу веду! – во весь голос закричал истопник.

– И что же тебе птахи небесные сообщили? – спросил Филарет.

– Ничего не сообщили, поют себе и все тут, такое легкомыслие… – спокойно ответил истопник.

– Поют, – умилился Филарет, – ну, пущай себе поют. А ты слазь на землю скорей, не чего тебе там, чай не мальчик по перилам лазать, свалишься еще…

– Не слезу, мне и здесь неплохо, – заверил сверху настоятеля истопник.

– Ну, как знаешь, – сказал Филарет и продолжил путь к крыльцу своих покоев, но, передумав, неожиданно вернулся.

Он поднял сброшенную ему под ноги головню и со всех сторон осмотрел ее.

– Эй! Батюшка Анатолий! – снова позвал монаха настоятель, отряхивая руки, испачканные в саже.

– Ну, чего тебе, – грубо ответил истопник.

– Ты чего это в меня головнями кидаешься?

– И не кидаюсь я вовсе, просто случайно вырвалась, а тут ты шел… – объяснил истопник.

– Понятно, – многозначительно произнес Филарет.

– Ничего тебе непонятно, – ответил Анатолий.

– А я, между прочим, к тебе ходил, – продолжал разговор настоятель.

– Ну?

– Опять я тобой недоволен. Жалуются мне на тебя.

– Сильнии возсташа на мя и крепцыи взыскаша душу мою, – вдруг совершенно переменив тон, кротко сказал истопник.

– И чего ты, проказник, с братией не ладишь? – спросил настоятель монаха.

– Дивны дела Твоя, Господи! – отвечал истопник.

– Говорят, что смущаешь ты мирян и братию и сеешь вокруг себя суеверие.

– Избави меня от клеветы человеческия…

– Вообще-то мне, как твоему начальнику следовало бы тебя наказать, чтобы другим не повадно было, а то еже ли все как ты поступать начнут, это чего же получится?..

– Господь прибежище мое и Спаситель мой, кого убоюся?..

– Ох, и тяжело с тобой разговаривать стало, проказник, – заключил настоятель Филарет свою речь, – ты бы хоть вид сделал, что послушаешься меня…

– В Господе мзда моя и утешение мое у Вышняго… – ответил на это истопник.

Филарет в ответ в сердцах махнул на истопника рукой и направился к крыльцу, ведущему в его покои.

В монастырском соборе шла служба. Его обновили с тех пор, как здесь была контора исправительного учреждения. Большевистскую символику смыли со стен и сводов храма и теперь на молящихся смотрели светлые лики Апостолов и Святых Угодников. Присутствовали на службе, как монахи монастыря, так и прибывшие на остров миряне. Вел службу сам настоятель монастыря Филарет. И когда во время службы богомольцы вслед за Филаретом повернулись на запад, один только истопник повернулся на восток. Филарет, заметив это, с досадой шепнул дьякону, помогавшему ему во время службы:

– Поверни его на место.

Дьякон подошел к истопнику и повернул его лицом на запад, но только дьякон снова занял свое место возле Филарета, как истопник снова повернулся лицом на восток. Дьякон хотел повторно развернуть истопника, но настоятель остановил его:

– Пусть стоит, не трогай его, – прошептал Филарет и продолжил службу.

Но долго служить в этот раз ему не пришлось. В собор вбежал молодой послушник и, перекрикивая певчих, прокричал:

– Пожар, православные!

Все, кто находился в церкви, бросились вон. Люди с трудом протискивались в двери собора, спеша на помощь тем, кто уже начал бороться с огнем. В считанные секунды собор опустел. Здесь остался только настоятель монастыря Филарет и истопник, которого Филарет не заметил, так как после известия о начавшемся пожаре он тут же опустился на колени перед иконой Богоматери и, взывая к ней о помощи и заступничестве, стал горячо молиться скорейшем прекращении пожара. Но вдруг он услышал за своей спиной чей-то сухой кашель. Тогда Филарет, утомленный долгой молитвой, поднялся с колен и обнаружил истопника, который лежал посреди храма лицом вниз, широко раскинув руки, и что-то бормотал в молитвенном исступлении. Некоторое время Филарет наблюдал за ним, пока в собор не вбежал дьякон, весь перемазанный сажей.

– Ну, что? – с дрожью в голосе спросил настоятель.

– Слав Богу! – ответил дьякон. – Вашими святыми молитвами монастырь спасен…

Настоятель жестом отпустил дьякона, который было удивленно уставился на распростертого на полу собора истопника. Через минуту и истопник пошевелился, он встал и вытер рукавом залитые слезами глаза.

– Так стало быть, ты знал, проказник? – строго спросил его настоятель.

– Сего никто же весть, токмо Един Бог, – кротко ответил истопник.

– Так ты же мне головню под ноги бросил, – продолжал настаивать Филарет.

– Многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь.

– Нет, ты погоди, ты же знал о пожаре, что же ты прямо не сказал, а головнями в меня швыряться начал? – все больше заводясь, наступал на истопника настоятель, – Я человек простой, мне твои знаки не понятны…

– Если злословят вас за имя Христово, то вы блаженны, ибо Дух славы, Дух Божий почивает на вас: теми Он хулится, а вами прославляется…

– Ты не увиливай, ты отвечай, на поставленный тебе вопрос, – настаивал Филарет.

Но истопник, словно его не слышал, продолжая говорить:

– Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как христианин, то не стыдись, а прославляй Бога за такую участь… – затараторил истопник.

– Замолчи!.. Замолчи!.. Я с тобой с ума сойду, – взмолился настоятель.

Но истопник его не слушал, продолжая говорить:

– Ибо блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.

– Ну, это ты уже перегнул палку, брат, – с обидой сказал настоятель. – Разве ж я тебя гоню?

– Солнце, да не зайдет в гневе вашем, – наставительно продолжал свою речь истопник.

Но тут их беседу прервало появление в храме Иова и дьякона. При их появлении истопник поспешил ретироваться в боковые двери храма.

– Чудесное спасение! – провозгласил Иов. – Вашими молитвами пожар потушен. Обгорела только ваша келья, батюшка. Я все осмотрел, убыток небольшой, надо будет только стены побелить, да иконостас подновить. Правда, дух гари долго не выветрится.

– Хватит, – вдруг зло прикрикнул на них настоятель, – раскудахтались. Вы, батюшка Иов, не у себя в конторе, а в храме Божьем, и нечего тут дела мирские обсуждать. Храм, он молитву любит…

Иов и дьякон удивленно переглянулись и проследовали за Филаретом, который быстрыми шагами вышел из собора.

Настоятель монастыря Филарет находился в своей келье, рассматривая последствия возникшего здесь пожара. Действительно, огонь охватил только половину кельи, и из-за этого часть ее стен осталось белоснежно белыми, другая же часть была покрыта толстым слоем копоти. В закопченной части кельи находился и деревянный иконостас, который чудесным образом почти не пострадал. Во всяком случае, когда Филарет подошел к нему и стер с его поверхности обычным платком сажу, под ним оказался совершенно не тронутый огнем лик. Осмотр своей кельи Филарет производил в присутствии Иова, который со свойственной ему педантичностью объяснял настоятелю причины произошедшего пожара своим низким, хорошо поставленным голосом:

– Ваш келейник Федор заливал в лампу керосин и по невнимательности пролил его на пол. И сам не заметил, что пролил, а потом стал зажигать лампаду перед иконостасом. Но она не загоралась, и Федор обжег себе пальцы, бросил непотушенную спичку на пол… Все и полыхнуло. Увидев огонь, ваш келейник, вместо того, чтобы его потушить, с перепугу сразу побежал звать на помощь. Все ваши личные вещи, спасенные при пожаре, я приказал перенести в мою келью и надеюсь, что вы не откажитесь воспользоваться моей скромной кельей, на время, пока отремонтируют ваши покои. А я с вашего позволения займу более скромную келью, – смиренно закончил свою речь Иов.

Настоятель монастыря Филарет, шагал через монастырский двор со стеганым одеялом под мышкой. Он направлялся к входу в котельную. Паломников в этот поздний час у дверей кочегарки уже не было. Подойдя к двери, ведущей в котельную, Филарет прочел разрешительную молитву:

– Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…

– Нет никого, – раздался из-за двери недовольный голос истопника.

– Как же нет, когда ты разговариваешь со мной, – удивился настоятель.

– А так, ветер вон тоже свистит, а ты его хоть раз видел? – раздался из-за двери все тот же недовольный голос.

– Ну, ты как хочешь, – сказал настоятель, – а я все-таки войду.

И он открыл дверь и вошел в котельную.

Отец Анатолий сидел на своем обычном месте, а именно на куче угля и смотрел на вошедшего настоятеля. Лицом и руками он был черен, как настоящий зулус, видимо истопник специально перемазал себя угольной пылью.

– Ты чего это так вымазался? Сам на себя не похож, – спросил изумленный настоятель.

– Это батюшка у меня пожар был… погорел я… все имущество мое сгорело. Сам еле живой остался, – весело сообщил истопник.

– И не совестно тебе надо мной насмехаться? Я, между прочим, твой начальник, – строго сказал Филарет.

– Господь прибежище мое и Спаситель мой, кого убоюся?.. – заныл старец.

– Да я не про то, – оборвал его настоятель.

– И я не про то, – улыбнулся истопник.

– Вот что я скажу тебе, отец Анатолий, – начал свою речь Филарет, – никогда я об игуменстве и не мечтал, всю жизнь хотел жить в пустыни, подвиг отшельнический на себя принять. Пожар этот, над которым ты все надсмехаешься, думаю, знаком мне был, чтобы начал я подвижничество. Ты как считаешь?

– Пути Господни неисповедимы! – отвечал истопник.

– Вот, пришел я к тебе, чтобы келью твою с тобой разделить, пока мою после пожара починят. Примешь?

– Мы люди простые, у нас умишко маленький. Ты настоятель, тебе и решать, – кротко ответил истопник.

– Ну, вот и отлично, – обрадовался настоятель, – будем вместе спасаться, молиться, да мыслям предаваться о Боге и вечной жизни…

– Только сразу предупреждаю, – заявил истопник, – я сосед беспокойный, кашель меня бьет, а иной раз так посреди ночи петь захочется, что аж сил нет.

– Петь я и сам люблю, а кашель, кашель это ничего. Я тоже не без греха, иной раз такая икота нападает. Особенно неприятно, когда во время литургии. И воды глотнуть нельзя и сдерживаться никаких сил нет, – доверительно сообщил Филарет. – Как думаешь, бесы это меня мутят?

– Да не, – авторитетно сказал истопник, – желудочно-кишечный тракт это.

– Все шутишь, – весело спросил настоятель, – а я не обижаюсь.

– Правильно не обижаешься, на обиженных воду возят…

– …или уголь, – добавил настоятель.

– «Все шутишь», – передразнил его истопник и вдруг спохватился, – некогда мне с тобой тут, пора мне.

Отец Анатолий встал и направился к двери, ведущей во двор.

– И я с тобой, – попросился Филарет, – будем как нитка с иголкой – куда ты, туда и я. Вместе будем подвязываться.

– И в клозет со мной пойдешь? – спросил истопник.

Филарет засмеялся:

– Ну, если надо, могу и в клозет.

– Нет уж, увольте, там я как-нибудь сам справлюсь, – ответил истопник и вышел из котельной.

– Ты бы хоть умылся, – крикнул ему вслед настоятель, – а то всю братию мне распугаешь…

Небольшой корабль стоял возле пристани острова Холодный. Из его трубы валил дым, корабль готовился отплыть на материк. На самой пристани уже никого не было, последние пассажиры, в основном паломники, приезжавшие в монастырь, поднимались по трапу на борт.

Вдруг на косогоре появился отец Анатолий, он бежал вниз к пристани. На этот раз лицо его не было вымазано в угольной пыли. Столпившиеся на палубе корабля люди удивленно наблюдали за приближающимся старцем. Он вихрем пронесся мимо вахтенного матроса, который при входе на трап проверял наличие у пассажиров билетов и, поднявшись на корабль, быстро нашел на нижней палубе ту самую женщину, которая посетила его в этот же день с больным ребенком. Истопник схватил женщину за руку и потащил к трапу, женщина слабо сопротивлялась, одной рукой прижимая к себе мальчика, и только тихо просила:

– Не надо, пожалуйста, не надо.

Но истопник был непреклонен, он силой стащил женщину на пристань и тут же отдал приказ вахтенному матросу:

– Отшвартовывай!

Матрос повиновался, словно приказ был отдан капитаном судна. Он взошел на корабль, втащил трап и принялся выбирать швартовые концы. Через минуту пароход медленно отчалил от причала.

Во время отшвартовки корабля на глазах у всех пассажиров происходила следующая сцена между истопником и женщиной с ребенком.

– Ты что же это делаешь!? – кричал на женщину истопник, – Себя не жалко, так хоть дите пожалей! Калекой же будет…

– Не могу, я остаться, меня с работы выгонят. И так еле отпустили.

– Любишь свою работу?! – продолжал кричать старец.

– Люблю, очень люблю… – отвечала женщина.

– А кого больше любишь, сына или работу?!

Женщина ничего не ответила, только слезы потекли у нее из глаз.

Мальчик, который все это время находился на руках у матери и испуганно смотрел на кричащего истопника, тихо сказал:

– Не плачь, мама.

– Мы проект сдаем… Пол Кабэ на работе ночуют. А я тут на два дня застряла, – сквозь слезы сказала женщина.

– Никто у вас там не работает, трубу у вас с кипятком прорвало, всех на три дня за свой счет домой отправили, – сообщил истопник, – только меня зря на грех наводишь.

– Этого не может быть, зачем вы врете? У нас все трубы прошлым летом меняли, – обиженно сказала женщина.

– Я вру?! – вспылил истопник, – Ну, и плыви отсюда, если не веришь. Когда узнаешь, поздно будет…

И он пошел прочь от пристани. Начал подниматься по косогору, но только лицо его вдруг стало абсолютно спокойным и даже веселым, как у человека выполнившего свой долг.

Женщина с ребенком осталась стоять на пристани, когда она повернулась, чтобы вернуться обратно на корабль, он был уже довольно далеко от пристани. Тогда женщина подошла к будке кассы, в которой продавали билеты на корабли, курсирующие между островом и материком, спросила:

– Когда следующий пароход?

– Завтра вечером, – ответила кассирша.

Женщина отошла от кассы и зарыдала.

Поздним вечером в котельной старец Анатолий и настоятель монастыря Филарет готовились лечь спать. Филарет расстелил на куче угля стеганное одеяло. Истопник подкидывал уголь в печь, захлопнув затвор печи, он посмотрел на настоятеля, который снимал с ног начищенные до блеска хромовые сапоги, сидя на одеяле, которое заменяло ему матрац.

– Хорошие у тебя сапоги, – заметил истопник.

– Нравятся?..

– Мягкие, наверное? – не унимался старец.

– Очень мягкие… только в них ходить и могу, – ответил с улыбкой Филарет, – Митрополит подарил, по доброте своей… Знает, что у меня подагра.

– Одеяло тоже митрополит? – поинтересовался истопник.

– Не, одеяло я в Греции купил, когда на Афон с владыкой ездили, – похвастался настоятель.

– Ладно, давай будем спать, – сказал Анатолий и лег прямо на уголь рядом с настоятелем.

Ночью Филарета разбудило невнятное бормотание истопника, он не открывая глаз, повернулся на другой бок и почувствовал, что яркий свет бьет ему прямо в лицо. Тогда настоятель открыл глаза, но сразу зажмурился, так как яркий огонь горел в распахнутой топке печи. Перед огнем сидел истопник с черным куском кожи в руках и сосредоточенно смотрел на кожу, которую он растягивал руками. Истопник двигал губами, словно читая что-то, что было написано на куске кожи. Настоятель отвернулся, собираясь продолжить свой сон, но что-то словно кольнуло его изнутри, и он сел на своем одеяле, и посмотрел на истопника.

– Что это ты делаешь, отец Анатолий? – спросил его настоятель.

– Читаю книгу грехов человеческих, в которую лукавый записывает дела грешных людей, – ответил истопник и сунул кусок кожи в огонь, – а теперь вот сгорит все это в огне, и грехов людских как не бывало.

И тут истопник, вытащил откуда-то из-под себя сапог, принадлежащий настоятелю, взял нож и принялся отрезать от него голенище.

– Ты что же это творишь, проказник ты этакий?! – вскричал в негодовании Филарет.

– Собираюсь прочитать вторую страницу книги грехов человеческих и сжечь ее, так же как и первую, – спокойно объяснил истопник, продолжая кромсать ножом сапог настоятеля.

Только тут Филарет заметил на полу рядом с истопником отрезанный от голенища подъем одного из своих сапог.

– Какая же это книга грехов, когда это мои сапоги?! – в отчаянии вскричал настоятель.

– А разве ты не знаешь, что больше всего грехов умещается на голенищах архиерейских сапог? – с хорошо разыгранным недоумением спросил Филарета истопник.

Настоятель не знал что ответить, он был готов заплакать, так ему было жаль подаренных ему митрополитом сапог. А истопник, отрезав второе голенище, пробежал его глазами и отправил в печь, за голенищами последовали и подъемы двух архиерейских сапог.

Покончив с сапогами, отец Анатолий поднялся и с чувством исполненного долга посмотрел на настоятеля монастыря. На Филарете лица не было. Он был бледен и расстроен до крайности. Истопник отправился куда-то в угол кочегарки, и, порывшись там, через минуту вернулся с двумя объеденными молью валенками. Он протянул валенки настоятелю со словами:

– На, не расстраивайся… Носи на здоровье.

Филарет ничего не ответил, он снова лег на свое одеяло и отвернулся от отца Анатолия.

Посреди ночи истопник снова проснулся, посмотрел на мирно посапывающего рядом настоятеля, встал, подошел к вентилям, которые отсекали отопительные трубы от котлов, расположенных в котельной, и закрыл их. После чего он закрыл задвижки на трубах обеих печей, таким образом перекрыв вытяжки. Закончив с этим, он достал ключ от котельной и запер дверь изнутри, после чего открыл затворы обеих печей и принялся подбрасывать в них уголек. Это процедуру он сопровождал пением:

– Господи помилуй, господи прости, господи наставь на моем пути…

Настоятель, разбуженный пением истопника, проснулся и сонно уставился на истопника. Истопник, не обращая на него внимания, продолжал подбрасывать уголек. Стрелки обоих манометров резко поползли вверх. Саму кочегарку начал постепенно заполнять едкий дым.

– Ты чего это опять удумал? – бесстрастно спросил настоятель, решивший относится ко всем выходкам своего соседа спокойно.

– Чертей выкуривать будем! – радостно сообщил истопник.

– Каких еще чертей? – продолжая оставаться спокойным, поинтересовался Филарет.

– Вон они, – кивнул вокруг себя истопник, – кругом окружают бесы и скрежещут зубами, душа моя стонет от их ужасного скрежета зубовного.

И продолжил кидать уголек.

Филарет посмотрел вокруг, но бесов не увидел. Он поднялся и поморщился.

– Голова чего-то болит, – сказал настоятель и потрогал свой затылок, – от недосыпа что ли?

– Помоги лучше, – крикнул ему истопник и закашлялся.

Настоятель с неохотой взялся за лопату, ему явно не хотелось участвовать в очередной выходке истопника, но он решил ничему не удивляться и не подавать виду.

Когда Филарет подошел с лопатой к печи, он вдруг почувствовал едкий запах дыма, поморщившись, он закричал на истопника:

– Ты что же это, вытяжку закрыл?!

– Закрыл батюшка, закрыл, – радостно закивал истопник, продолжая кидать уголь в печи.

– Угорим же?! – взволнованно крикнул настоятель.

– Бог даст, не угорим, а вот бесы точно угорят, они к этому непривычны, – ответил истопник, продолжая кидать уголь.

Стрелки на обоих манометрах достигли критической отметки.

– Да ты сума сошел, жизни себя и меня лишить хочешь?! – и настоятель бросился к входной двери и хотел открыть ее, но дверь оказалась запертой.

– Где ключ?! – страшно закричал настоятель, подступая к продолжающему подбрасывать уголь истопнику.

– Нельзя, батюшка, открывать, выскользнут бесы, не поймаем потом. Сейчас они малость утомятся, скакать как раньше не смогут, так мы их в ваше одеяло и на дно морское… Не любят они соленой водицы… – но истопник не успел договорить, сработали аварийные клапана на котлах, выпуская пар из котлов из-за переизбытка давления.

Загудел паровой гудок, и вся кочегарка стала наполняться паром.

Перед входом в котельную собралась монастырская братия и кое-кто из мирян, оставшихся переночевать в монастыре. В одежде почти у всех был беспорядок, так как все были разбужены аварийным гудком, сработавшим в котельной. Он и сейчас продолжал гудеть.

Дьяк, который помогал Филарету во время литургии, подергал дверь котельной и сообщил всем:

– Заперто. Может, сломать ее?

Помедлив секунду, Иов, который здесь, видимо, являлся старшим по чину, отдал приказ:

– Ломайте!

Монахи притащили откуда-то толстое бревно и хотели уже с разбегу ударить им в дверь котельной, как вдруг гудок стих. Двери котельной сами собой распахнулись, и из нее выбежал истопник со стеганым одеялом отца настоятеля в охапке, он пронесся через толпу монахов с криком:

– Расступись, братья, я беса поймал!

Монастырская братия расступилась, так как истопник являл собой странное почти мистическое зрелище. Лицо его было покрыто копотью, от всей одежды и волос шел пар. Вид у него был такой как будто он и вправду выскочил из преисподней. Пробежав через двор, истопник скрылся за монастырскими постройками.

Следом за истопником из дверей котельной, откуда валил пар, вышел настоятель монастыря Филарет. Он, тяжело дыша, опустился на землю.

– Чуть не уморил меня, проказник, – сказал настоятель.

К нему подступил Иов.

– Я же говорил вам – форменное хулиганство? – сказал заведующий хозяйственной частью монастыря.

Филарет презрительно посмотрел на Иова.

– Много ты понимаешь – «хулиганство», – сказал он.

Было раннее утро. Истопник сидел на пристани. Прямо перед ним на воде покачивалось стеганое одеяло настоятеля. Истопник громко кашлял, пытаясь откашляться, когда это у него, наконец, получилось, он глубоко вдохнул свежий морской воздух.

За спиной отца Анатолия показался Филарет, он спускался вниз по косогору. Подойдя к истопнику, настоятель сел рядом.

– Ну, ты чего ж удрал, гнева моего испугался, что ли? – спросил он.

Истопник молчал, смотрел на воду.

– А я вот, брат, на тебя не сержусь, я, брат, тебе, наоборот, благодарен, – весело сказал Филарет, – да, благодарен, за то, что ты избавил меня от всего лишнего, наносного. Я ведь, правда, привязан был и к этим сапогам и одеялу, а ты меня от них избавил. Вот спасибо тебе, а главное, показал ты мне, что веры во мне мало, я ведь по-настоящему испугался, что уморишь ты меня в своей кочегарке. Смерти испугался, маловерный. Не готов я, значит, к встрече с Господом нашим. Испугался я без покаяния перед смертью остаться. Добродетели во мне мало, греха много…

– Да если в твои грехи мои начать заворачивать, то и одной стороны моих грехов не завернуть, – вдруг с жаром сказал истопник.

Филарет удивленно посмотрел на старца Анатолия, глаза его горели как во время горячки.

– Ну что смотришь, страшен я? – спросил истопник. – Такой и есть.

– Господь милостив, твои добродетели все искупят, чего бы ни было на душе у тебя…

– Смердят мои добродетели перед Господом нашим, воняют, – перебил его истопник, – чувствуешь, как воняют?!

Филарет неопределенно пожал плечами.

– А я вот, брат, чувствую, каждую секунду чувствую.

– Ну и чувствуй, через это и спасешься, – наставительно сказал Филарет.

– Спасешься, – усмехнулся старец, – вот именно, я здесь и спасаюсь, тело свое спасаю. Одно только не понимаю, за что мне все это, почему именно через меня, а не через тебя Господь наставляет страждущих. Ведь раздавить меня мало за грехи мои, а меня тут чуть ли не святым почитают. А какой же я святой, когда нет покоя в душе моей?…

– Так, может, в этом и покаяние твое, что несешь ты на плечах своих немощных груз не по себе? – спросил настоятель.

– Может быть… Может быть…

– Ты меня, конечно, извини, я вот давно тебя хотел спросить, – начал говорить Филарет, – ты, почему во время службы ведешь себя не подобающе? Меня отец Иов из-за тебя совсем затерзал. А он ведь прав. По канону служить полагается, а если каждый по своему начнет, это что же будет? Это так от церкви ничего не останется…