Текст книги "Остров"

Автор книги: Дмитрий Соболев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Титр: Часть 2: МОНАСТЫРЬ

Титр: 1974 год

В маленьком помещении монастырской котельной было темно. Слабый свет, словно из ночника давали только тлеющие угли в двух распахнутых настежь печках. Над печками помещались большие котлы, на каждом из которых висел манометр, предназначенный для измерения давления пара в котлах. Перед печками на полу была навалена небольшая куча угля. Прямо на этой куче, подложив большой угольный камень под голову, спал человек. Он был очень худой и высокий, с торчащей во все стороны седой бородой. Лицо и борода его кое-где была вымазана угольной пылью. Одеяние его так же было странно. По своему фасону оно было похоже на монашескую рясу, которая состояла почему-то из разноцветных кусков материи, неумело сшитых между собой. Платье этого человека, так же не отличалось чистотой и было скорее не цветным, а серым, из-за все той же угольной пыли. И был этот странный человек монастырским истопником. Сейчас он открыл глаза, сладко потянулся и замычал от удовольствия, но вдруг закашлялся. Сел, протер своими худыми кулачками глаза. Потом поднялся, троекратно перекрестился на печь и положил низкий поклон. Истопник взял в углу кочегарки два помятых жестяных ведра, сунул в одно из них совок и направился к двери. Надо заметить, что дверей в кочегарке было две, и находились они друг напротив друга.

Когда истопник оказался снаружи, то он столкнулся лицом к лицу с людьми, которые собрались на монастырском дворе, прямо перед входом в котельную. Были эти люди миряне. Услышав, что дверь котельной открылась, задние начали напирать на передних. Их сдерживал здоровенный мужик, который стоял ближе всех к двери.

– А что, старец Анатолий встал? – спросил он у вышедшего из котельной истопника.

– Дрыхнет, – категорично ответил истопник и пошел напролом через толпу, задевая грязными ведрами за одежду паломников.

– Что же ты творишь, – закричала молодая женщина на истопника, который зацепил ее платье дужкой ведра, после чего раздался треск материи и из волана ее юбки оказался выдран клок.

– Не видишь, куда прешь?! – не унималась женщина.

– Прости Христа ради, – сказал истопник и низко поклонился ей, при этом почему-то улыбаясь.

– Смотрите люди добрые, он еще и издевается, – продолжала скандалить женщина, – а, небось, духовного звания…

Но истопник ее уже не слушал, он пошел к распахнутым воротам монастыря. Выйдя за ворота, он спустился вниз по косогору и оказался на пристани, которая внешне совсем не изменилась за последние тридцать два года, если не считать появившейся здесь будки для продажи билетов на пароходы, да и та сейчас была закрыта. Здесь же рядом с пристанью, возвышался холм из каменного угля. Именно к нему и направился Истопник, наполнив, при помощи совка, ведра углем, он отправился в обратный путь к монастырю. Но остановился, сильный сухой кашель начал раздирать его грудь.

Войдя в свою келью, истопник высыпал содержимое ведер в кучу возле печи и отправился за новой порцией угля.

Истопник снова на пристани накладывал совком уголь в ведра и, наполнив их, тяжело поднимался по косогору к воротам монастыря.

Перед печью возвышался уже довольно высокий холм из принесенного с пристани угля. Дверь котельной распахнулась, и вошел истопник с очередной порцией угля. На этот раз уголь у него в ведрах был мелкий, и он засыпал его прямо в печи. Взял стоящую здесь же, рядом с печью лопату, насаженную на металлический черенок, и принялся ворошить еще жаркие угли, оставшиеся со вчерашнего дня. Сначала в одной, а потом и в другой печи вспыхнуло яркое пламя. Истопник принялся подкидывать в печи уголек. Потом вдруг замер, словно услышал что-то, бросил лопату на пол и, взяв с полки, висевшей на стене, жестяную банку с дегтем и торчащей из нее щепкой, вышел из котельной. Оказавшись снаружи, он снова столкнулся с ожидающими на улице мирянами.

– Ну, как, батюшка встал? – снова спросил все тот же крепкий мужик.

– Одеваются, – обнадеживающе заявил истопник и под удивленными взглядами прихожан принялся обмазывать при помощи щепки ручку двери, ведущей в котельную, дегтем.

Закончив свою работу, истопник, аккуратно – одним мизинцем, открыл дверь котельной и скрылся внутри.

Снова оказавшись в котельной, он водрузил банку с дегтем на прежнее место, после чего попрятал в угле всю ветошь, которая находилась в котельной, и снова взялся за лопату. Он бросал уголь в топку, сверяясь с показаниями манометров, установленных на котлах. Когда давление пара в котлах достигло нужной отметки, истопник захлопнул затворы обеих печей и вытер пот со лба. В этот момент из-за двери котельной раздался мужской голос:

– Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…

– Аминь, – крикнул истопник.

В котельную вошел крепкий монах лет сорока в чистенькой рясе с широкой, очень ухоженной бородой. Монах смотрел на свою руку, вымазанную дегтем.

– Кто-то у тебя ручку дегтем вымазал, – заявил вошедший монах.

– Кто же это? – удивленно всплеснул руками истопник, – не иначе завистники.

– Вытереть надо, – наставительно сказал гость.

– Надо, – согласился истопник, – да нечем.

– Как это нечем? – удивился монах, – я же тебе ветошь на хозяйственные нужды отпускаю.

– Да разве ж это ветошь, так, один раз махнешь, и выбрасывать можно… – принялся жаловаться истопник.

– Ладно, об этом после, – прервал его гость, – дай мне лучше руки чем-нибудь вытереть.

– Я же говорю нечем, батюшка Иов.

Отец Иов удивленно уставился на истопника.

– Ну, хочешь, об меня вытрись, – выступил вперед истопник и с готовностью подставил рукав своей импровизированной рясы гостю.

Иов от этого любезного предложения отказался, отступив от истопника, и перешел к официальной части своего визита. Отец Иов словно на церковной службе возгласил хорошо поставленным голосом:

– Явился я к тебе по поручению отца нашего настоятеля Филарета! С преподобным преподобным будеши… Благословись у отца Филарета, он тебя наставит на житие праведное…

– Это чего ты сейчас такое сказал? – спросил, не моргнув глазом, у гостя истопник.

– Отец Филарет проявляет к тебе милость и призывает тебя жить в его покоях вместе с ним, дабы поправить твое пошатнувшееся здоровье.

– А кто печи топить будет? – заинтересованно спросил истопник.

– На это место уже назначен послушник Алексий.

– Тю, да он же огня боится.

– Все боятся геенны огненной, – меланхолично заметил Иов.

– Ты грамоте учился? – вдруг спросил у гостя истопник.

– А как же. Кабы не учился – начальником не поставили бы, – с улыбкой ответил Иов.

– И библию небось читал, что ли? – продолжал расспрашивать истопник, при этом он нагнулся и поднял увесистый угольный камень.

– Как же ни читать, читал и даже наизусть некоторые места помню, – удивленно глядя на наступающего, на него истопника отвечал гость.

– И ветхий завет знаешь? – хитро прищурился истопник.

– Как же, знаю, – пожал плечами Иов.

– Ага, ну так ответь мне, за что Каин убил своего брата Авеля?… За что?!.. – закричал вдруг на Иова истопник, все выше поднимая руку с камнем над головой, словно собираясь ударить им гостя.

Тут отцу Иову показалась, что еще секунда и его постигнет судьба библейского Авеля, и он пулей вылетел из котельной. Когда дверь за ним захлопнулась, истопник швырнул угольный камень обратно в кучу, но вдруг его тело снова принялся сотрясать сухой кашель.

Во дворе монастыря перед котельной продолжал толпиться народ. Вдруг дверь котельной распахнулась, и из нее вышел истопник. Он протер ветошью испачканную дегтем ручку и посмотрел на паломников, ожидающих аудиенции у старца Анатолия. Собравшиеся во дворе монастыря люди смотрели на него с надеждой.

– Ну, чего встали? Заходи, кто смелый, – сказал истопник и снова скрылся внутри котельной.

В котельной, на специальной чугунной полке, вделанной прямо в печи стоял жестяной чайник. Вода в чайнике кипела, выплескиваясь через нос. Истопник, натянув рукав своей самодельной рясы на ладонь, ухватил чайник за ручку и потащил к чурбачку, который стоял у стены и заменял ему стол. Поставив чайник на чурбак, истопник достал с полки две кружки и кулек, сделанный из пожелтевшей от угольной пыли газетной бумаги. Развернув кулек, он взял две щепотки отвара, который хранился в кульке и бросил их в выставленные на чурбачке кружки. В этот момент в котельную вошла миловидная девушка в простеньком платье и кофточке с косынкою на голове. На вид девушке было не более двадцати лет. Не обращая на нее внимания, истопник принялся разливать кипяток по кружкам.

– Чаю хочешь? – спросил он, не глядя на робко остановившуюся у двери девушку, и поставил чайник прямо на пол.

– Нет, спасибо.

– Садись, пей, – словно не слыша ее ответа, продолжал разговор истопник.

Девушка осмотрелась и, не обнаружив, ни стула, ни лавки, осталась стоять у двери.

Истопник, нимало не смутившись этим, просто взял и поднес кружку девушке, всучив ей ее прямо в руки.

– Пей, – приказал он.

Девушка осторожно глотнула горячий отвар из кружки.

– Нравится? – строго глядя на девушку, спросил истопник.

– Ага, – смелее ответила девушка и сделала еще один глоток.

– Сам собирал… Целебный отвар… Сорок трав… Вкуснотища… Этим и спасаюсь от всех болячек, – с гордостью заявил истопник, – Ну, а теперь говори, зачем пришла? – спросил хозяин котельной, взяв кружку в руки, и удобно устраиваясь прямо на полу, чтобы начать чаепитие.

– Мне бы со старцем Анатолием поговорить, – робко спросила девушка.

– Нашла с кем говорить, с радио лучше поговори и то толку больше будет, – сердито заявил истопник, – Заняться вам, что ли, больше нечем, кроме как праведного человека от молитв за нас, грешников отвлекать?

– Мне очень надо, – с мольбой в голосе сказала девушка и всхлипнула.

– Всем надо, – меланхолично заявил истопник, – ты чай-то пей.

Девушка снова отхлебнула из чашки.

– Горе, что ли какое? – спросил заинтересованно истопник.

– Ой, горе, еще какое горе… – вдруг заревела, что есть мочи девица, – уж такое горе…

– Ладно, не реви, пойду, спрошу, может выйдет. Хотя вряд ли, не в духе он сегодня.

– Вы уж попросите его, а уж я в долгу не останусь, – всхлипывая, сказала девица и протянула к истопнику руку ладонью вверх.

На ладони лежала аккуратно сложенная трешка.

– Убери, дура, – приказал истопник, скорчив брезгливую гримасу, – если денег много отдай лучше тем, кто нуждается.

– Извините, – сказала девушка, покраснев, и зажала деньги в кулачке так, что их не стало видно.

– Кого только не нарожают, – пробурчал себе под нос истопник и пошел к двери, но не к той, что ведет на улицу, а к другой, которая была расположена в противоположной стене котельной.

Когда истопник скрылся за дверью, девушка с облегчением вздохнула, отерла платочком слезы с глаз и, прихлебывая из кружки отвар, стала разглядывать интерьер котельной.

Вдруг дверь, за которой скрылся хозяин котельной, распахнулась, и на пороге появился сам истопник, на лице его было крайнее недовольство. Живот под рясой выпирал, как у беременной бабы. Истопник закрыл за собой дверь и несколько раз прошелся по котельной как по подиуму, демонстрируя удивленной девушке свой выпиравший под рясой живот.

– Ну, чего уставилась? – вдруг грубо спросил он. – За благословлением на убийство приехала? Вот тебе, а не благословление, – и истопник ткнул в лицо оторопевшей девушке кукиш.

Девушка уронила чашу с отваром на пол и зарыдала в голос. Какое-то время истопник наблюдал за плачущей девушкой, потом сказал более мягким голосом.

– Ну, чего сырость разводишь, чай у меня здесь котельная, а не водопровод.

– Пожалуйста, батюшка миленький, испросите у старца благословление на аборт, – сквозь слезы стала умолять девица.

– Сама не знаешь, о чем просишь… Ты же в ад собралась и меня с собой утащить хочешь? – строго сказал истопник.

Вдруг гостья бухнулась перед истопником на колени.

– Знаю батюшка, все знаю, – глотая слезы, настаивала девица, – ежели я его рожу, меня же никто замуж не возьмет. Кому я с дитем сдалась…

– А тебя и так никто не возьмет, – вдруг заявил истопник.

Девушка перестала рыдать и, всхлипывая, удивленно уставилась на истопника.

– Не будет у тебя никогда счастья в браке, так тебе на роду написано, зато ребенок будет, утешение опять же… А так будешь клясть себя всю жизнь, что дите невинное убила.

– Вы-то откуда знаете, вы же не старец? – все более изумляясь, спросила девушка.

– Ну и что, что не старец, а может, я сам человека убил, – вдруг с тоской в голосе сказал истопник.

Тут гостья уставилась на истопника совершенно ошалевшими глазами.

– И это, с колен встань, – наставительно продолжал говорить истопник уже спокойным голосом. – На коленях надобно перед Господом стоять, а не передо мной.

Девушка испуганно поднялась с колен.

– А теперь вон отсюда, и чтобы ноги твоей на острове больше не было, ясно?..

Девушка не двигалась с места, испуганно глядя на истопника.

– Я кому сказал?! – прикрикнул на нее истопник. – Ну-ка быстро отсюда…

Гостья торопливо выбежала из котельной.

Истопник глубоко вздохнул, как человек, который только что закончил трудную работу и поднял чашку, брошенную на пол гостьей. Потом достал из-под рясы комок грязной ветоши, при помощи которого он сделал себе живот, и положил на полку вместе с чашкой. Но тут его снова начал трясти сухой кашель. Откашлявшись, истопник взял с чурбачка свою, еще нетронутую чашку с отваром и принялся пить из нее большими глотками. В этот момент в дверь постучали.

– Ну, заходи, заходи, чего стучишь, не в поликлинике, – крикнул истопник.

Дверь открылась, и на пороге показался молодой священник в длинной аккуратно наглаженной рясе, которая даже придавала его стройной, гибкой фигуре некоторую элегантность. У юноши было почти детское лицо, обрамленное светлым пухом. Кожа его была удивительно белой. Светлые глаза смотрели кротко.

– Экий красавец, – всплеснул руками истопник, – прямо ангел во плоти. Не, не ангел, – поправился он, – на бабу похож.

От этих рассуждений, произнесенных вслух, юноша густо покраснел.

– О, зарделся, как красная девка, – продолжал подшучивать над юношей истопник, – ладно, говори – зачем пришел, а то некогда мне тут с тобой…

– Пришел просить благословления старца Анатолия для продолжения своего служения в Москве на подворье патриарха в центральном архиве…

– Рукоположен? – прервал речь молодого человека истопник.

– Да, две недели назад… – смущено сказал юноша.

– Я и сам вижу, что две недели, – важно сказал истопник, – Так вот что я тебе скажу «две недели» – не о чем тебе со старцем Анатолием разговаривать. Потому что старец Анатолий с карьеристами не разговаривает.

– Какой же я карьерист? – вдруг гордо выпрямился юноша и посмотрел в прямо в глаза истопнику, – Я учился, был лучшим на курсе, теперь служить хочу…

– Гордыни в тебе много, – тихо сказал истопник, а потом продолжил громче, – ты ж через годок в монахи решил записаться, верно?

– Ну, решил, а что здесь такого, вы вон тоже монах.

– Да какой я монах, так, одно название, – улыбнулся истопник, – а ты, я вижу, в митрополиты метишь.

– Ну и что, что мечу, – честно признался юноша, – Разве это плохо, возвыситься духом и помогать слабым прозорливым советом…

– И зваться ты будешь – владыка «две недели», – продолжал подтрунивать над юношей истопник.

Но юноша, не обращая внимания на шутки истопника, продолжал развивать свою мысль.

– Кто-то должен принимать решения, и вести паству за собой, своим подвигом внушая уверенность слабым и сомневающимся…

Он говорил вдохновенно; видимо, эти мысли давно роились в его голове, и сейчас он разворачивал перед истопником весь план своей жизни.

– Так ты, поди, и в патриархи выбьешься? – спросил с усмешкой истопник.

– Я не обижаюсь на вас за ваши слова. Может, вы и правы, я знаю, я гордый, это мой грех, с которым я борюсь и неустанно совершенствуюсь.

– Ну, и как, чья берет? – продолжал насмехаться над юношей истопник.

– А вот вы, в чем ваше служение? – продолжал говорить неугомонный юноша.

– Да ни в чем, так пустяки – уголек в печь кидаю, да келейничаю потихоньку у отца Анатолия.

– Неужели вам никогда не хотелось совершить какой-нибудь подвиг, стать подвижником или поселиться в скиту?

– Куда уж нам, в лаптях да по паркету, – с ухмылкой ответил истопник.

– Вот, – загорелся юноша, – все мы так, никто не хочет взваливать на себя ноши, все ждут, что кто-нибудь другой придет, да и все сделает за нас.

– А пострадать не желаете?.. Для того, чтобы людей за собой вести пострадать требуется.

– Что же и пострадаю, если Господь приведет, – гордо ответил юноша.

– Тоже мне герой, пузо с дырой. Ты, ежели я не ошибаюсь, не в пустынь, а в столицу собираешься.

– Ну и что, в столице тоже слово Божие нужно, – продолжал проповедовать молодой священник.

– Это верно, среди людей-то оно сложнее спасаться, чем одному в чистом поле. В чистом поле завсегда греха меньше. Да… – вздохнул истопник, – ладно, понравился ты мне, рассмешил меня старика, пойду, похлопочу за тебя перед отцом Анатолием, но на многое не рассчитывай.

Истопник снова скрылся за дверью, которая вела из котельной в келью старца Анатолия. Не прошло и нескольких секунд, как истопник вернулся и, напустив на себя торжественный вид, произнес:

– Отец Анатолий благословляет тебя на служение в Караганде, там недавно на месте молельного дома построен храм Рождества Богородицы. Быть тебе в нем настоятелем.

От этого извести юноша как-то сразу расстроился и сник.

– Ну, чего сдулся? – весело спросил истопник. – То-то, вам дай волю вы все в Крыму, на курорте служить захотите. Кто-то и в Заполярье слово Божие нести должен. Давай, не задерживай меня, трапеза скоро… Зови следующего.

Когда поникший юноша вышел из дверей котельной, истопник вдруг улыбнулся и произнес:

– Да, славный батюшка из него получится…

Но тут на пороге котельной появился следующий посетитель, а вернее посетительница лет пятидесяти, в сером платочке и сразу же с порога бухнулась в ноги истопнику.

– Благослови, батюшка, – заголосила женщина.

От неожиданности истопник даже закашлялся, но быстро пришел в себя и деловито спросил:

– У тебя стиральная машина есть?

– Чево? – не поняла паломница и, не вставая с колен, удивленно уставилась на хозяина котельной.

– Машина такая, белье стирает, – пояснил истопник, – очень удобно.

– Нет, а что, надо купить?.. Так я куплю… У меня и сбережения есть, – в волнении затараторила женщина.

– Да, я не про то… Колготки-то, небось, руками стираешь?

– Руками, руками, батюшка, – часто закивала женщина.

– Так чего же ты на полу-то валяешься, у меня здесь чай не стерильно.

Женщина поднялась с колен и тупо уставилась на истопника. Так прошло довольно много времени.

– Ты чего, сюда смотреть пришла или язык отнялся? – строго спросил истопник.

– Ой, извините, батюшка, задумалась… – снова затараторила женщина, – пришла я сюда поговорить со святым старцем Анатолием, чтобы рассказать ему…

– Не святой он, – авторитетно заявил истопник.

– Ну?! – всплеснула руками женщина и начала испуганно вращать глазами.

– Точно, уж мне-то этого не знать. Я его как облупленного знаю. Мы с ним не первый годок вместе, – продолжал вещать истопник.

– Ну, – удивилась женщина, – а ты кто?

– Я-то, келейник его… Ну, навроде секретаря.

– Жаль, – сказала женщина после недолгих раздумий, – а я думала, он мне сон мой разъяснит.

– Ну, милая моя, это не к нам, это тебе к цыганам надо… Все что насчет гаданий и лошадей, это все к ним.

– Тогда хоть помолитесь за мужа моего покойного, безвинно убиенного во время Великой Отечественной Войны, а то часто он ко мне во сне являться стал.

– И чего говорит? – заинтересовался истопник.

– Ничего не говорит, стонет только, плохо ему, наверное, там, – и женщина благоговейно возвела очи к закопченному потолку кочегарки. – Я уж и заупокойную заказывала, не помогает, стонет и стонет.

– Ты его, небось, любила? – спросил истопник.

– Да я его и сейчас люблю, мы и прожить-то успели только полгодочка, а потом его и забрали… И вот я уже как есть, тридцать лет вдова, – сказала женщина, всхлипывая.

– Ладно, пойду спрошу, – сжалился истопник, – за такую любовь грех не попросить. Отец Анатолий хоть и не святой, но очень начитанный, – пояснил он свое неожиданное решение прихожанке, – я дверь не плотно прикрою, чтобы ты смогла весь наш разговор услышать.

В ответ женщина часто закивала головой.

– Так в каком году говоришь, голову сложил твой муж? – спросил истопник.

– В сорок четвертом, батюшка, в сорок четвертом…

– Ага, – задумчиво произнес истопник и скрылся за дверью кельи отца Анатолия, но на этот раз он оставил дверь не прикрытой плотно, поэтому женщине удалось расслышать разговор старца Анатолия и истопника.

Голос истопника.Пришла раба божья, просит помолиться за упокой убиенного воина… (кричит) Как звать-то воина?!

Женщина.Михаил.

Голос истопника.Как, как?!

Женщина.(кричит) Михаил!

Голос истопника.…за убиенного воина Михаила.

Голос отца Анатолия.Нечего заупокойные службы по живым заказывать.

Голос истопника.Как же это отец Анатолий, он же еще в сорок четвертом голову свою в брани сложил.

Голос отца Анатолия.Ничего он не сложил. В плен он попал, а после победы во Франции на поселение остался. Сейчас болеет, вот и вспоминает жену свою первую любимую. Хочет повстречаться с ней перед смертью.

На лице женщины, которая слышала весь этот разговор через приоткрытую дверь, изобразилось крайнее изумление.

Келья отца Анатолия представляла собой маленькую каморку, места в которой хватало только для того, чтобы стоя на коленях творить молитву перед иконами, которыми сплошь были увешаны стены каморки.

Истопник находился в каморке один и, стоя перед образами на коленях, разговаривал сам с собой на два голоса, как хороший актер.

– Что же ей теперь горемычной делать? – спрашивал истопник своим обычным голосом.

– Ясно чего, – отвечал он же, но голосом скрипучим, словно у древнего старика, – во Францию надо ехать, утешить страдальца перед смертью и рукой своею глаза ему закрыть.

– Спасибо, батюшка, что надоумил, вот спасибо, пойду, обрадую бедняжку, – сказал истопник своим обычным голосом и вышел из каморки обратно в котельную.

– Ну, все слышала? – строго спросил истопник паломницу.

Женщина часто закивала головой.

– Ну, вот и исполняй, – сказал истопник и посмотрел на показания манометров на котлах, после чего распахнул затвор одной из печей, взял лопату и принялся подкидывать уголь в огонь.

– Как же это, батюшка, – наконец, спросила женщина, – я и во Францию?

– А что ж тут такого, во Франции тоже люди живут, по земле ходят. В двенадцатом году казачки наши там были, говорят, понравилось им там очень. Я тебе, баба, прямо завидую, – и истопник перестал бросать уголь и мечтательно задумался, видимо представляя себе – какая она Франция.

– Да как же это батюшка, это же капстрана, меня и не выпустят.

– Тю, раскудахталась… Если отец Анатолий сказал, значит, выпустят, – авторитетно заявил истопник и снова принялся подбрасывать уголек.

– Да у меня же дом, корова, хозяйство, хряка вон резать надо… – взмолилась женщина.

– Продавай, – отрезал истопник.

– Все?

– Все, а за хряка твоего хорошие деньги дадут… Славный хряк… Кабы я мясо ел, я бы у тебя его сам купил, – радостно сообщил истопник, захлопнул затвор печи и поставил лопату в угол.

– Да вы, батюшка, надо мной издеваетесь? – чуть не плача сказала женщина.

– Это еще что такое? – строго сказал истопник, – Тебе что важнее, хряк твой или с мужем, которого, как ты говоришь, уже тридцать лет любишь, перед его кончиной повидаться?

Женщина тупо уставилась на истопника мокрыми глазами.

– Вот, иди и исполняй предначертание, – закончил свою речь истопник.

– А стиральную машину покупать? – вдруг спросила женщина.

– Какую еще машину? Ты что ее, с собой во Францию потащишь? Не надо тебе никакой машины. У твоего мужа французская машина есть, вам ее одной хватит…

Настоятель монастыря на острове Холодный отец Филарет сидел за столом в своей обширной келье со сводчатыми потолками. На вид ему лет пятьдесят, был он тучен, но невысок. Его реденькая борода вокруг круглого подбородка в сочетании с чрезвычайно мягкими чертами лица делала всю его фигуру немного комичной. Один вид его мог вызвать улыбку, особенно когда он перед чтением книг водружал на нос большие круглые очки с толстыми дужками, совершенно не шедшие к его лицу.

Вот и сейчас Филарет, сидя за столом, читал келейное правило. Как вдруг в келью незаметно для настоятеля вошел Иов.

– Благословите, батюшка, – смиренно попросил не замечающего его Филарета Иов.

Настоятель вздрогнул и строго посмотрел на Иова.

– Вот вечно ты меня пугаешь, – сказал он недовольно, но благословил монаха. – И где ты только так ходить бесшумно научился?

– Хотите, я себе подковки на боты сделаю, чтобы меня завсегда издаля слышно было? – проникновенно спросил Иов.

– Я тебе сделаю, здесь монастырь, а не конюшня. А если все себе подковы наделают, это какой тупа-тум начнется, как на ипподроме. А мне что же, ставки на вас делать прикажешь? Вы же и так, ни помолиться, ни духовному размышлению предаться не даете, вечно у вас что-то горит. И так вроде на острове живем, а покою никакого нету… Ну, чего опять стряслось?

– Осмелюсь доложить, отец Анатолий… – начал было Иов.

– Опять отец Анатолий, ну, что он еще натворил? – недовольно спросил Настоятель.

– Вот, тут все написано, – и Иов достал из-под рясы сложенный листок и протянул его настоятелю.

– Чего ты мне свои писульки суешь? – отмахнулся от него Филарет. – Мы, чай, не на партсобрании. Если есть что сказать говори, а этого, – кивнул он на бумагу, – я чтобы больше никогда не видел.

Иов быстро запрятал листок обратно под рясу, откашлялся и, вперив взгляд в потолок, стал что-то вспоминать, потом произнес хорошо проставленным голосом следующую речь, с чувством, с толком, с расстановкой, словно читая ее с листа:

– Значит, первое: По причащении святых тайн отец Анатолий становится не перед престолом, но, оборотясь в отворенную пономарскую дверь лицом к народу, как бы на показ…

– Это и я замечал, – опечалившись, с вздохом сказал настоятель.

– Второе: В высокоторжественные же дни, – продолжал Иов, – отец Анатолий, хотя и участвует в Богослужении, но не выходит на молебны, а разоблачаясь, уходит из церкви, за что неоднократно был лишаем трапезы… Третье: во время Литургии, обратясь к аналою, отец Анатолий, не смотрит в служебник и как бы отвращается от святого престола, а при выходах из алтаря требует напоминания. При великом же выходе, по перенесении Святых Даров, не держит служебник перед собой и не обращает очей и сердца к святому престолу, совершая поклонение, а все смотрит в книгу, лежащую на аналое…

– Ну, хватит, у меня уже голова от тебя кругом идет. Где он сейчас? – спросил Филарет морщась, ему явно не хотелось ввязываться в эту свару между заведовавшим в монастыре хозяйственной частью Иовом и старцем Анатолием.

– Где же ему быть? В котельной у себя чай с сахаром с мирянами трескает, – зло ответил Иов, – Позвать?..

– Не надо, я сам к нему схожу… Да, ты передал ему мою просьбу, о том, чтобы он оставил послушание в котельной и перебрался в мою келью? – вспомнил Филарет.

– Передал, – хмуро ответил Иов.

– И чего?

– Ничего, спросил – знаю ли я, за что Каин Авеля убил?

– Занятно, – улыбнулся настоятель, – и за что?

– Ну, знаете, вы уже меня совсем обижаете, – вдруг огорчился Иов.

– Ладно, ладно, прости меня грешного. Иди, я сам с ним разберусь, – закончил неприятную аудиенцию Иова настоятель.

Иов почтительно поклонился и вышел из кельи Филарета.

– Как же, обидишь тебя, – сказал, оставшись наедине с самим собой, Филарет, но тут же перекрестился на висящий в кельи иконостас и промолвил: – прости мне Господи мои прегрешения, наставь меня на путь истинный и укрепи…

Истопник, он же старец Анатолий продолжал принимать мирян в своей кочегарке. На этот раз к нему вошла женщина лет тридцати с изможденным лицом. На руках у нее был худой, совсем высохший мальчик лет восьми с большими печальными глазами. Женщина вошла и остановилась в дверях.

– Сядь, – кивнул истопник на чурбак, заменяющий ему стол.

Женщина покорно села, придерживая ребенка на коленях.

– Чего с ним? – спросил истопник, глядя на ребенка.

– С крыши сарая упал, сломал ногу. Теперь вот бедро гниет. Уже четыре операции делали, ничего не помогает…

Из глаз женщины потекли слезы.

– Как зовут мальца? – спросил истопник.

– Колей, – всхлипывая, ответила мать.

– Коля, Коля, – позвал истопник.

Мальчик посмотрел на старца одними глазами, не поворачивая головы.

Отец Анатолий скрылся в своей маленькой келье и через секунду вернулся с иконой Богородицы. Поставил икону на полку в кочегарке.

– Вставай, – сказал он заплаканной женщине.

Женщина поднялась, все так же держа мальчика на руках.

Истопник взял чурбак, установил его прямо перед иконой.

– Ставь его сюда, – приказал отец Анатолий, указывая на чурбак.

– Да, как же… он же и сидеть-то толком не может, – удивилась женщина.

– Ставь, ставь… Я его с другой стороны поддержу, – приказал старец.

Мать взяла Колю подмышки и поставила на чурбак, поддерживая его сзади.

– Смелее, смелее… – ободрил истопник женщину.

Отец Анатолий перехватил мальчика с другого бока и приказал:

– А теперь молись, и я молиться буду. Бог милостив, он поможет.

И он стал читать молитву:

Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Аминь

…Пересекаемое море жезлом древле, Израиль пройде яко по пустыни, и крестообразно Яве предуготовляет стези. Сего ради поим во хвалении чудному Богу нашему, яко прославися.

Милостивее Господи, услыши молитву раб Своих, молящихся Тебе.

В день печали, нашедшая на ны, к Тебе Христе Спасе, припадающее, Твоея милости просим. Облегчи болезнь раба Твоего, изреки нам, яко сотнику: иди, се здрав есть отрок твой.

Мольбы и моления с воздыханием к Тебе вопием, Сыне Божий: помилуй нас. Воздвигни со одра лежащего, яко разслабленнаго словом: возьми одр твой, глаголя, отпущаются ти греси твои.

Слава Твоего, Христе, образа подобию поклоняющееся, верою целуем, и болящему здравия просим, подражающее кровоточивей, яже подольца риз Твоих коснуся и исцеление недуга прият.

И ныне: Пречистая Госпоже Богородице, всем известная Помощнице, не презри нас к Тебе припадающих, моли яко блага Своего Сына и Бога нашего дати здравие болящему…

Во время молитвы ножки мальчика, вдруг начали выпрямляться и наливаться силой, и хотя он еще был слаб, но мог уже стоять.

Закончив читать молитву, старец Анатолий взял с полки какую-то склянку, открыл ее, помазал, находившимся в ней, святым маслом лоб мальчика сказал матери:

– Снимай его с чурбака и веди, он своими ножками пойдет.