Текст книги "Возвращение жизни"

Автор книги: Дмитрий Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Бекон есть?!

Воздух небольшого крытого павильона рынка, насыщенный запахами творога, меда и сала, слегка дурманил, кружил голову: было раннее утро, и я еще не завтракал.

– Бекон есть? – второй раз спрашиваю у дядьки, торгующего мясом и салом. Он внимательно смотрит на меня, его глаза округляются, сизый нос начинает шумно втягивать воздух, а я гляжу на его ноздри, и мне кажется, что они шевелятся, как у кролика. Становится очень смешно, но сдерживаюсь и в третий раз задаю свой вопрос.

– Чаво?.. Бякон? – Торговец еще больше напрягается. – Мясо есть. Свинина, баранина свежая… Бякон? – уже сам у себя спрашивает дядька. – Покупай, что есть, – строго говорит он мне.

Стою, смотрю на отполированную поверхность мраморных прилавков, присыпанную солью, и точно знаю: мне нужен бекон. Я полночи читал Джека Лондона, и в его рассказах Смок Беллью и Малыш ели бекон с бобами. До бобов дело еще не дошло, их должны продавать на улице, но сначала нужно отыскать бекон. Нет, мясо и сало я покупать точно не буду… В руке зажата трехрублевая бумажка. Мне не надо «что есть», мне нужен бекон.

Я проснулся утром очень рано. Сегодня воскресенье, и родители очень удивились, но еще больше удивились, услышав, что я пойду на рынок и что мне нужны деньги.

Десять лет – рановато для самостоятельных рыночных походов. Мать смотрит растерянно на меня, потом на отца и недоверчиво спрашивает, зачем я собрался на рынок и что буду покупать?! Я в замешательстве: не хочется раскрывать продуманный в деталях план действий, поэтому не знаю, как объяснить свое неожиданное желание… Но все герои Джека Лондона очень смелые, поэтому, собравшись с духом, я решительно говорю:

– Мне нужно купить бекон и бобы…

У матери в глазах страх, у отца – изумление. Это он недавно купил книги Джека Лондона, и меня уже несколько раз заставали ночью за чтением под одеялом и отбирали фонарик. Потом ругали за то, что разрезал новую бельевую веревку, пытаясь сделать упряжь для соседской собаки – прекрасной эстонской гончей, которая была к детям очень добра, гоняла зайцев, но никак не хотела таскать детские санки.

– Бекон и бобы… – понимающе произносит отец, улыбается и идет в коридор, где висит его пальто. В правом внутреннем кармане всегда лежит кошелек.

– Что ты делаешь? – останавливает его мать. – Зачем ему бекон и бобы, ну зачем? Дома полно еды!..

Уголки губ отца дрожат от смеха, а я подпрыгиваю от нетерпения, подбегаю к маме, обнимаю и хочу объяснить, но папа меня останавливает:

– Я сам объясню маме, а ты беги на рынок, а то распродадут и бекон, и бобы.

Мать возмущается:

– Рано, начало восьмого, холодно… Ну хорошо, только не беги, надышишься морозным воздухом, потом кашлять будешь.

Отец ее успокаивает, и пока я впрыгиваю в валенки, дает мне три рубля…

И вот я на рынке. Запахи специй, чеснока и соленого сала кружат голову, невыносимо хочется есть.

– Мне нужен бекон! – говорю это громко, надеясь, что меня услышат рядом стоящие продавцы.

Подошедшая женщина улыбнулась, услышав мой вопрос, и спросила:

– У кого есть хорошее сало с мясом, подчеревина?

Подчеревина – странное слово, слышу его в первый раз и, не понимая, повторяю, что нужен бекон, а не это. Женщина улыбается, белый накрахмаленный халат отливает синевой, на кармане вышиты инициалы. Она смотрит на меня очень весело и добродушно поясняет, что это и есть бекон, наш белорусский бекон.

Я призадумался: получается, на Аляске ели бекон, а в Белоруссии едят подчеревину. Что делать?..

– А посмотреть можно? – спрашиваю нерешительно.

– А чего ее смотреть. – говорит торговка, стоящая рядом с дядькой, и быстро начинает раскладывать ровно нарезанные куски то ли подчеревины, то ли бекона. Картинно красивые куски сала перемежаются бордовыми полосками мяса, и я начинаю понимать, что мать уже не раз жарила мне этот продукт с картошкой или с яйцами.

Ощущаю укол разочарования: с нетерпением ожидал увидеть этот легендарный бекон, который помогал героям Джека Лондона выживать на Аляске. В моем воображении это было что-то необычное, фантастического вкуса, а оказалось – обычное сало с мясной прослойкой, которое я ел уже много раз. Ел, впрочем, с удовольствием, хотя и без бобов…

Я задумался, решая, какой кусок выбрать, и в это время опомнился дядька: очень шумно засопел, лицо покраснело, он засуетился за прилавком, метнулся к колоде, на которой лежал топор, схватил полтуши кабана, повернулся ко мне и заговорил уже как со взрослым, почуяв реального покупателя:

– Смотри, какое мясо! Где для тебя рубануть?! Показывай, сынок!..

Я опять замешкался, немного растерявшись, но тут торговка, которая уже разложила передо мною сало, заговорила громко, нараспев:

– Мальчик, а мне и рубить не надо, посмотри, какой бекон…

Она была чертовски хитра: услышав заветное слово, я сразу повернулся к ней. Кусок бекона-подчеревины был прекрасен: с ровными, широкими и пропорционально сужающимися мясными полосками, розоватое от мяса сало становилось возле шкурки белоснежным. Сомнений не было – беру!

Купил, денег на удивление отдал меньше рубля. И тут дядька, увидев, как мне отсчитывают сдачу, тоже показал себя психологом. Он быстро отрубил кусок, и на вытянутых руках уже держал его над прилавком. Руки у него были сильные, загорелые, покрытые буграми мускулов. В этот момент я представил, что это джек-лондоновский Малыш, который предлагает мне настоящий бекон. Дядька, наверное, и сам ничего не понял, но деньги уже были в моей руке.

– Да я тебе по дешевке отдам, хоть буду знать теперь, что такое бякон! – Он продолжал говорить «бякон», и мне стало очень смешно.

– Ты чего смеешься? – Он опять засопел, зашевелил ноздрями. Я еще больше развеселился, но чувствуя, что могу его обидеть, остановился и сказал, что он забавно шевелит носом. Дядька расслабился, улыбнулся и стал рассказывать про своих внуков, как они просят его пошевелить ноздрями и тоже всегда смеются. Потом он спросил у меня, где я таких непонятных слов нахватался.

И тут, конечно, меня понесло: я начал рассказывать про Аляску, про героев Джека Лондона, про страшные и увлекательные истории, которые с ними приключались… Когда мы с торговцем уже переваливали через Чилкутский перевал, а собаки не могли тащить сани по глубокому снегу, опять подошла женщина в белом халате и сказала мне, как хорошему знакомому:

– Тебя уже родители ждут, звонили, пора домой возвращаться.

– А вы что, моих родителей знаете?!

– Конечно, – улыбнулась она. – Пойдем, будем бобы покупать…

Изумлению моему не было предела:

– А вы откуда про бобы знаете?! Вы чем торгуете?

– Да ничем, я ветврач, продукты у сельчан проверяю, которые они продают… А с родителями твоими хорошо знакома.

Мы вышли из павильона. В открытых торговых рядах было много всевозможных товаров: в бочках – соленые огурцы, в корзинах – свежие яйца, в небольших загончиках – живые куры и гуси… Остановились перед прилавком, где на потемневших от времени досках стояли мешки и мешочки из разной ткани, а рядом – граненые стаканы, наполненные фасолью, горохом, разными семенами.

– Ну, выбирай бобы, – сказала моя провожатая.

И снова я ничего не понимал… Где здесь бобы? Мне ведь бобы нужны. Переминаясь с ноги на ногу, я держал в руке сетку-авоську с драгоценным беконом, завернутым в бумагу. (Пакетов тогда и в помине не было, почти все упаковывали в газетку.)

– Где же бобы? – уже вслух спросил я у моей новой знакомой.

Она подошла поближе, и вдруг все тетки, сидевшие за прилавком, всполошились. Разом повскакивали и со всех сторон начали наперебой говорить:

– Ивановна, чего тебе надо?! Ивановна, вот горох хороший, вот горчичка белая для колбаски… Ивановна, смотри, фасоль какая отличная!..

«Ивановна» посмотрела на меня, улыбнулась и громко сказала:

– Нам нужны бобы! Бобы, – еще раз повторила она.

Молчание воцарилось мгновенно, и эта тишина позволила услышать звуки всего рынка. Даже стало слышно, как галки шумно галдят, летая над церковью.

Первой опомнилась пожилая торговка, стоящая прямо напротив нас:

– Ивановна, это какие-такие «бобы»? – и продолжила: – Мы тут все бобовыми торгуем, говори, чего тебе надо.

Женщина в белом халате повернулась к старушке и усмехнулась:

– А ты нам, Светлана Михайловна, продай самой крупной фасоли, она для нас и будет бобами…

Торговка засуетилась, высыпала из мешочка фасоль и стала выбирать самую крупную.

– Нет-нет, – остановила ее моя спутница. – Сильно-то не выбирай… эта годится.

Повернувшись ко мне, спросила:

– Ну что, берем?

Фасоль была очень нарядная: белая, с мраморными прожилками, ее кожура матово блестела. Стоящая рядом женщина схватила с прилавка мешочек, наполовину заполненный фасолью, и потрясла его:

– А мне и перебирать не надо. Сейчас, мальчик, погоди, вся крупная сверху будет!

Я опять немного растерялся, но буквально на мгновение: бобов нужно было (как у Джека Лондона) купить ровно на два приема пищи. Готовить еду предстояло не дома на плите, хотя она тоже топилась дровами, а на костре, ночью, в лесу…

Дело в том, что у меня имелась тайна, очень секретная тайна: мне надо было себя испытать. Мне безумно хотелось убедиться, что я не трус, а для этого нужно пойти в лес. Он находился в трех километрах от города, и мне уже не раз приходилось там бывать. Но это летом, когда мы играли в войну. Лазили по настоящим окопам, подремонтировали блиндаж, пока лопатой поправляли бруствер, нашли несколько пуль, гильз, патронов. В августе-сентябре в этом лесу росло много грибов: красные подосиновики, крепкие, с коричневыми шляпками подберезовики. И еще там был хутор, очень живописный хутор. Война его не тронула, хотя бои шли рядом, буквально в километре.

Жил там Анатолий Васильевич, учитель физики. Работал он в другой школе, но нас научил многому: как колоть дрова, как разжечь костер. Грибы с ним собирать было одно удовольствие: вроде ходишь за ним по пятам, а получалось, как будто ты сам нашел уже примеченный им гриб. Учил нас быть терпеливыми и старательными: когда бидончик с земляникой не хотел наполняться, а солнце уже стояло высоко, и комары доставали, он просто говорил:

– Ты же мужчина. Ты же хочешь порадовать маму?..

Так вот, тайный план был такой. Я хотел отпроситься у родителей сходить на хутор. Сначала я разведу в лесу костер, приготовлю бобы с беконом, поем… Это днем. Потом я рассчитывал зайти на хутор, погостить у Анатолия Васильевича, но после… не идти домой, а вернуться в лес, вновь развести костер и уже в темноте приготовить себе вторую порцию бекона. Испытанием должны были стать темнота, ночной лес, одиночество, умение обустроить зимой стоянку и приготовить еду.

…Бобов я купил много: белую фасоль у – старушки, пестро-коричневую – у женщины, которая трясла ею в мешке, а потом высыпала на прилавок. Она так красиво рассыпалась-раскатилась, что ее приятно было собирать.

Доброта этих людей согревала в то холодное декабрьское утро все вокруг. «Ивановна» помогла мне аккуратно сложить покупки, и, горячо поблагодарив женщину, я помчался домой.

Уже рассвело, солнце выплывало румяной зарей, мороз крепчал, но мне было жарко. В кармане моего теплого пальто с меховым воротником еще позванивала мелочь, в руках я нес бекон и бобы. Проходя мимо хозяйственного магазина, вспомнил, что мне нужна веревка – длинная, белая, прочная веревка. Взять ее дома было невозможно: одну я уже порезал, на второй мать сушила белье.

В магазине пахло хозяйственным мылом, дегтем, краской, металлом, особенным духом гвоздей.

– Мне, пожалуйста, веревку… белую, самую длинную.

Продавщица не торопясь выплыла из-за прилавка и скрылась в подсобке, откуда потом раздался недовольный голос:

– Ну где ты там, иди, смотри свою веревку!

У ног этой грузноватой женщины лежала бухта веревки – белой и очень толстой.

– Это же канат, – имел неосторожность сказать я, – мы по такому на физкультуре лазаем.

Мои слова вызвали бурную реакцию, продавщица вся даже заколыхалась от возмущения:

– Веревка ему нужна, а сам не знает, какая!..

Нет, я точно знал, какая: белая, прочная, длинная и… невидимая. Последнее озадачило и возмутило еще больше:

– Какая-такая невидимая?! Я что тут – сказками торгую? У меня товары серьезные, хозяйственные, люди для дома покупают.

И тут я сказал глупость, но она мне помогла. Возмутившись, выпалил, что не прошу у нее ковер-самолет, знаю, что не продают, а прошу нормальную веревку. Продавщица, на мгновение опешив, рассмеялась:

– Ты что, сказок начитался?..

– Не сказок, а Джека Лондона, – ответил я вызывающе.

Пауза затянулась, она что-то пробормотала, а потом спросила:

– Ты, наверное, читал «Белый Клык», мне сын рассказывал. Так может, тебе нужны суровые нитки?

– Мне нужна веревка!

– Для чего тебе нужна веревка? – разговор приобретал деловой характер.

Раскрывать тайну было нельзя. Я замолчал, а продавщица достала со стеллажа большой моток.

– Смотри, – сказала она. – Эти нитки прочные, белые, почти невидимые, такие не порвешь, ими что угодно делают: можно и валенки подшивать, и для лошадей сбрую шить. Берешь?..

Я подержал в руках, посмотрел, намотал на кулаки и попробовал порвать. Руки краснели, синели, но толстые нитки не рвались, именно такая нитка-веревка была мне нужна для тайного испытания. Уже некогда было думать и сомневаться. Купил. Денег осталось пятьдесят копеек.

Дома меня уже заждались: воскресный завтрак у нас всегда был совместный. На кухне было очень тепло, топилась плита. Дрова потрескивали, на черном металле стояли кастрюли, готовилась еда на завтрак и обед, кольца, закрывающие отверстия, накалились, чайник шумно фырчал, вода вот-вот должна была закипеть.

Мать достала сковородку и сказала:

– Ну, где твой бекон? Давай, будем жарить.

Картошка уже почти сварилась, в эмалированных мисках на столе лежали соленые огурцы, грибы, нарезанный кольцами лук, крупная серая соль, перец. Все пахло нестерпимо аппетитно… одним словом, воскресный завтрак. Я положил на стол бекон (половину вместе с бобами припрятал в холодном коридоре).

В кухню вошел отец и спросил, почему я так долго гулял по рынку. Пришлось подробно рассказать про мои похождения: что бекон оказался подчеревиной, а бобы – фасолью, а также про «Ивановну». Родители слушали с интересом, посмеялись, мать быстро поджарила мой «бекон», и мы сели завтракать.

Когда уже чаевничали, я стал отпрашиваться на хутор. Отпустили, предупредив, что декабрьский день короткий, а на улице морозно. Метели вроде не должно быть, но возвращаться лучше засветло.

Это меня сильно смутило, ведь мой план был совсем другим, а рассказывать тайну нельзя…

Вообще-то, мы собирались идти вдвоем с соседским пацаном, который был старше меня на год. Сначала он согласился. Вроде интересно: зимой в лесу приготовить на костре еду, посидеть, помечтать, поговорить… Но когда я сказал, что сидеть надо до темноты, что домой возвратимся часам к восьми, он меня не понял. Зачем дотемна? Потом возвращаться по лесу, по полю, а если сократить дорогу, то вообще придется идти мимо кладбища… Он даже спросил, как взрослый: «Разве еда в темноте будет вкуснее? и потом, по телевизору кино интересное…» Я пытался его уговорить, предложил почитать Джека Лондона. Он согласился, но прочел совсем другие повести и рассказы – там не было Аляски и ее героев, не было охоты, собак, перевалов, там была городская жизнь… Словом, он отказался, согласившись, впрочем, никому не говорить про мой тайный план.

Солдатский вещмешок был вместительный, котелок я положил на дно, в него хорошо лег бумажный сверток с бобами и беконом. Хотя хлеб на Аляске не ели, пару ломтей душистого ржаного с нашей пекарни я взял с собой. Спички завернул в отрезанный от старой велосипедной камеры кусок резины и замотал веревочкой. Спички должны быть всегда сухими. Заранее приготовил запас самых смолистых щепочек, ведь зимой костер развести непросто – не всегда получалось сразу, даже если использовать сухие еловые веточки и бересту. Смоляки, как называли янтарные от смолы щепки, были вне конкуренции. Немало места занял моток купленной веревки.

Когда было собрано все необходимое, вещмешок оказался довольно тяжелым. Небольшой нож, купленный на рынке еще год назад, я положил в карман пальто. Ножны для него сделал из березовой дощечки, которую долго выбирал, чтобы не только лезвие пряталось, но и половина рукоятки. Ножны получилось хорошие, легкие, прочные. Сосед-охотник (тот, чью собаку пытался запрячь в санки) посмотрел и похвалил.

Теплые штаны с начесом, свитер, драповое пальто с цигейковым воротником, офицерская меховая шапка, вязаные рукавицы. Шарф я не любил, но спорить с мамой не хотелось, поэтому молча намотал на шею. Валенки без галош и лыжи с простыми ремешками приготовил заранее.

– Ну я пошел!..

Отец смотрел по телевизору хоккей, он повернулся в мою сторону и молча кивнул головой. Мать выглянула из кухни и велела не задерживаться.

Дверь подъезда хлопнула громко, как стартовый пистолет. С утра было солнце, стоял мороз, но теперь появились темные облака. Стало понятно, что луны точно не будет. Подумалось: хоть бы метель не началась…

Путь к хутору сначала шел вдоль дороги, по которой в те годы редко ездили машины, зато саней с запряженными лошадьми было множество – сельчане возвращались с рынка домой.

Натертые свечкой лыжи хорошо скользили. Вещмешок удобно лежал на спине, и его тяжесть почти не ощущалась. Ветер гнал снежную поземку по дороге, крутил вдоль снежного бруствера солому и сено.

– Эй, парень, далеко собрался? Садись, подвезу, – чуть придержав лошадь, окликнул меня незнакомый дядька, одетый в полушубок, высокий воротник поднят, шапка надвинута на глаза.

Но мне нельзя по плану, идти нужно самому. В другой раз даже не думая забрался бы: так здорово ехать в санях, особенно когда лошадь пускают рысью, и чувствовать ветер, аромат сена. Ну и все остальные запахи, от которых никуда не денешься и которые бывают от лошади.

Лыжи мягко пружинят, декабрьский студеный воздух пахнет хвоей и корой.

На хуторе меня уже ждали. На плите, в стороне от самого жаркого места, стоял чугунок со щами. Стоял так, чтобы щи не кипели, а томились. Дрова потрескивали, запахи чеснока, сала, свежего хлеба будили аппетит. Я достал из рюкзака бобы, бекон, попросил кастрюлю и сковородку. Бобы готовятся долго, поэтому поставил варить весь мой запас.

Щи были – язык проглотишь: перченые, на свиных ребрышках, но нежирные. Анатолий Васильевич за обедом постоянно шутил, спрашивал, куда это я собрался?! Пришлось сказать: мол, пойду в лес, буду изучать заячьи и лисьи следы, а потом разведу огонь, приготовлю поесть, посижу у костра, подумаю о том о сем.

– Смотри, сейчас темнеет быстро, – сказал он мне, а я неожиданно для самого себя ляпнул, что люблю ночной лес.

Учитель удивленно поднял лохматые брови:

– И когда же ты его успел полюбить, ночной лес?..

– Да я… Я его в книгах полюбил…

– В книгах можешь любить, а домой возвращайся вовремя, – коротко и строго сказал мне Анатолий Васильевич.

Пришлось позвонить домой. Трубку взял папа. Я сказал, что у меня все в порядке, собираюсь домой, но торопиться не буду и вернусь, когда стемнеет. Отец выслушал, уточнил, сколько собираюсь гулять по лесу, ответом остался доволен. Мне пришлось пообещать, что я не буду углубляться в лес, а отойду один квартал и отправлюсь просекой.

В доме было жарко натоплено. Но время не ждало – пора идти. Я и не заметил, как мои валенки поставили на печь – надеть теплые было очень приятно.

Мы вышли на улицу. Во дворе поземка крутила свежий снег. Начиналась метель. Мягкие ремешки на лыжных креплениях приятно стягивали валенок и хорошо держали, лыжи не болтались. Анатолий Васильевич пожал мне на прощание руку, поправил на плече лямку вещмешка, открыл и придержал калитку, пока я выползал со двора.

Ну все, свобода!.. Начиналась тайная часть моего плана. До леса было совсем недалеко – метров двести. В верхушках больших сосен сильно шумел ветер, вороны, потревоженные непогодой, громко каркали, но это было привычно и нестрашно. Снизу легкая поземка-метель вздымала иногда белые паруса. Лыжи скользили, утыкались в небольшие сугробы, но идти было нетрудно и даже радостно.

Это место мне запомнилось еще с осени. На уютной поляне росли небольшие осинки, несколько березок. Осенью мы находили здесь ярко-красные подосиновики и подберезовики с коричневыми шляпками. Зеленый мох, папоротник, шум осиновых листьев, пятнышки желтых березовых… Сейчас ничего не было: снег да голые деревья. И только незаметные осенью маленькие елочки резко выделялись на белом фоне.

Я осмотрелся. Снега много, почти по колено, очень пушистый. Быстро снял лыжи, взял одну обеими руками и очистил ею площадку для стоянки. Наломал лапника, на котором хорошо сидеть возле костра. С топором было бы быстрее, но большой точно не потащишь, а маленький все время лежал на кухне, и его отсутствие сразу бы заметили.

Место для костра очистил от снега очень тщательно, добыл сухих еловых веток. Старательно переломал все принесенное, сложил так, чтобы мелкие веточки были снизу, сверху положил потолще, достал из мешка щепочки-смоляки. Все в костер класть не стал, половину опять завернул в вощеную бумагу и спрятал в вещмешок. На фоне запаха снега, ломаных еловых и можжевеловых веток дым резко, но вкусно ударил в нос.

Смоляки вспыхнули, подхватились и веточки. Костер разгорался, стало понятно, что теперь он не погаснет – не зря летом и осенью мы с мальчишками пекли в костре картошку. Я завороженно смотрел на огонь, он горел очень ярко – настолько, что когда я отвел взгляд в сторону, то испугался темноты.

Сгущались сумерки, и мне показалось, что наступил полный мрак, что лес неожиданно стал не просто загадочным, но враждебным. Надо было побыстрее набрать дров. У того места, откуда я свернул в лес, росло несколько сухих деревьев: небольших, совсем не толстых сосен. Я подошел и толкнул одну, ее высокая тонкая верхушка сильно качнулась. Я стал толкать еще и еще, и вдруг она отломилась и упала мне чуть ли не на голову. Другая сосенка сломалась практически пополам. Все это я подтащил к костру, собрал еще веток, и получилась солидная гора дров. На толстый сук повесил набитый снегом котелок и пристроил над огнем. Снег внутри начал шипеть и оседать.

С каждой минутой стремительно темнело, а нужно было непременно сделать очень важное дело. Я должен был быть уверен, что ко мне никто не подойдет незамеченным. Вот для этого и нужна была моя необыкновенная веревка. Осмотрев уже обжитый лагерь, я определил, с какой стороны буду сидеть и куда буду смотреть. Моток был большой. Отойдя в лес так, чтобы огонь был еле виден, я привязал один конец веревки к толстой сосне на уровне колен и пошел по кругу, от дерева к дереву, обвязывая стволы и натягивая веревку. Костер не терялся из виду, только иногда его скрывали очень плотные, присыпанные снегом кусты можжевельника.

Получилось, что две трети круга, в центре которого находился мой костер, были огорожены. Так делали индейцы, когда разбивали свои стоянки. Они натягивали тонкие кожаные ремни на уровне колена. Когда человек в темноте хотел незаметно подобраться к лагерю, он смотрел на огонь, а не под ноги, поэтому спотыкался и падал. Это был простой способ обезопасить себя от незваных гостей.

Я вернулся к костру, подбросил дров, бросил бобы в котелок и осмотрелся. Вместе с темнотой усиливались ветер и снегопад. Вещмешок был припорошен крупными изящными снежинками. На приготовленный прутик нацепил несколько кусочков бекона и стал жарить над костром. Жир капал в огонь и вспыхивал яркими искорками. Аппетитно запахло, и сразу захотелось есть. Пустой вещмешок бросил на лапник, уселся… От костра шло мягкое тепло, бобы разогрелись, поджаренный на прутике бекон я бросал в котелок. Потом, хотя и не успел еще проголодаться после щей, с удовольствием начал есть. Настоящая еда настоящих старателей Аляски… Жалко, что не было рядом собачьей упряжки!..

Сидеть возле костра и смотреть на огонь было совсем не страшно. В лесу сзади, со спины, была натянута веревка, рядом лежал нож, вытащенный из ножен (хотя, откровенно говоря, я сам не знал, для чего… так, для храбрости). Тьма наступила полная, но это была особая, сверкающая тьма – метель хороводила по поляне в отблесках костра.

Часов у меня не было. Сколько времени я провел в лесу, можно было определить лишь приблизительно, но уходить никуда не хотелось. Дрова начали прогорать. «Надо еще подбросить, – подумал я, – посижу, пока прогорят, и пойду домой». Но когда я поднялся и отошел в сторону, ночь и метель в сгустившемся мраке показались мне совсем недружелюбными. Следы, которые я натоптал в поисках дров, были порядком заметены, кое-где их даже не было видно.

Джек Лондон писал, что самый большой враг для всех, кто находится в лесу, горах, на реке, – это страх… Но бояться мне было нечего: обо всем, что сейчас происходило, я не раз думал с тех пор, как появились планы испытать себя, и представлял, как это будет. К моему большому сожалению, медведи в нашем лесу не водились, да и все равно спят они зимой. Волки же в этот ближний к городу лес не заходили. Правда, когда мы собирали грибы, Анатолий Васильевич показывал нам следы рыси на песке – это немного утешало меня.

Костер разгорелся с новой силой, темнота отступила. Ветер тоже стал менее порывистым, но снег повалил крупными хлопьями, такой густой, что пламя костра начало шипеть. По моим подсчетам, прошло уже часа два, нужно идти домой…

Я собрал свое хозяйство: смотал остаток веревки, доел бобы (показалось, что их очень мало), старательно выскреб котелок, облизал деревянную ложку, убрал в вещмешок, затянул узел. Снег валил не переставая, оставшиеся ветки совсем не хотели гореть. На заметенной поляне стало очень неуютно.

Неожиданно мне показалось, что в лесу кричат. Я поднялся, сделал несколько шагов от костра, приподнял над ухом шапку и стал вслушиваться. За снежной пеленой деревьев почти не было видно, только кроны сосен шумели и тяжело вздыхали под порывами ветра. Звук повторился, потом еще. Правда, порыв ветра его разорвал, и невозможно было понять, что именно кричат… В такой ситуации самое правильное – уйти со света в темноту, что я и сделал, подхватив лыжи, палки и вещмешок.

Кто это? Почему кричит? Что случилось? Бежать куда-то ночью, в метель совсем не хотелось.

«Э-ге-гей!» – донеслось со стороны хутора. «Э-ге-гей!» – раздалось уже совсем рядом, за деревьями. Я держал руку в кармане пальто, судорожно сжав в кулаке нож. Сердце гулко стучало. «Стоять и не шевелиться! – приказывало подсознание. – Не шевелиться!»

Крик человека и его фигуру я услышал и увидел одновременно. В месте, где кроны сосен, стоявших очень близко, образовали нечто вроде крыши, возник мужчина. Я с трудом оторвал ногу и сделал шаг в сторону, за дерево. Ноги были непослушно-тяжелыми… Чего он кричит? Может, заблудился?.. Так вроде дорога рядом…

Человек остановился и опять закричал, потом стал осматриваться, увидел костер и побежал к нему напрямую через лес. Буквально через несколько шагов он странно подпрыгнул и повалился в снег. Падая, он опять закричал, но уже по-другому… Нам, мальчишкам, так не разрешали даже говорить, не то что кричать!.. Упавшего мужчину стало не видно, только крик взрывал тишину.

Ворон, сидевший на дереве, громко захлопал крыльями и взлетел. Ворон тоже кричал и метался под кронами сосен. И весь этот тревожный шум поднялся на уже ставшей моей лесной поляне! Я стоял оцепенев. Человек поднялся, начал отряхивать снег, что-то бормоча, потом подошел к костру. И тут я увидел, что это – Анатолий Васильевич!.. Он внимательно осмотрел костер и снег вокруг, взгляд его остановился на моих следах…

И тогда он меня позвал – коротко и довольно сердито. Окликнул еще раз. Я резко выскочил из-за дерева, Анатолий Васильевич вздрогнул и напрягся.

– Добрый вечер! – радостно воскликнул я и направился к нему.

– Нож убери, – учитель спокойно произнес эти два слова. – Убери! – повторил уже строже.

Оказывается, нож так и остался зажатым в моем кулаке. Я достал ножны, вложил туда мое оружие, положил в карман. Мы стояли и смотрели друг на друга.

– Ты что тут делаешь? – спросил Анатолий Васильевич. – Вроде не заблудился… Так что же?!

– Испытываю… – уже поняв, что дело неладно, пробормотал я.

– Что испытываешь или кого испытываешь?! – в голосе учителя послышалось раздражение.

– Себя испытываю. Темнотой.

– Ты… ты. – Анатолий Васильевич поперхнулся от возмущения, – ты уже полгорода испытал, милиция тебя уже искать едет, с собаками. Бобы свои с беконом все съел?

– Съел… – Мысли мои были уже далеко. Собак тут точно не хватает, тогда, считай, настоящая Аляска. Ничего, что овчарки. Их тоже (читал же в книгах) иногда в нарты запрягают. – С собаками?! – обрадованно-вопрошающе повторил я.

– Да, с собаками приедут, – учитель сделал паузу, усмехнулся и повторил: – с собаками шерифы приедут, будут тебя искать.

Я подумал: «Как здорово! Точно, как у Джека Лондона». Радостно улыбнулся, потом вслух спросил:

– А чего меня-то искать?! Вот я, стою здесь…

– Где ты должен быть? – голос Анатолия Васильевича вновь стал строгим. – Где ты в такое время должен быть?!

По моим планам, сейчас уже подходить к городу. Идти-то осталось километра полтора, не больше. Я так и сказал:

– К городу подходить…

Наверное, зря сказал. Голос учителя от негодования взвился до небес:

– К какому городу?!! Ты должен дома уже в кровати лежать и спать! Ты знаешь, который час?..

– Нет, не знаю, – ответил я тихо и, как мне показалось, скромно, как подобает хорошо воспитанному мальчику десяти лет.

– Ты еще скажи мне, что луны нет, и ты поэтому не знаешь, – Анатолий Васильевич был очень сердит. – Уже десятый час!..

«Вот это да! – была моя первая мысль. – Я прошел самое настоящее испытание!»

Мы вышли на дорогу, подъехала милицейская машина, на которой нас и привезли домой. Я чувствовал, что если приду один, может здорово попасть, поэтому рад был присутствию Анатолия Васильевича.

Да. Как же я так не рассчитал со временем…

Дверь открыла мама, лицо было заплаканное, но она улыбалась. А вот папа не улыбался…

В книжном шкафу на полке, где раньше стояли книги Джека Лондона, была пустота. Меня напоили чаем, пришли соседи и дети соседей, мальчишки втихомолку улыбались, взрослые сурово смотрели на меня, а одна старушка недовольно сказала:

– Начитался книг! Еще и моих внуков ночью в лес поведет…

– Нет, не поведу! – решительно произнес я.

Она удивилась:

– Как не поведешь?!

– Не поведу, это испытание надо проходить одному…

Наверное неделю я был в центре всеобщего внимания и во дворе, и в школе. Оно и понятно: поздно вечером, почти ночью я один провел несколько часов в лесу! Меня искали родители, друзья, знакомые родителей… и даже милиция с собаками…