Текст книги "Кино (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Шаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Кино

Глава 1

Потрескавшиеся дорожки на губах и привкус горечи. Ты стоишь в стороне, куришь одна за одной сигареты с ментолом, кому-то звонишь и тут же сбрасываешь, не забывая при этом бросать на меня презрительные взгляды. В твоих глазах я давно упал с той вершины, на которую, между прочим, ты сама меня затащила. Я никогда не пытался казаться тебе лучше, чем есть. Но ты считала иначе. Приписывала мне незаслуженные достоинства. Таким ты хотела меня видеть, но я таким не был. Всегда пытался тебе об этом сказать, но ты лишь переводила разговор на другую тему или же просила меня не скромничать. Теперь же, когда твои розовые очки приятно хрустят под подошвой моих ботинок, ты винишь во всём меня одного. Славно! Что я в тебе нашёл? Этот вопрос не выходит у меня из головы уже давно. Ты не была пай-девочкой, хотя такие мне и никогда не нравились. Твоя привычка курить меня раздражала, бесконечные разговоры с подружками – откровенно бесили, а твоя безотчётная страсть ко всему модному попросту вымораживала. И всё-таки ты мне очень нравилась. Нравилась твоя улыбка, твои васильковые глаза, твой ещё сонный голос, когда я будил тебя по утрам на пары. Теперь это всё в прошлом. Про любовь и заикаться не стоит. Я понял, что нравился тебе исключительно как некая противоположность, ВАРИАНТ, КОТОРЫЙ ВПОЛНЕ СЕБЕ ПРИЕМЛЕМ. Ты же для меня была больше, чем просто одним из вариантов. Ты была смыслом, спасением, бегством от этого уродливого мира, в котором чувства перестали быть хоть на каком-то значимом месте. Теперь осталось разве что попрощаться. Но это у нас плохо получается. Ты медлишь уходить, а я медлю сказать, в который раз, прости. Одиночество опостылело нам обоим. Но раз нет любви, не может быть и будущего. А потому я силюсь сказать тебе хоть что-нибудь, чтобы разорвать этот немой плен, но ничего не выходит.

– Прощай – нетвёрдым и не своим голосом выдавливаю я из себя.

– Вали, если собрался.

– Прости за всё. Не держи зла.

– Вали уже. У меня встреча. Ты меня задерживаешь.

Смотришь пристально, нагло, силясь сделать мне больнее. Докуриваешь очередную сигарету, бросаешь бычок под ноги, тушишь окурок каблуком и вдруг разражаешься слезами. Слёзы катятся градом, плачешь в голос, чуть ли не воешь. Я подхожу сзади и крепко обнимаю тебя. Плач становится всё сильнее.

– Тише, тише.

– Я… ты… ты же… не уходи.

– Не уйду.

И так было каждый раз, когда наши отношения доходили до точки не возврата. В последний момент мы всегда отступали от края пропасти. Мы могли ругаться, злиться друг на друга, даже ненавидеть в какие-то моменты, но без друг друга мы уже как бы и не могли. Потихонечку, год за годом, мы стали понимать такие вещи, которые нельзя понять иначе, если не пропустить их через себя, не прожить и не прощупать собственным сердцем. В сущности, простые истины, но не зря же их называют истинами? У меня есть ты, у тебя – я. Всё остальное – ерунда. Честно. Какие к чёрту минусы и плюсы, критерии и нормы, когда речь идёт о живом и, главное, неповторимом человеке?! Именно в эту неповторимость и уникальность мы и влюбляемся. Всё остальное – игра нашего воспалённого воображения, в правилах которой мы безуспешно пытаемся разобраться и хоть как-то их систематизировать. Не нужно стремиться быть удобным. С этим прекрасно справляется и мебель в доме. Важно не решать только за себя, когда дело касается двоих. И ещё делать спасительный шаг назад – пожалуй, самый важный в отношениях.

***

Без двадцати десять.

Я сижу на скамейке в небольшом сквере и жду тебя. Рядом со мной лежит скромный букет цветов. Сегодня годовщина нашей с тобой встречи. Да, я помню. Именно потому я пригласил тебя в этот сквер, где мы с тобой впервые встретились. Я тогда был на взводе, столько проблем навалилось сразу, а тут идёшь ты навстречу – такая красивая, что у меня аж дыхание свело. Ты едва заметила меня, но улыбнулась, или же мне хотелось видеть улыбку, быстро прошла мимо меня – ошарашенного, будто парализованного. Я бросился следом за тобой, что-то спросил, как-то завязал разговор. И с тех пор мы не расставались.

Без четверти десять.

Я терпеливо жду, но отчего-то мне тревожно. Какое-то нехорошее предчувствие. Ты никогда не славилась пунктуальностью, но всё же я начал переживать. Если не появишься через пару минут – позвоню. Начал накрапывать мелкий дождик, а потому я встал со скамейки, аккуратно взял букет, чтобы не испортить цветы и стал ждать, бросая взгляд на мощённую дорожку, где ты была должна появиться.

Без десяти десять.

Тебя нет. Я достаю сотовый, старый Самсунг, и звоню. Гудки, гудки, гудки. Потом голос оператора, возвещающий о том, что абонент недоступен. Я начинаю серьёзно тревожиться.

Помню, как очень сильно переживал за тебя, когда ты попала в больницу с пневмонией. Я тогда себе места не находил. Регулярно ходил на свиданки, почти полностью забил на учёбу в институте. Это чуть ли не стоило мне вылета с ВУЗа, но всё обошлось. Я подтянулся, догнал, а ты вскоре поправилась. Сейчас я испытывал нечто схожее – почти знакомую мне тревогу. Я снова стал набирать тебя. Та же история про то, что абонент недоступен.

Без пяти десять.

Я уже не нахожу себе места и начинаю лихорадочно метаться вдоль скамейки, потом бросаюсь по аллее вверх, ловя на себе тревожные взгляды прохожих. У меня всё было написано на лице. Потом я снова возвращаюсь к скамейке, пытаюсь собраться с мыслями, заставить себя не паниковать. Дождь ещё более усиливается. Надеюсь, ты не промокнешь и догадаешься захватить с собою зонт. Я вот не догадался, так как сильно спешил.

Десять.

Терпению пришёл конец. Я бросаюсь от скамейки к мощённой дорожке. Букет несколько измят, но думаю, ты простишь мне эту оплошность. Где же ты? Неужели что-то случилось? И тут я слышу, как меня кто-то окликает по имени твоим голосом. Я резко поворачиваюсь – ты. Нарядная, красивая, на ресницах застряли капельки дождя, но так ты ещё красивее.

– С годовщиной! – протягиваю я букет.

– Помнишь значит? Спасибо.

– А как же?

– Прости, что задержалась. Да и батарейка предательски села, чтобы позвонить и предупредить о том, что я задерживаюсь. Ты сильно беспокоился?

Вместо ответа я просто подошёл и обнял её крепко-крепко. Так мы и стояли, несмотря на дождь.

– Ты тоже не догадалась захватить с собой зонтик?

– Нет.

– Надо укрыться от дождя. Промокнем.

– Ничего. Дождь не сильный. Не сильнее наших чувств.

– Это точно. У тебя дождинка на реснице застряла. Дай вытру.

Ты засмеялась. Я тоже.

Теперь, когда у меня бывает плохое настроение, я вспоминаю эту дождинку на твоих ресницах, твой чудный смех, будто разом вспорхнула стая бабочек, и на душе становится легче. У нас так и не сложилось в итоге. Но о тебе я всегда вспоминаю только с трогательной теплотой. Я люблю иногда гулять по этому скверу, сидеть на такой знакомой мне скамейке и чего-то ждать. Ждать, что вдруг меня кто-то позовёт, я обернусь и увижу…

Почти три часа ночи. Пора спать.

***

Был дождливый и ветреный день. Я привычно добирался до учёбы на метро. На носу был экзамен, а с успеваемости у меня и так были проблемы. И чёрт мне взял поступить на юридический! У меня же сердце к этому совсем не лежит! Но на том настоял отец – видный адвокат. Понимаю, что родители хотят нам только блага, но всё же.

Я пялился в экран смартфона, просматривая ленту новостей, как вдруг заметил тебя. Ты смотрела куда в сторону и в тоже время сквозь, явно о чём-то думая. Первой мыслью, которая электрическим разрядом пробежала у меня где-то на уровне подкорки головного мозга, было чёткое осознание того, что я тебя где-то уже видел. Может даже знал. Возможно, ты училась в одном университете со мною, а потому мелькала иногда где-то на переменке перед глазами. Но узнавание было в другом. Я не встречал тебе прежде. Я твёрдо был в этом уверен. И всё же ты навевала на меня чёткое ощущение узнавания.

Ты заметила мой любопытный взгляд и тут же засмущалась, покраснела, едва заметно улыбнулась, стала что-то искать в сумочке. Я невольно опустил глаза вниз на экран смартфона, но ни о чём другом уже думать не мог, кроме как о тебе и о том странном, не понятном мне самому чувстве узнавания. Тем временем до универа оставалось всего лишь две станции. А уже через 3 минуты метро доберётся до ближайшей, где ты можешь сойти. Три минуты. Но что я мог сделать? Подойти. Нет, я скорее сквозь землю провалюсь от смущения, чем сделаю это. Да и что я могу сказать тебе? Привет, знаешь, я по моему тебя встречал раньше. Ты не на юридическом факультете случаем? Но больше я боялся того, что не скажу и пары связных слов, настолько робость и смущение завладели сейчас мной.

Тем временем ты достала из сумочки маленькую бутылку воды и сделала пару глотков. С тревогой и смущением бросила взгляд в мою сторону, но тут же отвернулась. Всё это я видел мельком, сосредоточив всё внимание на экране телефона, но делая быстрые зрительный выпады в твою сторону. Уже начал мелькать свет стремительно приближающейся впереди станции, затем появилась платформа, полная людей, поезд замедлял ход.

Я бросил взгляд в твою сторону, уже смелый, открытый. Тебя не было на прежнем месте. Ты стояла у дверей, ожидая когда поезд полностью остановится и они откроются. Чёрт! – выругался я про себя. Надо было подойти, что-то сказать. Ты ведь засмущалась, а это хороший знак. Но нет же. Идиот! Но ведь ещё не поздно. Можно сойти ведь и пойти за тобой. Черт с этим универом. Пропущу первую пару. Делов-то! Но пока я так думал, ты уже сошла с поезда и затерялась среди толпы – не найти. Всё так быстро пронеслось, словно вспышка, будто и не было тебя вовсе, а я только нафантазировал себе это. Секунда, другая, и двери закрылись. Уже было поздно что-либо предпринимать. Я сошёл на своей станции в полном чаду. Несмотря на прохладную погоду мне было жарко. Я думал о незнакомке, корил себя за медлительность, надеялся, что вскоре увижу её вновь.

По прошествии времени я так её и не встретил. Что самое удивительное, я совершенно не запомнил как она выглядит, какие-то характерные черты. Ни цвета волос, глаз, рост, во что была одета. Даже не могу припомнить какого цвета была у неё сумка – ничего. Несколько дней шерстил социальные сети – безуспешно. Никого похожего. И что я в ней нашёл? Почему она так запала мне в сердце? Почему её улыбка, уже более приветливая, так часто мерещится мне во сне? Что это такое со мной?

***

Помнишь, как мы бегали с тобой к реке? Как ты любила смотреть на водную гладь, искрящуюся в лучах игривого солнца? С каким вниманием ты следила за проплывающими мимо нас облаками? Как прислушивалась к шуму воды и твердила мне в порыве девичьей запальчивости, что как будто различаешь всё то, о чём она шепчет? А тот закат, поддёрнутой тончайшей синевой облаков, пряный от цветов, от палой листвы сентября, когда мы сидели с тобой на скамейке в парке, рассказывая друг дружке о жизни, неумело, но с таким воодушевлением сгущая краски? А этот твой смех, искренний, звонкий, словно привет из самого детства, когда радость была ещё не так скупа, который потом долго ещё звенел у меня в ушах? Мне так его не хватает сейчас. А этот ливень, когда мы с тобой оба промокли до нитки? Я был тогда такой счастливый, несмотря на то, что подхватил простуду. Тогда я ещё не знал чему радовался. Всё это было исключительно на уровне подсознания. Ты была рядом, а всё остальное уже не имело того значения, которое я теперь, уже без тебя, стараюсь придать всему окружающему меня. И надо сказать у меня это чертовски скверно выходит. Любовь – не любовь, дружба – не дружба – какая теперь разница что это было? Но как-то всё изменилось сразу. Ты повзрослела, сменила ориентиры, стала как-то отдаляться. Встречи стали скомканы, нерегулярны, перестали приносить радость. Наконец я заметил, что стал тебе попросту в тягость. Для меня это стало откровением. Мне, дураку, казалось, что так будет продолжаться всегда, что время не властно над тем, что чувствует ещё не сведущее в своих представлениях о жизни впечатлительное сердце. Можно ли в этом винить кого бы то ни было? Мне осталось, в сущности, так немного, но тем и ценны воспоминания, что их не отнять, что они как будто ещё ярче с каждым прожитым годом, будто бы только с расстояния и можно разглядеть всё то, что иначе было видно только с одного, казавшегося самым удачным, ракурса.

А помнишь?.. Я помню.

***

Я сидел в кафе и ждал тебя, потягивая в нетерпении чёрный, без сахара, кофе. Стоял тот душный вечер начала осени, когда лето ещё находится в своих законных правах. В кафе было людно, но пара столиков была свободна. Где же ты? Почему задерживаешься? На тебя это совсем непохоже. Мне слишком о многом нужно тебе сказать.

Наконец пришла смска от тебя. Буду через пять минут. Что же. Есть время собрать мысли в порядок, подготовиться как следует. Больше всего я не хочу остаться неправильно понятым тобой. Мы этим грешили в последнее время. Часто не понимали друг друга. Говорили одно, имели ввиду другое, намекали тем самым на третье. Не получалось просто объясниться, как-то ухватить саму суть. Всё стало слишком сложным. Сплошное непонимание. Раньше довольно было одного взгляда, чтобы читать по нему, словно перед тобой открытая книга любимого автора. Теперь всё это вызывает только раздражение. Может мы просто устали друг от друга. Три года вместе как никак. Срок не то чтобы большой, но ощутимый. Может всё дело в том, что мы застопорились на месте и пора уже что-то менять. Но что именно – ума не приложу? О детях ты избегаешь говорить. Слишком дорога тебе твоя должность в банке. Да и я ещё чувствую себя не вполне готовым к роли отца. Но это больше звучит как некое удобное оправдание. Ты понимаешь это лучше меня. Я и забыл, когда мы с тобой гуляли просто так, держась за руки, всю ночь напролёт. В лучшем случае мы раз в пару месяцев выбираемся в кино или в парк. Чаще всего наше общение ограничивается съёмной квартиркой парой часов за весь день – такие мы занятые. Я понимаю, ты приходишь вечером усталая, на нервах. Я же, после смены в мастерской по ремонту автомобилей, чувствую себя не лучше, спешу к любимому дивану и вечерней трансляции футбола по кабельному. Слишком всё это заезженно, слишком похоже на других, тогда как мы всегда считали себя такими непохожими ни на кого. Когда ты в последний раз искренне смеялась чему-то без злобы? Я уже и не помню. Во что нас превратила жизнь? Неужели ты ничего не замечаешь? Если сегодня мы не поговорим, то, боюсь, завтра у нас с тобой уже может и не быть. Но вот и ты. Усталая улыбка, чуть лихорадочный блеск в глазах, тяжело опускаешься на стул.

– Тебе заказать что-нибудь?

– Ничего не надо. Ты о чём-то хотел поговорить? Неужели нельзя было сделать это дома? Я очень устала.

– Поверь мне, нельзя. Речь идёт о нашем будущем.

– Если ты опять заведёшь разговор о детях, то я…

– Я прежде всего о нас с тобой хочу поговорить.

– А что с нами? Всё вроде как в порядке. Не идеально конечно, но все проходят через подобное. Или ты хочешь взять паузу в отношениях? Я возражать не стану. Мне всё так осточертело в последнее время, что побыть одной просто необходимо.

– Я хочу, чтобы у нас было всё как прежде. Чтобы ты чаще улыбалась.

– Извини, но я теперь не та наивная девушка, в которую ты влюбился по уши. Мы все имеем свойство меняться со временем. Ты тоже теперь далеко не тот, которому я сказала тогда ''да''. Где вся твоя романтика, которую ты мне обещал? Ты изменился не меньше моего! И что же?

– Послушай…

– Нет, это ты меня послушай!

– Не кричи, пожалуйста. Мы не одни.

Сотрудница кафе, молодая девушка, подходит к нам и просит вести себя потише. Это замечание больно бьёт по моему честолюбию. Я прошу прощения и пытаюсь продолжить разговор, но ты решительным жестом встаёшь и просишь оставить тебя в покое. Я лишь недоумённо смотрю тебе вслед, ясно понимая одно – это никакая ни пауза, самый настоящий конец.

Всё это мысленно пронеслось перед моим взором как будто наяву. Но вот действительно и ты. Усталая улыбка, чуть лихорадочный блеск в глазах, тяжело опускаешься на стул.

– Тебе заказать что-нибудь?

– Ничего не надо. Ты о чём-то хотел поговорить? Неужели нельзя было сделать это дома? Я очень устала.

– Поверь мне, нельзя. Речь пойдёт о нашем будущем. И упреждая возможные негативные последствия, я спешно добавляю:

– И прежде чем сделать какие-либо далеко вперёд идущие выводы – выслушай меня. Иногда выслушать человека, значит гораздо больше, чем этому обычно придают значение. Это может спасти от многого.

– Хорошо, я внимательно тебя слушаю.

– Именно этого я и добивался о тебя уже так долго – быть услышанным.

Мы просидели в кафе очень долго. Кажется не один час прошёл, прежде чем мы вышли на улицу. Заметно похолодало. В небе начали зажигаться первые робкие звёзды. Мы шли домой подле друг друга, держась за руки, спасённые от собственной глупости, окрылённые новыми надеждами.

***

Надо признаться, ты мне совершенно не понравилась при первой нашей встрече. Не мой жанр. За всё время свидания я силился улизнуть, придумать какую-нибудь срочную причину исчезнуть, но в самый последний момент я удерживал себя в руках. Ты о чём-то рассказывала напропалую, спрашивала, много смеялась. Я же был слишком молчалив, даже угрюм, постоянно переспрашивал тебя касательно твоих вопросов, словно я туг на ухо. Помню, как я старался выдавить из себя хоть подобие улыбки! Редкостная сволочь. Как же я презирал себя в этот момент! Ужасное, ужасное свидание. Ты из всех сил одна пыталась его спасти, привнести нотку романтики, сделать этот вечер пусть и не запоминающимся, но хотя бы приятным. Я же из последних душевных сил пересиливал себя, старался (лениво) хотя бы казаться вежливым. Ты вроде как ничего не замечала в моём отвратительном поведении или просто старалась не замечать, соблюдая известный такт. И зачем я тебя пригласил? Несколько лайков в соц. сети, дешёвые комплименты, парочка бесплатных подарков, дежурная переписка – и вот мы уже вместе. Ты далеко не красавица в моём представлении, скорее серая мышка. Скромность в одежде, нарочито вежливый тон, робкое желание понравится без какой-либо претенциозности – это скорее отталкивало меня в тебе. Я давно уже отгородился от этой жизни, словно одичалый волк. Радость влюблённости почти совсем не трогает моё сердце. Я всё это давно променял на душевный покой. И тут вот словно с цепи сорвался. Тебя даже не смутила разница в возрасте – восемь лет. Что ты такого во мне нашла? На секунду мне показалось, что я задал этот вопрос вслух, а потому остановился посреди людной аллеи, которой мы с тобой проходили и буквально замер на месте.

– А? Что такое?

– Ничего. Задумался просто.

– О чём?

– Неважно.

Во взгляде твоём тревога. Ты явно принимаешь всё на свой счёт.

– Я тебе не интересна совсем?

– Нет. Что ты? Просто тяжёлый день выдался.

Откровенная, наглая ложь. Я уловил, скорее интуитивно, потому что внешне ты держалась бесподобно, что и ты это поняла.

А после спешное, скомканное прощание, обещание позвонить, списаться.

Теперь почти час ночи. Я силюсь вспомнить о чём ты мне говорила, где мы с тобой гуляли, по каким местам города. От тебя так и ничего не пришло. Мне надо бы радоваться, но вместо этого меня гложет совесть. Нельзя ведь так по-свински с живым человеком. Сколько надо ума, сколько великодушия сердца, чтобы не замечать всего этого! Упрёк, если это так можно назвать, пусть и прозвучал из твоих уст, но скорее как дань самоуважению. Я вдруг чётко осознал, что ты куда умнее и взрослее меня, взбалмошного эгоиста, живущего в придуманном и удобном для себя мире. Ты уцепилась за отношения, за эту встречу, словно этот шанс на счастье был последним. Ты, у которой их ещё столько впереди! Я же не разглядел, не увидел, не почувствовал истинной твоей красоты, спеша сделать опрометчивый вывод, полагаясь исключительно на внешность, словно молодой пацанёнок. И вот сейчас сижу и просматриваю твои фотографии, как будто пытаюсь по ним одним вспомнить детали прошедшего хуже некуда свидания. Ты ведь нашла что-то во мне – в далёком от идеала человеке. И я при всём этом, как последняя сволочь, пытаюсь оценивать тебя с точки зрения надуманных критерий! И кто я после этого? В углу твоей фотографии вдруг загорелся маячок. Ты онлайн.

– Не спишь? – пишу я.

– Не спится. А тебе?

– И мне. Прости за встречу. Я выставил себя свиньей.

– Ничего страшного. Я приняла всё за излишнюю робость.

– Какая там робость… Обещаю, такого больше не повторится. Сходим куда завтра? Точнее, сегодня.

Несколько долгих минут ожидания. Пожалуй, самых долгих в моей жизни. Пан или пропал. Откажи ты сейчас во встрече – я пойму. Заслужил. Можно ли просить тебя о великодушии быть прощённым? А вдруг… И отчего-то сердце забилось гулко-гулко, часто-часто.

– Как насчёт старого сквера, где ещё пруд находится? Мне там очень нравится.

Теперь ты для меня бесконечно дорогой и родной человечек. У нас с тобой оказалось на редкость много общего, и тех самых (таки очень нужных) точек соприкосновения, благодаря которым люди так чутко и верно подмечают желания друг друга. Я буквально не нарадуюсь на тебя. Где бы я был сейчас, что было бы со мной поддайся я на первое обманчивое впечатление? Я до сих пор себе этого не простил, хотя ты уже давно всё забыла. Сколько глупости из ничего, сколько ханжества и безрассудства в потакании собственным же заблуждениям! Мне думается теперь, что только в любви и обретается всякая житейская мудрость. Годы же, прожитые без неё в прозябании, подобны птицам, у которых наперечёт перебиты крылья, а потому они даже и не помышляют о высоком небе, стелясь себе у самой кромки земли, пугаясь подчас и собственной тени. Вот чего ты так упорно искала тогда – радости полёта. И как всякую радость, искала с кем её разделить. Ты дала мне второй шанс, потому что почувствовала, не смотря на всё моё равнодушие, грубость, высокомерие, – эти напускные штаммы испещрённых обидами людей, что я, пожалуй больше твоего нуждался в ней, нуждался хоть в какой-то радости, хотя бы и в радости быть с кем-то рядом. Спасибо тебе за твоё зоркое сердце!

***

Было в этом что-то завораживающее, какая-то магия, когда мы шли рядом подле друг друга, а с неба, словно призывая нас в свидетели своего торжества, зима, робкая, пугливая, делала свои первые шаги, покрывая давно остывшую от утреннего солнца землю слепленными кое-как снежинками всяких размеров, преимущественно мелких, не больше крупы или капли.

Ещё вчера всё было совершенно иначе. Ещё вчера мы говорили друг с другом исключительно по необходимости, не здороваясь, не интересуясь делами. И без того маленькую квартирку мы раздели каждый на свои зоны. Ты, преимущественно проводила время на кухне, смотрела телешоу, болтала с подружками. Я же, неизменно на диване, пялясь в экран плазмы или возле маленького газетного столика, где читал лёгкие детективы только для того, чтобы убить время. Когда же я заходил на кухню, чтобы взять из холодильника что перекусить или набрать воды, ты молча покидала свою территорию, садилась на диван в гостиной и ждала, явно борясь с внутренним раздражением. А ещё вчера, как будто только вчера, всё было совсем иначе. Мы души не чаяли друг в друге. Когда же мы успели в пух и прах так поссориться, что перестали даже разговаривать? Мне трудно и припомнить этот момент. Всё не свалилось комом на голову, нет, но как будто приближалось неумолимо, с каждым небрежным словом, замечанием, неподдельным раздражением. Всё чаще мы стали словно отдаляться друг от друга, не слышать, не замечать, уходя в себя, в свои проблемы. Твоя ревность становилась просто невыносимой, стоило мне хоть немного задержаться на работе. После армии, через год примерно после того, как вернулся на гражданку, я бросил курить. Теперь вот вновь начал. И если бы только ревность! Всё во мне стало тебя раздражать. То я допоздна сижу перед ноутбуком за работой, которую приходилось брать и домой, чтобы хоть немного подзаработать в виду совсем скромной заработной платы, мешая тебе спать, хотя ты и не спала, то я слишком громко ем, то шаркаю тапочками, то не совсем тщательно бреюсь. Что за глупые придирки? Надо признаться, я был не лучше и тоже цеплялся к тебе по всяким мелочам. Но в своём скверном поведении я видел прежде всего твоё дурное влияние на меня. Ты заводилась с полуоборота, я же, немного погодя, тоже начинал терять терпение. Доходило и до крупных ссор, когда я уже брался за одежду в прихожей и спешил покинуть квартиру, но всегда останавливался перед дверью как будто в замешательстве, не решаясь оставить тебя одну в состоянии истерики, точнее, боясь оставить тебя в таком состоянии. Между нами как будто кошка пробежала. Хрупкий мир, едва скреплённый нежным поцелуем тут же рушился, под давлением обстоятельств, в угоду больного самолюбия. Было понятно, что мы ожидали, нет, требовали друг от друга внимания и любви, но не желали отдавать первые сами, пока не получим причитающееся нам по праву. Когда мы вдруг вообразили, что любовь можно требовать? И когда самолюбие вдруг стало синонимом любви, а не тем, что оно есть по отношению к ней – антагонистом? Верно, мы и не заметили случившиеся в нас перемены, как и не заметили надвигающегося разлада в отношениях. Мы вообще мало что стали замечать хотя бы вокруг себя с тех пор, как познакомились, замыкая весь внешний (да и внутренний мир тоже) друг на друге. Но здоровый эгоизм отношений перерос в личностный. Рано или поздно подобное случается. Нам и невдомёк было, что любовь никак не может быть величиной условной. Она есть сад, который нуждается в ежедневном уходе. Мы и подумать не могли, что и сами чувства нуждаются в заботе, в уважении, и, что самое важное, – в понимании. Одного наличие чувств преступно мало! Что толку от самого роскошного сада, будь это хоть сады самой Семирамиды, если в нём лишь приятно проводить время, но никак не заботится о нём. Он верно завянет однажды, зачахнет, засохнет. Так было и с нами. Насколько же мы близко подошли к той черте, где уже зияла бездна! Заглянули и ужаснулись. Ужаснулись того, что будем продолжать жить друг без друга, делая вид, что это так ничего, в порядке вещей, что сможем, вполне себе по силам построить счастье с другими людьми, пусть и невольно сравнивая, пусть и смиряясь в чём-то, укоряя собственное непокорное сердце, которое, как капризное дитя, требует только это одно и ничто другое. Надеюсь, подобного в наших отношениях больше не повторится. Но именно это заставило задуматься нас над хрупкостью своего счастья. В отношениях тоже необходимо взрослеть.

***

Я стоял у ларька, под самым козырьком, спасаясь по возможности от противного дождя, зарядившего ещё с ночи, и просил у продавщицы пачку ''Кента''. Горло невыносимо саднило от простуды. И чёрт меня взял опять закурить. Ведь продержался я как-то без сигарет почти полгода. Почему сорвался? Пока я обдумывал всё это и с нетерпением ожидал продавщицу, которая отчего-то завозилась, я бросил взгляд в сторону и увидел тебя. Это была ты. Точно ты, хотя мы уже не виделись больше пяти лет. Я приметил тебя скорее даже по походке, чем внешне. Сомнений быть не могло.

Ты изменилась. Взгляд стал дерзким, хлёстким, как у человека, уверенного в себе. Не помню тебя такой. Ты всегда была кроткой, стеснялась и краснела даже от самых обыденных вещей. Меня это всегда удивляло и смешило. Теперь же у тебя был взгляд не робкой девушки, но женщины. Я невольно отпрянул и отвернулся. Продавщица уже который раз назвала цену, которую мне нужно было уплатить, но я ничего не слышал, а лишь беспомощно смотрел то на неё, то на пачку протянутых мне сигарет, то себе под ноги. Мне хотелось потеряться, исчезнуть, раствориться в дождевой воде без следа – так отвратно я себя тогда почувствовал. Это было сродни плевку в лицо. И было за что между прочим! Я подспудно догадался, что именно я виноват в том, что ты стала такой. Именно я стал инициатором нашего с тобой разрыва. Я ревновал тогда тебя до безумия. И нисколько от любви, сколько от эгоизма. Я хотел, чтобы ты всецело принадлежала мне одному. Но и этого мне было мало. Мне нужны были твои мысли, твои желания, твоё настроение! Во всём для тебя в этой жизни я должен был находится на первом месте. Я не любил тебя, как равную себе. Никогда я даже этой мысли не мог допустить. Ты – слабый пол, а значит твой удел служить мне и делать всё точно так, как я того хочу. Да, понимаю, что это было глупо и даже деспотично, но по молодости и не такое в голову взбредёт. А ведь ты меня любила даже таким! Всё прощала, терпела, смирялась. И как будто ждала чего-то. Однажды, после особенно ярой ссоры, ты просто взяла вещи и ушла, посреди ночи, оставив меня в пьяном угаре наедине со своими бесами. Я ждал тебя на следующий день, на другой, на третий – ты не пришла. Звонил, но твой мобильный был выключен. Я даже не знал, где живут твои родные. За всё время нашего знакомства я так и не поинтересовался этим! Мне было тогда плевать. И вот теперь снова ты, словно наваждение, словно сбылся мой самый потаённый кошмар, и он же самый желанный сон.

Надо понимать, что всё это пронеслось у меня в голове в считанные секунды. Ты ещё не успела со мной поравняться. Надо было что-то делать. Подойти, что-то сказать или пройти мимо, опустив взгляд в землю. От моего прежнего характера не осталось и следа. Я был жестоко побит судьбой и надо признать за дело. Я изменился не меньше твоего, но в противоположном русле. Стал забитым и одичалым. Но надо было уже что-то и предпринять. Ты почти поравнялась со мной.

– Привет – выдавил я из себя.

Это было произнесено настолько слабым и тщедушным голоском, будто это сказал какой-нибудь обрюзгший старик. Я действительно будто постарел в эти минуты.

– Привет – уже более уверенным голосом произнёс я.

Ты бросила на меня взгляд, чуть замедлила шаги. На секунду, на долю секунды, в твоих глазах я прочёл узнавание, но тут же вернулось равнодушие и уверенность.

– Простите, вы кто?

Я был готов поклясться в том, что ты меня узнала! Я почти ничуть внешне не изменился с давней поры. Но это слова были произнесены тобой таким властным и чужим для меня голосом, потому что твой прежний голос до сих иногда ещё звучит у меня в голове, что я совсем стушевался. Словно ты обращалась к какому-нибудь насекомому, букашке. Да я себя точно так и ощущал в то мгновение.

– Извините. Ошибся – кое-как ответствовал я, но ты уже растворилась в толпе. Я продолжал смотреть тебе вслед несколько долгих секунд.

Боже, какой же я дурак. Я не только настоящую любовь тогда потерял, я саму жизнь потерял. Ведь что я делал все эти пять лет меньше всего, так это жил! Так, перебивался кое-как, как нормальному человеку и не свойственно вовсе. И я пошёл прочь, припечатав подошвой ботинок непочатую пачку сигарет, которую бросил тут же, под ноги, под моросящий дождь – как будто единственный свидетель моего нравственного падения, с одной только мыслью – напиться. Но даже этого мне не удалось в тот день. Так всего меня трясло будто в лихорадке.