Текст книги "Петропольский цикл. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Самохин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 43 страниц)

ГЛАВА 26

Итак, галерея магазинов «Гранд-Палас»… Что за скандал устроила там Городишек? Меня интересовал человек, с которым сцепилась Иоланда. Вполне возможно, это и был тот таинственный визитер, с которым она регулярно встречалась в «Бородинском Кресте». Девушка подпила, узрела любовника и попыталась приклеиться к нему на глазах у всей честной публики. Господину N это явно не понравилось. Он напомнил Городишек ее место в обществе, на что та бурно отреагировала. Скандал было не скрыть, однако замять его все-таки удалось: о происшествии в «Гранд-Паласе» нигде не упоминалось, точно. Признаться честно, и сам «Гранд-Палас» был для меня абсолютно незнакомой территорией.

Раздобыв две бутылочки темного пива, я собрался обосноваться на втором этаже в библиотеке, склоняясь к мысли пригласить Химеру составить мне компанию. Но мои планы в который раз были нагло нарушены.

На наше крыльцо ступили новые гости, утопившие кнопку звонка до упора и не желавшие отпускать ее, пока им не откроют. Кубинец выглянул из гостевого кабинета и уставился на меня с немым вопросом. Я пожал плечами – мол, открывай… Гонза, в отличие от Яна Табачника, остро не любил амплуа дворецкого. Но отправился к дверям и поинтересовался:

– Кто?

Ему что-то глухо ответили. Кубинец расцвел и рас т пахнул дверь.

Порог переступил Илья Иванович Жуков-Козлов – управляющий рестораном «Эсхил – ХР». За его спиной маячили силуэты четырех крепких парней.

– Капля никотина убивает лошадь, а десять литров холодного пива на халяву оживят и мертвеца! – разразился он приветствием.

– Кого я вижу – господин управляющий! – искреннее обрадовался я Жукову-Козлову. – Как поживает бизнес? Надеюсь, процветает?

– Еще бы не перебои с пивом было бы совсем великолепно! Не можем же мы поставить в меню как альтернативу «Туровскому» продукцию какого-нибудь «Очкарева & Ко». Наши постоянные клиенты заказывают только ваше пиво, Даг.

Польщенный, я склонил голову, словно он вручил мне пальмовую ветвь за вклад в пивоварение и чек на двести тысяч рублей в качестве премии.

– Где заказ? – осведомился Жуков-Козлов.

– На холодке в подвале, – отозвался я.

Жуков-Козлов кивнул своим молодцам. Кубинец, видя нерешительность грузчиков, выступил вперед и предложил:

– Я покажу.

Он вызвал лифт, который я оставил на втором этаже, и, дождавшись его появления, первым ступил на палубу, увлекая своим примером остальных.

Чтобы как-то скоротать время, я предложил Жукову-Козлову угоститься кружечкой холодного пива. Он не устоял. Я провел его в гостевой кабинет. Поставил на свой стол бутылки, которые все это время держал в руках, и, неторопливо вскрыв их, разлил содержимое в два бокала.

Жуков-Козлов отпил, погонял во рту хмельную горечь и с видом истинного ценителя заявил:

– Великолепно!

Мы побеседовали о политике, о проблеме сербов и албанцев в Косово (самая популярная тема для светского разговора в этом сезоне), коснулись экспансии американской идеологии в страны третьего мира, поразились недальновидности нашего правительства, которое никак не реагировало на расползание красной чумы по политической карте мира. Жуков-Козлов пожаловался на жестокую конкуренцию, в последнее время набравшую обороты в городе. Одно за другим стали появляться новые питейные заведения, так что удержаться на плаву теперь чрезвычайно сложно.

– Чтобы удержаться в нашем бизнесе, нужно иметь собственное оригинальное лицо. И эксклюзивное меню, – объяснял Жуков-Козлов. – Оригинальное лицо у нас есть. Как выразился наш владелец, «эллинская тема в ожидании Миллениума»… Эксклюзив тоже имеется, слава богу. Только вот…

Я понял, в какую сторону клонит Жуков-Козлов, и выпил еще пива, чтобы иметь силы обороняться.

– До некоторого времени «Эсхил» мог похвастаться, что в эксклюзиве у него напиток домашнего пивовара Дага Туровского, однако с некоторых пор это же пиво стали подавать в ресторане «Вишневый самурай».

Жуков-Козлов посмотрел на меня осуждающе, словно намеревался прочитать лекцию о вреде и последствиях неправедного образа жизни.

– Когда я заключил контракт с семейством Епифановых, «Вишневый самурай» был баром, соответственно вы осваивали несколько разные сегменты рынка. Через неделю после первой поставки Епифановы повысили статус своего заведения до ресторана…

Мои слова звучали, как жалкие оправдания, хотя оправдываться мне было не в чем. Я не совершил ничего предосудительного! В конце концов, мы не подписывали эксклюзивный контракт с «Эсхилом». Все пункты договора я дотошно соблюдал.

– Не могу сказать, Даг, что меня и Антуана (так звали владельца ресторана «Эсхил – ХР») полностью устраивает такое положение вещей, но мы можем пока мириться. Хотя не исключаю, что когда-нибудь тебе придется выбирать между «Эсхилом» и «Самураем».

– О чем ты? – поразился я. – Антуан – мой друг. Ты – мой друг. Выбирать мне не из чего! К тому же я пока не очень понимаю, с кем в дальнейшем предстоит вести дело в «Вишневом самурае».

Я вкратце поведал Жукову-Козлову историю семейства Епифановых, в которую оказался втянут. Сообщил о смерти главы семейства Троя Епифанова, об убийстве его сына Самсона, о своей размолвке с единственным наследником – Карпом. Без обиняков заявил, что мои деловые отношения с «Самураем» ныне под большим сомнением.

Жуков-Козлов малость успокоился. Мы выпили еще по бутылке и принялись обсуждать мое новое расследование. Жуков-Козлов заметил:

– Кажется, я встречал несколько раз эту Городишек в «Эсхиле». К нам часто заезжают различные высокопоставленные особы. Балансируем, так сказать, между элитарностью и общедоступностью… Но вот с кем она была, не помню. Спрошу у Антуана. У него память на лица хорошая.

В кабинет заглянул Гонза Кубинец и сообщил:

– Ребятки загрузились. Документы я подписал.

– Все, нам пора. Боюсь, что без моего личного участия ресторан загнется! – Жуков-Козлов поднялся с кресла.

Я проводил его до крыльца. Запирая за ним дверь, отметил в голове, что в ближайшее время нужно в обязательном порядке заглянуть в «Эсхил – ХР» и лично проконтролировать по лицам и настроению посетителей, насколько моя продукция им по вкусу.

В пивоварении, как, впрочем, и в любом другом деле, главное не позволить себе застояться, не дать успеху вскружить голову и не бросить технологию на произвол, утешаясь слабым оправданием: «Народ поймет. И так сойдет». Последнее – беда многих пивоваренных компаний, которые приходят на рынок с высококачественным продуктом, но когда кривая продаж неуклонно растет, начинают снижать качественные показатели, что рано или поздно ведет к денежным потерям…

Не успел я ступить на первую ступеньку лестницы, намереваясь осуществить наконец мечту сегодняшнего дня об уютном кресле, покое и теплой беседе с Софией Ом, как опять раздался звонок.

Я громко простонал, но отправился открывать.

Все повторилось по схеме, предложенной Жуковым-Козловым. На нашем крыльце отирались четверо мускулистых мужчин, и возглавлял сей маленький отряд Карп Епифанов собственной персоной.

– По-моему, мне стоит отказаться от пивоварения! – пробормотал я себе под нос.

– Добрый день. Мы за заказом, – поздоровался Карп Епифанов, пропуская вперед грузчиков.

– Гонза! – прокричал я в дом. – Покажи господам!

Кубинец появился из гостевого кабинета, увидел делегацию «Вишневого самурая», все понял без слов и направился к лифту.

– Можно поговорить с вами наедине, господин Туровский? – спросил Карп Епифанов, изображая на лице всемирную скорбь.

– Пройдем… – Я указал ему на дверь гостевого кабинета.

Занял недавно покинутое кресло. Карп опустился на сиденье, нагретое задом Жукова-Козлова, напрягся, как перед первым прыжком с парашютом, уставился на меня немигающим взором и торжественно объявил:

– Я приношу свои извинения за недостойное поведение, которое допустил, когда вы с дамой находились в нашем ресторане.

Свою тираду Карп Епифанов произнес с чувством, но недостаточно искренне. Он раскаивался, однако на этот путь его поставили насильно. Было ясно, что без участия Хлои Епифановой тут не обошлось.

– Принимаю извинения, господин Епифанов! – не менее торжественно объявил я, надеясь, что на этом наше общение и закончится.

Но Карп продолжил:

– Чтобы загладить как-то вину перед вами, прошу вас бесплатно отужинать или отобедать в «Вишневом самурае». Вот приглашение на две персоны.

Карп протянул стандартный бланк с вписанной в него моей фамилией и примечанием «за счет заведения».

– Можно обойтись и без этого. В конце концов, мы партнеры.

– Именно ради сохранения нормальных деловых отношений я и стараюсь, – пояснил смысл своего поступка Епифанов.

Я убрал приглашение в верхний ящик стола.

– Моя мать просила узнать, приедете ли вы на похороны отца?

– Буду. Всенепременно! – пообещал я.

Пролистал ежедневник, увидел, что двадцатое июля, воскресенье, обведено красным и подписано: «ТРОИ». До траурной церемонии осталось несколько дней.

Карп, сочтя свою миссию исполненной, поднялся из кресла и направился к выходу, но я остановил его:

– Господин Епифанов, не могли бы уделить мне несколько минут своего драгоценного времени?

– Да, конечно, – покорно согласился Карп и вернулся назад.

– Меня мучает любопытство. Оно проснулось как раз в тот вечер, когда я с дамой в вашем заведении натолкнулся на одного пьяного хама…

Карп стал малиновым, но возмущения не высказал.

– Буду рад, если смогу чем-нибудь помочь.

– Просветите, почему ваш ресторан носит такое странное название – «Вишневый самурай»?

ГЛАВА 27

– «Вишневый самурай» – это семейная реликвия…-начал Карп Епифанов. – К сожалению, я очень смутно знаю о своих корнях. Вот отец был большим поклонником семейных преданий. Он мог бы многое поведать. Я же способен только на краткий пересказ легенды – без имен, фамилий, без привязки ко времени. То, что осталось в памяти с детства, когда отец рассказывал мне байки о Епифановых…

Карп умолк, закрыл глаза и погрузился в раздумья. Я молчал, потягивая пиво, и ожидал продолжения повествования.

– Семейство Епифановых известно давно. Нельзя сказать, что мои предки сделали что-то особо значительное для России – нет. Были просто зажиточными купцами, о чем неоднократно упоминается в различных документах. Так, например, в таможенных книгах зафиксирован некий Волосов Карп, сын Епифановых, который в тысяча шестьсот каком-то году в Ливне пытался провезти большую партию мехов…

Кажется, Карп Троевич уверял, что не сильно увлекается семейной историей… Ладно, послушаю. Вдруг из его рассказа выловлю что-нибудь занимательное?

– … Так что Епифановы – известный купеческий род. Отец даже нарисовал однажды генеалогическое древо. Трудился над ним несколько месяцев, предварительно несколько лет собирал материалы. И все равно осталось много белых пятен… Точно можно сказать одно: первый Епифанов, оставивший свой след в истории, жил во времена Александра Невского. И был одним из соратников князя. Занимался поставками продовольствия для его дружины…

Вишневый самурай появился только в восемнадцатом веке, но для Епифановых как того времени, так и последующих поколений он стал символом верности, преданности, самоотверженности. Уже в начале двадцатого века, когда Епифановы хотели перейти в дворянское сословие, разрабатывался макет герба, на котором центральное место занимала фигура самурая в вишневых цветах.

Когда Петр Первый стал привлекать в Россию иностранцев, в основном приехали немцы, французы, англичане, хотя были также и совсем экзотические эмигранты – китайцы, негры и даже один японец. Его имя не сохранилось в нашей памяти – я имею в виду семейство Епифановых. Вполне возможно, если углубиться в исторические документы, то где-то оно и промелькнет, но никто не занимался этим вопросом специально. Для всех Епифановых загадочный японец остался под именем Вишневый самурай.

Как он появился в России, не знаю. Отец что-то говорил, но я не запомнил. Почему покинул родную страну? Для чистокровного японца, коим являлся Вишневый самурай, это был поступок, сравнимый с операцией по перемене пола для настоящего мужчины, а не для гея какого-нибудь.

В общем, в царствование Петра Великого он попал в Россию. Японцем заинтересовались в высших кругах. Он часто бывал на ассамблеях. Чем занимался в России– не известно. Зато достоверен факт его дружбы с Еремеем Епифановым – купеческим сыном, которого Петр приблизил ко двору. Епифановы о ту пору занимались поставками сукна на пошив мундиров для офицерского сословия и солдат.

Отец Еремея Исайя вкалывал, а сынок кутил. В кутежах его непременно сопровождал Вишневый самурай. Он проживал в доме Епифановых, в скором времени стал членом семьи, сносно научился говорить по-русски. Домашние звали его Маса. В попойках и шараханьях по девкам проходила жизнь Еремея.

Петр тем временем заложил новый город на берегах Невы, и семейство Епифановых перебралось вместе с приближенными царя в Петрополис. Отец Еремея надеялся, что сын образумится на новом месте, но надежды оказались тщетными. Сынок разгулялся необыкновенно. Маса продолжал следовать за ним. Если Еремей надирался как сапожник, то Маса практически не пил. Всегда оставаясь трезвым, он, бывало, на руках выносил Еремея с очередного застолья. За это Исайя любил Масу особо. Понимая, что изменить сына он не в силах, оставил в конце концов Еремея под присмотром Вишневого самурая…

Карп умолк, переводя дыхание.

Я недоумевал. Из того, что успел рассказать Карп, не складывался образ героя-одиночки, ставшего символом целого поколения. Но, судя по всему, суть легенды впереди… Представляю, если бы я попросил о том же Троя: он бы читал мне лекцию несколько дней– с наглядными пособиями и цитатами из письменных источников!

– … Это произошло во время одной попойки. Кутили у князей, кажется Куракиных, впрочем, я могу ошибаться… С цыганами и медведями! По-русски кутили несколько дней. Трезвели, устраивали пальбу с кровью и мордобоем, вновь напивались, и так продолжалось по кругу.

Маса, в России носивший традиционные японские одежды, расшитые цветами вишни, за что его и называли Вишневым самураем, сопровождал Еремея и на той попойке. Они сдружились – непутевый Еремей и упорядоченный Маса… Когда гульбище закончилось, Маса потащил Еремея домой. Епифановы осваивали Васильевский остров, князья же Куракины занимали дом возле Адмиралтейства. Еремея в бессознательном состоянии сгрузила в лодку княжья челядь– другого способа попасть на Васильевский остров не было. Маса сам сел за весла и взял курс на Ваську.

Октябрь царствовал над Невой. Ледяной ветер, гнилой дождик, туман над водой… В такую погоду на реке можно было легко заплутать – особенно ранним утром, когда юный город еще не успевал проснуться и наполнить берега звуками будничной жизни…

Я поежился, четко представив себе нарисованный Карпом Епифановым безрадостный пейзаж. Почувствовав, как октябрьский холод трехсотлетней давности пробирает мое тело, я уткнулся носом в пивной бокал, но обнаружил, что он пуст. В бой пошла вторая бутылка. Над бокалом выросла пивная шапка. Я стал ждать, пока она осядет.

– … Что произошло на реке, в точности сказать невозможно. Свидетелей, понятно, не нашлось, – продолжил повествование Карп Епифанов. – Еремей же был настолько пьян, что ничего толком вспомнить не сумел. Если реконструировать события по бессвязным видениям Еремея, когда холод протрезвил его окончательно, то получается следующая картина.

В тумане Маса все же заплутал. Сильное течение отнесло его к Петропавловской крепости, но пристать к берегу японцу не удалось, поскольку его настиг чужой ботик – более мощный, чем ладья, предоставленная Епифанову Куракиными. Люди с ботика что-то хотели от Еремея и японца, но что – разобрать было сложно. Когда ботик сблизился с лодкой, иллюзий относительно намерений чужаков не осталось: они преследовали Епифанова. То ли обычные речные грабители, которых расплодилось в юном городе, как крыс в зараженном чумой Лондоне, то ли громилы, нанятые другими купцами для устрашения Епифановых, захвативших практически все государственные поставки. Конкурентные войны – дело весьма обычное во все времена существования человечества.

Правда, в нашей семье долгое время бытовала и другая версия происшествия. Люди были посланы самими Куракиными. При себе Еремей имел очень дорогую вещь, которую страшно хотел заполучить Дмитрий Куракин, ровесник Еремея. То была французская шпага, инкрустированная брильянтами, доставшаяся Еремею от одного беглого француза. Шпага настолько приглянулась Дмитрию Куракину, что он неоднократно уламывал Еремея продать ее, но тот не соглашался ни в какую. В кругах, близких к Куракину, поговаривали, что Дмитрий сходил с ума от желания обладать этой вещью. Шпага действительно была очень ценной. Она принадлежала какому-то древнему дворянскому семейству, которое состояло в родстве с Валуа… Не сумев перекупить клинок, Дмитрий попытался его добыть.

Люди с ботика решили захватить лодку, которой управлял Маса, но встретили жестокое сопротивление со стороны Вишневого самурая. Маса вооружился шпагой мертвецки пьяного Еремея. Двух человек он проткнул без труда – их трупы потом выловили из реки. С третьим завязалась потасовка, которой воспользовался четвертый бандит. Он и всадил в спину Вишневого самурая нож. Маса все-таки справился с третьим противником и с ножом в спине убил четвертого. Силы покидали его. Он попытался взяться за весла и плыть дальше, но через некоторое время скончался от потери крови. Когда Еремей очнулся, Маса был мертв. В руке он сжимал ту самую французскую шпагу.

Еремей горевал долго. Даже поговаривают, что бросил пить и занялся отцовским делом. На этом поприще преуспел. Умер в возрасте восьмидесяти девяти лет. И до конца дней своих хранил память о Вишневом самурае – японце, который спас ему жизнь…

Карп Епифанов умолк. Я подумал, что на этом рассказ закончился, но ошибся.

– … Наше семейство чтило мужественного японца, не пожалевшего и собственной жизни ради друга. Он мог ведь выпрыгнуть с лодки и уплыть, но не изменил долгу. Еремей очень горевал. Ближе к старости он заказал у ювелиров статуэтку, изображавшую его друга Масу – Вишневого самурая. Статуэтку вырезали из слоновой кости и инкрустировали драгоценными камнями. Сохранились фотографии той реликвии, сделанные в начале двадцатого века. По ним мой отец заказал скульптуру самурая для нашего ресторана. Она и теперь стоит на входе.

– А почему скульптуру делали по фотографиям? Что произошло с оригиналом? – поинтересовался я.

– К сожалению, оригинал был утрачен. История мутная. Во время волнений семнадцатого года Жана Епифанова убили на пороге его ювелирного магазина. Убийство произошло вечером. Нашли его лишь наутро. Статуэтки при нем не оказалось, хотя в трагический день он точно брал ее с собой.

– Какого размера была статуэтка? – уточнил я.

– Сантиметров пятнадцать – двадцать, – ответил Карп. – С тех пор «Вишневый самурай» – наша семейная реликвия – бесследно исчез.

В кабинет ворвался Гонза Кубинец и сообщил, что погрузка завершена, документы подписаны, ждут только хозяина. Карп Епифанов тепло распрощался со мной, пожал руку Кубинцу и покинул наш дом.

ГЛАВА 28

Поездку в «Гранд-Палас», где поскандалила Иоланда Городишек накануне своей гибели, я отложил на следующее утро. После визитов Жукова-Козлова и Карпа Епифанова, после пяти бутылок пива диван выглядел предпочтительнее любого путешествия – даже если совместить прогулку с посещением английского паба.

Остаток дня я провел по классической схеме. Изображая из себя кочевника, маневрировал между кухней, где наводил порядок в холодильнике на полке с пивом, и кабинетом на втором этаже, где смотрел фильм, название которого в памяти не удержалось. Фильм был выдержан в жанре спортивной драмы – история восхождения на олимп мировой славы. Главный герой – боксер, чья карьера прозябала в самом отстойном месте. За жалкие гроши он сражался в дешевых барах, ублажая пьяных завсегдатаев. Боксера звали то ли Роман, то ли Рокел… Он любил девушку, которая торговала в магазине зоотоваров. А девушка была родной сестрой его друга – грузчика с мясоперерабатывающего комбината… Так бы и остался Роман-Рокел на дне жизни, если бы его случайно для рекламного боя не выбрал чемпион мира в тяжелом весе Аполлон Кридин. Романа-Рокела обходили стороной, поскольку он считался неудобным противником. Стало быть, он был левшой.

Фильм отдавал стариной, но брал задушу, заставлял сопереживать судьбе героя. Я посмотрел первую серию, затем, прервавшись на ужин, достойный богов, осилил вторую. Расчувствовавшись по поводу тяжкой доли боксера Романа-Рокела, опустошил с десяток пивных бутылок и выкурил две жирные кубинские сигары. Потом завалился спать прямо в кабинете на диванчике…

Утро встретило меня слезами. Это дождь шелестел по крыше, стучался в окна, прыгал по лужам на набережной. Город, измученный жарой, наконец утер потное лицо влажной тряпочкой.

Наскоро позавтракав и выпив два стакана молока, я сообщил Гонзе Кубинцу о своих планах. Нацепив на голову широкополую шляпу «а ля гангстер», упрятав в наплечную кобуру револьвер и выбрав в коллекции галстуков «змеиную шкуру», я почувствовал себя полностью экипированным.

Покинув особняк, легко взобрался на борт «Икара» и в рубке капитана занял место у штурвала. Оставив мотор разогреваться, я погрузился в бортовой компьютер, чтобы проложить маршрут до «Гранд-Паласа». Исследовав имеющиеся в памяти карты города, разобрался в каналах, по которым следовало плыть. Отчалив от набережной, я взял курс на Адмиралтейскую сторону.

Промчавшись по Большому каналу, который в этот ранний час не был перегружен транспортом, я попал в канал Репина, обогнул Румянцевский сад и вышел в Большую Неву.

На Неве гуляла волна. Дождь заливал лобовое стекло, сводя с ума дворники: только они успевали слизнуть капли, как последние появлялись вновь в удвоенном количестве.

Пронзив Неву насквозь, я направил «Икар» в широкий канал, который проходит между зданиями Сената и Синода с одной стороны и «Медным всадником», памятником работы скульптора Фальконе, – с другой. Мимо проплыл Александровский сад и показалась Дворцовая площадь. Чуть не доехав до нее, свернул в Невский канал.

В Невском я попал в классическую транспортную пробку. До реки Мойки добирался двадцать минут. А от Мойки до канала Грибоедова – еще полчаса. Уже отчаявшись когда-либо увидеть здание Старого Малого пассажа, в котором поселился новомодный «Гранд-Палас», я очутился вдруг прямо перед ним.

Пристать к причалу возле «Гранд-Паласа» было невозможно: тьма катеров пыталась воткнуться в крохотные промежутки между припаркованными машинами. Рядом возвышалась мигающая неоновыми буквами тумба, сообщавшая, что в здании имеется платный паркинг, попасть в который можно с Итальянского канала.

Итальянский канал протекает параллельно Невскому. Он начинается в канале Грибоедова и впадает в Фонтанку.

Свернув на Садовую, я через минуту оказался на месте. Возле выстеленного коврами входа в «Гранд-Палас» находились круглые ворота, над которыми висел знак «свободно». Направив катер под арку, я прошел к незанятому причалу, остановил «Икар» и включил причальный механизм.

Плата за парковку – десять рублей в час: непомерная такса! Дороже, чем парковаться на Дворцовой площади с привязкой катера цепями к Александрийскому столпу!.. Включившийся причальный механизм запустил часы, которые отсчитывали время стоянки.

Я покинул «Икар», выбрался на причал и направился к пассажирским лифтам. В лифте обнаружил, что «Гранд-Палас» занимает четыре торговых этажа, а на пятом расположено кафе. Решил начать обследование с первого этажа.

План мой был прост, как палка-копалка кроманьонца: сперва прогуляться по магазину, осмотреться, прошвырнуться по бутикам, полюбоваться на цены и изделия, затем найти кого-нибудь из службы охраны, выйти на старшего и поговорить с тем, кто находился во время показа коллекции модной одежды на работе. Постараться найти такого человека, который бы помнил скандал с участием Иоланды Городишек, и допросить его с пристрастием. А если останется время, то заглянуть еще в кафе, чтобы пропустить кружечку пива с чем-нибудь мясным.

Одна проблема стояла передо мной: сотрудники службы охраны, услышав, что я детектив частного агентства (проще говоря, «частная ищейка»), не захотят разговаривать, кстати, в полном соответствии с правилами внутреннего распорядка… Преграда, если вдуматься, капитальная. Хорошо, что о решении столь сложной задачи я подумал еще дома. С прошлого дела у меня осталось удостоверение полковника ФСБ с моей фотографией. Вот этой ксивой я и намеревался воспользоваться. Документ федералов способен развязать язык даже глухонемому от рождения!

Я вышел на первом этаже и оказался в царстве стекла и металла. Мраморные полы… Цветущие лица продавцов… Минимум посетителей… Серьезные дяди в черных костюмах, из ушей которых вились белые провода, уходившие куда-то под пиджаки… Ясно, что эти ребята и есть служба охраны.

Подходить к ним сразу я поостерегся. Решил разведать обстановку, прогулявшись по этажам.

Я прошел через магазины, предлагавшие по запредельным ценам одежду, парфюмерию, обувь. Цифры на ценниках напоминали облака – такие же дутые и воздушные. Я увидел людей, которые неспешно, с гордым видом примеривали обувь и расплачивались кредитными карточками. Они покупали вещи, которые несли на себе ярлыки известнейших фирм. То есть в этом Дворце Стиля и Моды деньги вкладывались в пустоту, в имидж, в желание посредством модных бирок доказать свою индивидуальность. Вот ведь странная надежда!

Я изображал из себя весьма важного господина, который явно скучал, прогуливаясь по бутикам. То и дело подбегали услужливые продавцы, желавшие продать мне как можно больше товара, но я, зевая, осматривал предлагаемое и, ни слова не говоря, переходил в другой магазин.

На стеклянном лифте я поднялся на предпоследний этаж. Из лифта полюбовался панорамой искусственного городка, рассеченного железнодорожными путями. Дальше – нагромождение скал. Маленькие швейцарские домики, возле которых прогуливались люди, ездили авто. Горнолыжники спешили к подъемникам, чтобы вознестись на заснеженные склоны, откуда можно слететь на огромной скорости. И поезда… Множество поездов – от старинных паровозов с угольными платформами до современных электровозов – сновали по рельсам. Они огибали городок по кругу, исчезали в туннеле и выныривали уровнем выше, чтобы совершить еще один круг и вновь исчезнуть, но уже в другом туннеле.

По обе стороны миниатюрной цивилизации возвышались раскачивающиеся фигуры: девушка в красном платке, в деревенском платьице и с корзинкой в руках, из которой выглядывал коротышка в широкополой шляпе с длинным деревянным носом, и старик-профессор в очках и при костюме. Над ними возвышался щит, нарядная надпись которого гласила: «ИГРУШКИ В „ГРАНД-ПАЛАСЕ“.

Передо мной был игрушечный магазин! Вот уж чего я никак не ожидал здесь увидеть… Меня разобрало любопытство: во что, интересно, играют современные дети? Я очень хорошо помнил свои собственные игрушки.

Переступив порог, попал в окружение специальных тумб и стеллажей. Первые занимали деревянные погремушки и развивающие игры. Деревянные автомобильные трассы, паркинги, пожарные и автозаправочные станции стояли на широком подиуме.

Я осторожно продвигался по магазину, осматриваясь по сторонам, словно в дремучем лесу, где на каждом шагу может подстерегать опасность. Продавцы не обращали на меня внимания, сгрудившись в дальнем углу магазина возле кассы. Я уж понадеялся, что обойдусь без назойливого участия консультантов, как вдруг сзади раздался тихий голос:

– Вам чем-нибудь помочь?

Обернувшись, обнаружил маленькую худенькую девушку в очечках и со светлыми волосами. Она была настолько хрупкой, что казалось, на ней совсем нет мяса. Ну чистый эльф – в классическом представлении!

Я признался девушке, что у меня нет детей, равно как ни у кого из моих знакомых, друзей и родственников тоже. Мое сообщение девушку совсем не расстроило. Наоборот, воодушевило. Она обрадовалась и заявила, что мне необходима обстоятельная экскурсия по магазину с целью получения полной информации, которая когда-нибудь обязательно пригодится. Она проявила недюжинную настойчивость, и как я ни отказывался, а пришлось ее слушать, покорно следуя за ней по пятам.

Монолог эльфоподобной девушки отличал завидный позитивизм: позитивные игрушки, позитивное настроение, позитивная погода на улице, позитивные волны, что плещутся о гранит набережных, позитивный город, позитивные дети, позитивные родители… Короче, жизнь в ее представлении просто переполнял позитив!

Результатом мощного психологического прессинга стало приобретение мною резинового слона. Девушка-эльф выбила очень позитивный чек и положила моего самого позитивного зверя в необыкновенно позитивный бумажный пакет с физиономией клоуна, который, по словам моей провожатой, внушал полный, абсолютный, беспредельный… ПОЗИТИВ!