Текст книги "Артефакты (СИ)"
Автор книги: Дмитрий Орлов
Соавторы: Александра Хохлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Глава 6
Колдун
– Лес – это гребень? – спросил я и сам, понимая, как дико это звучит. – А вы, значит, муж бабушки Наташи. И «молодой» Овечкин – это тоже вы?
Валентин скрестил руки на груди и кивнул.
– Родственнички напели, что я весь лес вырубил? Нет, не весь. Наташа опередила – спрятала священную рощу в гребень.
– А озеро – это зеркало?
– Угадал, внучек. Иди за мной! – ещё раз по-хозяйски кивнув, колдун развернулся и пошёл еле заметной тропкой дальше в лес.
– Но озеро в другой стороне! – удивился я.
– Озеро Зеркальное… – мечтательно улыбнулся Валик. – Уникальное место, где можно менять прошлое. Я пытался разобраться, как ЭТО работает, но…
– Наташа опередила – спрятала озеро в зеркало, – дерзко вставил я свои полкопейки, на что колдун лишь беззлобно рассмеялся.
– Умнеешь на глазах. Верно, я много экспериментировал на Зеркальном. Бросал в озеро кукол вуду, привязанных к динамиту. Добился определенных успехов. Разорил парочку предпринимателей, мешавших проворачивать дела в Капищево, «стёр» нескольких конкурентов Миши и Толи, а потом моя Наташенька чуть не «стёрла» меня вместе с ними.
Оказывается, в «первом» варианте нашего прошлого, мои ночные знакомцы – Миша Кедр и Толик Груздь, заправляли в городе в лихие 90-е. Каждая собака знала кто они такие, а грозный Савва Березкин был у них на побегушках. Пропав на озере, они унесли с собой и часть своих прошлых дел, поэтому я не вспомнил даже их имён. А что касается Валентина… К сожалению, чтобы колдуна «стереть» – его не раз и не два надо макнуть в воды забвения.
Не знаю, как долго Валик вёл меня по лесу, но в конце концов пришли мы к такому здоровенному дубу, что у меня чуть голова не отвалилась, когда я пытался разглядеть его верхушку.
– Лезь! – велел мне колдун.
– На дерево?
– Рано я обрадовался, что ты поумнел. В дупло! Лезь, живо.
Внизу над переплетенными корнями дерева зияло темное отверстие величиной с чердачное окошко.
– Не полезу!
– Давай, я сказал!
Валентин щелкнул пальцами, и неведомая сила забросила меня в дупло, как бумажку в мусорный бак. Расцарапывая локти и колени, отбивая бока, я скатился вниз по каменному желобу и упал на нечто, похожее по запаху на гнилую солому. Я посветил телефоном под ноги. Так и есть, гнилая солома. Посветил вверх – увидел низкие покатые своды, по сторонам – сундуки, закрытые на ржавые амбарные замки, запечатанные бочки, мешки и корзины, набитые всяким хламом, шкатулки, кубки, лапти, старинные книги в кожаных переплётах и деревянный поднос, на котором что-то шевелилось. Присмотрелся и испугано отшатнулся, потому что на подносе сидела пупырчатая коричневая жаба величиной с трёхкилограммовый торт, которая с брезгливостью косилась на меня глазищами размером с теннисные шарики.
– Скажи – свет! – крикнул мне Валик.
«Хуже всё равно не будет», – подумал я и повторил за ним.
– Свет.
– Скажи свет – жабе, олух!
– Свет…
– Уверенней. Чётче. Не сомневайся в своих словах ни на секунду!
– Свет… Свет! – на разные лады повторил я раз десять-двенадцать, пока жаба, наконец, не сжалилась надо мной, и не выплюнула зеленоватый камешек.
От него полился мягкий приятный свет, как от лампы с зеленым тканевым абажуром. Комната оказалась намного больше, чем показалось в темноте. Не комната – зал.
По каменным стенам развешаны пыльные ковры, щиты, кинжалы, сабли, пистолеты, ружья, трости, картины, гравюры, карты неведомых земель и много ещё всякого старого и странного. А посредине зала стоял макет – реконструкция окрестностей деревни Капищево в Х веке. Как я это понял? Да очень просто. Видел этот макет в краеведческом музее, когда в школе учился. Нас водили туда по три раза в год, и макет я изучил досконально, до сантиметра. Вот озеро Зеркальное, а вот снесённые в эпоху массовых застроек курганы, вот само древнее Капищево – бревенчатые домики, колодцы, огородики. Из деревни широкая прямая дорога ведет к святилищу – месту в лесу за высоким частоколом.
– Зачем вы забрали макет из музея? – спросил я у Валентина.
– Ха, забрал, как же. Выбросили в 90-е годы, как ненужный мусор, а я подобрал и починил. Рассказать, как выглядел капищенский идол? На макете его нет, и не было никогда. Никто о нем не знает, кроме меня.
– Это так важно? – вздохнул я, думая, честно сказать, не про идола, а про то, как буду выбираться из колдовского схрона.
– Сам скажи. Посмотри на гравюру между ковром с оленями и картой Тмутаракани.
Я отправился гулять вдоль стен. Шаманский бубен, зеленая чалма с павлиньим пером, пиратский флаг, флаг с совой, флаг с грифоном, картина на ветхом шелке – пожилой китаец в белом с синими ирисами халате и в черных очках, рисунок на клеёнке – пять русалок с лицами Бриджит Бардо и… вот она карта Тмутаракани. Рядом с ней висела небольшая старинная гравюра – деревянная статуя крутобедрой большегрудой женщины под сенью дуба на лесной поляне. В одной руке у женщины зеркало, в другой гребень, а на голове – рогатая шапка. Гравюра черно-белая, но шапка покрашена в красный цвет и её очертания напоминают полумесяц. Присмотревшись к лицу женщины, я поймал себя на мысли, что уже где-то его видел. Это лицо… Угрюмое, но довольное.
– Не может быть! – вскрикнул я от неожиданности. – Бабушка Наташа!
– Ты тоже её узнал? – мне показалось, что голос колдуна задрожал от волнения.
– Почему она похожа на Наталью Овечкину?
– Загадка, – ответили мне на разные голоса щиты на стенах.
Я повертел головой, не зная с каким щитом «говорить». И вдруг все они засветились, как экраны телевизоров. В них я увидел озеро, пляж и загорающих людей из разных ракурсов, будто шла онлайн-трансляция от нескольких видеокамер. В щите тевтонского рыцаря мальчишки играли в футбол, а в щите римского легионера, как бы мне навстречу, шла красавица в цветастом коротком платьице. За ней, слегка косолапя, плелась девушка в длинном желтом пончо и смешной панамке, похожая на угрюмого хомячка.
– Сам ты, хомячек… – вздохнул Валентин и рассказал, как в молодости (когда ему ещё не исполнилось и ста лет!) он нашел гравюру капищенского идола.
– Сто лет? – удивился я (это называется в молодости?).
– А чему ты удивляешься?
Оказалось что для колдунов из Брюсова рода – сто лет не возраст. Юнец совсем, таких и на шабаш не берут.
– Комиссаром я тогда был в отряде анархистов. – рассказал Валик. – Реквизировали мы имущество у помещиков Овечкиных, в году этак восемнадцатом. Гравюру бросили в костер, когда грелись и жгли семейные архивы и мебель. Я голыми руками бросился её доставать. Выхватил из пламени, взглянул один раз и влюбился на всю жизнь. И когда паспорт новый делал, взял себе фамилию Овечкин, потому что…
– Подождите, – остановил его я. – Подождите, разве вы… не Беллу Овечкину любили?
– Да у меня таких Белл! Пальцем щелкну, любая прибежит, – невесело рассмеялся колдун. – У меня полным-полно любовных артефактов: амулеты, талисманы, перстенёчки заговоренные, но ни один на Наташу не подействовал. Ни один! Богиня! Я к ней и так и сяк, а она молчит, ни да, ни нет, не говорит. Потом назло женился на её сестре, дуре колхозной.
Я попробовал расспросить Валика о судьбе Беллы. Правда ли, что она уехала за границу? Но он ответил, что если я до сих пор не догадался, где Белла Овечкина, то уже не узнаю этого никогда.
– А много на свете колдунов?
– Смотря каких, – равнодушно пожал плечами Валентин, показавшись мне на мгновение в треугольном серебряном щите. – Настоящие древние колдуны – волхвы, друиды, зороастрийские маги, давно вымерли. Мы, потомственные колдуны – теперь элита магического мира, но и нас не много. Я, например, последний прямой потомок чернокнижника Якова Брюса. Как и он, я научился колдовству по книжкам. А таких, как ты, природных магов, пруд пруди, только вы толком ничего не можете, пока вас сильно не напугать. Даже Наташа не умела – я её всему научил.
– Таких как я?
– И ты, и Белла, и дядя твой, и пол-Капищева. Вы прапрапра… много раз правнуки людей, которые обслуживали языческие капища. Дров нарубить, воды принести, еду волхвам приготовить. Эти люди жили возле сакральных мест из поколения в поколение и как бы пропитались магией. Слышал про деревенских колдунов? Наводят порчу, снимают сглаз, бородавки заговаривают. Откуда знают?
– Мне всё равно. Я сделал то, что вы просили – отдал гребень и зеркало. Что вам ещё от меня нужно?
– Хочу, чтобы ты помог достать мне деньги. По просьбе Миши и Толика я прятал у себя воровской общак. А потом Наташа отобрала у меня священную рощу, а вместе с ней и вход в одно из моих хранилищ. Таких сильных природных магов, как она, не рождалось, наверное, уже тысячу лет.
– Так все это из-за денег? Вы же колдун! Неужели деньги для вас проблема? – не поверил я.
– Чернокнижники всегда платят какую-то цену за колдовство – кто-то быстро стареет, кто-то слепнет, кому-то в любви не везет, кому-то в карты, кто-то с ума сходит. А моя плата – деньги у меня не задерживаются. Увы. И есть причина, по которой я сам зайти в хранилище пока не могу, поэтому мне нужен ты.
Я? Ага… И тут мне вспомнился рассказ про огниво.
– Если я достану деньги – вы меня отпустите? – с подозрением спросил я.
– Думаешь, заберу деньги, как ведьма из сказки, и оставлю тебя, как того солдатика, гнить в подземелье? – опять прочитал мои мысли Валик.
– Типа того.
– Конечно, я бы тебя, отпустил, но… – вздохнул колдун. – Лизавета не отпустит.
– Какая Лизавета?
– Лизавета Марковна – потомственная колдунья в седьмом поколении, печальный пример платы за использование магии. Пережила ядерную зиму в 1816 году. Магическая мутация на нервной почве.
– Ядерная зима в ХІХ веке? Да вы бредите!
– Лично я ничего такого не помню, мал был, – поспешил заверить меня Валентин. – Но всё может быть – прошлое много раз менялось, стиралось и переписывалось. Кровь природного мага – моя плата Лизавете Марковне за хранение вещей.
Зеленоватый свет стал ярче, освещая самые потаённые уголки зала. И я увидел сваленные горками человеческие черепа, раздробленные кости, изорванную одежду, пожеванную обувь и несколько бронежилетов в очень плохом состоянии. Жаба на подносе зевнула, обнажив острые желтые зубы в три или четыре ряда. Раздался шлепок, недалеко от меня на солому упало зеркало.
– Засунь его в какую-нибудь корзиночку, пожалуйста, если тебе не трудно. Пусть пока здесь полежит. Этот артефакт слишком мудрёный даже для меня.
– Не буду я ничего никуда засовывать!
– Как хочешь, – вздохнул колдун. – Сейчас Лизавета Марковна с тобой закончит, сам зайду и положу. Видел когда-нибудь летающую жабу?
Не люблю вспоминать то, что произошло потом. Жаба прыгнула в мою сторону, растопырив мерзкие лапища. Между ними натянулись перепонки, как у белки-летяги. Чудом мне удалось увернуться, и Лизавета Марковна со страшным грохотом влипла головой в круглый щит. Она повторила еще несколько безуспешных попыток до меня добраться, не эстетично тряся бледным брюшком, и взлетая без всяких усилий вверх, почти до потолка, но каждый раз я прятался от неё то за сундуки, то за латы, то за бочки.
– Она очень сильная, но слегка косоватая, – крикнул Валентин. – Ничего, скоро ты устанешь. А она приноровится.
Лизавете Марковне почти удалось достать меня с восьмого или десятого прыжка, жаба вцепилась зубами в штанину, но я смог стряхнуть ее с ноги и забросить прямо на макет.
– Макет… макет… – застонал колдун. – Ну не надо! Третий раз уже клею.
Глава 7
Наследство из Парижа
В конце концов, бородавчатый монстр загнал меня в угол и опрокинул на спину. Запрыгнув на грудь, Лизавета придавила её так, что рёбра хрустнули. Холодные липкие лапы дотронулись до шеи, до лица. Я стал шарить руками по полу, в надежде найти, что-нибудь тяжелое, твердое или острое, но попадалась только солома, труха и… обжигающе ледяная вода. Внезапно жаба взлетела и с жалобным стоном плюхнулась обратно на свой поднос.
– Что там у вас происходит? – закричал Валик.
С трудом приподнявшись на локтях и оглядевшись по сторонам, я увидел, что вода льётся из зеркала, как из отверстия пожарного шланга.
– Ты что наделал? Прекрати немедленно! Лизавета очень боится воды.
– Жаба и воды боится? – сострил я из последних сил. – Неужели после ядерной зимы был потоп?
– Именно, – без тени улыбки заявил колдун. – В той версии истории, которую помнит она, так и было. Гигантская волна цунами прошла от северных морей до малоросских степей.
Даже если бы я и сопереживал Лизавете Марковне, то поделать все равно ничего не мог. Вода била из зеркала ключом, оно стало тяжелым, как диск от штанги и скользким – я даже поднять его не смог. Постепенно вода прибывала, залила весь пол, и мне пришлось залезть с ногами на стол с макетом.
Валентин визжал что-то нехорошее по моему адресу и адресу всех моих родственников, вокруг стола плавали вещи и поднос с Лизаветой Марковной. Поднос кружило и жабу, кажется, сильно мутило.
Несколько раз почудилось, что над поверхностью воды мелькнули большие рыбьи хвосты, а потом меня накрыло волной. Мне показалось, что хранилище перевернулось, но на самом деле перевернулся я. Мощным потоком меня вынесло по желобу наружу. Я не утонул и не убился насмерть об деревья, и не напоролся на коряги только благодаря тому, что всякий раз, когда казалось, мне грозила неминуемая гибель, меня бережно подхватывали чьи-то заботливые сильные руки. Потом у меня перед носом всплыл то ли кейс, то ли чемодан из пробкового дерева, я вцепился в него, перевел дыхание и понял, что плаваю в озере, довольно далеко от берега.
Вода, принесшая меня в котлован озера Зеркального, заполнила его и успокоилась. Небо над озером затянули тучи, сверкали красные молнии, но грома я не слышал. Что-то мягко ударило в плечо. Это был поднос с Лизаветой Марковной, она сидела в нём тихая, задумчивая.
«Я видел сон… не всё в нем было сном. Погасло солнце светлое – и звезды скиталися без цели, без лучей в пространстве вечном», – грустно сказала она и добавила. – Это стихи лорда Байрона. Любите?
– Я прозой увлекаюсь, – вежливо ответил я, суча изо всех сил ногами, чтобы не замерзнуть. – А из поэтов больше Пушкина люблю.
– Александр Сергеевич – умничка, не стану с вами спорить, молодой человек, но Джордж так хорошо описал то, что мне довелось пережить, – жаба подкатила глаза вверх и процитировала наизусть. – «Жилища всех имеющих жилища в костры слагались, города горели и люди собиралися толпами вокруг домов пылающих затем, чтобы хоть раз взглянуть в лицо друг другу. Змеи ползли, вились среди толпы, шипели безвредные. Их убивали люди на пищу. Снова вспыхнула война, погасшая на время. Кровью куплен кусок был каждый… Кровью…»
Подул сильный холодный ветер, прогнал тучи, небо очистилось – в нем засиял кроваво-красный серп, красиво отразившийся в озерной глади и в глазах Лизаветы Марковны.
– В чемоданчике, что? – спросила она голосом прокурора из судебного телешоу. – А то я его не припоминаю, недавно, наверное, положили.
– Без понятия.
Жаба посмотрела на мое плавсредство сквозь светящиеся перепонки на лапе.
– Ааа… Денежные знаки североамериканских штатов.
– А как вас с подноса не смыло? – поинтересовался я.
– У меня присоски – по четыре на каждой лапе и две на подбородке.
– Удобно как.
– И не говорите.
Нашу светскую беседу прервали. Издалека послышался плеск воды. К нам приближалась лодка.
– Не то! Не то! Опять не то! Куда же я их засунул?
Колдун Валентин взмахом руки вылавливал из реки чемоданы, коробки и сундуки, рассматривал и бросал обратно в воду.
– Вот он! Ну, какой же ты, внучек, везучий, – сказал Валик, завидев меня. – Здравствуйте поближе, Лизавета Марковна, – поприветствовал он жабу и попытался забрать чемодан, на котором я плавал.
Чемодан дернулся в сторону колдуна, но я, естественно, его не отпустил, понимая, что уставшим, в холодной воде, мне без него и трёх минут не продержаться.
– Отдай! – потребовал Валентин.
– Нет, сначала, помогите! – не согласился я.
Тогда Валик достал из лодки маленькую складную удочку, помахал ею в воздухе – от удочки до красного серпа в небе протянулась серебряная нить. Колдун сдернул месяц с неба, тот послушно слетел, открыв за собой обычный серпик луны – бледно-золотой. Красный месяц вонзился в пробковый чемодан, как гарпун в кита, резкий рывок и вот я уже тону. Последнее, что я видел и слышал, уходя под воду – это великолепный прыжок жабы Лизаветы на шею колдуна и его возмущенные крики:
– Лизавета Марковна, перестаньте меня душить! Вам то зачем деньги? Вас даже в зоологический магазин с ними не пустят!
Опускаясь на дно, я заметил, как надо мной проплыло чучело фазана. Наверное, водный поток подхватил его, когда бежал через лес. А потом я увидел русалок. Пять прекрасных дев с рыбьими хвостами, роскошными рыжими волосами и лицами Бриджит Бордо, что-то беззвучно кричали мне, указывая на фазана. Я вспомнил свой сон про овец и пастушку, она тоже что-то говорила… что-то кричала.
Скажи – живи! Скажи – живи!
«Хуже не будет», – подумал я, и остатки воздуха в легких использовал на то, чтобы сказать чучелу фазана: «Живи!». Маленький воздушный пузырь слетел с моих губ и устремился к поверхности, быстро увеличиваясь в размерах. Он обволок фазана, и птица мгновенно преобразилась – стала золотой и… живой, забила крыльями, вырвалась из холодных объятий воды и взлетела к небу! Я тонул и, одновременно, я летел над озером в теле фазана и смотрел на мир его глазами.
Колдун уже почти поборол Лизавету и готовился с размаху зашвырнуть коричневое тельце в черный водоворот. Хоть жаба и хотела выпить мою кровь, мне стало её жаль. Зайдя в крутое пике, я с размаху клюнул Валентина прямо в темечко и рассыпался на золотые осколки, но… видеть происходящее не перестал. Потеряв равновесие, колдун выпал за борт, вцепился в край лодки, подтянулся и почти уже залез обратно, но выпрыгнувшая из воды Лизавета Марковна впилась ему в плечо зубами, как бульдог и утащила вниз. Я видел, как они летели вместе по чёрной спирали, хотел последовать за ними, потому что было интересно, а что там… на той стороне, но не смог. Путь мне преградила морда красного коня, конь фыркнул и я… проснулся.
Проснулся в маленькой уютной комнате гостиничного типа. Лежал на широкой кровати и был в ней не один. Рядом сладко посапывала моя знойная женщина, с которой мы познакомились по Интернету. На прикроватной тумбочке стоял светильник из каменной соли, и лежала коробочка, очень похожая на ту, что дал мне Валентин в первый день нашего знакомства. Но в отличие от той коробочки, эта была новехонькой, без трещин и царапин и вместо женского силуэта на ней серебрилась надпись:
Санаторий-профилакторий «Две овечки».
Найдя в тумбочке мягкую фиолетовую пижаму в золотую полоску, а рядом с кроватью тапочки, похожие на толстых белых овечек, я оделся и потихоньку выбрался из комнаты в коридор. И тут только сообразил! Стены… Из соли! И в комнате, и в коридоре. И пол из соли. И окон нет. Я – в шахте! В соляной шахте…
«То ли шахта, то ли гостиница, то ли гостиница в шахте» – пронеслось у меня в голове зыбкое воспоминание о случайно подслушанном разговоре. По коридору я дошел до небольшой развилки, где стояли резные скамейки. Тоже из соли. На одной из них сидел мой хороший знакомый – рыжий охотник.
– Александр Александрович, с добрым утром! – встав, поприветствовал он меня. – Я Никита, сын Виктора Тимофеевича. – Папа приглашает вас позавтракать вместе с ним в его кабинете.
Через полчаса я уже завтракал со своим начальником Виктором Тимофеевичем Фазаном, но вёл он себя так, будто видит меня впервые, и мне ничего не оставалось делать, как подыгрывать ему. Он рассыпался в благодарностях, говорил, что я делаю очень важное дело и в масштабах Капищева, и в масштабах всего нашего края. Я решительно не понимал о чём он, но кивал головой и поддакивал, чтобы не выдать себя. В результате ночных событий на озере, в прошлом явно произошли какие-то серьёзные изменения, но я за ними, как бы это сказать поточнее – не поспевал.
На стенах кабинета висело множество семейных фото. Я стал их рассматривать. Вот свадебная фотография – Виктор Тимофеевич, молодой и рыжеволосый, жениться на такой красавице, что дух захватывает, а вот он постарше – на пляже озера Зеркального в окружении пяти рыжеволосых девчушек в разноцветных панамках. А вот девочки уже взрослые – вот их фотографии с мужьями и с сыновьями, а вот Виктор Тимофеевич уже седой, но радостный, держит на руках младенца с рыжими вихрами.
– Сыночек долгожданный, Никитка, – улыбаясь, пояснил Виктор Тимофеевич. – Мы с женой моей Беллой так долго хотели сына, уже и внуки подросли… И тут такое счастье! Так радовался, что чуть сердечный приступ не случился, но всё обошлось. А это мои внуки…
Собеседник указал мне на фотографии, висевшие над старинным ружьем с серебряными украшениями.
– Витя Краснов и Тимофей Желтков – искусствоведы. Витенька ведущий специалист у нас в стране по Петрову-Водкину, а Тимофей по Ван Гогу. А это Андрюша Зеленский – шеф-повар в одном из лучших столичных ресторанов, а Гриша Синельников и Боря Голубенко со мной вместе работают – мои замы по семейному бизнесу. А ружьё хотите посмотреть? Никита на чердаке особняка помещика Овечкина нашел среди старого хлама и сам починил.
После завтрака Виктор Тимофеевич предложил устроить мне экскурсию, я согласился и мы поднялись на поверхность на лифте. Рядом со спуском в шахту толпились люди, стояли междугородние автобусы с туристическими логотипами известных фирм, работал сувенирный магазин, где самым популярным товаром была фирменная коробочка с двумя маленькими овечками из каменной соли. Настоящие овцы паслись на специально огороженной лужайке, придавая окрестностям милый пасторальный колорит. Прекрасные алые розы цвели на клумбе за воротами шахты.
– Здесь, каюсь, нарвал цветов для своей будущей жены, перед тем как идти делать предложение. Спасибо Наташе, она меня просто заставила это сделать, иначе никогда бы не решился, – почти всплакнул Виктор Тимофеевич, вспоминая былые дни.
– Наташа Овечкина? – уточнил я.
– А вы ее знаете? Ну, конечно, знаете! Ведь это благодаря ее усилиям удалось сохранить краеведческий музей.
Виктор Фазан рассказал, как в 90-е годы Наталья Овечкина спасла Капищево – не дала закрыться ни школе, ни шахте, ни турбазе, а еще сестру замуж выдала с большим приданным и городской краеведческий музей вытянула из долговой ямы. Откуда она взяла на все это деньги – никто не знал, но слухи ходили, что Наталья нашла на берегу озера Зеркального чемодан, набитый долларами.
– Жаль, не дожила Наташа до полной реставрации дворянской усадьбы, но с вашей, Александр Александрович, помощью… Я видел, как вы отреставрировали фреску на потолке в одной из комнат. Небо, как настоящее. Это потрясающая работа!
Много чего интересного я увидел и узнал в тот день, и так закрутили меня изменения в моей и чужих жизнях, что на следующее утро, уже подъезжая к работе, я понял… что не знаю, где и кем я теперь работаю? Если Виктор Тимофеевич теперь живет в Капищево и больше мне не начальник, и там, где я работал – теперь краеведческий музей, то…
Что мне теперь делать?! А делать было нечего – раз уж приехал, надо было заходить.
Зашёл. Вроде ничего не изменилось – в вестибюле по-прежнему висела картина с красным конем и было шумно. Но шум был другой, не офисный, а детский.
«На первом этаже теперь детские секции, – „вспомнил“ я. – Кружки рисования, музыки, танцев, юного натуралиста, туриста и много чего другого».
Со второго этажа, радостно меня приветствуя, спускалась Клавдия Васильевна:
– Как хорошо, что вы вернулись пораньше из санатория, Александр Александрович! Я уже собирались вам звонить!
Она повела меня в подсобные помещения, рассказывая мне по дороге, что сегодня ночью в музей привезли подарки от некой Елизаветы Марковны Заболоцкой, скончавшейся недавно в Париже. Дальние родственники, которым достался её особняк на Елисейских полях и вилла в Черногории, выполняя последнюю волю усопшей, переслали дары для краеведческого музея на имя директора – Александра Александровича Рыбкина. Директора?! О как!
– Вас даже во Франции знают! Вот вы у нас какой! А вещи, знаете… какие-то очень странные.
– Странные?
– Сами посмотрите, – развела руками Клавдия Васильевна, заведя меня в комнату. – Макет села Капищево в языческие времена – пропал из нашего музея в 90-е годы. Как он оказался во Франции? Ума не приложу. Коллекция щитов – замечательная, хоть сейчас выставку организуем. Рисунок на шелке «Портрет таможенного чиновника Лан Ян Вея» – это шедевр! Китаец, как живой. Мне кажется, что он усами шевелит, но это… и это…
Мой заместитель по хозяйственной части (и по совместительству куратор секции «Вышивка крестом») показала пластинку «Битлз» с желтой субмариной на обложке и красную шапку в виде полумесяца.
– Или вот!
Клавдия Васильевна принесла мешочек с птичьими костями и стеклянную, а может и хрустальную флягу с зеленой жидкостью, похожей на абсент. На овальной этикетке девушка в старинных русских одеждах махала рукавами, а вокруг плавали белые лебеди и цвели кувшинки.
– Тут половину вещей надо просто выбросить на помойку или в кружок театральный отдать на реквизит. Куда нам все эти сундуки, бочки, корзины? У нас и так площадей не хватает.
– Ничего выбрасывать не разрешаю! – сурово сказал я, быстро входя в роль директора. – Помещение опечатать, ключи отдать мне. Это всё?
– К сожалению, нет, – покачала головой Клавдия Васильевна и повела меня в кружок юных натуралистов.
Возле входа в живой уголок толпились ребятишки, пытаясь туда прорваться или хотя бы взглянуть одним глазком.
– Степан… ээ… Николаевич, – вспомнил я имя-отчество руководителя секции, сторожившего двери. – Что происходит?
– Не знаю, Шурик, – зашептал он мне на ухо, отводя в сторону. – Там такое чудо-юдо с Парижа привезли, что самому страшно. Нет, я слышал, что такие гигантские жабы водятся в юго-западном Камеруне, Экваториальной Гвинее и, предположительно, в Габоне, но она… ты не поверишь – сидит и читает стихи. Ребята из поэтического кружка заходили на неё посмотреть и оставили книжку со стихами, сказали – она сама попросила. Ну, после этого я всех выгнал, и стали ждать тебя.
– Стихи лорда Байрона?
– Что? Ах, да. Верно, Байрона.
Входя в кабинет, я уже почти точно знал, кого там увижу. В большом террариуме, где раньше спал музейный кот, пока не пропал в мартовском водовороте страстей, сидела гигантская жаба и читала черный томик стихов.
– Лизавета Марковна? Что вы здесь делаете?
– Вы не забыль моя бабушка? – нежным, как свирель, голосом, произнесла жаба, слегка картавя на французский манер. – Аншантэ. Княгиня Лиза прислаль меня с предупреждением. Месье Валентайн возвращается. И он очень на вас зол!
