355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дмитрий Рогозин » Ястребы мира. Дневник русского посла » Текст книги (страница 3)
Ястребы мира. Дневник русского посла
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 02:26

Текст книги "Ястребы мира. Дневник русского посла"


Автор книги: Дмитрий Рогозин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Мертвые души

Формально Комитет молодежных организаций (КМО) СССР, созданный еще в годы Великой Отечественной войны под названием «Антифашистский комитет советской молодежи», представлял собой автономную по отношению к аппарату ЦК ВЛКСМ организацию. Нас связывали общие управление делами и здание в самом центре Москвы на улице Богдана Хмельницкого (ныне Маросейка), в котором около ста сотрудников или, точнее, «ответственных работников» комитета занимали второй и третий этажи.

На самом деле это было настоящее «шпионское гнездо». Добрая половина всех сотрудников КМО СССР одновременно работала либо во внешней разведке, либо в контрразведке. Мы их так и называли: «многостаночники». Они то и дело отлучались с работы, объясняя свое отсутствие «необходимостью выйти на связь с Центром». Мы же подозревали, что они просто ходили за пивом или в хозяйственный магазин. Перестройка была в полном разгаре, и элементы тления системы были заметны даже в таких мелочах.

Пройдя несколько собеседований, я был принят на работу и сразу определен младшим референтом в Сектор стран Южной Европы, США и Канады. Мне поручили заниматься странами моей языковой группы – Испанией, Италией и Португалией. В круг задач референта входило: установление личных контактов с наиболее перспективными молодыми политиками этих стран – будущими «агентами влияния СССР», организация регулярных контактов с молодежными крыльями ведущих политических партий и решение отдельных специфических задач по поручению наших «кураторов» из Международного отдела ЦК КПСС.

Работа мне сразу понравилась. По уровню политической ответственности, которой наделяли молодого профи в Комитете молодежных организаций, наши сотрудники ничем не уступали дипломатам уровня советника МИД СССР, а по возможностям творческой работы – намного их превосходили. Пройдет несколько лет, и привычка к самостоятельности не даст сотрудникам КМО сгинуть вместе с развалом СССР – все они, несмотря на критическое отношение к «чудесам российской демократии и дикого рынка», быстро сориентируются в новой обстановке и в основном станут успешными предпринимателями.

Я оказался самым младшим по возрасту в этом сложившемся коллективе. Корпоративный норов КМО СССР, особая закваска, которую приобретали работавшие там люди, оказались мне по душе. Все мои новые коллеги были старше меня всего на несколько лет, но уже имели за плечами приличный опыт международной работы. Не помню случая, чтобы кто-то отказал мне в совете, как лучше сделать ту или иную работу.

Именно в КМО я рассмотрел все достоинства и изъяны западной модели демократии, расшифровал коды холодной войны, понял, почему мы ее проигрываем. Работа в комитете позволила мне убедиться, что в отношениях между государствами и политическими системами не должно быть места пустопорожней болтовне и сентиментальным чувствам, которые пытались нам внушить лицемерные отцы перестройки. Сказки о «новом мышлении» и «общечеловеческих ценностях» были придуманы опытными западными психологами-пропагандистами для разложения хилой и демагогической обороны наших политических комиссаров.

В отношении России Запад традиционно проводил политику ее ослабления и сдерживания. Причем градус и вектор такой политики не зависели от содержания государственного строя на тот момент исторического развития нашей страны. Ни династические связи русских монархов (среди которых русских по крови почти не было), ни военно-политические альянсы Российской империи (в том числе и в ущерб себе) с ведущими западными державами, ни решающий вклад СССР в победу антигитлеровской коалиции, ни миролюбивые и чудные по своей наивности воззвания молодого демократического правительства России в постперестроечное время так и не растопили ледяного сердца Снежной королевы Запада.

Однажды Федор Достоевский в «Дневнике писателя» проанализировал публикацию в «Петербургской газете». Среди сводок военных действий на Балканах (тогда шла очередная русско-турецкая война за освобождение южных славян от ига Османской империи) Достоевский наткнулся на описание «странного» поведения некого британского парламентария, который решил скоротать свой скучный отпуск в штабе русской императорской армии:

Около свиты появился какой-то англичанин в пробковом шлеме и статском пальто горохового цвета. Говорят, что он член парламента, пользующийся вакационным временем для составления корреспонденции «с места военных действий» в одну из больших лондонских газет (Times); другие же уверяют, что он просто любитель, а третьи, что он друг России. Пускай всё это так, но нельзя не заметить, что этот «друг России» ведет себя несколько эксцентрично: сидит, например, в присутствии великого князя в то время, когда стоят все, не исключая даже и его высочества; за обедом встает, когда ему вздумается, из-за стола, где сидит великий князь, и в этот день обратился даже к одному знакомому офицеру с предложением затянуть на него в рукава гороховое пальто. Офицер окинул его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнулся слегка, пожал плечами и беспрекословно помог одеть пальто. Конечно, более ничего и не оставалось сделать. Англичанин в ответ слегка приложился рукою к своему пробковому шлему.

Удивленный и крайне уязвленный этой историей Достоевский пишет:

«Петербургская газета» назвала этот факт комическим. К сожалению, я ровно ничего в нем не вижу комического, а, напротив, очень много досадного и портящего кровь. К тому же в нас как бы укрепилась с детства вера (из романов и из французских водевилей, я думаю), что всякий англичанин чудак и эксцентрик. Но что такое: чудак? Не всегда же дурак или такой уж наивный человек, который и догадаться не может, что на свете не всё же ведь одни и те же порядки, как где-то там у него в углу. Англичане народ очень, напротив, умный и весьма широкого взгляда. Как мореплаватели, да еще просвещенные, они перевидали чрезвычайно много людей и порядков во всех странах мира. Наблюдатели они необыкновенные и даровитые. У себя они открыли юмор, обозначили его особым словом и растолковали его человечеству. Такому ли человеку, да еще члену парламента, не знать, где вставать, где сидеть? Да нет страны, в которой этикет имел бы большее приложение, как в Англии. Придворный, например, английский этикет есть самый сложный и утонченный этикет в мире. Если этот англичанин член парламента, то, конечно, слишком мог научиться этикету из одного того уже, как один парламент – нижний сносится с другим – высшим. И именно в том смысле: кто перед кем может сидеть, а кто перед кем обязан вставать. Если он при этом и член высшего общества, то опять-таки нигде нет такого этикета, как на приемах, обедах, балах английской аристократии во время ихнего лондонского сезона. Нет, тут совсем другое, если судить по тому, как изложен анекдот.

Тут английская гордость, но не просто гордость, а с заносчивым вызовом. Этот «друг России» не может быть большим ее другом. Он сидит, смотрит на русских офицеров и думает: «Господа, я знаю, что вы львы сердцем, вы предпринимаете невозможное и исполняете его. Страха перед врагом в вас нет, вы герои, вы Баярды все до единого, и чувство чести вам знакомо вполне. Не могу же я не согласиться с тем, что своими глазами вижу. Тем не менее, я англичанина вы только русские, я европеец, а перед Европой вы обязаны «деликатностью». Какие бы вы львиные сердца ни носили в себе, а я все-таки высшего типа человек, чем вы. И мне это очень приятно, особенно приятно изучать «деликатность» вашу передо мной, врожденную и неотразимую, без которой русский не может смотреть на иностранца, тем более на такого иностранца, как я. Вы думаете, что это всё мелочи; да мелочи-то и утешают меня, весьма забавляют, я поехал прогуляться, я слышал, что вы герои, и приехал посмотреть на вас, но ворочусь все-таки с убеждением, что, как сын Старой Англии (тут у него дрожит от гордости сердце), я все-таки на свете первый человек, а вы всего лишь второстепенные…»

Всего любопытнее в вышеприведенном факте последние строки: «Офицер окинул его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнулся слегка, пожал плечами и беспрекословно помог одеть пальто. Конечно, более ничего и не оставалось сделать». Как так: «конечно»? Почему более ничего не оставалось сделать? Напротив, именно можно было сделать совершенно другое, обратно противуположное: можно было «окинуть его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнуться слегка, пожать плечами» и – отойти мимо, так-таки и не дотронувшись до пальто, – вот что можно было сделать. Неужели нельзя было заметить, что просвещенный мореплаватель фокусничает, что тончайший знаток этикета ловит минуту удовлетворения мелочной своей гордости? То-то и есть, что нельзя было, может быть, спохватиться в тот миг, а помешала именно наша просвещенная «деликатность» – не перед англичанином этим деликатность, не перед членом этим парламента в каком-то пробковом шлеме (какой такой пробковый шлем?), – а перед Европой деликатность, перед долгом европейского просвещения «деликатность», в которой мы взросли, погрязли до потери самостоятельной личности и из которой долго нам не выкарабкаться.

Нельзя не согласиться с этим глубоким выводом великого русского писателя о собственно русском отношении к Европе. Оно всегда было излишне деликатным, что порождало у иностранцев ложную уверенность в своем безусловном превосходстве над Россией.

Высокомерное отношение к нам со стороны Запада – дело не новое. Копаясь в архивах, я смог в этом лично убедиться. Интересные свидетельства на сей счет привел в изданной в 1871 году книге «Россия и Европа» замечательный русский философ и биолог Николай Данилевский:

Вот уже с лишком тринадцать лет, как русское правительство совершенно изменило свою систему, совершило акт такого высокого либерализма, что даже совестно применять к нему это опошленное слово; русское дворянство выказало бескорыстие и великодушие, а массы русского народа – умеренность и незлобие примерные. С тех пор правительство продолжало действовать в том же духе. Одна либеральная реформа следовала за другою. На заграничные дела оно уже не оказывает никакого давления. И что же, переменилась ли хоть на волос Европа в отношении к России? <…> Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом;а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся общественное мнение Европы.

Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды.

Для этой несправедливости, для этой неприязненности Европы к России, сколько бы мы ни искали, мы не найдем причины в тех или других поступках России, вообще не найдем объяснения и ответа, основанного на фактах. Тут даже нет ничего сознательного, в чем бы Европа могла дать себе самой беспристрастный отчет. Причина явления лежит глубже. Она лежит в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют инстинкт народов.

Надо признать, что все советское общество в середине 1980-х годов пребывало в состоянии политической девственности и ожидания немедленной благодати, коей Запад должен был наградить наш народ за примерное рвение к демократическому идеалу. Излишне эмоциональный, распахнутый всему миру характер молодой русской нации толкал ее на все «новенькое и модненькое», что нам подсовывали на Западе.

То, что в Европе считалось всего лишь гипотезой, в России принималось на веру без малейшего обсуждения. Любая европейская теория превращалась в России в аксиому, потом становилась мировоззренческой догмой, а затем и новой политической реальностью. Так было на Руси и в допетровские времена, и в эпоху Петра Великого, и при декабристах.

«Призрак бродит по Европе», – писали Карл Маркс и Фридрих Энгельс в своем «Манифесте» про бездомную коммунистическую идеологию, которую так и не захотел приютить у себя ни один европейский народ. Зато в России эта «нелегальная иммигрантка» быстро всех очаровала и стала полноправной хозяйкой на долгие десятилетия. Примерно то же самое произошло и в годы перестройки. Под лозунгом борьбы за «общечеловеческие ценности» СССР сбежал из зон своего влияния в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке, Африке, но главное – в Восточной Европе и на Ближнем и Среднем Востоке. Свою собственность в этих странах он бросил на разграбление, а своих друзей – на растерзание. Затем под лозунгом борьбы за «новое мышление» СССР развалился сам.

До сих пор не могу понять, как советское руководство, санкционировавшее объединение германской нации, не только не получило заметных политических и материальных дивидендов (не личных, конечно), но и оставило свою страну в огромных долгах перед Западом. Как можно было верить на слово американцам, обещавшим Горбачеву, что объединенная Германия не войдет в состав НАТО, а сам альянс не будет расширяться на Восток? За результаты таких «переговоров» в любой другой стране таких начальников вздернули бы на ближайшей березе, но только не в России, где можно воровать и предавать и при этом рассчитывать не только на снисхождение, но и на почет и уважение.

За время работы в КМО СССР я смог дважды лично убедиться в том, что западные спецслужбы, практически не стесняясь, использовали «молодежные связи» для организации подрывной деятельности против двух федеративных государств – нашего и югославского.

Первый случай я наблюдал в августе 1989 года на «Всемирной молодежной встрече за свободу и демократию», которая проходила на обширных площадях промышленной выставки в Париже. Туда приехала гигантская «делегация советской молодежи», средний возраст которой, по моим расчетам, составлял 45 лет. В ее состав «в духе времени» по поручению ЦК КПСС были включены представители националистических движений прибалтийских республик – народные фронты Латвии и Эстонии плюс «Саюдис». Каково же было мое удивление, когда эти сукины дети, приехавшие в столицу Франции за счет СССР, в компании каких-то хиппи тут же устроили у павильона нашей делегации митинг протеста против «советской оккупации Прибалтики». Несмотря на запрет Москвы устраивать скандал, я немедленно распорядился вышвырнуть этих политических жиголо из оплаченной нами гостиницы и, переполненный чувством уязвленного патриотизма, спустил одного из них с лестницы. Однако английская делегация немедленно пригрела у себя этих оппортунистов, предоставив им возможность выступать на полуофициальных мероприятиях от имени «свободолюбивых балтийских государств».

Примерно то же самое, только в еще более циничной форме, творили западные спецслужбы с югославской делегацией, буквально разрывая ее на части и предоставляя словенцам, боснийцам и хорватам возможность организовать свои отдельные от Югославии павильоны. Известно, что гражданские войны начинаются на ярмарках и рынках, вспыхивая на почве бытовой ссоры. Не думаю, что организаторы встречи и те, кто стоял за ними, об этом вдруг позабыли.

Второй случай открытой игры западных спецслужб против единства СССР с использованием «молодежных связей» произошел на моих глазах буквально два месяца спустя. Я проходил краткую недельную стажировку в Лондоне по линии Атлантической ассоциации молодых политических лидеров. Оставшись допоздна в библиотеке штаб-квартиры Ассоциации, я стал невольным свидетелем оживленной беседы, которую вели люди в штатском с одним из секретарей ЦК комсомола Украины. Это даже была не беседа, а смесь вербовки с инструктажем на тему, как и когда украинцам надо покидать советскую «тюрьму народов» и что Запад их «в случае чего» в беде не оставит. Это была осень 1989 года, когда еще практически никому в здравом уме не приходила мысль о возможности скорого падения СССР.

Планомерная обработка западными спецслужбами партийно-комсомольских кадров Прибалтики, Украины и закавказских республик шла вовсе не с целью вербовки в их среде «агентов влияния» или «пятой колонны» Запада. Это было не главное. ЦРУ к тому моменту уже застолбило серьезные позиции в кругу куда более влиятельных советских «шишек» – членов Политбюро, «убеленных благородной сединой» секретарей ЦК.

Западным спецслужбам требовалось «пушечное мясо»– молодежь, готовая к антирусским погромам или по крайней мере к активным уличным действиям, способным раскачать единство СССР. Поэтому, что бы мне ни говорили мои европейские и американские коллеги сейчас, я знаю точно, что Запад приложил максимум усилий для разжигания межнациональной розни в СССР.

Впрочем, и в наше время эта политика не пошла на убыль. Приведу пример, самый что ни на есть свежий. В канун нового 2009 года я купил в Брюсселе DVD с фильмом Transporter-З, снятым по сценарию Люка Бессона и Роберта Марка Камена. Сюжет, как обычно, незамысловат, зато много мордобоя и бессмысленной жестокости. Однако вот что любопытно. Главная героиня фильма, некая украинская девушка, доказывает возлюбленному свою неповторимость и национальную идентичность, демонстрируя свою голову и пышную грудь и заявляя, что, мол, в этих местах украинцы отличаются от русских.

Зачем эта глупость вошла в сюжет фильма? Зачем нужно было так провокационно политизировать обычный туповатый боевик? А может, ради этой сцены он и снимался?

Жаль, очень жаль, что Европа скорее посчитает «своими» африканцев или арабов, но только не русских. И это несмотря на то, что именно русский народ внес колоссальный вклад в развитие общеевропейской культуры и истории! Неужели Анкара и Тирана (столицы стран – членов НАТО) более европейские города, чем Москва и Санкт-Петербург?

С другой стороны, если посмотреть на происходящее сейчас в Европе, то в общем-то удивляться не стоит. Колоссальное нашествие нелегальной миграции, предание забвению собственных «исторических камней» и истории, безудержное расширение евроатлантических структур на Юг и Восток – это поистине самоубийство европейской культуры. Как могли европейские политики при подготовке проекта европейской конституции из-за ложного понимания термина «терпимость» пойти на то, чтобы вычеркнуть из текста упоминание о христианских корнях европейской цивилизации! Это прямое предательство будущего Европы! При всем моем уважении к исламу и другим цивилизационным и культурным ценностям я бы все же не хотел, чтобы собор Парижской Богоматери ожидала судьба Софийского собора в Константинополе.

Европейские политики спокойно взирают на продолжающуюся деградацию культуры и искусства, на навязанный из-за океана культ тупой жестокости и исторического цинизма. Недавно в Европе настоящий ажиотаж публики вызвало появление на экране очередного «шедевра» Квентина Тарантино «Бесславные ублюдки». В этом фильме, посвященном Второй мировой войне, группа американских головорезов еврейского происхождения беспощадно вырезает батальоны немцев, снимая со своих жертв скальпы. Затем они взрывают парижский кинотеатр с сидящими там Гитлером, Геббельсом, Борманом и др. Короче, эти «бесславные ублюдки» выигрывают мировую войну.

То, что режиссер фильма, прославленный, в отличие от своих героев, циник Тарантино, забросив гангстеров и вурдалаков, грубо берется за тему самой страшной в истории Европы и мира войны – это еще полбеды. А вот то, что брюссельская публика, чьи отцы и деды в этой войне, мягко скажем, особым героизмом не отличились, аплодировала стоя, приветствуя киношную мерзость Квентина, – вот это вызывает чувство крайней обеспокоенности морально-нравственным состоянием европейской общественности. Про историческую память Европы я уж и не говорю.

Нынешняя европейская бюрократия, к сожалению, в массе своей отличается безволием и беспринципностью. В ее среде практически нет людей, способных воспринимать единую Европу как глобальный цивилизационный проект. Они – обычные пожарные, еле успевающие заливать очередное политическое воспламенение. Но видения европейской перспективы у них нет, да и память слабовата.

Практически той же болезнью страдал политический класс СССР в 70–80-е годы прошлого столетия. Имея огромные ресурсы, он их глупо транжирил, разлагаясь морально и политически. Мог ли комсомол – единственная на тот момент всесоюзная политическая молодежная организация, насчитывавшая в своих рядах 25 миллионов молодых девушек и юношей, имеющая огромные финансовые ресурсы и собственность, – эффективно противостоять угрозе междоусобицы, способной разнести союзное государство в клочья? Нет, уже не мог. Республиканские ЦК комсомола были напичканы молодыми карьеристами, воспитанными в шовинистическом антирусском духе, а высокопоставленные сотрудники центрального аппарата в Москве (как, например, бывший комсомольский активист Михаил Ходорковский) в годы перестройки занимались только личным бизнесом.

Старинные московские особняки, отобранные в 1917 году у бывших владельцев – дворян и фабрикантов – и переданные в распоряжение различных комитетов молодежных коммунистических организаций, с приходом к власти Бориса Ельцина незаметно приватизировались аппаратчиками под офисы своих банков и контор. При этом бывшие первые секретари этих многочисленных райкомов-горкомов, не меняя прежних кабинетов и длинноногих секретарш, становились «ударниками капиталистического труда». Доходы от хозяйственной деятельности собственных туристических агентств и многотиражных газет, ежемесячные добровольно-принудительные членские взносы миллионов рядовых комсомольцев – все это конвертировалось в твердую американскую валюту. Через будапештский офис Всемирной федерации демократической молодежи (молодежного Коминтерна) и пражский офис Международного союза студентов эти деньги уводились из страны на счета ливанских банков и бесследно исчезали. Чуть позже на этих украденных «комсомольских взносах» разжиреет поколение «новых русских», вылупившееся из скорлупы недавних комсомольских вожаков. Именно они «по остаточной совести» будут за гроши скупать экономику великой державы.

Я откровенно недолюбливал всю эту гнилую публику, которая, как свора шакалов, набросилась на наследство ВЛКСМ. Безыдейные циники, лжецы и клятвопреступники– такую смену подготовили себе древние ящеры Политбюро. Эти же мерзавцы составляли и «группу скандирования» словоохотливых «отцов перестройки». С такими «верными сынами» Отчизна не могла не свалиться в штопор.

В конце 1989 года на службе появилась первая серьезная проблема: меня как заведующего сектором международных организаций заставляли вступать в КПСС, а я категорически не хотел этого делать. Возможно, раньше я, «как все», так бы и поступил, но перестройка и все окружавшее меня вранье окончательно отбили во мне охоту продолжать знакомство с советскими коммунистами. Поэтому я решил уйти из КМО.

К тому времени я уже пользовался уважением в коллективе, считался хорошим специалистом в международных делах. Видимо, поэтому партком аппарата ЦК ВЛКСМ решил со мной не связываться, всем уже было ни до чего, и скандал как-то быстро замяли. Но вскоре случилось нечто такое, что окончательно вывело меня из равновесия.

В КМО СССР существовала негласная традиция, согласно которой переговоры с участием «большого начальства» (секретарей ЦК ВЛКСМ) наши работники должны были обеспечивать самостоятельно, не прибегая к услугам профессиональных переводчиков. Это было вызвано не столько степенью откровенности беседы, сколько желанием подчеркнуть статус приема «на высоком уровне». Действительно, когда я лично заводил в гигантский кабинет секретаря ЦК очередного «заморского гостя», многозначительно оставляя в приемной штатного переводчика, иностранец начинал откровенно смущаться, восстанавливая способность здраво воспринимать мир только к середине разговора. Проблем даже с самым сложным переводом я не испытывал. Свободное владение испанским и французским языками было неотъемлемой частью моей профессии.

В этот раз я должен был переводить беседу делегации испанских социалистов с только что назначенным из провинции новым секретарем ЦК комсомола, о котором ходили слухи, что он – «большой демократ горбачевского розлива». Все шло как обычно, беседа уже подходила к концу, но вдруг комсомольский босс, как бы невзначай, решил в подтверждение своей мысли привести цитату из Евангелия от Матфея. Артистично закинув голову назад и прикрыв ладошкой глаза, отразившие секундный порыв глубоко верующего человека, он стал на память читать отрывок из Священного Писания.

Я был поражен. Я даже не мог себе представить, что среди этих прожженных бюрократов и циников можно встретить действительно тонкого, интеллигентного человека, да еще и ревнителя христианской веры. Кроме того, я был уязвлен, так как точно не ожидал такого оборота дела и не был готов идентично перевести евангельский текст.

Сообразив, что от нового секретаря ЦК можно ждать и других сюрпризов и невольных подвохов, я перечитал Евангелие на всех доступных мне языках, чтобы в случае чего быстро сориентироваться по тексту и не подвести моего нового кумира. Я ждал нашей новой встречи, я был готов расшибиться в лепешку, лишь бы мудрые слова и пламенная аргументация этого благородного человека могла дойти до помутненного сознания его иностранных собеседников и обратить их в нашу веру.

Я вдруг почувствовал себя рыцарем, призванным моим сюзереном Ричардом Львиное Сердце отправиться в дальний крестовый поход в Палестину ради освобождения от неверных Гроба Господня.

Но очередной «облом» моих романтических чувств не заставил себя долго ждать. Нет, мой кумир по-прежнему звал меня, по-прежнему вскидывал голову и закатывал полные слез глаза, и… по-прежнему цитировал один и тот же отрывок из Евангелия от Матфея. Библии он вовсе не читал, а фокус с Евангелием проделывал с целью личного «пиара». Кумир оказался обычным комсомольским плутом, одной из тех мертвых душ советской партноменклатуры, что всплыли на поверхность мутной воды перестройки.

Не желая более иметь дела с этим планктоном, я решил уйти из КМО СССР окончательно.

Но только сейчас я понимаю: а может, это сам Господь послал мне этого комсомольского пройдоху, чтобы заставить меня перечитать Евангелие сразу на трех европейских языках?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю