Текст книги "Что мне думать завтра"

Автор книги: Дмитрий Михин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Дмитрий Михин
Что мне думать завтра

1

Скоро начнется эфир. А пока в студии радиоэфира сидят за столом напротив друг друга двое немолодых мужчин. Быть может, под пятьдесят или шестьдесят лет. Перед каждым на столе стоит микрофон и куча бумажек, которые беспорядочно, какие-то разрозненно, занимали место на столе перед их ноутбуками. На заднем фоне видно несколько больших экранов, расположенные вдоль стены в одну полосу, близко примыкая к друг другу. На каждом из них показывается статичная картинка с логотипом их радио и его названием. Радио «Послание». Логотип изображает собой два полушария мозга, разъединенных, на которые надели наушники, а между самими полушариями расположена студия и так же в центре за столом два силуэта ведущих.

Ведущие, сидящие в креслах, о чем-то ведут речь. Мы не можем знать о чем, так как эфир еще не начался и звук заглушен. Еще пять минут до начала. Невольно начинаешь обращать внимание на то, как одеты ведущие: одеты они солидно, в пиджаках, цвет которых нейтрален, не заставляя взгляду остановиться на нем. На шее у каждого висят наушники. Затем опять по кругу: бумаги, микрофон, стол, экраны позади них, неперестающий бить в глаза логотип. В итоге приходится вернуться взглядом к общему плану и смотреть на немую сцену, где мы видим, как один, наклонившись корпусом ко второму ведущему, рассказывает что-то, а тот, откинувшись на кресло, закинув одну руку за спинку, казалось, что внимательно слушал его. Вообще, по их лицам и жестикуляции можно сказать, что разговор был спокойным, ненапряженным. Мило беседовали, местами даже улыбались, видимо, прозвучала шутка или еще какая смешная фраза. Впервые оказавшись на этом эфире и видя этих достопочтенных людей, мы бы подумали, что это хорошие приятели. И пока трансляция пребывает в таком перерыве, открывается какая-то другая сторона вещания. Странно, а может и нет, что тебе дают пронаблюдать, прежде чем начнется их работа, за тем, что они делают вне этого эфира. Нам может показаться, что сейчас происходит нечто настоящее, что интереснее эфира, но, показывая, они все же не раскрывают этого, догадываясь, что мы заметили. Какой же соблазн делают они, оставляя картинку и убирая звук.

Слышно некое музыкальное оповещение о начале эфира. Двое ведущих усаживаются поудобнее, поправляют на столе бумаги, начинают двигать «мышью», всматриваясь в экраны ноутбуков, и, наконец-то, надевают свои наушники.

– Доброе утро! В эфире радиостанция «Послание». Вас приветствуют его ведущие: Олег Затворин и Александр Разваденский. Сегодня будем обсуждать новости, новости и еще раз новости. Как вы уже знаете, будем говорить о недавно минувшем, о том, что сегодня уже произошло. Ну и погадаем, зрители, немного погадаем мы с Затвориным. Не так ли, Олег?

– Безусловно.

– Отлично! Впрочем, все как всегда. А вы, дорогие зрители и слушатели, не забывайте присылать нам свои письма и звоните нам в студию на номер +7999… И напомню нашим слушателям, что у нас ведется еще трансляция на нашем сайте, где вы можете увидеть нас жи-вьем!

– Итак, Олег Затворин, о чем бы вы хотели поговорить, с чего начнем?

– Хотелось бы, ну ты знаешь, Саш, прежде всего… – открыв свой футляр для очков и надев очки, он взял в руки листки и стал с задумчивым видом перебирать их.

– Пока вы ищете нам тему для обсуждения, я бы хотел вам напомнить.

– Что? – отвлекшись на секунду от листков, посмотрел на него поверх очков.

– Олежа, вы помните, вчера какой возник у нас спор?

– Это какой же?

– Ну же, Олежа, мы, вернее, я затронул тему, касающуюся нашей журналисткой проблемы, хотя еще и непонятно проблема ли это. Ну в общем-то, что правда, правдивые данные, любая информация, поступающая из информационного источника, – это такой же продукт потребления, как те, что стоят на прилавках магазинов. Никто не смотрит на правду, какой бы правдивой она не была бы.

– Ах этот спор, знаете, Саш, все же не соглашусь.

– Итак?

– Должен отметить, что людей всегда интересовала правда. Случись какое-либо происшествие, преступление, и каждый уже хочет знать, кто виновен в этом. Мы знаем много случаев, когда кому-то нужна помощь в разрешении ситуации, когда человека обманывают, пренебрегают его правами. И тут – журналист, который расставляет все по местам. А использует он для этого такой инструмент как слово. Все мы хотим справедливости в исполнении законов, дающих защиту наших прав. Поэтому нельзя рассматривать правду как продукт, который можно «сделать», тогда получится сфабрикованное дело – и это уже не правда. А правда сама по себе не зависит от нашего вмешательства. Что мы не делай, а она будет.

– Пожалуй, можно так сказать. Но поймите: да, каждый хочет справедливости и узнать правду. Ведь можно одно выдать за правду, и оно уже навсегда останется правдой.

– Вы меня удивляете, Саш. Как вы, журналист, можете такое говорить? Это наша работа, чтобы одно не было правдой, если таковой не является.

– Это да, но вы не даете мне договорить.

– Прошу.

– Спасибо. Что если то, что журналист объявляет правдой, проверив, что она достоверна, все равно не является правдой, и получается, что он создал лишь продукт, который назвал правдой, сам об этом не догадываясь?

– Саш, ну что ты такое говоришь? Столько лет заниматься журналистикой. И ты мне сейчас это всерьез говоришь?

– Да! Вот решил тебя удивить.

– Прекрати, мы тратим эфирное время попусту.

– Вовсе нет, как раз если мы будем вести его как положено, со всеми этими бумажками, то – сколько еще мы выдадим небылиц за правду?

– О боже. Давайте теперь завершим наш эфир.

– К чему же? Пускай люди знают.

– Вот поэтому лучше завершить.

– Олежа, не зли меня. Мы так и не решили наш спор.

– О, а в этом есть смысл?

– Как и, впрочем, во всем, что мы вещаем, да и не только мы.

Сделав паузу и внимательно посмотрев на Разваденского, Олег сказал:

– С каждым эфиром мне все больше мерещится правда в твоих устах.

– А ведь когда-то мне это было необходимо. Но вот что мерещится нашим зрителям и слушателям – это уже загадка.

– И где же получить ответ на эту загадку?

– А ответ вы получите после рекламной паузы, никуда не уходите, мы скоро вернемся к нашим радиослушателям.

Звук затихает. Ведущие снимают наушники и опять ведут о чем-то беседу. Мы снова не слышим. Но зато теперь слышно рекламу, которая нам неинтересна и ни о чем не говорит. Важно заметить, что, смотря на ведущих и их студию, наблюдая за каждым их движением, мы через слух воспринимаем иную информацию, рекламу. Уже несоответствие. Далее за рекламой следуют свежие новости. Поначалу идут неприметные и маловажные нам новости. Но затем голос сообщает, что сегодня обнаружен мертвый популярный блогер. По полученной информации неизвестна причина смерти. Мы не отводили глаз от ведущих, пока слушали это известие. Услышали мы то, что нам неприятно и вызывает сочувствие и некую долю горечи. Однако видим перед собой другую ситуацию: два радиоведущих, занятые задушевной беседой с чашечкой кофе, и в их настроении, выражениях лиц нету того сопереживания, которое должно было бы последовать за полученной информацией. Они еще не в курсе. Но мы в курсе. Мы стараемся проецировать свое настроение на них. И для нас их непринужденный разговор, лишенный тех переживаний за неизвестную им смерть блогера, есть тоже реакция на эту новость. Отчего нам уже невольно хочется их осуждать либо наше восприятие от услышанной новости снижается, либо совсем никак не проявляется.

Перерыв заканчивается. Студия вновь возвращается к нам.

– Нам сообщают, что сегодня обнаружили мертвого блогера. Ты что-нибудь знаешь о нем?

– О нем нет. Но уже представляю себе.

– А что-то знаешь о них, блогерах, какие видео снимают?

– Да, довелось смотреть.

– И чем народ забавляют?

– Нашей работой.

– Правда?

– К сожалению, да.

– Придется все-таки ознакомиться и узнать этого блогера поподробнее.

– Тернистый путь, однако, тебя ждет.

– Что? Все-таки есть что-то хуже нашего с тобой эфира?

Затворин косо посмотрел на своего коллегу.

– Ну хорошо, я разузнаю об этой блогерской тусовке, но готов поспорить, что их деятельность ничем не отличается от нашей.

– Саш, ты серьезно?

– Ну а что мне еще остается делать? Мы же оповестили зрителей, что будем предсказывать. Вот мое предсказание.

– Ну а мне и добавить здесь нечего.

– Кроме того, что наш эфир подходит к концу. Мы благодарим, что вы нас слушали. С вами были Олег Затворин и Александр Разваденский. Увидимся завтра, до скорых встреч.

Ничего не слышно. И ничего не видно. Лишь черное окно перед нами.

2

В Московском общежитии №2 института N, в комнате 342, проживает студент пятого курса, зовут его Илья Просковин, оставшись второй раз на том же курсе. Живет он пока один. Все, кто с ним жил все это время, а таких было много, уже закончили учебу, либо отчислились, либо перевелись.

Сейчас как раз то время, когда первокурсники должны заселиться. Поэтому он, лежа на двухъярусной кровати, на верхней койке, положив ноутбук себе на живот, ждал новых соседей и посматривал в «Воткате» паблик, так называемый «Подслушано», студентов института, где оставляли посты люди, которые, собираясь поступать, спрашивали о самом институте, об общежитии, о преподавателях, о направлении, ну и так далее. Но его интересовали не сами вопросы, хотя были довольно забавные, и, конечно, он не собирался на них отвечать. Самое занимательное было – это ответы других студентов. Только ради этого можно и нужно смотреть этот паблик.

Спрашивали разное: сложно учиться или нет, можно ли попасть на бюджет с такими-то баллами, какая стипендия, как распределяют по общежитиям. И все это, кстати, как правило спрашивается анонимно. Один пост был такой:

Подскажите, пожалуйста, какие общежития? И если можно скиньте фото.

Тут же идут комментарии от нескольких людей по очередности:

– Вьетнам!

– Общежитие мечты!

– Четвертая норм, а остальные – говно!

Или был еще такой пост:

Девушке пойдет учеба по специальности автоматизация и робототехника?

Ответили:

– Самые лучшие девушки только на этих направлениях и учатся.

– Странно, если писала девушка, что она переживает пойдет ли ей учеба. Так-то девочки учатся далеко не хуже, а иногда и лучше мальчиков.

– Лучше сразу иди борщ варить и личинусов рожать с такими вопросами. Чем мозг девушек отличается от мужского? Ты думаешь, что девушки менее способны осваивать технические науки? Все очень индивидуально, как у парней. Чмок в лобик!

– Ну как минимум женский меньше мужского. Но в то же время у женщин лучше развита память.

– Мозг кита вообще самый большой, но это не дает ему ума, а память – это навык, который развивается путем тренировок.

Другой пост:

С баллами 226 (матем., русс., ИКТ) реально ли поступить на 07.06.02?

– Конечно.

– Поступишь, конечно.

– В первой волне без проблем.

– Одумайся.

Следующий пост:

Такой вопрос. А какого размера у вас кровати? Только сейчас задался этим вопросом. Я почти два метра. И отсюда вопрос. Не будут ли ноги свисать с кровати?

– Вот это я понимаю у людей проблемы.

– Если что – можно поставить табуретку и на табуретку положить подушечку. Смекалочка!

– Если будут свисать, то в другой универ пойдешь?

– Есть вариант, что на втором ярусе придется спать, тогда шкафчик с собой захвати.

– Ну, надеюсь сосед адекватный попадется. Уступит, если будет меньше ростом.

Проматывает вниз страницу, и такой вот пост:

Поступаю в этом году. Когда подавал документы, какая-то женщина (преподаватель, от нее пахло табаком) сказала, что не стоит поступать на прикладную информатику, так как с ним что-то происходит неладное. Объясните в чем дело?

И ни одного комментария к этому посту.

Он пролистывал дальше и читал кучу других постов, что-то пропускал и думал:

«Да уж, из года в год все меньше и меньше забавных постов, что-то даже не меняется, и что самое обидное: наши студенты все больше отвечают по существу. Совсем никакой сообразительности! Вот пишут свои длинные, никому ненужные ответы, все разъясняют, объясняют этому школьнику, развеивая всю эту сложную конструкцию общежития. Зачем эти прямые ответы. Ей богу, как будто не студент отвечает, а препод, который хочет показать, что у нас тут все мило и прекрасно. Нужно же больше интриги, больше абсурда. Стыдно мне становится за этих студентов. Чему они научат эту молодежь! Посредственности! Вот читаю комментарии. И сколько уж тут умников. Человек еще не поступил, а ему уже говорят, чего не делать. Не лениться! Ходить на пары! Учиться! Господи, остановите эту планету, я сойду с нее! Во что они хотят превратить студенческую жизнь!»

В дверь кто-то постучался.

«Нихрена себе, кто-то додумался постучаться. Наверное, перваки. Как-то обычно сразу заходят».

Решили повторно постучать.

«А че я им не скажу «войдите». Интересно, а сколько еще они так смогут простоять».

Стук прекратился. Недолго затишье длилось, и постучали еще раз.

«Блин, вот я сразу не ответил им, и теперь совсем не хочется им открывать».

Но за дверью все же не перестают стучать.

«Боже, что за терпилы. Оттого, что они продолжают это делать, я бы им не открыл дверь никогда!»

Стучать перестали и вовсе.

«Не выдержали. Видимо, пошли к заведующей. Вот только этого не хватало. Ладно, скажу, может, еще не ушли».

– Входите, милости просим.

Дверь открывается медленно с какой-то боязнью увидеть, что за ней. И в комнату входят три первокурсника. Чувствуют себя неуверенно, робко. Так и остались стоять у этой двери, озирая свое новое жилье. Один из них даже как-то жалостно и обреченно закрыл за собой дверь.

Сейчас такой момент настал, когда всем надо на друг друга молча посмотреть. Спрашивая друг друга взглядом, что им дальше делать. И на это все смотрит Илья со стороны и думает:

«Ну и чмошники какие-то попались. Так и будут стоять в проходе?»

Один из них, заметив наконец-то Илью, сказал тихо, покачав головой.

– Здрасьте.

Остальные двое подхватили за своим будущим однокурсником и так же поздоровались.

Илья удивился.

«Здрасьте? Я что, так стар? Еще так обращаются, будто ко мне лабу пришли сдавать».

Им он ничего не ответил до того, пока не спросил.

– А вы так и будете стоять?

На что они его спросили.

– Можно обустраиваться?

– Нет.

Так и стали стоять как вкопанные.

«Теперь они не знают, что им делать, – подумал Илья. – Ладно, надо бы сказать им, что делать, а то совсем ничего не могут сами. Да, таких я еще не встречал».

– Да забивайте уже койки и места.

Впереди них стоявший высокий толстый и сутулый, видимо, был настолько нерешительный, что протянул руку вперед, тем самым показывая, что он пропускает тех двоих, дает им право первыми выбирать.

Вроде как, все выбрали себе кровати, только сутулый не выбрал. Ему досталась нижняя койка двухъярусной кровати.

Когда он к ней подошел, как-то нечаянно посмотрел на Илью снизу-вверх, который вальяжно лежал на своей койке.

– Ну и че ты пялишься на меня? – пренебрежительно спросил Илья.

– Ничего, – ответил он испуганно, и глаза приобрели потерянный вид.

Илье он сразу не понравился.

Когда открыли шкаф, оказалось, что нету полок, есть только перекладина, на которой висят вешалки с одеждой, а на днище шкафа, в углу, валяются вещи, в одну кучу, скомкано и все вперемешку.

Они озадаченно спросили Илью.

– Тут полок нет. Куда вещи складывать?

– Да так бросайте вниз. Сделайте свою кучку, чтобы шмотки наши не перемешались.

Им эта идея не понравилась, поэтому они пока оставили свои вещи в сумках.

– А почему нету здесь стола? – кто-то спросил.

– А зачем?

– Ну а на чем есть, делать задания там по институту?

– Ну если вам так нужен стол, то можете обратиться к заведующей. Она вам выдаст.

Студенты стали дальше рассматривать.

– А микроволновки че нет?

– Она-то зачем? Кухня же есть.

Студенты немного опечалились. Так они стали повторно осматривать комнату, отмечая, чего еще могло бы им не хватать.

В целом комната была, конечно, неказиста, требовался ремонт, да и убраться не помешало бы. Все вещи глубоко старые: всякие тумбочки, тот же шкаф, кровати, маленький стол, за которым может уместиться только один человек. Все это еще с советских времен. На стенах отходят местами обои, по чистоте своей напоминающие тряпку для мытья полов. Кстати, пол настолько грязный, что неплохо было бы помыть, но все эти разводы, пятна уже скорее не отмыть. Окна в комнате были формы квадрата и располагались они ближе к потолку и шли вдоль всей стены, создавалось впечатление, что живешь в подвале, да и потолок низкий. Окна тоже были чем-то забрызганы, где-то даже краской, потерявшая цвет. Страшная люстра, вся покрытая пылью, висела на потолке, так и думаешь, что она вот-вот упадет, и то одна лампочка работает. Не было также холодильника. В общем, все казалось неопрятным и угнетающим, и очень тесно для четверых. К этому приходилось привыкать.

Пока новые соседи устраивались, Илья спросил.

– Парни, вы перед тем как поступить в этот институт, не писали ничего в «Подслушано», не спрашивали?

Они повернулись к нему и скептично ему ответили.

– Нет.

– Ну это даже хорошо.

«Блин, а ведь с ними не о чем разговаривать. Ладно, с одним уже все понятно. А вот что из себя другие два чмошника представляют – непонятно».

Неожиданно для всех открылась дверь и в комнату влетела, чуть ли не ворвалась студентка. Жила она в соседней комнате, четвертого курса, звали Ниной. Одета была просто: в белой майке, через которую просвечивался ее лифчик, в коротких голубых шортах и в шлепанцах, которые больше всего выделялись из всего ее наряда, они и выглядели ярче, и рисунки на них какие-то вызывающие, – все это не шло в совокупности с остальной ее ничем непримечательной одеждой.

Когда она вошла, сначала она посмотрела своим свирепым взглядом на новых студентов, что те аж подумали, что их пришли убивать. Но не найдя среди них виновника, она резко повернула голову в сторону – так, что ее каре черных волос при повороте забавно прыгало, отчего она выглядела еще агрессивнее и в то же время проявлялась какая-то детская непринужденность. Увидев своего обидчика, казалось, что эта маленькая девчушка начнет крушить и ломать все и всякого, кто даже непричастен.

– Нинка, то, что ты ищешь, уже не в моей власти.

– А ну верни, падла!

– Блин, Нинка, – заулыбавшись, словно его взбодрило, он сказал, – когда ты так злишься, так и хочется тебя расцеловать.

– Я тебе щас все тут разнесу!

– Этот весь хлам? Да ты ж к нему не притронешься своими бережливыми ручонками. Оставь это. Смерть за тебя все это сделает.

– Так, где мои щипчики для ногтей?

– Не знаю, наверное, уже по всей общаге гуляют, я же сказал, что они уже не в моей власти.

– Придурок! Как я теперь должна их себе вернуть?

– Никак. Эх, Нинка, как ты не понимаешь, нету такого понятия «мои вещи». Они должны принадлежать всем. Здесь нету собственности. Ничего нам не принадлежит. Даже наша жизнь.

– Давай тогда я у тебя что-нибудь заберу. Как тебе понравится?

– Да пожалуйста, бери мои носки нестиранные неделю.

– Не смешно! Что мне делать?

– Узбогойся, они тебе сами вернутся.

– Здесь никогда вещи не возвращаются людям!

– Тогда смирись и радуйся, что кому-то они пригодились.

– Еще чего! Короче, ты мне теперь должен щипчики!

– Ну лан. Нинка, еще такой вопрос.

– Что тебе? – все еще сердясь на него.

– А ты меня хочешь?

– Да пошел ты, у меня парень вообще-то есть, – сморщив брови, уже начинала уходить.

– В смысле парень? Нинка, ты че, охренела?

– Чей-то я охренела? – вытянула она шею и выпучила на него глаза, уперев руки в бока.

– Я как-то не помню, чтобы я давал на это разрешение.

– Да кто ты такой, чтобы я у тебя спрашивала? Тебя это не касается!

– Как же тебе не стыдно. И все это лишь мне на зло? Ладно я, но себе зачем портишь жизнь? А если я тебе лайк поставлю под фото, захочешь меня?

– Ой, все!

– Нинка.

– Ну че тебе еще?

– Я тебя обожаю, – расплылся в широкой улыбке Илья.

Она нарочито притворно делает ему улыбку и с гордо приподнятой головой выходит из комнаты.

Илья тут же полез в ноут смотреть, что у нее за парень такой, и обратился к будущим студентам.

– Это Нинка была. Если вам что-то пригодится, можете у нее спокойно брать. Доброй души человек.

– Что-то не похоже.

– А-а, так это все ее притворство. Не обращайте внимание.

Найдя ее страницу, он добавил с разочарованием.

– М-да, ну и парень у нее, если б ко мне обратилась, я бы ей нашел парня получше.

Когда студенты, вроде как, устроились, стали звонить родителям, чтобы их оповестить о том, что они благополучно заселились в общежитие.

Илья, наблюдая, за тем, как отчитываются перед родителями, был крайне недоволен. Что, когда они закончили, он их спросил.

– А вы всегда теперь будете звонить родичам?

– Ну не всегда, а что?

– Просто не понимаю, зачем им быть в курсе.

– Чтобы не волновались, а ты своим не звонишь?

– Рофлишь, что ль? Я че, мамкин сынок.

Студентам все больше их сосед казался странным, и они не совсем понимали, как реагировать на то, что он говорил, как это воспринимать. В нем прослеживалась жесткость и неприятие, но не создавалось ощущение, что от этого с ним будет тяжело и невыносимо жить, хотя так могло показаться из-за комнаты и того «порядка», который в ней прибывал.

Один из студентов решил, так сказать, разведать район, что тут есть поблизости: всякие магазины, куда сходить постричься и прочее. Остальные двое остались.

Один из них был пониже ростом, очень худым, прям дистрофик, нос с горбинкой, руки были покрыты густыми длинными волосами, и говорил он все время тихо, что аж еле слышно, из-за чего приходилось переспрашивать, так как речь была не только тихой, но и слова произносил неразборчиво. Сидел он за ноутбуком своим и чем-то занимался.

«Ну и дрыщь. Сразу в моник залип и ушел в цифровой мир. Все правильно! На хер эту парашу! А толстячок что наш делает, – перегнулся через постель, – тоже залип».

– Ну че, студенты! – воскликнул Илья на всю комнату, – покидаем эту скучную реальность! Ща я подключусь вместе с вами в сетевое пространство. Уж там-то никто не узнает, что мы профаны и неудачники. Ну че, парни, готовы грабить караваны и захватывать города, чтобы их женщины принадлежали нам?

Парни молчат.

– Ах да. Они ж уже потеряли контроль над своим телом, освободившись от него, а их разум уже проник в сеть. Все равно что с овощами разговаривать. Ну все тогда! Пора и мне погрузиться на дно!

Комната опустела, ее наполняли лишь звуки кликаний «мышей» и клавиш ноутбуков – как единственный отклик того, что по ту сторону этих экранов что-то происходило.