Текст книги "Полководцы Московского царства"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 4
БРАТЬЯ ЗАХАРЬИНЫ-КОШКИНЫ

В современной исторической литературе многое множество раз встречается мнение, согласно которому род бояр Романовых, из которого вышла царская династия, правившая Россией 204 года, был «незаметным», «незнатным» или, еще того хуже, не порождал выдающихся людей. Иначе говоря, был скуден по-настоящему яркими личностями.

Слава богу, подобные рассуждения обнаруживаются главным образом не в научных академических изданиях, а в популярных книжках и статьях. И если они исходят не от явных ненавистников русской монархии или самой династии Романовых, то являются плодом невежества.

Романовы, а также их предки по прямой – Кобылины, Кошкины, Захарьины, Юрьевы – были столь знатны, что входили в дюжину высших аристократических родов России. В списках русской знати XV–XVI столетий они ставились выше большинства Рюриковичей и некоторых Гедиминовичей. Они постоянно, из поколения в поколение получали должности в Боярской думе и – на что мало кто обращает внимание – часто получали воеводские назначения в полки. Причем время от времени Романовы и их предки возглавляли самостоятельные полевые соединения, по современной терминологии – армии. Чем более поздний период в истории Московского царства мы берем, тем реже Романовы и их предки – крупные военачальники, тем чаще они служат как администраторы и управители-«хозяйственники» при дворе. Но, во-первых, на заре юности России их род блистал как раз военными талантами, на «административную» стезю они перешли нескоро. И во-вторых, даже в конце XVI века они все равно время от времени исполняли работу полководцев.

К эпохе Ивана III и Василия III относятся самые яркие достижения этого семейства в военной сфере. Полководцы того времени – Яков и Юрий Захарьины – стоят почти вровень с боярами Симскими по своим боевым заслугам и несколько выше по уровню назначений.

Оба они принадлежат к боярскому роду, служившему Москве как минимум с первой половины XIV века. При Иване III представители этого семейства заняли место «столпов державы». Это доверенные слуги при особе государя, которым он может дать самое высокое и самое ответственное назначение. При западноевропейских монархах они были бы вровень с графами и герцогами, попавшими на страницы романов Вальтера Скотта, Александра Дюма и Мориса Дрюона.

Оба видны в исторических источниках с 1470-х годов – уже как заметные государственные и военные деятели. Их отец, Захарий Иванович Кошкин, был боярином при дворе великого князя Василия II Темного.

Старший из братьев, Яков, получил боярский чин, видимо, в начальный период правления Ивана III. В 1479 году он, уже в боярском звании, участвует в знаменитом походе на Новгород Великий, когда Иван III уничтожил остатки независимости вечевой республики.

Брат Юрий также едет с Иваном III к Новгороду, но его назначение более низкое: он всего лишь числится старшим среди «детей боярских», сопровождающих великого князя. Однако Юрий скоро нагонит Якова: боярином он станет до осени 1483 года. Тогда ему поручили участвовать в «разъезде» границ между владениями государя и удельного князя Волоцкого. А еще того ранее, в начале 1470-х, Юрий сидел «волостелем» на Двине, в месте беспокойном, чреватом малыми стычками и большими войнами с Новгородом, который мечтал о господстве в этой области.

Вообще судьбы Захарьиных накрепко связаны с судьбой угасающей Новгородской государственности. В какой-то мере братья Захарьины сыграли роль ее могильщиков.

Какое-то время после новгородского похода 1479 года Яков Захарьин сидел наместником в Коломне – должность почетная и обещающая хороший прибыток. Однако с лета 1485 года он вновь перемещается в Новгород и занимает пост наместника: весьма беспокойный и даже опасный в условиях едва-едва замиренной земли, где под теплым пеплом вынужденной покорности все еще пылают угли мятежных настроений. Боярин показал себя верным проводником политики Ивана III. Новгородцев он смирял, дело о проявившихся там еретиках-«жидовствующих» расследовал вместе с братом и удостоился такой неприязни со стороны новгородцев, что они даже намеревались убить его. На заговорщиков посыпались тяжкие наказания… Иван III «вывел» из Новгорода во внутренние районы страны тамошних купцов, бояр, иных знатных землевладельцев, расселил на конфискованных новгородских землях московских служильцев. Что ж, горе побежденным! Те, кто мечтал о возрождении независимости, о бегстве из России куда-нибудь под крыло Литвы или в «суверенное плавание»… до первого крепкого хозяина, должны были почувствовать на себе тяжкую руку Москвы. Этой рукой и был Яков Захарьин, коего несколько лет спустя сменил на наместничестве брат Юрий, продолживший ту же политику. В 1490 году он даже участвовал в церковном соборе «на еретиков» новгородских.

Впрочем, до того как принять от Якова пылающий «трон» новгородского наместничества, Юрий поучаствовал в одном рискованном, но очень важном деле. Иван III включил его в состав русского корпуса, мирно, одной угрозой вооруженной силы утвердившего в Казани московского ставленника и выгнавшего оттуда его противника (1485).

Много слез пролито в современной, и не только, исторической литературе о нелегкой доле новгородцев, придавленных «деспотическим сапогом Москвы». Но стоило бы вспомнить, что Москва выводила Русь в поле, когда требовалось встречать ордынцев, и для этой смертельно опасной борьбы требовались ресурсы всей Руси – серебро, люди, кони, пушки. Милитаризация Руси, «огосударствление» всего, что в ней существовало, кроме Церкви, стало ценой за свободу. Новгород можно именовать вольнолюбивым, а можно мятежным, и это в равной мере правильно. Важно понимать: мятеж Новгорода, объективно говоря, оказался направлен не столько против Москвы, сколько против того, чтобы впрячься как следует в общерусскую лямку обороны против ордынских нашествий и натиска Литвы на восток. Но явился Иван III и заставил впрячься. А присматривать за буйным нравом новгородцев приставил братьев Захарьиных, и те сделали свое дело как надо.

Пришлось ли братьям выйти «в поле», когда Ахмат с ордой угрожал самому существованию Московского государства? Дал ли им полки Иван III в грозном 1480 году?

Трудно сказать.

Оба являются очень крупными фигурами в московской большой политике. Как минимум Яков по своему наместническому опыту мог быть использован на поле противостояния с Ахматом. С другой стороны, для братьев Захарьиных-Кошкиных 1470-е и 1480-е годы – время в основном невоенной деятельности: к собственно военным делам их станут чаще привлекать в более поздний период. Так что в их случае вероятность участия, как говорится, пятьдесят на пятьдесят.

В 1485 году Иван III со своим сыном Иваном, а также младшими братьями Андреем Горяем и Борисом Волоцким вышел в большой поход против Твери; результатом похода стало падение Тверского княжения и присоединение Тверской земли к Московскому государству. Великий князь, оставив часть бояр в Москве, со своей супругой, отправился на войну «с воеводами и с многими силами», но ни в разрядах, ни в летописании нет списка полковых воевод. Командный состав московского полевого соединения под Тверью представляет собой загадку русской военной истории. Известно лишь, что Яков Захарьин участвовал «со всеми силами новгородскими» в осаде Твери, так ему, новгородскому наместнику, на сей счет был отправлен прямой и ясный приказ Ивана III[116]116
  Воскресенская летопись. Продолжение // Полное собрание русских летописей. СПб., 1859. Т. 8. С. 216.


[Закрыть].

Как можно было убедиться, до 1490-х годов Захарьины хотя и участвовали в походах, однако почти не занимали воеводских постов, на которых надо принимать самостоятельные тактические решения в боевой обстановке (исключение одно: взятие Твери в 1485-м). Они, до поры, в большей степени – администраторы, советники, судьи. Талант военачальников открылся в обоих с началом масштабных московско-литовских войн в 1490-х годах. Тут Яков и Юрий Захарьины-Кошкины проявили себя чрезвычайно ярко.

Боярин Яков Захарьич Кошкин как полковой воевода участвовал во множестве походов и битв, ходил на литовцев и шведов, несколько раз возглавлял самостоятельные полевые соединения.

При Иване III по критерию востребованности на самом высоком уровне командования он занимает примерно четвертое или пятое место среди всех многочисленных полководцев великого князя. А если говорить лишь о тех военачальниках, которые выросли из среды старинного московского боярства и не были «украшены» княжескими титулами, то он – безусловный лидер. И это лидерство сохранится при следующем государе, Василии III. Яков – по-прежнему один из ведущих полководцев России.

Как военачальник он «дебютировал» в 1492 году, когда начался поход «на Северу». Необъявленная война между Россией и Великим княжеством Литовским шла вот уже несколько лет, но именно в 1492-м вступила в новую фазу: пограничные конфликты переросли в открытое и масштабное вооруженное столкновение двух держав. Я. З. Кошкин идет на литовцев как второй воевода Большого полка, то есть как своего рода помощник командующего – великого полководца князя Д. Д. Холмского. Вскоре он уже возглавляет набеги новгородцев на земли, подвластные Литве. В 1495 году он выступает на Выборг, сражаться со шведами. Выборг тогда взять не удалось, лишь большая неприятельская область подверглась разорению.

Но звездный час Якова Захарьина-Кошкина, или, как именуется он в летописях, «Якова Захарьича», выпадает на 1500 год. Совсем недавно началась масштабная московско-литовская война. Ей суждено было стать одним из поворотных событий в истории всей Восточной Европы. Именно тогда Я. З. Кошкин добился небывалого успеха, взяв в мае Брянск, а в августе – Путивль. Притом Путивль, взятый 6 августа, считался, как видно, хорошо укрепленным пунктом: его брали при поддержке артиллерии. Взятие же Брянска, центра древнего княжения, фактически являвшегося когда-то столицей большого независимого государства, потрясло литовцев. Эту двойную победу можно считать пиком достижений в боевой карьере полководца.

В первой половине 1500 года среди прочих военных мероприятий России по размаху выделялись два похода. Один из них как раз и прославил имя Якова. Второй был направлен на Дорогобуж, принадлежавший тогда Великому княжеству Литовскому. Полевое соединение, отправленное Иваном III, состояло из четырех полков: Большого, Передового, Правой руки и Левой руки. Большой полк возглавлял боярин «Юрий Захарьич». Военачальник, командовавший Большим полком, по обычаям того времени считался также старшим воеводой во всем соединении, прочие должны были ему подчиняться. В круг полководцев, которые оказались подчинены Ю. З. Кошкину, вошли представители княжеских родов Стригиных-Оболенских, Турениных-Оболенских и Хованских, а также выходцы из родов нетитулованной знати: Вельяминовы, Бороздины-Житовы. Весной 1500 года Дорогобуж, располагавший мощными земляными укреплениями, пал.

Таким образом, всего за несколько месяцев братья вписали имя своего рода в анналы русской военной истории. Три крупных города открыли перед ними ворота! Даже для эпохи Ивана III, богатой блестящими военными достижениями, – феноменальный успех.

В триумфальном для России сражении на Ведроши оба брата оказались рядом с князем Д. В. Щеней[117]117
  О Ведрошском сражении 1500 года подробно рассказывалось в главе о князе Д. В. Щене.


[Закрыть]. Оба сражались, оба оказались в стане победителей. Яков – в качестве второго воеводы Большого полка. А Юрий… Юрий сыграл необычную роль.

Для того чтобы понять странный конфликт, возникший тогда между ним и князем Щеней, командующим, следует взглянуть на дело как бы с высоты птичьего полета: «Большое видится на расстояньи».

Падение Дорогобужа спровоцировало контрнаступление литовских войск. Как свидетельствует летопись, Иван III направил на подмогу войскам Ю. З. Кошкина «тверскую силу»; новое русское наступление было направлено к Ростиславлю и Ельне[118]118
  Также владения Великого княжества Литовского в тот период.


[Закрыть], «ходили» с московскими полками знаменитый князь Даниил Васильевич Щеня, а с ним отряды полусамостоятельных-полузависимых удельных князей Семена Ивановича Стародубского и Василия Ивановича Шемячича. «По чести», то есть формально в соответствии с более высоким общественным статусом удельных князей, первыми в воинском разряде были поставлены они, а князь Д. В. Щеня – за ними. Однако именно он фактически являлся главным военачальником в этом полевом соединении, так как представлял персону Ивана III, вел в бой воинские силы Москвы.

Перед столкновением с силами гетмана Острожского русские полки из состава двух полевых соединений слились в одно, и произошло «перераспределение» воевод по «разрядным» спискам, присланным из Москвы. Для полного понимания того, что произошло дальше, имеет смысл воспроизвести здесь названные списки полностью:

«А государевы и великого князя воеводы были по полкам по росписи:

В Большом полку служивые князи – князь Семен Иванович Стародубской… да князь Василей Иванович Шемячич, да великого князя воеводы князь Данило Васильевич Щеня.

В Передовом полку князь Михайло Федорович Телятевской да князь Петр Васильевич Оболенской-Нагой, да князь Володимер Борисович Туренин.

В Правой руке князь Осиф Андреевич Дорогобужской да князь Федор Васильевич Телепень-Оболенской, да князь Петр Иванович Стригин-Оболенской, да с татарами князь Иван Михайлович Воротынской.

В Левой руке князь Володимер Андреевич Микулинской да Дмитрей Иванович Киндырев да Петр Иванович Житов.

В Сторожевом полку боярин Юрьи (Юрий. – Д. В.) Захарьича да Иван Васильевич Щедра (Шадра) Вельяминов»[119]119
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. 1. С. 61.


[Закрыть].

Ю. З. Кошкин, увидевший, что его после взятия Дорогобужа оттеснили от командования и поставили возглавлять слабейший или, во всяком случае, один из слабейших полков, возмутился. В Москву полетела грамота, отражающая величайшую досаду полководца. А из столицы пришел весьма строгий ответ:

«Писал к великому князю боярин Юрьи Захарьич, что он не хочет быть в Сторожевом полку: «То де мне стеречь князя Данилова полку Щенятева». И князь великий приказал Юрью: «Гораздо ль так чинить, говоришь, что не хочешь быть в Сторожевом полку? И тебе стеречь не князь Данила, стеречь тебе меня да мое дело, а каковы воеводы в Большом полку, таковы воеводы чинят и в Сторожевом полку, ино не сором тебе быть в Сторожевом полку»[120]120
  Разрядная книга 1475–1598 гг. М., 1966. С. 30; Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. I. С. 61.


[Закрыть].

На поле битвы 14 июля Ю. З. Кошкин так и пришел в чине первого воеводы Сторожевого полка, повинуясь приказу великого князя московского Ивана III.

Коллизия с отказом боевого воеводы принять пост не слишком почетный, по его мнению, и к тому же отбирающий у него сколько-нибудь значительное влияние на командование соединением в целом, вряд ли связана с простым чувством личной обиды.

Как полководцы Ю. З. Кошкин и князь Д. В. Щеня далеко не равны по заслугам перед престолом, даже не сравнимы. Первое и единственное назначение Юрия Захарьича на пост первого воеводы Большого полка в самостоятельном полевом соединении (иначе говоря, на должность «командарма») относится к 1500 году, то есть как раз к эпизоду с завоеванием Дорогобужа. На должности одного из воевод (не старшего) он, как уже говорилось, еще в далеком 1485-м ходил к Казани. Летом 1499 года его в чине воеводы полка Правой руки вновь посылали под Казань – защищать тамошнего подручника Москвы хана Абдул-Летифа от «шибанских царевичей». Служилая биография князя Д. В. Щени – более насыщенная; ко времени военной кампании 1500 года он уже занял место одного из лучших, наиболее прославленных и в то же время самых высокопоставленных полководцев Ивана III; именно он, стоит напомнить, взял Вятку (Хлынов) и отобрал у литовцев Вязьму, а также возглавлял русские войска в целом ряде иных походов. Для всего воеводского корпуса России было ясно: Щеня стоит и по заслугам, и по тактическому опыту выше Юрия Захарьича. Сходство у них в одном: оба – брачные свойственники рода московских Рюриковичей-Калитичей.

Во время первой московско-литовской войны состоялся поход московских полков во главе с сыном Ивана III Василием к Твери, во время которого Юрия Захарьича поставили иерархически ниже князя Д. В. Щени (вторым воеводой, в то время как Щеня числится первым воеводой), однако недовольства в тот раз Юрий Захарьич не высказал. А во время русско-шведской кампании 1495–1496 годов воеводское старшинство князя Д. В. Щени без споров дважды принимал старший брат Юрия Захарьича, Яков.

И вдруг – столь явное, столь необычное для московского военного быта проявление коренного несогласия со старшинством вышестоящего военачальника!

Коллизия 1500 года имеет социальную подоплеку, притом весьма серьезную, и подоплека эта уже дискутировалась в трудах историков.

Некоторые специалисты видели в яростном выступлении Юрия Захарьича исток местнической системы, которая утвердилась в вооруженных силах России XVI столетия и подчинила себе кадровый подбор на уровне воевод.

Что, в сущности, представляет собой местническая система? С одной стороны, принцип занятия высоких постов в зависимости не от служебных заслуг, а от знатности (где знатность мыслится соединением древнего родословия с суммой назначений предков на ключевые должности в рамках службы у московских государей). С другой стороны, местничество – система гарантий. Всякий знатный род, заняв когда-то высокое положение при дворе государя московского, послужив ему на войне или в мирном управлении, мог рассчитывать на столь же высокие назначения в будущем. Такова глубинная сущность местничества: 70—100 родов, добившихся высокого положения в конце XV – середине XVI века, закрепляли за собой этот статус на много поколений вперед. Время шло, а им по-прежнему давали солидные посты, их жаловали землями, они находились, как тогда говорили, «у государя в приближении». Принадлежность к такому роду, то есть «высокая кровь», обеспечивала превосходные стартовые позиции. Молодой человек, придя на службу, знал: если он не окажется совершенным глупцом или трусом, если он не заработает монаршую опалу «изменными делами», то войдет, как и его предки, в «обойму» великих людей государства. Пробиться в число таких семейств, иначе говоря, в состав «служилой аристократии», уже при Василии III стало очень сложным делом. Более того, сама «обойма» знати оказалась четко расписанной по «слоям». То, на что мог претендовать, допустим, выходец из князей Мстиславских, было закрыто для представителя боярского рода Бутурлиных, пусть «честного» и влиятельного. А на ступеньку, занятую Бутурлиными, не смели претендовать Годуновы, Пушкины или же князья Вяземские, находившиеся в шаге от «вылета» из «обоймы». Зато на тех же Пушкиных, Годуновых и Вяземских с завистью смотрела многотысячная масса неродовитого московского и провинциального дворянства, для коего дороги в этот слой просто не существовало. И передвинуться с уровня на уровень внутри аристократического круга было очень трудно. «Прорваться» мог человек, оказавший престолу заслуги исключительной ценности. Например, вождь земского ополчения князь Дмитрий Михайлович Пожарский, вошедший после окончания Смуты начала XVII века в верхние слои местнической иерархии не по знатности, а по боевым заслугам.

Разбивка «по слоям» с течением времени перешла в гораздо более сложную схему «иерархии мест». Каждый аристократ твердо знал, на какие именно блага он может рассчитывать. А поскольку их количество всегда ограниченно, то приходится внимательно следить за тем, кто имеет право занимать равное с тобой место, кто может претендовать на большее, а кому предназначены места пониже рангом. В обиход вошли выражения: такой-то боярин такого-то князя «больше двумя местами» или «многими местами» и, стало быть, «ставиться с ним – не сростно». За свое положение в «иерархии мест» сражались отчаянно и непримиримо. Местническая «находка», то есть победа в тяжбе с другим аристократом, считалась успехом, равным обретению высокого чина. Что же касается местнической «потерыси», то есть проигрыша дела, то ее воспринимали крайне болезненно. У русского аристократа выработалась манера моментально реагировать на любое действие, задевающее его родовую честь. Ведь если один представитель семейства хотя бы в малом поступался ею, то «потерьку» ощущала вся фамилия на несколько поколений вперед. И какой-нибудь юный отпрыск рода лет через восемьдесят ругал бы на чем свет стоит давно умершего предка, поскольку его простодушие в вопросах чести привело к унижению потомка, закрыло ему дорогу к высоким чинам[121]121
  Володихин Д. М. Местничество как благо и зло // Родина. 2013. № 5. С. 79–81.


[Закрыть].

Так вот, если рассматривать столкновение Юрия Захарьича с князем Щеней через призму местнических канонов, то досаду боярина следует объяснять тем, что его род поставлен слишком низко, ниже рода Щени. Соответственно, боярин не признает правоты государя, наносящего урон родовой чести, но государь все равно сообщает ему: пост придется занять, ибо я считаю это уместным, а урона твоей чести не нанесено.

С точки зрения обычаев и порядков второй половины XVI столетия, конечно, виден проигрыш местнического столкновения. Но… в конце XV столетия названной системы еще не существует.

Другие историки отрицали подобный подход. Так, великий знаток местничества А. И. Маркевич писал: «Мы полагаем, что Юрий Захарьич не местничался с князем Д. Щеней, а не хотел лишь быть в Сторожевом полку, полагая, что эта служба для него низка. Отказ этот, собственно говоря, не имеет даже местнического характера».

Действительно: во-первых, от того времени не дошло ни единого свидетельства о «местнических тяжбах», столь обычных для более позднего периода. Во-вторых, странно то, что семью годами ранее в аналогичной ситуации Ю. З. Кошкин промолчал, а тут вдруг возмутился. В-третьих, о совершенно ином характере конфликта говорит разъяснение, которое отправил в войска сам великий князь. Иван III, то ли желая смягчить суровый приказ, отданный им Ю. З. Кошкину, то ли отыскивая прецеденты, которые обосновали бы его действия, велел напомнить боярину о примере, который, с точки зрения государя, отлично подходил к ситуации. Относительно недавно «были на Костроме воеводы по полкам: в Большом полку – князь Олександр Федорович Ростовской; в Передовом полку – князь Иван Васильевич Стригин Оболенской; в Сторожевом полку – Федор Давыдович»[122]122
  Разрядная книга 1475–1605 гг. М., 1977. Т. I. Ч. I. С. 62.


[Закрыть].

Этот Федор Давыдович, названный в послании Ивана III, – не кто иной, как боярин Ф. Давыдов-Хромой, один из крупнейших государственных деятелей эпохи Ивана III, видный полководец, знатнейший аристократ из рода Акинфа Великого, уходящего корнями в XIII век. Боярский чин он получил раньше Юрия Захарьича, притом минуя чин окольничего. По понятиям того времени, положение Федора Давыдовича при дворе сопоставимо со статусом самого Юрия Захарьича, если не выше. Иными словами, если уж сам Федор Давыдович Хромой, человек великого рода и высокого положения, не протестовал против назначения его воеводой в Сторожевой полк, то и Юрию Захарьичу не на что обижаться.

Но такие доводы очень далеки от обычного хода местнического «дела», каких от будущих лет известно великое множество. Случись местническая тяжба, и обе стороны стали бы приводить собственные службы и службы своих родственников (как живых, так и уже почивших), отыскивая, кто из них стоял выше, сопоставляя служебный статус прямо и косвенно – порой через очень дальнюю родню. В данном случае все выглядит иначе: Иван III напоминает Юрию Захарьичу, что другой знатный человек из его социального слоя (древние московские боярские роды) согласился возглавить слабый Сторожевой полк, притом в ситуации, когда во главе полевого соединения стоял не сам государь, не член его семьи, а всего лишь один из служилых князей.

Значит, речь идет не о личном и не о родовом ущербе, который был ему нанесен, как считает Ю. З. Кошкин, а об ущербе иного рода: унижении общественной группы, представителем которой он являлся. «Прецедент Ф. Д. Давыдова-Хромого» не имеет смысла в контексте родового конфликта, он обретает значение лишь в контексте социального столкновения.

Но не был ли инцидент вспышкой личного раздражения или же своего рода интриганством со стороны удачливого полководца, сразу после большой победы задвинутого на второй план? Известный историк русского Средневековья А. А. Зимин считал, что Юрий Захарьич просто в раздражении «каламбурит». При таком подходе столкновение Юрия Захарьича и князя Щени получает смысл личной неприязни, личной обиды, не более того. Но ситуация далеко не столь проста. Она представляет собой видимую часть айсберга, за которой укрыта грозная опасность.

Боярские роды Москвы, столетиями верно служившие государям московским, имевшие значительный вес при дворе, в то же время не могли похвастаться хотя бы каплей княжеской крови в жилах.

При Иване III, в начальный период строительства Московского государства, социальное положение названных родов еще не претерпело сколько-нибудь значительных изменений. Выходцы из боярских семейств всё еще занимали высокие посты в московской администрации, пребывали на наместничестве в иных городах России, а также на воеводстве в крепостях и действующих на фронте полевых соединениях. Однако изменения в политическом устройстве державы вели к принижению московского боярства. Оно должно было потесниться на высших этажах управления страной, и оно в конечном итоге потеснилось.

Этот процесс развивался медленно, на протяжении нескольких поколений. Однако его корни уходят в эпоху Ивана III, точнее говоря, в последнюю треть XV столетия.

Еще в середине XV века Московского государства не было. Вместо него на необозримых пространствах раскинулось несколько независимых держав: Великое княжество Московское, Великое княжество Тверское, Великое княжество Литовское с широкой полосой «Литовской Руси», княжество Рязанское, княжество Ярославское, полуавтономный Ростов со своим княжеским домом, Псковская вечевая республика, Господин Великий Новгород и несколько менее значительных государственных образований. Они воевали друг с другом, имели собственные законы, управлялись собственными государями или выборными аристократическими администрациями, чеканили собственную монету, наконец.

Прошло несколько десятилетий.

К 1500 году многих из этих государств уже не существовало: Москва безраздельно подчинила себе всех, помимо Рязани и Пскова отвоевала себе у Литвы значительную часть ее владений. На месте политического крошева, великой пестроты появилась Россия – единая централизованная монархия.

Некоторые княжеские династии не могли примириться с властью Москвы. Их представителям оставалось либо погибнуть, либо, оставив свои земли, эмигрировать. Но подавляющее большинство княжеских и боярских родов предпочли перейти на московскую службу. Более того, многие великие роды, сочтя службу на московского государя делом почетным и доходным, желая его защиты и покровительства, добровольно переходили под руку Москвы. Так в Москве появились целые фамилии Ярославских, Суздальских (Шуйских), Ростовских, Воротынских и других пришлых князей – как Рюриковичей, так и Гедиминовичей. Помимо титулованной знати к новой русской столице стекалась и нетитулованная: боярство, прежде всего тверское, ушедшее служить Москве за несколько лет до полного подчинения ею Твери…

Получив в свои руки столь значительный кадровый ресурс, великий князь московский Иван III должен был встроить его в уже существующую старую военно-политическую элиту Москвы. А она состояла большей частью из представителей Московского княжеского дома Рюриковичей-Калитичей, а также древних боярских родов. Прежде всего, удовлетворяя амбициозные запросы княжеской аристократии, Иван III, а затем и его сын Василий III должны были отдать часть ключевых постов титулованной знати. Следовательно, нетитулованную знать (боярские роды Москвы) ожидало прощание с той частью управленческого «пирога», которая отныне отымалась у них и переходила к новым «пользователям».

Схожие процессы начались и в вооруженных силах.

В первые лет двадцать правления Ивана III примерно 30–40 процентов крупных воинских операций совершается под командованием старинного московского боярства. Ситуация коренным образом изменяется примерно с середины 1480-х годов: с этого момента на протяжении полутора десятилетий московскими полевыми соединениями командует почти исключительно «княжье»; лишь в виде исключения старшим воеводой иногда, нечасто, назначается Я. З. Кошкин.

Думается, в середине 1480-х – второй половине 1490-х социальный слой старинного московского боярства, традиционных привилегированных «слуг государевых», должен был почувствовать серьезное кадровое ущемление как в Боярской думе, так и в войсках. Притом ущемление это не являлось случайным или временным, оно успело превратиться в целенаправленную политику.

Первая половина 1500 года как будто обозначила поворот в противоположную сторону. Незадолго до того подверглась опале крупная придворная «партия» княжат-Гедиминовичей из семейства Патрикеевых – с родней, брачными свойственниками и союзниками. А в первые месяцы боевой кампании 1500 года на места «командармов» в войсках, направленных «на литву», были поставлены Я. З. Кошкин (традиционно), Ю. З. Кошкин и новгородский наместник А. Ф. Челяднин. Фактически именно они приняли на себя роль ведущих полководцев новой большой московско-литовской войны на начальном ее этапе. Именно они добились впечатляющих успехов.

Этот административный поворот 1500 года вселил в представителей древних родов нетитулованной московской знати неоправданную надежду на возврат прежнего ее положения. И последовавшее вскоре назначение Ю. З. Кошкина на должность, которая предполагала, что он будет «сторожить» армию Д. В. Щени во главе слабейшего из полков, очевидно, привело к жестокому разочарованию. Последовала раздраженная реакция боярина. Однако это разочарование носило, скорее всего, характер обиды социальной (а не личной и не родовой), то есть обиды, проартикулированной одним крупным военным деятелем за весь слой старомосковского боярства. Как Ю. З. Кошкин, так и прочие представители названного слоя получили от великого князя ясный сигнал: никакого возврата не произойдет.

Стеснения, которым подверглось старинное боярство Москвы, стали чем-то наподобие «родовой травмы», полученной российской военно-политической элитой у истоков ее складывания. Превращение относительно небольшого Московского княжества в громадную Россию сделало такого рода шаги центральной власти неизбежными. Но они были крайне болезненными для самой надежной части знатных служильцев Москвы.

Конфликт, ярко отразившийся в диалоге Ю. З. Кошкина с Иваном III, впоследствии получил развитие: московское боярство продолжило отступать…

Для самого же Юрия Захарьича военные дела закончились: взятием Дорогобужа список его побед исчерпывается. Иван III, как видно, под впечатлением великой победы на Ведроши не винил воеводу за скандальный характер. Простил. Правда, больше на воеводские посты не назначал – до самой кончины боярина. Великий князь любил надежность и не желал рисковать в таких малопредсказуемых вещах, как боевые операции. Если «живая деталь» его военной машины позволила себе проявлять нервозность накануне решающей битвы, стоит ли дальше на нее полагаться? Убрать! Не опала: боярин служил честно и мог еще пригодиться в делах административных (по дипломатической линии, например, ему поручения еще давали). Итак, не опала, просто мысленная помета, поставленная напротив имени: «Этот – не для войны».