Текст книги "Иван Шуйский"

Автор книги: Дмитрий Володихин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

А в вопросах родовой чести наша знать была бесконечно щепетильной.

Если более высокую должность давали равному по системе «местнических счетов», т. е. столь же знатному человеку, следовало отметить свое равенство, иначе в будущем оно «по прецеденту» превратилось бы в неравенство. Тем более требовалось «бить челом» и не принимать служебных списков, если должностью обходил менее родовитый человек. Это вовсе не причуда и не проявление спеси. Родовая честь была одна – на всё семейство. Если любой – следует подчеркнуть: любой представитель этого семейства хотя бы в малом поступался ею, то «по– терьку» ощущала вся фамилия на несколько поколений вперед. И какой-нибудь юный отпрыск рода лет через восемьдесят крыл бы на чем свет стоит отдаленного, давно умершего родича, поскольку его простодушие в вопросах чести привело к унижению потомка, а то и вовсе закрыло ему дорогу к высоким чинам. Для служилого аристократа лучше было попасть в опалу, уйти в монастырь, лишиться выгодного назначения, если альтернативой становилась утрата частички родовой чести. Ведь позор и презрение родни – прижизненное и посмертное – не отпустили бы его ни при каких обстоятельствах.

Итак, «…князь Иван Шуйский бил челом государю о местех на князь Микиту Адуевсково, и государь велел челобитье ево записать; и челобитье ево записано»260. По тем временам это могло считаться серьезным успехом. Протест Шуйского был официально зафиксирован и, следовательно, царь счел его в какой-то степени основательным. Позднее, во время другого местнического разбирательства, И.П. Шуйский имел основания заявить, что государь велел ему с Одоевским в том походе «быти без мест»261. Иначе говоря, «прецедент» не засчитывался… Значит, впоследствии Шуйские, оказавшись в состоянии очередной местнической тяжбы с Одоевскими или их многочисленными родственниками, могли бы дискредитировать ссылку на ситуацию, когда Иван Петрович оказался на воеводстве «честию ниже» Никиты Романовича. Вот и современный исследователь местничества Ю.М. Эскин пишет: «Решение [царя] можно вполне трактовать в пользу Шуйского»262.

Десять лет спустя боярская комиссия, разбираясь со степенями знатности Шуйских и Одоевских, пришла к выводу: «По родству и щету боярин князь Иван Петрович Шуйской менши князя Никиты Романовича Одоевского, а сына его князь Михайлы Никитича Одоевского – больше. А по лествице в родстве князь Иван Петрович таков, каков князь Иванов Андреевича Шуйского [сын] князь Дмитрей»263. Поражение? Но к тому времени князя Н.Р. Одоевского давно не было в живых.

Главными местническими противниками Ивана Петровича оказались Рюриковичи-Одоевские и Гедиминовичи– Голицыны. Тяжбы с ними не останавливались на первом «раунде», всякий раз требовалось быть готовым к возобновлению борьбы. Князь Иван знал это и неизменно проявлял необходимое упорство, отстаивая честь фамилии. Потомкам его упрекнуть не в чем.

Возвращаясь к событиям 1572 г.: стояло жаркое лето, русская армия встретилась лицом к лицу со всеми силами Крымского ханства, получившими подмогу от турок (отряд янычаров с «огненным боем»), ногайцев и северокавказских народов. После прошлогоднего разгрома сил для отпора явно не хватало. Зато командование подобралось «звездное». Во главе армии встал опытный князь М.И. Воротынский, одним из воевод ее был князь Д.И. Хворости– нин, да и сам Шуйский уже отведал вооруженной борьбы с татарами.

Недавний местник должен был первым столкнуться с крымцами. Его полк принял бой у Сенькина брода, не имея за спиной основных сил армии. Остановить напор превосходящих сил противника Иван Петрович не смог. Однако воевода сумел увести полк из-под удара и впоследствии присоединился к боевому ядру московских войск. Избегнув разгрома в безнадежном лобовом бою на Оке, Шуйский сберег своих ратников для решающего сражения. А оно произошло весьма скоро и потребовало всех наличных сил маленькой рати Воротынского.

Главная битва произошла на Молодях. Полк Левой руки и отряд немецких наемников стали гарнизоном «гуляй-города» – мобильного деревянного укрепления из щитов, установленных на возах. Большой, Сторожевой, Передовой полки и Правая рука контратаковали татар, пытавшихся взять «гуляй-город» штурмом. Видимо, время от времени Большой полк сменял в «гуляй-городе» утомленных бойцов полка Левой руки. А несколько тысяч стрельцов, встав за рекой, попытались сдержать атакующих залпами из пищалей, но были опрокинуты. 30 августа целый день фронтальных штурмов не принес успеха татарам, они с большими потерями откатывались. Второй и третий день стояния на Молодях также не принес им успеха, да и нападения производились без прежнего напора, меньшими силами.

На четвертый день, 2 августа, Девлет-Гирей опять штурмовал «гуляй-город» всей мощью своей армии: «Татаровя пришли к гуляю и изымалися у города стену264 руками; и тут многих татар побили и руки пообсекли безчисленно много», – бесстрастно зафиксировано в отчете о сражении265. Крымцы продолжали лезть на стены, хотя бы и по трупам. Однако Воротынский зашел к хану в тыл с Большим полком, ударил и привел неприятеля в замешательство. Тогда же Хворостинин нанес еще один удар – с оборонительной позиции. Враг был опрокинут.

Шуйский провел те дни в боях, он по должности своей оказался одним из ключевых русских военачальников. От стойкости его полка в значительной степени зависела судьба всего сражения. То ли 1-го, то ли 2 августа 1572 г. на его долю пришелся серьезный успех. Именно бойцы его полка взяли тогда в плен лучшего татарского полководца – Дивей-мурзу. Суздальский «сын боярский»266 Алалыкин захватил его, когда уставший от неудачных атак ханский вельможа неосмотрительно сунулся с рекогносцировкой к самым русским позициям и упал с коня267.

Ивану Петровичу за несколько суток Молодинской битвы смерть многое множество раз заглядывала в глаза. Волна за волной татары накатывали на «гуляй-город», их встречали свинцом, ядрами и саблями, но они бились с чудовищным упорством. Получив по флангам удары конных полков, крымцы отходили прочь, устилая поле трупами. Армия Воротынского стояла непоколебимо. Погиб ногайский предводитель Теребердей-мурза и внук самого крымского хана. В плену, помимо Дивея-мурзы, оказались также некий «астраханский царевич», несколько мурз и трое «ширинских князей». Но помимо тяжелых боевых действий, на долю Шуйского, как и всего русского войска, выпали тяготы иного рода. После первого дня боев воинство Девлет-Гирея зализывало раны, не решаясь опять ударить на русские порядки. Тут и там вспыхивали отдельные стычки. Татары надеялись вызвать русских на безрассудный прорыв: в лагере Воротынского начался голод и конский падеж, не хватало воды. Пленный Дивей-мурза высокомерно издевался над русскими военачальниками: «Если бы крымский царь был взят в плен вместо меня, я освободил бы его, а вас, мужиков, всех согнал бы пленниками в Крым!.. Я выморил бы вас голодом в вашем “гуляй– городе” за 5–6 дней»268. Обоз был брошен Воротынским, поскольку его армии пришлось быстро маневрировать до начала сражения. Отпустить полки с Молодинской позиции по соседним деревням на фуражировку и за пищей не представлялось возможным: нельзя было распылять силы, их и без того имелось совсем немного. Приходилось резать боевых коней и питаться их мясом… Михаил Иванович твердо придерживался оборонительной тактики. В атаках на «гуляй-город» татары понемногу растрачивали численное превосходство, а открытое сражение сразу поставило бы московских воевод в проигрышную ситуацию.

Многодневная битва на Молодях оказалась в значительной степени «войной нервов». Крымцы не отказывались от устрашающей, но очень дорогостоящей тактики таранных ударов по «гуляй-городу». Русские стояли насмерть, не поддаваясь соблазну общего контрнаступления. В сущности, одной из сторон надо было «перестоять» другую.

Перестояли наши.

Ночью со 2 на 3 августа Девлет-Гирей отступил. Он потерял слишком многих бойцов. К тому же русское командование организовало для крымского хана дезинформацию: он получил ложные сведения, согласно которым к Воротынскому подходили свежие полки из Новгорода. В таких условиях Девлет-Гирей отказался от дальнейшей борьбы с Воротынским. Русская армия двинулась за крым– цами и уничтожила два крупных отряда, оставленных для прикрытия отступающей армии. Победа была полная, Москва могла вздохнуть спокойно.

Что произошло в судьбе князя Ивана? Он дважды подвергся самому серьезному испытанию на прочность изо всех возможных. Он дрался в двух баталиях, где не о чести и не о добыче приходилось думать, а только о сохранении жизни. Враг смертельный, беспощадный, настроенный на уничтожение русских полков, отчасти преуспевший в этом, бился против ратников Шуйского, против него самого глаза в глаза. Князь сделал всё, что требовал от него воинский долг. После двух таких встрясок Иван Петрович должен был считаться человеком отважным и сведущим в военных делах.

В 1570-х годах ему жалуют чин боярина. А.А. Зимин считал, что высший думный чин князю Ивану дали в сентябре 1572 г., но тут же делал оговорку: другие данные говорят о 1576/77 г.269 Воинские разряды сообщают на этот счет следующее: в августе 1573 г. Ивана Петровича еще не называют боярином, весной 1576 г. его уже именуют с этим чином270. А в январе 1574 г. Иван IV, допрашивая русского пленника, вышедшего из Крыма, задал вопрос: «Кто ж [из?] бояр наших нам изменяют: Василей Умной, князь Борис Тулупов, Мстисловский, князь Федор Трубецкой, князь Иван Шюйской, Пронские, Хованские, Шереметевы, Хворостинины, Микита Романов, князь Борис Серебряной, ис тех нам хто изменяет ли, скажи про то имянно»271. Никакого «изменного дела» на князя И.П. Шуйского не завели, значит, царь в его верности не усомнился. Важнее в данном случае другое: Иван Петрович включен в реестр «бояр», следовательно, к началу 1574 г. боярином он уже стал (не все персоны, перечисленные в вопросе царя, были к тому времени боярами, но думные чины имели, а Шуйскому, по знатности, дали бы боярство сразу, без пребывания в окольничих). Выходит, боярство государь Иван Васильевич пожаловал князю Ивану скорее всего во второй половине 1573 г.

Незадолго до отправки во Псков или сразу после нее…

Глава 7. В БИТВАХ ЗА ЛИВОНИЮ

После взятия Полоцка русское наступление на западных рубежах остановилось. Победы первых лет войны не получили достойного продолжения.

Отчасти крымская угроза была тому виной. Стратегия, допускавшая ведение масштабных войн одновременно на севере и на юге, не учитывала ограниченные возможности страны. Московское государство располагало не столь уж значительным демографическим ресурсом. Кровопролитные боевые действия на литовско-ливонском театре военных действий, два тяжелейших столкновения с Крымом, сожжение Москвы – всё это не лучшим образом сказывалось на боеспособности вооруженных сил России.

Но в середине 1570-х годов Русское царство еще могло вести активные наступательные операции. Военноэкономический потенциал его далеко не был исчерпан к тому времени. Иван Грозный пытается изменить ситуацию на Ливонском фронте личным участием в походах.

Так, в конце 1572 г. (поледние остатки опричнины к тому времени уже расформированы) царь идет с большой армией под Пайду (Вейссенштайн или Виттенштайн). Прежде русские корпуса уже подходили к Пайде и пытались захватить ее, но были вынуждены отойти: превосходные укрепления и значительный гарнизон делали Пайду неприступной. Зимой 1572/73 г. владевшие городом шведы сделали ошибку, оставив слишком мало воинов для защиты Пайды. Командир шведского гарнизона Ганс Бойе не вел разведки. Поэтому появление русских в непосредственной близости от Пайды было им вопринято как набег незначительного отряда, двигающегося к мызе Ниенгоф, – там находились две пушки с порохом и свинцом, и шведы опасались, что царские воеводы отобьют эти орудия. Желая воспрепятствовать захвату пушек, Бойе бросил на их защиту большую часть своих ратников. Тем самым он оголил Пайду. Видимо, понадеялся на непреодолимость ее стен. Но оборонительные сооружения крепости, по-прежнему устрашающе мощные, осажденным не помогли. Русская армия подвергла Пайду артиллерийскому обстрелу. А когда появился достаточно широкий пролом, крепость взяли штурмом при относительно небольших потерях. Правда, тогда погиб царский любимец Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский по прозвищу

Малюта. Именно это, по всей видимости, вызвало приступ жесточайшего обращения с пленниками: за малым исключением их сожгли, что подтверждается и ливонскими, и русскими источниками272. Это, конечно, было столь же непростительным зверством, как и Стародубская резня.

Пайду взяли в первых числах января 1573-го. Отряд немцев, находившийся рядом, в Ниенгофе, разбежался, узнав о приближении русской армии. Шведы, небольшими силами вышедшие в поход из Ревеля, по беспечности и самоуверенности своей двигались, не ведя какой бы то ни было разведки. В результате их пленили.

Царь фактически приобрел ключ к воротам Ревеля и обновил старые лавры покорителя Полоцка. Кроме того, после взятия Пайды Иван IV вернул себе репутацию грозного воителя, подпорченную его поспешным отступлением из-под Москвы к Ростову перед воинством Девлет-Гирея (май 1571).

Шуйский участвовал в походе на той же должности, что и у Молодей, – первым воеводой Сторожевого полка273. Для него это второй, после «полоцкого взятия», опыт, как надо раскалывать «крепкие орешки». Впоследствии, защищая псковскую твердыню, он припомнит все прежние уроки, полученные им в роли осаждающего… Полоцк и Пайда, в частности, научат его правильному отношению к оборонительным сооружениям. «Тяжелый наряд» Ивана IV громил их быстро и эффективно. Следовательно, враг тоже мог доставить осадные пушки и разнести из них русские укрепления. Надеяться на слабость неприятельских орудий или неискусство пушкарей было бы наивно. Артиллерия второй половины XVI столетия достигла такого уровня развития, при котором кирпич, дерево или известняк (из них чаще всего строили крепости на Руси) противостоять ей не могли. Напрашивался вывод: одних только стен недостаточно для надежной обороны крепости. Надеяться на них не стоит. Они представляют собой лишь… временное неудобство для упорного, хорошо подготовившегося противника. Требуется что-то еще. Дополнительно.

Урок поистине драгоценный. Иван Петрович сумеет извлечь из него пользу…

После взятия Пайды русское наступление в Северной Ливонии развивалось, мягко говоря, неровно. После того как русский гарнизон во главе с окольничим274 Д.А. Бутурлиным275 занял крепость, Иван IV разделил армию на три части.

Сам государь с двором, большей частью артиллерии и стрельцов вернулись домой.

Небольшой корпус отправился осаждать Каркус. В его состав вошел немецкий отряд марионеточного «короля Ливонского» Магнуса (союзника Ивана IV), меньшая часть «наряда» под командой талантливого артиллерийского начальника князя Ю.И. Токмакова и конный русский отряд, возглавленный двумя воеводами – князем П.Т. Шейдяковым и Н.Р. Юрьевым. Им удалось одержать новую победу: Каркус пал после мощного артобстрела. Там расположился русский гарнизон во главе с князем Г.И. Долгоруким, однако то ли весной 1573-го, то ли в 1575 г. царь пожаловал город Магнусу276.

Второй корпус, более значительный (шесть полков), двинулся на Ревель. Им командовали служилый татарский «царь» Саинбулат (после крещения Симеон) Бекбулатович и князь И.Ф. Мстиславский. Правую руку вел князь И.А. Шуйский, Сторожевой полк – князь И.П. Шуйский277.

11 января 1573 г. русские отряды вошли в Ниенгоф, перебили 300 шведов и захватили две охраняемых ими пушки278. Кроме того, по сообщениям русских источников, нашим воеводам удалось взять некий населенный пункт Ропумыл (то ли Ропу и мызу) 279. Мыза – тот же Ниенгоф, а Ропа – непонятно что: возможно, замок Борпаэль или город Роп с замками Гросс-Роп и Кляйн-Роп, трудно сказать.

На этом успехи кончились. В бою близ Коловери (Лоде) корпус Мстиславского и Саинбулата Бекбулатовича столкнулся со шведско-немецкими войсками и потерпел поражение.

Как свидетельствуют русские воинские разряды, «.. убили на бою государева боярина князя Ивана Ондреевича Шуйсково, а князя Ивана Федоровича Мстисловского да Михаила Яковлевича Морозова (второй воевода Большого полка. —Д.В.) ранили. И дворян, и детей боярских и стрельцов многих побили». Пискаревский летописец добавляет к этой печальной картине еще одну неприятную подробность: оказывается, долгое время в Москве не знали наверняка, погиб ли князь И.А. Шуйский: «А князя Ивана Андреевича Шуйского не сыскаша: безвестно несть»280. Такое могло произойти лишь в одном случае: если полки бежали с поля боя и оставили тело воеводы неприятелю… Отчасти неудача объясняется изменой и дезертирством: «С тово бою отъехал шурин государев князь Олександр Си– бекович Черкасской к немцам и сказал в немецких полках Кляусу (шведский полководец Клаус АкезенТотт. —Д.В.)… что бутто государевы многие люди побежали»281. У князя Черкасского имелся мотив личной мести: не так давно царь казнил своего шурина князя Михаила Темрюковича Черкасского, более того, ходили слухи, что и вторая государева жена, Марии Темрюковна, также умерла не своей смертью. Вот и решил ближайший их родич изменить московскому государю. Что же касается таинственного «бегства» служилых людей из русских полков, то, вероятно, имеется в виду дезертирство. Взяв Пайду и Ниенгоф, изрядно разорив Северную Ливонию, дворяне, надо полагать, решили, что воинская работа их окончена и пора по домам. А неприятель, узнав о столь выгодном для себя обстоятельстве, нанес неожиданный удар.

По сообщению Ливонской хроники, «…третью часть войска он (Иван IV. —Д.В.) послал в Вик, чтобы опустошить земли около Габсаля, Лоде и Леаля и взять также эти замки угрозами и страхом. Но шведы твердо держались в упомянутых замках и не обращали внимания на ужасную пальбу московита. Этот отряд, по Божьему соизволению, претерпел отличнейшие убытки в Вике. Потому что Клаус Акезен, достаточно долго сносивший с горестью неистовства московита и упрашиваемый бюргерами, наконец, храбро выступил со своим войском, не таким сильным однако, как раньше, искать неприятеля. Встретивши не далеко от Лоде русских, он послал вперед свой авангард, состоявший большею частью из ливонцев; когда же последние напали на отряд русских и за превосходством русских не могли или не хотели вернуться к шведскому войску, то обратились в бегство и тем уменьшили и еще более ослабили шведский отряд. Они побежали, кто в Ревель, кто в Парнов, кто в Фикель, кто в Лоде, и везде распространили дурную весть, что шведы разбиты. Этою вестию были глубоко опечалены все христианские души в упомянутых местах, а особенно в Ревеле, и эта весть и печаль продолжалась два дня; затем Господь послал лучший слух, именно, что маленький шведский отряд, всего не более 600 всадников и 100 (1000) кнехтов победили более 16 000 русских, 7000 убили, остальных обратили в бегство, две мили гнались за ними и отняли у них весь обоз, около 1000 саней, нагруженных всякими припасами и добычею. Этому снова все очень обрадовались. Битва произошла при Лоде 1573 г., 23-го января»282.0 численности русских войск и об их потерях ливонский источник вряд ли был хорошо осведомлен. Однако поражение наши воеводы понесли и впрямь серьезное – шведы доставили в Ревель богатые трофеи: русские пушки и знамена. Правда, и шведам успех под Коловерью стоил недешево: они потеряли убитыми двух ротмистров, гауптмана Ревельских кнехтов, несколько других офицеров, много дворян и простых бойцов.

Несмотря на неудачу полевой армии в открытом бою и значительные потери, взятые крепости – Пайда и Каркус – остались за русскими. Отбить их в ту кампанию шведы не сумели. Напротив, воевода М.А. Безнин совершил набег на «ревельскиеместа» и «…многих немецких людей побил и языки поймал». Иван IV, довольный действиями одного из своих фаворитов, щедро пожаловал участников набега соболями, камкой, «кормлением» в городах, высокими должностями. А ответный большой поход в русскую Ливонию, начавшийся зимой 1573/74 г. закончился для шведов полной неудачей.

Здесь стоит остановиться и окинуть взглядом весь истекший к середине 1573 г. отрезок служилой биографии князя Ивана. Крупные, важные должности он получал, но… ничего особенного. Командование полком, право возглавить маленькую рать «украинных» воевод… никаких из ряда вон выходящих почестей, никаких «скачков» в армейской иерархии. Его карьеру можно назвать ровной, солидной, но не блестящей.

Зато И.П. Шуйский получил огромный тактический опыт.

К середине 1570-х он вырос в разносторонне подготовленного полководца. Участвовал в трех больших сражениях, осадах двух или трех неприятельских крепостей, сам организовывал оборону крепости, «работал» против татар, шведов, польско-литовских сил. И за службы свои не получал упреков от монарха, не удостаивался высочайшей опалы.

Как сказали бы в XX в.: «Ценный кадр». А учитывая тяжелые потери, понесенные командным составом российских вооруженных сил в 1570-х годах283, ценность Ивана Петровича как опытного тактика росла очень быстро.

Во второй половине 1573-го и, возможно, в 1574 г. князь Шуйский наместничает во Пскове вместе с крещеным ногайцем князем П.Т. Шейдяковым. Известно, что в августе он уже занял место наместника: ему с шейдяковым посылают распоряжение помогать Нарве-Ругодиву, если на город нападут «большие немецкие люди»284. Несколько лет спустя роль псковского наместника и воеводы станет для него привычной: во Псков с Шейдяковым и другими военачальниками в конце 70-х – начале 80-х гг. его будут назначать неоднократно. Как правило, Иван Петрович числится там вторым воеводой, но выполняет роль наиболее активного и ответственного командира. Воеводство (хотя бы и на втором месте) в богатом и славном Пскове – большая честь. Иначе говоря, князь Иван впервые получает не просто «именную службу», а весьма крупное, весьма заметное назначение. И это – после участия в сравнительно неудачных боевых действиях начала 1573 г.! Видимо, государь не видит какой-либо вины И.П. Шуйского в поражении под Коловерью, зато воспринимает его как опытного и храброго военачальника. С этого момента начинается взлет воинской карьеры Ивана Петровича. До сих пор он был одним из многих полковых воевод, но теперь входит в высший ярус военно-политической элиты. Отныне ему достаются лишь ключевые командные посты.

А время от времени на долю князя выпадают почести иного рода: так осенью 1574 г. его приглашают в Москву, на свадьбу Ивана IV и Анны Васильчиковой, – тогда царь почтил представителей всех главных ветвей в роду Шуйских. В 1576 г. И.П. Шуйский рассуживает местническую тяжбу Ф.Ф. Нагого с В.Г. Зюзиным285. Судейство по местническому делу само по себе – признак царского благорасположения.

Неизвестно, как долго находился князь Иван Петрович на псковском наместничестве: год, как принято было во второй половине XVI столетия, или же более того. 28 апреля 1576 г. воинский разряд упоминает его на юге. Иван IV с двором и армией выходит «на свое дело земское в Калугу». В его свите присутствует и боярин князь Иван Петрович Шуйский. Он не занимает в этом походе каких– либо командных постов, пребывая рядом с царем как советник286. Затем, по всей видимости, он возвращается во Псков, на наместничество. Во всяком случае, «на Егорьев день вешний» (23 апреля) 1577 г. приказ о воинских сборах для новой наступательной операции на северо-западе застает князя И.П. Шуйского именно там.

Весной-летом 1577-го он работает как крупный военный администратор. Фактически вокруг него собирается ядро боевых сил для будущего наступления287.

Царь видит в Иване Петровиче толкового военачальника.

Продолжая давление на неприятеля в Ливонии, Иван Васильевич вторгается туда летом 1577 г. с большой русской армией и союзным войском ливонского короля Магнуса. Судя по документам того времени, для похода планировалось собрать очень значительные силы: более 19 400 дворян, казаков, стрельцов и служилых татар. Правда, процент дворян – наиболее боеспособной и лучше всего вооруженной части войска – ниже, чем при «Полоцком взятии» и на Молодях. Их всего-то около трети, и это тревожный симптом. Однако мощь русской ударной группировки такова, что в Ливонии с нею не могут поспорить ни шведы, ни немцы, ни литовцы, ни поляки. Армия располагает внушительным артиллерийским парком: 21 пушка и 36 пищалей при 7300 ар– тобслуги и охраны, а также 12 700 посохи288. Царь вышел с войсками изо Пскова 13 июля 1577 г. Незадолго до начала основного этапа наступательной операции разведку боем выполнила легкая трехполковая рать князя Т.Р. Трубецкого (5300 бойцов) 289.

Во время этого похода князь И.П. Шуйский исполняет важную роль. Фактически он играет роль военачальника, допущенного к принятию главных тактических решений.

Ивана Петровича назначили вторым воеводой в Большой полк. Первым воеводой расписан крещеный татарский «царь» Симеон Бекбулатович, особа необыкновенно знатная и пользовавшаяся безграничным доверием государя. Однако, по всей видимости, реальное командование полком осуществляет именно князь Шуйский. Очень показателен один факт: в русской армии всякий полковой воевода, помимо общих командных функций, получал отряд ратников под прямое руководство; так вот, князю Ивану досталось 813 бойцов, а Семиону Бекбулатовичу лишь 196290. Симеон Бекбулатович, по представлениям того времени, без сомнений, знатнее Шуйского. Более того, Шуйский уступает в знатности первым воеводам других, менее значительных полков. Но за спиной у Симеона Бекбулатовича – формально старшего из полковых «начальных людей» – он получает возможность спокойно распоряжаться в Большом полку, не получая никаких местнических претензий. Так делали в армейской иерархии Московского государства, когда хотели назначить на ключевой командный пост толкового человека, но ему чуть-чуть не хватало «крови» до первенства по знатности. Этот обычай «московитов» подметил еще английский дипломат Джильс Флетчер, посетивший Россию на исходе 1580-х.

Кто во время генерального наступления на Ливонию в большей степени исполняет роль полководца, а кто – политика? Был ли Шуйский простым администратором при царе, или же он вел кампанию на тактическом уровне, а Иван IV занимался политическими вопросами и принимал стратегические решения? А может быть, Шуйский сы– град роль своего рода «начальника штаба» при монархе– главнокомандующем? Или он просто оказался одним из воевод без решающего голоса по ключевым вопросам тактики? В любом случае львиная доля командирской работы ложилась именно на князя Ивана. Но можно ли более определенно очертить функции князя И.П. Шуйского в ливонском походе?

Разряды скупо отразили его деятельность. Конкретные тактические задачи выполняли по большей части люди невысокого ранга. Чаще всего царь отправлял осаждать непокорные города и проводить рекогносцировку местности думных дворян Богдана Вельского и Деменшу Чере– мисинова, а также воеводу, командующего «нарядом», – окольничьего В.Ф. Воронцова. Расписывать движение и расположение полков царь приказывал первому дворовому воеводе боярину князю Ф.М. Трубецкому – человеку весьма опытному, или тому же В.Ф. Воронцову, а с ними вместе работали второй воевода полка Правой руки боярин Н.Р. Юрьев, думный дворянин Б. Вельский, да дьяки В. Щелкалов и А. Клобуков. Собственно, эти шестеро скорее всего и выполняли наиболее важную часть штабной работы. Тот же князь Ф.М. Трубецкой на пару со вторым дворовым воеводой А.Ф. Нагим допрашивал представителей Зессвегена, явившихся договариваться о сдаче города. Надо полагать, Трубецкой был в числе главных военных советников царя на тот момент.

В подавляющем большинстве случаев подробный пересказ боевых действий в разрядной книге ясно показывает: все основные решения принимались царем лично и лишь изредка – по совету с сыном Иваном и воеводами.

Иван Петрович Шуйский упомянут в нескольких случаях. Он с «боярами» допрашивает Павла, старосту города Влеха (Мариенгаузена), пришедшего сдавать город291. Позднее князь участвует в большом совещании, устроенном по приказу Ивана IV после того, как пришло тревожное известие: король ливонский, нарушив договоренность, занял город Кокенгаузен (Куконос). Три дня спустя И.П. Шуйский, по всей видимости, участвовал в новом штабном совещании – по поводу захвата Магнусом города Вольмара292. Время от времени из его полка отряжаются небольшие отряды для участия в боевых операциях. Вот, собственно, и все упоминания Ивана Петровича на протяжении ливонского похода.

По этим данным можно сделать осторожный вывод: функций «начальника штаба» князь Шуйский в этом походе не имел. Тактические решения принимал главным образом сам Иван IV. Царь – и главный стратег армии, и ее главный тактик, и, по совместительству, главный политик. Когда ему требовалась консультация, он собирал воинский совет, в котором главное место занимали князья Ф.М. Трубецкой и И.П. Шуйский. Иногда им доверялись переговоры. Частные тактические задания выполнялись военачальниками более низкого ранга. Таким образом, роль Шуйского – быть одним из главных воевод, советником царя, не имея первенствующего положения.

Этот поход принес воеводе, да и всей нашей армии, значительный успех. По разным летописным источникам, русские полки, а также отряды Магнуса взяли тогда то ли 20, то ли даже 27 ливонских городов, в том числе и довольно значительные – Режицу, Чествин, Линовард, Кесь (Вен– ден). Ливонские авторы сообщают о 34 городах и замках, захваченных русскими293. Командование русской армии, в том числе и князь Шуйский, выполняло свои обязанности наилучшим образом. Казалось, вновь, как при взятии Полоцка, военная машина России работает подобно хорошо отлаженным часам. И воевода боярин Шуйский – один из важнейших «живых узлов» в ее устройстве.

Сдавшимся городам и замкам царь обещает оказать милость и действительно мягко обходится с их жителями. Напротив, сопротивление подавляется с большой жестокостью. Так, суровые казни обрушились на жителей Зесс– вегена (Чествина или Чиствина по-русски), попытавшихся активно обороняться, даже устраивать вылазки. Город осаждали порядка 2,5 русских ратников с «легким нарядом». Артиллерийский обстрел, учиненный Деменшой Черемисиновым (начальником «наряда» под Зессвегеном), быстро принудил горожан к сдаче. Некоторых из них царь велел посадить на колья, других – продать в рабство294.