Текст книги "Леонид обязательно умрет"
Автор книги: Дмитрий Липскеров
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Роддом выдал им вещички покойницы, среди которых Ксанка обнаружила огромный ключ, на котором было выдавлено: ключъ, 1905 годъ.
Опять плакала. Решили более к Равиковичу не ходить…
А потом навестили ясли, в которые определили сироту.
Там Ксанке удалось убедить директоршу, что покойница мечтала назвать ребеночка Леонидом.
– А отца не знаете, как звали?
– Как же, – ответила, – знаю. Павлом. Павлом Северцевым.
Таким образом и произошел Леонид Павлович Северцев.
Ребенка не крестили, а предоставили младенческой Душе возможность на самоопределение. Что душа и сделала по автоматическим настройкам.
К Москве неотвратимо приближалась весна 1964 года…
6
Старшина Хмуров и так-то глядел на военных баб косо, а тут еще девку в снайперы прислали. Да и девка какая-то странная – с потусторонним выражением лица. Глаза сквозь людей смотрят, губы сжаты в два червячка…
Она все торопила:
– Когда стрелять будем? А он ей рассудительно:
– Успеем. Главное – теория.
Ангелина сидела на теоретических занятиях, и будто не было ее в классе.
Многие среди курсантов, как из молодых пацанов, так и зрелых мужчин, пытались волочиться за ней. Но навстречу напору получали полный злобы взгляд, словно выстрел – с такой степенью точности, что подкатывать к бабе вновь желание отбивало.
Ангелина даже имен своих сокашников по новой работе не знала. Какие-то фамилии бродили в голове, но с определенными лицами не ассоциировались. Только старшина Хмуров, который читал им по пять лекций в день да учил всем премудростям обращения с самозарядной винтовкой Токарева, вызывал в Лебеде некие чувства, сходные с родственными. Может быть, будь у нее дядя лет пятидесяти, столь же коренастый, с простыми мужицкими глазами, она бы к нему так же относилась. Хоть и со скрытым, но доверием.
– Лебеда! Не слушаешь? – каждое занятие спрашивал Хмуров, взбрасывая над правым глазом кустистую бровь. – И сам же отвечал: – Конечно, зачем нам!..
А потом, когда с теорией было совсем покончено, их довезли на полигон.
Начали со ста метров из положения лежа.
Надо сказать, что необстрелянных учеников не было. К Хмурову таких не определяли. Все курсанты были запечены в точности стрельбы при боевых действиях. Но лишь старшина знал, что у Лебеды десять загашенных в одном бою немцев, но тому не верил вовсе. Мало чего в рапорте напишут. Может, поерзала под кем надо!..
Приказал занять исходную позицию.
Все улеглись на еловый лапник и принялись настраивать оружие.
– Еще раз напоминаю, – предупредил старшина, – гляделки свои берегите, к прицелу не присасывайтесь! – Он прошелся вдоль исходной позиции. – Стрелять начинайте без команды. Каждый – десять выстрелов!
Уселся, закурил, задумался о чем-то. Под стрельбу своих подопечных мог бы даже задремать, если бы выстрелов по пятьдесят было.
Но «токаря» отщелкали свое скоро, он разрешил всем подняться и подождать в свободном режиме, пока будет произведен подсчет результатов.
Уже у пятой мишени сердце Хмурова билось радостно, так как вверенные ему курсанты оказались молодцами. Результат был выше среднего. А к десятой мишени, в которую девка метила, он добирался совершенно счастливый. Девять снайперов были готовы для работы уже сегодня.
К мишени Лебеды он подходил без особых надежд, хотя Даже полное ее молоко не могло испортить общей картины. Десять процентов профнепригодных в таком деле – ерунда! Ничтожность, можно сказать!..
Хмуров вновь позволил себе закурить, вдохнул дым глубоко, до самого пупка, а потом сорвал бумажку с целью ефрейтора.
Глаза зрили, а голова отказывалась верить.
Девяносто восемь из ста… А кучность… Почти все десять в одну…
Дым пошел не тем горлом, и Хмуров долго кашлял, утирая табачные слезы.
«Случайность! – был уверен старшина. – И слепой единожды в жизни в десятку попадает!»
Но здесь, всеми мужскими причиндалами, Хмуров ощутил, что сам себя обманывает, боясь спугнуть то единственное чудо, выпадающее только раз на тысячу лучших снайперов!
Ему удалось сохранить равнодушное выражение лица, когда он распускал отстрелявшихся для чистки оружия. И лишь когда Лебеда направилась отдельно, в отличие от других, не поинтересовавшись результатом, он окрикнул ее негромко:
– Ефрейтор!.. Вы, Лебеда, вы! Останьтесь!..
Она вернулась, подошла к нему, и опять Хмуров при близости подивился ее бледному лицу с глазами, наполненными осенью.
– А вам неинтересен результат?
– Что, не попала?
– Попали.
– Не уложилась в норматив?
– Уложились.
– Тогда что?
«Вот ведь какая странная баба», – подумал старшина.
– Раньше стреляла?
– Стреляла.
– Где?
– Военная тайна…
Хмуров вспомнил туманный рапорт об убиенных фрицах. Далее расспрашивать не стал.
– А с двухсот сможешь?..
– Где – это? – Она поглядела вдаль, словно искала горизонт.
– А вон бугор, где елки стоят…
– Могу попробовать.
– А ты попробуй!
– Попробую…
– Попробуй-попробуй!..
Он уже бежал к бугру с чистыми листами мишеней и все приговаривал:« Попробуй, давай!»… Хитрый старшина был. Бугор метров за триста пятьдесят навален. Пусть постреляет баба! Нам жалко, что ли!.. Патроны имеем. Чего-чего, а этого добра достаточно. Это не сто, триста пятьдесят!..
Возвратился взмыленный, как конь старый с колхозного поля. Дышал, словно марафон сбегал.
– Ложись, – предложил он.
Получилось двусмысленно. Но ни он, ни она этой двусмысленности не ощутили, зато собравшиеся вокруг снайперы заржали.
– А можно, товарищ старшина, и я с ней? – схохмил кто-то.
– Лечь-то ты ляжешь, – ответил вскользь Хмуров. – Встанешь ли!.. Свободны все, мать вашу! – заорал. – До обеда свободны! – Когда они остались один на один, старшина присел рядом с нею на корточки и тихонечко стал приговаривать: – Как я учил, поправочку на ветер… Так… Дальность обманчивой может быть… Природа склонна к оптической лжи… Обманчива мать…
Геля не слушала его, пальцы сами делали все, что надо, как будто она всю жизнь из винтовки стреляла.
– Ну, огонь, – тихонько разрешил Хмуров.
Старшина прикрыл глаза, прослушивая размеренные выстрелы «токаря», словно меломан редкую пластинку..
– Пять, шесть, – шептал, наслаждаясь эхом выстрелов. – Восемь…
Она закончила свои десять и еще долго лежала на лапнике, ожидая разрешения старшины встать. Ей было хорошо замереть без действия, лежать так просто под большим небом.
Придя в себя, Хмуров вновь побежал к бугорку, подпрыгивая на ухабах козликом.
Она впервые после смерти Мовчанова улыбнулась вослед дядьке. Поняла, что улыбнулась, а потому вспомнила полковника-локаторщика, а потом полковника Чудова, за ними лейтенанта Володечку, пахнущего «Шипром», и, конечно, Костика… прислонилась щекой к прикладу винтовки и опять смотрела куда-то сквозь все пространства…
Обратно Хмуров шел степенно, неся лист с пробитой мишенью на вытянутой руке. Его походка какому-нибудь психологу показалось бы очень важной, словно человек только что клад нашел.
Такого психолога старшина бы послал изучать бараньи мозги, так как клад по сравнение с тем, что он обрел, стал бы сущей безделицей.
Девяносто восемь из ста, и все в касание! – пела душа.
– Да ты знаешь, кто ты?! – Всем его существом завладел пафос гениального учителя перед еще более гениальным учеником.
– Знаю, – ответила Ангелина, с удовольствием вдыхая в себя запах остывающих гильз. – Знаю, я – шваль!
Потом Хмуров докладывал по начальству о самородке Лебеде, объясняя профессионалам, что за всю свою жизнь не встречал подобного таланта.
– Бриллиант! – кричал он.
– Спокойно! – одергивал начшколы. – Не про Ойстраха говоришь.
– Дайте мне этого Ойстраха, и я посмотрю, как он с трехсот пятидесяти при боковом ветре да девяносто восемь!
– Ойстраха тебе не дадим! Он на всю Россию один!
– Ас пятисот оба глаза немцу рисованному повыбила, в рот пулю засунула, в сердце тройку воткнула, еще двумя – яйца отстрелила!.. Как вам?!!
– А десятый?.. – ужаснулся начшколы.
– Да в лобешник, Прокопыч!
«Прокопыч» – было уже серьезно! В истинном экстазе прибывал старшина. Да и так уже было понятно, что дело серьезное!
«Откуда она взялась?» – мучил голову вопросом начшколы. Пытался разузнать, намекнули однозначно – не лезь! Здесь еще Слава второй степени пришла… А у него на кители только дырки на случай да знаки отличия… Может, эта Лебеда – спортсменка?..
Старшина словно мысли его подслушал и при следующей беседе рассказал. Эротично так поведал…
– Пальчик я ее проверял. Мягонький, даже мозолька натерлась. И щечка ровненькая, с пушинкой… Истинный талант! Первородный!..
– Девственный, – уточнил начшколы. – Остальных что, отпускаем?
– А чего, – развел руками Хмуров, – парни отличные! Завтра готовы в бой. Для прикрытия лучше и не мечтай!.. Выжал из них все способности…
– А Лебеда?
– Мне надо с ней еще! Поработаю, потружусь, пошлифую…
– Секреты мастерства передашь?
– Это как водится! – пообещал старшина.
Прокопыч благословил, но до поры до времени о Лебеде выше не докладывал. Хотел увериться в неслучайности результатов. Так часто бывает, знал по опыту начшколы снайперов, – новичок может месяц показывать высший результат, а потом наступает момент, когда все ломается, глаз косеет, рука кривеет, и бывший вундеркинд всю оставшуюся жизнь стреляет в молоко. Руководя областным ОСОАВИАХИМом до войны, он навидался всякого, а потому не спешил. Даже вручение ордена ей попридержал.
Хмурову Прокопыч позволил делать с Лебедой все, что старшина сочтет нужным. Безо всякого режима. Кому этот режим, на фиг, нужен, если она в школе одна! А если дело выгорит и из девчонки получится элита, они все на том поимеют!..
До самой осени, через березовую весну и полынное лето, старшина Хмуров работал с Ангелиной Лебедой.
Передал девке все тонкости снайперского искусства, а она их приняла, да такое ощущение сложилось у Хмурова, будто ефрейтор уже родилась с профессиональными повадками снайпера. Хватала науку на лету.
Он научил ее стрелять с корточек. Причем заставлял сидеть в позе зэка по шесть часов не шелохнувшись, лишь тогда пускал зеркальцем солнечный зайчик. Хорошо зеркальце к палке привязывал, а то бы без рук остался…
Хмуров обучил ее лазить по деревьям дикой кошкой и спать на ветвях змеей.
– Подушка твоя – приклад! Оптический прицел – батька, а ствол винтовки – мать родная! – повторял старшина.
Она улыбалась ему, чувствовал, была благодарна за науки, но души своей и странички не открыла. Хмуров был жалостливым мужиком, одновременно с этим понятия имел. Не хочет человек открываться, дело его. Видать, про изошло у этой Лебеды в жизни всякое… Ну что ж, улыбается – уже празднично!
Так бок о бок они прожили полгода, и наступило время экзамена.
Лебеда о том не знала, все зашифровано было. А Хмурова обещали расстрелять по-честному, если проговорится.
Ангелину среди ночи подняли, велели приготовиться в пять минут, погрузили в кузов полуторки и отвезли километров за двадцать.
Задание было поставлено туманно. Ожидать в точке «А» противника. Откуда ждать его появления, указано точно не было. Угол обнаружения врага шестьдесят градусов.
В тот момент в школу приехал генерал-майор со Звездой Героя на груди.
Накрыли стол и даже Хмурова позвали.
Часа два молча пили спирт, закусывая солеными огурцами да вареной картошкой. Потом разговаривать стали.
– Так хороша? – спросил генерал-майор.
– Чудо как! – подтвердил начшколы. – Выдающаяся!..
– А ты как считаешь, старшина?
– Ойстраху сто очков вперед даст!
– Какому Ойстраху? – не понял генерал-майор.
– Стрелку лучшему, – уточнил старшина. Командование пожало плечами, такого снайпера не припоминая.
Прокопыч погрозил Хмурову кулаком, а тот не понял за что.
– Хмурая только девка, – жалеючи проговорил старшина. – Неразговорчивая!
– Товарищ генерал-майор! – засмеялся начшколы. – Фамилия старшины – Хмуров!
– И что?
– А то, что он говорит, что девка хмурая! Фамилию, что ли, свою дать хочет ей?.. Ха-ха!
Про себя генерал подумал, что у тыловиков во время войны мозги ржавеют. А чувство юмора какое-то бабье. Вслух сказал:
– Стрелять будет с девятисот!
Начшколы поперхнулся огурцом и долго кашлял туберкулезником. Про себя в короткое время решил, что со школы снимут уже завтра, там фронт. Не пули боялся, а своего цистита хронического…
– Да как же это! – развел руками Хмуров. – Да я сам далее шестисот пятидесяти не накрывал!
– А нам другие не нужны! Других – навалом!
Генерал-майор заблестел глазами, превращая свое лицо героя в монументальное, ливанул из бутылки в стакан спирта и без приглашения к тосту компании выпил.
– За Победу!
Начшколы постарался догнать героя, да вновь поперхнулся, впрочем, не спиртом, а догнавшей его перспективой.
– За Победу!
Старшина Хмуров лишь кивнул. Бледный лицом – окрасился в тон стены.
– А выстрел сделает в шесть пятнадцать утра, – добавил генерал-майор, утирая хмельной пот со лба.
– Ночью!!! – воскликнул Хмуров.
– Не ночью, а утром, – уточнил герой.
– П…ец! – расслабился в голос Прокопыч.
– Цель будет видна лишь шесть секунд.
Здесь всех накрыло по полной. Начшколы даже тихонечко запел «степь да степь кругом», а старшина жалел ефрейтора Лебеду, словно дитя свое, оставленное ночью в лесу на съедение волкам. Сдерживал слезки.
Когда светало, лишь он один, Хмуров, не спал. Сидел за столом, уложив голову на согнутые в локтях руки. Тосковал мужик.
Генерал храпел по-генеральски, а начшколы вторил ему чуть менее значительно.
Заорали петухи, предупреждая куриные гаремы, что самцы в полной боевой готовности, сейчас поклюют пшена и свои обязанности выполнят играючи…
Дверь в кабинет начшколы открылась с грохотом, так что генерал проснулся тотчас, а товарищ с циститом, открыв глаза, подумал, что бомбят.
На пороге кабинета, с ППШ на мощной груди, расставив ноги, стоял двухметрового роста капитан. Лицо – красное, а глаза – голубые. Монументальному герою – монументальный адъютант.
Через две секунды генерал-майор уже мог воспринимать информацию.
– И?.. – таким его вопрос был.
Капитан кивнул.
Таким был его ответ.
Генерал-майор немедленно поднялся из-за стола. С грохотом повалилась на пол посуда, но он не обращал внимания на такие мелочи, за грудки поднял начшколы и жирно поцеловал того в губы.
– Не забуду! – Затем герой сжал в объятиях старшину Хмурова, так что кости у того затрещали. – Спасибо, мужик!
Здесь все поняли, что задание выполнено.
Начшколы заулыбался во все окна, а старшина Хмуров с трудом сдерживал теперь уже слезы счастья.
Подумать только! С девятисот, на заре!.. – ликовала душа.
– А знаете, – молвил генерал, – знаете, эта Лебеда уже стольких мужиков своих на войне схоронила. ППЖ была…
– Так вручать орден? – проговорился начшколы.
– А что, еще не вручили! – грозно рыкнул генерал-майор, но тотчас расслабился. – Сейчас оно более кстати будет… Тащи орден!
Начшколы в похмелье поймал равновесие и качнулся к письменному столу.
– Да здесь он!
– Неслыхало! – позвал герой.
– Я, товарищ генерал-майор! – отозвался красавец-адъютант.
– Где баба? Футы!.. Где боец Лебеда?
– В полуторке ждет! – ответил капитан.
– Зови сюда!
– Есть!
Неслыхало отбыл, а генерал тем временем капнул в стакан спирту. Капля была здоровенная, грамм на сто, да и генерал был не слабым. Выпил махом, даже не задохнулся. Зажал в кулак огромный огурец и с хрустом откусил половину. Подмигнул старшине и порадовал в голос:
– Тебе, Хмуров, отныне со звездочкой на погонах ходить!
– Служу Советскому Союзу!
– Служи, – благословил генерал. – А тебе… – Он оборотился к начшколы, держащему в руке коробочку с орденом. – Ты, майор, снайпер?
– Так точно… Бывший…
– Бывших не бывает. Хочешь в дело?
– Не пригоден я больше, – с грустью сообщил начшколы.
– Чего это? Здоров, как кабан!
Здесь бывший старшина, а теперь младший лейтенант дозволил добраться до уха генерала и зашептал в дырочку объяснение, что начшколы в сорок первом пролежал в поединке с немцем двое суток на льду недвижимым. Сейчас нездоров. Подморозился…
– Завалил?
– Так точно.
– Так вот, товарищ подполковник, – продолжил свое обращение к начшколы генерал.
– Майор, – уточнил подмороженный.
– Плохо слышите, товарищ подполковник?
– Служу Советскому Союзу!
– Служи и побольше мне таких снайперов воспитывай! Понял?
– Так точно!
В кабинете начшколы было много радости. Даже Неслыхало улыбался, когда прибыл, игриво придерживая за талию Лебеду.
А генерал-майор был приятно удивлен внешностью снайпера. Он даже не по командному, а по-отечески, голосом не военным, а мирным поздравил Ангелину с выполнением задания, и она ответила гражданкой:
– Спасибо.
– Здесь вот орденок твой отыскался, – задушевно сообщил герой. Выдернул из рук начшколы коробочку, раскрыл ее и неторопливо так стал привешивать орден к девушке, свободными пальцами щупая упругость ее груди.
А в сердце Ангелины так и брызнуло холодом, ледяными иглами. Опять.
– А где же первая Слава? Почему не носишь?
Она пожала плечами – скромная, вновь призванная небесами к странной миссии.
– Ты носи, – убеждал генерал. – Тебе Родина Славу поет, так ты прими ее, не обижай Родину! – Наконец ему удалось прикрепить орден к гимнастерке, генерал пожал девушке руку и сообщил присутствующим: – Так вот, товарищи офицеры… Забираю от вас ефрейтора Лебеду… Дело вы свое сделали на отлично, теперь и мне надо поработать!..
Собрались в пять минут. Капитан Неслыхало забрался в кузов полуторки, а генерал-майор с Ангелиной тронулись в путь на трофейном «Мерседесе».
Начшколы в полном счастье махал вослед ладошкой, а бывший старшина Хмуров, словно осиротел в мгновение, казалось, меньше ростом даже стал. Скукожился и поник плечами… Знал, что никогда больше не увидит своей лучшей ученицы. Сердце опустело, словно фляга из-под спирта, а как и чем его наполнять теперь?..
В глубочайшей тоске Хмуров неделю провалялся на прокисшей койке до прибытия новобранцев, поглядел на ихнее мужские ряшки и решил писать рапорт об отправив на фронт…
Чего тянуть?.. Уже в машине она стала его фронтовой женой. Генерал был мужиком лихим, шофера не стеснялся, стянул с бабы юбку с исподним в одно движение и насладился дальней дорогою…
А потом, когда прибыли на место, герой уже с расстановочкой, не торопясь, овладел Ангелининым телом в генеральском постоялом доме, на медвежьей шкуре.
Он пользовался ею с достаточной степенью нежности, с удовольствием разглядывал в процессе всякие закоулки женского тела. Иной раз с силой сжимал крепкую грудь, так что она вскрикивала, а в другое время нежно дышал ей горячим в пахнущие хвоей волосы.
Хороши мужики на войне!
Она ничему не противилась. Все прихоти генеральские исполняла, только когда испивала его соки, то просила после рюмку коньяка.
– Тебе что, так неприятно? – с обидой в голосе спрашивал герой.
Вот вопрос, так вопрос…
Она бы могла правду сказать, что ощущение от сглатывания такое, будто кусок льда в кишки падает, но отвечала ложью:
– Я люблю коньяк.
Он ей наливал армянский, а потом опять любил, слишком много, даже для себя. Хотел уяснить, нравится ли этой бабе лично он или ей все равно с кем! А может быть, сексуально-голодная?.. Ответа не находил, ночью же думал о тех мужиках, которых она схоронила.
«Буду ли я очередным ? » – обдавало внутренности легким ужасом.
Но герой на то и герой, чтобы бояться, как все, но уметь справиться со своими страхами, победив их в коротком сражении, мгновенным усилием воли.
И в этом случае генерал поступил так же. Будем живы – не помрем!..
Неделю он не отпускал ее от себя, а потом позвонили генералы позначительней и поинтересовались, куда запропастился талант?
– В наличии, – с грустью сообщил герой.
Его вызвали на совещание особой секретности, в котором определили план по уничтожению некоего лица.
– Пусть вылетает завтра.
– Какую информацию ей можно дать?
– Все в общих чертах, – предложил руководитель операции. – Выдайте маскировочный комплект и пусть физиономию по фотографии изучает. Предупредите, что попадет в обстановку непривычную для себя.
– Хорошо, – кивнул генерал-майор.
– И вот еще что, – добавил руководитель. – Если что-нибудь не так пойдет, наш человек все подчистит… У нее сейчас нет месячных?
– Нет, – автоматом ответил генерал-майор. Мужчины были умными и поинтересовались:
– Ваши личные отношения не помешают, надеемся?
– Если что не так, она сама себя… Женщина такая… Она выслушала предстоящее задание спокойно, как будто провела сотню подобных операций.
С семисот – не с тысячи!.. Попадет!.. А на самолете полетать всегда хотелось…
Этой ночью герой любил Ангелинино тело с особым чувством. Так, словно с завтрашнего дня вся эта сексуальная радость перейдет в чужие руки, пальцы которых будут ласкать ее интимное, как он ласкал, или лучше… Или ее голову разнесет выстрелом в случае неудачи!..
Он на мгновение представил вылет пули из ствола, и сам тотчас разрядился, заскрипев зубами от невыносимого наслаждения.
Ее тело свело судорогой, втекшей внутрь Арктикой, а ему показалось, что, наконец, он добился от нее синхрона. Захолонуло сердце чувство счастья, смешанное с болью души. Такого коктейля у офицера еще не наблюдалось в жизни… Он вспомнил своих предшественников и сознался себе, что теперь понимает и древних египетских мужиков, которые отдавали жизнь только за одну ночь с бабой. Важно, какая баба!
– Клеопатра… – прошептал он высокопарно.
Но она уже спала в его объятиях совсем не Клеопатрой, а Ангелиной Лебедой, снайпером Божьей милостью, русской бабой, с непростой небесной нагрузкой для своего тела и бесконечной души.
Самолет взлетел ночью. Сопровождающим был какой-то косоглазый национал с пергаментным лицом, как будто желтухой болел. Он не представлялся, разговоры не вел, а лишь время от времени поглядывал на часы.
Ей тоже не было интереса приставать к незнакомцу с какими-либо вопросами. Считала себя на серьезной службе.
Ангелина совсем не думала о выполнении предстоящего задания. Она ни о чем не думала, слушала гул самолетных моторов и пыталась что-нибудь разглядеть в ночные иллюминаторы. Ничего, только редкие всполохи молний. Она впервые видела молнии под ногами, а не над головой… Коротко в мозгу всплыл образ генерала, но не удержался в мысли герой, развалился на тысячу осколков, как в детском калейдоскопе… А вот лицо локаторщика Мовчанова представилось ей надолго, почти до конца полета. Почему так?.. Она не отвечала себе на вопросы, уже давно покорившись судьбе, чувствуя всеми глубинами организма, что все, происходящее с ней, определено, незачем тратить силы, чтобы плыть против течения, если потоком выносит ее на берег, на котором нужно остаться…
Когда закончился четвертый час полета, а солнце ворвалось в салон самолета, ослепляя своей почти интимной близостью, косоглазый заговорил:
– Вы можете сделать два выстрела. На большее времени не хватит… Есть вопросы?
– Вы сопровождающий?
– Я – инструктор. Сопровождающий ожидает на месте.
– Куда мы летим?
– Это одна из ближневосточных стран. Какая, вам знать не надо.
– Там что, много песка? – поинтересовалась Лебеда.
– Вы догадливы.
– Нетрудно. Особенно, когда масккомплект желтого цвета.
Косоглазый одобрительно кивнул.
– Можете переодеваться. Мы садимся через двадцать пять минут.
– Есть.
Она быстро развязала тесемки рюкзака, вытащила комбинезон, разложила его на металлическом полу. Быстро скинула свою одежду, не обращая на инструктора никакого внимания.
– Там жарко. Очень жарко.
Она, уже наполовину влезшая в маскхалат, выскользнула из него, стянула военные штаны и свитер, оставшись в белье. Прокомментировала:
– Трусы и лифчик оставлю. Свободная грудь может помешать во время выстрела.
Косоглазый равнодушно пожал плечами. Когда она оделась, он спросил:
– Вам выдали очки?
– Да.
– Лучше надеть их и не снимать до самого выстрела. Может случиться ветер, и песок попадет в глаза… Понимаете?..
Она кивнула.
В очках было неудобно, и она до посадки сдвинула их на лоб. Чувствовала себя мотоциклистом.
– Вы – казах? – спросила.
– Киргиз, – ответил инструктор. Его вопрос не удивил.
Она подумала, что такого национала вообще ничего не может удивить.
– Я – гражданин СССР.
– Обратно меня повезете вы?
– Если полетите…
Из уст другого она бы восприняла эту фразу как шутку, но киргиз, похоже, даже не знал, что такое юмор. Из этой ситуации Ангелина сделала вывод, что может случиться всякое, тогда ее тело просто закопают в песке. Зачем рисковать, чтобы вывозить на самолете труп. Сочла такое решение целесообразным.
Самолет пошел на посадку, и косоглазый прокричал сквозь рев моторов:
– Очки надевайте!..
Она кивнула.
От воздушных ям ее немного укачало, и, выйдя из самолета, вдохнув раскаленный воздух до краев, она отвернулась, наклонилась и, сунув два пальца в рот, освободила кишечник.
Киргиз за всем внимательно наблюдал и, когда она закончила, взял ее за руку и повернул на девяносто градусов.
Перед ее лицом оказалась совершенно коричневая, шоколадная физиономия в красном тюрбане с черными глазами, белки которых были смешаны, казалось, с кровью.
– Ваш напарник, – представил персонажа из «Тысячи и одной ночи» киргиз. – Мы зовем его Иваном.
Она удивилась и представилась сама:
– Геля.
– Его имя вы все равно не запомните. Впрочем, как и он ваше. Да и незачем. Он по-русски почти не говорит.
Еще раз удивилась.
– Иван доставит вас до места и покажет точку… А теперь грузите инструмент.
Инструментом называли ее родной «токарь», завернутый в ватное одеяло, так что винтовка казалась бесформенной поклажей. Но «Токарь» – не инструмент, а часть души.
Шоколадный человек с русским именем Иван, свернув губы трубочкой, что-то мелодично просвистел в сторону.
Из-за авиационного ангара появился мальчик с лицом цвета какао. В белом платье, с тюрбаном на голове, он был уменьшенной копией напарника. Тащил за собой двух ослов или мулов, Ангелина слабо разбиралась в зоологии.
«Сын», – подумала она про мальчика.
Пока киргиз с напарником прилаживали к седлу животного инструмент, Ангелина всматривалась в глаза подростка, такие же черные, как у отца. Она почему-то была рада, что у ребенка белки глаз еще с нежным голубым отливом, что кровь пока не смешалась с небесными цветами.
– Пора, – сообщил киргиз.
– Да-да, – кивнула она.
Напарник что-то по-птичьи сказал мальчику, и тот, задрав белое платье до колен, побежал быстро в сторону ангара.
– Через сутки я улечу, – предупредил киргиз.
Она вновь кивнула.
Не попрощалась, пошла рядом с ослом, ведя того под уздцы, точно так, как это делал араб Иван.
«Поклажи всего-то два рюкзака и винтовка, – подумала Геля. – А животные только демаскируют…»
После часа ходьбы по осыпающемуся песку она думала по-другому.
Иван что-то сказал, указывая на седло.
Облизав губы, она села на осла и, покачиваясь, продолжила путь. Через полчаса и араб Иван воспользовался могучей спиной ослика.
Солнце вскипятило ее мозги, несмотря на желтую косынку, завязанную под подбородком на два крепких узла. Из-под мотоциклетных очков лил пот, а запотевшие стекла искажали мир до неузнаваемости. Она потеряла счет времени, ее тело то становилось мокрым, то высыхало в мгновение, заставляя кожу зудеть, как будто на ней завелись паразиты.
– Два тсаса итем, – донеслось до нее.
Ей казалось, что она вечность пересекает на спине осла. «Ага! – почему-то обрадовалась она. – Говорит все же!»
– Как тебя зовут? – спросила.
Ответа не последовало.
Она переспросила.
Молчание.
Поняла, что не ответит.
Потом она почувствовала, как горят огнем ее ляжки. Натерла боками осла… Становилось все больнее, но физическое страдание заставляло мозг осознавать реальность.
Потом она услышала.
– Три тсаса итем.
«Сколько сейчас времени?» – подумала она и посмотрела на часы. Сквозь запотевшие стекла ей удалось лишь определить сектор на циферблате, напрягала глаза, чтобы понять, где большая стрелка, а где маленькая… Потом вдруг поняла, что время на часах родное, чрезвычайно далекое, а здесь, вероятно, другой часовой пояс, арабский…
Ее ослик вдруг стал спотыкаться, и она решила, что он не предназначен для обратного пути. Ослик в одну сторону. Это означало, что она тоже должна погибнуть… Может быть, ей так кажется от жары. Ослик отдохнет и…
– Стесь, – услышала она голос Ивана.
Открыла глаза и увидела, как шоколадный человек вдруг стал необычайно подвижным – быстро стащил поклажу со своего осла, надел на его морду большой мешок, затем двумя веревками связал животному задние ноги, с силой дернул за них, укладывая живой транспорт на песок.
Она тупо смотрела на происходящее, пока Иван не подошел и не хлопнул ладонью по ее бедру.
Неожиданно в мозгах наступило полное прояснение. Она вспомнила, зачем здесь, слезла с осла, сама отвязала винтовку, взяв ее на руки, словно младенца.
С ее ослом Иван произвел те же манипуляции, что и со своим. Через минуту животные лежали рядом, казались мертвыми, лишь иногда дергали связанными ногами в конвульсиях, будто подыхали.
Он махнул рукой, призывая девушку за собой. Сам полез на бархан, да так ловко, что показался обезьяной – быстро-быстро перебирал ногами по осыпающемуся песку. Впрочем, до верхушки не добрался, прилепился телом к песку, жестами призывая Ангелину последовать за ним.
У нее так ловко не получилось, да и натертые ляжки жгло нестерпимо, тем не менее она добралась до араба Ивана, обнаружив на высоте поднятой руки изготовленную лежку.
Осторожно вползла в приготовленное углубление, втянула за собой винтовку. Что делать дальше, она знала сама, поэтому араб за ней не полез, оставаясь прилепленным к песку, как муха к липкой ленте.
Лежка была выстелена потертым ковром, в углу раскопки стояли металлический кувшин с водой и футляр с цейсовским биноклем.
Первым делом она щелкнула никелированными затворами и достала окуляры. Высовывала из лежки голову медленно, словно перископ подлодка или голову кобра, готовящаяся к атаке. Если кто-то наблюдает за барханами, то ее вряд ли заметят. Даже бинокль был песочного цвета.
Внизу оказалось нечто вроде заброшенного оазиса. Несколько построек, между которых росли пальмы. Геля видела такие в Ботаническом саду.
Казалось, оазис был пуст от людей и животных. Стояла тишина, только ветер гонял струйки песка.
Она знала, что все может оказаться напрасным, но также ощущала наверняка, что противник опытен и даже в таком, Богом забытом месте, стережет свою жизнь аккуратно.
Она сняла мотоциклетные очки и с минуту чувствовала себя ослепленной, будто ей в глаза расплавленного золота налили.
Пришла в себя быстро и вновь уставилась в бинокль, сантиметр за сантиметром оглядывая периметр.
Никого…
Она попила воды – теплой, с металлическим привкусом. Потом опять смотрела…
Время для нее остановилось… Так всегда, когда приходило время работать, она проглатывала его огромными, но вместе с тем незаметными порциями. Лебеда – лошадь Мюнхгаузена…