Текст книги "Виски (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Михайличенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Дима в третий раз поинтересовался, куда же все-таки собрался Андрей, и тот признался, вызвав у старшего бармена бурю негодования. Последний посчитал примерное время в дороге, сделав акцент на том, что с Блондинкой уединение тоже будет не мимолетным, но Андрей заверил, что к пяти утра он будет в своей кровати, а завтра откроет бар как положено. После чего они распрощались, а через час Андрей уже подъезжал по неизвестной совершенно ему дороге к Ее городку. В поисках цветочного магазина его вел жизненный опыт и интуиция. Он нашел, по меньшей мере, две-три местных суровых в своем внешнем виде и архитектуре «оранжереи», которые к тому времени были давно закрыты, и уже почти отчаявшись, его взор зацепился за яркую вывеску. Андрей свернул в сторону горящих огоньков и «Да есть же!»– чуть на отшибе от главной дороги, среди потухших в ночи ларьков и летних палаток продавцов дынь и арбузов стоял маленький невзрачный цветочный магазинчик в одно помещение. Андрей через пару мгновений уже был в нем и тут задался вопросом: «Девочка же нестандартная и непростая: розами с папоротником не отделаюсь. А что Она любит? Возьму фейхую какую-нибудь – скажет, что совсем дурной. Ай, возьму, что я люблю. Лилии, обрамленные розами, нормально зайдут». Андрей возбужденно и остроумно завел разговор с продавщицей, которая явно была в недоумении от столь припозднившегося покупателя, но поймала волну настроения ночного любителя цветов. Сообразив под чутким руководством Андрея скромный, но яркий, пышный и ароматный букет, продавщица протянула его в руку заблудшему гусару и пожелала удачи в сердечных делах, на что молодой человек отшутился: «Надеюсь, скоро скуплю Ваш магазин». Усевшись в машину, Андрей незамедлительно начал набирать номер телефона уже к тому времени глубоко и сладко спящей Блондинки.

– Да…– просипел заспанный, но очень милый женский голос.

– Женщина, ты могла бы выйти на улицу? – голос Андрея был раздражительно бодр.

– Что? Андрей, сколько времени? Я сплю.

– Женщина, я под окнами. Просто спустись, мне нужно тебе кое-что отдать.

– Под чьими окнами? Ты с ума сошел? Предупреждать же надо.

– Я, вроде, сказал, что приеду после работы, а ты не дождалась.

– Дурак. Сейчас спущусь, – голос просыпался, и даже в нем проскользнула нотка умиления и смеха.

«Боже! какая Она красивая… Боже! какой ты, Андрей, мудак…»– диалог с все еще истошно бившейся в сознании Андрея Рацухой иногда приобретал комичные образы, но все так же оставался со стороны рассудка трезвым и обдуманным. «Хотя соглашусь, ничего такая даже заспанная. Это ничего не меняет. Дарим цветы, целуем и приглашаемся на чай с потрахушками. Ты посмотри, она уже твоя, остался финальный аккорд, который должен обоим понравиться», – сознание было чистым, ясным, как и всегда правым. Андрей, слушая все это внутри себя, старался как можно скорее чем угодно отвлечься, потому что в эти мгновения ему становилось невероятно противно и мерзко от самого себя. Он еще не связывал это исключительно с Блондинкой, хотя уже понимал, что впервые подобное он почувствовал именно благодаря Ей. Девушка, слегка покачиваясь спросони, подошла к машине, возле которой стоял Андрей и курил, наблюдая как Она, борясь со своим сном, идет от парадной до него. Остановившись, Блондинка предстала в своей девственной бесштукатурной красоте, улыбнулась в глаза молодому человеку и покачала то ли удивленно, то ли одобрительно, то ли с легким гневцом головой, как бы говоря: «ну, и зачем ты приехал в такое время?». Андрей обнял женскую фигуру, стоявшую напротив него посреди мрачного осеннего двора, и снова, прислонив свой нос к Ее шее, глубоко вдохнул. Блондинку этот ритуал по началу пугал и настораживал, но потом Она привыкла, и Ее это начало даже забавлять, хотя Она все равно не понимала, что же такого в ней унюхал очередной ухажер. Так и в этот раз, в ноздрях Андрея засвистел воздух, а девушка содрогнулась от полетевших по всему телу мурашек, и засмеялась. Две фигуры слились в одну в ночной темени и тишине. Это продолжалось не более двух-трех секунд, но в это время руки обоих фигур закутали в объятья образ новой родившейся единой тени и крепко начали сжимать. Руки, за которые отвечала женская часть фигуры, медленно начали плавать по спине мужской части, а мужская кисть прижимала к груди своего хозяина женскую голову, в то время как вторая обхватила намертво хрупкую талию. Брошенная от них, стоящих в объятьях друг друга, тень напоминала себя, как если бы она была трафаретом громоздкого мешка, и только темные волны на асфальте трепыхались в непонятном танце. Это была тень Ее не очень длинных, но крайне выразительных в своем светло-пшеничном цвете и густоте, златого от фонарей, поля волос. Хотя ветер цветом не интересовался, он просто их развивал, равно как ночь маскировала измотанные красные глаза Андрея и уставшие мешки под ними.

Нарушило идиллию двух молодых импульсивность Андрея. Он отскочил от девушки и направился к переднему пассажирскому сидению Ягуара. Открыв дверь, молодой человек поднял голову и попросил закрыть девушку глаза и протянуть руки.

– Андрюш, я не люблю сюрпризы, – Блондинка начала кокетно капризничать.

– Ты помнишь диснеевский мультфильм «Алладин»? Так вот, помнишь, там была принцесса, ею будешь ты. Так же там был простой босяк, который творил всякие штуки для нее– это буду я, видишь, я даже куртку танкиста одел. А еще, ты должна вспомнить, он ей в момент «х» всегда протягивал руку и спрашивал «ты мне доверяешь?». Внимание, подсказка. Она всегда отвечала «доверяю» и протягивала ему в ответ свою руку. Не порти сказку, закрой глазки и протяни ручонки.

Девушка заулыбалась и подчинилась требованию. В следующий момент Она почувствовала в своих кистях что-то твердое, слегка сырое и оно состояло далеко не из одного элемента. Блондинка открыла глаза и окончательно проснулась. Прямо перед Ее лицом был небольшой, но пышный и яркий, наперекор мраку вокруг, букет цветов.

Как все просто. Ночь, ты, она спросони, букет цветов и все. Больше ничего не надо. Как просто: захотеть и приехать, подарив только этим улыбку человеку, а еще долив это чувство обычным ярким ароматным веником, чтобы увидеть, как она радуется непонятно чему. Набор побегов – лишь повод, чтобы оказаться рядом, своего рода билет, чтобы посмотреть на концерт ее голубых глаз, на танец слов, произносимых ее мягкими и приковывающими к месту, на котором стоишь, губами, на тот ветер, что рождается, кажется, с кончиков ее роскошных волос. Но даже букет не гарантирует поход на это шоу, сама повелительница всех этих чудес должна захотеть принять от тебя лично этот никчемный билет в лице цветов. Той ночью, заветный невидимый талончик был в кармане у Андрея…

– Молодой человек!– фигура за стойкой, потерявшаяся в своей тишине и неприметности, подавала признаки жизни только тогда, когда что-то заказывала себе. Она уже с минуту перебарывала свою застенчивость, пытаясь привлечь внимание бармена, но только на третий или четвертый раз, Андрей соблаговолил вынырнуть из своих воспоминаний и заметить гостя.

– Да, слушаю, – Андрей медленно поднял глаза, чтобы не подать виду, что специально не замечал человека за стойкой.

– Мне, пожалуйста, еще плесните и посчитайте.– Было видно, что человек слегка раздосадован невнимательностью Андрея, но его скромность не позволяла ему разозлиться и пойти на открытый конфликт.

Выйдя из бара, молодой человек направился под звуки неугомонного в его машине рок-н-ролла в сторону дома. Сил было много, спать не хотелось. Это то самое состояние, когда Андрей хмелел женщиной, а значит в ближайшее время можно было от него ожидать какой-нибудь пиздец. В эту ночь он проявил себя нестандартно даже для самого себя. Зайдя к себе в квартиру, хозяин уселся за письменный стол, на котором покоился ноут-бук. Открыв крышку монитора и включив свое «чудо техники», Андрей внезапно задумался. Он бросил взгляд на пенал с подаренным ему перьевым «Parker», которым он еще ни разу не пользовался. Рука, как язык ящерицы, выстреливающий в сторону очередной жертвы, резко схватила черную коробочку и понесла ее к Андрею, а вторая еще на полпути до конечной точки уже помогала ее открыть. Внутри была сама серебристого цвета, увесистая и респектабельно выглядящая перьевая ручка. Под основой, к которой она была закреплена двумя жгутиками, скрывался маленький тайничок на несколько чернильных патронов. Андрей закрыл ноут-бук и отставил его на край стола, положив перед собой пенал, а рядом ручку и патроны. Он знал, как пользоваться подобными вещами, и потому уже через минуту ручка была заправлена, а перо после расписки на чистом листе бумаги блокнота, бережно и тщательно протиралось мягкой салфеткой. Андрей извернулся и достал из-под стола тонкую стопку белоснежных бумажных листьев, положил их аккуратно на стол так, чтобы, не дай Бог, один не выглядывал из-под другого. После этого, еще раз насладившись игрой световых отражений от блестящего пера, положил ручку на бумагу и, облокотившись всем весом на спинку стула, озабоченным и тревожным взглядом уставился на поэтичный натюрморт. Это было первое, но далеко не последнее письмо, которое Андрей решился написать Ей. В момент перед началом, когда кончик пера уже дрожал от нетерпения выпустить первую каплю чернил на ослепительно чистый лист бумаги и понести за собой руку пишущего, Андрей думал о Них всех, кому он когда-либо что-либо писал. Это были и друзья нынешние и люди, предавшие к этому времени его, это были и родные и особо трепетно любимые им люди, это были строки из неспокойных армейских времен и просто размышления на бумаге, но отдельное место занимали и те буквы, что он осмеливался писать одной девушке. Это была переписка длиною в шесть, а быть может, и более лет. Андрей не любил вспоминать те времена. Как когда-то он любил этого человека, так сейчас он больше всего хотел, чтобы их как можно меньше связывало что-либо. Он про себя крутил те конверты, на которые он, дай памяти, за все это время получил два ответа, и сожалел, что когда-то позволил себе привязаться к человеку. А сейчас он сидел в тишине, впервые с перьевой ручкой для такого дела, и думал об уже ставшей Своей Блондинке, больше всего боясь, что однажды ему станет совестно и до боли нелепо за все то, что сейчас с ним происходит и что он в течение следующего часа попробует изложить на бумаге. Но вот тело отплевывается воздухом, рука, скрипя в локтевом суставе от усталости, тянется к перу, а спина, приосанившись в пояснице, но позволив слегка провиснуть над столом шее, слегка наклоняется вперед.

«Добрый вечер, булочка…» – сладко. Приторно сладко и противно. И это «булочка». Хочется плюнуть в лицо самому себе. Но это пишется само. Это была их первая шутка с «булочкой», это строки только для Нее, а значит, Она их поймет правильно.

Дописав до конца письмо, Андрей вложил его в конверт и попытался оригинально подписать. Настроение скакнуло вверх после того, как конверт был обслюнявлен и запечатан. Рукав кожаной куртки уже скользнул по его правой руке, пока левой он допивал холодный сладкий кофе. Впереди час туда и час обратно дороги. Но в тот момент Андрей торопился вовсе не из-за того, что хочет как можно больше поспать или потому, что он ожидал наконец завершения своей затеи, которая к тому времени должна была бы начинать утомлять. Он скорее хотел оставить для Нее это письмо, как будто бы от этого Она раньше проснется и прочитает его. Хотелось лететь к Ней. Через сорок минут он уже стоял в Ее дворе, который граничил со школой. Казалось, это место еще ему успеет привязаться и породниться. Он не уставал от дороги до сюда, его не утомлял и не раздражал путь обратно. Андрей ехал в этот двор с мыслью, что он едет к Ней, а уезжая, думал о том, как здорово они провели сегодня время. Выйдя на улицу и закурив, Андрей засунул руку во внутренний карман кожанки и, нащупав там конверт, достал его. Он еще раз вспомнил все то, что там было написано, и начал думать, куда положить результат творчества, чтобы утром он дошел до адресата. Номера квартиры, в которой жила Блондинка он не знал, да и класть в почтовый ящик, слишком банально. Потом ящики редко когда проверяются с утра, если вообще проверяются. Хотелось удивить с самого начала дня. Нет, окно разбивать Андрей не стал, он подошел к Ее машине и положил конверт между дворником и лобовым стеклом. Уже сидя в Ягуаре, и смотря, как начинают на его капот падать первые капельки дождя, Андрей спохватился, что конверт может намокнуть, и чернила расплывутся. Он открыл бардачок Ягуара, где лежали различные документы и страховки на машину, и, найдя бумажку с надписью «условия договора», вытащил ее из целлофановой папки-файла, небрежно забросив обратно в бардачок. В руке была уставшая и помятая папка, но, что было главным, она была совершено целая и имела свойство непромокаемости. Он вновь подошел к машине Блондинки и бережно достал свой спрятанный конверт, аккуратно промокнув который, вложил в файл, обернув им его несколько раз, и положил на прежнее место.

С каким-то упоительным и теплым чувством он засыпал в тот вечер. Он, как дурак, съездил после муторного рабочего дня домой, что-то накалякал на бумаге, отвез это пёс знает, за сколько километров и вернулся только сейчас. А все для чего? Чтобы какая-то девочка, пусть с очаровательными глазами, шикарными волосами и невменяемо страстными формами просто улыбнулась, читая всю эту ахинею? «Да. Есть хорошие женщины, а есть те, за которыми хочется лезть в горы, которых хочется пить и в их бурях обретать покой». Именно такой ответ для себя дал Андрей в те предгрезные секунды и провалился в царство сновидений.

Нелепость

Одно из самых неприятных чувств, которыми может быть заражен человек, это чувство нелепости. Это не просто, когда неуклюже посмеялся, а в этот момент у тебя изо рта вылетело несколько капелек слюны, или когда во время важного диалога вдруг захотелось зевнуть, а ты пытаешься этот физиологический процесс замаскировать в себе и зеваешь, не открывая рта, только вот, твое лицо приобретает такую гримасу, что лучше бы ты полноценно зевнул в кулак. Это не то чувство неловкости, когда заканчиваются темы для разговора на свидании или у тебя в кабинете принудительной задумчивости в самый ответственный момент обнаруживается отсутствие туалетной бумаги, а ты держишь в голове, что в этот момент находишься в гостях. Это не похоже даже на комичные «провалы», фэйлы и другие вариации глупых ситуаций, получившихся в ходе разговоров из-за чьего-либо поведения или стечения обстоятельств. Из всего вышеперечисленного, так или иначе, всегда есть достойный выход. Безусловно, когда себе позволяешь большее количество подобных выходок, то будь готов, что рано или поздно тебя все– таки назовут «мудаком» или сделают комплимент словом «дебил». Можно было бы написать целое учебное пособие, как в подобных ситуациях себя необходимо вести, чтобы сохранить свое лицо, как в переносном, так и в вполне прямом смысле этого слова. Самое увлекательное, что подобная книга бы пользовалась огромным спросом, потому что подавляющее количество людей не умеют парировать неловкие моменты своей жизни. Они начинают комплексовать, кто-то даже позволяет себе уйти в недра псевдодепрессий, кто-то остается девственником до совершеннолетия своей младшей на пять лет сестры, а у кого-то даже из-за подобных вещей начинает вариться кисель в голове, и, когда он начинает закипать, то мы получаем насильников, убийц, живодеров и другой непринятый обществом контингент. Об этом лучше расскажут психологи, они хорошо разбираются в подобного рода процессах. Речь совершенно не об этом, а о том, что все это не имеет ничего общего с «нелепостью».

Нелепость – это состояние, образ жизни. Это результат того, что какие-то вещи были не дососаны с материнским молоком и не втерты батеным ремнем в ребенка. Как правило, такие люди даже не понимают, что с ними не так. Более того, они могут даже все делать и вести себя верно и корректно, но только если на каждый их поступок абстрагироваться от целостной картины их «бытия». Нет, это не слабоумие, хотя зачастую и оно тоже, это не слабость характера, хотя, как правило, она присутствует, это даже не отсутствие чувства юмора и образованной, мыслящей головы, хотя, опять же, как правило, не без этого. Нелепостью если раз заболел, то излечиться невозможно, пока сам не поймешь, что ты нелеп. Что у тебя смешной пошлый анекдот, но ты его рассказал во время первого свидания, когда она ела штрудель. Теперь она, скорее всего, больше никогда не захочет есть это вкусное произведение кондитерского искусства, потому что будет вспоминать твою смеющуюся рожу над собственным анекдотом на грани фола. Нужно осознать, что и кому ты говоришь, что и где ты делаешь, что и для кого ты говоришь и делаешь. Не стоит шлюхе дарить цветы, а своей девушке на восьмое марта коробку конфет «коркунов».

Очень умело и старательно, хотя и невольно, порой мы умудряемся носить набор, томительно запеченных и слегка отдающих ванилью, соплей и свое мужское начало одновременно. Нельзя за это винить кого– либо, когда этот кто-то становится заложником естественного процесса, вытащить из которого его способна только Рацуха, если, конечно, он ей обладает. Это не романтика, ни в коем разе, это не обман и даже не самообман. Влюбленный человек действительно становится нелепым сопляком. С одной стороны, он силен, он готов вызвать мир на дуэль ради своей женщины, готов жопой крейсер остановить, лишь бы ее не накрыло волной, глаза его блестят огнем и решительностью, а рука тверда и уверена. Отныне, он лучший. С другой стороны, лучший он до поры до времени. Именно в состоянии, когда мы неровно дышим к женщинам, в голову приходят большинство воспаленных, нуждающихся в комплексном лечении, бредовых идей, речей и, как следствие, поступков. И правда, что, это здоровая история, когда ты готов остановить жопой крейсер или вызвать мир на дуэль? Мы становимся нелепыми. А у разумного, уважающего себя мужчины один из самых страшных страхов – в один день оказаться нелепым. И вот этот день наступает. Он просто начинает говорить пламенные, обжигающие посторонним слух речи для какой-нибудь особы с вагиной. Самое страшное, что он истинный мужчина, потому что, в противном случае, этим бы все и закончилось, и мир бы просто посмеялся над очередным «пиздаболом», но тут настоящий мужчина начинает «отвечать» за сказанное. Он с героическим лицом, будучи состоявшимся медиком, юристом или историком, с матом на губах начинает покорять горы, не имея на то альпинистских навыков. Со стороны это примерно так же выглядит, как семиклассник с задумчивым видом потягивает сигарету на автобусной остановке. И тот, и другой в теории знают, как правильно делать то, чем они сейчас занимаются. Пацан знает, что нужно сигарету держать между указательным и средним пальцем и не вдыхать резко никотин, а то поперхнешься, а мужчина понимает, что лезть нужно аккуратно, оценивать уступы горы, на которые он ступает, не смотреть вниз и думать только о вершине – вагине. Так или иначе, на финале оба «словят лещей». Пацану зададут, рано или поздно, хорошую трепку, запалив его с «соской» в зубах, а мужчина, когда достигнет высоты и встанет осмотреться, поймет, что его поступок был бесшабашен и рационально переоценен, а также, что сейчас он уже не представляет, что должно с ним произойти для того, чтобы он снова повторил свой путь. При этом сама женщина, в лучшем случае, будет молча переживать, а в худшем – периодически истерить, что для нее не совершается уже давно подвигов. Тут важно и лицо не потерять в глазах женщины, и мужиком не перестать быть. Но главное другое, что истинно любящая мудрая женщина не позволит себе усомниться в своем мужчине, не даст его рассудку окончательно помутниться и стать посмешищем для других. Она не позволит ради своего каприза ему снова выглядеть нелепо, зная, что он и сам готов в любой момент для нее на это. Можно задаться вопросом, что же тут нелепого в том, что мужчина покоряет гору? Тут неслучайно было упомянуто, что он не имеет навыков скалолаза. Выпусти Вас в клетку против профессионального бойца смешенных единоборств, Вы бы цеплялись за свою жизнь всеми правдами и неправдами, бились бы, как могли, а профессионалы бы смеялись над Вами и говорили бы только о том, что у Вас нет техники и Вы нелепы на ринге. Так и здесь. Мужчина лезет в гору, как может, как умеет, как ему подсказывает его инстинкт самосохранения, да-да, именно он, потому что без этой женщины, он уже не жилец. И от того только его путь нелеп.

Теперь самое важное. Нелепым путь карабкающегося мужчины является таковым только для третьих лиц. Для мира, который смотрит на него. Сам мужчина себя в такие моменты ощущает гусаром, зашедшим на бал с фразой: «Всем шампанского, я угощаю!». Женщина, которая позволяет ползти за ней на гору, т.е. не стряхнувшая еще ползущего каким-нибудь оползнем, камнепадом или очередной истерикой, тоже сидит в своей королевской башне и с надеждой наблюдает за своим героем. Ей все равно, как он до нее доползет, лишь бы честно, лишь бы искренне. Они борются друг за друга. Он– руки в кровь, она– сдерживает камни на своей горе. Потому и принято называть отношения между мужчиной и женщиной «личной, интимной, закрытой» темой. Это те моменты, о нелепости которых не должен знать никто кроме них. Возможность мужчине быть собой, непрофессионалом, но муравьем-трудягой для своей женщины, право ее любить, а для женщины – шанс любить такого, кто не побоялся даже быть нелепым для нее.

Рацуха всегда берегла Андрея именно что от нелепости. Вот какова была ее миссия. Она не пыталась в нем сохранить животное, охотника или возвести его в число великих неприступных мужчин. Нет. Для того она была и Рацухой, чтобы не позволить своему хозяину быть нелепым. Хотя порой, где-то глубоко внутри себя, между отравленной алкоголем печенью и очередным анализом своих жизненных «достижений», Андрею что-то подсказывало, что когда-то этот конфликт с Рацухой должен будет произойти. Вернее сказать, ему хотелось в это верить, потому что его жизненный айсберг шел именно к женщине, а женщина и нелепость – это одно целое, связующим звеном которого должен стать мужчина.

Андрей умело забирался на любого рода горы, и при этом его лицо приобретало ровно те оттенки, которые сам он ему присваивал. На чью-то гору нужно было ползти с героическим выражением, на чей-то холмик – с сарказмом, в чью-то впадину можно было позволить упасть, откровенно смеясь в лицо ее хозяйки, а выкарабкавшись из нее, еще и насладиться эхом своего смеха в ее контурах. Но никогда он не был нелеп по собственному подсознательному желанию. Те ошибки, что были совершены в силу неопытности, молодости, максимализма были уже тысячу раз изучены и проанализированы. «Любую гору можно покорить. Нужен только правильный подход», – всегда соглашались Андрей с Рацухой. Изначально, так было и в этот раз.

Андрей полез на очень интересную и высокую гору. Он впервые начал получать истинное удовольствие, а не игральный азарт, от процесса, еще не зная, что то, на чем держатся его глаза, это далеко не вершина. Блондинка была с богатейшим внутренним миром, что восхищало, а, по началу, даже очень сильно напрягало Андрея. Он переживал, что рано или поздно он устанет от излишне сильной и на все имеющей свое мнение, не уступающее ни чьему другому, Блондинки. Но страхи развеивались сами собой с каждым следующим днем. Блондинка всегда была интересной собеседницей, а в ответственные моменты покорной и уступчивой. Рядом с такой женщиной непозволительно делать ни то что осечки, а даже промахи пьяному глазу. Все это играло не в пользу Рацухи, хотя ей и не противоречило. Просто-напросто, Андрей полез в гору с излишне горящими глазами, а Рацуха понимала, что недалеко с таким огнем под веками и до нелепости доползти. Но девушка вела себя правильно: заботливо, страстно и при этом скромно, робко, что заставляло все больше к Ней привязываться. В какой-то момент Андрей поймал себя на мысли, что и падать уже будет больновато, а потому стоит доползти до вершины, а там можно будет осмотреться. Но чем выше он карабкался, тем меньше он думал о парашюте за спиной в лице Рацухи, тем больше представлял свое пристанище на той вершине. Нелепость начала зарождаться в голове.

Вершина – а на тот момент думалось, что вершина – оказалась преступна. Да, верхушка была на редкость высока. Андрей был заботливым скалолазом. Он старался не оставлять следов от горных ботинок на выступах, бережно хватался за каменную породу руками и при каждом возможном случае умышленно обронял что-то свое на скальных уступах. Он старался красиво и нестандартно ухаживать за Блондинкой. Это была яркая, гармоничная, простая, но в то же время с некой неземной родословной пара. Ее глаза были написаны бирюзовой чистоты краской художника, который выкинул свою палитру после создания шедевра, дабы больше никто не смог разгадать секрет подбора цветов, что так по-разному каждый раз блестели. Его же взгляд рядом с Ней в момент терял стеклянный блик, он оставался все так же более тяжелым и непонятным в своих голубо-сероватых оттенках, но приобретал некую живость. Она улыбалась искренне, лишь изредка позволяя себе не сдерживаться до плачущего смеха, он не понимал, почему его лицо в щеках столь часто начинает напоминать шарпейские складки, и не позволял себе быть в Ее присутствии в плохом настроении. Его руки постоянно искали прикосновения с Ней, а когда это случалось, то Она их заковывала в свои кисти или объятья. Блондинка, было видно в поведении, что вдохновлена и то ли не могла, то ли не хотела уже прятать свое отношение к Андрею. Последний же с первых минут их вновь свершившегося знакомства не скрывал происходящего в нем. Она была очень сексуальна, а он был готов соответствовать Ее ахуенности. Однако при всей открытости, между ними невозможно было заметить и нотки вульгарности или пошлости. Девушка слишком уважала себя и не позволяла себе, чтобы Ее ухажер хоть на минутку подумал, что Она легкодоступна, а Андрей, подавляя в себе очередную эрекцию, которую девушка могла у него вызвать даже простым поцелуем в щеку, наслаждался тем, что ему дозволено называть Её «своей». Хотя тот факт, что они за четыре недели неоднократно вместе засыпали, перед этим разрывая друг другу губы в страсти, но при этом ни разу дело не доходило до секса, можно уже было бы записать на счет той самой нелепости, а Рацуха об этом била в колокол, но Андрей списывал это на правильное воспитание Блондинки. Так или иначе, Андрей уже не принимал половой акт с Ней за вершину горы, по которой он лезет, что очень заботило, к тому времени все более в дальний угол задвигаемую, Рацуху. Андрей уже не контролировал многие моменты: он позволял себе, в поиске компании с Блондинкой, слишком часто оставаться в гостях у Ее подруги, что продолжало сверлить его голову, но не отказываться от подобной возможности. Нелепость уже просачивалась, но девушка ее искренне не замечала и не желала, но и вершина, достигнув которую, уже можно было бы забыть о нелепых поступках, а просто оставаться для Нее лучшим, была так близка. Как непринужденно и легко звучит: «просто оставаться для нее лучшим».

Бокал вина

– Я никогда так много не смотрел девушке в глаза. Хотя, нет, один раз было, когда на сто рублей поспорил!

– Идиот,– Блондинка засмеялась и сжала ладонь Андрея.

И действительно, Андрей никогда не всматривался так в чужие глаза. Как правило, они были скучными и простыми, у кого-то неумело маскировавшими злобу и непонятно на что затаившуюся обиду, кто-то в них прятал предательство и пытался своим взглядом его не выдать, а кто-то смел даже напоить свои глаза слезами, когда Андрей делал этому человеку больно. Тысячи и тысячи взглядов были знакомы, среди них легко можно было отличать фальшь и симфонию искренностей, малодушие и безграничный океан веры, иронию и искренность, заботу и равнодушие, пренебрежение в друзьях с недооценкой и переоцененные жадные пустоты. Одни очень утомляли, другие начинали печь изнутри, но Ее взгляд казался особенным, ничего не требующим, но к ответственности за свою хозяйку взывающим. Андрей любил утопать в этом взгляде. Если сказать, что эти глаза были наполнены серебряной чистоты водой, а их дно было украшено сияющими изумрудами, что блестели, когда лучи солнца бились об их многогранную гладь, не сказать ничего. Но главное, они не осуждали за прошлое, не томились в скуке настоящего и не тянули обещаний будущего. Искренность, невероятная страсть, величественная бессмертная конечность и некая безобидная детская уязвимость так и сияли после каждого тихого хлопка Ее ресниц. Андрей не боялся показать и свои глаза. Что тогда Она в них видела, никому неизвестно, но можно сказать точно, что порой казалось, они одними только взглядами могли засмущать окружающих, будто их глаза на виду у всех занимаются любовью. Об этом очень часто думал Андрей. Такой взгляд просто невозможно описать или воспеть, ради таких моментов живет мужчина, чтобы однажды на него так смотрели, а женщина ждет вовсе не принца и не героя всей ее жизни, а именно такого взгляда взамен своего. В эту ночь он в коротких перерывах, когда их губы пропускали между собой тонкую линию воздуха, вновь и вновь всматривался, в громкой, уже посветлевшей темноте спальни, в Ее глаза.

Вечер был долгий и пьяный. Она, Ее подруга, их общий однокурсник и Андрей сидели на маленькой, но очень уютной кухне, пили вино и разговаривали обо всем подряд. Некая гармония и беспросветное торжество молодости царили в тех четырех стенах в тот вечер. Молодые люди позволяли себе цитировать великих поэтов, обсуждать классическую музыку, разбавляя «высокое» простым русским матом и грязноватыми шутками, что придавало всей этой картине невероятную живость и правдивость. Языки были пьяны, и с них срывались песни, но рассудки оставались держаться в седлах, не позволяя выглядеть никому безобразно. Руки Андрея не выпускали ступни Блондинки, что сидела рядом, протянув и положив с его позволения на него ноги. Никто не обращал внимания на время. Был вечер, когда можно не смотреть на настенные часы, когда закрываешься на засов от всего мира в подобной маленькой компании и просто разрешаешь себе снять усталость вином. Андрею даже не думалось, что завтра на работу, Ей не думалось, что «завтра» может наступить.