Текст книги "Гонорар (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Дмитрий Львович Быков

1

2

3

4

5

6

Дмитрий Львович Быков

ГОНОРАР

(маленькая повесть)

1

В конце ноября Ирка сказала Баринову, что устроила ему фатумолога. Они сидели в кухне за ужином и собирались жениться. Собственно, жениться они собирались уже месяца три, но тут Ирка сказала, что для очистки совести все-таки обязательно надо фатумолога.

Этих новых людей Баринов не любил. Иркина одноклассница, которая пошла к одному такому, узнала от него, что если она весь месяц будет носить зеленое, то двадцать пятого ей придет вызов из Парижа. Вместо этого весь их отдел услали на поля в Бородино убирать картошку, и слышно было до рассвета, как ликовал француз.

Фатумологи появились недавно, и, чем они занимались, толком не знал никто. Интервью с одним было в «Вечерке», но оно состояло из сплошных недоговоренностей. В заключение фатумолог пообещал всем желающим определить по абзацу текста, переписанного от руки, насколько они следуют своему предназначению. Один приятель Баринова, увлекавшийся последовательно йогой, христианством, буддизмом и каратэ, послал абзац из Золя, и ему ответили, что у него больное воображение и страсть к грязным подробностям, но детали выдают способности к программированию.

– Ирка, – сказал Баринов, – что за чушь!

Ирка обиделась, – она легко обижалась.

– Ну пусть чушь, – сказала она. – Ну тебе трудно?

– Да мне для тебя, девочка, ничего нетрудно, но к чему? Я бы лучше чего-нибудь сочинил, все деньги.

– Андрей, это очень хороший специалист. Я его с большим трудом достала.

– Доставала и молчала?

– К нему же очередь огромная. Он принимает раз в неделю.

– В дни полного затмения.

– Дурак ты! Если хочешь знать, он на Западе печатался.

– Ну и я на Западе печатался, хочешь, я тебе предскажу, что завтра ты не менее двух раз пойдешь в сортир?

– Очень смешно, – сказала Ирка и стала мыть посуду. Баринов оставил недопитый чай и подошел к ней сзади.

– Ты дитя мое! – оказал он проникновенно. – Когда у него этот приемный день?

– В среду.

– Ладно, – сказал Баринов. – Может быть, я у него интервьюху возьму, он прославится и сам мне приплатит. Сколько оне берут?

Ирка назвала некоторую сумму. Баринов свистнул.

– Я сама дам, – поспешно добавила Ирка. – Я все понимаю, но вдруг, Андрей? Вдруг?

– Оч-чень хорошо, – произнес Баринов и потянулся. – Будем считать, что я к нему пошел, и он сказал, что мы категорически несовместимы, и сын наш развяжет третью мировую войну. Что тогда?

Ирка хихикнула и мокрой рукой щелкнула Баринова по носу.

– Тогда, – сказала она, – я три раза проскачу вокруг тебя на одной ноге и подарю тебе «Сникерс».

– Обязательно, – сказал Баринов. – Молоко, орехи и тооооолстый слой шоколада. Съел – и порядок.

– Да, – вспомнила Ирка. – Главное. Никому ни слова, и никаких интервью.

– Это его условие?

– Нет. Мое. Но он серьезный специалист и вообще. Можешь считать, что это грубое суеверие и моя темнота.

– Так и запишем, – ответил Баринов. – Кончай с посудой, и пошли спать. Какое счастье – спать вдвоем. Если он скажет, что мне больше подходят блондинки, я заведу любовницу, рыжую, как хурма.

Дальше, по обыкновению, все было прекрасно.

К фатумологу можно было идти одному, без невесты, с автобиографиями обоих, писанными от руки, с бумажками, на которых значились даты и по возможности часы рождения, и почему-то с анализом крови. Баринов терпеть не мог сдавать кровь, но Ирка настаивала, и он, про себя матерясь, все сделал, как было велено.

Ехать предстояло на «Красные Ворота».

В метро Баринов остановился около безобразного идиота, который тряс головой и неумело крестился. Штанина его брюк была закатана, и все видели нагноение на грязной ноге.

Нищие мучили Баринова. Некоторые выглядели благополучными, – такие действительно могли зашибать в месяц больше, чем он сам, и таким он не подавал. Но этот явно был нищий. Он мог жить в одиночестве, в коммунальной комнатенке, вызывая у соседей брезгливость, сочувствие и ненависть одновременно. Баринов тоже сочувствовал и ненавидел. Он подал идиоту пять рублей, и тот что-то промычал.

Таяло, и назавтра обещали похолодание, но сегодня все было мягко и влажно. Стемнело уже час назад, и на рыхлом снегу во дворе большого серого дома, рядом с детским городком и песочницей, лежали желтые квадраты. Баринов любил такие дома и этот район. Он часто ходил сюда в кинотеатр «Встреча» смотреть ужасы по видаку.

Лифт работал, и Баринов поразился тому, как хорошо сохранился этот старый дом среди развала и грязи. Он доехал до четвертого этажа и позвонил в дверь. Ему было интересно.

Дверь открыл мужчина лет тридцати, в джинсах, свитере, полноватый, но крепкий, и даже щетина его говорила не о запущенности, но о намеренном поддержании гарлемского стиля.

Ничего не говоря, он пропустил Баринова в квартиру и кивнул на вешалку. Баринов стал разматывать шарф и заговорил улыбчиво и смущенно, как всегда говорил в подобных ситуациях:

– Добрый вечер. Я, знаете… вам, может быть, говорила Аня… – Аней звали Иркину подругу, высокую молчаливую девушку, голодавшую по системе Блаватской. – Я вот принес… вот тут.

Фатумолог спокойно кивал, и Баринов подивился тому, какой интеллигентный и симпатичный тип перед ним стоял. Предложены были шлепанцы.

– Кофе? – спросил фатумолог.

– Если можно.

– Отчего же нельзя? Вот сюда.

Они прошли в комнату, ничем не отличавшуюся от сотен комнат в сотнях интеллигентских квартир, с тем же набором книг, среди которых не было ни одного труда Папюса, что Баринова очень порадовало. Астрологический журнал служил подставкой горячему кофейнику. Прямо как знал он, подумал Баринов: уже и кофе у него готов горячий.

– Так-с, – сказал фатумолог. – Присаживайтесь. Значит, сразу хочу вас предупредить, что никаких точных прогнозов я не даю, гарантий тоже, и даже нет у меня такого льготного правила, чтобы платили только те, у кого сбылось. Я ничего не предсказываю, я даю приблизительную оценку ваших собственных ощущений и указываю на слишком уж явные опасности. Если вы на таких условиях согласны платить – мы будем работать, если нет – бесплатный кофе и бесплатный же разговор на общекультурные темы, и вы идете по своим делам. Договорились?

– Вполне, – сказал Баринов, искренне расположенный к фатумологу. – Но, если можно, мне бы хотелось знать, каковы принципы… и вообще.

– То есть чем я отличаюсь от первого же хироманта на Арбате? Это можно, – сказал фатумолог. – Это милое дело. У вас какое образование?

– Высшее гуманитарное. Вы боитесь, что я не пойму?

– Да что вы! Просто, будь у вас техническое, мне пришлось бы сделать акцент на других вещах. Сюда все входит. Я вам достаточно откровенно все поясню, и никакого секрета тут нет, но у меня одна просьба. Вы ведь, насколько мне известно, занимаетесь журналистикой?

То, что он не сказал просто «журналист», Баринову тоже понравилось, потому что журналистикой он зарабатывал и называться журналистом не любил.

– Я вас прошу не очень на эти темы распространяться. Шарлатанства, знаете, и без того много, и я не хочу во всем этом участвовать. Договорились?

Баринов кивнул и отпил кофе. Кофе, однако, был хорош.

– И печенье тоже берите. Ну так вот. Вы ведь историю зарубежной философии изучали? Ее, кажется, нормально ввели лет пять назад. Всякий Гуссерль, всякий Витгенштейн?

– Всегда терпеть не мог, – честно сказал Баринов.

– Это вам вкус отбила отечественная философия. Бердяев, Розанов – синтез кухонной беседы с литературной критикой. Философия – наука строгая. Так вот, есть такая теория имманентности. Вы о ней могли ничего не слышать, потому что эти рукописи Витгенштейна до сих пор не опубликованы, и потом – у него много последователей, которые или не печатаются, или тут не переводятся. В самом общем виде эта теория сводится к тому, что смысл жизни имманентен жизни. Он ей как бы изначально присущ, поэтому искать его в каких-то абстрактных сферах совершенно бессмысленно. Смысл каждой частной жизни, по этой теории, может быть тоже только частным.

– Смысл жизни – в жизни, в ней самой, – сказал Баринов. – В листве, с ее подвижной тьмой, что нашей смуте неподвластна…

– Вот-вот-вот, – удовлетворенно сказал фатумолог. – В волненье, в пенье за стеной, но это в юности неясно. И так далее. Отсюда, конечно, один шаг до примитивного гедонизма, но этот шаг делать необязательно. Так вот одним из прямых следствий теории имманентности является тот вывод – его сделал отечественный наш специалист Михайлов, – что судьба каждого человека имманентна его личности. Каковы сами, таковы и сани. Наша судьба предопределена нашими собственными качествами, воспитанием, детскими комплексами, личным опытом, порезом на левом мизинце, – понимаете?

– В принципе чего ж тут не понять? – сказал Баринов.

– Так что все очень просто. Фатумология – нормальный синтез нескольких наук, и занимается она тем, что пытается прогнозировать судьбу индивида, исходя из его личности. Вся грамота. В более общем случае фатумолог занимается судьбой человечества, поскольку, как учит нас та же теория, судьба человечества в целом имманентна человеческой природе. Люди ведь, в общем, все одинаковы, потому что одинаков биологический носитель, закон всемирного тяготения тоже действует на всех в равной степени, давит воздушный столб, светит общее солнышко, – условия заданы, а дальше уж личное дело каждого. Это понятно?

– Это-то понятно, – сказал Баринов. – Но ведь смешно говорить о том, что вы способны учесть каждую случайность, сообразить все обстоятельства…

Фатумолог очень обрадовался.

– Именно! – сказал он и пододвинул Баринову хорошие сигареты. – Именно так! Никто и не говорит о точном прогнозе! Речь идет о том, что на каждом шагу человек сталкивается с ситуацией выбора. Выбора между женой и любовницей, картошкой и макаронами, подать там нищему или не подать… Понимаете ли, раз каждая ситуация – это в принципе вопрос выбора, то почему бы их все не типизировать и не спрогнозировать ваше поведение в самых общих чертах, исходя из вашей собственной личности? Выбор – вообще ключевое понятие в имманентности. Потому что смотрите. Вот есть такой замечательный писатель – Житинский. Вы его знаете?

– Симпатичный писатель, – сказал Баринов.

– Для вас симпатичный, а для нас классик, – непонятно сказал фатумолог. – Есть у него такая повесть – «Часы с вариантами». Там у героя часы такие волшебные, позволяющие проигрывать одну и ту же ситуацию несколько раз. Например, идете вы на свидание с девушкой, и вам не нравится, как вы себя вели. Целовались слюняво, все такое. Вы переигрываете ситуацию и целуетесь правильно или вовсе не целуетесь, так что у вас есть неограниченное количество выборов. И вот у героя украли в школе его любимый кортик. Он переиграл, и кортик не украли, но девушка рядом со школой попала под машину. Представляете?

– Тришкин кафтан, – задумчиво сказал Баринов.

Фатумолог кивнул.

– Точно так-с. Этот термин, кстати, у нас принят, его ввел… ну, не важно. Короче говоря, мы тут подходим к главному принципу. Вы не устали?

– Что вы, очень интересно.

Фатумолог разлил еще кофе, и Баринов подумал, что этот кофе может входить в прейскурант. Все-таки ему было жаль денег.

– Дело, видите ли, в том, что из этого прямо вытекает принцип распределения. Раз род человеческий заселяет планету, то роду человеческому, в силу его свойств, на роду написано определенное количество бед и определенное же количество радости. Потому что если бы людям полагалось больше счастья и меньше проблем, то это, согласитесь, – фатумолог осклабился, – были бы уже не люди.

– Само собой.

– И, значит, вопрос о судьбе, – торжествующе вывел фатумолог, – это вопрос не о предопределении, а о распределении!

– И всякая моя удача – это чужая неудача, – подтвердил Баринов. – Тут я как раз никаких иллюзий не питаю.

– Следовательно, – кивнув, продолжал фатумолог, – задача прикладной фатумологии, которой я занимаюсь, – поиск золотой середины. Чтоб и вам хорошо, и другим не накладно. Фатумология тем и отличается от остальных наук о судьбе – всякого рода гаданий, – что исходит не из долженствований, а из данностей. Из того, что есть. Хотите менять свою судьбу – меняйте сами.

– Носите зеленое, – машинально съязвил Баринов.

– Да, и это тоже, – серьезно сказал фатумолог. – Все остальное – конкретика, технические тонкости. Надо учесть максимальное количество мелочей, узнать о каких-то принципиальных чертах вашего характера, – вам, конечно, они будут казаться ерундой, случайным подбором фактов, – и тогда складывается более-менее четкая картина. Конечно, если посмотреть на первое и последнее звенья цепочки, то результат ошеломительный. Например, вы опоздали на троллейбус, а в Парагвае произошел военный переворот. Но из таких вещей и складывается судьба.

– Значит, – медленно сказал Баринов, – если все это поставить на научную основу, можно влиять на судьбы мира?

– Почему же нет! – коротко ответил фатумолог.

– Но тогда – тогда почему обо всем этом заговорили только сейчас? Почему нет института, нет там, я не знаю…

Фатумолог засмеялся, но несколько искусственно, светски.

– Даже самый последний шарлатан никогда не разгласит некоторых вещей. Фатумология – это ведь наука, которая сама себя двигает, сама себе имманентна. Про нее абы кто не узнает. В фатумологи не идут – сюда судьба приводит. Если каждый начнет на судьбу ближнего влиять – представляете, какое пойдет веселье? То, что вы здесь сидите, – это ведь тоже не совсем случайно. Доверие к судьбе – первое правило фатумолога. Если кто-то на него вышел – с ним работают. Но ни рекламы, ни широкой огласки. Я к себе в жизни никого не заманю.

– Почему вам тогда вообще не отказаться от частной практики?

– Ну, видите ли, нам же надо как-то распространять свою литературу, ездить друг к другу, обмениваться опытом…

– Масонство прямо.

– Ну, друг мой, а что плохого в масонстве? – Фатумолог закурил с большим удовольствием. – Только это масонство будет на порядок повыше. Масоны только в одном ошибаются: они все хотят добро делать, а кто знает, что такое добро? Это уж насилие получается, вмешательство. А фатумолог – орудие судьбы: она сама его избирает. Самый большой вклад в общую фатумологию – знаете чей? Набокова. Всякого рода фантасты, писатели, предсказатели – они же исходят из чего-то? Мы просто это пытаемся поставить на научную основу, вывести алгоритм. Перспективы, сами понимаете, какие. И раз уж вас судьба сюда привела – можно надеяться, что она из вас не сделает трепача…

– Можно, – кивнул Баринов. – Я все-таки, понимаете, не так серьезно к этому отношусь, чтобы трепаться. Повод не тот.

– И отлично, – беззлобно оказал фатумолог. – Я вас и не заставляю все принимать всерьез. Есть Кассандра, и есть компьютер, а какой получится синтез – мы сами толком не знаем. Мое дело – обозначить ваш выбор, а ваше дело – решить, как перераспределить сумму происходящего, которая вам, простите за грубое слово, имманентна.

Поулыбались.

– А теперь, – сказал фатумолог, – попрошу вас заполнить анкету, к которой тоже не нужно относиться слишком всерьез.

– Я некоторым образом без невесты, – замялся Баринов.

– Достаточно кого-то одного. Вы же встретились? Встретились. Вот от этой точки и начнем плясать.

– Убедительно, – сказал Баринов.

– Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились, – сказал фатумолог. – Без тех подробностей, которые считаете излишними. Как на приеме у сексопатолога, только наоборот.

– Это можно, – улыбнулся Баринов. Он любил об этом рассказывать. – Была такая, знаете, вечеринка, довольно заурядная – с водкой, с разговорами, с девушками хорошими. У меня был жуткий облом в личной жизни, я только что окончательно отпустил девушку одну, которая то уходила, то приходила, и это тянулось бесконечно. А мне тогда казалось, что она и есть та, единственная…

Фатумолог что-то пометил на листе бумаги.

– Да, и вот я ее наконец отпустил или послал, как мне тогда казалось, и много пил, и на кухнях исповедовался приятелям, а они мне кого-то подыскивали. И вот там я по пьяни стал читать стихи одной девочке замечательной, с которой мы вместе курили на лестнице и которая там тоже была достаточно, знаете, инородное тело. Потом танцы… Мне прямо казалось, что действительно судьба ее подкинула – именно тогда. И у нее тоже трудное было время – ее как раз бросил один из тех ребят, которые там выпивали. Она пришла-то с ним, но у них уже все треснуло. А я не знал, что они там вдвоем, так что все завязалось прямо у него на глазах. Он несколько прибалдел, и ее, надо сказать, это как-то подталкивало. Хотя, как вы понимаете, это было не главное.

Фатумолог коротко кивнул.

– Ну вот, – продолжал Баринов, – ушли мы оттуда вместе, и она поехала ко мне ночевать, но мне, хоть и пьяному, что-то подсказывало, что делать ничего не надо, все будет с отчаяния, со зла, и потом друг на друга смотреть не захочется. Всю ночь протрепались, неделю почти не расставались, сейчас, можно сказать, она ко мне уже переехала… в какой-то степени, – добавил Баринов, вспоминая, как долго Ирка не решалась перевезти вещи и как он сам, попросив друга подъехать на машине, перевез ее вместе со всей одеждой, обувью и косметикой. Ирка все равно почти каждый день заходила к матери, иногда Баринов тоже у них ночевал.

– Очень интересно, – сказал фатумолог. – Теперь анкета. Только думайте как следует и никуда не спешите.

Баринов придвинул было к себе анкету, но поднял глаза на фатумолога.

– Слушайте, я совсем забыл: деньги-то мне, наверное, с самого начала надо было отдать?

– Нет, после. – Фатумолог говорил о деньгах совершенно спокойно. – Вы, конечно, мне симпатичны, и вообще ко мне чаще всего приводят сильных людей. Я же говорю – судьба. Но деньги мне у вас все равно придется взять – во-первых, вы хорошо знаете, что такое гонорар, а мне тут на неделю работы, а во-вторых, из теории имманентности следует, что за все приходится платить. Если не отдадите денег, вы меня не послушаетесь. И потом, мы думаем о своем журнале, это я вам могу сказать как коллеге.

– Возьмете?

– В журнал? Нет, он будет совсем научный. Сами не захотите. А средства нужны – бумага, почта. Вы сидите заполняйте, я пойду в ту комнату статью писать. Как закончите, позовите. Игорь меня зовут. Фамилия – Малахов.

– Андрей, – коротко представился Баринов, закурил и углубился в анкету.

Это была действительно та еще анкета, размноженная на ксероксе, раскинувшаяся на шести листах. Сзади был подколот один пустой.

«Перечислите пять самых значительных событий в вашей жизни, желательно с точными датами».

Баринов задумался. Что за глупости! Он написал дату рождения, год, когда сочинил первые стишки, месяц возвращения из армии, день, когда впервые ударил человека по лицу за свинство и, подумав, день, когда на его глазах человек бросался под поезд. Это было в метро, и его удержали.

– Игорь! – крикнул он в другую комнату. – Можно шестую дату?

– Нежелательно, – ответил фатумолог. – Укажите в сноске.

Баринов сделал сноску «Нежелательная дата» и указал еще один день, но передумал и густо зачеркнул.

«Подробно опишите квартиру, в которой вы живете, а также лестницу, лифт и подъезд».

Ни фига себе, подумал Баринов. У Ахматовой он читал о том, что вернее всего забывается виденное ежедневно. Тем не менее он со скрипом нарисовал план квартиры, описал лифт с надписью «Кровь людская – не водица» и лестницу с невесть как вделанными в потолок спичками, вокруг которых чернели пятна копоти. Напрягшись, он вспомнил, что у лестницы, ведущей к лифту, была выщерблена предпоследняя ступенька.

Далее он ответил, какие качества больше всего ненавидит в себе и ценит в окружающих. Кое-что совпало.

«Как вы оцениваете свое здоровье?»

Свое здоровье Баринов оценивал хорошо. Он написал бы «отлично», но боялся сглазить.

«Какими ритуалами сопровождается ваш выход из дома и возвращение с работы?»

Ага, смекнул Баринов. Значит, это не у меня одного. Рядом с вопросом стояла звездочка.

– Игорь! – крикнул он. – Извините, что означает звездочка?

– Если не хотите, можете не разглашать.

– Ясно, – сказал Баринов и написал: «Перед ящиком с газетами всегда дотрагиваюсь до стены. Осталось от ожидания повестки». Еще кое– что он вспомнил, отвечая на другие вопросы, и дописал.

«Какие приметы (числа, сны, страхи) обычно сбывались?»

Баринов задумался. В снах его чаще всего пугали дети-дебилы, однажды ему приснилась целая армия из таких детей. Сны обычно не сбывались, но, если снилось что-то особенно хорошее, ощущение счастья было таким полным, что оставалось на весь день. Во сне он все переживал острее и написал об этом. Приметы тоже были, а счастливым числом он из чистого нонконформизма считал тринадцать.

На вопрос о страхах он ответил, что боится больше всего за семью и ближайших друзей, но составителя анкеты, видимо, интересовало не это. Разоткровенничавшись, он написал, что боится уродов, идиотов, болезней – своих и чужих, иногда – темноты, из вещей социальных – тюрьмы, еще боится одинокой старости и недовольства собой. Бессмысленности жизни. Тут он вспомнил, что по теории имманентности бессмысленной жизни не бывает, но зачеркивать не стал.

«Чего вам достаточно, чтобы перестать общаться с другим человеком?»

Бестактности, подумал Баринов. Фу, как тривиально. Повышенного внимания к чужим слабостям, но это ведь и мой грех. Игры на чужих слабостях – вот это будет вернее. Самоупоения. Заглазных разговоров. Если кто женщину ударит. Ну и еще кое-что, по мелочи.

«Случалось ли вам получать подтверждения своих предчувствий?»

Баринов хотел было воспользоваться звездочкой, но плюнул на суеверия и написал, что да, случалось. Он всегда предчувствовал свою болезнь, новое увлечение и разнос от начальства. В последнем иногда ошибался, ибо начальство было непредсказуемо.

«Перед кем вы чаще всего чувствуете себя виноватым?»

– Игорь! – крикнул Баринов. – Тут подозрительно мало вопросов о невесте. Простите, что отрываю, но, может, вы не ту анкету дали?

– Ради Бога, я не так уж занят, – сказал фатумолог из другой комнаты. – Анкета на всех одна.

Баринов написал, что чувствует себя виноватым перед всеми бездомными, перед одной девушкой, сделавшей от него аборт и до сих пор не вышедшей замуж, и перед нищими в метро. Еще он чувствовал вину перед всеми, кто обязан был подниматься на работу рано утром и работать от звонка до звонка, а также перед людьми физического труда.

«От каких своих качеств вы можете избавиться?»

Вот как, удивился Баринов. Не недостатков, а качеств, и не хотите, а можете. От всех, чуть не написал он, – если потребуется, все можно. Подумавши и снова закурив, он написал: «От лени, от сонливости, от чревоугодия и неспособности к большому бизнесу. От остальных – в зависимости от того, как припрет».

Давно он так интенсивно не работал головой. Анкета скакала от детских потрясений к описанию машины, которую Баринов хотел бы иметь, от даты знакомства с любимой (на данный момент) девушкой до просьбы описать занавески в рабочем кабинете. Через час, привыкнув к странностям анкеты, Баринов добрался до последнего пункта:

«С какими понятиями (вещами, запахами) чаще всего связывается ваше представление о счастье?»

Хватили, поморщился Баринов. Он стал перечислять: снежные сумерки с мягкой погодой, светло-синим свечением неба и горящими окнами, с детворой, катающейся на санках. Весенний вечер во дворе, опять же с детьми, играющими в классики, гоняющими ногой банку из-под гуталина. Теперь, кажется, таких банок нет. Жаркий летний день, опущенные голубые занавески, ландыши в майонезной банке на столе, стакан холодной воды, никуда не надо бежать. Все здоровы, он лежит на диване, за окном холодно, в комнате тепло, телевизор разговаривает, Ирка вяжет рядом. Опять же лето, он идет из булочной через дворы… Места на ответ – почти страница – едва хватало, и он вписал еще цветение сирени в огромном пустом парке, лес с грибами и пруд около дома с рыболовами, с детьми в колясках, с кормлением уток сладкой булкой из ближайшей булочной. Все это – при условии мирного времени и чистой совести.

На последнем листе было только:

«Какие пять вопросов вам НЕ задали? (Без ответов)».

Баринов хотел было схохмить (например: «Не хочется ли вам в сортир?» – а ему хотелось), но он вполне серьезно выписал пять вопросов, которые ожидал встретить и не нашел. Один был о любимой книге (фильме), но указывать «Уленшпигеля» он не стал, а с фильмом и сам затруднился.

– Все? – странно вовремя спросил Малахов из другой комнаты.

– В общем, да, – ответил Баринов. – А где бы тут у вас…

– Первая дверь налево, – сказал фатумолог.

Через десять минут он вышел к Баринову, который от нечего делать рассматривал книги. Конечно, если все так секретно, они свои книги на виду держать не будут. Интересно, что у него там в секретере? Секрет. Он успел заметить на полках почти полного Набокова, в том числе англоязычного, несколько работ Юнга и книжки по психиатрии.

– Написали? – спросил фатумолог.

Баринов резко отвернулся от полок.

– Извините, я тут книжки смотрю…

– Ради Бога, ради Бога, – сказал Малахов. – Можете что-то взять, тогда наверняка придете за ответом. Впрочем, вы и так придете. Через две недели буду ждать. В среду, в это же время.

– Слушайте, – осенило Баринова почти на пороге. – Вы все говорите о гонораре. Это не значит, что я чем-то заплачу уже за то, что к вам сходил? В ближайшие две недели?

Фатумолог подал пальто.

– Обязательно заплатите, мой друг. Вы тут, сидя у меня, хороший фильм по телевизору пропустили. Впрочем, судя по тому, что вы все-таки пришли, серьезного влияния на вашу жизнь он бы не оказал.

Ирке Баринов почти ничего не рассказал. Выйдя от фатумолога, он сам себе начал казаться ослом, а уж анкета и вовсе его веселила. Он смущался. Ирка не расспрашивала: ей казалось, что, если рассказать, что-то получится не так. Тем вечером она была особенно деликатна и нежна.

2

За две недели ничего особенного не произошло. Иногда Баринов мысленно дописывал что-то в анкету и рассказывал Малахову разные подробности своей жизни. Ему, пожалуй, он мог бы долго рассказывать о себе. Впрочем, у него были всякие другие дела.

В среду к ним на работу привезли видаки, которые купила редакция, и Славка Щербанов притащил «Калигулу», которого давно обещал показать широкому кругу коллег.

Баринову страшно хотелось посмотреть этот фильм, но пойти к Малахову было необходимо, и он разозлился. Славка его утешил, пообещав персонально прокатать фильм на другой день. Тем не менее Баринов все равно злился и на «Красные Ворота» ехал без всякой охоты. К тому же у него начинался насморк, который он всегда переносил тяжело, а на улице был холод собачий.

Фатумолог ему обрадовался.

– Проходите, проходите. Все готово и вас дожидается.

Баринов прошел в уже знакомую комнату, мимоходом отметив в ней некоторые перемены: торшер был передвинут в угол, к письменному столу, на котором аккуратной стопкой лежали исписанные листы бумаги. Фатумолог вошел следом, задернул отчего-то занавески, что создало уют, уселся сам и указал на кресло Баринову.

– Ну-с, что я вам могу сказать, – произнес он, закуривая. – Повторяю условия: никакой конкретики, просто ситуации выбора, которые для вас наиболее вероятны. Договорились? Тем более что случай у вас четкий, хоть в учебник.

У Баринова вспотели руки.

– Что-нибудь ужасное? – спросил он, пытаясь усмехнуться.

– Ничего ужасного, – сказал фатумолог. – Ну сами подумайте: откуда у вас что-то ужасное? Вы человек с чутьем, с головой. Стихийные бедствия, болезни и прочие подобные вещи в расчет не берутся.

– Само собой.

– Ну так вот. Как я понимаю, выбора как такового у вас на сегодня нет – вы твердо намерены жениться и интересуетесь прогнозом?

– Совершенно верно, – сказал Баринов, все еще напряженный.

– Все равно есть два варианта, – сказал фатумолог и взял со стола пачку листов. – Вы готовы слушать?

– Конечно, – сказал Баринов и про себя добавил: «Тянет, тянет…»

– Два варианта, – медленно повторил фатумолог, глядя в листки. – Первый: вы женитесь. Судя по анкете, почерку жены и ее автобиографии, это классический удачный брак, звезды благоприятствуют, то, се. Сколько я понимаю, это не было такое, знаете, духозахватывающее увлечение, чтобы сломать свою жизнь, уйти из семьи, десять раз сходиться-расходиться?

– Нет, – сказал Баринов. – Все было быстро, но довольно спокойно. Мы уже отбесились, кажется.

Фатумолог оглядел его и доброжелательно усмехнулся.

– От сойти с ума не зарекайся. Ну вот, и брак получается такой же – тихий, ровный, без особенных вспышек любви, без ссор, драк и битья посуды. Брак – товарищество с полным взаимопониманием и хорошей сексуальной совместимостью. Примерно года через два, – фатумолог поднял глаза на Баринова, – вы встречаете некую девушку, помладше вас, которая выглядит абсолютно для вас созданной. Бурное устремление навстречу друг другу, головокружительный роман, она не замужем, вы женаты, работаете в близких сферах, – у вас ведь жена технарь, вы гуманитарий, а тут будет полное совпадение. Появится чувство, что ничего более близкого и прекрасного вы никогда не встречали. Будете обожествлять ее взбалмошность, всякие такие штуки, своенравие. При скрытом вашем мазохизме – смотри анкету, пункт 13 – вам будут по сердцу все ваши с нею стычки, ее воля, сильный ум… Мазохизм, понятное дело, чисто психологический, так что не обижайтесь, это общеинтеллигентское у вас.

Баринов не смел вставить слова. Фатумолог просмотрел листы.

– Ну вот, кобылица молодая, честь кавказского тавра, притом вы у нее будете чуть ли не первая любовь, и будет она, кажется, коротко стриженная брюнетка, с прямыми волосами. В вас она влюбится страшно, до потери сознания, и каждое ваше душевное движение будет находить у нее мгновенный и с некоторым даже опережением ответ. Вы ничего не будете говорить жене, она все будет понимать; мучительные отношения с пиками жгучего счастья, кошмарное чувство вины, жену любите, любовницу тоже. (Нет ведь ничего хуже, чем любить жену и любовницу враз, верно?) С другой стороны, страшный творческий подъем, стихи горстями, публикации, так что и деньги будут на съездить вдвоем куда-нибудь… Короче говоря, вся эта прекрасная петрушка будет у вас тянуться года три – три с половиной, потом сойдет на нет, вы будете себя иногда за это покусывать, но в целом жизнь ваша с женой сложится настолько удачно, что вы простите себе компромисс. Вернетесь в семью, вскоре и ребенок – до этого вы же не собираетесь детей заводить, насколько я понимаю, во всяком случае, еще года четыре?

– Откуда? – проговорил Баринов.