Текст книги "Дневник горнорабочего (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Кравцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

15 мая

Горбатые порвали тяговую цепь и всю смену соединяли ее, избавив меня от лопаты. Помахать ей, правда, пришлось, но лишь для разминки, чтобы руки не забывали. Я вообще не против работы. Приятно, когда участок дает план, и в моей сверке стоят большие круглые цифры. И, в то же время, я рад авариям и поломкам, освобождающим меня от тяжелой доли пересыпщика. Пусть добычь будет, но не в нашу смену. Пусть другой парень выгребает ее из–под барабана. А я с удовольствием буду возиться с цепью, скребками, жабками, болтами. Как сегодня, например. Орудовал цепными ключами как настоящий ГРОЗ. Или как полуГРОЗ, что почти одно и тоже.

Время от времени сдаем робы в стирку. Их стирают в огромных машинах по нескольку комплектов сразу, а чтобы не перепутать, где чьё, прачки прикручивают к каждой детали одежды разноцветную проволочку. Мне – красную, другому – зеленую и т. д.

Забираешь робу из стирки, второпях одеваешься и чувствуешь – что–то колет. А потом всю смену отыскиваешь и откручиваешь эти проволочки с майки, кальсон, куртки, брюк и даже портянок.

20 мая

Отработал смену в этой все более ненавистной шахте. Отбыл срок, отсидел, отлежал, отлопатил положенное время. Не занимают меня производственные проблемы. Не могу я, как иные работяги, в свободное время думать о комбайне, о лаве и т.  д.Сломался комбайн, ну и хорошо. Значит, езды не будет, смена пройдет более–менее спокойно. Уже год живу я подземной жизнью, но шахтером так и не стал. Для них нет неразрешимых проблем. Там, где я опущу руки и скажу – это сделать невозможно, они будут пытаться, заходить с разных сторон и, в конце концов, сделают. Вчера, например, придя на пересып, обнаружил кучу товара выше человеческого роста. Будь я один, сразу бы решил, что тут ничего не сделаешь, убрать ее невозможно. А старый худой дохляк, выделенный мне в помощь, молча взял лопату и всю смену ковырялся в этой куче. Сделал немного, но ведь сделал!

Звено регулярно кидает своего горного мастера Подсвинка. Не приглашает его на бутыльки, либо устраивает их в его отсутствие. Сегодня уже он решил кинуть всех – выехать и напиться в одиночку, за свои. Удивительный человек – так любит водку и так любит халяву, что одно постоянно мешает другому.

21 мая

Погиб посадчик с соседнего участка. Проводил посадку, упала порода. Мы как раз опускались, когда его вывозили. Видели только носилки, накрытые робой. Каска повисла на шнуре от лампы, сплющенная как пилотка.

Работяги притихли. Каждый, наверное, думал, что это может случиться и с ним. Такая вот лоторея: выиграл – выйдешь на гору своими ногами, нет – вывезут в сплющенной каске.

«Осторожность, осторожность, осторожность» – повторял я по пути к лаве. Не зря перед клетью висит плакат – женщина с ребенком и подпись: «Желаем трудовых побед. Ждем домой здоровым.» При виде его закрадываются мысли: а приду ли я сегодня домой? Или привезут? Или принесут в целлофановом пакете? Я же дятел, многого не знаю, неосторожен. К примеру, доставщики говорят мне – уходи с пересыпа, сейчас вагоны с лесом будем опускать. Я отхожу в сторону – опускайте. А оказывается, что нужно не просто отходить, а прятаться, да подальше. Вагоны мчатся по уклону, бывает, бурятся, переворачиваются и кувыркаются до самой лавы, сметая все на пути.

Или другая ситуация. Возвращаюсь с пульта к себе на пересып. Идти вверх по уклону лень, а тут рядом СП – скребковый конвейер. Прыг на него, одной ногой стою на скребке, другой скольжу по гладкому днищу рештаков. Еду таким образом наверх. А вдруг где–то в днище лючок вырвало? Нога провалится в образовавшуюся пустоту, и следующим скребком срежет ступню в секунду.

Таких долбоебов вообще в шахту пускать нельзя, а только такие, в основном, там и работают.

Под впечатлением случившегося коллеги стали вспоминать подобные случаи. Рассказывали, как начала садится лава, все выскочили, а один не успел – придавило ноги. Лежит он в лаве, а тут отслаивается огромный корж. Мужик истошно орет, обещает отдать машину тому, кто его вытащит. А товарищи мечутся по уклону и плачут от беспомощности. Вытаскивать его никто не рискнул.

На другого тоже упал корж, и не расплющил в лепешку только потому, что в лаве всегда полно всякого хлама: лес, штыб, мелкие куски породы: все это сдерживало давление. Но не останавливало. Под этим коржом он и задохнулся. Компрессионная асфиксия – так, кажется, это называется.

22 мая

Мир не перевернулся, шахта не закрылась, практически ничего не изменилось со смертью посадчика. Пришел разве что инспектор и опечатал лаву. Охочие до подробностей людишки выспрашивают друг у друга детали происшедшего. Как, насмерть? Голову раздавило? Какой ужас! И глаза выскочили? Кошмар! Причем женщин интересуют не только эти живодерские подробности. Женат ли, разведен, с кем жил, сколько детей, какого возраста и т.  д.Через некоторое время о нем забудут и, как говорят коллеги, вспомнят только на бутыльке.

На угле многое по–другому… Но все предельно честно.

ГРОЗы всю смену практиковались в разборке–сборке комбайна, а я ворочался на своем топчане – не спалось. Хорошо спится только тогда, когда спать нельзя, когда грохочет конвейер, сыплется товар, шастают начальники.

Вот еще одна страшная история. Рабочего завалило в нише. Тесно, низко – ни с домкратами не подобраться, ни с лагами. Поэтому били породу прямо на нем, под его вопли. Вообще, я заметил, шахтеры воспринимают смерть как нечто нормальное. Жалеют, конечно, погибшего, но не чувствуют неправильности и ужаса случившегося. Наверное, уже привыкли.

24 мая

В сборнике «Краснолучье мое» нашел стишок Л. Вышеславского о крае родном, навек любимом.

Донецкий край, где жизнь берется с бою,

Ты мне знаком и вечно будешь мил!

Твой уголек, лежащий под землею,

Глаза парней немного подсурьмил.

Это точно, подсурьмил. Впервые попав на Донбасс, я удивился, встретив мужика с накрашенными глазами. Потом еще одного, и еще. «Да что такое?! – недоумевал я. – Почему здесь так много педерастов?» Хорошо хоть быстро объяснили, что к чему. Теперь сам хожу с черными глазами, и никого это не удивляет.

Смена прошла спокойно. ГРОЗы разбирали очередной завал, меня беспокоили редко. Этот месяц неудачный в плане плана и зарплаты. Учебный месяц, тренировочный.

25 мая

На работе исследовал все нычки и пустоты в поисках чего–нибудь полезного, оставленного моими предшественниками. Люблю я брать, что не мной положено.

Один наш работяга интересно рассказывал об армии. Служил он в Ростове, в комендатуре, насмотрелся на солдатиков, едущих на дембель. У одного чурки на солдатской фуражке был генеральский козырек с дубами. У другого на рубашке под кителем – полковничьи погоны. Спрашивают, зачем? Приеду, говорит, в кишлак, сниму китель, родители скажут: – Молодец, сынок, за два года до полковника дослужился! У третьего среди множества нагрудных значков висел орден «Мать–героиня» 3‑ей степени. Говорят ему: – Ты чё, дурак? А он: – У нас в ауле все равно никто читать не умеет. А орден красивый.

26 мая

Компетентная комиссия установила причину несчастного случая и обвинила в смерти посадчика самого посадчика. Нарушил, мол, технику безопасности, проводил посадку, не подкрепив кровлю дополнительной стойкой. Не удивительно. Во всех бедах обычно виноваты сами рабочие. Нарушают, падлы, технику безопасности. А кто их принуждает к этому? Кто в погоне за дополнительными тоннами требует давать добычь любой ценой?

Инспектор закрывает лаву за многочисленные нарушения. Не успел он еще до ствола дойти, как лава снова работает. Позвонили, пригрозили – запускайте, иначе ой вам, а не зарплата.

Или взрывается метан – комиссия находит в шахте окурок. Ага, курили, суки, вот в чем причина! Мужики рассказывают, что в газовых шахтах никто не курит, даже не пытается. Сами работяги следят за этим и жестоко карают нарушителя. А громоздкое оборудование при взрыве разлетается далеко в стороны, и тонны пыли оседают на почву. То есть, найти там окурок просто невозможно.

28 мая

День пограничника. Наш пограничник Вовка взял выходной, завтра принесет сводку о потерях убитыми, ранеными и упившимися до смерти.

Лаву, где погиб рабочий, закрыли, участок расформировали. ГРОЗов раскидали по другим участкам. Наше звено пополнилось новыми работягами. Старые остались в меньшинстве, жмутся к друг другу.

Полсмены валяли дурака на поверхности, другие полсмены зачищали уклон. Горбатые в очередной раз сломали комбайн (какая–то черная полоса у них!), но я этому только рад.

1 июня

Ох, ну и смена была! Я выдержал настоящий бой с пересыпом. Причем в этом бою не победить ни силой, ни умом, ни хитростью. Только тупым упорством робота, бесчисленным повторением движений. Набрал товар, потянул лопату на себя, высыпал на конвейер. И так бесконечно. Одну смену я выдержал, но завтра еще одна, а потом еще – до самого 11‑го числа, до сессии. Или я стану очень сильным, или умру, на ой, на этой лопате.

3 июня

Встали ленты – как я люблю эти проблемы КС-ников, их головную боль! Стоят ленты – стоим и мы, точнее, лежим. Не слышно ударов клевака, грохота конвейера, даже по селектору никто не переговаривается. Все спят. Пожевав жесткого сала, что положила жена на тормозок, я залег на своем топчане. Спал и мерз, а копейки со звоном сыпались в мою сверку. Каждая минута моего пребывания под землей оплачивается государством. Только денег у меня нет, и уже давно.

6 июня

На шахте им. газеты «Известия» комбайнера порубало в куски. Что–то слишком густо стали ложиться снаряды.

Со своей дурацкой долей бороться с пересыпом я уже смирился и безропотно перелопачиваю вагоны товара, сыплющегося в духовку. Лишь изредка мечтаю об авариях и поломках.

По дороге к стволу коллеги рассказывали о малолетке (зоне для малолетних преступников – один из наших работяг в детстве отбывал). Красный цвет – нельзя, «Приму» курить нельзя (пачка красная), самолет пролетел – есть нельзя (звезды на крыльях), колбасу – нельзя (на ой похожа). В бане у каждого по два куска мыла и по два полотенца – для верхней половины тела и для нижней. И не дай бог перепутать. Короче, жуть.

10 июня

Угадайте с 10 раз, что я нашел сегодня в шахте? В жизни не угадаете! Третий том собрания сочинений О’Генри. Какой–то мой предшественник–пересыпщик не пожалел книгу, взял в шахту. Читал, правда, аккуратно, не сильно испачкал. Сование носа за все рамы и затяжки приносит плоды не только в виде клеваков, наколенников и кабелей.

Приятное сообщение – я больше не шахтер. Целых две недели я буду студентом, забуду про лопату, ничего тяжелее ручки не подниму. Да здравствует умственный труд!

30 июня

Стих. Называется «Шахтер». Безжалостно вырван мной из стенной газеты Профсоюза работников угольной промышленности и приобщен к другим перлам. Написал В. Ляхов.

В раздумье за и против взвесив,

В безжалостный и жесткий век

Опасности мужских профессий

Отважный выбрал человек.

А в шахте труд такого рода,

Что он в обыденные дни

Созвучен делу морехода,

Труду Гагарина сродни.

Метан – владыка преисподней,

Хранит подземные пласты.

Но горняки вчера, сегодня

И завтра с дьяволом на ты.

Шахтер не ставит жизнь на карту,

Но смелость города берет.

Нет безрассудного азарта,

Но мужественный есть расчет.

В досужих песнях про шахтеров,

Надуманный и неживой,

Явился богатырь, который

Подпер плечами шар земной.

А ты взгляни, как луч на каске

Простые высветил черты,

И моментально станет ясно:

Шахтер – не богатырь из сказки,

А он простой, совсем как ты.

Ничем особым не отмечен,

Смелее, только и всего.

Он за тебя подставит плечи,

А ты подставишь за него?

Во как!

4 июля

После смены звеном стояли во дворе, ждали автобус. К нам подошла грязная шахтная собака и тоскливо завыла.

– К покойнику, – сказал один. Другой пинком прогнал ее. Интересно, будет ли покойник? Я не кровожаден, просто любопытно, сбудется ли примета.

Пафосным стихом В. Ляхова навеяло.

Считается, что в шахте должно быть страшно. И бывает, когда вывозят очередного невезучего. А в остальное время – темно, грязно, холодно. И тяжело.

«Смелее, только и всего…» – это, пожалуй, относится только к ГРОЗам, самая опасная работа у них (пусть не обижаются проходчики, просто про их работу я ничего не знаю). А много ли смелости нужно, чтобы быть КС-ником, машинистом электровоза, стволовым? Да тем же самым пересыпщиком? Любой сможет.

А про ГРОЗов я пока не могу сказать – смелее они, дурнее или им больше других деньги нужны. Вот переведусь в лаву, тогда узнаю.

А вообще все стихи и песни про шахтеров рассчитаны на шахтеров пьяных, расчувствовавшихся, жалеющих себя. Или на тех, кто в шахте никогда не был, кому в этом тупом и тяжелом труде видится романтика.

10 июля

Каждый раз, спускаясь в шахту, я с завистью смотрю на выезжающую смену – отмучились. А нам предстоит долгих 6 часов. Зато по выезду, грязный и загребанный, я вижу чистых людей, опускающихся в шахту, и радуюсь, что я не с ними, что на сегодня для меня все закончилось.

Рабочие глухо ропщут, недовольны всем, слышны редкие и пока робкие призывы бастовать. Вряд ли они на это решатся – разве уж совсем невмоготу станет. Но высшие стараются этого не допускать, то денег подкинут, то колбасы под зарплату («Всем кинули по палке» – смеются коллеги). От ежедневных этих разговоров об обмане и несправедливости портится настроение, пребывание под землей кажется бессмысленным, хочется бежать.

14 июля

Мужик из нашего звена в завязке, лет 6 не пьет. Его спрашивают:

– И не хочется?

– Сначала сильно хотелось, первые два года. Да и теперь, бывает, так захочется, хоть вой.

Один из работяг (ни к кому не обращаясь):

– Тут каждый день хочется…

Сегодня у наших смелых парней мероприятие – бутылек. Да не абы какой, а с закуской, и много. К недоумению всего звена, я пить отказался. На шахте если человек не пьет, то либо баптист, либо «триппер впоймал». Других причин нет. Вот и меня, зная точно, что не баптист, стали подозревать в триппере. И не объяснить ведь, слов таких нет. Вечно я попадаю не в струю. Был барменом – пил без меры, хотя и запрещали («Пьяный за стойкой – преступник»). Сейчас пить обязательно, но не хочется.

Как–то спросил у них, почему они ежедневно пьют? Все отшутились, лишь один попытался ответить серьезно:

– Если не пить, что остается? Выпил – и два часа счастлив.

15 июля

Середина лета, жара, духота. Еле живые вываливаются людишки из рабочего автобуса и стремятся в шахту. Там хорошо, прохладно.

На работе я был зол и мал. Всем наплевать на худого пересыпщика с лопатой и мелочными проблемами. Подумаешь, товар сыплется! Тут лава стоит, цепь рвется, давай–давай, вперед к победе, дадим стране угля!

19 июля

Ежедневно спрашиваем у начальника про деньги. Тот отвечает – к концу недели, после 25‑го, после 30‑го. И так уже не первый месяц. Работяги возмущаются, негодуют, в рот ебут эту шахту, однако в лаву лезут и работают по–коммунистически.

Сегодня плюнул на все – долг, совесть, честь и ум – и позволил конвейеру свободно заштыбовываться. А до этого совершил, можно сказать, подвиг: отрегулировал ленту так, чтобы товар сыпался на нее, а не куда придется. Не стоило оставлять такой подарок сменщику – пусть бы поебался как я – да лень было возиться с барабаном, разбалансировать его.

Работяги кричат, что ходят в шахту голодными. Поэтому, видимо, руководство ввело новую услугу – выдачу тормозков под зарплату.

Туда входит четверть булки хлеба, кусок колбасы, луковица размером с каску и две карамельки. Иногда бывает, что дома действительно есть нечего, приходится брать казенный тормозок. Луковицу я сразу отдаю крысам. А колбасу однажды уронил на землю. Она тут же обвалялась в угольной пыли, выглядела омерзительной и несъедобной. И все же, сполоснув в канавке, съел.

22 июля

Часть смены стояли ленты. Когда же они, наконец, заработали (проклятые КС-ники, герои соц. труда), я преспокойно заложил духовку досками, избавив себя от лопаты. Угрызения совести, или что там досталось мне от прежнего строя, подавил без труда. В свободное время соорудил из цепей, жабок и распила качели, где и впадал в детство до конца смены. Так работать можно. С деньгами вот туго.

Коллеги страшных историй не рассказывают, все о работе да рыбалке. Перестал их наблюдать – надоели.

27 июля

Горбатые накосили полосок, выполнили план, теперь рубятся за дополнительные метры.

Комбайн – своего кормильца – как только не называют: балалайка, железяка, трактор, ойня.

Когда все идет нормально – не рвется цепь, не падает порода, не стоят ленты, поверхностные службы приходят в возбуждение – кажется, сегодня лава даст добычь! Беспрестанно звонит диспетчер и спрашивает, где комбайн (в смысле – на какой отметке). Обычно диспетчерами работают пенсионеры, что полжизни провели под землей. Но иногда сажают тёть, которые знают о шахте понаслышке. Работяги любят издеваться над ними. Звонит такая тётя под лаву:

– Почему встали? Где комбайн?

– На уклон выехал, воды попить.

Та, нимало не сомневаясь, передает эту информацию директору. Дескать, в такой–то лаве комбайн выехал на уклон попить воды. Можно представить, что она слышит в ответ.

28 июля

Курили с мужиками на пульту. Из лавы вылез один из горбатых и стал отчитывать нас за это.

– Да ладно, успокойся. Чего ты завелся?

– Я видел, как горит метан, и не хочу увидеть, как он взрывается.

Шахта у нас не газовая, как горит метан я никогда не видел. Коллеги тут же рассказали, как на других шахтах работяги мечутся по лаве, сбивают фуфайками языки пламени.

2 августа

Как–то на бутыльке, захмелев от первого же стакана, я бахвалился – меня, дескать, лопатой не заебешь. Оказалось, что очень даже заебешь, сегодня со мной это проделали. Выехал из шахты чернее комбайнера. Коллеги советуют переходить в лаву, там легче. А пересып, мол, это самое гиблое место. Так и есть.

ГРОЗов много, они коллектив, сила (хотя бы в лаве), а я один, слаб и мелок. Мои проблемы – лента сходит, товар просыпается – это мелочь. Давай добычь! качай! и нет у меня права голоса. Скорей бы в отпуск. Уехать и забыть эту шахту.

3 августа

Сегодня залез в лаву. Коллеги обрадовались, наперебой принялись учить меня задвигать конвейер, чистить окопы, проводить посадку, крепить. Тесно там у них. Не знаю, смогу ли привыкнуть. Зато как гордо звучит – работаю в лаве, уголёк рубаю.

Подсвинок опять завел свою бодягу про бутылек. Мужики рассмеялись ему в лицо. Звеньевой посоветовал ходить на поминки: помимо водки там дают пирожок и компот – тройная выгода.

Завтра последний день. По традиции отпускник в последний день в шахту не идет, его отмечают. Отметят ли меня? Это зависит от Подсвинка, а ему нужен бутылек.

4 августа

Звено меня отпустило. Обсуждения не было – традиция такая. Да и не самый плохой я парень, врагов не нажил, отношения в коллективе ровные.

Вечером сидел дома и слегка стыдился – вот, я здесь, а они там, кто–то орудует моей лопатой, чистит мой пересып. Если забыть мелкие обиды, оставить личную говнистость каждого, то оказываются они неплохими мужиками. Обидное слово «быдло» можно заменить политически грамотным «пролетарии» или нейтральным «рабочие». А проще и точнее сказать «шахтеры».

5 сентября

Вернувшись из отпуска, нужно привыкать к шахте постепенно. Первый этап – автобус. Видишь знакомые лица и понимаешь, что !!!!!! Затем нарядная с ее вечными проблемами – шланги рвутся, тумбы на жестком, два раза вырубаться… Далее баня и удушливый запах пота. Грязная роба, заскорузлые портянки, табельная, ламповая – и вот я уже совсем отрешился от мирского и готов к спуску в шахту.

За время моего отпуска место на пересыпе занял другой бедолага, я остался не при деле. Начальник спросил:

– Знаешь, где первая бис лава?

– Нет.

– Ну… найдешь. Спустишься под лаву, там стоит насос…

– Где?

– Я сам там ни разу не был. Найдешь насос, он где–то там, открутишь БС-ку (что это?), зальешь воду и будешь качать. Короче, разберешься.

А если не разберусь? Не найду насос и эту, как её, БС-ку не смогу открутить? Зная свою неспособность ориентироваться на местности, я побаиваюсь таких заданий. Потому и в разведку не хожу. Чтобы ненароком не подвести смелых парней в линялых гимнастерках. Однако, нашел, раскрутил, разобрался. Выкачал воду, потом спал и видел сны. Смена прошла быстро, быстрее чем хотелось.

6 сентября

Судьба моя на месяц вперед определена. Ежедневно 4‑я смена, выходные – суббота, воскресенье.

Откачивал воду, спал. Тяжело и долго просыпался, с трудом преодолел уклон и дорогу к стволу. Когда ничего не делаешь, начинаешь наглеть. Простые действия как то: пройти километр по уклону, залить в насос три ведра воды – начинают напрягать. Предложи мне сделать это в самые напряженные дни пересыпного периода, и я был бы счастлив. А сейчас устаю и сержусь.

12 сентября

Трагедия американского народа, теракт против символа американской экономики – башен–близнецов – никак не отразился на моей работе. Я по–прежнему качал воду. Зато в автобусе, в нарядной, в бане только и разговоров, что об этих башнях. Суть их сводится к одному: людей, конечно, жалко, но… но так им и надо, пидорасам, нечего было Югославию бомбить!

Я сам активно не люблю Америку, но такие разговоры возмущают. Да как вы можете такое говорить?! Шесть тысяч человек погибло! Шесть тысяч американцев… Одобрявших ракетно–бомбовые удары по Сараево… Да, так им и надо, пидорасам!

15 сентября

Меня терзают смутные подозрения, что работа моя совершенно бесполезна. Уровень воды не меняется за два дня выходных. Хитрый ум тут же подсказывает, какую выгоду из этого можно извлечь. Но гадкий характер не дает возможности ей воспользоваться – не завел я добрых знакомых в табельной, так что увильнуть от работы не смогу. Жалко. А как было бы здорово – пришел, отметился и пошел домой. А вода продолжала бы течь, независимо от моего присутствияотсутствия.

По выезду был пойман, обыскан на предмет курева и записан за ранний выезд.

20 сентября

После смены пошел на «четверг» – профилактически–карательное мероприятие, имеющее целью укрепление трудовой дисциплины.

В гулком пустом актовом зале собралось десятка два нарушителей. Комиссия во главе с председателем трибунала – инженером по технике безопасности, расположилась за столом президиума. Рабочие по очереди выходили к трибуне и бормотали нелепые оправдания. Тут были негодяи всех мастей: курильщики, пьяницы, ездоки на лентах, расхитители цветного металла и злостные прогульщики. Я со своим ранним выездом чувствовал себя мелкой шпаной в компании матерых уголовников.

Члены комиссии слушали в пол уха, переговаривались между собой. Лишь председатель пытался усовестить нарушителя:

– Ты сколько лет на проходке? Около десяти? И не знаешь, что курить в шахте – это преступление? А–а–а, ты не курил? Но у тебя по выезду нашли сигареты. Забыл выложить? Да что ж вы все такие забывчивые?! В общем так – мы будем ходатайствовать о возбуждении уголовного дела. Да. До восьми лет.

Ошарашенный проходчик клялся и божился, что больше так не будет, что бес попутал, и что с завтрашнего дня вообще бросит курить. Насладившись его унижением, трибунал выносил приговор – месяц каторжных работ. Каторжными работами называлась чистка канавок – занятие не столько тяжелое, сколько тупое и малооплачиваемое. Канавки – стоки для воды, проложенные по всем выработкам – чистила специальная бригада, пополнявшаяся такими вот штрафниками.

Так же гуманно обошлись и с остальными. Кто–то составил компанию проходчику, кого–то лишили премии, другим понизили разряд. Ни увольнений, ни уголовных дел. Шахта, не платившая зарплату, не могла позволить себе строго карать рабочих, которые и без того разбегались.

Наконец, пришла моя очередь идти к трибуне. Краснея и сбиваясь, рассказал небылицу об остановившихся часах. Никто не слушал. Основное зло было наказано, и мелкий ГРП-шник, выехавший из шахты на час раньше, их не интересовал. Лишив меня 25% премии, все с облегчением разошлись.

25 сентября

Одичал я в своей первой бисовой. Людей вижу только на наряде. Ночи коротаю с крысами. Вообще–то одному ходить в шахту по технике безопасности запрещено. Мало ли что может случится – кровля обрушится, газа вдохнешь или лампа погаснет. Недавно так и случилось.

Только пришел под лаву, устроился поудобнее и развернул тормозок – погасла лампа. Пришлось есть впотьмах и ложится спать, не откачав воду.

Одному в темноте жутко. Сидеть без света мне и раньше приходилось, но тогда вокруг шумело и грохотало, рядом работали люди. А сейчас – полная тишина и ни души в радиусе километра. Лишь изредка крыса пробежит или стойка в лаве треснет. Сразу вспоминаются рассказы про Шубина, вздрагиваешь от каждого звука.

Да ладно, хрен с ним, с Шубиным, тут другая проблема – как отсюда выбираться в кромешной тьме? Сидеть две–три смены и ждать, пока меня найдут (а найдут обязательно – рабочий из шахты не выехал – отправят кого–нибудь искать) не хотелось. Надо выходить самому.

Нащупал ногой рельс и, придерживаясь его, пошел по уклону. Идти было не тяжело, я даже скорость набрал. Вдруг затрещала каска, и одновременно я почувствовал удар в лицо. Упал на спину, из носа потекла кровь. Ничего не фантазировал, сразу вспомнил, что здесь поперек уклона проложена труба. Десятки раз проходил и всегда нагибался, а тут забыл. Полежал, утерся и пошел дальше.

Потихоньку выбрался на штрек и сел ждать. Вентиляция здесь мощная, замерз страшно – даже фуфайка не спасала. К концу смены мимо потянулись люди. Я пристроился к первой же группе и вместе с ними вышел к стволу. По дороге умылся в канавке, чтобы избежать лишних вопросов. Настоящее, **ядь, приключение!

27 сентября

Перевели меня обратно на пересып. С тоской вернулся к своей лежанке, лопате, течке. Понравилось бездельничать. За время моего отсутствия (точнее, не моего, а Верховского Л. И.) пересып совсем обветшал и прохудился. Никто его не латал, и если бы не задавило лаву, пришлось бы мне умереть на лопате.

Лаву мы закончили, но переходить некуда, поэтому грызем целик. В связи с этим мужики вспомнили случай. Так же, как сейчас, рубали целик и вдруг обнаружили нечто длинное, продолговатое, стоящее торчком через равные промежутки.

– Рёбра мамонта! – обрадовался кто–то

– Какие, на ой, ребра мамонта?! – осадили его. – На штрек выехали и уперлись в рамы крепи.

2 октября

Лаву мы закончили, демонтируем комбайн. Мы – в смысле – они, ГРОЗы. Я палец о палец не ударил. Залез в лаву, смотрел, как они лениво крепят. Даже уснул там на пару часов. Как там у поэта Лёхи из будущих записей: «Лава – ад в темноте…»? Да ничего, нормально. Пока не начала садится – обычное место. А если рядом работают балагуры–коллеги, то еще и веселое.

Один работяга, рассказывая про своих знакомых, оговорился – «он её живет». Какое удобное словосочетание, заменяет сразу и «он с ней живет», и «он её ебет».

3 октября

Сорвался с половины пары, наспех поел и побежал на автобус. Уже толкался у двери, когда Верховский замахал из салона и показал 4 пальца. Все понятно, я только этого и ждал. Четвертая смена, первая бисовая лава, старый знакомый – насос.

12 октября

Сладко задремал в шахте, проспал. К стволу бежал бегом и, все равно, выехал самый последний. Автобус не отправляли, ждали меня. Мужики накинулись:

– Спишь, гад!

– Да у меня лампа погасла… – слабо оправдывался я.

– Какая лампа?! Вон рубцы от фуфайки на морде еще не разгладились!

23 октября

Каску, падлы, украли. На работу пошел в чужой, потом получил на складе. В бане часто воруют. Самое ценное – сапоги. Выдают их редко, а рвутся они быстро. Зацепился о проволоку или порезал о породу и все – ходишь с мокрыми ногами. Свои сапоги я оставляю без боязни. Нашел их в грязной бане после того, как украли новые. Голенища наполовину оторваны и связаны проволокой, портянки торчат из прорех – на такие никто не позарится.

В чистой бане выгребают мелочь из карманов. Мужики подозревают, что делают это банщицы. Не раз видели, как они, протирая пол, слегка похлопывают по карманам курток – ищут, где зазвенит.

28 октября

После двух выходных спустился под лаву, а там воды по пояс. Потоптался на бережке, затем снял штаны и, голожопый, в сапогах на босу ногу, побрел к насосу. Водичка холодная!

Знакомый электрик рассказывал. Послали их в неиспользуемую выработку ремонтировать пускатель. А там по дороге низина, и в ней – вода. Они тоже разделись – каски на голове, лампы и одежда в руках – и прошли затопленный участок. А чтоб на обратном пути снова не раздеваться, так и пошли дальше голыми. Нашли пускатель, открыли крышку, склонились, спорят. Жаль, говорит, фотоаппарата с собой не было! Такая чудная картина – стоят три голых мужика, яйца до колен, рассуждают о чем–то умном.

2 ноября

Несколько слов о том, как я работаю (если это можно назвать работой). Хожу ежедневно в ночь, зарабатываю больше других ГРП – ставка плюс ночные и копытные. По дороге к своему уклону сую нос во все пустоты за рамами и затяжками, ищу что–нибудь полезное. Или бесполезное. Сегодня вот нашел 4 кг свинцовой оболочки от кабеля.

Спускаюсь под лаву, включаю насос и принимаюсь за тормозок. Одновременно читаю – раньше собирал газеты по всему уклону, пока не нашел «Поднятую целину» Шолохова (в школе не читал, думал – чушь какая–то, а сейчас нравится). Поев и почитав, укладываюсь в люльку – это два распила и фуфайка сверху.

К 7‑ми просыпаюсь, выключаю насос и двигаюсь на выезд. Сказка, а не работа. Коллеги выезжают черные, уставшие. Я – чистый и заспанный.

Прихожу домой и падаю в кровать. Семья ходит на цыпочках:

– Тс–с–с! Папа после ночной спит!

10 ноября

Все хорошее когда нибудь заканчивается, и моя командировка подошла к концу. С понедельника иду по сменам. Но грех жаловаться – я неплохо отдохнул. Два месяца не брал лопату в руки.

Сегодня меня напугали. Сижу, ем тормозок, а тут спускается мужик в белой каске. (У работяг каски оранжевые, в белых ходит начальство. А шляться по брошенным выработкам может только начальство с участка ВТБ – самые зловредные в шахте люди.) Мой спасатель спрятан в километре от меня, а возле топчана лежит награбленное – свинец и кабель.

– Все, – думаю, – попался. Сейчас хлопнут и за спасатель, и за кабель.

Но нет, пронесло. Мужик выдрыхся на моей лежанке и ушел.

12 ноября

Чужое звено, почти никого не знаю. Работаем мы теперь во второй западной лаве, в той самой, которую закрыли после смерти посадчика. Я там прежде ни разу не был, ощущал себя учеником, впервые спустившимся в шахту. Со временем освоился. Сидел на кнопках, грузил вагоны, а на лопате умирал другой ГРП.