Текст книги "За флажками"
Автор книги: Дмитрий Красько
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
6
Самбур Левон Зурабович. Более идиотского сочетания ФИО я себе представить не мог. Даже у Литовца с этим делом получше было – Янас Арминасович Гарайтас. Понятно, хреново звучит. На трезвую голову произносить будешь – язык сломаешь, на пьяную – так и вообще лучше не пытаться. Но у этого, по крайней мере, все ФИО в одном месте делалось. Кто извращался над топонимикой Самбура, я не знал. Но догадывался, что человек был редкостным садистом.
Между нами, девочками, говоря, не знал я и того, кем этот самый Левон Зурабович является по жизни. Предположение Яна о том, что, посмотрев его ксиву, мы поймем, против какой команды играем, не подтвердилось. Не понял я, и уж тем более не понял он. Если этот гражданин и был известной личностью среди городского криминалитета, то в широкие рабочие массы его слава еще не проникла. Единственное, на чем мы с Яном сошлись – что Самбур вполне мог быть начальником какой-нибудь силовой структуры при каком-нибудь авторитете. А что? Должность стратегическая, и сидеть на ней должен стратег. А Самбур сам мне признался, что разрабатывал план по захвату меня. То бишь, занимался стратегией в неприкрытом, можно сказать, виде. И не стеснялся этого.
И его стратегические разработки, что я должен признать, были весьма неплохими. И утром, и днем ему фактически удалось взять меня в плен. Я, правда, оба раза из плена позорно бежал, но это не есть вина Самбура-стратега. Скорее, сегодня просто был не его день. И, пока этот день длился, им надо было пользоваться.
Но с какой стороны это делать, я не знал. И Литовец не знал. Он ходил за мной по гаражу, как слоненок за слонихой, и своим видом раздражал Макареца. И я тоже своим видом раздражал Макареца. Макареца вообще все раздражали своим видом. Но он почему-то увязался именно за нами. И ходил, и гундел вслед, что, мол, до конца смены еще три часа, а Ян не на трассе, и машина, главное, исправная, а деньгу косить некому. Ну, и тому подобное.
Литовец исправно терпел все это целых четверть часа, но потом даже его прибалтийская непробиваемость дала трещину, он вынул из кормушки деньги и сунул Макарецу. Тот пересчитал их и отстал от нас. Потому что Ян успел сделать план. А что еще от него нужно?
Но нашему делу это помогло мало. Мы извращались мозгом, но родить ничего не могли. Вернее, Ян смог, но его роды были далеко не первой свежести – он опять родил Балабанова. Прямо так и сказал:
– Надо позвонить Балабанову.
Я скрипнул зубами и начал вспоминать все матерные слова, что когда-нибудь слышал, дабы одарить ими Литовца. Но потом раздумал. Он не виноват, что ничего новее Балабанова сочинить не сумел. Мне и самому в голову ничего не лузло. Пришлось согласиться.
В гараже было несколько телефонов, но почти все они были табу, потому что за ними сидели диспетчера, принимающие заявки. Только один был не табу, но он стоял в закутке Макареца, на его столе, и пользоваться им по этой причине старались пореже. Потому что завгар относился к аппарату, как к горячо любимой женщине – рычал на всякого, кто приближался на расстояние вытянутой руки. Может, он этот аппарат и потрахивал, оставаясь с ним один на один – кто знает? Он вообще был странный человек – Макарец. В нехорошем смысле этого слова.
Но выхода у меня не было, и я пошел в его закуток. Ян, понятное дело, увязался за мной. Куда ж слоненку без слонихи? Кто титьку пососать даст?
Увидев нас, Макарец слегка побагровел с лица. И, по давней своей традиции, прорычал:
– Вы чего здесь? Чего надо?
– Ой, да не переживай ты так, – я махнул рукой. – Не тебя надо, однозначно.
– Вы чего хотите? – теперь Макарец побагровел свекольно. Меня он любил меньше всех. Но мне на его нелюбовь было плевать. Когда он меня не трогал, я его тоже старался не задевать. На всякий случай. Чтобы не вонял. Но в данный исторический отрезок он задал вопрос, и законы вежливости требовали от меня ответа. И я ответил:
– Вообще чего хотим? Или в частности?
– Вообще! – взвизгнул он и вылез из-за стола. Я никогда не понимал, с чего он заводится.
– А ты что – золотая рыбка? Ну, тогда записывай. Во-первых, мне нужны бабки. Миллионов пять для начала. Естественно, в зеленых. Во-вторых, мне нужна баба. Не очень умная, но и не дура. Чтобы трахаться умела и любила. Чтобы домовитая была. Чтобы…
Договорить я не успел. Макарец, пока я, закатив глаза под лоб, увлеченно перечислял, чего же мне по жизни не хватает, умудрился подкрасться к самому моему фасаду. А проделав это, толкнул меня в грудь. Двумя руками.
– Ты чего сюда приперся? Сам не работаешь и другим мешаешь? Пришел тут, ахинею несет…
Толчок был ощутимый. Макарец, хоть и состоит на сто процентов из говна, но этого говна в нем побольше восьмидесяти килограммов будет. И я быстро, чтобы, не дай бог, не упасть, отступил шага на три, удивленно таращась на озверевшего завгара.
А тот, воодушевленный первым локальным успехом, снова оказался рядом и, схватив меня за грудки, попытался выставить из своей кандейки, приговаривая:
– А ну, пошел отсюда! Давай-давай! Нечего здесь ходить и людям настроение портить!
Ян не успел встать между нами. Подозреваю, что он ошалел от происходящего не меньше моего. И, пока он соображал, отчего все так грустно обернулось и что же делать дальше, я ударил Макареца в зубы. В очередной раз.
Настроение, получается, портить не стал – оно и без того было у завгара не в дугу. А вот улыбку попортил.
Макарец упал на задницу, ударившись спиной о спинку стола. Головой, слава богу, не ударился – она мотнулась взад в момент удара, а в момент падения уже слегка отставала от остального туловища. Последние макарецовы мозги остались при нем.
Я прошел к столу и нагло взгромоздил на него свою пятую точку. Макарец, таким образом, оказался целиком и полностью у моих ног. А нечего – пусть знает, кто в доме хозяин. И, пока он вытирал кровь с разбитой губы и сплевывал в ладошку осколки зубов, я набирал номер и выговаривал ему за нехорошее поведение:
– Вот ты сейчас сидишь на холодном полу, зарабатываешь себе геморрой и думаешь – какая эта жизнь несправедливая сволочь! Первый встречный-поперечный норовит сразу в зубы дать! И невдомек тебе, что встречный-поперечный сюда не боксом заниматься шел. Ты, возможно, не поверишь, но я просто позвонить хотел. Терпимее к людям надо быть, Макарец. Толерантнее. И они к тебе потянутся. Хотя – сомневаюсь. Просрал ты этот момент. Лет двадцать уже как.
– Я на тебя, сука, докладную директору напишу, – пообещал завгар. В ответ я мотнул ногой и попал ему кроссовкой в ухо.
– Что говорил, что в лужу пукал. Я ведь только что о толерантности толковал – забыл, что ли? Ты мотай на ус, когда умные люди говорят. А докладную пиши. Здесь Ян был, он все видел. И кто потасовку затеял, и как ты сам споткнулся и на мой кулак упал. Правда, Ян?
– Сущая, – тот кивнул и я улыбнулся:
– Вот, видишь! Так что пиши. Все, как есть напиши. А пока заткнись, потому что я по телефону разговаривать буду.
Номер я набирал по памяти. Вспоминал долго, но угодил, куда надо, с первого раза. Это радовало, потому что со мной такое редко бывает – память на циферки хреновая. Вот только ответил мне не Балабанов, а его грозный коллега с хорошей памятью на меня:
– Советский райотдел милиции слушает.
– Балабанова хочу. Это Мешковский.
– Это Мешковский, хочет Балабанова, – задумчиво повторил мент. Видимо, пытался вызубрить информацию. – Я тебя разочарую, Мешковский. Балабанова нет.
– А где он?
– С бандитизмом борется. Где-то в городе.
– А когда он его заборет, я с ним смогу пообщаться?
– Зачем? Когда Балабанов заборет бандитизм, МВД расформируют нахрен. Ты хотел ему что-то передать? Скажи мне, я передам. Потому что он сегодня вряд ли уже появится.
– Не-е, – проблеял я, слегка расстроенный отсутствием нужного мне человека. Представляю, как расстроился Ян, целых два часа втолковывавший мне идею этого звонка. – Ты страшный. Я тебя боюсь. Ты вот сейчас матом заругаешься, и я по углам гадить начну. Как ты себе представляешь такой разговор?
– Короче, Мешковский! Если тебе есть, что сказать – говори, а нет – так я вешаю трубку. У меня работа, усек? – голос хмурого мента действительно стал слегка озверевшим.
Я отнял трубку от уха и потянулся к аппарату с намерением отключиться, но в этот момент в голове что-то щелкнуло и родилась мысль. Я поспешно вернул трубку в исходное положение и сказал:
– Алло, ты еще слушаешь?
– Ну, чего тебе?
– У тебя же память хорошая?
– Не жалуюсь, – буркнул он. – Иногда даже слишком хорошая.
– Ты знаешь шлимазла по имени Самбур?
– Может, по фамилии? Это который Левон Зурабович? Тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения?
– Ну, я рождением не интересовался, но судя по имени-отчеству, тот самый. Знаешь его?
– В первый раз слышу, – хмурый мент оказался, к тому же, весьма ехидной сволочью.
– Да ладно тебе, – я попытался воззвать к его совести. – Что это за человек?
– Очень известная в определенных кругах личность, – туманно ответил мент.
– А поподробнее можно?
– А тебе зачем? – Разговор стал походить на общение двух старых евреек на Привозе. Уступать не хотел никто. Торг грозил затянуться.
– Надо мне, – я вздохнул. – Очень надо. Как раз по делу о разгромленной кафешке. Ты ведь не хочешь сделать подляну Балабанову?
– А ты что, на гниль мне решил надавить? – удивился мент. И, не дожидаясь ответа, сказал: – Нет, не хочу. Тем более, что я и сам к расследованию в некотором роде подключен.
– Ну вот, видишь! – обрадовался я. – Ты хочешь пить, я – писать, так давай не дадим друг другу умереть! Кто такой этот Самбур?
– Нет, Мешковский, ты все-таки жуткое хамло, – задумчиво прогудел мент с той стороны телефонной трубки. – Помяни мое слово – все это закончится тем, что однажды твое хамство тебе же в задницу засунут. Я тебе не скажу, кто такой Самбур. Пока ты не скажешь мне, зачем тебе это нужно.
– Какой любопытный! – проворчал я. – Ладно. Если ты дашь слово, что не будешь ругать меня матерными словами и бить руками по голове, я с тобой, пожалуй, встречусь.
– Бить не стану, – быстро пообещал мент. Интерес у него, видимо, был самый непосредственный, а не «в некотором роде подключен». – А вот на счет матов не ручаюсь. Они у меня для связки слов выскакивают, это процесс неконтролируемый.
– И на том спасибо. Тогда мы через двадцать минут будем ждать тебя у входа в ваш Советский райотдел. Устраивает?
– Устраивает. А «мы» – это кто?
– Я и мой сменщик Ян. Сейчас его очередь машиной рулить. А я, получается, пассажир.
– Хорошо, подъезжайте.
– Машина желтая. На крыше – шашечки. Сообразишь? – ну, не удержался я!
– Мешковский! – мент зарычал. – А ведь я могу передумать и побить тебя!
– Ладно, извини. Вырвалось. У меня это тоже процесс неконтролируемый. До скорого, – и, хохотнув напоследок в трубку, я положил ее на рычаги.
Макарец весь разговор так и просидел на полу, злобно сверкая на меня глазами. Но я уже был добрый и даже слегка веселый. А потому легонько похлопал его по макушке и, вставая со стола, утешил:
– Все, упырь. Радуйся. Кончились твои мучения. Уезжаем мы. Но через пару часиков вернемся. Так что не расслабляйся!
Завгар ничего на это не сказал. Он вообще не шевелился, пока мы с Яном шли из его каморки в полумраке гаража. Железная выдержка у человека! Гвозди бы из него делать. И где была эта выдержка пятнадцать минут назад, когда он ударным трудом зарабатывал вполне заслуженную зуботычину?
За баранку я действительно пустил Яна. У меня условный рефлекс – когда нужно от кого-то убегать или за кем-то гнаться, короче, когда вокруг бушует хипеш, то баранка мне нужна, как кусочек инсулина диабетику. Я должен вцепиться в нее руками, а ногой топтать педаль газа – это придает мне уверенность и надежду. А поскольку сейчас хипеша в близлежащем пространстве-времени не было, я и уступил водительское место Литовцу. Пусть он побалуется.
И мы добрались до Советского райотдела милиции аккуратно и вдумчиво, как это свойственно Яну. И как раз к тому времени, которое я озвучил хмурому менту.
На широком милицейском крыльце тусовалось пять человек. Двое были в форме, и их принадлежность к органам определялась без труда. Трое других были одеты по гражданке, но и они, подозреваю, относились к славному братству борцов с преступностью. Тем более что именно двое из них показались мне смутно знакомыми. Где и когда я их видел – не помню, но то, что наши пути пересекались – однозначно. Другое дело, что на роль хмурого мента ни один из них не подходил.
Оставалось ждать. Я достал сигарету и закурил. Ян, как человек, курить бросивший, открыл окошко и высунул голову наружу, чтобы не отравлять себя никотиновым выхлопом. Вообще, конечно, по всем законам этики и человеколюбия, это я должен был выбраться на улицу, тем более что на дворе стояло лето и мы никуда не ехали. Но, поскольку Ян уже убрал свои дыхательные пути из-под моей никотиновой атаки, а также потому, что шевелиться совсем не хотелось, я остался, как был – в крайне расслабленном состоянии растекшись по сиденью и посылая колечки дыма в район стыка крыши и лобовухи. Колечки разбивались о стекло и резину и забавными змейками расползались в разные стороны. Наблюдать за ними было не то, чтобы весело – это умиротворяло.
Хмурый мент появился минут через пять – когда я, докурив сигарету, выбросил окурок на улицу.
Он вышел из здания – и тоже не по форме. Узнал я его сразу. Действительно, приходилось как-то иметь с ним дело. Не сказать, чтобы приятные были воспоминания.
Мент спустился по лестнице и прошел к такси с таким видом, словно проделывал это каждый день уже лет десять как минимум. Ни лишнего взгляда по сторонам, ни неуверенности в движениях. Вышел, прошел, плюхнул свой тощий зад на заднее сиденье и, раскинув руки, словно крылья, по подголовникам, сказал:
– Ну, Мешковский, вот и свиделись еще раз.
– Ага, – сказал я. – Я скучал без тебя, любимый. Куда едем?
– Тут метрах в ста по ходу есть забегаловка, называется «У Ерша». Вот туда и поедем.
Ян, понятливый, уже выруливал со стоянки. Мне оставалось только вертеть головой, чтобы не пропустить указанную точку. Но вывеска была весьма приметная – огромный оранжевый ерш из пенопласта раскачивался на фонарном столбе. Не заметить такое было просто нереально.
Вслед за ментом, бывшим тут, видимо, завсегдатаем, мы прошли внутрь и устроились в уютном кабинетике, который подобрал на какое-то свое усмотрение, опять же, мент. Рядом с нами сразу объявилась официантка и, склонившись к менту, почтительно спросила:
– Что заказывать будете, Николай Васильевич?
Строгий мент, который оказался почти Гоголь, сказал просто:
– А принеси-ка нам, Наташа, три порции пловика, три салатика со свежими огурчиками-помидорчиками, да бутылочку водочки. Если что еще понадобится, мы позовем.
Наташа развеялась чистым призраком, а почти Гоголь виновато развел руками:
– Извините, мужики, голодный, как волк. Рабочий день закончился, имею право, сами понимаете. Или на вашу неокрепшую психику вид мента, хлещущего водку, дурно повлияет?
– Ужасно повлияет, – подтвердил я. – Лично я неделю спать не смогу.
– Это хорошо. Ради одного этого стоит рискнуть. А ничего, что твой напарник при нашем сверхсекретном разговоре присутствовать будет?
– Совершенно ничего. Он в деле.
– Тогда приступим, – Николай Васильевич потер ладошки и уставился на меня. Я – на него. А фигли? Играть в гляделки – так по крупному. И он не выдержал первым. – Ну, что – долго таращиться будем?
– А я жду, – объяснил я. – Ты же сказал – приступим? Кто такой Самбур?
– Ну, ты наглый! – он устало и с явным трудом приподнял бровь в очень красноречивом жесте восхищения моей наглостью. – Нет уж, давай ты первый говори, что там у тебя за информация?
Делать было нечего, банковал в данный момент он, и я открыл было рот, чтобы начать исповедь, но в этот момент подошла Наталья с заказом, и я, как дурак, просидел с открытым ртом все то время, что она сгружала различные вилки-тарелки с подноса. Рот, конечно, можно было закрыть, но инстинкт что-то не сработал, и я, наверное, наглотался микробов.
Но Наталья возилась недолго. Она ушла, и я поведал менту историю о страшном дорожно-транспортном происшествии около моего дома, о том, что ему предшествовало и о том, что произошло после. Мент, успевший к моменту завершения этой повести уговорить три стопки водки под салатик, – мы с Яном благоразумно отказались; все-таки, он был за рулем, а мне в ближайшее время предстояло занять его место, – и принявшийся за свою порцию «пловика», выслушал мою исповедь внимательно и не перебивая. А когда она закончилась, он без всяких предисловий сказал:
– Самбур – это бригадир боевиков у Пистона.
Зачем он вот так, без подготовки, не знаю. Может – чтобы жизнь малиной не казалась? Так я и без его стараний в последнее время был не в восторге от того, как она выглядела. А теперь и вовсе мог с полным основанием в депрессию впасть. Потому что Пистон – это мафия. Причем самая махровая. Последняя, наверное, в городе, располагающая реальными боевыми мощностями. Лет шесть-семь назад таких было около десятка, но все они почили в бозе либо стараниями себе подобных, либо угодив под каток правосудия. Группа Пистона выжила. Одно это уже говорило о ее мощи. Но она не просто выжила – она сумела подмять под себя весь пригород, захватив всю санаторно-курортную зону в безраздельное пользование. И, пока государство силовыми методами пыталось насадить в городе хоть какое-то подобие цивилизации, пацаны Пистона у себя в пригороде продолжали жить по беспределу и не особенно стремились перестроиться. А своих коллег, которых из города потихоньку заставляла убираться острая необходимость в виде нечастых, но глобальных кампаний за чистоту нравов, они тупо отстреливали, не желая делить жизненное пространство ни с кем.
В общем, Пистон был из тех, кто считал, что нет человека – нет проблемы, и большинство вопросов решал огнестрельными методами. Я мог бы догадаться об этом сразу, потому что разгромленное из базуки пригородное кафе – хорошая подсказка. В наше время такого почти не происходит. Но ведь все-таки происходит, да? А я таки не есть идеальная логическая машина.
И вот надо было мне такому человеку дорогу перебежать!
– Давайте сюда его ксиву, – сказал мент.
Ян молча протянул документ. Николай Васильевич забрал его, небрежно засунул в задний карман брюк и налил себе еще рюмку.
– И что дальше? – спросил я.
– В каком смысле? – спросил он.
– По нашей информации ваша фирма что делать будет?
– Ах, по вашей информации, – понятливо протянул мент и влил в себя водку. – А ничего. Кстати, я бы не советовал передавать эту информацию Балабанову.
– Почему? – я слегка опешил. Мент мента подсиживает? Так они, вроде, в равных весовых категориях. Смысл?..
– Нипочему. Просто совет.
– Ясно, – я решил тоже не вдаваться в детали. – А почему вы по нашей информации не пробежитесь?
– Мешковский! Много будешь знать – скоро состаришься! – наставительно сказал мент. Он был уже изрядно выпимши. Оно и понятно – засадить в одного больше половины бутылки, причем первые порции – на голодный желудок… Но водка сделала его благодушнее, и он пояснил: – Потому что перед нашей встречей я навел по Самбуру справки. Ты же не зря его имя по телефону упомянул. Так вот, Левон Зурабович ни в какие протоколы, в том числе протоколы ДТП, в последние полгода не попадал.
– Так это произошло всего несколько часов назад, – сказал Ян. – Может, не успели в базу внести?
– Компьютерный век! – Николай Васильевич гордо поднял палец. – С места происшествия информация об участниках поступает оператору, тот вносит фамилии в компьютер. На все, про все не более получаса. Так что не мог Самбур не попасть в базу. Отсюда вывод: ни в каком ДТП он участия не принимал. По крайней мере, официально. И его ребята, скорее всего, тоже. Но за информацию все равно спасибо. Теперь я, по крайней мере, знаю, кого разрабатывать. Вы точно водочку не будете?
– Точно, – кивнул. – И тебе спасибо за информацию.
– За какую? – он еще раз поднял бровь. Но на сей раз не устало, как в самом начале разговора, а пьяно – она немного поползала из стороны в сторону и только потом забралась туда, куда он изначально задумывал ее поместить.
– Балабанову я ничего не скажу, – намекнул я.
– А и правильно, – кивнул он.
– Ну что, доставить тебя до дома, до хаты? А то ты уже хороший.
– Буду признателен, – некогда хмурый и переполненный ругательствами мент стал крайне вежлив. Но недопитую полбутылку, уезжая, с собой все-таки прихватил.