Текст книги "Ая"
Автор книги: Дмитрий Писарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)
После доброй половины лимонно-солёной прохладной воды, взгляд посветлел, горизонт расширился.
На столе лежал блистер аспирина, в корзинке с подтаявшим льдом бутылка пива, накрытый полотенцем завтрак. Пробка от разбитой бутылки – коснулся пальцами
и вспомнил.
Вспомнил, как набухался вчера и, пытаясь добить разум ромом, не удержал неудобную бутылку в руках – разбил. А потом пришла Настя, убрала осколки, вытерла лужу. Отвела его на диван, раздела, легла рядом, обняла, и сделала абсолютно неожиданную вещь – запела колыбельную.
Это сейчас он сидел поражённый и мгновенно протрезвлённый, а ночью – просто уснул. С этой колыбельной он родился. Эту колыбельную пела мама, когда он, чего-то вдруг испугавшись, сидел ночью в манежке и плакал. Когда принёс в первом классе двойку и слёзы обиды катились по щекам. Когда придя с выпускного вечера, свалился в прихожей, мрачный, серый: соседку по парте, соседку по лестничной площадке, первую любовь – напившийся одноклассник на машине сбил насмерть. И когда он вернулся с войны в дружественной среднеазиатской стране, и орал во сне. И потом…
Совпадение?
Неизвестно
И каждый раз, когда они встречались, он порывался, но не мог осилить непонятный страх, спросить её – откуда она знает эту песню.
Этим вечером она снова появилась у него. И снова, и снова.
Она всегда. Всегда-всегда – скромно стояла в проходе входной двери, словно дожидаясь разрешения войти. Спокойно, смотрела своими голубыми глазами в него. Он видел, ощущал, что для неё равнозначно стоять, войти или уйти. И все её движения были такими, поступки, слова и глаза. Они звали и отталкивали и были равнодушными. Поражали глубиной омута и обманывали солнечными бликами мелкого песка под поверхностью воды.
Это была его первая женщина… девушка. Постоянная. С которой встречался больше трёх раз и не за деньги. Обычно у него были проститутки. Дорогие проститутки. Очень дорогие проститутки. Нереально дорогие женщины.
Настя отказывалась от денег в любой форме. От наличных, от всевозможных банковских карточек, от повышения зарплаты и премиальных. Он водил её по дорогим ювелирным салонам, она равнодушно смотрела на умопомрачительное сияние драгоценностей. Её не интересовали одежда и обувь. Как и косметика.
Сначала он думал, что слишком заносчива, а предлагаемые подарки слишком мелочны. Потом решил, ей неудобно, она стыдится. Но это была и не скромность. Пришло понимание – всё это ей просто безразлично. Она не считает это ни ценностями, ни знаками внимания, ни атрибутами престижа и статуса.
Он организовал поездку на Мальдивы и в круиз на яхте по островам Фиджи. Она с удовольствием отдавалась солнцу, плавала и ныряла, внимательно разглядывала достопримечательности и почтительно вслушивалась в слова гидов. Пропитывалась обстановкой, воздухом, ароматами, едой, комфортом, уютом. Принимала всё по-детски. Просто и наивно, спокойно и как само собой разумеющееся. Единственный раз у неё загорелись глаза, когда они оказались в Перу – она несколько раз в разговорах упоминала эту загадочную страну, и на годовщину их знакомства он решил сделать ей подарок – и горели потом постоянно, пока там оставались. В городе Куско, у крепости Саксайуаман2424
Отсылка на «божественное» сооружение.
[Закрыть], Настя, раскинув руки, обняла огромный мегалит, приложилась щекой, закрыв глаза, долго стояла. Повторяла: «Я дома… Я дома…». Она быстро освоилась. Уже через пару дней достаточно бегло общалась с местным населением. Носилась повсюду, пропадала на целый день и порой – до утра. Она светилась и сияла от счастья.
– Понимаешь, я чувствую себя частью всего этого. Это как будто даже не дом родной. Словно здесь появились мои предки, жили, рождались, умирали. Веками, тысячелетиями. Я чувствую, как дрожит от моего прикосновения каждый камень. Я чувствую – он узнал меня, свою старую знакомую. Земля, по которой хожу, радуется – вспомнила меня, вернувшуюся. Чувствую её нежное прикосновение к ногам. Воздух, которым я дышу, растворяется в каждой клеточке. Люди, которых я встречаю, словно мои братья и сёстры. Я появилась здесь тысячи лет назад. Прожила несколько жизней. А потом забыла. Сейчас вспомнила…
… Я не знаю, как описать это всё словами…
И он радовался вместе с ней. Больше от того, что удалось-таки расшевелить, «угодить», осчастливить эту девочку.
Немного омрачила поездку погода. Почти перед отлётом. Начался декабрь – один из дождливых месяцев Перу. И, как по команде, зарядили грозы. В день вылета два раза отменяли посадку из-за погодных условий.
Они разместились на втором этаже здания аэропорта. Настя стояла у панорамного – от пола до потолка – окна и наблюдала за бушующей природой.
Сумак ньуста
Торальайк’им
Пуйньуй кита
Пак’ир кайан
хина мантара
Кунуньунун
Ильапантак
Камри ньуста
Унуйк’ита
Пара мунк’и
Май ньимпири
Чичи мунк’и
Рити мунк’и
Пача рурак
Пача камак
Вира-коча
Кай хинапак
Чурасунк’и
Камасунк’и. 25 25
Отсылка на молитву для богини Пачамама. См. далее.
[Закрыть]
За ливнем не было видно ничего, кроме размытого ближайшего одинокого самолёта и едва угадываемой линии недалёких гор. Грустила. Тосковала. Он видел, как ей непросто улетать. Такую ещё не видел ни разу – всегда спокойная, светлая, улыбающаяся.
Подошёл. Обнял сзади.
– Я не хочу улетать…
– Настюш. Не грусти. Вернёмся, я куплю здесь дом. И мы уедем с тобой сюда насовсем. Слышишь?
Она кивнула и со всей силы вжалась в него. Они стояли неподвижно. Ветер хлестал дождём в окна. Молнии раздирали сумрак. Гром тряс здание. Он чувствовал боль от её близости. Щемящую, ноющую боль осознания родственности и слияния душ. Невыносимую оголённую тоску одиночества, пытающего раствориться в таком же одиночестве, невыносимом и оголённом. Сердце восторженно замирало от её присутствия, близости, прикосновений.
На шее от молний поблёскивала тёмная цепочка. Такая тонкая, что под пальцами почти не ощущалась.
– Нитка Виракочи. Позавчера задумалась у одного уака в городе. Стояла, наверное, долго. Знаешь, уаки – они такие… волшебные, забываешь обо всём, находясь рядом с ними. Не зря их так почитают. Ко мне подошёл старый инка. «Прапрапрадед моего прапрадеда, – сказал он, – поведал, что, когда его прапрапрадед был совсем маленьким, его прапрапрадед встретил в горах Виракочу. Виракоча произнёс: «Когда у куйчиуаки остановится Пачамама, отдай ей». И он надел мне на шею это. «Ты – Пачамама2626
См. комментарий к предыдущей сноске.
[Закрыть]. Не снимай никогда». И исчез. Представляешь, был и нету. Если бы не цепочка, подумала бы, что от жары голову напекло.
Она ещё что-то говорила. Но он уже не слышал. Теребил пальцами цепочку, и не верил своим ощущениям и глазам. Пробежался по памяти. «Обсидиан. Чёрное, тёмное серое или коричневое вулканическое стекло. Содержит большое количество кварца. По химическому составу варьируется от риолита до дацита и является некристаллическим эквивалентом гранита. Легко полируется, используется как полудрагоценный камень. Физические свойства обсидиана зависят от содержания воды и степени раскристаллизованности породы. Твёрдость по шкале Мооса от пяти до семи, плотность две с половиной тысячи килограмм на кубический метр. Характеризуется раковистым, режущим изломом». Их группа месяц проходила практику на южном Приморье. Облазили Шкотовское плато, Муравьиную бухту. Обсидиановой гальки под ногами было немеренное количество. И свойства этого вулканического стекла знал хорошо – невозможно обработать таким образом обсидиан. Бусы – возможно, но не цепочку. Тем более такой тонкой работы.
– Владимир Иванович… – Она осторожно трясла его за плечо. – Что с тобой? Очнись. Посадку объявили.
После возвращения главной целью для него стало покупка участка земли под Куско, открытие личного счёта в перуанском банке и перекачка туда средств. Все разговоры между ними, так или иначе, переходили на тему переезда в Перу. Обсуждали, какой дом будет, мебель, обстановка. Предстоящие поездки по стране. Она слушала и кивала головой, вставляя редкие, но очень ёмкие и глубокие замечания и пожелания.
А времени было мало – он решил всё закончить к Новому году.
Ведь надо было делать дела очень осторожно и незаметно. В его колоссальной корпорации резкое исчезновение может привести к трагическим последствиям. Даже слухи о том, что он собирается отлучиться, исчезнуть, прекратить дело, могут послужить началу необратимой цепочке событий с печальным результатом для многих и многих людей. В определённой степени, весь этот год, ему удавалось сохранить в тайне отношения с Настей. Абсолютно не хотелось огласки. И не только ради того, чтобы об этом узнала Елизавета Сергеевна. Хотя, он и подозревал, что она догадывается. Отношения их стали не просто прохладными. Их вообще не было. Почти не встречались, не общались. Изредка в почтовый ящик падало электронное письмо: «Знаю, у тебя всё хорошо. Целую». Он испытывал некоторые угрызения совести. Вина иногда выплёскивалась через край – звонил супруге… и на третьем гудке прерывал вызов. Ничего с собой поделать не мог.
Чем больше он общался с Настей, тем сильнее ощущал нетерпимость к окружающему миру. Неприязнь, раздражение, аллергическое отторжение всего, что присутствовало в его жизни. С каждой неделей, с каждым днём, сложнее воспринималась и ощущалась повседневность. Неимоверные усилия требовались, чтобы не сорваться по пустякам. Развивалась агорафобия, ксеноморфность. Единственное, что помогало, это редкие свидания с Настей. Даже самый неприятный и неудачный день становился ярким и солнечным, если вечером они с Настей встречались. Ей достаточно было провести ладонью по волосам, потянуться и закинуть руки на шею, чмокнуть неожиданно в небритый подбородок, лечь на диван и положить голову на колени, чтобы он запустил пальцы в её волосы. От неё исходило какое-то особое поле. Теплоты и умиротворения, спокойствия и уюта, нежности и защищённости. Он начал понимать, что чувствуют ещё не родившиеся дети.
Напряжённость и неудовлетворённость, колючий холод и пустота рассеялись, когда появился смысл. Исчезнуть и появиться в новом месте, родиться заново. Улететь в Перу навсегда, полностью разорвав с прошлой жизнью. И он с головой бросился в этот процесс. Жизнь снова вспенилась искристыми радужными пузырьками. Он даже пригласил жену в ресторан и безупречно отыграл роль любимого мужа.
Двадцать девятое декабря. Последний день в этом старом мире. Он всё успел. Хороший дом в Куско, в престижном районе Санта Мария, и участок земли с небольшой плантацией кофе – уже ждали их приезда. Ради конспирации они летели раздельно. Настя через Мадрид, он – через Лондон.
Эти томительные часы ожидания они решили провести там, где редко, но регулярно встречались. Небольшая всеми забытая избушка на краю леса, приобретённая им после первой успешной сделки лет двадцать пять назад.
Он ругал себя самыми последними словами. Потому что уже третий час стоял в пробке. А нужно было выехать всего на пятнадцать минут раньше, чтобы проскочить опасную точку. Теперь он в общем потоке окутанных паром машин, продвигался с улиточной скоростью. Он с удовольствием бросил бы машину прямо посреди дороги. Но до нужного поворота километров пять, тяжёлый чемодан в багажнике и мороз в тридцать два градуса снаружи делали это удовольствие нереальным.
Часы показывали семь часов вечера. Воздух стремительно сгущался в плотную туманно-снежную пелену. А до заветного поворота было ещё далеко. Начинал злиться. Бессилие раздражало. Всегда. Окружённый со всех сторон такими же беспомощными скорлупками заснеженных автомобилей, в тёмном, подсвеченном приборными индикаторами салоне, он был словно без рук и ног. Мысли всё время уносились к Насте, в избушку – она давно уже должна была быть там. «Надо было тоже ехать на электричке, у электричек нет пробок».
Когда он свернул с федеральной трассы, было совсем темно и тихо. Метель, которая крутила всё это время, исхлёстывая снегом стёкла со всех сторон, стихла. Снежный фронт, видимо, пронёсся дальше, оставив после себя ночное небо с выпученными от нарастающего мороза звёздами. Сугробы, на и без того неухоженной дороге, мешали двигаться, не раз заставляя покрывать матом всё на свете.
Засыпанный шлагбаум – дальше пешком. Опустив тяжёлые заваленные снегом ветки, деревья склонились к дороге, нависая над головой, словно крыша. Холод выморозил всё звуки, тишина давила на уши. Ни лая собак, ни людских голосов, ни вороньего карканья, ни дятловой дроби. Не доносились даже звуки всегда гудящей трассы.
Нехорошее предчувствие появилось, когда он остановился отдышаться – идти, проваливаясь по пояс в снег, трудно. Примерно с этого места обычно уже видны светящиеся окна их избушки. Настя почти всегда приезжала раньше. Зажигала свет, растапливала печку – летними вечерами в комнатах было ощутимо прохладно. И к его приходу домик наполнялся теплом и уютом. Как он сейчас ни вглядывался, огоньки в белесом полумраке не мелькали. «Чёрт!»
Он влетел в приоткрытую входную дверь, в темноте прихожей обо что-то споткнулся, упал и уткнулся лицом во что-то мягкое. Моментально вскочил, включил свет.
В застёгнутом на все пуговицы пальто на полу лежала Настя. Неподвижная, молчаливая, чужая. Из-под голубой вязаной шапочки торчали в разные стороны косички с бантиками. Голубая варежка выглядывала из-под неестественно вывернутого локтя.
Колени подкосились, но, уперевшись плечом в стену, он устоял. Стоял немой, оглушённый, ослеплённый. Недвижимый. Истукан. Каменный.
Природа, сломавшись о его спину, мгновенно остановилась, замолчала, сгустилась.
Сколько времени прошло – неизвестно. Толи секунда, толи вечность. Ничего не изменилось, не случилось. Настя не вскочила с хохотом «Обманули дурака на четыре кулака!». Где-то в недалёкой высоте ревели взлетающие самолёты. Из чулана пахло грибами и яблоками. Небо не рухнуло.
Осторожно, словно боясь растревожить что-то вокруг, подошёл к Насте. Тяжело опустился на колени, поцеловал в лоб. С трудом поднялся.
Прошёл в комнату, к телефону.
– Александр. Забери меня с Опушки.
Набрал другой номер.
– Игорь, Привет. Мне нужна твоя помощь.
Нашёл в серванте коньяк, аккуратно прикрыв дверь, вышел во двор, сел на скамейку, даже не стряхнув снега.
Снаружи.
Вымороженное чёрное небо. Выпученные звёзды, моргая, смотрели сверху. Где-то сбоку уже тихо загудела трасса. Неторопливо передразнивая звёзды, двигались проблесковые маячки невидимых лайнеров. Казавшийся в темноте серым, снег пеной скруглил окружающие деревья и предметы. Иронично ухмылялся, искривлённый сугробом, жёлтый прямоугольник окна.
Внутри.
Пустота. Ровная, гладкая, равнодушная. Взрыв настигнет потом. Сейчас. Вселенная раскололась пополам: он, словно наблюдатель, следил, как разломившийся в воздухе самолёт, делится на разлетающиеся половинки. И падает, падает, падает. Рушилось всё: планы, будущее, жизнь. Безвозвратно. Навсегда. Надежда… Какая, к чёрту, надежда! Надежде нет места в этом вакууме. В этом вакууме нет места вообще ничему. Последние месяцы жизнь была наполнена плотной энергией. Организм распирало от адреналина, желаний, возможностей. Мозг пульсировал стремлениями и эмоциями. Настя наполняла его смыслом, превращая существование в восхитительный полёт к солнцу.
А когда появилась возможность исчезнуть с ней из этого мира и оказаться – в другом, возможность начать новую, абсолютно другую жизнь, полнота ощущений вскипела и забурлила.
И теперь смысл существования, словно морская пена, выброшенная на пустынный берег, скукоживался и, тихо шепча лопающимися воспоминаниями и мечтами, опадал, оставляя вместо себя грязный осадок.
И шансов всё вернуть и исправить уже не было.
«Если бы я поехал на электричке…»
Первым приехал Игорь. Его «уазик», расшвыряв сугробы, остановился напротив калитки. Краснолицый, крепко сбитый, невысокого роста, как всегда в расстёгнутом кителе. С полковником милиции, начальником оперативного отдела, Черновым Игорем Анатольевичем их связывала не просто дружба. Они были соседями, одноклассниками, однокашниками, однополчанами, свидетелями друг у друга на свадьбе, крёстниками… Подошёл почти вплотную. Взял из рук Владимира Ивановича бутылку, в два глотка допил остатки коньяка, поставил на скамейку рядом с другой – такой же пустой. За спиной уже стоял его шофёр и девушка в форме с большим железным квадратным чемоданом.
– Мы пройдём внутрь? – Чернов взял у девушки чемодан и шагнул внутрь.
Появился Александр. Понимая, что произошло что-то очень серьёзное, и, чувствуя, что шефу сейчас совсем-совсем плохо, он тихо произнёс «я тут». Но даже этот шёпот показался взрывом.
– Да, поехали, – вздрогнул Владимир Иванович. Встал, и, слегка хромая, направился через двор к автомобилю.
Они выехали на федеральную трассу, почти пустую и очищенную от снега. Фонари как-то по-киношному мелькали, проносясь за окнами. Редкие обгоняемые машины призраками появлялись и исчезали.
В прошлое невозможно вернуться. Не раз и не два в своей жизни убеждался в этом Владимир Иванович. В прошлое невозможно вернуться. Оно есть только в наших мозгах. Воспалённый разум подставляет страшные картинки нереализованного, выстраивая вселенную предполагаемого бытия. Содрогающийся в конвульсиях мозг, окунает в липкую жижу вины. Выворачивает наизнанку. Прожигает насквозь, проливаясь едкой кислотой на незаживающую душу. Прошлое – это совесть. Либо голодное, забитое тяжёлыми сапогами, брошенное замерзать в сугроб, животное. Либо сытая, ухоженная, обласканная, наглая тварь.
В прошлое невозможно вернуться.
Но сейчас он физически ощущал, что прошлое возвращается. С каждым пролетевшим назад фонарным столбом, с каждым встречным автомобилем, с каждым перекрёстком. Прошлое цепляется за одежду, хватается за всё части тела, прилипает к мыслям – и втягивает в себя, всасывает в себя, растворяет в себе.
Он на автомате вошёл в дом. В спальне разделся и опустошённый свалился в постель. Тёплая рука обняла его, накрыла одеялом. Обволакивающий фиалковый аромат Елизаветы Сергеевны поставил жирную точку в его возвращении.
Будущего нет… Впереди только прошлое.
Владимир Иванович появился в офисе, как всегда строг и холоден. Чёрный костюм, галстук, белоснежная рубашка. Уверенный шаг, взгляд в никуда.
– Давно сидишь? – в приёмной его ждал Чернов.
– Часа три. Кофе у тебя хороший.
Зашли в кабинет, сели друг против друга за переговорным столом.
– В доме мы вообще ничего не обнаружили. Ни следов повреждений, ни борьбы, ни подозрительных следов пальцев рук. Вообще ничего постороннего. Можно съездить, посмотреть, не пропало ли что, хотя, подозреваю, – ничего. Вокруг дома тоже, почти ничего. Лишь за беседкой, у забора одинокий след. Мужчина, примерно метр семьдесят пять-семьдесят восемь. След ровный, на обе ноги. Обувь без протекторов и каблуков. Стоял неподвижно до снегопада. Либо он был очень толстый, либо он держал что-то очень тяжёлое. Других следов поблизости не нашли – словно оловянный солдатик – поставили, постоял, убрали.
Чернов смотрел на собственные сжимаемые кулаки.
– На теле Анастасии тоже никаких следов насилия и борьбы. Ни ушибов, ни растяжений. Есть подозрительное пятно под левой грудью, но нужен лабораторный анализ и вскрытие. Собственно, и хотел попросить твоего разрешения…
– Хотел?
– Понимаешь, Вов, в чём дело… – Чернов поднял глаза на Владимира Ивановича, – сам до сих пор в шоке… Она исчезла… Не смотри так… Утром мы провели предварительный осмотр те… ну… А после обеда позвонили, сказали «исчезла». Я тебе звонил, телефон не отвечал.
– Что значит – исчезла? Кто-то унёс, сама ушла…
– То и значит. Из закрытого помещения. Без окон. Двери плотно и на замок закрыты. Охрана. Растворилась в воздухе, растаяла – не знаю. Нет её. Нет ни одежды, ни волоска, ни запаха… мы проверили каждый сантиметр… Словно и не было её там. Нагнул всех своих, ищут… Как такое возможно? Вот только это было. – Игорь Анатольевич разжал побелевший кулак друга. – Это её?
В дрожащую раскрытую ладонь стекла тёмной серебристой струйкой обсидиановая цепочка Насти.
«Я люблю тебя»
Мужчины вздрогнули
– Ты тоже это слышал?
Часть 7. Як
Из последних сил он навалился – натужно поддавшись тяжести тела, дверь открылась внутрь – и рухнул со стоном на пол, прополз вглубь коридора, чтобы дверь закрылась, и отрубился.
Тихо, темно и пусто. Никогда ещё не ощущал он всего этого сразу и так много.
Сколько прошло времени?
Дом был пуст. Вот и часы, которые всегда было слышно в любой комнате, не шелестели сейчас. Открыв глаза, не увидел даже своей руки. Испугался на мгновенье, что ещё не очнулся. Но нет: едва слышимым «па» включился обогреватель воды. Очнулся. Жив.
С трудом добравшись до туалетной комнаты, всыпал в ванну три пакета антисептиков и влил пару флаконов анестетиков и ещё горсть разных энергетиков, анальгетиков, биорегуляторов. Снял окровавленную одежду, открыл кран, и, не дожидаясь, пока ёмкость заполнится, залез в ванну. Невидимая кристально чистая вода, смешиваясь с препаратами, приобретала лазурное свечение, постепенно скрывала под собой тело. Горячая вода и лекарства начали своё действие, глаза закрылись.
За этим снежным тигром он охотился уже второй год. Хитрое умное животное, словно читало мысли, – каждый раз избегая прямой встречи, ускользало и исчезало в камнях и заснеженных расселинах. Это был невероятно крупный самец. Опытный, сильный. Однажды он наблюдал, как этот исполин заломил четырёх медведей, яростно защищающих своё потомство.
Это произошло сегодня, на повороте узкой тропинки, где с одной стороны склон отвесной горы, с другой – глубокое ущелье. Они чуть не врезались, стремительно выскочив из-за огромного валуна навстречу друг другу. Резко, почти впритык, замерли от неожиданности, упёрлись друг в друга взглядом. Пустые холодные голубые глаза хищника – почти вровень с его глазами. Всего лишь на миг голубизна сменилась сиреневой осмысленностью и глубиной: «Что тебе надо от меня? Отвали, отстань, убью», и этого хватило. От неожиданности он растерялся. Опыт, мастерство и реакция спасли его. Он смог увернуться от мощного, нацеленного в голову, удара. Но тяжёлая лапа сбила с ног – когти рассекли мышцы наискосок от плеча до бедра. Слетев с тропинки, успел ухватиться за камни и кусты. Повис над пропастью. Позже кое-как удалось выбраться на тропу. И уже на автопилоте, истекая кровью, добрался до дома.
От пронзительного голубого взгляда он очнулся. Вода уже остыла. Лекарства подействовали – голова стала легче, боль в разорванных мышцах – терпимее. Разум получил возможность работать, и первым делом вспыхнула сигнализация: «Что-то не так!» Так тихо темно и пусто в доме ещё не было. Обычно – музыка, свет во всех комнатах, приятный запах приготовленной еды, поцелуй и улыбка любимой женщины. Ещё секунда, и разрозненные части мозаики соединились в картинку. Он знал, где сейчас происходит важное для него событие, и кто его участники. Понимал, почему это происходит, и вскипающая ярость вытолкнула из ванны.
Снеся лёгкую дверь, он влетел в дом, пронёсся по коридору на кухню. Она стояла у окна, сложив руки на груди. Утреннее солнце, запутавшись в её длинных до пояса золотистых волосах, лишь обрисовывало контур – ни глаз, ни губ. За столом сидел он, красавчик Бал: бронзовый загар, расплавленным гранитом застыли внушительные расслабленные мышцы обнажённого торса, волнистые русые волосы, спокойный, уверенный взгляд синих глаз.
По положению их тел, по запаху в воздухе, по энергетике окружающего биополя этой парочки – он понял, что ЭТО было. И было не в первый раз. Может быть, – во второй?
– Ана! Как ты могла?! Ты – моя женщина! А, как последняя шлюха…
– Я не твоя… – Дружище, сбавь тон… – одновременно произнесли они.
Он агрессивно развернулся в сторону Бала, корпус поддался вперёд. И тут же столкнулся со стеной небесного взгляда. «О! этот знакомый хищный взгляд! Это был ты!» Мощное давление скрытого опасного знания таилось в глубине зрачков. Что-то такое было известно этому красавчику, что останавливало от резких движений и слов. Тем более, сейчас, когда раны начинали кровоточить при любом резком движении.
От парадоксальности ситуации, от снова набирающей обороты злости, от невозможности проявить весь свой боевой арсенал и повлиять на ситуацию, от пронизывающей мышцы боли, мозг резко нажал на тормоз, сваливая сознание в штопор.
Тело стало ватным.
Всё затуманилось.
Дрогнули колени.
Зрение сузилось.
Кожа взмокла.
Слабость.
«Только не свалиться тут! Не опозориться… перед… этим!».
Сжав зубы, медленно произнёс:
– Я этого так не оставлю…
Он уже не помнил, как вышел, как добрался до дома.
Очнулся от прохладного прикосновения ладони ко лбу.
В постели, раздетый, перебинтованный. В полумраке силуэт – сестра!
Что она тут делает? Что произошло?
– Как долго я…
– Привет, братишка. Уже третья декада. Ты долго не отвечал на звонки. Пришлось срочно ехать к тебе. И вот уже третью декаду я рядом… Кто тебя так исполосовал? Я нашла тебя на полу в луже почти застывшей крови.
– Да, гад один. Потом расскажу. Давай, я буду подниматься уже. Столько дней упущено.
Они сидели в зале. Стол был уставлен едой. Он проглатывал огромные куски мяса, заедал вкусными горячими лепёшками, запивал красным вином. И молчал. Слегка отстранённо слушая щебетание сестры: она рассказывала новости своей жизни, новости из дома, сплетни об общих друзьях и знакомых. И не спрашивала его ни о чём – знала, придёт время всё расскажет сам.
И он рассказал.
Рассказал, как однажды в начале прошлого года встретил у подножия гор огромного тигра. За всё время, как он живёт здесь, таких крупных самцов не видел ни разу. Да и местные охотники не только ничего не знали, но и среди легенд не вспомнили ничего подобного. Красивый сильный опасный хищник – не убить его было бы просто не правильно. И он начал охоту. Выслеживать, изучать повадки, выискивать тропы, места лёжки… Хитрый зверь, почувствовал, наверное, что за ним следят, и стал ещё более осторожным и скрытным. Сменил повадки, места отдыха и охоты. Это была серьёзная игра. Пока не встретились на узкой тропинке.
– Ты же знаешь, я – лучший боец в Академии, но от неожиданности ничего не успел сделать. Вообще ничего. Только голову увёл. Иначе бы мы сейчас здесь не сидели… Наверное…
Он налил полный бокал вина, залпом опустошил. Замер, вглядываясь в пустое дно.
– Но это только часть истории.
В то время, когда гонялки за тигром затянули меня с головой, с Аной что-то произошло. Всё вроде бы так, как и раньше, но что-то стало неуловимо по-другому. Если бы не моё увлечение, возможно, я сконцентрировался на этом. Но…
Сейчас я знаю всё. А тогда просто не обратил особого внимания… В общем… Ана… любовница Бала. Конечно, ты скажешь «я знала». Ты всегда «знала»…
Поставив бокал на стол, снова наполнил его.
– Но и это ещё не всё… Скажи, что ты знаешь о превращении в зверей? Или о перенесении себя в мозг животного?
– Бред! Бабские сказки. Выдумки алхимиков! Научные эксперименты провалились задолго до нашего рождения и за отсутствием положительных результатов были остановлены.
– Я тоже так думал. До этого момента… Там в мозгу этого тигра был он. Из-под лобной кости, этими синими зрачками, на меня уставился Бал! Это его были глаза! Не смотри на меня так, я не сошёл с ума!
– Как такое может быть?!
– Не знаю. Но, когда после этой дурацкой встречи с тигром я пришёл к нему…
– Ты был у него?!
– … он смотрел на меня так, словно знал обо мне всё! Это был один и тот же взгляд, одни и те же глаза!
– Ты был у него…
– Да, и я застал их за развратом! Они…
– Як! Ты вломился в чужой дом!
– И что! Они…
– Ты совершил преступление! Як!
– Ася! Ты не по… Миггард!2727
Ругательство.
[Закрыть]
– Я думала, что это просто трёп, фальсификация, чтобы навредить нашей семье… А оказывается, – нет. Як! Об этом судачат в городе.
И не просто передают друг другу сплетни или рассказывают, как забавный анекдот. Ты же знаешь, пересечение границ жилища без явного приглашения хозяина жилища – это самое серьёзное преступление. А если вы разного рода, а вы – разного, то это вообще опасно для жизни. И не только твоей, Як! Для семьи, для тукана2828
Тукан – родовая единица Змееносцев. Тукан – один род, племя. У каждого тукана есть царь. Все цари и их перворождённые сыновья составляют Великий тукан Змееносцев. Туканы могут объединяться по родственному признаку в отукан.
[Закрыть].
– Бал донёс?
– Не знаю, – пожала плечами, – вряд ли. Скорее всего, из соседей тебя кто-то приметил… И растрезвонил.
– Миггард!
Он почувствовал усталость. И отправился в спальню.
Вечером его разбудила сестра.
– Мне пора возвращаться домой. Ты горяч и необуздан. Пожалуйста, не наделай глупостей. Ситуация и так не простая. Я ещё не говорила ничего отцу. Но до него всё равно дойдёт, так или иначе. Если только какая-нибудь крыса уже не донесла.
А через декаду, уже достаточно оправившись, скрепя сердце и сжав зубы, он отправился в Академию. Приближалась итоговая сессия, и надо было навёрстывать, навёрстывать, навёрстывать.
В библиотеке было полно студентов. Но было исключительно тихо. Все готовились.
Як сел на своё любимое место, у окна, и погрузился в изучение списка предметов и литературы, которые необходимо было осилить в оставшиеся две декады. Это был предпоследний год учёбы, потом практика, защита. Сессию надо было сдать в обязательном порядке, независимо от сложившейся ситуации. Но сконцентрироваться не удавалось.
Ситуация, в которую он попал, и правда, была очень сложная. Сотни и тысячи лет закон охранял право на жильё. Зайти в чужой дом можно было только с официального приглашающего разрешения «Пожалуйста, войди в мой дом». Даже в общественных местах на дверях висят визитницы с карточками с этими же словами. Каждый при входе берёт карточку, при выходе – возвращает на место. И он сильно вляпался. Даже роковая причина появления в чужом доме без приглашения не играла никакой роли: «якобы недостойное поведение Вашей сожительницы не имеет никакого отношения к преступлению, которое Вы совершили» – пояснил адвокат.
Как от зачумлённого, студенты, сидевшие рядом, постепенно отсели дальше от него. Вокруг образовалось пространство пустых столов.
«А Вы ещё из Великого тукана, для Вас любой маленький проступок опасно непозволителен. А тут такое… Вас если не казнят, то сошлют на цезиевые рудники пожизненно. А тукан Вашего отца будет предан забвению» – закончил адвокат.
Як настолько углубился в размышления, что не заметил, как к его столу подошли.
– Ты??!!! – поднял голову. – Как ты посмел ко мне приблизиться!? – в тишине библиотеки его возглас был оглушителен.
– Послушай, давай спокойно поговорим, разреши я присяду, – Бал не дождавшись разрешения сел на стул рядом, положил ладонь на его руку. Як отдёрнул руку, резко встал, скрип ножек о пол отодвигаемого стула расцарапал тишину. Налившиеся кровью глаза, побледневшее лицо, сжатые губы, собранные в кулак пальцы, почерневшие зрачки выискивали лучшее место для удара.
– Мне… противны твои прикосновения! Твоё присутствие! Мало того, что ты… – ярость била в грудь, сбивала дыхание, мешала говорить, – опозорил меня! Ты ещё явился ко мне, чтобы своим присутствием унизить ещё больше!
