Текст книги "Ангарский Сокол"
Автор книги: Дмитрий Хван
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 7
Ангарск, Посад, 2-я линия
Ноябрь 7145 (1637)
– Прокопушка! – В мастерскую Славкова заглянула жена Любаша, тут же сморщившись от тяжёлого запаха выделываемой кожи.
– Чего стряслось, Люба? Дверь-то прикрой – холодину тянет.
– Да оторвись ты от кожи своей, ради бога, пойдём. Там до тебя люди с правления явились.
У забора Славковых стояли две подводы с запряжёнными в них оленями. Первая была загружена мешками, свёртками, разного размера ящиками и ящичками. Ко второй подводе были привязаны две коровы и несколько коз. Там же возился казак, Прокопий не смог вспомнить его лицо. Возница с интересом осматривал дом и двор Славковых. У Прокопия опустились руки.
«И тут сызнова началось! Не верил же, и вот на тебе, – обречённо подумал он. У Славковых имелось две козы, с десяток несушек да кое-какой нехитрый запас на зиму. – Неужто заберут?! Как же дитятям без молока?» – мелькнула ужасная мысль.
Оглянулся на дом, а там двое меньших – Сташко и Мирянка – уткнулись носиками в стекло. К ним подошла и Ярушка, оторвавшись от своего чтения, приобняв малышей. Люба же стояла на крыльце, опершись о перила. Её округлившийся животик уже заметно выпирал из-под овчинного полушубка.
«Да нет! – сплюнул Прокопий. – За каким лядом им отбирать, тут не Белоозеро же! Сам Сокол обещал всякое вспоможение нам! Да тут даже церковь десятину не берёт! Опять подъёмные, без сомнения», – успокоился переселенец.
Просто непривычно было для Славкова такое внимание князя к простому крестьянину. Никогда он и не слыхивал о таком. Где же это видано? Прокопий прекрасно помнил, как два года назад получал некие «подъёмные» – семена, инструмент, утварь для дома да и сам дом. И какой дом! Такого не было ни у одного старосты на Белоозере. Чтобы со стеклом незамутнённым, да с черепицей, да с полом тёплым и с печью, что топится не по-чёрному. Помнил Славков, как вселялся в дом, когда ангарцы только-только заканчивали крыть крышу. Первые дни Славковы ходили как во сне, боясь проснуться. А потом привезли по реке и «подъёмные». И землицу выделили безо всякого холопства!
Правда, Прокопию было сказано одним из ангарцев, что это всё дарится не просто так, забавы ради, а с умыслом, что поселенцы будут трудом своим доказывать нужность княжеству. Что и дом, и земля, и семена, и безопасность даются его семье в подъём. И чтобы семья его увеличивалась. Вот сегодня и приехали люди княжеские, дабы посмотреть воочию, как он, Прокопий, белозёрский поселенец, поднялся. А что он сделал полезного?
«Работаю с кожей, упряжь почти вся в княжестве моя, сынишка вона какой головастый – в княжеской школе науки разные изучает. Дочь тоже…» – вихрем пронеслись мысли в голове Прокопия.
– Хозяин! Открывай ворота, чего столбом стоишь? – крикнул мужик с первой подводы, обрывая тревожные думы бывшего белозёрца.
– Да, ужо открываю, – отпирая запор, бормотал Прокопий, вспомнив Акима – помощника старосты ангарского посада. Частенько он видал его у правления.
Отведя створку, Славков чуть не столкнулся с коровьей мордой, которая обдала его тёплым дыханием и мокро фыркнула. Казак пытался пропихнуть корову в открытые наполовину ворота.
– Почто се… – раскрыл рот от удивления Прокопий.
Казак заводил корову во двор, придерживая створку ворот рукой.
– Здорово, хозяин! Доброго вечера, – покряхтывая, поприветствовал он Славкова.
– Доброго… – оторопело пробурчал Прокопий, принимая верёвку, которая тянулась к коровьему рогу.
– И две козы, Сидор! – крикнул казаку мужик, сгружавший вместе с тунгусом мешки и ящики с первой подводы.
Когда Сидор затащил во двор коз, первый возница со значением погладил висевшую на груди бляху помощника старосты и торжественно произнёс:
– Ведомо стало посадскому голове, что ты, Прокопий, хозяин справный и многочадный. Работу справно исполняешь, шорку добрую шьёшь и детей в школу посылаешь. По всему выходит, что ты примерный гражданин нашего княжества. Жалует он тебя за то от имени самого Сокола дойной коровой да двумя козами. А жене твоей княгиня послала разных подарков. Зови принимать гуманитарку.
– Что принимать?
– Забыл, что ли? Али не получал ещё? Ну да, в том году на Усолье остановились. Счесть она должна подарки от княгини да подпись свою поставить на накладной. Что-де доставлено всё без порчи и убыли. Сына кликни – он грамоте и счёту учён, поможет. Нам ведь ещё к Стрельцовым надо.
– Так ведь в Белоречье он, в княжьей школе. Да у меня и Ярушка грамотная.
Скотину привязали к забору, а помощник старосты вместе с Любашей и Ярушкой, раскрасневшимися от радости, сверяли содержимое мешков, коробков, свёртков и пакетиков с длинным списком. Прокопий же осторожно расспрашивал второго возницу, что это за «гуманитарка» и за какие заслуги ему дали корову. Возница – такой же посадский ремесленник, гончар с первой линии – рассказал, что коровами отметили не всех, а только его самого, Прокопия вот и ещё Петра-котельника.
– Говорят, и иным потом дадут, просто чичас коров мало. Их у брацких людей выменивают на железо, – негромко отвечал возница.
Прочим же переселенцам дали коз и дары от княгини, причём по числу детей. В дарах тех Аким заметил зерно, земляные клубни, отрезы крашеного полотна да пакеты, в коих ангарцы хранили семена. А также книги божественные и мирские. Казак, выходя со двора, нравоучительно заметил заученной фразой:
– Любы нашему князю искусные мастера. Ибо воин державу защищает, а труженик воздвигает и украшает.
Подошел Аким. Люба с детьми засновали по двору, перетаскивая «гуманитарку» в дом, утварь и припасы – из сараюшки в сени, размещая коз в сараюшке, а корову – в освободившемся хлеву. Прокопий оправился уже от изумления, но, продолжая ждать какого-нибудь подвоха, спросил:
– Нешто ещё раз подъёмные? Токмо теперь и корова? А за какие такие заслуги?
– Как какие? У тебя, Прокопий, четверо детей и пятый будет по весне. – Аким подмигнул Славкову и, наклонив голову, кивнул на суетящуюся у коровы Любу.
– Вона как… – протянул Прокопий.
– Ну ладно, бывай! А за сеном потом к овинам приезжай! Кстати, у Стрельцовых-то шестеро ребятишек. Догоняй! – опять подмигнул ему мужик.
Славков был совершенно сбит с толку. Доселе никогда он и не слыхивал о подобном – чтобы крестьянину люди государевы дали что-либо ценнее тумака. А вот подпол и холодник почистить, содрав две шкуры, да за взгляд хмурый плетью огреть – это обычное дело. Этого Прокопий навидался. Жена вон тоже до сих пор в себя прийти не может! За какие такие деяния Славковы удачу такую заимели? Неужель токмо за то, что детей родили? Так то Божье провидение, даст Бог – и родится ребёнок.
Всё хорошо в Ангарии, никто крестьянину обид не учиняет. Да и работать на общинном поле ему тоже не надо, так как ремеслом он владеет нужным. Токмо свой надел и обрабатываешь. Весь урожай твой, после того как княжескую долю отдашь. А отдашь по возможности: коли хорош урожай – больше дашь, не уродилось – никто не стребует. Но землица тут хороша, потому и возможность завсегда имеется. Да вона, ещё и привезут снеди разной на зиму. А крестьян-то не заставляют работать на огородах княжеских – сами кремлёвские в землице и ковыряются. Даже сама ангарская княгиня Дарья и та ручки в земельке пачкает, а ведь она врачеватель! Пусть и лекарские травки, но сама пропалывает. Нешто видано се прежде? Оттого у Прокопия и у всех людишек, что сюда с поморами попали, любовь и почёт великий к князю Соколу имеется.
Славков сидел, уронив голову на скрещенные на столе руки, наблюдая, как Сташко и Мирянка на тёплом полу играли в игрушки. Ящичек с ними оказался среди снеди и был тут же сцапан Ярушкой под свои девичьи секреты. Люба зажигала лучинкой свечу от печки – жёнушка готовилась прясть. В носу защипало, и скатилась вдруг одинокая слеза.
А в окне над лесом багровел закат.
Ангарский кремль, зал собраний клуба
Декабрь 7145 (1637)
– Собрание объявляю открытым, – улыбаясь, развёл руки Вячеслав. – Итак, в следующем году у нас десятилетний юбилей – время подводить итоги, говорить о том, чего мы добились, а чего не получилось.
Однако, что я хочу сказать: мы, оторванные от своей родины, земли, своих детей и родителей, нашли в себе силы не сломаться, не сгинуть среди тайги. Не рассориться, оставив свои амбиции в угоду общего выживания. Знаете, для меня это было неожиданностью. Я, признаюсь, ждал чего-то эдакого…
– Главное, что мы стали по-настоящему сплочёнными. А то, что не рассобачились, – это твоя заслуга, Вячеслав, – добавил Смирнов. – Не знаю, как бы стал решать вопросы управления нашим обществом я. Поэтому и доверил это дело тебе. Сначала я, признаюсь, был немного самоуверенным. Хорошо, я правильно понял, что не мой это профиль – налаживать быт. Смотрел я, как ты, Вячеслав, в своём посёлке управляешься, а потом и решил – пусть делом занимается тот, у кого это получается. Поэтому правильно ты сказал: амбиции тут делу не помогут. А выживать надо. Вот я и решил оставить власть в угоду общим интересам.
– И не прогадал, Андрей! – воскликнул Радек. – Вроде живём, и неплохо, а это самое главное.
– Ну что же, давайте подведём итоги, – предложил Соколов. – Сначала по нашему сельскому хозяйству. Тамара Михайловна, рассказывайте.
Сотникова, сидящая в креслице у торца стола, попыталась было встать, но Соколов тут же жестом усадил её обратно. Находящаяся на седьмом месяце беременности, главный ангарский агротехник начала рассказывать об успехах и проблемах сельского хозяйства Ангарии. В целом дела шли неплохо: приангарские почвы и почвы речных долин, богатые чернозёмом, давали стабильные урожаи, благодаря которым княжество имело возможность не выживать, а жить и делать запасы.
Посетовала она на засушливый май этого года, из-за которого удалось получить только семьдесят процентов от запланированного урожая пшеницы. Опасения вызывала и река, весной сложно было спрогнозировать, насколько широко Ангара разольётся, уже несколько раз полностью погибали высеянные озимые.
– Было бы неплохо подрывать лёд взрывчаткой, как делалось у нас, – предложила Тамара.
– Нет у нас для этого столько взрывчатки. Сейчас химики только выходят на получение первых десятков килограммов пороха. Налаживается его массовое, поточное производство. И вообще, сейчас идет отработка технологии для будущего массового, в нашем масштабе, производства пироксилина.
– Сергиенко обещает производство в промышленных масштабах примерно через три года, не ранее, – сообщил Радек.
Тамара продолжила: разговор зашёл о лошадях, необходимых для того, чтобы уменьшить количество людей, участвующих в сельскохозяйственных работах. Механизация процесса: сеялки были удачно опробованы на лошадях казаков, а работать пробовали даже на оленях, но без особого эффекта. Усольцев отдал четырёх лошадей, но этого было мало.
– Когда будут лошади? Мы ждём только их, вы обещали! Можно ведь сразу не только разгрузить людей, но и увеличить урожаи, – обратилась Сотникова к Вячеславу.
– Лошади будут к весне, я обещаю! Мы занимались скупкой коров и телят у Шившея, было необходимо сначала раздать часть скота нашим поселенцам, что имеют много детей. В основном же семьи небольшие, они и соглашались на переезд из Руси. А многодетные важно поддержать, да и остальным наука и стимул к скорейшему повышению уровня рождаемости. – Соколов оглядел присутствующих, ища понимания. Люди кивали: верно, мол, мыслишь. Вячеслав продолжил: – Так вот, а коней он хочет менять на огнестрел. За табун в сорок голов вместе с молодняком просит два ружья и боеприпасов. Шившей – мужик неплохой…
– Не ссытся? – прыснул Ринат. – А как со слухом у него?
– Ринат! – укоризненно посмотрел на него Радек, да и остальные зашикали.
Саляев поднял руки и сделал движение, будто бы застегнул рот на «молнию».
– В общем, с этим бурятом можно иметь дело. Кстати, у него напряги с одним ойратским князьком, так что можно расширить товарообмен.
– Соседа вооружаешь, – заметил Радек.
– А патроны-то у нас, – ответил за Соколова Смирнов.
А тот добавил:
– Николай Валентинович, нам лошади сейчас важнее. А далее, глядишь, пощипает ойрата на предмет лошадок да нам и пригонит. А патроны, и верно, у нас. Нормально.
– Вячеслав Андреевич, я бы хотела вернуться от патронов к нашим лошадкам. Евгений Лопахин работал в конесовхозе перед армией, отцу помогал. Сейчас в Удинске у Карпинского. Более никто из наших с лошадями не общался настолько близко, – сообщила Тимофеева, главный биолог экспедиции.
Соколов кивнул и тут же записал информацию в свой пухлый блокнот огрызком карандаша. Ферму для разведения лошадей сейчас спешно достраивали под Новоземельском, уже заканчивали укладывать крышу и ограждать нехитрым забором три загона для животных. Этому придавалось огромное значение – при отсутствии транспорта, к которому так привыкли люди из пропавшей во времени и пространстве экспедиции, лошадь была отличным вариантом для решения этой проблемы. Оставалось лишь выучиться на них ездить. Ну а далее зависело лишь от успеха обмена с бурятским князем. Шившей тянулся к сотрудничеству с ангарцами, чувствуя в них уверенную в себе силу. Соколов хотел это использовать, склонив Шившея к союзническим отношениям.
– Володя, ты закончил с отчётами по посёлкам в той форме, что я тебя просил? – Вячеслав повернулся к Кабаржицкому.
Капитан только недавно приехал в Ангарск. До этого в течение нескольких месяцев он мотался по Ангарскому княжеству, собирая информацию о состоянии посёлков, быте, проблемах и их решениях. Написал он и характеристику каждому из старост поселений, отношению к нему жителей и его отношение к людям. Замечал он и наиболее успешных переселенцев. Особняком стояла статистика рождаемости и учёта многодетных семей, которым нужна помощь. Зная про ответственное отношение к делу и дотошность Кабаржицкого, Соколов надеялся получить исчерпывающую информацию о состоянии дел.
Владиангарск, замок на ангарских воротах княжества, был на особом счету. Крепость на острове и береговые бастионы были, наконец, достроены и тщательнейшим образом чуть ли не вылизаны под бдительным руководством Петренко. Городок, расположенный частью на острове, частью на правом берегу реки, был в отличном состоянии, повторяя своим видом, чистотой и убранством лубочные картинки об идеальном быте. Границу же Петренко держал на замке, никого не пропуская вверх по реке. Небольшие ватажки казаков время от времени появлялись в поле зрения тайно оборудованной на острове Нижнем заставы, отстоящей от Владиангарска на девять километров вниз по течению. Енисейские казачки обычно не поднимались выше, но если на реке появлялись не енисейцы, а красноярцы или вообще гулящие людишки, то застава связывалась с крепостью, вызывая из Владиангарска отряд.
Если попадались всё-таки енисейцы, то с ними, как правило, расходились полюбовно, каждый раз напоминая, где проходит линия раздела. С иными же не церемонились. Знающие окружающую крепость местность как свои пять пальцев, бойцы обкладывали забредших в тайгу чужаков, вынуждая их повернуть обратно. Бывали и перестрелки. Заканчивались они обычно отходом казаков, которые из-за плотности и скорострельности их врага не могли ни разу подойти на расстояние рукопашной сшибки. В огневом же бое у казачьих ружей не было ни единого шанса. Поди там проделай все эти упражнения с порохом и пулей да следи, как бы не потух фитиль или не сдуло порох с полочки и не отсырел ли он. И всё это под плотным обстрелом из-за деревьев неведомого врага, который кричит тебе на не совсем понятном тебе языке – убирайся, мол, подобру-поздорову или сдавайся и проходи по одному к берегу. И будет тебе потом и тепло, и сытно. Соколов требовал по возможности избегать смертельных исходов. Но не всегда, к сожалению, удавалось соблюсти это условие. Были раненые и со стороны ангарцев, но смертельных случаев, к счастью, пока не было. И не только благодаря броне, носимой бойцами пограничной охраны, но и профессиональной выучке – во Владиангарске собрали лучших, как на самом опасном участке княжества.
Кстати, и на острове, и на берегах Ангары Петренко организовал огороды, чтобы крепость снабжала себя хотя бы картошкой, капустой, морковью и прочими овощами.
Литвинский Илимск располагался в речной долине, весьма благоприятной для возделывания овощных и зерновых культур. Его население, по сути, ничем не отличалось от остальных: литвины – те же русские, только вид сбоку. Уже была поставлена небольшая часовенка, отец Кирилл ещё в конце лета прибыл и освятил её. Как таковых крестьян среди восемнадцати семейств не было, поэтому первые два года ангарские агротехники провели в Илимске. Был в этом и плюс: технику землепользования можно было ставить свою, передовую. Не то что исконные крестьяне, которые незаметно, но упорно саботировали требования ангарских агротехников. Илимская община была дружной и сплочённой, но пока выдавать им оружие ангарцы не решались. Староста Илимска Андрей Берсенев просил пересмотреть такое положение. После совета с полковником Вячеслав разрешил на следующий год выдать на посёлок шесть стволов. Но всё равно за оборону Илимска будут отвечать владиангарцы.
На юго-восток от Илимска располагался Железногорский острог – вотчина бывшего московского, а теперь главного ангарского литейщика Ивана Репы. Этот район имел значение стратегическое для Ангарии благодаря своим колоссальным запасам руд. Соколов планировал населять его в первую очередь теми, кто бы мог работать на металлургическом производстве, для них создавались особые условия в виде различных социальных благ. Пока, кроме работников кузниц и строителей печи, в окрестностях горы Железной было лишь пять дворов тех, кто работал на литье металла. Из них все три семьи поляков, что были в литвинском караване. Единственные католики в Илимске, они испытывали явный дискомфорт со стороны православных литвинов. Поэтому и согласились работать на кузнице. Два других двора были населены людьми из тех, кто не смог ужиться в посёлках. Их также обучали плавильной и литейной работе.
Железногорский острог был самым восточным поселением Ангарии и находился в местах, где не было проангарских тунгусов. Именно по Илиму в своё время пришли воины тунгусского князька Бакшея, что спалили недостроенный Илимский острог енисейцев. Поэтому каждый день небольшие группы по три-четыре ангарских тунгуса уходили в дозоры.
Удинская крепость лежала примерно посередине расстояния от Владиангарска до Белореченска, в настоящий момент став перевалочным пунктом. Крепость потеряла своё значение после того, как было начато строительство Владиангарска. Сейчас тут находились не более пятнадцати человек во главе с бывшим североморцем Карпинским.
– А почему бы нам не сделать военную школу в Удинске, а не в Иркутске?! – заговорил вдруг Саляев. – Андрей Валентинович, вы меня поддержите?
– Да-да, мы с Ринатом уже поговорили насчёт этого. Сейчас Удинск простаивает без гарнизона. А ведь если сделать школу там, то это сразу даёт нам несколько жирных плюсов, – весьма живо поддержал Рината полковник.
– Там и казарма есть, и оружейка. Крепость сама по себе даёт возможность отработки штурма и обороны укреплений. Вокруг – леса, а значит, и охотиться, и навыки лесного боя можно получать. Там и два первых ботика имеется – умение ходить по реке пригодится нашим ребятам. И площадка для тренировок… – Саляев, казалось, мог бесконечно приводить доводы в пользу Удинска. – К тому же изначально планировались чуть ли не совместные тренировки парней и девушек, а Удинск даёт нам возможность разделить их. Пацанов я буду натаскивать в Удинске.
– А ведь верно! Хорошо, Ринат, я тебя понял, так и будет! – согласился Соколов, опять делая пометки в блокноте.
– А в Иркутске девчонки пускай тренируются в стрельбе, им же бегать по лесу без надобности. Они сидят за стенами, – не унимался Саляев.
– Хорошо, хорошо, Ринат! – рассмеялся полковник. – Вячеслав тебя понял.
– Дык я разъясняю! А ещё можно и там насадить картохи, – продолжил ухмыляющийся булгарин, вызвав этим улыбки и несколько смешков.
– Спасибо Ринату за эмоциональную разрядку, а сейчас Владимир продолжит, – улыбался Соколов.
Кабаржицкий кратко прошёлся по верхнеангарским посёлкам, акцентировав внимание на старостах и мастерах. Остановился на шорнике Славкове и обувных дел мастере Булыге, чьи мастерские, по мнению капитана, должны расшириться до цеха и куда стоит направлять учеников. Это предложение нашло понимание у Соколова. Также Владимир обратил внимание своих товарищей на священника Кирилла, настоятеля ангарского храма Святого Илии. Капитан отметил его удивительную открытость, живость в общении и разносторонность взглядов.
– Мне кажется, что он знает несколько больше, чем должен знать обычный священник. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление после разговора с ним.
– А он всё знает, – проговорил Вячеслав.
– Что «всё»? – не понял Радек.
– Я рассказал ему о нас всё, – пояснил Соколов, вызвав этим осуждающие взгляды присутствующих.
– Ну, не знаю, не знаю, – пожал плечами Радек. – В принципе при том огромном влиянии церкви на переселенцев иметь под боком религиозного деятеля, который не уверен в том, что понимает, кто мы и что мы собой представляем как общество, – довольно опасно.
– А так доверяться ему – не опасно? – заметил полковник.
– Да не, Карп – мужик правильный! – воскликнул Саляев. – Ему можно доверять. Да и что вы думаете, он побежит к патриарху на доклад, рассказывать о хронопутешественниках? Да его самого закроют в клетку, как жирафу!
– Ну да, логично, – заключил Радек. – Ладно, с этим разобрались. Лирика всё это. А проблема вот в чём, Вячеслав: дизеля-то наши не вечные.
Соколов кивнул и внимательно посмотрел на профессора.
– Используя масло, мы тоже проблему не решим. С ними больше мороки получим, да ещё придётся и дополнительных работников выделять на это дело.
– Нефть? – спросил Смирнов.
– А что нефть? Тот мазут, что мы собираем по капельке в Иркутске, целиком идёт химикам.
И Николай Валентинович начал доказывать необходимость обратиться к паровой машине. Начать использовать энергию пара как двигателя ангарского прогресса. Радек заранее выразил сожаление о том, что придётся равняться на технологии не двадцать первого и даже не двадцатого века. Посетовал профессор и на сложности, связанные с этой технологией, необходимость прокатного стана, вероятностную громоздкость движителя.
– Николай Валентинович, а вы уже начали проектировать паровик? – постучав пальцами по столу, озабоченно спросил Соколов.
– Прототип почти готов, дело за котлом. И надо ещё вытачивать множество деталей. А я даже забыл про центробежный регулятор, хорошо, мужики напомнили.
– Когда успели только? – удивился Вячеслав.
– Слава, ты же в белореченские кузницы теперь не заглядываешь, – усмехнулся Радек.
Неясные перспективы с паровым двигателем, который уже был позарез нужен и на производстве, и в речном судоходстве, нервировали Радека. Профессор хотел, пока живы ещё все попавшие в этот мир люди, сделать максимум полезного своим потомкам, чтобы им не пришлось слишком тяжело. Ведь после того как уйдут последние носители знаний о прошлой жизни, их дети останутся один на один с окружающей действительностью и технический задел ангарского общества будет давать преимущество перед более многочисленными социумами в этом жестоком мире. У самого профессора и его новой жены Устины уже было двое мальчишек да вскоре появится третий. Ради них профессор и старался успеть больше, чем больше – тем лучше. Только сейчас, после появления стабильной базы для дальнейшего развития, беспокойство его начинало уходить, уступая место трезвому расчёту.
Профессор давно понял, что без нефти придётся туго, а первоначальный, казавшийся неплохим вариант с заменой дизельного топлива на масло, провалился из-за небольшого количества получаемого продукта и не лучшего качества конопляного масла. Синтезировать топливо из угля – дело будущего, но уже сейчас Николай трудился над этим вопросом, отрядив двоих специалистов на первоначальные опыты. А пока придётся вспоминать предания старины глубокой – использовать силу пара, заключённого в машине. Однако эта старина в нынешнем веке стала бы колоссальным прорывом, а дальнейшее обязательное и неизбежное усовершенствование машины позволило бы потомкам сохранить это общество, начало которому положило человеческое стремление к изучению неизведанного.
Кстати, судя по краткому докладу Дарьи Поповских, потомства этого становилось год от года больше. Не обзаведшихся семьёй россиян осталось лишь девять человек, среди которых был и Кабаржицкий.
– А мне некогда, у меня дел слишком много, чтобы уделять время семье, – буркнул Владимир.
И Саляев:
– А что? Мне и так хорошо! – Улыбка расплылась на лице хитрюги.
– Непорядок, мужики, – покачал головой Смирнов, – у меня уже двое. Мы должны сделать это не для себя, а для того, чтобы вместо нас остались похожие на нас люди.
– Ну, допустим, похожих на меня пацанчиков бегает немало, да и пара девчонок, кажется, есть, – ухмыльнулся Ринат.
– А что в этом хорошего? Ты даже не знаешь, как их зовут! – возмутилась Дарья.
– Если вы допускаете многоженство, то я согласен, – спокойно сказал Саляев. – Посмотрев на вытянувшиеся лица товарищей, Ринат рассмеялся: – Нет, а что тут такого? Мне, как настоящему татарину, можно!
– Ты же атеист прожжённый! – воскликнул Кабаржицкий.
– Ну и что? – пожал плечами Ринат. – Зато я люблю разнообразие.
– Ладно, это не проблема. Главное, чтобы другие не захотели разнообразить свою жизнь. Хотя в нашей ситуации это даже неплохо, – заключил Соколов.
Заканчивал совещание Игорь Матусевич, который только позавчера прибыл в Ангарск. Петренко же не смог посетить своих друзей, потому что ситуация на границе была довольно напряжённой. Не все туземцы соглашались платить енисейцам ясак, некоторые откочёвывали на восток и юго-восток, постоянно тревожа пограничников Ангарии. Да и казаки всё чаще и чаще попадались на глаза владиангарцам.
– Пока это не опасно. Но это только пока. Как и сам Енисейский острог не представляет для нас серьёзной опасности. Система тревоги, поставленная по периметру крепости, работает на отлично, просил передать Ярослав. Сил для реагирования на нарушителей границы хватает, пока во всяком случае. Дальше, понятно, ожидается увеличение как и перекочёвывающих туземцев, а как следствие – и столкновений их с местными тунгусами, так и увеличение количества казачьих ясачных команд, причём удельное число енисейцев постоянно падает. Тенденции, как говорится, налицо.
Обсудив положение Владиангарска, ангарцы логично перешли к обсуждению нового средства обороны – новейшего ружья, сработанного в Белореченске в двух экземплярах. Это оружие отвечало практически всем требованиям относительно технологического положения Ангарии. Во-первых, уходил очень трудоёмкий в изготовлении скользящий затвор, заменой ему становился затвор, откидывающийся вправо. Во-вторых, отсутствие сложных профилей максимально облегчало производство. Простота обслуживания тоже была немаловажна: тем же крестьянам уже можно было доверить оружие, будучи уверенным в том, что оно не будет испорчено. Да и головная боль Радека – отсутствие высококачественных сталей – было этому ружью не помехой.
Вдоволь наигравшись с ружьями и восторженно похвалив детище специалистов, собравших это чудо, тёплая компания пропавшей экспедиции отмечала детали и преимущества нового оружия. После этого, когда ангарцы уже собирались выходить на улицу пострелять из нового ружья, всех остановил Кабаржицкий:
– У меня вопрос к Игорю Матусевичу. Я имею информацию о том, что люди нашего уважаемого особиста регулярно уходят в тайгу на две-три недели, совершая длительные путешествия, объясняя это обычными тренировками. Но, с моей подачи, и наши ребята попросились в такие походы. Им было решительно отказано. В то же время люди Матусевича уходят, не спрашивая никого и не ставя в известность никого в посёлках, где они находятся, тем самым подрывая их обороноспособность! – Последнюю фразу Владимир уже почти выкрикнул.
Все замолчали и повернули головы к майору, выходцу из параллельной России.
Игорь, казалось, был совершенно спокоен, никоим образом не выдал и тени волнения.
– Мы уже обговаривали этот вопрос с Вячеславом Андреевичем, – подчёркнуто холодно отвечал он.
– Что обговаривали? Уход без предупреждения? – напирал Кабаржицкий.
– Так, Володя, уймись пока, бульбаш ты наш горячий! Мы сейчас всё выясним. Причин, дающих возможность сомневаться в Игоре, я не вижу. Если бы люди Матусевича заваливали службу, я бы знал об этом. Ты преувеличиваешь, – несколько разрядил ситуацию Смирнов.
Матусевич выразительно посмотрел на Соколова, и, поняв, чего хочет майор, Вячеслав прошёл на веранду. Люди начали также расходиться, и через некоторое время стали слышны выстрелы – тестировалось новое ружьё.
– Ну, говори, Игорь, в чём дело?
Матусевич напомнил Соколову об уговоре между ними, по которому его люди подчиняются только ему.
– Игорь, ты должен понимать, что всё это уже слишком затянулось, чтобы ты ставил такие условия. Сейчас ты не в том положении.
Майор кивнул и сказал о том, что в недалёком будущем и он, и его люди неизбежно вольются в ангарское общество. Но пока у них осталась одна задача, которая требовала своего решения, чеканным голосом отвечал майор. Он рассказал, что в 1991 году на архипелаге Новая Земля была зафиксирована некая аномалия, в которой пропали сначала двое учёных, а затем, в 2008 году, и экспедиция Корнея Миронова, следы которой и ищут его бойцы, отправляемые в поисковые рейды из точки перехода.
– Но почему ты думаешь, что они где-то здесь? – озабоченно сказал Соколов.
– Поскольку мы вышли там же, где и вы, то эту точку следует принять за константу. А вот насчёт временной составляющей этой аномалии у меня нет решения, – задумался Матусевич.
– Признаться, у нас с Радеком тоже довольно неясное видение этой проблемы, – проговорил Соколов. – Но почему ты мне не сказал об этом сразу?
– Смирнов же знал, я его поначалу за Миронова принял, – пожал плечами Игорь. – Стоп! А североамериканцы ваши – они что, с Новой Земли сюда попали?!
– Нет, из киргизской аномалии-двойника, но тоже из нашего года, хотя вышли на год позже, – опешил Соколов.
– А вышли здесь, в Новоземельске?
Соколов рассказал Матусевичу о том, как они нашли американцев на второй год пребывания на Байкале.
– Между нашим и вашим появлением прошло семь лет. Вы пришли из 2008-го, мы – из 2015-го. Миронов ушёл тоже из 2008-го. – Медленно выговаривая даты и обдумывая их, Матусевич посмотрел на Соколова. – Надо найти Радека. – Матусевич направился к двери, увлекая за собой Соколова.
