Текст книги "Сорок третий номер…"

Автор книги: Дмитрий Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

У Киры из-под закрытых век выкатилась слеза. Николай обнял жену. Отец помолчал, словно собираясь с силами, чтобы закончить нелегкий рассказ, и вздохнул:

– После того как ребеночка у нее забрали в детский дом, она, горемычная, еще семь лет прожила… И тихо-тихо ушла… На зоне говорили, мол, пришла из ниоткуда и ушла в никуда. Исчезла, словно и не была. Но оставила после себя самое главное свидетельство своей жизни и своей любви – дочь. Она сама говорила: мне надо, мол, сделать одно важное дело на этой земле, и я уйду… – Отец вытер рукавом глаза. – Вот так моя нечаянная радость обернулась горем, а горе – новой радостью: у меня растет дочурка! Где-то на земле ходит, дышит, смеется, плачет частичка меня. Бросился я искать ее по детским домам. Запросы слал, письма строчил в официальные организации. Я ведь не знал даже, где эта пересыльная тюрьма находится, в каком городе? Через три года мытарств и чиновничьих отписок получаю наконец ответ: город Петрозаводск, детский дом такой-то… Прилетел сюда как на крыльях, без труда отыскал приют, сразу – к директору. А он мне: опоздали, папаша, девочка ваша повзрослела, окончила школу с отличием и… покинула нас. Я говорю: где мне теперь искать ее? Тот пожимает плечами: в Москву она собиралась, учиться на журналиста. Способная дочка у вас…

– Да… – всхлипнула Кира. – Я хотела в столицу ехать, поступать в университет, но в самый последний момент осталась в Петрозаводске… Вот она, судьба… Получается, сама себе отсрочила свидание с отцом еще на несколько лет!

– Чего уж, – покачал головой тот. – Главное – встретились. А тогда я даже не ведал, с чего начинать. Как в этой Москве, огромной и бестолковой, искать маленькую, хрупкую девочку? Но – поехал. Все институты пешком обошел… Без результата. А потом мне говорят: не унывайте, папаша, двадцатый век на дворе, интернеты всякие… Если, мол, и впрямь журналистом стала девочка ваша – вмиг отыщется. И точно. В девяносто восьмом статью мне показывают. Про остров Хойту…

– Ой, – Кира поморщилась, – не вспоминай, пожалуйста, про ту жуткую публикацию. У нее были трагические последствия.

– Для кого-то, может быть, трагические, – возразил отец, – а для меня – счастливые. Я нашел свою девочку! Свою маленькую Киру. Нашел, чтобы не расставаться с ней уже никогда!..

В комнате повисла тишина. Было слышно, как вода капает из крана на кухне, постукивая по сложенным в раковине кастрюлям. Отец сидел, опустив голову, Николай обнимал жену и гладил ее руки, а та, не открывая глаз, беззвучно плакала. Каждый думал о своем и, в то же время, – о главном: о том, как странно и причудливо тасует жизнь колоду человеческих судеб, как пестро смешаны в ней картинки радостей и трагедий, черная масть безысходности и красная – надежд.

Тяжелый бархат тишины неожиданно треснул пополам, разрываемый холодным лезвием опостылевшего Green leaves. Все трое вздрогнули. Кира нехотя сползла с кресла, достала из сумочки мобильник и похолодела: в окошке дисплея мигало настырное Vitjusha.

– Кто там? – насторожился Николай.

– Это Виктор, – вздохнула Кира. – Вероятно, хочет поблагодарить за приятный день…

– Дай, я отвечу, – муж решительно протянул руку.

– Не нужно. Я сама за себя отвечу, – и она поднесла трубку к уху. – Алло…

– Жду тебя завтра в прокуратуре ровно в десять, – голос Виктора был сух. – И без фокусов. Иначе вызову повесткой.

– Я буду, – пообещала Кира. – Ровно в десять…

На следующее утро она надела темно-синее платье до колен, недавно подаренное ей мужем, собрала волосы на затылке в «хвост» и заколола наверх.

«Пусть видит, что я ничуть не напугана и не уязвлена вчерашним недоразумением, – решила Кира. – Буду вести себя естественно и непринужденно».

Но одно дело – принять решение, и совсем иное – заставить себя ему следовать. Она расплескала кофе, пока готовила себе завтрак, выронила нож, рассыпала соль и, в довершение всего, так и не притронулась к еде. Руки предательски дрожали, а сердце выпрыгивало из груди.

Нет, это невыносимо! Она чувствует себя виноватой, хотя ничего не натворила, она поставлена перед необходимостью оправдываться, хотя объяснять нечего!

На кухню зашел Николай. Он был в свежевыглаженной голубой сорочке с шелковым синим галстуком.

– Мы сегодня в одинаковых тонах, – слабо улыбнувшись, заметила Кира.

– Верно, – кивнул муж. – Потому что я еду с тобой.

– Это совершенно лишнее, – запротестовала она. – Да тебя и не пустят в прокуратуру!

– Мне так спокойнее. – Николай поджал губы, как делал всегда, когда хотел опередить возражения. – А если не пустят, подожду тебя во дворе, на лавочке. Не спорь, любимая.

– Одобряю, Коля! – Отец появился на кухне в футболке и серых тренировочных брюках. По его лицу было заметно, что минувшую ночь он провел без сна. – Наша девочка нуждается сейчас в поддержке. И никто этого не сделает лучше, чем самые родные и близкие люди.

Путь до прокуратуры они проделали, не проронив ни слова. Николай уверенно вел машину объездными путями, по переулкам и дворам, чтобы избежать утренних пробок. Когда в конце улицы показалось розовое здание, Кира испуганно сжала холодными пальцами руку мужа.

– Что-то мне не по себе… Предчувствие какое-то…

Тот улыбнулся и поднес ее пальцы к своим губам.

– Я с тобой, милая. Все будет хорошо, поверь мне.

На удивление, не только Николая, но и саму Киру не собирались пускать в прокуратуру.

– На вас не выписан пропуск, – объяснил дежурный.

– Странно… – пробормотала она и вынула из сумочки телефон, чтобы звонить Виктору.

– Возможно, он выписан на другую фамилию, – догадался Николай. – Моя жена поменяла ее чуть больше месяца назад.

– Верно, – улыбнулся дежурный, выудив из картонной коробки нужный пропуск. – Но, надо полагать, на эту фамилию у вас документика уже не имеется?

– Надо полагать, не имеется, – раздраженно подтвердила Кира. – Мне уходить?

– Вы ведь к Щеголькову, – радостно обнаружил дежурный, разглядывая пропуск. – Хороший следователь. Ушлый. Наизнанку вас вывернет. – И он подмигнул.

– Может, хватит? – выступил вперед Николай. – Или вы нас пропускаете, или…

– Пропускаю! – великодушно заявил дежурный. – Только данные запишу. Обоих…

Они поднялись на второй этаж и прошли, взявшись за руки, по коридору, по которому еще вчера, так же точь-в-точь, Кира шагала с Виктором. Теперь она жалела, что позволила этому мужлану-старлею думать, что они снова друзья.

Следователь Щегольков оказался очень высоким молодым человеком с грязными каштановыми волосами, тяжелым, грушевидным носом и умными карими глазами. Когда Кира с мужем появились на пороге кабинета, он сидел за столом и небрежно листал глянцевый журнал. Виктор тоже был здесь. Он поднялся навстречу вошедшим и, кивнув Кире, уставился на Николая:

– А этот сморчок прилизанный что здесь делает?

Кира изменилась в лице.

– Не смей говорить гадости о моем муже ни в его присутствии, ни за глаза! Ты понял?

– Я его сюда не звал! – огрызнулся Виктор. – Или вы все делаете вдвоем? Вместе чпокаетесь, вместе людей из окон выкидываете?

– Я полагал, – вмешался в назревающий конфликт Николай, – что мое присутствие не помешает вашей беседе. А мне очень важно здесь быть. Ведь разговор напрямую касается самого близкого мне человека…

– Он полагал! – вскинул руки Кошкин. – Посмотрите на него! Тут полагают другие, мил человек. Вы в прокуратуру пришли, а не на мужской стриптиз, где вам привычнее и комфортнее.

– Да брось, – махнул рукой Щегольков. – Пусть присутствует, если ему так важно. – Он повернулся к Николаю. – Прошу вас, присядьте вон на тот стул.

Виктор раздраженно хмыкнул и отошел к окну.

– Может, объяснишь, зачем звал? – Кира все еще не могла совладать с собой. Ее щеки пылали, а пальцы нервно теребили ремешок сумки.

– Я объясню. – Следователь поднялся из-за стола и достал с полки папку из плотного картона. – Видите ли, вчера вечером, по настоянию оперуполномоченного Кошкина, мы навестили одну даму… – Он неспешно развязал тесемки на папке. – Это жена… вернее, уже вдова господина Сидорского, погибшего несколько дней назад при обстоятельствах… – Он раскрыл папку и вынул из нее лист протокола. – …При обстоятельствах, похожих на те, при которых был убит уже известный вам господин Рыбаков…

Кира внимательно слушала. Она даже опустилась на стул, не сводя тревожного взгляда со следователя.

– Эта дама, – продолжал тот, демонстрируя собравшимся протокол, – пояснила следующее: вечером понедельника она отправилась с мужем в кинотеатр «Каскад» на последний сеанс. Посмотрев до конца художественный фильм «Сорок третий номер», примерно в двадцать минут второго ночи они вышли из кинотеатра и отправились домой. В сквере за кинотеатром к ним подошла женщина с распущенными темными волосами, в белом платье и черной накидке. Произнеся следующую фразу: «Твой номер – сорок три, смерть дышит тебе в затылок…», она развернулась и исчезла за деревьями. Придя домой, супруги Сидорские легли спать. Примерно в три часа ночи в дверь позвонили. Та же самая женщина с темными волосами, что встретилась им в парке, настоятельно просила господина Сидорского выйти на лестничную клетку «для короткой беседы». Сидорский, удивившись, все же согласился. Он услал свою жену в квартиру, пообещав, что вернется через пять минут. А спустя двадцать минут госпожа Сидорская, обеспокоенная длительным отсутствием мужа, вышла на лестничную клетку, но не обнаружила там ни его самого, ни женщины в белом платье.

Щегольков выложил перед Кирой лист протокола, чтобы она смогла убедиться в том, что все сказанное – чистая правда.

– А это, – он вынул из папки еще один лист, – протокол осмотра места происшествия, составленный в ночь убийства. Господин Сидорский был обнаружен мертвым, лежащим на тротуаре перед собственным домом. Согласно заключению, он выпал из окна, расположенного рядом с той самой лестничной клеткой, на которой разговаривал с ночной визитершей. Но причиной смерти стало не это падение. Экспертиза установила, что Сидорский был убит выстрелом в затылок из пистолета системы «Вальтер». – Щегольков с ловкостью фокусника извлек третий лист. – В собственноручно написанном объяснении вдова Сидорского указала, что на первом допросе скрыла факт появления женщины в белом платье с накидкой, поскольку боялась показаться ненормальной. Таинственная особа, с ее слов, похожа на ту, которую они с мужем видели на экране в кино.

Следователь захлопнул папку.

– Зачем вы мне все это рассказываете? – осторожно спросила Кира. – Вчерашний инцидент… – она бросила быстрый взгляд на Виктора, – всего лишь недоразумение. Плод фантазии напуганной и расстроенной женщины.

– Целиком и полностью разделяю ваше мнение, – вежливо ответил Щегольков. – Но коль скоро у нас появилась еще одна пострадавшая дама – фигурант другого уголовного дела – и она находится за стеной в соседнем кабинете…

Кира вздрогнула.

– …то, после соблюдения некоторых формальностей, мы, скорее всего, будем объединять два дела в одно. – Следователь бросил папку на стол и двинулся к выходу.

– Каких формальностей? – пробормотала Кира и перевела взгляд на Виктора.

Тот оторвался от созерцания пейзажа за окном, повернулся к ней и коротко приказал:

– Распусти волосы.

– Что? – девушка растерялась.

– Я говорю: сними заколку и распусти волосы, – повторил Виктор.

– Может, ей еще и раздеться? – Николай поднялся со стула.

У Виктора дернулась щека.

– Когда мне было нужно, – сказал он, с презрением глядя на мужа, – она это делала с удовольствием. Но пока мне достаточно только снятой заколки.

Николай уже собрался что-то ответить, но Кира его опередила. Она поспешно расстегнула заколку и распустила волосы. «Потерпи, дорогой, – говорил ее взгляд. – Не поддавайся на провокации и грубость».

Через мгновение в кабинете снова появился Щегольков. Он поддерживал под руку женщину лет пятидесяти, в строгом брючном костюме и больших очках с затемненными стеклами.

– Георгина Адамовна Сидорская, – представил следователь.

Кира медленно поднялась со стула. Николай напряженно уставился на вошедшую. Виктор сложил руки на груди.

– Георгина Адамовна, – Щегольков наклонился к женщине, – посмотрите внимательно. Возможно, кто-то из присутствующих покажется вам…

Вопрос был явно лишним. Едва только дама переступила порог, как вздрогнула и ухватилась обеими руками за рукав следователя.

– Что-то не так? – участливо осведомился тот.

– Это она! – хрипло выдавила Георгина Адамовна, сняв очки и в ужасе таращась на Киру.

– Вам здесь кто-то знаком? – спокойно уточнил Щегольков.

– Это она! – Казалось, женщина стала задыхаться. – Та самая… В сквере… А потом ночью, на лестнице…

– Правильно ли я вас понял… – начал следователь, но Георгина Адамовна не дала ему договорить. Она бросилась к обомлевшей от страха Кире и вцепилась ей в волосы:

– С-сволочь…

Троим мужчинам не без труда удалось оттащить взбешенную женщину от журналистки.

Щегольков, который даже не рассчитывал на такой бурный результат «соблюдения формальностей», был явно доволен им, но поспешил увести рыдающую Георгину Адамовну в соседний кабинет.

Когда он вернулся, в комнате висела напряженная тишина.

Ошеломленная и напуганная Кира упала на стул и, закрыв лицо руками, беззвучно плакала. Виктор нервно барабанил пальцами по подоконнику.

– Вы считаете, – подал голос Николай, обращаясь к следователю, – что этот возмутительный спектакль похож на опознание или на очную ставку? Любой адвокат…

– Боюсь, что он вам действительно потребуется, – перебил Щегольков. – А то, чему мы только что были свидетелями, если возникнет необходимость, несложно запротоколировать с соблюдением всех процессуальных норм.

– Скажи, Кира, – Виктор отошел от окна, – ты понимаешь, что у меня могут появиться основания для твоего задержания? А может, и для ареста…

– Тому, что происходит, – пробормотал Николай, – наверняка есть какое-то объяснение…

– Мне бы хотелось его услышать, – кивнул следователь, присаживаясь за стол, – потому что я должен допросить Киру Андреевну в качестве подозреваемого.

– Подозреваемого – в чем? – Николай обнял жену за плечи. – В убийстве? Киру – в убийстве?

– Скажи, – Виктор продолжал обращаться к Кире, не обращая никакого внимания на ее мужа, – идея провести журналистское расследование по этим… случаям принадлежит тебе или твоему руководству?

– Руководству, – ответил за жену Николай. – Подготовить материал ей поручил главный редактор. И сказал, что это будет сенсация.

Виктор раздраженно повернулся к Щеголькову:

– Можно попросить заткнуться этого… рифмоплета?

Неожиданно Кира подняла голову. Ее глаза еще блестели от слез, но в них появилась решимость.

– Мне нужно два дня, – тихо, но твердо сказала она. – И я отвечу на все вопросы.

Кошкин и Щегольков переглянулись.

– Только два дня, – повторила Кира. – Я найду решение этой мистической загадки.

– А если вы скроетесь? – Следователь почесал щеку. – Если бросите нас, лишите своего общества?

– Это она может, – усмехнулся Виктор.

– Дайте мне два дня, – настаивала Кира. – Вы ничем не рискуете. У меня – подписка о невыезде, а у вас – распутанное дело на блюдечке.

– Хорошо, – поколебавшись, согласился Щегольков. – Будет вам два дня. Ищите разгадку, а заодно и доказательства своей непричастности.

– А как же презумпция? – поинтересовался Николай.

– Закрой пасть, умник! – не выдержал Виктор.

– А пока, – следователь вынул бланк протокола, – мне все равно нужно допросить вас… Порядок есть порядок.

Когда Кира с мужем покинули розовое здание прокуратуры и, пройдя через дворик, сели в машину, он взял ее за локоть:

– Зачем тебе эти два дня, любимая? Ты блефуешь? Что ты собираешься делать? Куда идти?

– Для начала – в кино, – она грустно улыбнулась. – Тем более мы с тобой целую вечность там не были.

– Куда? – Николай поморгал.

– В кинотеатр «Каскад», милый. На последний сеанс.

Глава третья

Юсси Вильевич Тукс был вне себя. Он ходил в своем кабинете из угла в угол, держа трубку у вспотевшего уха, и кричал:

– Послушайте, мы с вами так не договаривались! Я сделал все, как вы просили… Поручил расследование Кире… А теперь она оказалась впутанной в какую-то пренеприятную историю!.. Чего я так нервничаю? Это же скандал! Если конкуренты из других изданий пронюхают что-нибудь, мы потом не отмоемся очень долго! Я молодец? Я вовсе не молодец, что пошел у вас на поводу! Моей лучшей журналистке – конец! Но это еще полбеды. Репутация газеты – вот главное, понимаете? Я создавал эту самую репутацию годами, по зернышку, по крупинке. И все ради чего? Чтобы в один прескверный день все пошло к черту? Чего я кричу? Я кричу не так, а вот так: А-а-а-а!!! А с вами я не кричу, а взволнованно разговариваю… Я не знаю, какие у вас, в милиции, счеты с моей журналисткой, но так не делают, понимаете? Так не делают! Вы хотите ее уничтожить моими руками и за мой, так сказать, счет… Вернее, за счет газеты. Я ни при чем?.. Не волноваться?.. А что мне, позвольте спросить, остается делать?.. Какую статью?..

Тукс перестал бегать и встал как вкопанный посреди комнаты.

– Что написать? – у него округлились глаза. – Вы это серьезно? Что значит – опередить конкурентов? То есть, вы считаете, что если я опубликую материал, в котором уничтожу и раздавлю собственную журналистку раньше, чем это сделают другие, то я буду на коне?.. – Юсси Вильевич положил трубку и еще долго стоял, в задумчивости уставившись на собственные сандалии.

– Бред! – прошептал он. – Полный бред…

В дверь постучали.

Тукс вздрогнул, словно очнувшись, бросил телефон на стол и, запрыгнув в кресло, буркнул:

– Кто там еще?

В кабинете появился высокий, сухощавый мужчина лет шестидесяти с копной рыжевато-русых волос, подъеденных сединой.

– Секретаря, конечно, нет на рабочем месте! – громко, чтобы было слышно в приемной, сказал редактор. – И у нас проходной двор.

Рыжий пропустил мимо ушей эту неучтивость, закрыл за собой дверь и без приглашения уселся на стул в самом конце стола. Он неспешно раскрыл плоский портфель из грубой кожи и извлек из него номер «Петрозаводск Daily».

Тукс терпеливо ждал, что будет дальше.

Мужчина развернул газету, надел очки и углубился в чтение.

– Эй, – не выдержал Юсси Вильевич. – Кроме вас, здесь еще и я имеюсь в наличии. Или вы думаете, что пришли в избу-читальню?

Незнакомец снял очки, ткнул ими в газету и, не глядя на редактора, вздохнул:

– Хорошая статья, но… несвоевременная.

– Вы о чем? – насторожился Тукс.

– Я хотел бы поговорить с вашей журналисткой… – мужчина опять поднес очки к глазам, – с Кирой…

– Как? – вырвалось у редактора. – И вы тоже?

– Почему – тоже? – рыжий наконец удостоил собеседника взглядом.

– Почему – тоже? С ней многие хотели бы поговорить, – усмехнулся Юсси Вильевич. – И я бы не отказался… По душам, так сказать… С отеческим ремнем… Но, увы, она сейчас выдернута из наших рядов неотложными делами. Спасает собственную репутацию и, возможно, свободу.

– Спасает свободу? – удивился незнакомец. – Ей разве что-то угрожает?

– Возможно, – уклончиво ответил редактор. – А вы… кто?

– Я хотел бы поговорить с Кирой, – повторил рыжий. – У нас есть весьма интересная общая тема для разговора.

– Вы из милиции? – на всякий случай уточнил Тукс.

Мужчина поморщился.

– Не хочу иметь ничего общего с этим ведомством. – Он расстегнул рубашку, и глазам Юсси Вильевича предстал выколотый на волосатой груди синий храм с множеством куполов. Редактор не успел их пересчитать. Штук восемь, не меньше.

– Понятно, – кивнул он. – Как там в песне: «Столько лет платил я по счетам моих долгов…» Ну а Кира-то вам зачем? Вы с ней знакомы?

– Нет, – признался рыжий, застегивая рубашку. – Правда, когда-то я знавал ее отца.

– Вот как? – удивился редактор. – Он разве тоже… с куполами?

– Косвенным образом, я именно из-за него попал в тюрьму.

– Надеюсь, – Юсси Вильевич откинулся в кресле, – вы не мстить собрались, уважаемый?

– Нет, – мужчина помотал головой. – Мне на него обижаться не за что. Хороший, сильный человек с очень непростой судьбой. То, что выпало на его долю – врагу не пожелаешь.

– Это верно, – согласился Тукс. – Он провел в разлуке с дочерью без малого четверть века.

– Они встретились? – рыжий открыл рот. – Это просто потрясающе. Я рад за них. Искренне… Тем более мне нужно поговорить. С ними обоими.

Юсси Вильевич покачал головой.

– Не знаю, не знаю… Мы не имеем права давать адреса и телефоны сотрудников. Кроме того, у Киры сейчас серьезные неприятности. Вряд ли ей будет до вас. – Редактор приподнялся в кресле. – А что за статью в нашей газете вы комментировали?

Рыжий положил номер на стол.

– Про остров Хойту…

Тукс поморщился. Он вспомнил этот материал двухлетней давности, из-за которого у него было столько неприятностей.

Весной 1998 года молодая, но уже известная, благодаря своим частым публикациям в «Петрозаводск Daily», Кира принесла на планерку очерк про таинственный остров, затерянный где-то в паутине карельских рек и озер у самой границы с Финляндией. Туксу тогда, помнится, материал не понравился.

– Что за детские фантазии? – разозлился он. – Вам Стивенсоном хочется стать или Верном?

– Они оба мужчины, – улыбнулась журналистка. – Да и фантастика здесь ни при чем. Я предлагаю читателю только факты.

– Я предлагаю читателю только факты? – кипятился редактор. – Какие факты? Что на острове Хойту, который действительно существует, схоронены несметные сокровища? Что этот остров охраняется таинственной умершей старухой, которая бродит по камням в саване и сжигает огнем всех, кто пытается добраться до сокровищ? Это, моя хорошая, что угодно – легенда, былина, сага о Форсайтах, поэзия Вагантов, доморощенный карельский фольклор, – только не факты!

– Это факты, – упрямо твердила Кира. – У меня сохранились письма, адресованные мне матерью. Мама писала их, находясь в тюрьме, когда я не то что читать – ходить не умела. Но все эти письма хранятся с тех пор у меня. Я пронесла их через всю жизнь. Прятала от жестоких сверстников в детском доме, от злых воспитателей в интернате. Я переезжала с места на место, и первое, что брала с собой, было не хлеб и не вино, а стопка пожелтевших материнских писем.

– В них написано про сокровища? – недоверчиво щурился Тукс.

– И про сокровища тоже, – отвечала девушка. – В них – история любви моих родителей, их трагедия и боль. Короткая вспышка счастья и черная, непроглядная темень разлуки.

– Непроглядная темень разлуки? – Юсси Вильевич снисходительно улыбался. – Ну а про золото и про старуху там что написано?

– Хойту – самый настоящий остров сокровищ, – заявила девушка. – Но туда никому хода нет. Призрак в саване бдительно охраняет богатства и несет смерть каждому, кто на них позарится. Наверно, это прямая аллегория нашей жизни. Взять то, что отобрано у других, запустить руку туда, где покоятся чьи-то боль и скорбь, значит – обречь себя на страдания, на муки, на смерть.

– Очень красиво, – оценил с усмешкой редактор. – Покоится боль… обречь себя на муки… Но нам не аллегории нужны, а факты!

– Кто оценит эту историю – тот ее поймет, – возразила Кира. – А кто ее поймет – поверит ей…

За молодую журналистку вступился весь отдел, и редактор сдался.

Не прошло и недели, как он горько об этом пожалел. Тех, кто «понял» историю и, тем более, «поверил ей», оказалось так много, что редакцию целыми днями стали осаждать толпы энтузиастов, желающих отправиться на Хойту. В то время, как одна половина читателей писала гневные письма, в которых требовала от Тукса и его команды, чтобы «не морочили людям головы, а лучше бы занялись проблемой установки домофонов в подъездах», другая завалила мэрию проектами по организации экспедиции на остров сокровищ и предложениями о выделении средств на это. Пока в мэрии думали, в городе появилось общество с ограниченной ответственностью ХОЙТУ, которое в короткий срок получило инвестиции от частных лиц в размере трех миллионов долларов для реализации долгосрочного бизнес-проекта по освоению богатств острова. Собрав деньги, участники общества скрылись в неизвестном направлении, а обманутые вкладчики пришли в редакцию «Петрозаводск Daily» требовать возврат своих капиталов. Тукс был на грани инфаркта. В прокуратуре его заподозрили в том, что он умышленно распустил слухи о сокровищах, чтобы избавить недобросовестных коммерсантов и, в особенности, чиновников от необходимости объяснять происхождение своих доходов. Теперь на вопрос налоговиков: «Откуда у вас два пентхауса в центре города?», любой мздоимец мог ответить: «Нашел сокровища на острове Хойту».

Но настоящая трагедия произошла спустя месяц. Группа студентов предприняла попытку добраться до острова и, разбив там палаточный лагерь, заняться раскопками. Молодые люди добрались до озер, снарядили неизвестное плавсредство и отправились на Хойту. Ни один из них не вернулся. Поисковые бригады спасателей две недели осматривали с вертолета окрестности. Студенты исчезли бесследно.

Вот почему Туксу было неприятно любое упоминание о проклятой статье.

– Вы верите в эту дребедень? – спросил он насмешливо.

– Как вам сказать, – пожал плечами рыжий. – Я был на острове Хойту.

Юсси Вильевич вытаращился на своего собеседника.

– Я был на острове Хойту? – в своей обычной манере переспросил он. – Ну, раз вы живы, значит, точно дребедень. Чепуха все – и старуха, и сокровища. Романтический бред молодой журналистки, не осознающей, какие последствия могут иметь подобные враки.

– Сокровищ я не нашел, – признался мужчина. – Но старуху видел…

– Вы это серьезно?

– Я даже разговаривал с ней. – Рыжий задумался. – Вернее, говорила она, а я онемел от страха.

Тукс вскочил с кресла и зачем-то сделал круг по комнате.

– И что же она вам поведала? – спросил он, остановившись.

– Зачем вам? – Незнакомец сложил газету и аккуратно убрал ее в портфель. – Вы же не верите в эту дребедень.

Редактор фыркнул.

– Знаете, я столько натерпелся из-за той статьи, что тоже считаю себя пострадавшим от старухи в саване, – и он засмеялся коротким смешком, приглашая собеседника разделить его иронию.

Но тому было не до смеха. Он провел рукой по лицу, словно смахивая горестные воспоминания, и пробормотал:

– Все, что сказала мне старуха – сбылось… Моя жизнь рухнула к чертовой матери в одночасье. А знаете, почему? – Он поднял глаза на Тукса. – Потому что жил скотом… Ну, мне пора… – Рыжий застегнул портфель и поднялся. – Так вы не дадите мне адрес Киры?

Редактор, подумав, махнул рукой:

– Дам…

Женщина в белом домотканом платье, с черной накидкой на плечах смотрела на Киру красивыми темными глазами, полными слез.

– Твой номер сорок три… – шептала она. – Смерть дышит тебе в затылок…

Та сидела, потрясенная до глубины души, и такими же красивыми темными глазами смотрела на экран.

– Это же ты, родная… Это же ты! – Николай сжал ее руку. – Невероятно! Не могу поверить! – Он сам не заметил, что в порыве изумления кричит на весь кинотеатр.

Задние ряды зашикали:

– Хватит орать.

– Ведите себя прилично.

– Наверно, ему пива с попкорном не хватило…

На экране какие-то люди ссорились, кричали, угрожали. Неожиданно у женщины оказался в руках пистолет. Казалось, она вот-вот упадет без чувств.

– Вы убили нашего осведомителя, – сухо констатировал мужской голос. – И отомстили за своего любовника!..

Кровь… ночь… озеро… огни…

Экран давно погас, и в зале вспыхнул свет, а Кира все сидела, приложив пальцы к дрожащим губам, ошеломленная и притихшая. Николай тронул ее за локоть:

– Пойдем, любимая… Уже конец.

– Конец… – как эхо, повторила она.

Выйдя на улицу, они неспешно двинулись к машине, запаркованной у самого входа в кинотеатр. Пустынные ночные тротуары печально кивали им светом тусклых, покачивающихся на проводах фонарей. Кира молчала. Мысли путались в голове, а рваные, противоречивые чувства дрожали в сердце наподобие сброшенных на подоконник кусочков старого письма.

– Та женщина… В фильме… – нарушил молчание Николай. – Она очень похожа на тебя. Как две капли воды.

– Или я – на нее, – пробормотала Кира.

Они сели в машину, Николай повернул ключ, но стрелки на приборной доске остались недвижимы.

– Тьфу! – не выдержал он. – Все как назло! Наверное, аккумулятор сдох.

Кира его не слышала. Она смотрела невидящим взором прямо перед собой и беззвучно шевелила губами.

– Я говорю: придется ловить такси, – Николай повернулся к ней. – Ну приди в себя, детка!

– Знаешь, что самое невероятное? – прошептала она. – Этот фильм от начала до конца – подлинная история жизни моей матери… Все, что та описывала мне в своих письмах, мы сейчас с тобой видели на экране.

Николай с сомнением покачал головой.

– Как такое возможно, милая? Это же кино!

Кира вдруг встрепенулась:

– А какого года фильм? Ты не обратил внимание?

– Кино старое, – муж нахмурил лоб, что-то припоминая. – Вроде бы писали где-то, что картина была запрещена к показу, долго лежала на полке, и премьера состоялась только в наши дни.

– Значит, фильм снят давно… – задумчиво повторила Кира. – Надо будет разузнать о нем как можно больше. Завтра же попытаюсь связаться с прокатчиком.

– Знаешь, что? – Лицо Николая вдруг просветлело. – Только ты не обижайся, ладно? Не обидишься?

– Ну, говори, говори, – поторопила она.

– Я думаю, что твоя мама когда-то очень давно, посмотрев фильм, просто пересказала всю эту историю в своих письмах. Нам всем хочется, чтобы наша жизнь походила на роман или на приключенческую повесть.

– Ты же сам говоришь, что картины в прокате не было, – возразила Кира. – И, кроме того, как объяснить наше потрясающее сходство с героиней?

– Вот это – загадка, – согласился Николай. – А может, твоя мама была актрисой? Сыграла роль в этом фильме, а потом так расчувствовалась, что вообразила жизнь своего персонажа своей собственной жизнью. Это бывает у больших артистов. Они так вживаются в образ, что потом долго не могут из него выйти.

– Я родилась в тюрьме, – напомнила Кира. – Значит, по крайней мере эта часть жизни моей матери – реальная, а не киношная.

– А что, актриса не могла попасть в тюрьму? – пожал плечами Николай.

– После того, как снялась в фильме, который ей эту тюрьму пророчил?

– Такое тоже бывает… – Он вздохнул. – Во всяком случае, эта версия более правдоподобна, чем та, на которой ты настаиваешь.

– Я ни на чем не настаиваю, – сказала Кира. – Я сама ничего не понимаю. В голове – хаос… Знаешь, что? – Она тряхнула головой. – Поймай мне такси, милый. Я хочу собраться с мыслями, привести в порядок чувства. А ты реанимируй свой аккумулятор и приезжай поскорей.

– Как же я отпущу тебя одну? – Николай нахмурился.

– До дома – пятнадцать минут, – Кира улыбнулась. – И не бросать же тебе машину здесь, посреди улицы. – Она чмокнула его в щеку. – Я буду ждать тебя…