Текст книги "Во имя Победы"

Автор книги: Дмитрий Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Думаю, читателю небезынтересно узнать, как проходил тогда прием, поэтому приведу сообщение одного из июньских номеров местной газеты за 1926 год.

«На 5-е июня 1926 года в Макарьевский уком ВКП(б) поступили заявления о приеме в партию от следующих товарищей:

1. Охлопков Иван Гаврилович – крестьянин дер. Сосновки, Макарьевской волости.

2. Погодин Сергей Алексеевич – крестьянин с. Словинки…

…9. Никитин Борис Петрович – ученик профтехшколы.

10. Устинов Дмитрий Федорович – ученик профтехшколы.

11. Старкин Алексей Яковлевич – сотрудник Макарьевской почтово-телеграфной конторы.

Просим лиц и учреждения, знающих за указанными товарищами какие-либо проступки, препятствующие вступлению в партию, в недельный срок со дня опубликования сообщить укому.

Учетный отдел укома ВКП(б)».

Перечитывал пожелтевшую от времени газету и снова, как почти шесть десятилетий назад, волновался. Это можно понять. Вступление в партию – событие в биографии человека совершенно исключительное, знаменующее его второе, духовное рождение.

Проступков, препятствующих вступлению в партию, за нами не значилось. Солнечным – именно таким он мне запомнился на всю жизнь – июньским днем я принял из рук секретаря укома ВКП(б) кандидатскую карточку. С того дня и поныне все свои дела, поступки, мысли я сверяю с главным в жизни критерием – своей принадлежностью к ленинской партии коммунистов.

Кандидатский стаж мне довелось проходить на строительстве целлюлозно-бумажной фабрики под Балахной.

В ту пору вся наша страна представляла собой грандиозную стройку. Предстояло создать заново многие отрасли: машиностроение, станкостроение, автомобильную, химическую, тракторную, оборонную промышленность, развить черную металлургию, реконструировать старые предприятия. После XIV съезда партии – съезда индустриализации – прошло немногим больше полугода, а повсюду поднимались корпуса будущих промышленных и энергетических гигантов, таких как Днепрогэс, Харьковский тракторный завод, заводы сельскохозяйственного машиностроения в Ростове-на-Дону и Запорожье, многие другие.

В числе новостроек была и крупнейшая по тому времени целлюлозно-бумажная фабрика под Балахной. Будущему предприятию по просьбе его строителей было присвоено имя Ф.Э. Дзержинского.

О стройке мы были наслышаны еще в период учебы в профтехшколе, знали, что фабрика очень нужна стране. Ведь Советский Союз вынужден был ввозить бумагу из-за рубежа, платить за нее золотом почти по 15 миллионов рублей ежегодно.

Нам, выпускникам профтехшколы, очень хотелось попасть на стройку. Едва успев сдать экзамены и получить удостоверения квалифицированных специалистов, мы отправились в Балахну.

В партийном комитете стройки, куда сразу же по приезде Борис Никитин и я пришли, чтобы встать на учет, нас встретили с удовлетворением.

– Рабочие нам нужны, тем более такие, как вы, – заявил секретарь. – Трудных участков на стройке много. Но сейчас самое горячее место механический цех. От него зависит работа других участков стройки. Так что, ребята, договоримся с кадровиками и бросим вас на прорыв. Как, не подведете?

– Не подведем! – в один голос ответили мы. Нас определили помощниками слесаря на токарно-слесарный участок механического цеха. Работы было много, работы, как правило, интересной, требовавшей не только физического напряжения, но и смекалки. Пригодились разносторонние знания и навыки, приобретенные в профтехшколе. С первых же дней мы стали не только выполнять, но и перевыполнять нормы, внесли ряд рационализаторских предложений. В числе других передовых рабочих нам доверили монтаж первой бумагоделательной машины.

В первое время мы жили в Балахне, в доме по улице Карла Либкнехта, на квартире у Нагорова, нашего макарьевского товарища. Но добираться отсюда на работу было далековато – почти шесть километров. С трудом удалось найти жилье поближе, в Кубанцеве, которое находилось посредине между Балахной и деревней Курза – нынешним Правдинском, поселком целлюлозно-бумажного гиганта.

Изба, в которой мы вместе с несколькими товарищами квартировали, стояла на берегу Волги. В ней было тесно, поэтому летом и осенью я обитал на сеновале. Так приятно было после трудового дня вдохнуть полной грудью сладкий запах душистого разнотравья, ощутить его упругую, пружинящую постель. Утром рано-рано в маленькое слуховое окошечко заглядывали первые лучи солнца, тишину заполнял многоголосый птичий гомон. Спрыгнешь с сеновала, растолкаешь ребят и на Волгу. Пока добежишь до нее – росой ноги выстудит, вымоет. На бегу разденешься – и в воду. Дух переведешь – и пошел мерять реку саженками. Выходишь из воды и чувствуешь, будто Волга влила в тебя такую силу и бодрость, что можно горы свернуть…

Как молодые коммунисты, Борис и я активно участвовали в жизни партийной организации. Коммунистов на стройке, где работало почти четыре с половиной тысячи человек, было не так уж много – чуть больше ста. Состав строителей был довольно разношерстный, на две трети – сезонные рабочие. И настроения среди них были разные, тем более что трудностей с жильем, питанием, да и производственных неурядиц хватало. На этих трудностях старались сыграть враги.

Поэтому отстаивать линию партии, разъяснять ее людям, пресекать попытки исказить, опорочить партийные решения, разобщить рабочих, подорвать дисциплину – все это приходилось делать каждодневно. Сама обстановка требовала предельной собранности, бдительности, ясной определенности позиции в различных производственных и даже житейских ситуациях, не позволяла ни на секунду забывать о том, что ты коммунист. Шла классовая борьба, и партия рассчитывала в ней на нас, как на своих бойцов.

Молодому читателю о том, что такое классовая борьба, известно в основном из учебников и художественной литературы. В нашем обществе этот термин уже длительное время относится исключительно к внешнеполитической области. Но мой и моих сверстников выход в самостоятельную жизнь совпал с обострением классовой борьбы как на международной арене, так и внутри страны.

В 1927 году, когда я начал работать на стройке, международное положение СССР осложнилось в связи с разрывом английским правительством дипломатических и торговых отношений с СССР. Газеты каждый день приносили сообщения о попытках империалистов сорвать или затормозить экономическое развитие Советского Союза. Отказы в кредитах, линия на экономическую изоляцию, угрозы новой вооруженной интервенции сочетались с антисоветскими провокациями. Помню, какое негодование у нас вызвали налеты на советские представительства и учреждения в Пекине, Лондоне, убийство в Варшаве полпреда нашей страны Войкова.

Империалисты всячески поддерживали и инспирировали подрывную деятельность остатков белогвардейцев и других контрреволюционных элементов внутри Советской страны. Гнев и возмущение вызвало преступление английских диверсантов, которые в 1927 году бросили бомбы в партийный клуб в Ленинграде, ранив около 30 человек. Острие всех вражеских провокаций направлялось на то, чтобы любой ценой помешать индустриализации СССР. Наши классовые враги понимали, что именно индустриализация ускорит построение социализма, укрепит независимость СССР и усилит его обороноспособность.

Обострение классовой борьбы на международной арене и внутри страны отразилось и внутри партии. В первые годы индустриализации главной опасностью в партии стали троцкисты и зиновьевцы, объединившиеся на антиленинской платформе. По призыву Центрального комитета все партийные организации, все сознательные рабочие включились в активную борьбу против «новой оппозиции». К тому времени, когда мы с Борисом Никитиным влились в парторганизацию строительства целлюлозно-бумажной фабрики, эта борьба уже подходила к завершению. Однако и нам пришлось участвовать в ней.

Хорошо помню дискуссионные собрания в нашей партийной организации. Они проходили горячо, страстно. Товарищи из партийного архива Горьковского обкома КПСС переслали мне в числе других документов того периода копию протокола одного из таких собраний, состоявшегося в октябре 1927 года. С волнением прочитал этот документ – свидетельство политической зрелости коммунистов стройки. Приведу лишь небольшую выдержку из постановления нашего собрания: «Коллектив ВКП(б) строительства ЦБФ, резко осуждая непрекращающуюся раскольническую линию изолгавшихся и разложившихся лидеров оппозиции, настаивает на решительных мероприятиях по отношению к оппозиции со стороны ЦК и предстоящего XV съезда партии вплоть до исключения из рядов партии, если будет продолжаться дальнейшая деятельность, ведущая к расколу единства ВКП(б)»[2]2
  Партийный архив Горьковского обкома КПСС. Ф. 82. On. 1. Д. 439. Л. 26.


[Закрыть].

Такими же по духу и содержанию были резолюции дискуссионных собраний подавляющего большинства партийных организаций ВКП(б). За политику ЦК голосовали 724 тысячи членов партии, а за блок троцкистов и зиновьевцев только 4 тысячи, что составляло меньше одного процента.

Банкротство троцкистско-зиновьевской оппозиции было полным. Ленинская политика партии победила.

Непосредственное участие в борьбе за эту победу стало для меня школой принципиальности, твердости в проведении линии партии, бескомпромиссности в отношении ее врагов. К ноябрю 1927 года, когда кандидатский стаж закончился и меня приняли в члены ВКП(б), я уже всецело ощутил свою причастность к великому делу партии – делу строительства нового общества, свою личную ответственность за чистоту ее рядов, за честь высокого звания коммуниста.

Выбор

Стройка под Балахной была, по сути, первым опытом моей самостоятельной работы на производстве, участия в жизни большого трудового коллектива, в деятельности крупной партийной организации. Затем мне довелось жить, работать и учиться в Иваново-Вознесенске. Биография этого города и всего края богата революционными и трудовыми делами. Здесь еще в 1905 году был создан первый в России Совет рабочих депутатов. И после Февральской революции, и в дни Октября ивановские рабочие составляли часть революционного авангарда российского пролетариата. Одними из первых в Советской республике они организовали боевые отряды для защиты завоеваний Октября от иностранной военной интервенции и белогвардейщины. Высокую оценку их действий дал в апреле 1920 года В.И. Ленин. «Иваново-вознесенские, питерские и московские рабочие, – говорил он, – перенесли за эти два года столько, сколько никогда не переносил никто другой в борьбе на красных фронтах»[3]3
  Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 296.


[Закрыть]. В Иваново-Вознесенске вели активную революционную деятельность Ф.А. Афанасьев, А.С. Бубнов, С.И. Балашов, П.П. Постышев, М.В. Фрунзе, другие большевики-ленинцы.

Работать я поступил на одно из старейших предприятий города – текстильную фабрику, которая носила имя рабочего Федора Зиновьева. Федор – партийная кличка Георгия Степановича Зиновьева. Еще в дооктябрьское время он был активным организатором революционных маевок и погиб от рук царских палачей.

Когда я пришел на фабрику, на ней полным ходом шла реконструкция. Только в 1928 году здесь было установлено больше 400 новых станков. Меня приняли сначала слесарем в механический отдел, а потом назначили машинистом дизеля. Работа на фабрике запомнилась мне по-боевому четкой организацией, крепкой дисциплиной, атмосферой дружбы и сплоченности трудового коллектива, ревностно оберегавшего славные революционные традиции. Да еще, пожалуй, тем, что жил я здесь по еще более уплотненному графику: помимо основной работы и выполнения партийных и общественных обязанностей мне приходилось много и упорно заниматься. Дело в том, что у меня было огромное желание учиться и я поставил перед собой задачу во что бы то ни стало подготовиться к поступлению в институт. Нужно было восстанавливать и пополнять знания. Днем работал, поэтому для учебы оставались практически лишь вечера, нередко прихватывались выходные и праздничные дни.

Много приходилось заниматься партийной и общественной работой. Коммунисты фабрики избрали меня в партийное бюро, поручили вести агитационно-пропагандистскую работу. Кроме того, на районной комсомольской конференции меня избрали в состав райкома ВЛКСМ, а на пленуме райкома – в его бюро. А так как любое поручение, любое дело я привык выполнять на совесть, время приходилось распределять буквально по минутам.

Повседневная общественная работа дисциплинировала, требовала особой собранности, умения заниматься с полной нагрузкой. И конечно, учила чуткости и внимательности к людям, бережному отношению к мнению и опыту коллектива.

С особой ответственностью относился я к агитационно-пропагандистской работе. После XV съезда партии, принявшего директивы о составлении первого пятилетнего плана развития народного хозяйства, развернулась подготовка к наступлению социализма по всему фронту. Это вызвало упорное сопротивление капиталистических элементов внутри страны. А их было тогда, в конце 20-х годов, не так уж мало – более 4,5 процента населения. Примерно четверть розничного товарооборота и шестая часть промышленной продукции находились в руках нэпманов. Пятая часть товарного хлеба приходилась на кулаков.

В нэпмане и кулаке видела международная реакция свою опору в борьбе за срыв социалистического строительства в СССР. Враждебная пропаганда спекулировала на трудностях с хлебом. Мы мобилизовали все наличные партийные силы, всех коммунистов и комсомольцев для бесед с людьми, проведения громких читок газет в бригадах, на участках и в цехах. Мы старались теснее увязывать эти беседы с конкретными делами и задачами фабрики. Уже тогда нам удалось добиться, что вопрос на фабрике ставился так: если работник не выполнил план, не позаботился о качестве продукции, вовремя не пресек бесхозяйственность, расточительство, значит, у него нелады с дисциплиной. Нашим девизом было работать на совесть. И мы старались, чтобы этот девиз для каждого стал не только словом, а конкретным делом.

Одно время начал появляться брак при производстве ситца.

По решению партячейки мы тут же занялись выяснением причин брака. И когда они стали ясны, то посоветовались с рационализаторами и поставили вопрос об устранении этих причин перед всем коллективом. Поступило множество различных предложений. Это было убедительным свидетельством огромной заинтересованности рабочих в успехе общего дела. Наконец, выбрали и внедрили лучшее предложение. Брака не стало.

Вспоминается и другой случай. Как-то на одном из наших двух дизелей произошла авария. Стали разбираться. Оказывается, помощник механика, его звали, как мне помнится, Семен Лысенин, заметил неисправность в трансмиссии и, чтобы предотвратить поломку, дал команду выключить дизель, не предупредив об этом машиниста. Работник он был хороший, прилежный и исполнительный, к тому же партийный. Так что руководствовался он самыми лучшими побуждениями. Но знаний и опыта у него не хватило, действия его были неправильными, в результате из строя вышел шкив, станки в цехах остановились.

Ликвидировав аварию, собрали открытое общее собрание партийной ячейки. Лысенину, конечно, досталось крепко. Но не менее острая критика была и в адрес тех, кто по должности отвечал за надежную работу машин и механизмов, за подготовку обслуживающих их людей. Собрание решило досконально проверить все оборудование фабрики.

По этому решению было тщательно изучено положение дел с подготовкой кадров, качеством обслуживания техники, порядком на рабочих местах. С оценками и выводами ознакомили дирекцию, наметили мероприятия по устранению недочетов, мобилизовали коммунистов, всех рабочих на их устранение. Партячейка взяла под свой контроль качество технической учебы, обмен передовым опытом работы на технике.

Остро ощущали мы недостаток в квалифицированных технических специалистах – инженерах и техниках, которые не только имели бы высокую профессиональную подготовку, но и общие с рабочим классом интересы, были бы для него своими. Это была важнейшая общепартийная, общегосударственная задача. Решая ее, партия расширяла сеть высших технических учебных заведений и техникумов, направляла на учебу коммунистов, имеющих опыт партийной, советской, профсоюзной и производственной деятельности. С 1 сентября 1928 года в числе других ивановских рабочих-коммунистов я стал учиться на подготовительных курсах при Иваново-Вознесенском губкоме ВКП(б).

Все, что происходило на фабрике, на курсах, вообще в Иваново-Вознесенске, отражало процессы, характерные в целом для страны, которая вступала в 1929 год – год коренного перелома в социалистическом строительстве. Что означал этот перелом? В промышленности – ускорение темпов социалистической индустриализации. В сельском хозяйстве – поворот основной массы крестьянства на путь колхозов. Мысли, чувства, настроения рабочей массы – и партийной, и беспартийной – отразились в ленинской статье «Как организовать соревнование?», написанной Ильичом в 1917 году, а в 1929 году впервые опубликованной в «Правде». Эта статья и определила магистральное направление нашей работы.

И когда в апреле 1929 года XVI партийная конференция приняла первый пятилетний план развития народного хозяйства страны, он был встречен твердым рабочим словом: «Пятилетку – в четыре года!» И, как известно, рабочие слово свое сдержали.

Осенью 1929 года я стал студентом Иваново-Вознесенского политехнического института. Студенческая пора для всех, кто учился в вузе, совершенно особая. Это пора, когда человек, сделав выбор своей жизненной цели, своей дальнейшей дороги, готовится к тому, чтобы идти по избранному пути. Готовится – значит, как говорят, работает «на прием», с тем чтобы впоследствии обеспечить максимальную отдачу. Его ум, его сердце, его душа открыты знаниям, впечатлениям, чувствам и жадно впитывают их. Словом, человек приобретает багаж, с которым ему идти дальше уже в новом качестве. Идет напряженная внутренняя работа, созидается личность. Прекрасная пора…

Учился я на механическом факультете, в группе подготовки инженеров-технологов по холодной обработке металлов. В группе собрались в основном такие же, как и я, рабочие. Значительной была партийная прослойка, что определило самый серьезный настрой группы на учебу. Сказывалось, конечно, отсутствие у большинства из нас систематической общеобразовательной подготовки, значительные перерывы в учебе. Все это нужно было компенсировать за счет настойчивости, собранности, целеустремленности.

Никаких скидок преподаватели нам не делали, да мы и сами поблажек себе не давали. Каждый понимал, что раз в такое трудное время, когда стране нужны квалифицированные рабочие руки, нам предоставлена возможность учиться, значит, учиться должны по-настоящему.

Иваново-Вознесенский политехнический институт был создан в 1918 году по инициативе М.В. Фрунзе, в ту пору председателя губернского исполкома, на основе эвакуированного во время Первой мировой войны из Риги политехнического института и за первые 10 лет существования подготовил 382 специалиста с высшим образованием. По современным меркам эта цифра кажется незначительной, но это было громадное достижение молодой республики. Его значение тем более велико, что в труднейшие послеоктябрьские годы в Иваново-Вознесенске была подготовлена прочная база для расширения института, увеличения числа выпускаемых им специалистов. Ко времени моего поступления здесь обучалось уже около полутора тысяч студентов, а ежегодный выпуск достиг показателя, равного суммарному числу выпускников за все предшествующее десятилетие. Институт готовил для народного хозяйства страны агрономов, химиков, строителей, механиков, экономистов, текстильщиков и других специалистов.

Конечно, мы гордились тем, что учимся в таком институте. База его, несмотря на нехватку помещений, оборудования, позволяла сделать учебный процесс интересным и плодотворным. Например, механическое отделение, на котором я учился, имело неплохие по тому времени лаборатории физики, тепловых двигателей, паровых котлов, воды и топлива, электротехническую, испытания материалов, механическую мастерские, кабинеты деталей машин и прикладной механики, машиностроительного черчения. В них студенты наряду с закреплением теоретических знаний приобретали навыки экспериментирования, создания и эксплуатации техники, обработки материалов и другой работы.

Многие преподаватели работали в институте с первых дней его существования. Кафедру тепловых двигателей возглавлял старейший профессор института В.В. Сушков. Он читал лекции по курсу термодинамики и теории двигателей. Это был не только ученый-теоретик, но и крупный практик, опытный инженер-механик. Поэтому его лекции содержали много ценных прикладных рекомендаций. Признаюсь, я был очень рад, когда узнал, что позднее, уже в 1946 году, за большую научно-практическую деятельность Сушкову без защиты диссертации была присуждена ученая степень доктора технических наук. Его учебники «Техническая термодинамика», «Двигатели внутреннего сгорания» и другие не раз переиздавались и пользовались большой популярностью у нас в стране и за рубежом.

Прекрасно знал и вел свой предмет доцент Н.А. Власов. Он преподавал теоретическую и прикладную механику. Питомцы института во многом были обязаны ему глубокими знаниями по теории машин и механизмов. Большой объем практических работ выполнялся по курсу начертательной геометрии, которую преподавал доцент Д.А. Заводчиков. Мы выполняли по 12–14 листов только зачетных графических работ. Я не случайно назвал эти работы зачетными. Сдача преподавателю чертежа всякий раз превращалась, по существу, в экзамен, на котором скрупулезно проверялись знания теоретических положений и практическое исполнение задания. Это требовало от нас серьезного, ответственного отношения к делу, большой самостоятельной работы, объем которой увеличивался еще и потому, что тогда не было учебников по этому курсу, по регламентации чертежей в машиностроении. Хорошие навыки черчения, ивановская «школа» начертательной геометрии очень пригодились мне в дальнейшей учебе, а впоследствии – в практической работе.

Известно, что первый курс учебы в вузе по-особому труден для студентов. Он требует коренной перестройки ритма жизни, многих наклонностей и привычек. Поначалу нам казалось странным: читаются лекции, но никто не спрашивает, как понят, как усвоен, как выучен «урок». Но вскоре начались семинары, лабораторные работы, практические занятия в мастерских. И оказалось, что материал лекции не просто теория, он имеет самое непосредственное отношение к практике и его нужно усваивать по-настоящему.

В нашей студенческой жизни львиную долю времени, естественно, занимали учебные дела. Но мы были людьми молодыми, полными сил и энергии, поэтому не довольствовались одной учебой. Активную работу вели партийная и комсомольская организации института. Кстати, коммунисты избрали меня членом институтского партийного бюро, а комсомольцы – своим ответственным секретарем. В партбюро мне поручили заведовать культкомиссией, видимо учитывая мой балахнинский опыт. Не последнюю роль сыграло, наверное, то, что я и сам всегда любил хорошую песню, лихую пляску, добрую шутку.

Очень весело проходили в институте вечера отдыха. Как правило, к ним готовились небольшие театрализованные представления, сценки из студенческой жизни, концерты художественной самодеятельности. Были у нас и свои солисты, певцы и танцоры, чтецы и фокусники. Ни один концерт не обходился без пользовавшихся неизменным успехом «силовых» акробатических номеров, тем более что крепких ребят было достаточно. Студенты любили танцы. Танцевали под сводный оркестр, значительную часть которого составляли «шумовые» инструменты, включая обернутые папиросной бумагой расчески, но чаще – под гармошку.

На одном из таких вечеров я и познакомился со своей будущей женой Таей Брыкаловой. Родом она была из Шуи, а училась на химическом факультете нашего института. Таисия Алексеевна долгие годы была мне верным товарищем и другом. Рука об руку с ней мы прошли через многие испытания, делили горе и радость, вырастили и воспитали наших детей…

Занятия шли полным ходом, а наш институт продолжал преобразовываться в рамках проводимых партией мер по расширению в стране сети высших технических учебных заведений. Как правило, они развертывались на базе факультетов существующих втузов. Для того чтобы обеспечить нормальное функционирование вновь создаваемых институтов и систематический выпуск ими специалистов, набор студентов в них осуществлялся сразу на несколько курсов, а имевшиеся студенческие контингенты перераспределялись между втузами.

На базе Иваново-Вознесенского политехнического института развернулись четыре новых втуза, а наша группа была в полном составе направлена в Москву, в механико-машиностроительный институт. Впоследствии он был преобразован в Московское высшее техническое училище имени Н.Э. Баумана. Его по праву называют старейшиной технических вузов страны. Оно существует с 1830 года, сначала как реальное училище для подготовки «искусных мастеров с теоретическими, служащими к усовершенствованию ремесел и фабричных работ, сведениями», а затем с середины прошлого века – как высшее техническое учебное заведение. В нем работали такие выдающиеся ученые, как Н.Е. Жуковский, С.Л. Чаплыгин, Б.Н. Юрьев, В.П. Ветчинкин, П.П. Лазарев, П.Л. Чебышев, Д.Н. Лебедев, К.А. Круг, Б.И. Угримов, С.И. Вавилов и многие другие. Такой когортой ученых, трудившихся в стенах одного вуза, могло бы гордиться иное государство…

Многие выпускники этого учебного заведения стали крупными деятелями Советского государства, выдающимися организаторами производства. С некоторыми из них мне посчастливилось вместе работать. Это В.А. Малышев, В.Э. Дымшиц, Б.Л. Ванников, П.Н. Горемыкин, А.И. Шокин, С.А. Афанасьев, С.П. Королев, А.Н. Туполев, Б.С. Стечкин, В.Я. Климов, В.П. Бармин… Но это было много лет спустя, а тогда нас, прибывших в Москву иваново-вознесенцев, поселили в общежитии, и мы вновь приступили к учебе. Конечно, по вечерам и в выходные дни старались познакомиться со столицей. Я впервые был здесь, и, должен сказать, Москва произвела на меня, да и на моих товарищей огромное впечатление. Настоящим событием стало для нас посещение Большого театра. Слушали мы оперу «Садко». Многие мелодии запомнились мне надолго, а арию Садко я просто полюбил и нередко с удовольствием исполнял ее в кругу друзей.

Однажды мы поднялись задолго до рассвета и помчались в Александровский сад, занимать очередь в Мавзолей. Так я впервые увидел Ленина… Выйдя из Мавзолея, мы долго молчали. Говорить не хотелось. В памяти ожили скорбные январские дни 1924 года. Каждый из нас словно прислушивался к чему-то очень важному внутри себя. Как у В. Маяковского: «Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше…»

В Москве мы пробыли недолго. Через два месяца нашу группу направили в Ленинград. Перед отъездом из столицы сфотографировались на память. На снимке мы запечатлены такими, какими были в самом начале избранного пути…

В городе на Неве нас определили сначала в машиностроительный, а затем, в марте 1932 года, уже окончательно, в Ленинградский военно-механический институт (ЛВМИ). Направленность обучения нашей группы наиболее полно отвечала профилю именно этого института. Его я и окончил в 1934 году.

С неизменной теплотой вспоминаю родной ЛВМИ, товарищей по учебе, профессоров и преподавателей.

В военно-механическом институте не все поначалу ладилось. Не хватало помещений для чтения лекций, для лабораторий, учебников и учебных пособий. Могли ли мы мириться с этим? Партийная организация занялась решением проблемы учебных материалов. Мобилизовали преподавателей и студентов на изготовление схем, таблиц, плакатов, особенно по специальным дисциплинам. Эти наглядные пособия использовались не только на занятиях, но и вывешивались в аудиториях, в коридорах института, лабораториях и кабинетах, так что все могли пользоваться ими в любое время. Это в значительной мере восполняло нехватку учебников и оборудования.

Мы очень нуждались в издании или хотя бы размножении на машинке основных лекций профессоров, доцентов, преподавателей. Помню, пришлось обратиться с просьбой к профессору А.Л. Бабошину, чтобы он издал свои лекции. Старый специалист, ученый-исследователь, он интересно, увлекательно преподавал свой предмет. Профессор долго не соглашался обработать свои лекции для издания: то нет времени, то нет хорошей бумаги. Но мы не отступали, и наконец его лекции были изданы. Пособием пользовались не только мы, но, насколько мне известно, и последующие поколения студентов ЛВМИ.

Основным методом обучения в институте был лабораторно-бригадный. Суть его состояла в том, что студентам читались лекции, а затем давались индивидуальные и бригадные (на определенную группу из нескольких человек) задания. Выполнялись эти задания на самостоятельных занятиях и в лабораториях. Завершалось изучение темы беседой руководителя-преподавателя, в ходе которой заслушивались один-два доклада студентов, информация о новинках в науке и технике, давались необходимые рекомендации.

В первое время довольно отчетливо ощущалось, что институт находится в стадии становления. Нередко среди студентов возникали споры: нужен ли тот или иной предмет будущему инженеру, что ему дают те или иные знания? На лекциях, в стенгазетах и институтской многотиражке разъяснялась практическая значимость предметов. Без этого, пожалуй, трудно было бы добиться сознательного и заинтересованного отношения студентов к некоторым из них.

Программа обучения была обширной, и ее освоение требовало немалого труда. Уставали, конечно. Как-то во время занятия, которым руководил профессор Н.С. Ачеркан, один из студентов посетовал на чрезмерную занятость, на то, что, мол, времени не хватает. Седой, сухощавый, необыкновенно подвижный для своих шестидесяти с лишним лет профессор лукаво прищурился:

– Молодой человек, скажите-ка, а сколько вы спите?

– В каком смысле?

– А в смысле времени, – под общий смех пояснил Николай Семенович. Надо сказать, что студенты его глубоко уважали и очень любили за изумительную эрудицию и увлеченность, за душевность, скрывающуюся под внешней колючестью.

– Примерно восемь часов, Николай Семенович…

– Много! – воскликнул профессор. – Много! Это непозволительная роскошь. Осмелюсь доложить, я уже давно сплю не более 6 часов в сутки. Даже в отпуске. Вот вам и резерв времени. Поищем еще или сами управитесь?

– Сам…

Нам нужно было очень многое успеть. Мы торопились включиться в работу, спешили внести свою долю в создание и развитие новой, социалистической экономики. Усердия, прилежания нам было не занимать. А вот умения рационально организовать свой труд, свое время, добиваться конечных учебных результатов кратчайшим путем зачастую недоставало. Этой стороне дела преподаватели уделяли серьезное внимание. Запомнилось, например, как заведующий кафедрой политэкономии В.И. Рязанцев учил нас планировать свою работу, свое время, четко определять, за что в общей сумме изучаемых вопросов прежде всего и как браться, наглядно разъяснял «технику и технологию» изучения первоисточников. Это существенно помогало нам, способствовало выработке дисциплинированности, умению с толком распределять силы и время.