Текст книги "Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем"
Автор книги: Дмитрий Фалеев
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Про волшебницу Раду и красавицу Гагашку
«Я тебе скажу сказку, цыганскую сказку… Было это давно. Жили на земле богатые и красивые люди – цыгане. Молодые ходили по вечерам в парк, шутили, смеялись, рвали в парке вишни, и все ходили парами, а один парень был без пары, и одна девушка тоже одна в этот парк ходила, хотя была красоты невозможной. И вот однажды идет она невеселая, а парень ее увидел, и она ему понравилась. “Что ж она грустит?” – подумал парень. Подошел, познакомились, а она была волшебница, по-цыгански – Кэримаске. Звали ее Радой. Парень ее проводил до табора, там костры, песни, пляски, а вообще так было, что в парке этом все украдкой встречались – чтоб барон не знал, чтоб другие не смотрели. А их увидели вместе. На диво цыганам. Доложили барону, поднялся шум, в общем девушку стали бить – родные били, все были против. Парень решил бежать с той волшебницей, но он не знал еще, что Рада – волшебница. Она наколдовала всех цыган так, чтоб они против не были, но отца с матерью околдовать не смогла. Они все равно запрещали им пожениться. Тогда Рада с этим парнем взяли и убежали – ведь любили они друг друга. Долго прятались от погони, и парень не понимал, почему их до сих пор не нашли, а это Рада снова наколдовала, чтобы их не нашли. Прошел год. Появился у них ребенок, и только тогда призналась Рада, что она волшебница. А мать Рады между тем сильно-сильно переживала, что живет она с родной дочкою в разлуке и ссоре, прямо убивалась. Барон увидел, как она страдает, собрал табор на сходку и дал свое разрешение, чтобы Раду с ее парнем вернули и никто их не трогал. Так они и смирились. Вот и сказке конец, а кто слушал молодец, – Маша достала из пачки сигарету. – Интересная сказка?»
Конечно интересная! У меня прямо глаза загорелись. Это была первая цыганская история, которую я не вычитал из книги, а услышал вживую – нашел человека, сумел уговорить… Мой первый опыт полевой работы в качестве этнографа. Я почувствовал градус, азарт погружения в иную среду, фольклор и традиции, радость открытия, нечаянной удачи. Встреча с бабой Машей положила начало, а начать, как известно, – самое сложное.
Мы с ней познакомились в городе Иваново, в Парке 1905 года. Маша ходила в этот парк работать, в смысле – гадать, а я там гулял. Иду по аллее, вдруг вижу: цыганка, с ней еще внучка лет четырех: в полосатой кофточке, с детской сумочкой. И обе – ко мне. На ловца и зверь! Я тогда цыганами реально бредил, и вот сбывается:
– Добрый, молодой, спросить можно вас?
– Конечно, спрашивай!
Маша говорит:
– Выручи на булочку для ребенка.
Я выгреб ей мелочь, а она продолжает – вежливо-превежливо:
– За то, что вы дали, большое спасибо. За это уважение вам надо погадать. Поинтересуйся – не бойся.
Да разве я боюсь?
Показал ей ладонь, она ее взяла и говорит:
– Ой! Какая жизнь у тебя богатая, щедрая жизнь впереди ожидает! Дай, сколько можешь, рублей пятьдесят – я тебе открою.
– Договорились!
И вот она гадает, но на ладонь и не смотрит – смотрит в глаза:
– Ты на вид веселый, а в душе недовольный. Первую любовь, первую судьбу ты потерял – вам люди помешали, спорчили вам дело. Сам ты не пьешь, а как пьяный ходишь. Тоска твоя злее любой болезни. В больнице вы были, а пользы не имели, но страдаешь не от Бога – страдаешь от людей, от нечистой силы. Но перемена в вашей жизни будет очень хорошая, только будьте похитрей. Что имеете на душе, на языке не имейте. Будет приглашение числа пятого-десятого – лучше не ходите: будете иметь канитель, неприятности. Поняли меня?
Я вынимаю обещанный полтинник, а Маша говорит:
– С душой отдаешь? Деньги надо с душой давать, а я вижу, что жалко.
– Не жалко, правда!
Это ход, который почему-то действует. После вопроса: «С душой отдаешь?» на самом деле становится не жалко. Человек стесняется давать без души. А назад забрать – тем более стыдно. И ты уже доволен, что можешь заплатить – ведь так ты проявляешь широту натуры, свое благородство; кто же не польстится? Это как будто уже вовсе и не дань, а твой личный выбор, хотя на деле – выбора нет, одна только видимость.
А баба Маша полтинник спрятала и предупредила:
– Ты других цыганок не слушай, особенно с вокзала! Они там мафиози! Скрутят по карманам – не узнаешь как!
Гаданью Машу научила бабушка. То есть это все были старинные формулы, годами обкатанные. Были бы плохи – их бы забыли.
Ходит Маша с внучкой. Внучка – чудесная, с розовым бантиком больше головы! Глазами крутит. И сама все время вертится.
– Как тебя зовут?
– Она по-русски еще не знает, – говорит Маша.
– Правнучка твоя?
– Внучка. Наташа.
– А по-цыгански?
– Гагашка она.
– Гагашка, на, это «Милки Вэй».
– Милкивэй, – бессмысленным эхом отзывается Гагашка: глаза закатила, и такая улыбка – как будто прокуратится!
Я говорю:
– Красавица будет!
Маша:
– А как же! У нее и мать, и отец красивые!
Так завязалось наше знакомство. Оказалось, что Маша из рода бурикони котляров-сербиян. С молдавскими котлярами они не общаются: «У нас язык один, Бог один, но мы разные».
– А что у вас за Бог?
– Как у вас. Мы крещеные, – Маша не поленилась и в подтверждение собственных слов достала из-за выреза блузки крестик. – Раньше в Красную церковь ходили, но там батюшка был один нерусский, злой. Гнал нас от Бога. Я ему раз сказала – он понял: здоровым не будет… Теперь мы в Белую церковь ходим. Посты соблюдаем. Яйца на Пасху красим, куличи. Сами все делаем, не покупаем… Ты смотри, мой хороший, – продолжает баба Маша, – парень прошел, женщина прошла, а я тут с тобой – стою и болтаю; чем Гагашку буду кормить?
– Погоди, – говорю. – Ты другие сказки знаешь?
– Знаю. Знаю. Я много всего знаю. У меня вот доктор знакомый есть – солидный, красивый, со смертью дерется, операции делает самые сложные. Он меня просил ему наши народные песни перевести. По сто рублей давал. Щедрый человек. Дай Бог ему здоровья!
Про песни не знаю, но сказки в пункте приема цыганского эпоса в итоге пошли – по 50 рублей штука. Маша постелет на ступенечку тряпочку, сядет и давай про волшебницу Раду, про хитрого зайца… Говорит да посматривает. Взгляд у нее усмешливый, но добрый, простой и внимательный. Лицо – рельефное, хоть для скульптуры. Редкие усики. На шее бусы – крупные, белые. Одевается неброско. Деньги она носит в пухлом кошельке, который у нее привязан к животу – под кофтами не видно. Спросишь – ответит, но сначала подумает. Тон – придворно-услужливый, но без капли заискиванья. Гагашка зарится…
Скоро я к ним привык – еду в тот парк, а там мои подружки – Маша и Гагашка. Одной – четыре, другой – пятьдесят. Их там все знали и никто не боялся. Идет русская женщина, Маша ей кивает, говорит: «Как здоровье?» – «Спасибо. Нормально». Или девушки гуляют – Маша им: «Девчонки, чего в субботу не приходили?» – «В субботу дождь был».
Сыновей у Маши пятеро. Двое уехали в Москву, в Мытищи, а она живет с младшим. Он работает на стройке, а жена у него – в магазине уборщица. Внуки у Маши все ходят в школу, кроме Гагашки – «мала еще».
А вертеть глазами, так не мала!
У нее две косички в разные стороны, как ручки у чашки.
Однажды спрашиваю:
– Маша, ты здесь в воскресенье будешь? Я хочу, чтоб ты мне новую сказку сказала.
– Давай сейчас.
– Диктофона нет.
– Диктофона, – с радостным энтузиазмом повторяет Гагашка, а Маша отвечает:
– В воскресенье нас не будет – тут схэнды бесятся.
Какие «схэнды»? Что за суеверие? Кто они такие? Цыганские орки? Я не понимаю:
– Схэнды, по-вашему, это вроде чертей?
– Хуже еще! Отморозки это. День рождения Гитлера отмечают, а ведь Гитлер сколько человек зарезал!..
– Это же скинхеды!
– Я и говорю – скинхеды, скинхеды. Они и русских бьют, если мальчик темненький. А Гитлер, зверюга, у них главный вождь! В Питере – не слышал? – таджичку убили, в Воронеже – негра, в Москве – журналиста…
– Жжюрррналиста! – куражится Гагашка.
Я поправляю: «Не жюрррналиста, а журналиста!», но девчонка знать ничего не хочет:
– Жжюрррналиста! Диктофона!
Довольная – в глум!
Так мы и виделись – весну и лето, а потом я уехал из Иванова в Питер, а когда вернулся через полгода – никого не встретил! Один раз не встретил, другой раз не встретил… Вижу – мамаши с колясками ездят.
– Извините, вы не видели цыганку с ребенком?
– Нет, не видели!
Как сквозь землю провалились! Я весь парк обегал, как марафонец. Да что марафонец? Королевич Елисей! И у солнца спрашивал, и у ветра: «Не видал ли где на свете ты Гагашки молодой?»
На прохожих кидался.
И что?
Кто в глаза ему смеется,
Кто лукаво отвернется…
Больше мы не увиделись. Парк 1905 года сразу как-то пожух. Попробуйте вынуть из радуги одну краску – желтую, синюю, какую угодно; мир не кувырнется, радуга по-прежнему останется висеть. Или попробуйте в новогоднюю ночь, под бой курантов, обойтись без шампанского. Все равно трезвым никто не уйдет, праздник состоится, но тем не менее… Сколько я потом в этом парке ни был, он все время оставался для меня именно радугой без одной краски, новогодней ночью без бокала шампанского…
Цыгане мои!
Как я вас люблю!
Сердце мое – разоренное без вас!
Базар-вокзал
Современные цыганки могут сказать: «Что ты оделась как базар-вокзал?!» Это значит «плохо». Уличное гаданье в цыганской среде сейчас стало признаком аутсайдерства, и если женщина этим промышляет, значит, семья ее бедна и нуждается, а муж не может обеспечить родным достойную жизнь.
Маша сказала, что в Иванове цыганки на вокзале – «мафиози». Может и так, но эти «мафиози» гадают лучше, чем баба Маша, – ярче, живописней. Репертуар у них гораздо шире, отчасти потому что они действительно ловкие мошенницы и не гнушаются такими приемами, какие Маша себе не позволяет.
Сколько раз шел мимо и все хотел – пусть погадают! Но в итоге трусил. И денег жалел. Но ведь если хочешь – кто остановит? Мимо судьбы не пройдешь. А пройдешь, так будешь жалеть и завянешь, засохнешь, погибнешь, будешь ходить, как живой мертвец!
– Ты веселый, но недовольный, – говорит мне одна. Что-то знакомое. Меня окружили. Вокзальные цыганки в отличие от Маши работают артелью. Таскают с собой на вокзал малышей, даже грудных, приводят дочек – пускай те учатся. Цыганская школа! Старухи говорят: «Умеешь гадать – будут тебе легкие деньги в пути».
Раньше так и было, а сейчас – не знаю. Люди поумнели. Кого обманешь?
Цыганские пророчества – это полная брехня. Среди цыган ясновидящих не больше, чем среди русских. Я не встречал. Мой опыт такой: цыганки всем говорят одно и то же – повторяются фразы, ходы, приемы, но при этом гаданье – не жесткий стандарт, а тема с вариациями, заданный мотив, который всякий раз обыгрывается чуточку по-иному, с новым завитком. Это очень похоже на игру в конструктор, когда из одних и тех же деталей ты можешь собрать и башенный кран, и машину, и зáмок. Точно так же цыганка, пользуясь готовым набором реплик, возводит из них нечто произвольное, наиболее подходящее конкретному случаю. Зачин может быть разный: «Как в церковь проехать?», «Парень, дай прикурить». Если ты остановился, тогда говорят: «Подари для ребенка, нам кушать нечего – мы ходим, бедничаем». Или же сразу: «Дай погадаю. Я не обижу. Имя назову. Врага назову!» Ну и дальше песня льется: «Умом тебя Бог наградил и красотой наградил, а счастья тебе нет. Быстро любовь находишь, быстро теряешь. Кого сейчас любишь, в том сомневаешься. Жить будешь долго. Женишься один раз. Детей будет двое. Придет тебе бумага – через три дня; выигрышная или проигрышная – этого не вижу».
Какая тут магия? Сколько я потом по таборам ни катался, с нечистым чудом столкнулся лишь раз. У меня у знакомой гнило лицо – неизвестная болезнь, врачи не знали, как ее лечить, а девчонка – красавица, умница, золото! Татарка по национальности. И слух пошел, что ее сглазила собственная бабушка, которая приехала к ним жить из Ульяновска. Я взял ее фотки и поехал к цыганам. Одна старуха мне там сказала: «Кто такую девушку сглазил – пусть на него этот сглаз вернется в сто раз сильнее: на его руки, на его ноги, на его голову!» Было это в субботу вечером. А в понедельник та татарская бабушка взяла да померла, и моя знакомая за неделю излечилась, хотя до этого страдала полгода.
Впрочем, мы умчались далеко вперед, а пять лет назад я, смешной и наивный, стоял на вокзале, взятый в кольцо смуглокожих гадалок: энергичные лица, черные глаза, золотые рты… А мне как будто в обручальном колечке! Ай-нанэ-нанэ!
Моя гадалка – красота и стать, сильная, умная, с наметанным взглядом. Черная прядка около лица – из-под косынки, жесткая, кольцами. Ох, не к добру… Да не нужно мне добра!
Дал ей «железом» рублей на пять.
– Мелочь – слезы! – говорит. – Не жалей! Удача тебе будет.
Достал червонец – другое дело: оракул заработал! Что там говорилось, я уже не помню, но были в том гаданье, похожем на молитву, и львы на дороге, и змея-стерва, и святой Георгий. От меня требовалось повторять: «Аминь».
Цыганка вырвала у меня из челки волос и просила «дать, сколько дашь». «Все верну!» – божилась она и снова «молилась» напористо и четко.
А деньги пропали – цыганка резко дунула в кулак, и все – улетели! Цыганский фокус. Элементарная ловкость рук. Зато эффектно. Говорят, что котляры научились ему у цыган-ловарей.
– Держи – твое, – в руке у гадалки вновь оказались мой русый волос и железный рубль. – Выбросишь на первом перекрестке дорог через левое плечо и скажешь: «Аминь».
Я хотел было взять, но она говорит:
– Стой, погоди. Голой рукой это брать нельзя. Надо чем-то обернуть. Бумажные деньги есть? Я тебе верну.
Мне интересно, что будет дальше, и я достаю уже третий червонец.
Цыганка продолжает:
– Тело надо перекрестить – расстегни куртку.
Усердно крестит. Молится и крестит. Благословляет на все хорошее. Потом выясняется – карманы тоже надо крестить, а для этого они должны быть «чистыми», то есть пустыми!
– Все тебе верну!
Мне уже ясен нехитрый механизм цыганского развода, и я говорю, что и так, мол, сойдет, по карманам не лезь, но цыганка настаивает, я порываюсь от нее уйти и ухожу. Она вслед кричит:
– Отойдешь на двадцать шагов – умрешь!
Ха-ха-ха!
В уличных гадалках главное – кураж. Если накатит, то их несет тем же вдохновением, что и поэтов. Откуда что берется! А вы попробуйте одеться нестандартно и выйти на улицу – ведь встречают по одежке, а ваша одежка выставляет напоказ прежде всего вашу невиданность и инакость. Вольно, невольно, вы – под прицелом, в центре внимания, одиночки в толпе. Ваша шляпа с пером, венок из одуванчиков, далианские усы или желтые ботинки – это вызов всей улице, рутине, укладу. Это маленький мятеж! Ведь ваше появление смачно перечеркивает унылую мысль о том, что принятый порядок – единственный на свете! Вы разделили и противопоставили инертность серой массы и личное дерзание. Отсюда весь драйв, и запал, и спесь. Гадалки, конечно же, обычные женщины (все люди как люди), но они вносят в смирение будней смятение праздника, новые краски, искус другой, непонятной жизни. За то им и вера, что про них никто ничего не знает. Темная энергия.
А я – узнаю. Поэтому иду – в другой уже раз – опять цыганки на вокзале дежурят, лица незнакомы – вторая смена. Одна – ко мне:
– Закурить не будет?
– Я не курю.
А она уже рядом:
– Извини, что грубо остановила. Разреши – погадаю. Все скажу. Завидуют тебе…
Так и познакомились. Разыгрался диалог. Я их пивом угостил. К ларьку они сами за пивом сбегали и сдачу принесли. Зажигательные, славные. Одна стоит, подливает мне в стаканчик «Сибирскую корону». Другая бьет чечетку. Мурлычут, скалятся. Такое впечатление, что сейчас ямщик на тройке примчится, затянут величальную и понесемся сломя голову на край света – мимо всех светофоров, «Связных», «Рив Гошей». Я им – вопрос, они мне – сто ответов. Попечалились, что барон у них умер недавно, нового не выбрали… Одна приближает ко мне лицо и доверительно так говорит:
– Митя, ты же разумный человек! Бери мою дочку, и мы тебя нашим бароном выберем!
– Нельзя же русским на цыганках жениться!
– Это раньше было, а сейчас не то.
– А ваши мужчины как на это посмотрят?
– Да что мужчины! Тьфу!
– Разве у вас не мужчины главные?
– Бомжи они! Какие мужчины? Денег не приносят.
– Вы, что ль, их кормите?
– Ну а кто же?!
Видимо, табор у них захудалый, бедный, подкошенный. Вот женщины и ходят бригадами гадать. Хороший цыган разве допустит, чтоб его жена или его дочка по вокзалам шлялись? Эти же мне сами какую-то красотку из своих подсунули! Даже отдалились – чтобы не мешать, пока мы с красоткой общаемся за столиком в буфете; новая «теща» организовала нам этот тет-а-тет. А невеста – молодая, улыбчиво-уклончива, но повадка вольготная, все жвачку жевала. Что-то в ней было прихотливо-ленивое…
Кончилось тем, что и меня, и невесту, и расторопную «тещу» задержал наряд милиции («за распитие алкогольных напитков на территории железнодорожного вокзала»). Впрочем, отпустили без протокола. И это – подчеркиваю! – был САМЫЙ негативный результат моего общения с цыганами!
Раньше я все думал – как их не отвадят с вокзальной-то площади, если цыганки (под самым носом у Линейного отдела! на виду! не скрываясь!) только и делают, что обирают да мутят воду? А потом оказалось, что они им платят – цыганки ментам, и менты их крышуют. Обычный симбиоз. Жизнь виновата. Система. Зло. Общие грешки. У нашей милиции логика какая? Если не можем победить преступность, то можем хотя бы на ней нажиться, хоть в чем-то получить моральное удовлетворение от чмошной службы! Общество – гнилое. А люди – неплохие: по обе стороны. Жалко их без жалости. Все было, все будет.
Пошел тут брать билеты – подходит цыганка: лицо – длинное, в стиле Эль Греко, но взгляд потухший, глаза без выражения. А раньше явно была красавицей.
– Молодой человек! Дай на хлебушек!
– А ты, ромни [11]11
Цыганка.
[Закрыть], из какой кумпании?
Она:
– Ой!
– Рувони? Немцони? Мустафони?
– Ай!
Аж остолбенела. Первый раз слышит, чтобы белый человек такими словами с ней разговаривал!
Звали ее Быза. Она оказалась из Авдотьинского табора. Муж ее бросил, «ушел к русской бабе».
– Так не бывает, – говорю.
– Бывает!
Теперь эта Быза – бедно одетая, вся неопрятная, в шерстяном платке да изношенной куртке – ходит гадать со своей младшей дочерью. Дочка – недалекая; в манерах и облике что-то воронье – неблагородное, трущобное.
– Быза, а наркотой в вашем таборе торгуют?
– Нет! Что ты! Сволочь буду перед тобой! Никто не торгует! Мы бедные цыгане, а кто торгует, тот богатый! Татарские, венгерские цыгане торгуют, это самый противный народ – венгерские цыгане… [12]12
«Татарскими цыганами» котляры называют крымов, «венгерскими» – ловарей, «китайцами» – мугат.
[Закрыть]
Я в тот период собирал для книги страшные легенды – про мулей (мертвецов, которые «ходят»). Это целый жанр. У цыган-котляров есть сотни историй на эту тему. Каким бы ни было их содержание – пусть даже самым невероятным, рассказчик их будет рассказывать «всерьез», даже если сам не очень в них верит. А ты как слушатель тоже должен кивать с умным видом, а если усомнился – сомневайся внутри, не выражай, иначе рассказчик на тебя обидится за то, что ты не веришь в его правдивость!
– Бабушка не ходила, а дедушка ходил, – вспоминает Быза. – Умер, а ходил. Шесть недель! Каблуками стучал, а его мы не видели. Мне двенадцать лет было. Мы боимся – ой! – даже говорить про это боимся! Ночью сидим, а крючок на двери – то вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Ты понимаешь? Он его хочет откинуть и выйти, на улицу выйти, а никак не может! А потом вдруг раз – и вышел: дверь сама открылась! Нам и в окошко посмотреть страшно, а мама не боялась. Говорит: «Вы глупые. Дедушка умер. Он в земле. Не может быть, чтобы он ходил! Я вам покажу!» И пошла из дома. Выходит, а там – старик с палкой! Она обратно, дверь – на крючок. Утром пошла в церковь, позвали попа. Он к нам пришел, сделал, как по-поповски надо, и больше дедушка не ходил. Мы очень боимся того, кто ходит. Дети чуть не ссут. А к вам не ходят?
– Нет, у нас покойники смирные. А раньше тоже, наверное, ходили. Раньше и русские в это верили.
Быза смеется беззубым ртом. Она родом из котляров молдавайа (сами себя они называют «молдавские цыгане»), но ее в свое время сосватали в табор котляров-сербиян. Тут надо пояснить, что котлярская общность неоднородна: внутри нее тоже выделяются «нэции» – этноподгруппы, которые сложились в зависимости от того, откуда их предки пришли в Россию. На территории бывшего Советского Союза живут такие котлярские нэции, как венгры, молдаване (или «молдавайа»), сербияне (или «сербиайа»), греки, добруджцы. Они, в свою очередь, делятся на «вицы» – родовые кланы: например, рувони, бэлорони, тимони. Названия виц чаще всего образованы от имени их родоначальника. Кирилешти – это потомки Кирилла, михэйешти – Михая. Клан Сапоррони пошел от цыгана по кличке Сапорро, что значит «Змееныш». Рувони (по-котлярски «рув» – это «волк») объясняют свое именование так: «Раньше цыгане в палатках жили. Старший вышел за палатки, и его сзади укусил волк. С тех пор стали называть нас «волки».
А первый табор, куда я поехал знакомиться, был табор мустафони. Они молдаване. Сейчас живут в Панеево (Ивановская область). Автобус 112, от автовокзала.
