Текст книги "Слепцы"

Автор книги: Дмитрий Ермаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Конец пререканиям положил вождь. Взяв с собой Проху, Алекса и Арса, а также Дашу, он отправился в туннель.

И Мышка воспользовалась неожиданным происшествием, нарушившим строгий распорядок дня, с максимальной пользой: залезла назад в свою спальную ямку и с наслаждением захрапела.

Именно поэтому о том, что из внешнего мира явился в подземелье пришелец, вроде бы не миротворец, она узнала лишь два часа спустя. К этому времени гость из другого мира уже оказался заточен в Гелликтитовом гроте, зато ее подруги, обсудившие невероятное происшествие со всех сторон и со всех ракурсов, тут же кинулись просвещать Марию. Из их рассказов у Маши в голове сложилась будоражащая воображение картина. Она представила грозного, могучего гиганта, от шагов которого трясется земля, облаченного в белые доспехи (что такое скафандр Маша в свое время не выучила, зато запомнила слово «латы»).

– Ну, на этот раз я свое счастье не упущу, – прошептала Мария. – Такой шанс дважды не выпадает. Ко-смо-навт… Подумать только. Космонавт.

Тем ужаснее было ее разочарование, когда в пещеру явился какой-то чокнутый тип, называвший их «каннибалами», вонявший так, будто искупался в дерьме, перемазанный в грязи с ног до головы… Едва увидев его, Федя, не робкого десятка пацан, тут же спрятался за отца.

– Он сумасшедший, – кратко объяснил мальчик причину бегства.

Маша тоже с радостью спряталась бы, если бы было за кого.

Вместе с этим всклокоченным, грязным существом в их пещеры пришло то, чего там никогда прежде не было: едва уловимое беспокойство. Смутное ощущение опасности, тревоги. И вызывал ее не столько сам космонавт, сколько принятый всеми молча, не сговариваясь, факт: снаружи есть жизнь, и проникнуть в пещеры она может. Но радости по этому поводу не испытывал никто, начиная с Феди и заканчивая вождем.

Космонавта они не боялись. Он был не страшный, а скорее смешной и нелепый. Самое поразительное заключалось в том, что пришелец не помнил ничего. И о том мире, из которого явился, знал еще меньше, чем они сами.

– Хороший подарок прислали нам снаружи! – готова была разрыдаться Острикова.

Она убежала в дальний угол пещеры и сидела там, обхватив голову руками.

– Они что, не могли никого получше к нам послать?! – причитала она. – Может, вернуть его? Поменять на другого космонавта?

Но мучения ее, как выяснилось, только начинались.

Часа три космонавт спал, и племя смогло передохнуть. Но стоило пришельцу проснуться, как он опять начал ото всех шарахаться и повторять, точно заведенный: «Каннибалы, каннибалы». Одно хорошо: этот тип хотя бы перестал вонять. После того, как с него общими усилиями стащили скафандр, его тщательно вымыли и по-царски накормили. Мария наблюдала за тем, как злой пришелец, громко чавкая, уплетает все, что ему приносили, и лишь печально глотала слюни.

В племени за сутки ели меньше.

Неряшливый «свинонавт», он же «космонаф-нафт» (так окрестил его временно удаленный из зала Апсны Алекс), поспав и поев, снова принялся изводить всех вопросом, не едят ли они людей. А вождь, не будь дураком, поручил возиться с космонавтом Марии. И за полчаса космонавт Буданов, которого еще и звали как-то странно, не по-русски – Герман, успел замучить Мышку так, что она уже не знала, куда от него бежать. Он ничему не верил, всюду подозревал обман и заговор, а в довершении всего его чуть не вырвало в мастерской.

Маша с неприязнью покосилась на позеленевшего космонавта, который стоял, держась рукой за дверной косяк, жадно вдыхал воздух и вращал глазами. Лишь минуту спустя Мышка сообразила, что со стороны станция и впрямь выглядит довольно-таки устрашающе. Недаром в племени ее до сих пор называли не иначе, как «Кровавая»…

«Надо срочно успокоить этого ненормального», – поняла Мария. Что бы ни учудил космонавт, вождь накажет не его, а ее. И накажет сурово.

Времени на раздумья не было. Она схватила из небольшой кучки готовых изделий первую попавшуюся свирель и заиграла свой любимый мотив. Простую, печальную мелодию, состоящую всего из пяти нот, но проникающую в самое сердце…

Пришелец замер, перестал трястись от ужаса и икать. Бросил работу Арсений Петрович, мастер-косторез. Когда звучит эта мелодия, уходят все страхи и становится легко на душе. Такое уж у нее свойство. Знала Мария и другие мелодии – одни снимали головную боль, другие помогали заснуть, третьи звучали, когда племя провожало кого-то в последний путь. Музыка на все случаи жизни. И смерти.

– Ты не сильно ошибся, когда решил, что тут ели людей, – до-играв, сказал Маша пришельцу, которого уже, слава Богу, не тошнило. – Но об этом тебе расскажет сам вождь Афанасий. Ведь он, в отличие от меня, видел те события своими глазами. Идем. Вождь ждет тебя.

«А меня ждет отдых. Я его заслужила».

Глава 9
Жизнь и смерть

Я был уверен, что все пещеры – стены, пол, потолок – состоят сплошь из твердого холодного камня, и терялся в догадках, как же местные люди тут умудряются сидеть, а тем более – спать. Гуляя по подземным залам вместе с Машей, я на пару минут присел передохнуть на камень и тут же почувствовал, как холодная влажная глыба высасывает тепло… Высасывает жизнь. Ответ нашелся сам. Я заметил, что пещерные то снимают, то надевают забавные сапоги-носки, представлявшие собой прочные шкуры, стянутые выше лодыжек.

– Глина! – догадываюсь я.

– Глина, – кивает Мария, – пластичная глина. Покрывает большую часть зала Апсны. И соседних тоже. По ней можно спокойно ходить босиком.

– Класс… – я поспешно стягиваю обувь, в которой ужасно потеют и чешутся ноги, и ступаю на мягкий, приятно холодящий ступни пол. Мне выдали одежду из запасов племени, точно такую же, как у всех. Она мне немного велика, но лучше, чем ничего. А в скафандр обратно я ни за что не полезу.

«Жизнь налаживается», – думаю я пару минут спустя, шагая следом за Марией навстречу поджидавшему меня вождю.

«Не смей расслабляться, – сигналит в ответ рассудок. – Будь начеку».

Но душа моя уже расслабилась, уже сбросила тугие путы постоянного напряжения. Я поверил: в пещере можно жить. Раз это получилось у других, получится и у меня.

Бежать, судя по всему, все равно некуда.

– Есть идеи, куда ты попал? – спрашивает вождь, слегка прищурившись.

Странный вопрос. Как будто его интересует мое мнение.

Мы удобно расположились на широкой плоской площадке. Отсюда начинается крутая каменная лестница, связывающая обжитую часть пещер и озеро. Изумрудного цвета водоем, гладь которого загадочно поблескивает в свете тысяч светлячков. Оттуда время от времени доносится плеск воды – пещерные люди гарпунят рыбу.

Вождь Афанасий, несмотря на десятки свежих рубцов, покрывающих лицо, руки, плечи, пребывает в отличном расположении духа.

С мягкой улыбкой рассматривает меня, решая ему одному ведомые вопросы. Я, напротив, сижу, нахохлившись, нервно оглядываясь по сторонам. Добродушная улыбка вождя пугает. Почему – не знаю. Но пугает.

«Оторвать человеку голову можно и с улыбкой».

Игнорировать вопрос вождя, однако, невежливо.

– Разве это имеет значение? Все равно не угадаю.

– И все же, – мягко, но настойчиво повторяет требование Афанасий.

– Ну… – начинаю подбирать слова. – Вы живете под землей.

И отсюда не выходите. Почему вы тут торчите – тайна. Слышал что-то про какой-то катаклизм, или как вы это называете. Еще я так понял, что вы тут уже очень давно живете. И еще вас тут не так уж много – все время мелькают одни и те же лица. Это все, что я понял. Если учесть, что рассказ Лады про людоедов был враньем…

– А вот и нет, – перебивает меня Афанасий, – никакого вранья. Все – чистая правда. Просто это случилось давно. С каннибалами мы разделались двадцать лет назад, а миротворцы пришли пять лет спустя. И про побоище, которое они тут учинили, тоже правда. Только убивали солдаты не людоедов. Они убивали нас, – при этих словах на шее Афанасия заходил желвак. – По этой причине численность племени, скажем мягко, сократилась. Сейчас нас тут двенадцать вместе с моим сыном.

Я вздрагиваю. Вот это неожиданно. Так мало? Представляю, сколько работы приходится выполнять каждому. То-то я смотрю, местные жители все время чем-то заняты. Кстати, получается, я всех видел. Нет, не всех. Еще двое. Прячутся от меня, что ли?

– Теперь, надеюсь, – продолжает вождь, – причина столь теплой встречи тебе понятна.

О да. Теперь понимаю, что эти ребята – сама вежливость. Я бы себя на их месте просто пристукнул.

– С тех пор, как случилась та история с миротворцами, сюда никто не спускался. Кроме… – он не договорил. Но я понял, на кого намекает вождь. Не, ребят. Облом. Нечего мне вам рассказывать, и точка.

Он меня понял. Помрачнел, тяжело вздохнул. Ну, извините. Я тут ни при чем.

Несколько минут мы сидим и играем в молчанку. Вождь прячет свои мысли под каменной маской. Лицо застыло, не шевелится ни один мускул. Губы плотно сжаты. Глаза прикрыл, не заглянешь в них. Но сам, сам-то пытается просканировать меня, печенкой чувствую.

Отвечаю ему тем же. А фигушки. Не он один тут такой крутой.

Он сдается первым:

– В целом верно. Мир вне пещер существует. Но это не имеет значения. Нам туда никогда не попасть.

– Почему?

– Катаклизм, – произносит вождь то же самое слово, что и Маша.

Слово звучное, красивое. Ни черта не объясняющее, ага.

– Этот момент обсудим в другой раз. Если кратко, мы и сами ничего про это не знаем. Если слово не нравится, могу переделать в «Армагеддон» или «Апокалипсис». Яснее стало?

– Честно? Ни капли.

– И нам ни капли не ясно! – резко отвечает он. Ух, разошелся. Даже кулаком по полу ударил. В тот же миг с потолка пещеры срывается большая капля и приземляется точно Афанасию на макушку.

Ха, красиво получилось. У меня даже настроение улучшилось.

– Ни капли, – повторяет вождь. – Те, кто могли бы рассказать больше, давно на том свете. И я не горю желанием присоединиться к ним. Все, что нам известно: двадцать лет назад случилась катастрофа. Возможно, глобальная. Снаружи ядовитый газ. А тут жить можно. На этом – всё.

Понятно, что недоговаривает. Но ничего. Со временем все выясню.

– Поэтому мы и «торчим» тут. Газ и всякие ядовитые ручейки с поверхности не проникают в пещеры.

– А воздух? – спрашиваю, но тут же смущаюсь и с виноватой улыбкой пожимаю плечами. Я дышу и жив. Это лучший ответ.

– Вот именно, – кивает Афанасий и в качестве доказательства делает глубокий вдох. – Если яд в воздухе и есть, то какой-то медленный… Кстати, я посылал человека проверить завал. Проход, который много лет назад проделали миротворцы, узковат для человека в скафандре. Но чисто теоретически пролезть там вы могли.

– Значит, – мое сердце начинает часто-часто биться в груди, – если выйти наружу, там будет стоять мой космический корабль!

Это слово я узнал от Лады. У меня не возникает никаких мыслей, никаких ассоциаций, когда я произношу слово «космический корабль». Лишь появляется ощущение, что это что-то большое и очень-очень красивое.

– Иди, – хмуро отвечает вождь, – если так охота. Я своих ребят на верную смерть отправлять не хочу.

Эти слова Афанасия спускают меня с небес на землю. Отчаиваться, впрочем, рано. Возможно, способ уговорить их совершить вылазку найдется. Если удастся починить скафандр, то почему бы нет.

– Почему нас мало? Детская смертность, – поясняет Афанасий. – В пещерах растить детей это… Сказать «сложно», значит – ничего не сказать. Опять же – дети есть дети. Обожают лезть, куда запрещено, и тащат в рот все подряд.

– А как же Лада, например? – поинтересовался я. На вид девушке-экстрасенсу лет восемнадцать. А катастрофа случилась двадцать лет назад. Нестыковка.

– Рада и Лада родились тут, это правда. Но тогда нас было много, тогда растить детей было проще. Из дюжины детишек двое уцелевших… Хреновый прирост.

– Согласен. А Федя?

Сына вождя, молчаливого, серьезного мальчугана, я видел мельком, так как он все время прячется. Стоит мне появиться, как Федор сразу исчезает. Точный возраст его определить я не берусь, но не меньше десяти лет.

– Да. И Федя. Он десять лет назад родился, – объясняет Афанасий, подтверждая мою гипотезу. – В меня пошел, поэтому и не погиб.

Эти слова меня слегка позабавили. Хвастовство отца, сумевшего воспитать достойного наследника, – самое понятное и простительное хвастовство. И все равно я не удержался, усмехнулся. Не люблю, когда люди себя хвалят. Афанасий на мою улыбку никак не реагирует, лишь плотнее сжимает губы и хмурится.

Мне становится стыдно. Его люди прошли через ад, это ясно. Даже просто выжить в их положении – чудо. Кто я такой, чтобы кого-то судить? Тем более чтобы смеяться. К счастью, вождь племени не обиделся. Помолчав минуту, он продолжает:

– Кроме Феди никто не выжил. И женщины рожать больше не хотят – ни сестры, ни Даша, ни моя Наталья.

– Что-что? Не хотят? – уточняю я.

– Не хотят. Не приказывать же. Каждая похоронила не одного малыша… И Наташа тоже, – он устало закрывает глаза.

В этот момент впервые за все время нашей беседы Афанасий скидывает маску сурового предводителя, и я вижу перед собой простого человека. Обычного потрепанного жизнью мужика, который много лет подряд хоронил друзей, товарищей и малышей, не сумевших зацепиться за жизнь. Который вынужден нести на себе тяжкий груз ответственности. Который за двадцать лет жизни в пещерах перенес такое, что мне и не снилось.

Афанасий открывает глаза. Он снова взял себя в руки, приосанился. Лицо вождя опять приобретает бесстрастное выражение. Но теперь я все знаю. И все понимаю. Я чувствую, как глыба льда, отделявшая нас друг от друга, мешавшая понять друг друга, начинает медленно таять. Это хорошо. Это очень хорошо. Чем быстрее я стану для этих людей своим – тем лучше. В том, что я тут застрял надолго, сомнений почти не осталось.

– Как результат, рабочих рук не хватает, – продолжает рассказывать Афанасий. – Вот и работаем с утра до ночи. Правда, голодных ртов тоже мало, это плюс. Иногда мне кажется, что природа сама контролирует численность нашей, так сказать, популяции. Так и Кондрат Филиппович считает.

– Кто-кто?

– Скоро познакомишься. Есть еще какие-то вопросы? Хм… Понимаю, что есть. Но у нас не так много времени, поэтому сейчас отвечу еще на один.

Не так много времени? Куда он спешит? Почему они все время бегают, носятся?

– Куда вы все время торопитесь?

Последние слова случайно произношу вслух. Язык мой – враг мой. Я-то хотел заставить вождя выложить всю правду про Кровавую станцию.

– Все очень просто. Люди все время должны быть заняты. Все время. Иначе беда.

– Какая?

Не вижу ничего плохого в том, что люди смогут больше спать, отдыхать. И вообще бездельничать.

– Большая, – не стал вдаваться в подробности вождь. Потом все же поясняет: – Где безделье – там скука. Где скука – там жестокость… И кровь может пролиться. Легко. Поверь, мне за столько лет самому уже все осточертело, – в голосе вождя в который раз промелькнули нотки усталости, – придумывать, чем их занять, заставлять выполнять, наказывать… Даже поэзия больше не радует, даже музыка. Достало все. Но, блин горелый, иначе нельзя. Иначе чем тут еще заниматься, кроме как есть и спать?

Я бы точно нашел, чем тут заняться. В этот раз ничего вслух не сказал, но, видимо, вождь все прочел в моих глазах.

– Заблуждаешься, Герман, – сурово цедит Афанасий сквозь зубы, и я опять чувствую себя неуютно.

Сложный человек. Непостижимый. Ничего не скроешь. Ничего не утаишь. Хоть не думай вообще. Вождь немного ослабляет хватку. Невидимые клещи, сжавшие мою голову, исчезают.

– Поэзия, значит… Неужто у вас тут и поэты есть? Кто же это?

– Все, – последовал ответ.

– И ты?

– И я, – кивает вождь, – у нас каждый месяц проходят вечера творчества. Там каждый декламирует то, что сочинил. Не веришь, что я могу сочинить стихотворение? Думаешь, я только кости ломать умею? Что ж, прочту что-нибудь. Из нового. С рифмой, говорят, проблемы. Но вообще всем нравится.

 
Ночью, во сне, вдруг явились стихи —
Такие, что грезились лишь наяву.
Проснулся от них, как от боли,
И долго шептал эти строки,
Удивляясь упругой их силе.
Лежал и раздумывал: надо ли их записать?
Казалось – такое забыть невозможно.
Утром, проснувшись, не помнил ни слова.
 

Строчка следует за строчкой. На моих глазах Афанасий, этот грозный, суровый гигант, преображается. Он сидит, чуть прикрыв глаза, откинув голову. Лицо спокойное и одухотворенное.

 
Словно ласточка летом,
Что влетела в наш дом и умчалась,
Исчезли из памяти строчки.
Как хотел я назвать их своими,
Присвоить себе эту силу и эти созвучья,
Но – как бабочки легкой пыльца остается на пальцах, —
Мне осталось лишь то ощущенье безмерной свободы,
На миг обретенной… [3]3
  Сергей Штильман.


[Закрыть]
 

– Здорово! – шепчу я с восхищением. – Правда, замечательно. Но я все равно не понимаю. Не понимаю, к чему все это? Концерты, спектакли… Зачем?

– Со временем поймешь. И хватит об этом. Теперь, думаю, пора ответить на самый важный вопрос, – Афанасий вдруг осекся. Обли-зал губы, сглотнул… Он волнуется. Что за новость на этот раз он собирается мне сообщить?

– Тебе хочется увидеть второго космонавта, капитана космического корабля? – произносит тихо Афанасий.

– Кого-кого? Ка-пи-та-на? Ну, да, – растерянно киваю я.

Так, значит, я не один! Значит, нас было двое!

– Сейчас увидишь. Идем со мной.

* * *

Кондрат Филиппович сидел с копьем наготове у самой воды и терпеливо ждал, когда из глубины поднимется рыба.

На самом деле рыбалка была только поводом остаться наедине со своими мыслями, не более того. В полной тишине, отрешившись от лишних переживаний, готовился Кондрат к очередному уроку. Очень важному уроку. Возможно, самому ответственному занятию за все годы.

Тему предстояло обсудить сложнейшую, мало для кого ясную. Тему духов, хранителей пещер.

Старик знал: они существуют.

Пещеры, кажущиеся холодными пустынями, на самом деле не пусты. В них обитает не поддающаяся объяснению, недоступная разуму сущность. Знал об этом и Афанасий, а покорное вождю племя безропотно выполняло все необходимые ритуалы. Но старик был этим положением вещей недоволен. Он считал, что люди должны не слепо следовать обычаям, а поступать осознанно.

Но чтобы поняли они, должен был понять и он.

«Мрак и Тишина… Грозные, суровые правители подземелий. Они жили тут испокон веков, они останутся до конца времен. Прошло пять миллионов лет с того времени, как возникли пещеры. И с тех самых пор ни один лучик света не разгонял абсолютную тьму; ни один звук не нарушал всеобъемлющее безмолвие».

Так планировал начать он свой рассказ. Потом следовало окунуться в историю. Нужно было объяснить, как удалось людям одержать победу над подземным миром.

«Но пришел 1965-й год. Вездесущие, любопытные, упорные люди, оснащенные сложной техникой и приборами, проникли и сюда. Они провели в пещеры электричество, а затем и самое настоящее метро. Мрак разогнали ярким светом прожекторов, вспышками бесчисленных фотоаппаратов. Тишину рассеял грохот поездов, гомон беспечных туристов. На мрачные мысли наводил вывешенный на входе в пещеры запрет справлять нужду. То, что никто не делает, не запрещают».

Кондрат не упускал возможности бросить валун в огород сгинувшей цивилизации. Табличку с выпуклыми буквами, запрещавшую справлять в пещерах малую нужду и ломать сталактиты, он каждую неделю протирал лично. И каждый день помогал убирать мусор, оставленный туристами. Он знал, о чем говорит. Правда, имелась одна тонкость. Весь хлам, что так и не успели убрать в день Катаклизма, потом очень пригодился племени. Но на этом старик предпочитал не заострять внимание.

«Почему же Мрак и Тишина не наказали людей? – размышлял Кондрат Филиппович, заранее продумывая ответы на возможные вопросы. – Наверное, считали временной трудностью, потому и позволяли делать все, что угодно. Владыки пещер терпеливо ждали дня избавления… И он настал. Очередная толпа галдящих, жующих, смеющихся туристов, – Кондрат всегда описывал их именно так, – загрузилась в вагоны. Туристический поезд двинулся по пробитому в горных породах туннелю в сторону станции “Зал Апсны”»… И на этом веселая прогулка закончилась. Свет погас.

Люди враз смолкли, и привычные всполохи вспышек не нарушали уже покоя древних сводов, созданных задолго до прихода на Землю человека. Скольким из них захотелось тогда проснуться?! Они еще не понимали, что случилось. Они еще не знали, что теперь им никогда не покинуть мрачных недр Нового Афона. Но Владыки пещер все поняли. Краткий период унижения кончился. Мрак и Тишина снова стали полноправными правителями сурового и прекрасного подземного царства».

Этот момент старик хотел сделать кульминацией своего рассказа. Эмоциональным пиком, во время которого напряжение всех слушателей достигнет предела. Потом можно будет немного расслабиться.

«Может быть, рассказать им, как я сам сюда попал? – задумался старик. – Да. Можно, пожалуй. Как доказательство того, что судьба – не пустой звук. Ведь это вышло само, почти случайно…»

«Слепой – такую простую, незамысловатую кличку дали мне в Заповеднике. Я работал путевым обходчиком и считался, несмотря на слепоту, самым ценным специалистом по поиску неполадок. Сначала держали больше из сострадания, но вскоре убедились: лучшего мастера не найти. Трудился в основном по ночам, когда из заповедника уходили посетители, но в тот раз я решил сделать сюрприз Ханифе. Представьте себе, тогда она еще была молода, полна сил и грации. И гордости. Я любил ее всем сердцем, всей душой, и любовь эта год от года становилась лишь сильнее, как хорошее абхазское вино. А она… Она не замечала меня, не желала отвечать на чувства “русского слепыша”. Обычная история, дети мои… Которую ждал совершенно нетипичный финал».

Старик слегка улыбнулся, вспомнив, как обрадовалась Ханифа, в панике мечущаяся по погрузившимся во тьму пещерам, когда он подошел, взял ее за руку и сказал:

– Ничего не бойся. Я помогу.

Этого момента пришлось ждать ему долгих пятнадцать лет.

А началось все далеким летом 1997 года, когда восьмиклассник Кондрат, отдыхавший с бабушкой в Новом Афоне, решил пойти ночью искупаться.

Ничего подобного Кондрату видеть еще не приходилось. Даже в кино.

Морская влага водопадом стекала с изящной, грациозной женской фигуры. Лунный свет отражался в тысячах капелек, и от этого казалось, что тело девушки сияет и искрится. Густые темные волосы, с которых тоже стекали ручейки, ниспадали по плечам незнакомки. Черты лица, осанка, движения – плавные, благородные.

– Принцесса… – шептал Кондрат, не смея ни вздохнуть, ни моргнуть, словно боясь спугнуть мираж.

Глаза мальчика, ставшие, наверное, размером с плошки, медленно скользили по лицу красавицы, по шее… Ниже он смотреть не решился, боялся, что упадет в обморок.

Чудо продолжалось какой-то миг.

Потом вода перестала искриться на теле девушки, волосы она собрала рукой в пучок и принялась выжимать. Но этот короткий миг, когда будущая возлюбленная предстала в образе богини, мальчик сохранил в своей душе на всю жизнь.

Между тем купальщица уселась на лежак, с минуту сидела, закрыв глаза и повернув лицо к морю, овеваемая ночной прохладой, и лишь после этого заметила наконец Кондрата.

– Ух ты, да тут аншлаг! – звонко рассмеялась она. – А я-то думала, в такое время больше никто не купается.

Нужно было отвечать, но, как это нередко бывало с Кондратом при встрече с красивыми девушками, он растерялся. Однако была у мальчика одна необычная черта: если большинство приятелей Кондрата, смущаясь, или начинали мямлить, или говорили нарочито развязано, или вообще рта открыть не могли, то он принимался вещать тоном философа: рассудительно, серьезно. Словно бы становился сразу лет на десять старше.

– Ночью на пляже, конечно, прохладно. Хотя я люблю легкий бриз, – заговорил Кондрат ровным, спокойным голосом. – И это лучше, знаете ли, чем когда на голову семечки чистят.

В душе его клокотал вулкан. От каждого взгляда на смуглое тело купальщицы мальчика бросало то в жар, то в холод. Но внешне он оставался отстраненным, и это не могло не вызвать у незнакомки любопытства. До этого она полулежала, но стоило Кондрату заговорить, как девушка сначала повернула голову, а потом села боком, спустив ноги на песок.

– Что вы говорите! – всплеснула она руками. – На голову? Семечки? Я просто только приехала, ничего не знаю.

– О! Тут есть, на что посмотреть. Вот вы, например, до отмели доплыли?

– Нет! А где это? – В глазах собеседницы зажегся неподдельный интерес.

– Прямо по курсу. Там мировецкие ракушки. Только плыть долго. С непривычки не советую.

– А что еще посоветуете посмотреть?

– Есть монастырь, – начал перечислять мальчик. – Есть водопад. Келья монаха-отшельника. Метро есть…

Последнюю изюминку он специально приберег на конец. Глаза девушки, огромные, темные, слегка раскосые, расширились еще сильнее.

– Метро?! – Она просто ушам не поверила.

Красавица растерянно обвела взглядом видневшийся за пляжем городок.

– Нет-нет, – отвечал Кондрат, слегка улыбнувшись, – не в городе. В пещере.

– В пещере? – Девушка подалась вперед.

– Именно. Я уже был разок, но с радостью прокачусь снова… А вы что же, не читали ничего о том месте, куда едете? Эх вы!

Тут он испуганно смолк, прикусил язык, но было поздно – слово не воробей. Кажется, на этот раз Кондрат перегнул палку.

«Последнее, что стоит делать, общаясь с людьми, это их упрекать и стыдить, – говорил его отец. – Тебе какое дело? Пусть как хотят, так и живут».

Увы, мудрое правило мальчик часто забывал. Но в этот раз ему невероятно повезло.

– Как раз про пещеры эти я знаю много, – улыбнулась девушка и стала с увлечением рассказывать: – Просто я думала, это называется «пещерная железная дорога», а не «метро». Я на практику приехала от университета в эти самые пещеры. А в будущем, – она мечтательно вздохнула, – и работать сюда пойду. Надеюсь, возьмут.

«Вот так знакомство! – восхитился мальчик. – Настоящий ученый! Пусть и начинающий, но все равно».

– Кстати, меня зовут Ханифа. Ханифа Эшба, – произнесла она, протягивая ему руку.

– Кондрат, – отвечал мальчик, с трепетом пожимая ее нежную, сильную ладошку.

Эту детскую, трепетную любовь пронес Кондрат через всю жизнь вплоть до того дня, когда Ханифа ответила наконец на чувства слепого обходчика.

Помнил Кондрат и то, что началось потом, но вот вспоминать в подробностях не очень любил. Зачем лишний раз переживать кошмар? Главное, что он, слепой, был единственным, кто чувствовал себя в пещерах уверенно. Во всяком случае, увереннее остальных пленников мрака, оказавшихся в темноте беспомощными. Он сумел спасти от ужасов каннибализма хотя бы часть людей, уведя их из метро в пещеры, в зал Апсны, на берега богатых рыбой озер. Почему он выбрал нескольких человек, а не взял с собой всех? Этот вопрос не очень беспокоил старика. Что ему оставалось делать? Приведи Кондрат Филиппович с собой не тридцать, а сто человек – и людоедство началось бы и в пещере тоже. И пока «туннельные» убивали друг друга, «пещерные» налаживали быт. Да, многие получали травмы, а двое даже погибли, упав в расщелины. Но остальные становились сильнее, и были по-своему счастливы. Ну а когда обезумевшие от голода и холода нелюди ринулись в пещеры, у них не было против племени Кондрата никаких шансов… Перемолоть армию каннибалов не составило труда.

Кондрат прислушался. О рыбалке тоже не стоило забывать.

Нет, померещилось.

Рыба хитра, она не спешит показываться на поверхности озера. Как и человек, рыба ничего не видит, но слышит великолепно. Она осторожна, но осторожен и он. Кондрат знал, поймать рыбу может только тот, кто умеет ждать.

«Вот Прохор, – заметил вождь, – первый силач, а тихо сидеть не может. Потому и не вышел из него рыбак».

Старик снова погрузился в размышления.

«Почему я все-таки остался в живых? – думал старик. – Почему живы все остальные? Это же ан-ти-на-уч-но, – с удовольствием произнес он про себя красивое слово. – Противоречит этой, как ее, физике. Ни одного шанса не было у нас прожить во мраке и сырости даже месяц, не то что двадцать лет. А вот – живем, хе-хе. Не потому ли, что мы с самого начала признали Мрак и Тишину хозяевами пещер? Кто знает, кто знает…»

В этот момент произошло то, чего так долго и терпеливо ожидал старик. Совсем рядом, в каком-то метре от него, плеснула хвостом рыба. Реакция Кондрата была молниеносной. Стремительный рывок, точный, выверенный удар – и на конце остроги бьется упругое, чешуйчатое существо.

Рыба дергалась еще минуту, потом она замерла и испустила дух.

– Спасибо вам, Хранители пещер! – произнес старик, как он это делал всегда после удачной рыбалки, после чего засунул за пазуху скользкое змеевидное тело добытого существа.

«Хорошая рыба, – улыбнулся он, – славный будет ужин».

И, осторожно нащупывая путь, Кондрат зашагал вверх по лестнице.

– Береженого Бог бережет, – говорил себе Кондрат, на всякий случай добавляя: – И Мрак.

Афанасий из-за этого часто спорил со стариком. Он никак не мог взять в толк, как можно и верить в Бога, и признавать власть Духов.

– Я отвечу на твой вопрос, – сказал однажды Кондрат Филиппович. – Но прежде ты ответь мне, Афоня: кто из нас главный, ты или я?

Афанасий посмотрел на вождя с искренним недоумением в глазах.

– Странный вопрос. Мы оба – главные. Каждый – в своем деле.

– Вот и в случае с Богом и Мраком – та же история. Верить в Бога необходимо! Но и игнорировать силы, существующие с Его позволения, неразумно, – подвел итог беседы вождь. И Афанасий больше не возвращался к этому разговору. Он понял.

Теперь предстояло убедить остальных. В том числе гордую, сильную Ладу, твердо убежденную, что никаких хранителей пещер нет вовсе.

– Придется повозиться, – вздохнул слепой старик, взбираясь на последнюю ступеньку лестницы. Но, прислушавшись к тому, что творится в пещере, Кондрат Филиппович понял: сейчас для урока не самое удачное время. И разговор о Духах придется отложить.

В зале Апсны готовились к похоронам.

* * *

– Мы живем, всегда готовые к смерти, – рассказывает мне Маша, – мы не боимся ее. Учитель говорил, что в прежние времена люди очень боялись умереть. Что они старались не думать об этом, не произносить это слово, прятали мертвецов подальше, чтоб не попадались лишний раз на глаза. Но, что самое смешное, из-за этого боялись «старуху с косой» еще больше.

– По-моему, это не смешно, – сухо произношу я.

– По-моему, тоже, – мигом серьезнеет девушка. – Ни капли не смешно. Я слушаю истории о тех людях, которые жили когда-то там, наверху, и у меня волосы дыбом встают… Иногда я хочу заплакать, иногда меня скручивает от ужаса. Учитель рассказывал нам про древний Рим, про Вавилон, Египет, так вот, даже там не было такого рабства, как в Последнюю Эпоху! Это страшно. Но я смеюсь. Слушаю истории про тех, кто ради карьеры и денег превращал в ад жизнь себе подобных, – и смеюсь. Слушаю про тех, кто ради минутной славы шагал по трупам, – и смеюсь.