Текст книги "Ротмистр Гордеев 3 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Дашко

Соавторы: Александр Самойлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Только по тону разговора становится ясно, что маленький – Фёдор, наезжает на струсившего здоровяка Шурку.

Вот так оно порой на войне и бывает. И грустно и смешно.

– Фамилия! – грозно рычу, глядя на крепыша.

Тот пугливо вжимает голову в плечи, что так не идёт его плакатно-героическому внешнему виду.

– Фамилия!

– Мельников, – наконец, отвечает тот, стараясь не поднимать на меня глаз.

– Хорошая у тебя фамилия, Мельников…

Он молчит, не догадываясь к чему я клоню.

– Очень хорошая фамилия, а ты её позоришь! Нельзя так… Нужно с этим что-то делать… Что за паника в такой момент?

– Господин, ротмистр, не обращайте внимания – это он так, устал просто, – вступается за него Фёдор.

– Уверен?

– Так точно!

Принимаю решение.

– Вот что, Мельников, временно прикомандировываю тебя в штурмовой взвод моего эскадрона. С твоим командиром я договорюсь…

Ожидаю любой реакции, вплоть на падения на колени и хватания за полы шинели с мольбой о пощаде. Приходилось и такое наблюдать, что уж греха таить.

Но что-то мне подсказывает, что этот Мельников вовсе не трус, просто в какой-то момент не выдержал, сломался. Если позволить этой болезни прогрессировать, тогда да – пропал солдат! Но пока всё ещё можно изменить.

– Слушаюсь! – безрадостно отвечает тот.

– За мной!

Представляю, как обрадуется такому «подарку» Измайлов. Понятно, что нетренированный боец – обуза, но хочется верить – не подведёт Мельников, когда дойдёт до настоящей жары. Да и мы не можем позволить себе роскошь разбрасываться бойцами.

Увлекательная боярка с юмором. ГГ создает големов, развивает аркану и возвращает былое величие рода

Евгений Пожидаев – «Ловец элементалей»

/reader/306921

Глава 3

– Банзай! – густая первая линия наступающих японцев, блестя примкнутыми штыками, накатывает на наши окопы.

Между стрелками дистанция в шаг-другой. Очередная артподготовка со стороны противника позади, и теперь дело за фронтальной штыковой атакой. Слава богу и воинским начальникам пятнадцатого полка, окопы отрыты на совесть. Предыдущие атаки выдержали, выдержат и эту.

Японцы движутся почти бегом, стреляя на ходу. Тактика правильная – по быстро движущейся мишени не враз и прицелишься. За развёрнутыми цепями первых батальонов идёт атакующий резерв – колоннами. Но у нас на этот хитрый приём припасены кое-какие подарки.

Мы пока выжидаем.

– Господин ротмистр, – Кошелев отрывается от бинокля и поворачивается ко мне, – Противник на двух с половиной тысячах шагов. Пора открывать огонь.

Охлаждаю его пыл.

– Пусть втянутся поближе, поручик. Больше будет шансов стрельбы на поражение.

Кошелев смотрит с сомнением. Конечно, действующий Пехотный Устав предписывает как раз начинать стрельбу с дистанции в две с половиной тысячи шагов.Но это в расчёте на обычную стрелковку.

– Две тысячи шагов! – его уже слегка потрясывает от возбуждения.

– Рано. Поверьте, поручик, я знаю, что делаю.

Оглядываюсь на своих: миномётчики на низком старте, пулемётчики прильнули к прицелам. Японцы перешли на бег трусцой, дистанция до них стремительно сокращается.

– Банзай! Тенно хейика[1]! – пули атакующего противника свистят совсем рядом, вздымают фонтанчики земли на наших брустверах.

Пора!

– Пулемёты! Огонь!

Свинцовый смерч врезается в боевые порядки неприятеля. Это для одиночного винтовочного огня быстро перемещающийся противник – сложная мишень. А пулемёт – на то он и пулемёт. Первые две цепи японцев скосило, словно косой. Оставшиеся залегли, спешно выстраивая импровизированные брустверы из захваченных с собой в бой на этот случай мешков с землёй.

И на этот хитрый болт у нас есть своя гайка с левой резьбой.

– Миномёты! Огонь!

Резкий и неприятный для уха свист вышибных зарядов, и наши мины уходят по назначению. Их разрывы взметают фонтаны земли, ошмётков человеческих тел и обломков амуниции в японских колоннах.

Жаль, я отвёл миномётчикам на первый этап вражеской атаки всего три залпа. Боеприпас у нас крайне ограниченный и использовать его надо с умом – неизвестно, как долго нам тут ещё рубиться с японцами.

Вражеские колонны смешиваются и тоже начинают окапываться.

– Прекратить огонь!

Радоваться рано, да никто и не радуется. Как только враг соберётся с силами, он пойдёт в новую атаку с этого рубежа в полторы тысячи шагов. Японцы, как верные ученики прусаков стараются доводить атаку до её логического завершения – штыковой. А раз её не избежать, то стоит максимально сократить количество японских штыков к моменту рукопашной.

Вот и новые действующие лица на поле боя. Пулемётные очереди противника взрыли землю на брустверах наших окопов. Маленькая свистящая стальная смерть заставляет пригибаться и прятаться на дне окопа. Вражеские пулемёты то и дело меняют позиции.

Что за чертовщина?

К счастью, в командном блиндаж наших хозяев есть зеркальце. Обычно поручик Кошелев использует его для бритья, но теперь оно послужит для другого.

Кое-как прикрепляю зеркальце к длинной палке и пытаюсь разглядеть в импровизированный перископ, что происходит на поле боя.

Да это же… наши тачанки! Вернее, не наши, а творчески переосмысленные японцами мобильные пулемётные повозки. Н-да, не мы одни такие умные. Смешно было бы думать, что противник не ухватится на мою инновацию да ещё в условиях боевых действий.

Передаю по цепочке команду для всех моих пулемётчиков, сосредоточиться на вражеских тачанках.

– Огонь!

Пошла потеха. Пулемётная дуэль, это не шуточки.

Вот и первые серьёзные жертвы: у Будённого убит второй номер. Щиток «максима» Жалдырина разбит вражескими пулями, а лицо самого моремана залито кровью. К счастью, ему просто рассекло бровь осколком от щитка. Крови много, но само ранение пустяковое.

Второй номер помог Жалдырину перебинтоваться, и его пулемёт снова в деле. А что лицо в красной запёкшейся кровавой корке похоже на демона, так это временно.

Пока мои пулемётчики скованны по рукам и ногам перестрелкой с вражескими плагиаторами (а как их ещё назвать прикажете?), японская пехота поднялась в новую волну атаки.

– Всем стрелкам, огонь!

Подавая пример, сам открываю огонь из винтовки по подкатывающимся вражеским цепям.

Очко поигрывает – плотность вражеского огня зашкаливает. А у нас даже касок нет. Да и откуда им взяться? В нынешней армии каски положены только кирасирам и кавалергардам, да и то только в парадном мундире.

Эх, я бы и от такой сейчас не отказался. Ну и от броника тоже…

Блин, накаркал! Словно порыв холодного ветра взлохматил волосы. Фуражку отбросило на дно окопа.

Ого! Это сейчас прямо конкретно прилетело. Сантиметром ниже – и прости-прощай русско-японская, боевые друзья-товарищи и милая берегиня Соня.

Только и остаётся, что грязно материться, да посылать в противника пулю за пулей.

Ладно, живы будем – не помрём!

В пулемётной дуэли побеждает тот, у кого пулемётчики лучше и боеприпасов, тупо, больше. Так что в результатах я уверен.

Мы выбили три вражеские тачанки из четырёх, четвёртая замолчала сама, видимо, кончились патроны. Поредевшие японские цепи залегли всего в пятистах шагах от наших позиций. Колонны противника тоже подтянулись поближе и залегли.

– Миномёты, залп!

С противным свистом мины уходят в цель. Три залпа и хватит пока. Сколько ещё сегодня воевать – одному господу богу известно.

Трескотня выстрелов со стороны японцев усиливается. Я в курсе, что носимый с собой боезапас в атаку у японского пехотинца составляет сто шестьдесят патронов. Подносчикибоеприпасов в бою тащат на себепо два ящика с патронами. Но пока такой доберётся до конкретного пехотинца…

Интуиция подсказывает, что как раз перед третьей волной атаки японцы должны дать своей пехоте пополнить стрелковый боезапас.

– Гранаты наизготовку! Братцы, встретим врага как положено!

– Банзай! Тенно хейика! Уй-а! – Японцы рванули в последний рывок к нашим окопам.

До нас остаются уже считанные метры…

– Огонь! Беглыми! – И сам подаю пример, стремительно опустошая магазин свой винтовки по накатывающим на нас цепям врага.

Тёмно-синие мундиры, кепи с жёлтыми околышами, изжёлта смуглые лица, распахнуты в яростных криках рты, выкаченные глаза – и не скажешь, ведь, что монголоиды «с раскосыми и узкими очами».

Враг почти не стреляет, не тратя времени на пальбу, все силы вкладывая в последний рывок к нашим окопам в надежде на рукопашную.

А вот мы патронов не жалеем – оглушительный рокот пулемётов, частая сухая трескотня винтовочных выстрелов.

Перезаряжать винтовку некогда, пускаю в ход револьвер. Враги падают, как подкошенные под нашими пулями, но их много, и натиск их, похоже, не остановить.

Тут ещё в бегущих на нас цепях кое-где возвышаются великанские фигуры синекожих демонов-оно с палицами и гигантскими мечами в лапах. А уж пасти у них, как говорили в анекдоте из моего мира, «таким хавальником бы да медку откушать».И это не простые они – а они-хитокути. И пасть у него не просто так, а целиком и живьём глотать нас, людишек.

Этих монстров не то, что обычная пуля не возьмёт, но и серебряная заговоренная – как слону дробина. На такого зверюгу есть особый боеприпас.

Нашариваю свой ручной гранатомёт, вставляю особую гранату, прицеливаюсь, ловя на мушку уродливого «синяка-живоглота». Палец жмёт на спусковой крючок.

С громким хлопком граната летит в цель. Грохот взрыва – снаряд угодивший точнёхонько в грудину демону, разрывает чудовище на части.

Успеваю сделать второй выстрел по ещё одному они-хитокути. На этот раз не столь удачный – заряд попадает демону в колено и отрывает ему ногу. Ну, по крайней мере, двигаться он больше не сможет.

Зато крику… Раненое чудовище дико воет, истекая зеленоватой кровью. Но радоваться некогда.

Передовые вражеские пехотинцы достигают наших окопов и сыплются на нас сверху вниз. Успеваю заметить замах направленной на меня вражеской сабли.

Это ж кто тут такой горячий?

Молоденький тюи – поручик – с жидкими усиками под носом. Кричит что-то тонким голоском с грозными интонациями и явно хочет отчекрыжить мне что-нибудь ненужное.

А вот хрен!

Еле успеваю принять удар его сабли на гранатомёт – в бедолаге что-то жалобно хрустнуло, но удар он выдержал. Мой противник теряет равновесие и, не удержавшись на ногах, падает на дно окопа. Не до сантиментов – бью его в голову гранатомётом, словно дубинкой. Хрустнуло на этот раз не только в гранатомёте, но и в черепушке юного поручика.

Эх, не дослужится он до капитана, не судьба…

В револьвере ещё есть патроны. Оглядываюсь по сторонам в поисках подходящей цели.

Вокруг кипит дикая свалка. Выстрелы, удары прикладами, штыками, крики ярости. Мешаются наши «Ура» и японские «Уй-а», стоны и крики боли и ярости, лязг металла. Стреляю под очередной обрез жёлтого околыша. Кровь и мозги брызгами летят во все стороны. Бой уже давно разбился на череду отдельных схваток.

Вот кто-то из моих, кажется, Измайлов сжимает руки на шее своего противника. У того закатываются глаза, вываливается набок язык, синеет лицо. Измайлов бьёт его головой в зубы, и враг оседает с залитым кровью лицом бесчувственным кулём на дно окопа.

Здоровяк Мельников, ещё недавно праздновавший труса и пристыженный собственными товарищами, в этот раз ведёт себя молодцом – схватил двух мелких японцев за шкирки и стучит их головам друг о друга, словно бильярдными шарами, оба уже не в себе, если вообще живы, болтаются в его руках, словно тряпичные куклы. Куда тому Котовскому из старого советского кино…

А вот его товарищу – Фёдору, кажется, не повезло – сразу трое японцев одновременно насаживают его на штыки и поднимают извивающееся и кричащее от смертельной боли тело вверх, словно на вилах, а затем сбрасывают под ноги на землю.

Вскидываю наган и всаживаю в них остатки пуль из барабана. Двое падают замертво, третий успевает уклониться и бросается на меня, выставив перед собой красный от крови Фёдора штык. Успеваю уклониться в сторону, пропустив противника мимо себя, и бью наотмашь рукояткой револьвера врагу в висок. Противных хруст треснувших костей.

Японец заваливается на бок и сучит ногами в агонии. Жизнь быстро покидает его тело. Ни мы, ни японцы не жалеем себя и бьёмся с предельным ожесточением пока… пока смерть не разлучит врагов.

Мельников сбивает прикладом на дно окопа очередного своего противника. Тот падает, но уже снизу бьёт Мельникова штыком в живот.

– Ах ты ж гнида ползучая! – Кричит осатаневший от боли боец и молотит ранившего его японца прикладом по голове. И только после этого оседает сам на дно окопа, держась обеими руками за живот.

Плохая рана… И в моём мире человек с таким ранением почти не жилец. А уж здесь без антибиотиков и обезболивающих…

– Господин ротмистр! – Измайлов хватает меня за плечо, – противник пытается закрепиться в наших окопах.

Так и есть, часть нашего окопа занята японцами. Пока их там немного, десятка полтора, но наших бойцов на этом участке никого – все перебиты. Противник разворачивается в нашу сторону, намереваясь расширить занятый ими плацдарм. Рукопашки с ними нам не выдержать.

– Гранаты с собой?

.Измайлов кивает.

– Давай одну.

Он протягивает мне одну из наших самоделок. Срываю чеку и бросаю в противника.

– Ложись, дурында! – Сбиваю Измайлова на землю.

Грохот взрыва. По спине барабанят комья земли и… куски чего-то, что ещё недавно было живыми и яростными телами противника.

Промаргиваюсь – рядом с глазами лежит какой-то кровавый ошмёток с ещё шевелящимися пальцами. Вскакиваю на ноги.

Нормально так вышло – из полутора десятков врагов четверо лежат неподвижно. Пятеро лежат, слабо шевелясь и стеная от боли – то ли раненые, то ли контуженные. Остальных дефрагментировало. В окопе враги закончились.

Уцелевшие мои бойцы и люди Кошелева приходят в себя от горячки рукопашной схватки.

Выглядываю наружу. Осторожно, чтобы не словить вражескую пулю.

Ничего хорошего – мы худо-бедно отбились от первой волны атакующих, только на этом «кино» не кончилось. Вражеские колонны разворачиваютсяв цепи.

– Миномёты! Приготовиться к стрельбе! Залп!

Новая порция мин со свистом уходит по назначению.

– Залп!

Свист и взрывы в разворачивающихся цепях противника.

– Залп!

Всё, теперь у нас мин ещё на три залпа.

Приказываю миномётчикам сократить прицел до тысячи шагов. Остальным – максимально пополнить боезапас. Пулемётчикам дополнительно залить свежую воду в радиаторы охлаждения «максимов». Нам только перегрева стволов не хватает.

Подхожу к Мельникову. Он смертельно бледен, лицо покрыто мелким бисером испарины. Сквозь прижатые к раненому животу пальцы продолжает сочиться кровь, и видны сизые петли кишок. И запашок… Мельников поднимает на меня полный боли взгляд.

– Пить, вашбродь…

– Нельзя тебе пить, дружок. Никак нельзя.

Отправить его к Соне? Спасёт ли его берегиня? Дотащат ли его живым до неё?

– Легкораненые есть?

Подходят двое: один из моих бойцов, слегка прихрамывает – вражеский штык зацепил ему бедро, располосовав мышцу. Крупные сосуды не задеты. У второго перевязана голова – японская пуля задела вскользь, оторвав мочку уха.

Помогаю устроить из шинели и двух винтовок импровизированные носилки. Осторожно укладываем на них Мельникова. Небольшая вереница раненых тянется в тыл. «Лёгкие» остаются в строю, перевязав, по возможности, свои раны.

– Банзай!

Японцы бодро движутся по полю густыми цепями. Надеются сломать нас второй волной? Ну, поглядим.

– Поручик, – трогаю Кошелева за плечо, – а что наша артиллерия молчит? Нам бы артприкрытие сейчас очень даже не помешало бы.

– Послать вестового?

– Посылайте, не медлите.

Приказываю бойцам собрать винтовки и полностью снарядить их патронами, используя и вражеское оружие, и боеприпасы. Перезаряжаться в бою будет некогда, а плотный заградительный огонь, наш единственный шанс остановить вторую волну японской атаки.

– Огонь открывать по мой команде.

Ружейная трескотня со стороны противника усиливается. Враг двинулся на второй приступ. Разрывы вражеских снарядов накрывают наши позиции. Вжимаемся в землю.

Слышен свист снарядов с нашей стороны. Над вражескими атакующими цепями вспухают в небе ватные облачка разрывов шрапнельных снарядов – лучше средство от пехоты противника до появления пулемётов.

Выглядываем с Кошелевым за бруствер – японцы упорно наступают. Их надвигающиеся цепи всё ближе, несмотря на падающих то там, то тут раненых и убитых. Полторы тысячи шагов… Тысяча.

– Миномёты! Приготовиться стрельбе! Залп.

Первая порция мин со свистом уходит в сторону врага. За ней вторая и третья. Всё, наша карманная артиллерия сделала, что могла.

– Беглыми! Огонь!

И сам приникаю к прицелу своей винтовки. Быстро расстреляв весь магазин, берусь за первую трофейную «арисаку». Потом за вторую, за третью… о мне пригибаясь подбегает посыльный от Жалдырина.

– Вашбродь, последний ящик патронов для «максимок» вскрыли.

– Поручик! – поворачиваюсь к палящему по врагу Кошелеву, – патроны на исходе. Да и резерв бы не помешал. Шлите вестового в штаб полка!

Поручик быстро карябает карандашом послание на клочке бумаги, и кто-то из рядовых во весь дух мчит в тыл.

Артиллерийский огонь с обеих сторон смолкает – враг слишком близко к нашим окопам.

Сухо клацает спусковым крючком последняя моя трофейная винтовка.Откладываю её в сторону и берусь за «хино» покойного японского поручика. Патронов к нему небогато – на пару барабанов всего. Револьвер самовзводный, курок тугой, да и механизм спуска срабатывает с некоторой задержкой.

Враги падают под нашими пулями, но прут, как заведённые. Приходится отдать японцам должное, воевать они умеют и смерти не боятся. Поредевши, но всё ещё многочисленные вражеские цепи уже совсем рядом, пара десятков шагов.

– Гранаты к бою! Гранатами – огонь!

Кувыркаясь в воздухе моя самодельная граната летит во врага. А за ней – гранаты моих бойцов и солдат Кошелева. Первые цепи атакующих выкашивает, словно косой. Но со спины их подпирают новые пехотинцы противника. Перезаряжать трофейный револьвер некогда, хватаюсь за свой «наган». Ещё немного и атакующий порыв японцев дойдёт до новой рукопашной в наших окопах.

– Банзай!

Хватаю винтовку с примкнутым штыком. Сейчас начнётся новая мясорубка в окопах.

– Ура! – Конский дробный топот и слитный крик накатывает с правого фланга. Казачья лава с опущенными пиками вламывается во фланг японских цепей, опрокидывая их и заставляя развернуться и бежать прочь к своим позициям. Казачьи пики и шашки легко находят своих жертв.

Вскакиваю на бруствер окопа.

– В штыковую! За мной!

Поддерживаем спасший нас казачий удар. Работаю штыком. Его остриё с хрустом входит в спину бегущего предо мной японского пехотинца. Он падает мне под ноги, едва не выворачивая винтовку из моих рук.

Казаки разворачиваются и гонят противника на их собственные позиции. Пешему за конными не угнаться. Добиваем по ходу недобитых нашими спасителями японцев.

Врываемся на плечах бегущего врага в их окопы первой линии. Японцы пытаются отбиваться, но наши просто сатанеют. Колют штыками да так, что во вражеские тела входят даже винтовочные стволы.

Кровь, стоны, разноязыкая ругань, крики ярости, выстрелы. И густой горячий запах крови.

Отбрасываем японцев до второй линии их окопов, вычищая их от остатков вражеского сопротивления. А вот на третью линию сил уже нет.

– Занять позиции! Пополнить боезапас! – отдаю команду и сползаю на дно окопа. Хочется только одного – не шевелиться.

[1] Слава императору! (яп.)

Глава 4

На какое-то время наступает тишина. Японцы ещё не пришли в себя после дерзкого захвата их окопов, а у нас нет больше сил развивать наступление. Вот если б с флангов поддержали… Но, увы, соседи в лучшем случае выдержали удар, потрепали самураев и отбросили назад.

На какое-то время зависаю – надо прикинуть, что делать дальше: закрепиться в японских окопах или откатиться назад. Второй вариант выглядит разумно. Там и до линии снабжения близко: а нам позарез нужны боеприпасы, продовольствие, да тех же трёхсотых эвакуировать нужно.

Но с другой стороны, позиция выгодная – можно крепко попить кровушки из японцев, а при благоприятных обстоятельствах – использовать этот выступ как опорную точку для дальнейшего продвижения.

По идее, вестовой отправленный Кошелевым, уже в штабе. Если подкинут патронов и выделят резерв, с этих позиций нас хрен сковырнёшь. Если только раздолбают артой, но, на наше счастье, пушек у японцев немного, сконцентрировать на нас огонь двух-трёх батарей для них шибко дорогое удовольствие. Маршал Ояма не сформировал ударные кулаки, самураи плотно пошли по всему фронту, поэтому артиллерия размазана тонким слоем. И это нам только на руку.

Кошелев быстро собирает информацию и даёт текущий расклад по убитым и раненым. Дядя Гиляй среди них не фигурирует – уже хорошо.

Кстати, атака обошлась нам лёгкой кровью: потери, конечно, есть, но, спасибо казачкам, если б не их натиск, японцы смогли бы организовать оборону лучше.

– Что прикажете делать дальше? – интересуется Кошелев. – Может, вернёмся на прежние позиции?

– Если вернёмся, получается, что всё было зря – зачем выгоняли отсюда японцев? – резонно замечаю я.

– Да, но там у нас всё обустроено… Знаете, ротмистр, ужасно не хочется, чтобы японцы вырезали нас в своих окопах.

– Сам не хочу. Только теперь это не их окопы, а наши. Поэтому держимся за них всем, чем только можно. Хоть зубами…

В окоп осторожно спрыгивают несколько приземистых фигур в лохматых шапках – казаки. Ба! Среди них старый знакомый – Скоропадский.

Он удивлён не меньше моего.

– Штабс-ротмистр⁈ Виноват, ротмистр! Примите мои поздравления! Видит бог, повышения вы заслужили как никто другой!

– Рад вас видеть, Павел Петрович! И спасибо за добрые слова, – улыбаюсь я. – Если б не ваши орлы, даже не знаю, чем бы всё закончилось.

– Ну, до конца ещё далеко. Принимайте подкрепление – приказано оказывать вам всяческую помощь.

– А вот это хорошие новости! Сколько у вас людей?

– Неполная сотня. Если быть точнее – шестьдесят семь сабель, включая мою. А у вас сколько?

– Двадцать девять со мной, – рапортует Кошелев.

– У меня шестьдесят два человека. Итого даже двух сотен не наберётся, – прикидываю я. – И с боеприпасами всё очень плохо. Дошло до того, что пришлось стрелять из трофейного оружия.

– Другими словами, если сейчас, не приведи господь, японцы попрут – от нас тут и мокрого места не останется, – осторожно замечает поручик.

– Понимаю, к чему вы клоните, – киваю я. – Давайте подождём вестей из штаба: вашего и нашего, а там видно будет. Отдавать самураям столь лакомые позиции…

– Что прикажете делать моим? – интересуется Скоропадский.

– Предлагаю спешиться, укрыть лошадей в безопасном месте и разделить с нами окопы.

К моему удивлению, Скоропадский не спорит. Всё-таки кое-какой авторитет в его глазах мне завоевать удалось. Пока он отправляется к своим, я занимаюсь делами насущными, а в голове всё крутится мысль – как бы оттянуть неизбежную атаку японцев. Недавней дерзости они нам не простят, часа через три перегруппируются и пойдут на нас. Если за это время не подвезут б/к, придётся встречать их чуть ли не голыми руками. Н-да…

Взгляд падает на Горощеню: он критически осматривает свой пулемёт. Вид у бойца, извиняюсь за тавтологию, огорошенный.

– Что, голову повесил Лявон?

С недавних пор Лихо довольно хорошо освоил русский язык, теперь с ним можно общаться без переводчика.

– Так это, вашскородь… Пулять больше нечем. Теперь этой машинкой разве что как дубиной махаться.

Вспоминаю, как здорово он покрутил и покружил недавних иностранных визитёров. Вряд ли такой трюк проканает сейчас с наступающими японцами, но что если мы пойдём другим путём?

– Ну, патроны – дело наживное. Главное, чтоб вовремя из тыла подвезли. Скажи, а можешь ты вызвать дождь? Даже не дождь – ливень, причём так, чтобы у японцев все окопы аж до бруствера залило, а к нам – не попало? – с надеждой спрашиваю я.

– Вашродь, разрешите подумать?

– Подумай, только недолго. Сам понимаешь – японцы в любой миг нагрянут.

Мыслительный процесс у Лиха выглядит крайне необычно. Он начинает чесаться во всех местах с таким остервенением, словно по нему бегает стает кусачих блох. Смотреть на него физически больно, и я отворачиваю взгляд.

– Есть, вашродь, – наконец, изрекает он.

– Придумал?

– Так точно. Только это… Мне кровь понадобится, человеческая…

– Ты что – вурдалак? Пить будешь? – отдёргиваюсь я.

– Никак нет! Обряд нужен, надо землю кровицей человеческой окропить.

– Сколько тебе надо этой крови?

– Много. Ведра два – не меньше… Причём кровь нужна с живого человека, – правильно истолковывает он мой взор, обращённый в сторону убранных из окопов трупов.

Я прикидываю: в ведре литров десять, во взрослом мужчине примерно полведра крови, нас почти двести человек – итого, с каждого примерно пятьдесят-шестьдесят миллилитров… Вроде для здоровья неопасно. Большинство ничего не почувствует, даже лёгкого головокружения. Главное при этом заразу в организм не занести.

– Будет тебе кровь! – обещаю я.

Организовываем централизованный «донорский» пункт. Все, и солдаты, и офицеры – без исключений, по очереди подходят к одному из наученных берегиней санитаров, получают лёгкий порез на руке и по капле сдают сукровицу.

Набрав положенные два ведра, Горощеня приступает к обряду: мастерит из веток что-то вроде метёлки, окунает её в кровь и орошает окопы по периметру.

На наше и его счастье к японцам то ли ещё не подвезли снайперов, то ли им самим интересно, что за спектакль у нас тут творится, но с той стороны до сих пор нет ни одного выстрела.

Это позволяет Лиху спокойно довершить весь обряд, однако когда он возвращается – вижу, что далось это ему нелегко. На лице живого места нет, а единственный глаза ввалился.

– Лявон, с тобой всё в порядке?

– Вашбродь, не отвлекай, а⁈ – просит он, и я в порядке исключения прощаю ему это нарушение субординации.

Сейчас от Горошени зависят жизни стольких людей, что я готов носить его на руках.

Лихо принимает позу эмбриона, скрючившись на дне окопа, начинает что-то бормотать. Пытаюсь вслушаться в его слова, но не могу разобрать ничего мало-мальски знакомого. Затем по его телу словно проходит электрический разряд.

Он бьётся в припадке, выгибается дугой, из его рта течёт пена.

Делаю к нему шаг, и тут же чувствую, как меня останавливает Скоробут.

– Не надо, вашбродь, не надо… Горощеня знает, что делает.

Лихо оказывается на спине, его тело сотрясается от многочисленных конвульсий, бьётся как в лихорадке, из его уст извергаются жуткие, леденящие душу, фразы. Я физически ощущаю, как электризуется воздух вокруг нас, как поднимаются волосы, как становится трудно дышать.

Последняя конвульсия закручивает Горощеню чуть ли не в спираль, грудь его вздымается, явственно слышу треск плоти и костей – и от этого мне не по себе.

А потом всё заканчивается, он остаётся лежать на спине, сомкнув драгоценное око. Кажется, что солдат мёртв, он больше не дышит.

Не успеваю произнести это вслух, как его глаз открывается. Вижу, что в нём вообще нет зрачка, они белесый как у сваренной рыбы.

– Я сделал это, – скрипучим, не своим голосом произносит он. – Дождь будет идти полчаса…

Мощный порыв ветра едва не срывает фуражку с моей головы. Я бросаю взгляд в небеса, они стремительно чернеют от набегающих туч. Темнеет словно ночью. Я с трудом могу разглядеть предметы на расстоянии вытянутой руки.

Вспышка озаряет небо и, как обычно, с большим опозданием, бухает громовой раскат, похожий на пушечную канонаду.

И начинается шум тропического ливня. Я не вижу, я знаю, что сверху извергаются тысячи тонн воды, но странным образом дождевой фронт стеной стоит метрах в ста от нас, на наши позиции не падает даже капля.

А вот с японских слышны какие-то дикие вопли и крики, кто-то даже открыл огонь, пули по касательной взбивают землю на брустверах.

– Пора, – говорит Скоробут.

Он и ещё трое солдат аккуратно поднимают Лихо и относят в небольшой блиндаж, в котором раньше сидело японское начальство. Теперь он по праву завоевателей перешёл к нам, став чем-то вроде штаба и места укрытия при артобстреле.

Я вслушиваюсь в дождь. Судя по его интенсивности вода совсем скоро заполнит окопы японцев, их дренажные системы не справляются с таким напором. Вдобавок сильно похолодало. А это уже серьёзная проблема для противника.

Мокрым и промёрзшим людям не до атаки, вдобавок, залило их боеприпасы и провиант. Кажется, мы выиграли для себя целые сутки, а может и больше.

Этого должно хватить, чтобы наладить снабжение с «большой землёй». Значит… Значит, ещё повоюем на вражеских позициях.

Иду в блиндаж, узнавать как там Горщеня. Сегодня он определённо герой, заслуживающий награды. Эх, будь моя воля, обвесил всю его грудь солдатскими «егориями»!

– Спит, – с ходу понимающе рапортует Кузьма. – Можете разговаривать при нём громко – его пока и пушка не разбудит.

– А он как вообще – в порядке?

– Да вы, вашродь, не волнуйтесь – дня три в лёжке побудет, а потом очухается. Это ж Лихо, с него всё как с гуся вода…

Я усмехаюсь. Уж чего-чего, а этой самой воды у японцев сейчас с избытком. Наверное, чувствуют себя в окопах как морячки во время шторма, задолбались вычерпывать. Ещё немного и на лодках поплывут.

Только особо расслабляться нельзя, у них и своих «специалистов» хватает. Могут устроить и нам какую-нибудь подлянку в том же духе. И начнётся тогда война стихий…

У нас, кстати, постепенно тоже становится сыро, не так, как у неприятеля, но под ногами хлюпает всё сильнее.

Темнота рассеивается, можно поглядеть в бинокли – что там у «соседей»?

А там веселуха по полной программе. Эх, туда б закинуть десяток-другой снарядов со шрапнелью.

Наверное, командир батареи трёхдюймовок телепат – иначе не объяснить тот факт, что арта тут же начала накидывать по позициям самураев, причём накрыли с первого же залпа – вот что значит успели пристреляться.

Взбодрили японцев знатно: сначала у них затихло, а потом пошёл такой вой – хоть уши закладывай.

С другой стороны, вой – это плохо, у неприятеля ещё хватает живых и далеко не все из них ранены…

Не успел об этом подумать, как наша батарея жахнула ещё раз, а потом ещё и ещё, не экономя снарядов.

Всё-таки не зря артиллеристов зовут богами войны! Теперь даже вода со стороны японских окопов приобрела буро-красный цвет и виной тому была отнюдь не глина.

У неприятеля не было ресурсов и сил, чтобы огрызаться.

– Господин ротмистр!

Оборачиваюсь и вижу перед собой незнакомого пехотного поручика. Вид у него поразительно бравый – на поле боя так лощено выглядеть и пахнуть дорогим одеколоном могут только штабные, на полевых офицеров обычно без слёз не взглянуть. У некоторых порой даже погонов нет, вместо фуражек какие-то шляпы. Про солдат вообще молчу: разуты, раздеты, на головах тряпки, на ногах опорки, лица бледные.