Текст книги "Подземка"

Автор книги: Дмитрий Дашко

Соавторы: Михаил Бычков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Дашко Дмитрий, Бычков Михаил -
Подземка

Глава 1

Тяжёлый замок заскрипел, противный звук ржавых сто лет несмазанных металлических пластин вырвал меня из полусна. Ключ с хрустом провернулся, дверь распахнулась, световой зайчик ударил в лицо.

Вот зараза! Так и ослепнуть можно. Я поднял руку, защищая глаза.

– Сидишь? – спросил человек с фонарём.

По хриплому вечно простуженному басу я без труда опознал говорившего.

– Сижу, Федя.

Стоять и лежать на «губе» при всём желании не получится. Размеры не позволят, ни мои, ни помещения. Однако лучше посидеть здесь, чем встать к стенке. Уж больно последствия разные.

– Надоело? – продолжил расспросы хриплый.

– А ты как думаешь?

– Да кто тебя знает, придурка!

– За придурка ответишь, – многообещающе произнёс я.

Невидимый собеседник фыркнул:

– Напугал! Уже дрожу.

– И правильно делаешь, – заметил я.

– Тебя не спрашивали. Давай, вали отсюда, – он отошёл, открывая проход.

Я разозлился:

– Бегу и спотыкаюсь! Ты что, не соображаешь: я сейчас как деревянный. Шутка ли столько времени тут проторчать.

Подумав, решил сменить гнев на милость:

– Кстати, Федя, а, сколько именно меня продержали?

– Достаточно.

Да уж, Федя, наш безопасник, многословностью никогда не отличался.

– Может, поможешь? Мне самому до вечера не выбраться…

– Твои проблемы, Лось.

– Точно, мои, – согласился я. – Ладно, попробую. Встречай героев, страна.

Ноги затекли, я с трудом выбрался из конуры гауптвахты, можно сказать на четвереньках выполз. Бр! Бетонный пол, на который я выпал, был холодным и мокрым. Чтобы не растерять тепло, в темпе оч-чень медленного вальса размял конечности и выпрямился во весь рост. Свобода, ёшкин кот!

И сразу в голове винтики со шпунтиками заработали. Быстро что-то меня выпустили, суетливо… Боюсь, неспроста. Кому-то я понадобился. Интересно, кому и зачем? Обострённое чутьё подсказывало, что ответы на эти вопросы будут дурно попахивать.

– Ты меня как – официально освобождаешь или в порыве самодеятельности?

– Полковник приказал. Будь моя воля, я бы тебя просто пристрелил или здесь гнить оставил. Меньше возни с тобой.

Если Полковник задёргался, жди беды. Ни к чему хорошему его телодвижения не приводят. Я уже испытал это на собственной шкуре, а она у меня одна-одинёшенька.

– За что ты меня так не любишь, Федя? – спросил я.

Ну, просто, чтобы спросить.

– С какой стати мне тебя любить, Лось?! Ты что, девка какая?! – удивился мой освободитель.

– Верно, не девка, – я проверил суставы на гибкость. – Но это ничего не значит. Разве не слышал, что отец Варфоломей глаголет: только любовь к ближнему делает нас настоящими людьми.

– Заткнись, Лось, не на проповеди. Мне и без попа тошно.

– Уже заткнулся. Цени мою готовность к сотрудничеству, Федя.

– Плевать мне на тебя и твою готовность, – безопасник скривился.

Я проделал пару упражнений. Вроде ничего, терпимо. Мышцы всё ещё задеревеневшие, но это не самая большая проблема в моей жизни. Самую большую зовут Полковником, и, если я жив, значит ему это нужно.

– Что скажешь, Лось: оно того стоило? – с издёвкой поинтересовался Федя.

– А ты попробуй, – посоветовал я.

– Ну да, – хмыкнул он. – Делать больше нечего. Какого ты… с Полковником заспорил?

– Надо было, – огрызнулся я. – Можно подумать ты не в курсе.

– Конечно, в курсе, – не стал отпираться Федя, – но хочу выслушать обе стороны конфликта.

– Брось. Всё равно в рапорте напишешь то, что скажет Полковник, – заметил я.

Федя промолчал.

Плохо быть безопасником. Поисковиком, впрочем, тоже. И здесь, и там дерьмо, только во втором случае оно лежит на поверхности, и его там много. В буквальном смысле.

– Ты, Лось, к себе ступай, отдохни, – посоветовал безопасник.

– Так и сделаю, – заверил я. – Всенепременно! Только ты, Федя, не расслабляйся. Бди! В редкие минуты отдыха я должен спать спокойно.

Последний вагон в составе, безнадёжно застрявшем на путях, специально отвели под общагу для холостяков. Кто хотел, ограждал личное пространство занавесочками, кому было всё равно, спокойно выставлял жизнь на показ. На станции секреты долго не живут.

Я зашёл в мой отсек, растянулся на лавке, подложив руки под голову, и задремал.

– Ба! Кого я вижу! Никак Лося раньше срока из собачатника выпустили?! – прозвучал над ухом насмешливый голос соседа по «апартаментам» – здоровенного, как буйвол, Антохи Игнатова.

От него как всегда воняло бензином. Впрочем, не удивительно. Антоха был шофёром в поисковом караване. Ему по должности полагалось пахнуть горюче-смазочными материалами и прочими отнюдь не благоухающими веществами.

Отвечать на его наивно-восторженное приветствие я не стал, лишь вяло пожал руку и снова закрыл глаза.

– Хватит дрыхнуть, Лось. Неужто на губе не выспался? – Не отставал Антоха.

– Как тебе сказать… Мне, понимаешь, там сон хороший снился, да вот беда: разбудили, не дали досмотреть. Так я весь в надеждах: вдруг продолжение увижу…

На самом деле несколько дней я видел лишь темноту, независимо от того сплю или бодрствую.

– Оставь нелепые надежды, Лосяра. Давай-ка я тебе лучше чайку плесну. Крепкий, горячий, как раз, в твоём вкусе, – продолжил терзать меня Антоха.

– Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Сколько себя помню, никогда не любил твой чифирь. Мне бы водичку сладенькую, чуть подкрашенную. Можно даже слегка теплую.

– И ты будешь пить эту гадость? – удивился здоровяк.

Он сунул два пальца в рот и изобразил, будто его тошнит:

– Бэ-э!

Я выматерился:

– Сам такой! Не навязывай свои вкусы окружающим.

– Ну вот, опять не угодил, получается! – притворно расстроился Игнатов.

– Получается, что не получается, – подтвердил я. – Мне, Антон, угодить сложно. Я редкостный привереда. Но для друга готов сделать исключение. Давай свой чай и чего-нибудь из съестного, я, хэзэ сколько времени не жравши.

Антон засиял:

– Так бы сразу и говорил, Лось. Узнаю старого друга.

– Ещё б не узнал!

Потягивая чай, я стал расспрашивать о последних новостях на Двадцатке. Если верить другу, всё вроде шло как обычно, а это в нашей не самой развесёлой жизни, скорее толстый и жирный плюс, нежели минус. И только в конце рассказа услышал главное:

– Полковник на тебя разозлился, хотел из каравана выгнать, перевести в охрану или вообще на ферму, крыс разводить, но…

– Что «но», Антон? Дурака не нашлось на моё место?

Сосед развёл руками:

– Ясен пень не нашлось. Кому охота постоянно ходить между жизнью и смертью? Под землёй хоть и паршиво, но безопасней, а там… – Антон не стал договаривать.

Теперь понятно, почему меня досрочно на свободу выпустили. Некому подменить. Наверное, в этом вся прелесть моего рода занятий. Если другого не то что за серьёзное нарушение, а за простое вяканье, выраженное в обсуждении приказа, могут грохнуть без особых раздумий, то поисковика, конечно, накажут, но не столь сурово. Дефицитная у нас профессия.

– Когда выходим? – спросил я.

– Часа через три инструктаж.

– Понятно.

Я зевнул. Значит, скоро на поверхность.

– Ты подремли чуток, – глядя на мою сонную физиономию, сочувственно предложил Антон. – Не беспокойся, я твоё снаряжение подготовил. Всё в полном абажуре.

– Ага, сначала разбудил, теперь предлагаешь подрыхнуть. Да здравствует здоровая логика! Нет уж, я тогда лучше книженцию почитаю, раз делать больше нечего.

– Нормальный человек всё равно нашёл бы чем заняться, а ты сразу за книжку, – недовольно пробурчал сосед. – Порти глаза, раз такой грамотный.

– Спасибо за разрешение!

Я стал листать принесённую с прошлого выхода на поверхность книжку. Сам сдал в библиотеку, сам оказался единственным читателем. Народ у нас занятой, люди во время короткого отдыха предаются иным развлечениям и не все из них одинаково полезны как йогурты (Кстати, что это такое? Слово помню, а что под ним понимается ни в зуб ногой).

Кто-то отключает сознание при помощи разнообразной гадости, притащенной поисковиками в обход всех инструкций, кто-то клеит подружку из девок подоступней, а кто-то разбирает и собирает автомат с закрытыми глазами как Игнатов, у которого всё равно других радостей в жизни нет.

– Слушай, приятель, перестань издеваться над железками, – вяло попросил я, когда очередные «шлёп-шлёп» и «бац-бац-шёлк» меня доконали.

Сосед отложил собранный «калаш» в сторону, снял повязку и пробасил:

– Отвянь, Лось! Чего пристал к хорошему человеку?

– Не было бы причины, не стал бы приставать. Автомат твой жалко. Сделал из боевого оружия набор «Юный техник», прости Господи!

– Автомат надо холить и лелеять, тогда он не подведёт, – заключил Игнатов.

– Тебя подведёшь! Мозгами пораскинь, дружище: зачем тебе автомат? Ты кого угодно голыми руками уделаешь!

Польщённый Игнатов улыбнулся, но просьбе не внял и продолжил терзать многострадальный «калаш». Ну вот, никакого авторитета у товарищей. Сплошной игнор.

Я вернулся к прерванному занятию. Книга, вопреки многообещающей обложке, была скучной. Главный герой от страницы к странице прокачивал себя и, когда стал таким же мегакрутым как старшина нашего каравана Димка Петренко, с чего-то вдруг решил, что напрасно потратил лучшие годы и, что надо жить в гармонии и согласии с окружающей средой. С такой философией на поверхности и пяти минут не протянешь, не то что максимальные четыре часа без всяких там хвостиков.

Занавески раздвинулись. Появился улыбчивый, мелкий, похожий на хорька Толик. Ещё один поисковик из нашего каравана, чтоб ему на том свете ни дна ни покрышки!

– Лось, Антоха, чего застряли? Топайте на инструктаж. Там Козлов уже весь на дерьмо изошёл.

– Передай товарищу господину Козлову, что мы скоро будем, – сказал я, закрывая книгу.

Вот уж сподобило такую муть прихватить. Польстился на завлекательную обложку. Жизнью рисковал за ради такой чуши. Эх, попадись мне сейчас этот автор (если он выжил, конечно)! Я бы показал ему, где раки на пару с кузькиной мамой зимуют.

– Щаз! – осклабился Толик. – Хочешь, чтобы мне Димка все зубы пересчитал? Валите на инструктаж, парни, да поживее.

– Ну вот, как всегда: придёт Толик и всё испортит, – отложил автомат в сторону Антоха. – Ты у нас прям как герой.

– Какой герой? – не сообразил «хорёк».

– Обычный, из анекдота, – пояснил сосед. – Слышал о поручике Ржевском?

– Не-а, – замотал головой Толик.

– Я потом о нём расскажу, – пообещал Антон. – Тебе понравится.

Нас было шестеро: обычный состав каравана. Оптимальный, проверенный многолетней практикой. Поисковики подобрались тёртые, не раз и не два бывавшие на поверхности, а это, дорогого стоит. За каждого я готов отдать правую руку… ну, разве что за Толика половину мизинца и то при хорошем расположении духа. Почему? И так ясно.

Не понятно, о чём думал Создатель, наделяя Толика на редкость говнистым характером и длиннющим языком без костей. Наверное, хотел, чтобы мы чаще молились и испили горькую чашу до дна. Путь в рай лёгким не бывает. Толик, очевидно, догадывался о столь высоком и важном предназначении и старался за троих. Вот и недавно не смог удержаться, сострил и, как всегда, пошло. На то он и Толик, такова его природа и тут ничего не исправишь.

Старшина каравана Димка Петренко, по прозвищу Ботвинник (ну любит он шахматы) скучным тоном рассказывал прописные истины, а мы стояли вокруг со скучным видом и зевали. И не Димкина это вина, что мы едва не вывихнули челюсти. Уж кто-кто, а Ботвинник, разбуди его ночью, прямым текстом отчеканит, что мы, бывавшие на поверхности каждые две недели, давным-давно вызубрили все инструкции и понимаем, когда можно просто испортить воздух, а когда наложить полные штаны.

Что поделать, порядки у нас на станции почти военные. Полковник, хоть и в армии никогда не служил, любил дисциплину со страстью истинно штатского человека, то есть следовал исключительно букве устава. Если перед выходом положен получасовой инструктаж, значит, команда получит его в полном объёме. А чтобы мы не филонили, приходил лично или присылал заместителя – Козлова. Кстати, впервые наблюдаю столь потрясающее совпадение характера человека и его фамилии. Пожалуй, правы те, кто считает, что последняя откладывает отпечаток на психотипе. Впрочем, у меня фамилия из той же звериной оперы. Лосев я.

Вокруг каравана, готовящегося к выходу на поверхность, всегда собирается малышня. Детишки крутятся, понимая, что могут рассчитывать на добытую там, наверху, плитку шоколада или горсть засахаренных карамелек. Под землёй, на «вкусняшки» надеяться нечего. Самая калорийная еда идёт тем, на ком собственно Двадцатка и держится: администрации, бойцам охранения, поисковикам.

Станция давно на самообеспечении. Весь найденный на поверхности улов полагается сдавать на склад, оставить чего-то себе мы не вправе. Всё в общий котёл, а там Полковник распределит кому, что и сколько. Разумеется, есть ещё и налоги. Двадцатке приходится платить дань как и всем остальным «цивилизованным» станциям.

На Двадцатке талонная система, привет из советского прошлого. Аккуратно нарезанные разлинованные кусочки бумаги: белые в клеточку – на продовольствие, в полоску – на витамины, без них в подземелье не протянуть. И зелёные, тетрадочные, на которых можно прочесть отрывки из таблицы умножения, правила грамматики – самые заветные для некоторых не пользующихся спросом у прекрасного пола бабников вроде Толика.

А вокруг нас вертятся дети. И разве мы, караванщики, не люди? Разве, глядя на чумазые личики тех, кто никогда не видел солнце, родился в вонючем и мокром туннеле, и, наверное, проведёт в нём всю оставшуюся жизнь, не дрогнет рука и не захочется припрятать шоколадную плитку в потайном кармане, чтобы потом втихаря вручить очередному любимцу и, с грустной улыбкой смотреть, как он запускает острые зубки в растаявшее лакомство.

Этот пацанёнок был совсем мелким, видать недавно оторванным от материнской титьки, иначе бы он, услышав протокольную фразу Ботвинника: «Ставим часы на обратный отсчёт, расчётное время двести сорок минут», не спросил:

– Дяденька, а что с вами будет, если не успеете? Вторая голова вырастет?

Толик глупо заржал:

– Во даёт! Вторая голова! Лучше б второй член вырос. Я бы точно не отказался!

– Зачем он тебе? – буркнул я. – Сначала научись одним пользоваться.

Толик на подначку не обиделся (он вообще редко обижается), лишь ухмыльнулся, обнажив спрятанные за мясистыми губами гнилые зубы. При тусклом свете ламп аварийного освещения о дефектах его внешности можно было только догадываться, но я видел неказистую физиономию поисковика наверху, когда гигантская, поросшая шерстью тварь, сорвала с Толика респиратор и едва не вцепилась в горло. Солнце тогда светило ярко, так ярко, что слепило даже в очках с тёмными светофильтрами. Каждый из нас в тот день нахватался «зайчиков» на неделю, вот почему мы прозевали внезапную атаку затаившейся гадины, которая определённо знала, откуда выходят на поверхность люди, и «пасла» в надёжном укрытии добычу.

Она выскочила из-за угла и без труда распластала Толика на растрескавшемся асфальте. Я и глазом моргнуть не успел. Секунду назад впереди маячила спина напарника, отчётливо видимая с любого расстояния – пятнистая зелёная куртка с капюшоном, подобранная во время удачного набега на магазинчик «Охота и рыболовство», могла служить маяком посреди серо-коричневых каменных джунглей. До входа в подземку оставалось всего ничего, фактически мы были почти дома, я расслабился и, как выяснилось напрасно: мерно шагавшего поисковика будто снесло порывом шквального ветра.

Толик оказался погребённым под огромным, урчащим от ненависти и голода мохнатым комком, который норовил вцепиться в горло. Зверь шипел, издавал странные душераздирающие звуки. Я едва не нажал на спусковой крючок, но в последний момент сообразил, что могу подстрелить напарника. Меня сразу прошиб холодный пот. Вот так, за здорово живёшь, едва не грохнул Толю.

Поисковик отчаянно сражался за жизнь, переплетённые тела человека и монстра катались из стороны в сторону. Шла жестокая схватка. Не знаю, каким чудом, мне удалось отпихнуть тяжеленную тушу твари и влепить ей короткую очередь прямо между глаз, без риска зацепить жертву. Создания, встречающиеся на поверхности, бывают живучи, но эту скотину я отправил в её персональное загробное пекло и удостоился от Толика обычного кивка в благодарность.

Мы привыкли рисковать, привыкли спасать и спасаться. Если хочешь умереть от старости, ты должен быстро бегать и хорошо стрелять, впрочем, при столкновении с гарпией бег не поможет. Крылатый монстр догонит любого спринтера, тогда вся надежда на меткость и на то, что не изведёшь автоматные рожки прежде чем сдохнет последняя из гарпий.

Мы приблизились к гермоворотам. Позади всех топал Игнатов. В руках у него была канистра с бензином. Во время последней поездки мы сожгли почти всю горючку, пришло время заправлять транспорт заново. Я остановился, подождал соседа:

– Слушай, Антоха, скажи: почему мы не называем себя сталкерами? Вроде классное слово, красивое и непонятное.

– А на каком оно языке? – поинтересовался Игнатов.

– На английском, кажется.

– То есть на языке тех, кто обеспечил нам столь роскошное существование, – обведя взглядом мрачную нору подземелья, резюмировал друг. – Поэтому и не говорим. Язык врага тоже враг.

– Ну знаешь… Какие теперь враги? И раз уж ты поднял эту тему: может первыми наши начали, а те защищались?

– Наши… – Антон усмехнулся. – Вряд ли. Наши только тырить горазды… были.

Последнее слово он произнёс с особым удовольствием.

– Не думаю, что «были». Для правительства наверняка какие-нибудь спецбункеры придуманы, со жратвой под завязку и с длинноногими официантками.

– Сдаётся мне, как раз по этим спецбункерам и лупили в первую очередь. Вряд ли кто выжил.

– Слушай, если мы с тобой – нормальные люди – выжили, то эти суки и подавно. Закон такой: дерьмо не тонет и не гибнет. Ты вон на Козлова взгляни. Как думаешь, кто из нас первым загнётся? Зуб даю: мы с тобой, а Козлов нас переживёт вместе взятых, ибо дерьма в нём больше, чем он весит.

Караван всегда провожал кто-то из начальства, Козлову пришлось шагать за нами до гермоворот. Вид при этом у него был испуганно-брезгливый. Он жутко боялся словить какую-нибудь заразу с поверхности, на нас смотрел как на смертников.

А что, пожалуй, он прав: все мы смертные, но поисковики смертны вдвойне. В нашем распоряжении всего четыре часа пребывания на поверхности, двести сорок минут, и шут его знает, сколько это в секундах. Проще мозги сломать, чем подсчитать. Стоит ненадолго застрять и… нет, не буди Лихо.

Я суеверно сплюнул три раза через левое плечо. Жаль из деревянных предметов в зоне досягаемости только голова Толика, но она ему может наверху пригодиться.

Надо уложиться в срок, который начнут отсчитывать тёмные пластмассовые часы с большим циферблатом. Скоро Ботвинник даст команду, время на них побежит в обратную сторону.

Часы эти – наша гордость и спасение. Склад с китайским ширпотребом поисковики обнаружили лет пять назад. Он был практически не тронут. В куче абсолютно бесполезных здесь, в подземелье, вещей нашлась большая партия электронных часов и, о чудо! элементов питания к ним.

– Здорово, мужики! – Охранник возле гермоворот перекинул «калаш» за спину, нажал на рычаг.

Створки, которые как говорят, способны выдержать взрыв чуть ли не атомной бомбы, раздвинулись. Понятия не имею, что произошло в других городах, но по нам шарахнули отнюдь не ядрёной бомбой.

Военные твердят о химическом и биологическом оружии, целью которого было уничтожение живой силы и полное сохранение материальных средств. Те, кто нас бомбили, были практичными людьми, вот только им уже никогда не воспользоваться плодами своих трудов. Что-то пошло не так. Немногие выжившие перекочевали в катакомбы метро, оставив всё имущество на заражённой поверхности, находиться на которой можно не больше четырёх часов. Затем, поисковиков ждут двухнедельные «каникулы». За это время самые страшные токсины, переизбыток которых взывает либо долгую и мучительную смерть, либо почти мгновенную мутацию, выводятся из организма.

– Мужики, – тихо, чтобы не слышал Козлов, попросил охранник, – если курево попадётся, прихватите мне пачку. В долгу не останусь. Мяса вам притащу. У меня на ферме жена работает, она сверх пайки подкинет. Ну, что скажете?

Игоряха Белых, единственный семейный из всех нас, сдержано кивнул. У него две обузы: больная жена и маленькая дочка. Стандартной продуктовой пайки, которая выделяется поисковикам, для одного здорового мужчины в самый раз, а для семьи из трёх человек ничтожно мало. Довольствие для женщин и детей скудное, на грани выживания. Так что я не сомневался, ради лишнего куска мяса, Игорь притаранит с поверхности даже рояль.

– Будет возможность, достану. Только стопроцентной гарантии дать не могу.

– Спасибо!

– Пока не за что, – ответил Игорь.

У него осунувшееся лицо, впалые щёки и стеклянные глаза. Такие бывают у наркоманов, но Игорь ничего такого не употребляет, иначе его в два счёта выставили бы из поисковой партии. Нет, тут что-то другое. Он искренне переживает за больную жену, а дела у неё идут всё хуже и хуже. Так, во всяком случае, говорил Док, а он врёт только в исключительных случаях.

В былые времена Двадцатка снаряжала по три-четыре каравана одновременно, но это было так давно, что кажется неправдой. С той поры утекло много воды и угробилось море народа.

Мы перешагнули символический порог, разделявший Двадцатку и внешний мир. Ещё минута, и я увижу поверхность. Снова.

Не верится, что я когда-то жил там, с родителями, с братом и сестрой. Иногда они приходят ко мне во снах.

– Приготовились! – коротко бросил Ботвинник.

Мы послушно надели респираторы (тщетная надежда остановить хотя бы часть невидимой дряни), надвинули на глаза пластмассовые очки, они у всех разные, очень яркие и непривычно красивые. Похожие я видел в съежившемся от сырости журнале, на развороте которого изображался лыжник. Он нёсся с бешеной скоростью по горному склону, вызывая у меня жгучую зависть. Вот только я никогда не увижу заснеженных гор и не смогу с них прокатиться. Да чего уж там, существует масса вещей, которых никто никогда не увидит.

Здесь было свежо, очки сразу запотели. Я любовно протёр их чистой тряпочкой. Без очков как без рук. Приходится носить, чтобы не ослепнуть. Мы привыкли к полумраку, солнечный свет губителен глазам подземных жителей. Лет десять назад поисковики попробовали выходить по ночам. Не знаю, кому из начальства пришёл в голову столь смелый эксперимент, но из того похода вернулось меньше половины, а у тех, кто выжил, волосы посеребрила седина. Ночной город оказался намного опасней дневного. В нём правят бал такие создания, о которых не хочется думать.

Мы не успели отойти от гермоворот. Помешал молодой парнишка, из тех, о ком принято говорить «молоко на губах не обсохло». У него на руке была красная повязка. Вестовой из штаба от Полковника.

– Хорошо, что я вас догнал, – обрадовано сказал парнишка. – Только что с Центральной пришла телефонограмма. Генерал приказал изменить маршрут вашей партии. С Полковником согласовано.

У каждой станции, которая подчиняется Центральной, есть карты с нанесёнными маршрутами. Специально придумано, чтобы караваны не пересекались и не ловили рыбку в чужих угодьях. У тех, кто занимается браконьерством, могут возникнуть серьёзные неприятности, особенно, если налетишь на поисковую группу, промышляющую в своём районе. Случались и перестрелки. В прошлом году ребята с Четырнадцатой вздумали пошалить в нашем квадрате. Я шлёпнул двоих и до сих пор не сожалею.

– Что за маршрут? – спокойно спросил Ботвинник, сняв мешавший говорить респиратор.

– Да необычный какой-то, – смущаясь, ответил вестовой. – Можно взять у вас карту? Я покажу.

– Показывай.

Димка вытащил из планшетки карту с карандашными разметками, протянул парнишке. Вестовой ткнул указательным пальцем:

– Вот, приказано съездить сюда.

Ботвинник присвистнул:

– Далеко… А какого… надо переться именно туда? – не выдержав, ругнулся он.

От его грозного крика вестовой будто сделался меньше ростом, он втянул голову в плечи, с опаской посмотрел на автомат Димки и почти шёпотом с затаённой обидой сказал:

– А я тут причём?! Мне велено передать, я и передал. Чего кричать-то?!

– Дайте взглянуть, – протянул руку Козлов, который дотоле вёл себя так, будто его ничего не касалось.

Он быстро пробежался по карте глазами и с безмятежной улыбкой вернул её Ботвиннику.

– Ничего страшного в новом маршруте не вижу, уважаемый. У вас есть транспорт, горючка, боеприпасы. Слетаете мигом туда и обратно. Что вас так смущает, Петренко?

– Многое что, товарищ Козлов. Во-первых, конечная точка маршрута пролегает там, куда никто из нас ещё не совался. Кто или что там нас ждёт, одному Богу известно! Во-вторых, дорога займёт много времени, а у нас время самый ценный и, главное, лимитированный ресурс. Боюсь, угробят нас по пути.

– Что вы предлагаете, Петренко? Открыто не подчиниться Центральной, устроить мятеж? Я правильно вас понимаю? – приняв воинственную позу, поинтересовался Козлов.

Он даже на цыпочки привстал, чтобы хоть чуточку сравняться в росте с Ботвинником.

Димка промолчал, и молчание его было красноречивей слов. Ссориться с Центральной нам не с руки. Оттуда идёт энергия, питающая свет на станции и в туннелях, электричество, от которого работают воздушные и водяные фильтры. В конце концов, тот же телефон, прямая связь с остальным подземным миром. Станции, которые спорят с Центральной, превращаются в изгоев и существуют недолго. Разве что Тридцать Пятая, но это особый случай. Генерал, которому подчиняются все администрации, самый большой «пахан» подземного мира.

Я никогда его не видел и к этому не стремлюсь.

– Я всего лишь хочу услышать объяснения, почему мы должны изменить маршрут? – глухим голосом спросил Ботвинник.

– А чего тут неясного? Всю близлежащую округу мы уже исползали, обшарили большинство магазинов, аптек, утащили почти всё полезное. Ну, то, до чего смогли добраться. С каждым разом уловы караванов всё беднее и беднее. Глядишь, пройдёт немного времени, и вы вообще начнёте возвращаться пустыми. Вот, чтобы избежать грядущего порожняка Генералу и вздумалось отправить вас на новое пастбище. Так сказать пощипать травку в местах, куда ещё никто не ступал.

– Ни я, ни мои люди не являются овцами. Щипать травку мы не намерены, – вспылил Ботвинник.

– Это я фигурально выражаясь, – спохватился Козлов.

Он вдруг напрягся, лицо его стало жестоким:

– В любом случае, вы обязаны подчиниться приказу. Ступайте к машине или придётся доложить о вас куда следует. Со всеми вытекающими последствиями.

Димка усмехнулся. На каждой станции есть свои безопасники, Двадцатка не исключение. Вот только наш безопасник – Федя – его лучший кореш. Хотя, на Димкином месте я бы не рыпался. Если перед станцией встанет угроза отключения от электричества, не спасёт и друг. Законы под землёй простые. Подставил станцию, получи пулю. Может даже от старинного приятеля.

Ботвинник, который понимал это не хуже меня, раздосадовано сплюнул, да так метко, что попал на высокий армейский ботинок Козлова, но зам сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся.

– Ладно, – устало сказал Димка. – Идём наверх ребята. Будь, что будет и пропади оно пропадом.

– Аминь! – дурачась, добавил Толик.

Мы потянулись вереницей. Сначала по застывшим ступенькам эскалатора, потом по бетонным ступенькам перехода. Наши следы чётко отпечатывались в толстом слое пыли. Они вели наверх, туда, где лежит то, что некогда было огромным пятимиллионным городом с красивыми дворцами, закованной в гранит набережной, шпилем Адмиралтейства и разводными мостами. У него красивое название, у этого города, вот только мало кто произносит его вслух. Мы выходим не в город, мы выходим на поверхность.

Я хоть что-то помню или стараюсь вспоминать, остальные наоборот, пытаются забыть прежнюю жизнь. Они винят прошлое в наших бедах, ненавидят его. Поэтому даже старое название станции стёрто из памяти, для всех она давно уже стала просто Двадцаткой.

– Саня, пошёл! – командует Ботвинник.

Раз мы при исполнении, для него я не поисковик по прозвищу Лось, а Саня. В устах Ботвинника моё имя звучит почти как офицерское звание. Мелочь, а приятно.

Я вылетаю как пробка из бутылки, за мной, страхуя, выбегает Игорь. Когда спину прикрывает Гоша, можно не бояться, он надёжный как кремень, но и бдительности терять не стоит. Проголубоглазишь опасность и всё, амба! И никто не узнает, где могилка твоя.

Не узнает, потому что её собственно и не будет. Твари, бродящие на поверхности, с одинаковым удовольствием жрут живое и мёртвое человеческое тело. Лопают они и друг друга. Сам видел, как две гарпии, заклевав третью, преспокойно поедали её, пока остальные атаковали наш маленький отряд.

Я огляделся. Так, что это тут у нас? Вроде всё нормально, глазу не за что зацепиться. Впереди и позади никого, а шуршащие звуки издаёт ветер, который гоняет мусор по пустым улицам. Летят полиэтиленовые пакеты (они, наверное, и нас переживут), жёлтые обрывки газет, пыль поднимается клубком.

Господи, как тут страшно! Мне ни капельки не стыдно признаться: я боюсь больших открытых пространств, здесь ты как на ладони, виден со всех сторон. Хочется прижаться к стене и, пятясь как рак, забраться обратно под спасительную защиту гермоворот. Такая вот клаустрофобия наоборот, когда нет ничего милее нависших сводов и желтого света аварийки.

Оп-паньки! Что это вон там, за полуразрушенным киоском?.