Текст книги "Второй арап Петра Великого"

Автор книги: Дмитрий Чегодаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Для перащан, в течение многих лет считавших турок своими злейшими врагами, их появление в городе было расценено как предательство. О чём открыто заявил, в своей проповеди, архиепископ Змаевич. Для Вицко это было уже действительно опасно, но вот беда, в отношении личного посланника Римского Папы, венецианские покровители, за которыми Буёвич всегда чувствовал себя как за каменной стеной, – были бессильны. И тогда он решился на убийство. Под покровом ночи убийцы прокрались к дому, в котором ночевал архиепископ, и расстреляли его из пистолетов. К счастью, архиепископ чудом остался жив, но город взорвался. На следующий день перащане собрались перед городским собором, требуя от Буёвича ответа. Тот явился в сопровождении вооруженной до зубов охраны и начал издеваться над горожанами. Те, несмотря на то, что были вооружены одними лишь кинжалами, бросились на Буёвича, и зарезали его. Как свинью. Это меткое выражение принадлежит, уже известному нам капитану Марко Мартиновичу, благодаря запискам которого, мы и знаем эту историю.

Убитые были с обеих сторон, а выяснить, кто именно вонзил кинжал в Буёвича – не представлялось никакой возможности. Поэтому, дело выглядело и квалифицировалось, как бунт, мятеж и убийство должностного лица, при исполнении служебных обязанностей. Следствие было скорым, а решение – крайне суровым: семь человек было приговорено к повешению, ещё двадцать – к пожизненному заключению, а дома всех принимавших участие в «бунте» – к сносу. А так как в то время на площади находились, по сути, все городские жители, то и сносу должны были быть подвергнуты все дома, то есть, весь город. И тогда аудитор города Пераста – младший брат архиепископа Змаевича – Матия Змаевич принял вину на себя. Он пришёл к отцам города и заявил, что это именно он убил Буёвича. На вопрос – почему, он ответил, что убил вора. Впрочем, с ним никто и не спорил, разумеется – Буёвич был вор, а убийство из личной неприязни, сразу снимало обвинение в бунте и все его последствия. Город теперь мог выдохнуть – снести его больше никто не мог. Но перед отцами города стоял весьма деликатный вопрос: что делать с «убийцей». С одной стороны, все понимали, что он спас город и многих людей от верной гибели. С другой – что за это, по венецианским законам, ему самому грозит смерть.

К счастью, кто-то вспомнил, что в тот день дул Юго – сильный южный ветер, зарождающийся где-то в пустынях Северной Африки, несущий дождь и мелкий красный песок. В Италии его ещё называют Сирокко, а на востоке – Хамсин. Ветер, действительно, очень коварный, а на море, так просто смертельно опасный. Для всех. Только не для несчастного Матия. Ему-то он как раз спас жизнь. Согласно старым бокельским судебным уложениям считалось, что этот ветер вызывает у людей временное умопомрачение, иначе – «полоумие», и соответственно, за преступления, совершенные в то время когда он дует, назначалось половинное наказание. Правда, ещё стоял вопрос что такое – половина от смерти? Но отцы города быстро нашли ответ и на это.

Матия Змаевич казнен не был. Он был изгнан из родного города с запретом, под страхом смертной казни, появляться во владениях Венецианской республики. И он пустился в путь, покинув, как оказалось навсегда, всё своё: дом, наследство и отечество, своё море со своими кораблями, свой город и всю свою прежнюю жизнь, а также свою жену и трёх своих маленьких дочерей.

Так как дело больше не шло о бунте, венецианским властям пришлось согласиться с решением Городского совета, но за это они потребовали от города увековечить память Буёвича. Горожане это условие выполнили, но тоже, как будто на половину. Они установили на месте его гибели памятную плиту но, как бы памятуя, что о мёртвых говорят либо хорошее – либо ничего, не написали на ней ничего – ни единого слова.

История тоже предпочла избавиться от убитого капитана, как от испорченного товара – вычистив его имя со своих страниц, в отличие от его противников Змаевичей, прочно вошедших в историю, – мало какая семья на свете удостоилась чести быть представленной в энциклопедии сразу четырьмя своими представителями. А о кавалере же Вицко Буёвиче напоминают лишь: пустая каменная плита на стене дома, возле которого он испустил дух, здание городского музея, с балкона которого, он когда-то сбросил архитектора, да хранящийся в нём портрет, с прекрасно прописанными латами, мехами, бархатом и шёлком, но с совершенно неразличимым от времени лицом.

Картинка: Сквозь резную барочную раму венецианского зеркала мы видим отражение серебристо-серой мостовой, на которой, среди фиолетовых теней, лежит кавалер Вицко Буёвич. Над ним склонились, словно сошедшие с картины Рембрандта «Урок анатомии доктора Тульпа», горожане Пера ста. С неистребимым интересом к устройству человеческого тела, они разглядывают внутренности свежезарезанного капитана. Тяжелыми волнами струится чёрный бархат, тускло мерцают кинжалы, в перерезанном горле клокочет неестественно-алая, местами чёрная, кровь. Всё нестерпимо-красиво, почти до омерзения. Съёмка в стиле позднего Гринуэя.

Сцена четвёртая
Shoddy fram

Но, наша история, стремится всё дальше, навсегда оставляя за спиной маленький Пераст, а перед нами, как и перед нашем героем, открывается огромный мир, с его событиями и страстями, на фоне которых, трагедия, приключившаяся с ним на берегах Боко-Которского залива, кажется лишь прелюдией к его настоящей, подлинной жизни.

На этом месте мы сделаем «стоп-кадр» – для того чтобы немного поговорить о великом искусстве писать сценарии.

Буду откровенен: знаю я очень мало, а понимаю ещё меньше, поэтому, вряд ли могу считаться экспертом, в какой-либо области знаний, тем более в таком сложном и таинственном предмете как сочинение сценариев. Поэтому, я в своих суждениях могу полагаться только на мнение людей сведущих, настоящих профессионалов своего дела. Так вот, по мнению этих людей – хорошим тоном великого сценарного искусства считается специально вставить в сценарий парочку заведомо «непроходных» сцен, как правило, не имеющих прямого отношения к основному сюжету. Делается это исключительно для того, чтобы босс киностудии мог эту парочку сцен спокойно вычеркнуть, реализовав тем самым свою жажду к сокращениям и экономии, не нанеся, при этом, большого вреда сценарию фильма. Такие сцены имеют даже специальное название – «Shoddy fram», что переводится с английского толп как «Дрянной кадр», толп как «Фальшивая сцена».

Ну, раз так полагается, что же я могу поделать, кроме того, как вставить в наш сценарий Shoddy fram – на ваше усмотрение, разумеется.

Итак: у Вицко и Джеллы Буёвич был сын Стефан. Не могу сказать, что у него было счастливое детство. Когда Стефану было пятнадцать лет, на его глазах убили отца. Его мать в Перасте ненавидели и презирали. А пострадавших от козней его родителей был, почитай, весь город. Всё это могло быть благодатным полем для того, чтобы из него вырос закомплексованный злодей, вроде Мордаунта из книги Александра Дюма «Двадцать лет спустя», ненавидящего весь мир, включая себя самого. Но – Бог милостив – вышло всё совсем наоборот В отличие от своих родителей, Стефан Буёвич был человек совершенно иного порядка. От отца он унаследовал только храбрость, а всем другим – мужеством, честностью и справедливостью, больше походил на своего приёмного дядю – Матиа Змаевича. Когда ему исполнилось двадцать пять лет, он отправился в Россию, и принёс Змаевичу свои извинения. Поступок не только мудрый и справедливый, но и опасный, учитывая то, что в глазах Венецианской республики, Матиа всё ещё был государственным преступником. Своей добротой и справедливостью Стефан быстро завоевал симпатии перащан, и к тому времени, о котором пойдёт наш рассказ, был одним из самых уважаемых граждан города. О том, как он стал главным героем одного очень важного для Пераста события, вошедшего в его историю под название «Дело Грило», и будет мой рассказ.

Случились это событие в 1747 году, то есть через тридцать семь лет, после изгнания Змаевича из родного города, и к основному сюжету нашего фильма, конечно, никакого отношения не имеет. Но так как автор, наподобие античных трагиков, терпеть не может оставлять незавершёнными сюжетные линии, прошу вас – досмотрите эту сцену до конца. Тем более, что это всего лишь Shoddy fram, и вы всегда успеете просто вымарать её из сценария, тем самым почувствовав себя ещё раз боссом кинокомпании.

Среди прославленных и отчаянных перастских капитанов, первой половины XVIII столетия, самым славным и самым отчаянным слыл капитан Кристо Цветкович прозванный «Грило» – сверчок. Как и все дети капитанских семей, выходить в море он начал очень рано – юнгой на кораблях своего отца. Потом Грило нанялся моряком на военный венецианский корабль. Там он, благодаря своей храбрости и одаренности, быстро продвинулся по службе, получив чин лейтенанта. Вполне возможно, что со временем он стал бы и адмиралом, но авантюрный характер, любовь к приключениям, а также жажда славы и богатств, заставили его избрать иной путь. Снарядив хорошо вооруженный и быстроходный корабль, Грило приобрёл патент капера, дающий частному лицу, с разрешения властей воюющего государства, право нападать на военные и торговые корабли неприятеля.

Конечно, каперы или корсары, как их ещё называют, по своей сути пираты, но как бы, официальные. Грабили они не под какой-то там чёрной тряпкой, с черепом и костями, а под военным флагом своей страны. Нападали – не на кого попало, а только на корабли противной державы. А главное, сдавали захваченный груз в государственную казну, получая за это премию, колебавшуюся от десяти до сорока процентов. Тем они собственно и отличались от морских разбойников. Бизнес был, безусловно, очень рискованный, но и весьма доходный. Настолько, что в 1858 году на специальной международной конференции в Париже, великие державы: Англия, Франция, Австрия, Пруссия и Россия решили запретить каперство и провозгласить государственную монополию на морской грабёж, назвав его: «Захватом неприятельских торговых судов и предотвращением военной контрабанды нейтральных стран». Так на море началась эпоха рейдерства, но это уже совсем другая история.

Очень скоро Грило стал одним из самых известных каперов Средиземноморья. Со своей базы на Мальте он держал в трепете всех врагов Венеции, неожиданно появляясь то у берегов Северной Африки, то на Адриатике, то в Мраморном море, не боясь нападать на вражеские корабли даже в Босфорском проливе. Толи неизменная удача, толп морское мастерство хранили его. Со временем он скопил весьма крупное состояние и решил удалиться от дел на покой, в свой родной Пераст. И вот, в декабре 1746 года Грило в сопровождении своей жены, её сестры и их служанок пустился в путь на французском корабле. Судя по всему, чувствовал он себя в полной безопасности. Франция была страной нейтральной, да и войны с Турцией в этот момент не было. Но достигнув албанского порта Драч, куда корабль зашёл набрать воды, он был неожиданно блокирован турецкими военными кораблями. Несмотря на все протесты и ссылки на нормы международного права, Грило был схвачен, и тут же повешен на рее, а женщины – захвачены в плен, проданы скадарскому паше, и доставлены в его гарем.

Всё это произошло столь же неожиданно, сколь и молниеносно.

Весть об этом событии очень скоро достигла Пераста. Убийство представителя одной из старейших перастских семей и продажа в рабство его вдовы и свояченицы всколыхнуло город. Ещё больше масла в огонь подлила крайне позорная, и унизительная форма казни – на реях вешали только трусов и предателей. Горожане настаивали на немедленной мести, но ещё больше их волновала судьба несчастных пленниц. И тогда был составлен план, казалось бы, совершенно безнадёжного дела – выкрасть женщин из гарема скадарского паши. Во главе экспедиции встал кавалер и князь Стефан Буёвич. В детстве он бывал во дворце и знал его расположение, свободно владел турецким языком, одним словом, был идеальным руководителем всей операции. Экспедиция была делом чести целого города, и для осуществления плана, как и полагается, было отобрано двенадцать человек, по одному представителю от знатнейших перастских родов. Даже и сейчас подобная операция кажется очень сложной, а в то время – и подавно. Было необходимо скрытно добраться до Ульцина, подняться на лодках по реке Адабаяна в Скадарское озеро, пересечь его, проникнуть за крепостные стены, пробраться во дворец, точнее, в самую его охраняемую часть – гарем, вывести оттуда женщин и проделать весь этот путь обратно… С неминуемой погоней на хвосте и в сопровождение четырех измученных женщин. К сожалению, мы не знаем, как Буёвичу всё это удалось, но факт остаётся фактом – операция прошла идеально и без потерь. Наверное, из этого сюжета можно сделать классный боевик, достойный лучших творческих сил Голливуда. Но, как оказалось, похищение несчастных пленниц было только первой и самой лёгкой частью истории.

Возвращение женщин в Пераст было встречено триумфально. По словам современника, этот день был «великим днём» и «святым чудом» – знаком небесного покровительства Божий матери.

Казалось бы, всё было закончено. Но нет. На сцену во всей своей красе выступила «Сирениссима» – сиятельная Венецианская республика. Турки, у которых из-под носа увели добычу, заявили категорический протест Они потребовали от Венеции возмещения убытков и незамедлительного возвращения пленниц. В поведении турок нет ничего удивительного, но вот, поведение Венеции вызывает полное изумление: она тут же на всё согласилась. Об убийстве её гражданина и офицера, а также о продаже в рабство четырёх христианок – ни слова! Подобная позиция даёт повод предположить, что и сам захват Грило не был случайностью. Кто-то очень хорошо знал, на каком корабле он плывёт, и в каком порту этот корабль сделает остановку. Похоже, что выдача на позорную смерть капитана Кристо Цветковича и унижение его семьи была платой за какую-то выгодную для Венеции сделку. Что же, подобные вещи не были редкостью в Республике Святого Марка. Но не в Боке. Решение о возвращение женщин обратно в скадарский гарем было настолько вопиющим, что никто из бокельских властей и не подумал его выполнять. Тогда в город Котор был направлен генеральный прокурор Джакомо Больди. На его требование выдать женщин, старейшины Пераста ответили, что принципом их работы является «вершить милосердные и благие дела, особенно в то время, когда унижается сама правда». Замечательные слова! И как бы хотелось, что бы им следовали все правители на свете. Но, на венецианские власти эти слова похоже не подействовали и те ответили немедленным запретом Перасту торговать и плавать на кораблях. В подтверждение серьёзности этих намерений, вход в Боко-Которский залив был тут же блокирован венецианским флотом. Это был конец для города. Никакие объяснения, никакие призывы к милосердию, даже тот факт, что одна из женщин находилась на последнем месяце беременности, влияния не возымели: Джакомо Больди был непреклонен. Наконец, не видя другого выхода из положения, городские власти приняли решение, и объявили прокурору, что в три часа пополудни, седьмого августа 1747 года, женщины будут арестованы и направлены в Котор, где их передадут в руки венецианских властей. Но, когда вице-капитан Пераста пришёл производить арест – никаких женщин он найти не смог Были проверены все дома в городе – ничего. Были досмотрены все корабли – без результата. Тогда, решив, что женщины бежали по берегу, выставили кордоны – никакого успеха. Беглянки, как сквозь землю провалились! А вмести с ними, бесследно исчез и князь Стефан Буёвич.

Генеральный прокурор был в полнейшей ярости. Наверное, в такой же ярости, полгода назад пребывал и скадарский паша. Началось следствие. Были допрошены все жители Пераста. Но никто, представьте себе – никто, не выдал, куда и каким образом, бежала вдова Грило, её сестра и служанки. Тогда прокурор Больди арестовал и заключил в тюрьму членов городского совета – вице-капитана, судью и двух советников, а в сенат Республики было внесено предложение: взыскать с города семь тысяч золотых цехинов, распустить городскую власть, лишить город всех привилегий и аннулировать его городской устав, то есть – ликвидировать Пераст как город.

Тогда перащане, видя, что дело складывается очень скверно, решили прибегнуть к испытанному средству – подкупить кого надо. В подобном решении вопросов не было ничего удивительного – Венеция славилась продажностью своих чиновников. Уникальным является то, что исполнители этого деликатного дела представили в городской совет скрупулёзнейшие финансовые отчёты: кому, что, когда и сколько они «занесли». В отчете фигурируют: деньги, украшения, одежда, вино мускатное, вино кипрское, вино канарское и многое другое, всего шестьдесят пять пунктов, общей стоимостью 97 золотых цехинов. Также были указаны и лица, через которых они действовали, их имена, фамилии и род занятии: слуги, мажордомы, гондольеры, но чаще всего – адвокаты.

Рассмотрение дела в Сенате состоялось девятого сентября 1747 года и закончилось полной победой Пераста. Против предложения генерального прокурора проголосовало 108 сенаторов, за – 2, а 26 – воздержалось. Но без строгих мер всё-же не обошлось. Соучастниками побега были объявлены шесть человек, правда, уже давно покинувшие Пераст, а главным его организатором был признан князь Стефан Буёвич. Сенаторы справедливо решили, что человек организовавший побег из гарема скадарского паши, не менее успешно может устроить бегство из собственного дома. Он был навсегда лишён права вернуться в пределы Венецианской республики, его имущество, включая дворец, было конфисковано, а сам он и его потомки лишены княжеского титула.

На этом «Дело Грило» было закрыто. Город был признан невиновным, его вице-капитан и другие чиновники выпущены на свободу. Пераст отстоял своё право, свою честь и своё достоинство. А что касается Венеции и царивших в ней коварства и жадности, то скоро и она получила по заслугам. Когда ровно через полстолетия, в 1797 году войска Наполеона Бонапарта отправили в небытиё Венецианскую республику, никто не бросился её спасать. Впрочем, её даже и оплакивать никто не стал.

Прекрасное подтверждение тому, что предательство и коррупция могут уничтожить даже самые великие и процветающие державы.

Вот так закончилась история семьи Буёвич. Возможно, где-то на белом свете и сейчас живут её потомки. Кто знает? Но в Перасте их точно нет Единственное, что можно сказать точно, так это то что закончилась эта история на «высокой ноте», благодаря замечательному человеку, который, не задумываясь, пожертвовал и титулом, и дворцом, и богатством, и родиной – ради спасения четырех несчастных женщин. Честь ему и хвала!

Картинка: скадарский паша с изумлением взирает с балкона своего дворца на маленькую лодочку, на которой, в полном параде, удаляется кавалер Стефан Буёвич, похитивший пленниц из его гарема. На медном чеканном блюде, посреди прочей восточной роскоши лежит синий виноград и розовый рахат-лукум… Съёмка в стиле турецких исторических телесериалов, то есть, лишённая всякого стиля вообще.

Сцена пятая
Несколько слов о тактике абордажного боя

На этом покончим с Shoddy fram и уловками киноиндустрии. Нам пора возвращаться к нашим героям, понятия не имеющим, не только о том, что стрясётся с их потомками через сорок лет, но и о том, как сложится их собственная жизнь в ближайшие полчаса, вполне реального, а не условного или виртуального киновремени…

 Вначале Матия отправился в Дубровник, но делать там ему было нечего. Да, и родственники убитого Буёвича находились в опасной близи. Тогда он двинулся в Стамбул, где незамедлительно был арестован по подозрению в шпионаже в пользу Венецианской республики. Но в этот раз судьба Змаевича, хотя и тяготела к черному юмору, поступила с ним благородно. Он был заключен не куда-нибудь, а во всё тот же Семибашенный замок, в котором в это время как раз и пребывал, догадайтесь кто? Ну, конечно, русский посланник граф Пётр Андреевич Толстой. Видимо, оробев в присутствии столь важной особы, Матия представился адмиралом венецианско-бокельского флота. И хотя адмиралом был вовсе не он, а его отец, Матия моряком был отличным, что Толстой, когда-то и сам учившийся морскому делу, понял моментально. А главное, хитрый, умный и прозорливый граф, увидал в нем именно тот тип человека, который так нужен был России – авантюриста, прекрасно знавшего свое ремесло, человека без гроша, без дома и отечества, жадного до побед, славы и чести. Такие люди, которых на родине не ждало ничего, кроме виселицы, служили приютившей их стране не за страх, а за совесть. И не теряя времени, не выходя из тюрьмы, Матия Змаевич был принят на русскую военную службу Если бы в то время присуждали почетные звания, то Султана Мустафу II следовало бы наградить за заслуги перед русским флотом, а Семибашенный замок объявить «кузницей» российских кадров. Попав туда изгоем без рода и племени, Матия вышел из него капитаном первого ранга российского флота – Матвеем Христофоровичем Змаевичем.

В России в его адмиральство не очень поверили. Особенно командующий флотом генерал-адмирал граф Федор Михайлович Апраксин, посчитавший появление Змаевича очередной интригой графа Толстого. По правде говоря, познания Змаевича сильно отличались от классической тактики ведения морского боя. По принятым тогда правилам линейные корабли, встав друг против друга или идя параллельными курсами, затевали отчаянную орудийную пальбу, соревнуясь в мастерстве и сноровке канониров. Победившей считалась та эскадра, от которой больше осталось. Красивая, даже элегантная война. Изящные корабли с резными фигурами на носу Офицеры в длинных париках и камзолах, приветствующие друг друга галантными поклонами. Как тут не вспомнить Николая Гумилёва:

 
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
Розоватых брабантских манжет.
 

Так воевали на Балтике. Так обучал русских моряков первый русский адмирал, в прошлом шотландский пират Патрик Гордон. Так их учили в морских академиях Амстердама и Портсмута. Но на Средиземном море война велась совсем по-другому. Быстрые и легкие галеры, идущие вдоль берега на отраженном ветре, в решающий момент включали бешеную вёсельную скорость и, проскакивая зону пушечного огня, прилеплялись к бортам большого корабля, а затем, используя длинные вёсла, как катапульты, забрасывали на его палубу абордажные команды. Только представьте себе летящих по воздуху головорезов с пистолетами, саблями и кинжалами, зажатыми меж зубов. В этом, конечно, не было ничего галантного: какие камзолы, какие длинные парики, когда ты летишь в гущу схватки, одновременно стреляя из двух пистолетов. Здесь, уже не золото с кружев, а головы летят с плеч. Нет, степенная Северная Европа так уже не воевала. Да, вот только, Змаевич другой манеры боя не знал. Правда, эта необразованность Матвея Христофоровича не слишком смутила Петра. Не вдаваясь в военную теорию, он поручил ему заняться делом – строить корабли и готовить команды. Понятное дело, что тот начал строить именно галеры. Надо отметить, что ни до него, ни после в таком количестве галеры на Балтике никто не строил. Основой флота считались красавцы-фрегаты и линейные корабли, галерам отводились лишь вспомогательные функции. Но задача перед Россией стояла необычная – надо было в кротчайший срок построить целый флот и обучить тысячи людей. Змаевич предложил Петру и Апраксину поступить строго наоборот – сделать галеры главной ударной силой. Строились они быстро, стоили недорого, а главное, не требовали высококвалифицированной команды. Так и порешили. За два года было построено свыше сотни галер.

Пока Змаевич обучал псковских крестьян основам абордажного боя, русские войска били шведов везде, где только могли, занимая один за другим прибалтийские города. К весне 1714 года вся Прибалтика и почти вся Финляндия контролировались Россией, но чтобы окончательно решить главную задачу войны – выход к Балтике, необходимо было помериться силами на море.

И вот, двадцать седьмого июля 1714 года юный русский и прославленный шведский флоты сошлись у финского мыса Гангут. Шведская эскадра, под командованием адмирала Густава Ватранга, в соответствии с принятыми тогда правилами, состояла из пятнадцати линейных кораблей, трех фрегатов и девяти галер. Русский флот, под командованием графа Фёдора Михайловича Апраксина, – из девяноста девяти галер. Змаевичу было поручено командовать правым крылом российского флота. Этой битве посвящено много книг, о ней сняты фильмы и написаны картины. Поэтому, я не стану рассказывать о том, как это было. Как в результате хитрого манёвра, русским удалось разделить шведский флот, и как благоприятствовала им погода – на море стояло безветрие, и шведские парусные корабли утратили маневренность. Как авангард русского флота под командованием командора Матвея Христофоровича Змаевича прорвал оборону шведов, обходя их корабли и оставаясь вне пределов досягаемости орудийного огня. Как вслед за ним, с беспримерной храбростью, бросился в атаку весь русский флот. И как после упорного абордажного боя были захвачены шведский флагман, и ещё десять кораблей. Скажу лишь, что победа у полуострова Гангут стала первой викторией русского регулярного флота и первой личной победой Матея Змаевича. Он доказал свою правоту и свое мастерство. Показав, что на пути к победе не существует ни укоренившихся правил, ни незыблемых норм. А главное, он доказал, что он – адмирал. Сразу после победы он был произведен сначала в контр-адмиралы, а потом вице-адмиралы российского флота.

Но, увы, к моменту славы, успеха, царской дружбы и полного доверия примешивалась одна очень горькая нота: отправленное Петром в адрес венецианского правительства собственноручное послание с просьбой отменить изгнание Змаевича и вернуть конфискованное у него имущество – осталось без ответа. Путь домой для него был закрыт навсегда.

Картинка: Треск ломающихся весел и летящие по небу моряки со сверкающими на утреннем солнце абордажными саблями. Ну, чем не «Пираты Карибского моря»?